Серия «Фантастика, фэнтези»

Крупный мужчина с ёжиком волос и мрачной квадратной физиономией тащил по коридору парня в комбинезоне стажёра. Юнец с нашивкой «К. Лазеров» на плече яростно вырывался, крутясь и брыкаясь, но громила держал пленника крепко, порой приподнимая за шкирку.

– Сидеть здесь, Лазеров! И ждать! – наконец рыкнул громила, швыряя стажёра на рифлёный ржавый пол у каюты капитана. – Если сбрызнешь, всё равно найду. Пожалеешь.

Паренёк лишь охнул, грохнувшись на колени, и тихо выматерился. Потом шустро отполз к стене и сел, прижался к ней спиной. И уже оттуда сверкнул злыми глазами.

– Придурок! – выдохнул он еле слышно, почти не разжимая тонких губ.

Мужчина тяжело посмотрел на Лазерова, словно катком переехал. Потом одёрнул свою камуфляжную форму и толкнул дверь в каюту.

В коридоре стало тихо. Лишь помаргивала на закрывшейся двери тусклая неоновая надпись «Капитан 1 рнг. В.Р. Шуйский», да влажно шмыгал носом стажёр.

Каюта капитана

– Твою мать, напугал! – подпрыгнул в кресле старенький капитан, заметив в дверях громилу. – А стучаться не пробовал? Хотя бы разок?
– Кэп! – не слушая старика, рыкнул гость.

Он шагнул в кабинет и опёрся кулаками о край массивного рабочего стола. Зарокотал глубоким басом, аж ручки в карандашнице зазвенели.

– Ща от камеры 7-68 оттащил какого-то сопляка Лазерова! Чё происходит, капитан, а? Откуда у стажёра доступ на этот уровень, а?!
– Тиха-тиха, Серёг! – замахал руками капитан, отшатнувшись. – Не дави децибелами, а то мне сейчас аптечка вкатит успокоительного. – Он хлопнул по поясу, тревожно заморгавшему красным диодом. – А я после него чешусь. Чешусь после него.

Шуйский глянул на Сергея угрюмо:
– Сядь, Серёга! Сядь! Вот чего ты вылез, а? Так мирно летели! Ещё неделя – и дома. Дома через неделю…
– К делу! – буркнул тот, опустившись в большое кресло у стола.
– Мальчик мой…
– Я тя старше, – отрезал Сергей. – Шуйский, не виляй, а?!

Капитан поморщился:
– Понимаешь, Серёга… – Он помолчал. Пожевал губами и заговорил тише, свистящим шёпотом. – У нас редкое пополнение – стажёры. А ты вылез… Ладно, не о том. Понимаешь, сверху… Сверху сказали, что закроют глаза на некоторые наши делишки, если мы стажёра Лазерова немного «поучим жизни». Такие дела.
– Чем он провинился?
– Да откуда я знаю?! – всплеснул руками старичок, откинувшись в кресле. – Сам-то он вряд ли в чём виноват, перхоть метеоритная! А вот в досье есть пометочка. Пометочка есть, что он из клана каких-то мятежников с окраины населённых миров. Родню уже давно к ногтю прижали: кого вздёрнули, кого посадили. А младшего Криса Лазерова – к нам стажёром. Похоже на ссылку, да? На ссылку похоже.
– И ты дал отмашку своим парням, что можно поразвлекаться, а? – пробурчал Сергей, пристально глядя на капитана.

В воздухе повисла тишина с нехорошим кисловатым привкусом.
– Люди, – грустно пророкотал громила, глядя на свои узловатые пальцы, – порой хуже нечисти, – и вздохнул. – Думаешь, отомстить хотел, а? Он же упорно вскрывал 7-68!

Час назад

За толстым бронированным стеклом камеры 7-68 клубился сизый дым. Из динамика под потолком доносился неразборчивый шёпот и далёкий смех ребёнка. Внутри скрывался древний монстр – безумная тварь, пойманная Белым отрядом – охотниками за нечистью. Именно на борт их космолёта Лазеров и прибыл стажёром пару недель назад.

Крис быстро стучал по экрану планшета. Времени не было совсем! Он постоянно оглядывался на пустой коридор седьмого уровня – скоро его хватятся! Уроды из старших матросов так точно – все эти недели они ни на минуту не давали о себе забыть.

Лазеров подвигал челюстью влево-вправо и зашипел от ноющей боли. Скоты! Никто никогда не бил его по лицу! Никто! И никогда! Ну, кроме спаррингов в академии, но даже там был мягкий шлем.

Стажёр пришлёпнул пару пластиковых шайб к запирающему механизму c краю от бронеплиты, что закрывала камеру 7-68, и занялся взломом замка. Дрожащие пальцы торопливо тапали по стеклу планшета.

То и дело он вытирал взмокшие ладони о ткань на груди и снова тарабанил по экрану, запуская софтинку за софтинкой. Можно было действовать грубее, но тогда шансы незаметно провернуть операцию упали бы до нуля.

Дела Лазерова шли плохо: защита замков оказалась на высшем уровне, и стажёру, хоть и бывшему клановому хакеру, поддаваться не хотела. Но Крис бормотал под нос молитвы всем богам, стараясь не психовать, и методично долбился в заслоны снова и снова, меняя набор скриптов и программ. Словно игрушка-трансформер, инструментарий превращался каждую секунду в новое существо и впивался «когтями» в защиту камеры.

Из тумана выплыло кукольное детское лицо с глазами-дырками, нарисованными по белой коже, и алыми губами.

– Не мешай, брат, – прошептал сквозь зубы стажёр, стараясь не коситься в сторону монстра. – Скоро я тебя освобожу, и ты всех порвёшь, правда?

Космолёт Белого отряда медленно летел среди звёзд, патрулируя свой сектор. Дежурство длилось уже пять месяцев. Команде было откровенно скучно: последнюю нечисть отловили на заброшенной исследовательской станции у планеты Большая Мамочка лет пять назад. И ловить больше некого. Тот пойманный монстр так и катался теперь с ними, позволяя Белому отряду получать бюджетные деньги и существовать дальше. Тварюшка оказалась очень полезной – умела принимать любой отвратный облик. Капитан частенько этим пользовался, чтобы запудрить мозги различным комиссиям.

Младшие же чины экипажа развлекались за счёт стажёров, заставляя драить сортиры, носиться с дурацкими поручениями по всем палубам, чистить обувь и ремонтировать прачечные автоматы. Время от времени старшие чины стучали младшим по морде, чтобы не расслаблялись.

Когда Лазеров подал жалобу старпому, то получил от него затрещину такой силы, что грохнулся на пол, едва не потеряв сознание.

Очухавшись, стажёр понял, что если так и будет продолжаться, то долго он не протянет. Проще на себя руки наложить. Похоже, его и хотят довести до самоубийства.

Стажёр поморщился и сплюнул на пол. Сейчас важнее всего замо́к!

Монстр за окном таращился пару минут на то, что делает Крис. А потом смачно ударил лбом по стеклу так, что оно гулко завибрировало. Лазеров с визгом отлетел в сторону, вытаращив глаза.

Тварь же раззявила огромную пасть, полную чёрных зубов-иголок, и с противным скрежетом провела ими сверху вниз по стеклу. Спустя долгую минуту монстр отступил внутрь камеры, растворившись в серой мгле.

Стажёр вернулся к планшету, стараясь не обращать внимания на холодный пот, бежавший по шее под воротник комбинезона. Проблему надо решить как можно скорее!

«Борцы с нечистью! Ага! Я бы пару старших матросов в клетки посадил! А то бешенством друг друга поперезаражают!» – Крис закусил губу и склонился над экраном.

«Дах-х!» – в стекло влепилась оторванная человеческая кисть. «Дах-х!» – прилетела ещё одна. И ещё. Через мгновение всё стекло оказалось покрыто шевелящейся массой рук с белыми опухшими пальцами и чёрными длинными когтями. Потоки крови струились вниз, и, казалось, брызги долетали до стажёра.

– Подожди! Успокойся! – шептал вздрагивающий Лазеров, потея. – Сейчас-сейчас! Я тебя выпущу… Тише, пожалуйста, брат! Тебя услышат!

Огромный язык слизнул кровавые пальцы со стекла, и монстр захрумкал в тумане, еле слышно хихикая. От этого смеха у стажёра волосы встали дыбом на затылке.

Когда он украдкой глянул в сторону бронестекла, то чуть не заорал – на него в упор смотрела женщина с красивой улыбкой и головами змей вместо глаз. Изящные плечи женщины были покрыты рядами чешуек, убегающих во мрак. Из-за её спины показалась ещё одна голова с лицом Криса.

Женщина тихо постучала костяшками пальцев по стеклу, словно привлекая внимание, а потом резко повернулась и цапнула клона стажёра за лицо. Она буквально содрала несколькими укусами кожу, выдавила глаза и откусила нос, вытягивая из раны какую-то кровавую жилу.

Сдерживая рвотные позывы, Крис отвёл глаза и уставился в планшет. Взлом шёл плохо, но, слава богам, монстр немного притих. В камере кто-то мерзко хихикал, туман шептал на разные голоса, обещая и проклиная. Но никаких кровавых ужастиков больше не было.

Взмокший Крис торопился, как мог.

Неожиданно за его спиной с шипением отъехала в сторону тяжёлая дверь, и стажёра схватили за шкирку. Кто-то огромный молча поволок паренька прочь от камеры.

Каюта Шуйского

– Где он? Ты его не того? Не того его? – с любопытством спросил капитан Шуйский.
– Сидит, – Сергей шевельнул ноздрям, принюхавшись, и оглянулся. – В коридоре.
– Притащи сюда, – сказал капитан.

Через минуту тощий стажёр Крис Лазеров рухнул на диванчик у стены. Прямо под рядами дипломов и грамот, которыми одарили Белый отряд за уничтожение нечисти в различных звёздных системах.

– Здравствуйте, господин стажёр, – устало протянул капитан и откинулся на спинку кресла. – За что вы приговорили к смерти экипаж нашего космолёта? Приговорили за что?
– Прошу прощения, господин капитан! – попытался вскочить с дивана стажёр, но под мрачным взглядом громилы сел обратно. – Это всё ложь, и я никого не приговаривал!
– Но камеру 7-68 вы пытались взломать, – хмыкнул старичок, равнодушно листая документы в планшете.
– Никак нет, господин…
– Это не вопрос, – перебил его Шуйский, стуча по экрану планшета. – И что вы собирались делать, когда нечисть вырвалась бы на свободу? Вы же первый и погибли бы. Это понятно? Понятно вам?
– Я б смог её контролировать, – буркнул Лазеров и упрямо сжал губы. Он сидел на диванчике, выпрямив спину, взъерошенный, со взглядом загнанного в угол волчонка, но уверенный в себе. – Это не сложно!

Сергей склонил голову набок, с любопытством рассматривая Лазерова. Хмыкнул… А потом бахнул чернотой во все стороны, словно дымовая шашка.

– Рыа-а-а! – взревел сам воздух, и на стажёра прыгнула огромная гориллоподобная тварь с огненной головой и метровой раззявленной пастью с зубами-саблями.

Крис взвизгнул и скакнул с места вертикально в воздух. Тварь с грохотом ударилась о стену над диваном. Дипломы и грамоты посыпались на пол, запахло горелой проводкой.

Нечисть приземлилась на пол и вернула себе облик Сергея.

– Отставить! – рявкнул капитан, неожиданно громко. Его поясная аптечка тревожно запищала. – Прекратить, я сказал! Серёга, млять!
– И как ты будешь меня контролировать? – с насмешкой спросил Сергей и поднялся с пола, отряхивая комбинезон. По всему его телу струился чёрный дымок, словно язычки пламени. А тлеющие волосы на голове возвращали себе белый цвет.

Шуйский и Сергей задрали головы, с любопытством разглядывая стажёра, что вжался в дальний угол на потолке, непонятно как держась. Он висел там кверху ногами и нервно косился вниз.

– Не, я знал, что люди со страху творят разное, но такой прыжок, – хмыкнул капитан Шуйский и покачал головой.

В каюте на мгновение стало тихо.

– Я надеялся, что ваша нечисть неразумная, – раздался усталый голос с потолка. – Тогда у меня был бы шанс.

Крис с влажным хрустом на полоборота развернул голову назад и равнодушно посмотрел на стоявших внизу.

– Я хотел бы устроиться на работу.
– А я-то думаю, что за запах такой знакомый, а? – хмыкнул Сергей и с выдохом сел в кресло.
– Дожили! Твоя родня, что ли, Серёг? – сплюнул капитан. – Родня твоя?

Громила лишь пожал плечами:
– Космос огромен.
– А как ты прошёл сканеры, Лазеров? У нас же для отслеживания потусторонних тварей везде датчики стоят! Датчики везде.
– Я реально хакер, господин капитан, – Крис качнулся к ближайшей стене и стёк с потолка чёрной масляной жижей. Уже внизу вернулся в человеческую форму.

Снова на диванчике, прямо поверх крошева из взломанных грамот и дипломов, устроился тощий стажёр. Только теперь это был совсем другой человек: перед здоровяком Сергеем и капитаном Шуйским сидел разумный взрослый с внимательным колким взглядом.

– Задолбался мотаться по планетам, прятаться и дёргаться от каждого шороха. Достало.
– И поэтому ты решил спрятаться на космолёте Белого отряда? – буркнул капитан.
– Мне тоже не помешает спокойная жизнь на вашем корабле. Почему только Серёге можно? Я готов сотрудничать. Могу быть кем угодно – я полный полиморф, как и ваша ручная нечисть. И я профессиональный хакер, и у меня есть…
– Да вам тут ночлежка для нечисти, что ли? – заорал капитан и вскочил из-за стола. Медаптечка на поясе снова предупреждающе засвиристела. – Это отряд по БОРЬБЕ с вами! Мы вас уничтожали столетиями и будем уничтожать! – старик Шуйский грохнул кулаком по столу. – Вы охренели, что ли, собираться здесь! Мало мне старого балбеса, что в своей камере спокойно сидеть не может и по всему кораблю шляется, как у себя дома! Так ещё один на голову свалился! Свалился на голову!

Капитан швырнул планшет на пол, и тот жалобно звякнул разбившимся экраном.

– Устроили, млять, бардак! Мне до пенсии всего неделя осталась! Что я старпому передам? Космолёт полный нечисти? Вы издеваетесь, что ли? Что ли издеваетесь?

Аптечка уже даже не свистела, а хрипела на поясе капитана. Внезапно она смолкла.

Замолчал и Шуйский, вытаращив глаза. Медбот явно ввёл ему что-то сильнодействующее. Через пару секунд капитан отмер и упал в кресло. Сдулся, словно лопнувший атмосферный зонд. Задышал глубоко, восстанавливая ритм сердца.

– Камера 7-63 свободна, – сказал Сергей, выслушав крики капитана с равнодушной физиономией.
– Думаешь, удержит? – спросил старичок, наклоняясь за планшетом на полу.
– Проконтролирую, а? – немного зловеще улыбнулся Сергей и глянул на собрата.
– Тебя бы кто, – хмыкнул капитан, яростно почесав предплечье. – Ладно, принято начерно. Всё! Исчезните оба отсюда! Или изыдите! Идите-идите! Оба два! Я хренею… Где у меня коньяк? Да не буду я пить, не свиристи! Я только лизну от стресса. От стресса лизну.

– Подожди, – вскинулся вдруг капитан. – А что там с семьёй мятежников? Ссылка, наказание...
– Немного перегнул с легендой, – поморщился Лазеров и встал с дивана.


Когда Сергей со стажёром молча шли по коридору к лифтам, им в спину уставился старпом, который собрался зайти к капитану c отчётом.

Он внимательно следил за удаляющейся странной парой, и на секунду его глаза подёрнулись язычками огня.

Сергей впереди на миг замер, к чему-то принюхиваясь. Старпом моргнул, прогоняя огонь, отвернулся и вежливо постучал в капитанскую дверь.

Автор: Аркадий Рэм
Оригинальная публикация ВК

Кайн дышал тяжело, но ровно. Пот стекал крупными каплями, и напряженные мышцы блестели на жарком солнце.

Пахло сиренью. Но даже сквозь ментальную броню Кайн различал сладковатый запах карамельных орешков, которые пухлая торговка насыпала в хрустящие пакетики. С ним мешался другой, болезненно кислый – от бродяги, урывками дремлющего в тени на скамейке в самом дальнем и неухоженном конце парка. Но ярче всех – терпкий, пряный, заставляющий одуреть аромат. Броня замерцала, грозя рассыпаться, и Кайн сжал зубы, удерживая концентрацию.

Он не видел, но чувствовал, как ученицы Школы Искусств бросали на него взгляды из-под трепещущих ресниц в притворной попытке замаскировать жгучий интерес под смущение. Девушки краснели, хихикали, и после шиканья наставниц снова брались за кисти. Но что уж там, степенные дамы и сами вышли на свежий воздух не только потому, что долг обязывал сопровождать подопечных. Седовласые женщины в строгих серых платьях с преувеличенным вниманием осматривали пейзаж, но интересовали их вовсе не деревья. Кайн знал это по замирающему дыханию и, опять же, запаху. Куда бы от него деться? Все чаще юноша ужасно жалел о пробудившейся силе. Чувств и ощущений этого мира было слишком много для него одного.

Кайн пошевелил плечами, медленно поднимаясь из боевой нижней стойки в оборонительную. Глубоко вдохнул, выдохнул, отпустил броню. И защита, повторяющая контуры тела, будто застывшая аура, таяла. Еле мерцающие полигональные фигуры растворялись в воздухе, возвращая миру нити истинной силы. А Кайну – неудержимый шквал звуков, запахов и эмоций, которые он, поборов желание рухнуть на землю и вжаться лбом в колени, пропустил сквозь себя.

Он справится. Он уже справляется.

Переждав вспышку, юноша открыл глаза, упер кулак в раскрытую ладонь, завершая упражнение, и выжидательно уставился на мастера. Тот, казалось, вовсе забыл про ученика, всецело увлекшись наблюдением за муравьем, который пытался утащить слишком большую для него крошку макового бублика.

— Ты отвлекался, — бесстрастно констатировал мастер Тре, когда Кайн уже начал звереть в ожидании. – В третьем потоке потерял силовой узел. А в пятом наоборот добавил лишние петли. Поэтому, когда отпускал броню, потоки пошли внахлест и тебя затопили ощущения, – мастер всмотрелся в светло-карие, мерцающие золотыми всполохами, глаза ученика.

Спокойствия, а тем паче равновесия, столь необходимого для сдерживания силы, он в них не нашел. Наставник флегматично кивнул:

— Еще раз.

Кайн дернулся, но сдержал возмущение при себе. В Академии быстро и доходчиво объяснили, чем чревато недостойное поведение. Его не прощают даже самородкам.

Юноша рывком через голову снял рубашку, которую успел натянуть, и зло махнул в сторону раздавшегося «ох-х-х»:

— Мне обязательно тренироваться здесь? – Кайн скосил глаза, хотя и так знал, что, несмотря на жару, зрительниц стало больше. – Они… мешают.

Но мастер вновь разглядывал муравья.

***

Солнце по-прежнему стояло высоко, но больше не припекало. Мастер Тре ушел, оставив Кайна распластавшимся на мягкой траве.

Больше не в силах удерживать броню, юноша сконцентрировался на звуках земли. Но и те казались оглушительным. Черви копошились отвратительно громко, и Кайн хотел шикнуть на них. Выпустить силу, заставить умолкнуть. Но нельзя. Сорвавшись однажды, можно в порыве злости усыпить кого-то больше червя. Например, живую рощу. Или небольшую деревню. Или глупую девицу, которая осмелела настолько, чтобы приблизиться!

Кайн подавил горестный стон. Эхо земли донесло до него мягкий звук девичьих шагов. Он слышал, что незнакомка замерла в нерешительности. Отступила, подарив сладкую надежду, что его, Кайна, оставят в покое. Но затем плеча коснулась теплая ладошка.

Кайн нехотя повернул голову. К влажной после многочасовой тренировки щеке прилипли травинки. Он собирался зло зыркнуть на девчонку – обычно это помогало, но увидел лишь удаляющуюся спину. Васильковая легкая блузка. Лимонная юбка ниже колен.

Незнакомка шла босиком, сверкая розовыми пятками, а темные волосы, собранные в высокий хвост, смешно подпрыгивали.

Уже не в первый раз девицы, набираясь достаточно безрассудства, а то и подстёгивая друг друга, все-таки подходили к Кайну. Ведь как же иначе, перед ними чудо из чудес – настоящий Чувствующий. Однако, интуитивно ощутив исходящую от парня угрозу, отступали. И Кайну приходилось пугать, ведь он не был уверен, чем для девушек обернется его интерес. А эта, надо же, сама ушла.

И оставила рядом кулечек тех самых карамельных орешков с большим стаканом уже остывшего молочного шоколада.

Раньше бы у Кайна зубы свело, но после занятий действительно ужасно хотелось шоколада. Непременно молочного. И чтоб с карамелью. Обычно приходилось сдерживаться, ведь мужчине не пристало заедать сладостями усталость или плохое настроение.

Но сейчас Кайн вымотался настолько, что стало плевать на свои же предрассудки. Протянув заметно дрожащую руку, он высыпал орешки сразу в рот и громко захрустел, оглушая самого себя. По языку растеклась карамельная сладость, и он поспешил затопить ее большими глотками еще более сладкого, топленого со сливками, шоколада.

Чуть позже, переведя дух и убедившись, что вновь может себя контролировать, Кайн осторожно поднялся. Взгляд сразу выцепил яркое пятно вдалеке – девушка в лимонной юбке сидела на маленьком складном стульчике рядом с мольбертом у самой границы парка. Тень от густых деревьев и тяжелые ветви скрывали ее от прохожих, но девушка не пряталась. Он прислушался, раздраженно отмахиваясь от тысяч невидимых нитей, и пытался почувствовать только одну.

Ровное дыхание. Мерный стук сердца. Увлеченность процессом. И еще что-то, что насторожило, но было неочевидным, а Кайну не хотелось разбираться.

Переступив через себя, он все-таки подошел к незнакомке. Девушка сделала вид, что не видит его из-за холста, но Кайн чувствовал, что от рисования она отвлеклась. Хотя привычную нервозность, возникающую у людей в его присутствии, тоже не ощущал.

Кайн замялся. Почесал щёку. И разглядывая опавший рваный лист постарался сказать почти вежливо:

— Спасибо.
— Пожалуйста, — ответ пришел не сразу. И почему-то шепотом.

Девушка водила кистью по холсту, не пытаясь продолжить беседу. И Кайн уже развернулся, чтобы уйти, но рискнул поинтересоваться:
— Как ты догадалась, что я ужасно хочу сладкого?

Кисть замерла. И продолжила рваную линию мазков. Девушка молчала так долго, что Кайн успел пожалеть и о вопросе, и что вообще подошел к зазнайке. Он пожал плечами, не собираясь мешать девочке заниматься своими ужасно важными делами. Но незнакомка соизволила ответить. И снова шепотом:
— Просто знаю.
— Почему ты шепчешь?

Кайн нахмурился. Болеет, что ли? Он присмотрелся. Нет. Здорова насколько это возможно. Вот только есть нечто странное, черное. Там, у самого сердца. Еще не болезнь, но что?

Разглядеть Кайн не успел. Девушка шевельнулась, картинка смазалась.

— Потому что таким как ты легче, если говорить тихо.

Кайн хмыкнул. Звонкие голоса он и вправду переносил особенно тяжело – от них в голове взрывались фейерверки. А от женских всхлипываний вообще хотелось удавиться.

Кайн вспомнил сестру. Юная и эмоциональная, она истерила по любому поводу, за что хотелось отвесить ей звонкую оплеуху. А теперь, вроде как, Кайн даже скучает. Сколько он не видел семью, пока за стенами академии учился справляться с силой? Год? Два? Сейчас Кайну шестнадцать, а, значит, пошел уже третий.

Когда подул слабый ветерок, играючи лизнув листву, Кайн привычно задержал дыхание. И с удивлением отметил, что незнакомка не пользовалась духами.

Он шагнул ближе и принюхался, раздувая ноздри.

— Эй, эй, — девушка выставила ладонь, отгораживаясь, и Кайн узнал, что голос её мягкий, с еле слышимой хрипотцой, как после долгого сна. – Ты что, собака? Перестань меня обнюхивать.

Кайн резко отпрянул:
— Извини. Извини, я, — он кашлянул в кулак, — уже ухожу.

Вот только опять не ушел.

Девушка почесала мизинцем кончик носа, не заметив, что размазывает желтую краску, и вдруг протянула руку:

— Я Аони.
— Аони, — кивнул Кайн, запоминая. – Кайн.

Юноша пожал узкую ладонь, опасаясь, что к нему пристанет химозный душок краски и непременно вызовет мигрень. Но картинка запахов вновь не поменялась.

— Не воняет, — с удивлением отметил Кайн и, опомнившись, поспешил исправить дурную речь, процитировав наставника, — в смысле, растительные компоненты не оказывают губительного воздействия на нервную систему.
— Забавный ты, — прищурившись, вынесла вердикт Аони.

Никто еще не называл Кайна забавным. Талантливым, одаренным, невыносимым, вспыльчивым, неконтролируемым – да. Но не забавным.

Не зная, как к этому относиться, он предложил:
— Хочешь орешков?

Аони кивнула. Свои-то она ему отдала. Знала, что Чувствующему было нужнее.

***


Аони встретила Кайна в том же парке через два месяца после знакомства. В прошлый раз они так и не дошли до ларечка с орешками – Чувствующий вдруг побледнел, развернулся на полпути и ринулся к кустам. Его шумно тошнило, и, как догадалась Аони, дело было в духах почтенной дамы, проходившей мимо. От резкого аромата голубого ириса стало дурно даже ей. Для Кайна же все наверняка ощущалось, будто его в этих в духах топили. От души так. С бульканьем.

Подойти, как и помочь, он не позволил. Вытер рот ладонью и, не глядя на Аони, шатаясь, поплелся к академии. Окликать, как и навязываться, девушка не стала.

А тут надо же. Стоит. С пакетом орешков.

— Вот, — Кайн почти припечатал угощение к животу Аони, и она поспешила подхватить шелестящий кулечек.
— Спасибо, — девушка рассеянно оглядела парня.

Еще более нервозный, чем в прошлую встречу. Взлохмаченный. Щёки впали. Под глазами круги, а сама радужка ярче. И золотыми пятнами в ней надвигающееся безумие. Долгожданная вспышка, которая подарит облегчение. Пускай ненадолго.

Куда только наставники смотрят? Хотя, не Аони судить их. Она-то тогда не справилась, не заметила …

— Тебе плохо, — прежде, чем Кайн отшатнулся, девушка обхватила его горячую ладонь. – Пойдем.

И ведь пошел. Злой, вымотавшийся. Уставший слышать мир.

Удивительно, что Кайна вообще выпустили из академии. И Аони, глупая Аони, попытается помочь, хотя безопаснее держаться подальше.

Она привела Кайна к старой липе.

— Вот. Посмотри. Что ты видишь?
— Дерево.
— Нет же, — Аони приложила его ладонь к сухому стволу. – Что. Ты. Видишь.

Кайн возвел очи горе. Еще одна. Мало ему наставников, изнуряющих отупляющими тренировками. Но девочка смотрела так… умоляюще?

Ладно. С него не убудет глянуть на старую деревяшку.

Кайн закрыл глаза. И посмотрел.

***


Наставники перестали пускать Кайна в тихую комнату – единственное место, где он мог отдыхать.

Говорили, что так Чувствующий быстрее научится справляться. Говорили, что обучение зашло в тупик и надо переломить барьер. Да и вообще много чего говорили. Лишь мастер Тре вглядывался в лицо Кайна пристальнее обычного, и это внимание юноше не нравилось. Кайн ощущал: великие и мудрые наставники понятия не имеют, что с ним делать. И, хуже всего, не знают, чего от него ждать. Или наоборот знают слишком хорошо.

Сначала Кайн был полон решимости. Он верил в то, что молодой организм, сила воли и тренировки сделают свое дело. Вот только усталость накапливалась. И он чувствовал себя как подогретое дерьмо.

Вчера он, не выдержав, пробрался среди ночи в тихую комнату, напугав запертого в ней ученика. Судя по ободранным костяшкам и распухшему носу, бедолагу изолировали за драку. Щуплый первокурсник, вряд ли мальчику больше двенадцати лет, сначала вскинулся, но, разглядев Чувствующего, тихонько забился в угол. Кайн же просто лег на мягкий пол и впервые за шесть недель крепко уснул.

Из сладкого забытья его бесцеремонно выдернул шквал обрушившихся ощущений. Кайн захлебывался, скулил и пытался наспех выставить щит, который то и дело мерцал и плавился.

Первокурсник, распахнувший дверь, как только его наказание закончилось, стоял в проеме испуганно хлопая глазами.

— Ублюдочный сын тупых козлов! – рявкнул Кайн, когда, наконец, совладал с силой.

Чувствующий слышал беспокойный пульс ребенка, а запах страха щекотал ноздри, распаляя гнев. Но больше всего злила непроходимая тупость малолетнего кретина. Нужны ли идиоты этому миру? Вряд ли.

Всего-то и надо схватить за ниточку жизни, дернуть посильнее. Вместо этого Кайн выскочил из комнаты, оттолкнув с пути отупевшего от страха мальчишку.

Кайн бежал. Сначала по коридорам академии. Потом по мощенным улочкам. Затем по земле. Хватая ртом холодный воздух, заставляя себя бежать еще дальше. И когда резь в боку стала невыносимой, упал. В парке уже не цвела сирень. Но по-прежнему пахло орешками в карамели. Сразу вспомнилась Аони. И как его выворачивало наизнанку.

Тогда Кайн был уверен, что после такого позора лучше бы им никогда не встречаться. А сейчас он стоит перед старым деревом, выполняя нелепую просьбу.

— Что. Ты. Видишь, — с нажимом повторила Аони.

Кайн посмотрел на некогда мощную корневую систему, уходящую глубоко в землю. Энергии в ней почти не осталось.

— Дерево умирает.
Аони кивнула. У нее не было зрения Чувствующего, но она видела крупные отслаивающиеся куски коры и порошок белой плесени на листах.

— Помоги ему, — шепнула девушка.
— Я не знаю, как.
— Усыпи.

Кайн нахмурился. С первого дня проявления силы ему втолковывали, что подобное проявление способностей – приговор для таких как он. Нельзя убивать живое.

— Так будет лучше, — грустно сказала Аони. – Знаю, тебя учат другому, но это как будто… Прекратить чужую боль.

Кайну не было дела до печалей старой липы, но переносить свою боль изо дня в день становилось труднее. И если они помогут друг другу…

Кайн сделал глубокий выдох и попросил-приказал:
— Спи.

От кончиков пальцев к дереву потекла энергия. Она убаюкивала липу, уговаривая не сопротивляться. Довериться. Погрузится в долгожданный сон. И липа уступила воле Чувствующего. Она правда устала и не пережила бы эту зиму.

Кайн убрал руку с шероховатой коры и проморгался. Прислушался к ощущениям. И уставился во все глаза на Аони:
— Откуда ты знала, что делать? Мне легче.

Аони перевела дух, ощущая, как ломит скованные от напряжения мышцы.

— Тебя переполняла сила, а ты вернул ее частичку миру. Считай, сделал доброе дело. Только не надо теперь бегать по роще, убаюкивая каждый куст! – Аони поспешила предупредить. – Отдавай с умом. По чуть-чуть. И только там, где действительно надо.
— Ладно, — Кайн вдруг сделался ужасно серьезным и указал на область груди Аони, где по-прежнему клубилась неприятная чернота, но теперь ее стало чуть меньше. – А как помочь тебе?

Девушка недоуменно посмотрела на свое бежевое пальто. Задумалась. Грустно улыбнулась, понимая, о чем говорит Чувствующий. Прижала ладонь к сердцу, где все время болело.

— У меня был брат. Такой же, как ты. И он не справился, — Аони посмотрела куда-то вдаль за плечо Кайна. — Это просто горе. Оно пройдет.

Кайн не поверил. Чернота пустила корни в душу девушки глубже, чем старая липа вросла в землю.

Чувствующий спорить не стал:
— Ладно. Замерзла?

Кайн видел, что девушка нахохлилась, как воробей, и спросил больше для приличия. Когда Аони кивнула, предложил:

— Пойдем найдем горячий шоколад.

Теперь уже он обхватил замерзшую ладошку и повел девушку к разноцветным ларькам с угощениями.

Шоколад поможет согреться. А с чернотой Аони Кайн как-нибудь справится.

Автор: Саша Малетина
Оригинальная публикация ВК

Как и у всех юных парочек, у Инги и Макса был свой набор милых прозвищ, кодовых слов и непонятных другим шуток. Была даже собственная игра с рабочим названием «Это ты!». Правила были такие: во время прогулки надо было под каким-нибудь предлогом вместе зайти в ближайший супермаркет. Затем, отвлекая возлюбленного разговорами, пройти в отдел зоотоваров. Наконец, финальный раунд – схватить с полки пачку корма и, показывая пальцем на этикетку с милым животным, сказать: «Это ты»!

Тот, кто первым нашёл этикетку с милой зверушкой, – выигрывает. Проигравший – умиляется. Каждая партия завершается обнимашками посреди торгового зала и косыми взглядами кассира. Лучше всего, если в руках у победителя окажется розовая пачка с изображением маленького котёнка.

Игру эту придумала Инга, но Максу задумка так понравилась, что он начал играть в неё ещё и с Леной, потом – с Катей, а однажды сыграл и с какой-то девушкой из клуба, чьё имя напрочь забыл. Словом, наплевал не только на чувства Инги, но и на её авторские права – а такие вещи не прощаются.

Было и громкое разоблачение, и ссора, и слёзы, и, наконец, финальная встреча, на которой оба чувствовали себя неловко, но чуть ли не клялись, что всё понимают и хотят сохранить общение. Под такие разговоры новоявленные «друзья», старавшиеся не смотреть друг на друга, забрели в магазин: Инга уверенно шла впереди, пристыженный Макс плёлся сзади.
– Это ты, – обиженно сказала Инга, тыча в лицо бывшему пачкой корма.

Макс пригляделся. В этот раз упаковка была жёлтой, а не розовой, как обычно. Инга указывала пальцем в самый центр этикетки – прямо на изображение ретривера с высунутым языком и довольным взглядом.
– Нет, не похож. Я всё-таки не так глупо выгляжу.
– А, по-моему, один в один.

Инга повернулась спиной и, возвращая корм на место, чуть слышно прибавила: «Скоро будешь», после чего, не сказав Максу ни слова, быстро зашагала к выходу. Парень проводил её взглядом, пожал плечами и как ни в чём не бывало пошёл в отдел мясных изделий.

Утром Макс проснулся с каким-то странным чувством: одеяло будто стало тяжелее, а тело, обычно с трудом влезавшее в кровать, уменьшилось в несколько раз. Потерянные за ночь сантиметры компенсировала новая конечность, расположенная, кажется, в районе копчика. Глаза тоже подменили – размыли изображение и что-то накрутили с цветокоррекцией.

Макс, всё ещё слабо отделявший сон от реальности, зевнул – и вдруг понял, что рот открывается как-то не так, а язык (почему-то непривычно длинный) загибается вверх. От удивления и страха парень соскочил с кровати, но случайно приземлился на все четыре конечности.

Не понимая, что с ним творится, Макс в три прыжка пересёк комнату и оказался перед шкафом-купе с зеркалами на двери. Из отражения на него смотрел полными ужаса глазами золотистый ретривер.

Самым первым, импульсивным желанием парня в собачьем теле было выругаться – громко и многоэтажно. Фраза, звучавшая у него в мыслях, была настолько длинной и витиеватой, что лексикон третьеклассника Яши, игравшего сейчас на фортепьяно в соседней квартире, пополнился бы десятком новых слов. Ликбез, однако, не удался – Макс смог только яростно залаять и от страха пробежаться по квартире, разбрасывая вещи.

Наконец уставший ретривер прилёг на кровать, положив голову на лапы, и попытался осмыслить всё случившееся. «Надо рассуждать рационально», – твердил он про себя. Правда, думать дальше уже никак не выходило.

Макс успел повторить свою мантру около пятидесяти раз, когда услышал, как кто-то открывает входную дверь, но с непривычки не может правильно вставить ключ. Макс выбежал на звук и увидел на пороге Ингу. Не обращая на пса никакого внимания, она прошла в квартиру и сбросила с плеч огромный рюкзак. Следом в дверях появился какой-то незнакомый парень с чемоданом в руках и сумкой на плече.
– Какой милый у тебя питомец, – сказал незнакомец, протягивая руку, чтобы погладить ретривера. Только в этот момент Макс понял, что почему-то стоит, высунув язык и помахивая поднятым хвостом.
– А, это Макс – мой новый друг, – объяснила девушка. – Спасибо, что помог с переездом.

Незнакомец распрощался и вышел из квартиры. Инга с минуту пыталась закрыть за ним дверь, но, так и не разобравшись, как работает защёлка, оставила её приоткрытой и прошла в комнату, сев на незаправленную кровать. Макс, поскуливая, расположился напротив.
– Ты уж извини, что я так задержалась. Честно, хотела успеть, пока ты ещё не проснулся. Принесла бы тебе корма в постель.

Инга наклонилась, чтобы потрепать ретривера за ушком, но тот ощетинился и залаял на неё.
– Ой, а на что это ты злишься? – притворно удивилась девушка. – Ну да, ты меня немного выбесил вчера… Точнее, чуть раньше, когда я только-только всё узнала. Заметь, я ведь не стала устраивать скандал – просто взяла ключи и чуть срезала тебе волосы.

Ретривер снова ответил лаем, правда, уже не таким грозным.
– А, ты, наверное, хочешь узнать, как у меня это вышло? Слушай, я бы с радостью тебе рассказала, но… Помнишь, как ты смеялся, когда увидел у меня колоду Таро в сумке? И в гадание по руке не верил – сказал, что я несу бред. Даже натальную карту составлять отказался! Что ты там всё время повторял, когда я пыталась рассказать о своих хобби? «Надо мыслить рационально!» – передразнила Инга.

Макс выгнул спину и зарычал, но девушку это нисколько не смутило.
– Ну, а теперь перейдём к насущным вопросам. Во-первых, с этого дня я живу в твоей квартире. У тебя просторно, для всех питомцев места хватит. Да и ветклиника в соседнем доме. Сейчас разберу вещи, а потом вместе выберем тебе ошейник. Если за год ты хорошо усвоишь этот урок верности, то, так и быть, верну тебе твой облик. Ну, а если нет… – Инга мечтательно посмотрела куда-то в сторону. – Знаешь, я всегда хотела завести себе мадагаскарского таракана – они так смешно шипят…

Ретривер задрожал всем телом. Он вдруг вспомнил, как выглядела квартира Инги, куда она под разными предлогами не хотела его пускать. Раньше его пугали валявшиеся на полу жестяные банки да разбросанные вещи. Теперь ужас внушал маленький зоопарк: террариум с игуаной, аквариум с рыбками и два хомячка в тесной клетке. Да и тот столик с непонятным узором, видимо, был явно не для кофе и журналов.

Инга тем временем села на пол и начала тискать пса:
– Ну что ты? Чего ты так испугался? Всё будет хорошо, – успокаивала девушка. – Нужно всего лишь соблюдать несколько простых правил. Во-первых, не устраивай больше такой бардак, – Инга указала на вещи, которые Макс разбросал в приступе собачьей истерики. – А кстати, пылесосил-то когда последний раз? – Тут её тон сразу сменился. – Да здесь ведь ходить невозможно! А ну-ка, принеси мне тапки. И быстрее!

Поджав хвост и сутулясь, Макс вышел в прихожую, обдумывая, что он может сделать. Больше всего хотелось впиться в горло обнаглевшей садистки. Перед глазами возникла яркая картина, нарисованная то ли человеческой злостью, то ли собачьими инстинктами: крики, кровь, разорванная сонная артерия.

Но получится ли с первой попытки? А что, если он не рассчитает силу прыжка и промахнётся? В кого Инга превратит его, если вдруг сможет отбиться?
– Куда ты там пропал? Давай быстрее! – Макс обернулся, услышав властный голос, и краем глаза заметил, что входную дверь так никто и не закрыл на щеколду.

Путь вниз занял у него четырнадцать прыжков – по два на каждый лестничный пролёт. На его счастье, третьеклассник Яша как раз выходил из подъезда – спешил в свою музыкалку. Услышав позади себя непонятный шум, мальчик отпрыгнул в сторону, придерживая рукой дверь. Плохо разбирая дорогу, ретривер, пугая прохожих, во всю прыть помчался куда глаза глядят.

Пёс замедлился только в парке, когда лапы с непривычки разболелись от бега. Здесь же наконец позавтракал, найдя на скамейке чью-то недоеденную шаурму. После этого уснул под деревом, пытаясь придумать, как ему жить дальше.

Стараясь держаться подальше от своего дома, Макс прослонялся по городу где-то неделю, выискивая не занятые другими собаками подвалы. Однажды, не найдя пристанища, он собирался прикорнуть у двери подъезда, но увидел листок на доске объявлений: «Пропала собака», «вознаграждение», знакомый номер телефона. Чуть ниже – фото золотистого ретривера с пачки корма. Стало понятно, что в городе оставаться больше нельзя.

И тут Макс вдруг вспомнил мультик про Маугли – мальчика, воспитанного волками. Ведь если они приняли в стаю человека, значит, и у него есть шанс? Не теряя ни минуты, ретривер направился туда, где, по его прикидкам, должен был находиться ближайший лес.

Идея была ужасной, и только плохая реализация спасла псу жизнь. Во-первых, волков на всю Россию осталось всего-то тысяч шестьдесят – поди их разыщи. Во-вторых, Макс, даже будучи человеком, никогда не отличался целеустремлённостью, а став псом, разленился окончательно – сумел добраться только до ближайшей деревни.
– Ой, а кто это у нас такой красивый? – услышал Макс, когда копался в мусорной куче на автобусной остановке. Ласковый голос принадлежал девочке лет двенадцати.
– Пёсик, как ты тут оказался? Ты что, прямо из рекламы сбежал? – Девочка, вытянув руку, подошла к Максу мелкими шажками и несмело, еле-еле, погладила.
– Какой ты хороший! – школьница заулыбалась и присела на корточки. – А теперь – дай лапу.

Ретривер поднял голову и уставился на любопытного ребёнка. Как он ни старался, разобрать черты лица никак не удавалось. Зато пёс отчётливо уловил её запах – парное молоко, отварная картошка и, кажется, шариковая ручка, оставившая следы на пальцах. А ещё – аромат тёплого ночлега и хорошего ужина, который он получит, если сейчас выполнит команду. Решив, что волки никуда не денутся, если он задержится на недельку-другую, Макс высунул язык и положил свою мохнатую лапу в протянутую ладошку. Девочка завизжала от радости и, уже ничего не боясь, начала тискать собаку.

Он так и не ушёл в лес – ни через неделю, ни через месяц, ни через три года. Вместо этого он сторожил дом, откликался на «Шарик», провожал свою новую хозяйку Любу до школы, а как-то раз даже покусал её слишком настойчивого ухажёра. Макс настолько освоился в новой роли, что полюбил гонять по двору гусей и перестал лежать у телевизора во время вечернего выпуска новостей. Из-за этого он ничего не узнал о вспышке бешенства в соседних сёлах и очень удивился, когда однажды утром Люба нацепила на него ошейник, потащила на остановку, а потом усадила в автобус на место у окна.

Пёс внимательно следил, как сельский пейзаж медленно сменяется городскими окраинами, и вдруг ощетинился и залаял, пугая пассажиров. Он неожиданно вспомнил, как слонялся по этому району в поисках объедков и ночлега. Ближе к центру города Макс прижался к стеклу и заскулил, всматриваясь в знакомые с детства улицы. Наконец Люба сверилась с навигатором и вышла со своим питомцем на остановке – ветеринарная клиника была через дорогу, совсем рядом с домом, в котором три года назад жил её любимец.

Ретривер лаял и отчаянно пытался убежать – хозяйке даже пришлось схватить поводок двумя руками. Успокоился он, только когда за ним захлопнулась дверь процедурного кабинета.
– Добрый день. Мы на прививку от бешенства. Извините, что задержались – от Николаевки долго ехать, да ещё и Шарик заупрямился чего-то, – затараторила Люба, обращаясь к фигуре в голубом халате, стоящей у стеллажа, спиной к опоздавшим посетителям.
– Хорошо. Посадите пса на кушетку и ожидайте в коридоре, – фигура всё так же что-то искала в шкафу и даже не обернулась.

Ретривер обводил глазами кабинет, когда врач подошла и кольнула его в холку. От неожиданности пёс обернулся – и увидел замершую со шприцом в руках Ингу.
– Макс? Макс! Это ты? Я так долго тебя искала! Где ты был?

Ретривер продолжал смотреть на ветеринара, никак не реагируя.
– Макс, это ведь правда ты? Ты ведь узнал меня, да? – в этот момент в дверь кабинета постучали. – Макс, послушай меня, – Инга перешла на шёпот, – я тогда погорячилась, признаю, но я попробую вернуть всё обратно. Если ты меня узнаёшь и понимаешь – гавкни три раза.

Пёс с безразличным видом отвернул голову. С минуту посидев с высунутым языком, он соскочил с кушетки, не торопясь подошёл к двери и начал её царапать. Инге ничего не оставалась, кроме как вернуть пса Любе – мало ли в мире ретриверов, могла и перепутать. В кабинет зашёл новый посетитель, усадивший на кушетку своего четвероногого друга. Молодой ветеринар готовилась поставить очередную прививку от бешенства, но от неожиданности выронила шприц – на улице кто-то отчётливо три раза гавкнул. Девушка бросилась к окну – золотистый ретривер окинул её взглядом и демонстративно потёрся об ногу хозяйки.

Автор: Дмитрий Гофман
Оригинальная публикация ВК

Катя не спеша выгребала на середину реки, стараясь чтобы течение сносило ее к другому берегу. Должен же он там быть… Катя старалась не думать, сколько ей плыть до него, и хватит ли сил. Пока они есть, нужно грести.

(пять дней назад)

Кап, кап… – это по доскам крыльца.
Бульк… бульк… – это из желоба в бочку и потом через край.
Дзиннь-дзиннь… – это дождь нашел перевернутое ведро и постукивает в него.
За три недели Катя изучила все звуки дождя. Дни проходили, будто в мороке, медленно и не торопясь. Дождь усыплял.

Они с Игорем валялись в постели почти до обеда, лениво любили друг друга, потом выползали что-нибудь приготовить. Овощи, картошка, тушенка… У Игоревой тетки в погребе запасов было года на три, и это было хорошо. В огороде все давно утонуло.

Потом Катя смотрела в окно или выбиралась на крыльцо, укутавшись икеевской шкурой, и слушала дождь. Это не надоедало. Она могла сидеть так часами, сонно глядя на реку, которая подступала все ближе, на мокрые деревья в палисаднике, на капли, падающие с края крыши. На шкуре оседала серебристая дождевая пыль.
Ничего не хотелось, только сидеть вот так и смотреть.

Когда становилось сумеречно, Катя поднималась, встряхивала отсыревший мех и шла обратно в дом, где Игорь бесконечно подкидывал в печку поленья, кипятил чайник и читал своего Булгакова.
Потом сидели при свечах – света давно не было. Игорь читал ей вслух, негромко и монотонно. Катя смотрела, как оплывает воск, пока в глазах у нее не начинало мерцать, и тогда Игорь отводил ее в постель, где она окончательно засыпала под стук дождя, лениво думая: «Завтра надо, наконец, поехать домой». И он снова пел ей эту дурацкую колыбельную.

(три недели назад)

С Игорем они были… нет, не парой. Дружба с привилегиями, в общем. Нормальный парень, но иногда раздражающий до скрипа зубов. Обстоятельный. Скучный. Приходилось объяснять ему шутки. Но вот уже полгода они были вместе – потому что он приходил и приносил яблоки, он звонил и звал ее куда-нибудь, ну, а больше никто не звал.

А в конце августа Катя сидела в хандре, и заказанный сценарий встал намертво, и лето кончалось по-дурацки, и тут Игорь спросил: хочешь съездить на выходные в деревню?
Они встретились на вокзале, потом долго ехали на электричке сквозь начинающие желтеть леса, и это было прекрасно. Солнечный день понемногу затягивался тучами, и когда они прошли два километра от платформы и перешли через речку к дому, начал накрапывать дождик.

Игорь сделал все, чтобы Кате понравилось и чтобы получались красивые фотки: притащил из города белую овечью шкуру, купил огромных красных яблок, сварил глинтвейн.
И Кате очень понравилось. Она выключила верхний свет, зажгла пару свечек и керосиновую лампу, которая нашлась у тетушки на кухне. Катя забралась с ногами в кресло и смотрела сквозь бокал на огоньки свечей, и нюхала яблоко, и не могла надышаться.

Потом оба стояли на широком крыльце и слушали, как стучит дождь.
– Так классно! – сказала Катя. – Остановить бы всё, как есть.
– А хочешь, завтра погуляем по лесу? – улыбнулся Игорь. Катя кивнула.

Потом они обнимали друг друга, и ее кожа была такой горячей, а его глаза – такими темными и серьезными… Катя задремала, а Игорь вполголоса напевал ей придуманную тут же колыбельную:
Баю-баю, дождь идет,
Чей-то сон с собой несет,
Словно кот на мягких лапах,
Он мурчать к тебе придет.
Долго будет дождь стучать,
Будешь сладко-сладко спать,
Никуда спешить не надо,
Только быть со мною рядом…
«Господи, ну что за пошлость», – подумала Катя, проваливаясь в сон.

Назавтра дождь не кончился, но это было даже хорошо. Можно было никуда не спешить, валяться в постели, слушать, как падают капли и вздыхает старый дом. В интернет лезть не хотелось, никому звонить тоже. Да и где был телефон, неизвестно, и искать его было лень. И даже читать было лень. Хотелось бездумно смотреть в окно и слушать, как печка потрескивает поленьями.
Игорь был таким сладко неторопливым…
И опять спел ей эту дурацкую колыбельную, и опять она уснула, не успев сказать, какая это фигня.

В понедельник она совсем было собралась возвращаться в город, но опять лил дождь, и так не хотелось выходить наружу. К тому же у нее был отгул, который она прибавила к выходным, чтобы отдохнуть по-настоящему. «Ладно, вернусь во вторник утром», – твердо решила она.

Они с Игорем опять варили глинтвейн, грызли яблоки из сада, Катя пошарила по книжному шкафу. Обычный набор советских подписных изданий – Пикуль, классики и современники, Булгаков…Ничего из этого ее не прельстило, Маргаритой она объелась еще на филфаке, и с тех пор считала ее голимой попсой. А вот Игорь этот роман обожал. Кажется, это вообще была единственная книга, которую он прочел, и она настолько его устроила, что он не видел нужды читать что-то еще.

Катя поморщилась, вспомнив, как он бесил ее цитатами из «Мастера…», взяла с полки сборник советской фантастики и читала в постели до полуночи. Игорь улегся рядом, обнял, и был такой теплый и домашний, что она на секунду поверила, что влюблена. И он опять принялся что-то напевать, но она уже не слышала.

Наутро она проспала на электричку, впрочем, дождь лил по-прежнему, и тут она впервые озадачилась: а какой сегодня день?
– Понедельник, – секунду подумав, сказал Игорь. – Ты не помнишь?
Катя с облегчением подумала, что можно будет уехать завтра, и провела день в неторопливых мелких занятиях. И следующий. И еще один…
А на крыльце стояло кресло, в котором так хорошо было сидеть, укутавшись в мех, и смотреть на дождь.

Иногда она слегка волновалась, что надо бы позвонить на работу, что мама, ее, наверное, потеряла, но беспокойство быстро исчезало. Телефон молчал, и можно было не думать, что там, во внешнем мире.
Да и сеть тут ловилась паршиво, чтобы позвонить, нужно было идти через мостик на правый берег, но снаружи был дождь… Лучше сходить завтра.

(три дня назад)

…Все получилось так странно, я, в общем, и сам не ожидал. Сначала мне круто повезло, что тетка Мария позвала меня присмотреть за домом. Сама она хотела надолго съездить к сестре под Ростов.
Теткин дом остался один по эту сторону речки, а вся остальная деревня – на другом берегу, через мостик.

Тетка уехала. Я неделю прожил у нее дома, освоился и вдруг понял, что очень хочу пригласить сюда Катю. Пусть только на выходные. Тихое место, красивая природа. И она будет только со мной, сеть тут не ловит почти.
Катя приехала, и ей так понравилось…
Я подумал – вот бы она осталась навсегда? Жила бы со мной, ходила бы в лес, а потом писала бы свои сценарии. И никакой суеты, тихо, спокойно. Мы за речкой одни, тут человека можно днями не увидеть.

Дождик шел, так уютно было. Она потом у меня на руках засыпала, а я ей колыбельную пел, как ребенку… Я просто дышать не мог от счастья. А ведь завтра все это кончится. Не хочу!
И я подумал – а пусть, пока дождь идет, она со мной будет. Ну куда в такую погоду в город ехать?

И дождь пусть не заканчивается. И я загадываю это теперь каждый вечер, и колыбельную ей эту пою. Чувствую, она тоже помогает дождь держать. Как это получается? А не знаю, да и наплевать.
И так мне хорошо, всё как я и мечтал. Она со мной, ну, сидит на крыльце – а я ж всё равно знаю, что со мной. А я книгу читаю и печку топлю. И чай теть-Машин травяной завариваю.

Свет отключили на третий день, может, в деревне генератор утопило? Не знаю. А при свечах еще лучше стало. Хорошо, что тетка у меня запасливая, свечей много.
Вот оно, счастье, думаю. Пусть все так каждый день и остается.

А еще, день на третий, когда я опять колыбельную Кате пел, чувствую, вроде как она спит, а вроде и нет, и морщится, что-то сказать хочет… Нет, думаю, ты мне всю песню испортишь. Прижался губами к шее, поцеловал и даже чуть прикусил от удовольствия… чувствую вкус крови и остановиться не могу. И песню сквозь зубы мычу. Слышу, обмякла, уснула, крепко так…

Теперь хорошо засыпает каждую ночь. А я уже не могу, так тянет к горлу этому тонкому припасть. В голову дает, как «кровавая мэри», не могу удержаться. Но я понемногу совсем, я ж не вампир какой-нибудь.
Потом засыпаю возле нее, и ничего мне больше не надо. Как в «Мастере и Маргарите» – домик, свеча, камин, любимая женщина рядом.

…Заметил, что в кладовой и погребе из стен начали прорастать какие-то желтые цветы. Сыро, понятное дело. Хуже, если это была бы плесень. Каждое утро выдергиваю их, пока Катя не видела. Мне почему-то не хочется, чтобы она их заметила. Бесят они меня, странные какие-то.

(день назад)

Кап, кап, – это по крыше…
Катя сидела на крыльце, смотрела на реку, плескавшуюся у самого забора (интересно, какая там глубина?) и вдруг увидела желтый граммофончик вьюнка, который поднимался из-за крыльца. Он был такой странно яркий среди серо-размытых красок, что Катя заморгала.

Стебелек поднялся над краем доски, выпустил усик, потом второй…
Катя, не отрываясь, смотрела, как очень медленно крыльцо оплетают мелкие желтые цветы.
– Что за хреново Макондо? – вслух сказала Катя и вздрогнула от своего хриплого голоса.

Спать хотелось по-прежнему, но в голове поселился звон, который постепенно разделялся на слова. Мама, работа, на тренировку давно не ходила, с девчонками на квест хотели… косметолог, записалась же…
Почему-то именно этот нелепый косметолог заставил Катю встать и двинуться к зеркалу.

Старое и облупившееся по краям, оно висело в бане, но Кате за все это время как-то не хотелось в него смотреть. Кто тут тебя видит? Все равно не выходишь никуда, какая разница. По утрам она небрежно плескала в лицо водой из умывальника и считала водные процедуры достаточными. Ну, ходила в баню несколько раз. Только в зеркало особо не смотрела, на что там смотреть?

…Из мутной глубины на нее выплыло отекшее лицо с сероватой кожей, тусклые волосы выбились из неряшливого пучка. Это она? Катя попыталась протереть пыльное стекло, и изображение стало четче. Но не симпатичнее.
Что-то еще было не так. Катя наклонилась поближе к зеркалу и увидела у себя на шее след укуса. Она машинально поскребла ногтем это место, и запекшаяся корочка сорвалась. По горлу потекла капля крови. Катя оторвала кусочек туалетной бумаги и приложила к ранке.
Теперь она знала точно – пора было ехать домой.

С Игорем это обсуждать не хотелось. Пока. Потом, наверное, придется – не будет же он ее здесь удерживать? И может, в сарае есть надувная лодка? На случай, если вдруг мостик унесло половодьем.
Катя сорвала желтый цветок, который вырос возле банного котла, и снова вышла на крыльцо.

Вода стояла совсем близко, за калиткой. Дом пока спасался на пригорке. Другого берега не было видно, мелкий дождь висел туманной завесой.
Да и был ли там какой-то мир, за этим невысоким забором? А вот этот старый дом – настоящий, а внутри печка, тепло, и книги, и стук дождя…
Катя встряхнулась. Нет уж, блин, хватит! Сколько времени она здесь провела? И что с ними происходит? Но при мысли об этом голову будто затягивал какой-то туман... «Потом разберусь», – подумала Катя и вернулась в дом.

– Игорь, а какой сегодня день? – спросила она, уже примерно зная, что услышит.
– Понедельник, – спокойно ответил тот. – Хочешь завтра домой поехать?
Этого ответа она и ждала. Потому что сейчас точно был не понедельник, а по меньшей мере третья пятница.
– Хочу… Может, дождь завтра закончится.
– Посмотрим, – все так же спокойно ответил он и подбросил полено в печку.

Если ничего не делать, завтра будет такой же день. Она почти пожалела, что откажется от всего этого, но тут вспомнила отражение в зеркале.
Начинало смеркаться, а может, так казалось из-за серости за окном. Катя вышла из комнаты и решила все-таки заглянуть в сарай, пока совсем не стемнело.
Лодки там не было, зато нашлось несколько пластиковых канистр из-под тосола. Она прихватила пару штук. В сенях нашла бельевую веревку и все спрятала у крыльца. Нашла швабру и поставила ее в коридоре у порога комнаты.

Игорь читал и казалось был полностью поглощен книгой.
Катя обняла его сзади, потерлась щекой, мурлыкнула в ухо:
– Кажется, мне завтра нельзя будет, но сегодня очень хочется. Только сначала мыться!
Игорь удивленно посмотрел на нее, потом, поняв, улыбнулся, развернулся, поймал, усадил на колено.
– Какая развратная у меня девочка… Подожди, я сейчас.
Подтолкнул ее в сторону кровати, встал и направился в туалет.

Едва щелкнула задвижка, Катя вскочила, подперла шваброй ручку двери, подхватила сумку и вылетела в коридор. Нырнула в свои легкие кроссовки, которые ни разу еще не надевала за это время.
Выскочив на крыльцо, она и его подперла поленом, на всякий случай. Схватила канистры, связала их ручки веревкой попрочнее, ремешок сумки повесила на шею. Шагнула к реке, которая все так же медленно текла возле ворот дома.

«Не успела куртку взять, ну и ладно. Все равно промокнет», – подумала Катя и вошла в воду. Она оказалась холодной, но не ледяной. Катя посмотрела туда, где стоял мостик, но его, конечно, не было. Такая вода смоет что угодно…
Она положила канистры на поверхность и легла на них грудью посередине. Если не будет ветра, вполне можно держаться на воде. Ногами оттолкнулась от берега.

Течение подхватило ее и понесло, не быстро, но уверенно. Кроссовки намокли и потянули вниз, одежда прилипла к телу. Катя не спеша выгребала к середине реки, стараясь плыть по течению и наискосок. В конце концов, там должен оказаться берег. Катя старалась не думать, сколько ей плыть до него, и хватит ли сил. Пока они были, и надо было грести.

Она гребла и гребла, и река казалась бесконечной. Катя отдыхала, обмякнув на канистрах, потом опять начинала двигаться. Становилось холодно.
В очередной отдых она вдруг увидела, что вода вокруг стала почти гладкой. Стало уже почти совсем темно, но вокруг ощущался простор. Катя неудобно повернувшись, повернула голову, насколько смогла, и посмотрела наверх.
В небе загорались первые звезды. Дождь кончился.

Она осторожно опустилась на свой ненадежный плотик и посмотрела влево, туда, куда двигалась уже неизвестно сколько времени.
Там в свете восходящей луны блестела полоса песчаного пляжа.

Автор: Людмила Демиденко
Оригинальная публикация ВК