Жду новый пост

Серия «Фантастика, фэнтези»

‒ Господин агроном, Аксон Квадрагинтадуо по вашему приказанию явилась.

Огромное создание медленно повернулось на слоноподобных ногах от верстака, на котором машинерия из арсенала научных лабораторий мешалась с грубыми самодельными инструментами. Дюжина глаз, разбросанных по массивному лицу, уставилась на стоящую у входа хрупкую фигурку.
‒ Так вот как ты выглядишь в своём теле? До этого я видел только твой спиральный код. Проходи, Сороквторая. Садись. Ты знаешь, кто я?

Девушка в обтягивающем комбинезоне цветов земледельческой касты прошла внутрь жилища, рассчитанного на исполинские размеры хозяина. Села на явно специально для неё поставленный стул человеческого размера и с любопытством огляделась по сторонам.

Обитель агронома подсвечивалась в основном блеклым сиянием, которое исходило от огромных колб, расставленных вдоль стен в несколько рядов. Почти в каждой сейчас вызревали существа самых причудливых видов, находящиеся на разных стадиях развития.

Хозяин лаборатории грузно зашагал в сторону гостьи. Было видно, что толстые, напоминающие стволы деревьев, ноги больше приспособлены для того, чтобы стоять на месте. Рядом с верстаком, пока агроном работает. Ходить ему было непривычно. Но всё же он прервал свои занятия ради простой колонистки, тоже когда-то вышедшей из одной из его фертильных колб.
‒ Ты знаешь, кто я? ‒ выдохнул агроном, тяжело опускаясь в кресло.
‒ Конечно, господин, ‒ кивнула нервно девушка. ‒ Вы один из терраформеров, приписанных к нашей миссии. Вы изменяете эту планету так, чтобы мы могли жить на ней как дома.
‒ Не вы. Если бы дело было в вас, проще было бы вас приспособить к планете, а не наоборот. Но это предмет более позднего разговора. Сейчас важнее другое. Ты знаешь, какое место я занимаю в иерархии колонии.

Девушка открыла было рот, но ничего не сказала, задумчиво отвела взгляд в сторону, нахмурилась.
‒ Ну? Вас же должны этому обучать на этом вашем ускоренном курсе, ‒ прогудел агроном.
‒ Простите… Я, кажется… Вас нет в нашей иерархии. Вы не относитесь ни к одному подразделению.
‒ Это верно, я сам себе подразделение. Но ты понимаешь, какова сила моих приказов.
‒ Да, ‒ закивала девушка. ‒ Ваши распоряжения напрямую связаны с обеспечением жизнедеятельности колонии и потому имеют наивысший приоритет.
‒ Очень хорошо. Это облегчит дальнейшую работу. А то офис вечно убирает нас из цепочки командования. Ладно, я не слишком привык к общению, так что давай пойдём по плану разговора. Я хочу проверить, как ты усвоила учебную программу.

На лице девушки отразилось волнение на грани со страхом.
‒ Господин, я допустила какую-то ошибку? Я…
‒ Нет, ‒ оборвал её глубокий бас. ‒ То есть я не знаю. Может, и допустила. Но ты здесь не по этой причине. Мне ты нужна в качестве… Хотя нет, это будет нарушением плана разговора. Итак, Сорок вторая, расскажи мне, что ты знаешь про стадии колонизации новой планеты.

Девушка села ровнее и сложила руки на коленях, словно и правда отвечала урок в классе.
‒ Заселение новой планеты происходит в пять этапов или волн. Первая волна ‒ автоматическая разведка.
‒ Верно. Центральная планета рассылает автоматические корабли ко всем видимым перспективным планетам. Роботы собирают первичные данные и отсеивают подавляющее большинство вариантов. Почти все планеты, которые кажутся пригодными для жизни при взгляде в телескоп, на деле годятся только для того, чтобы разместить на них шахты и заводы. Такие планеты, как эта – большая редкость. Продолжай.
Девушка послушно кивнула.
‒ Следующая стадия ‒ это тестовое поселение.

Бочкообразное пузо агронома заколыхалось от утробного смеха.
‒ Вот как они вам это назвали? Тестовое поселение? Вот уж правда шедевр пропаганды. Этот этап, девочка, состоит в создании колонии в самом худшем значении этого слова. На планету, показавшуюся пригодной для жизни, прибывают корабли бесправных. Заключённых, которым участие в программе заменило смертную казнь или пожизненную ссылку. Впрочем, это и есть пожизненная ссылка. Ну а кроме них в эту первую колонию попадают синтеты со значительным процентом генов зверей. И пленные местные аборигены, если такие на планете имеются. Ну и, конечно, легионы сторожей. Тех, кто будет заботиться о том, чтобы заключённые и бесправные не забывали о своём статусе вдали от центральной планеты. Знаешь, зачем нужен этот этап колонизации?


Девушка часто закивала.
‒ Тестовое поселение нужно для выявления вызовов жизни на новой планете и выяснения, как человеческий организм с этими вызовами справляется.
‒ Всё так. Корпораты просто смотрят, не передохнут ли присланные сюда люди сами по себе. А если помрут они, то выживет ли кто-то из синтетов. Надо сказать, вероятность, что вот эта первая колония вымрет, существенно выше того, что она доживет до вашей волны. Даже надсмотрщики не всегда успевают сбежать. Но уж если зэки дотянут до вашего прибытия, то становятся полноценными гражданами нового поселения.

Девушка смотрела на агронома, задрав голову и растерянно улыбаясь. Его слова, те, что находили себе место в её картине мира и оставались в мозгу, не слишком хорошо стыковались с тем, чему их учили в классах. Агроном встретил этот взгляд множеством своих глаз и чуть раздражённо шевельнул мясистыми отростками на лице.
‒ Ладно, давай дальше.
‒ Дальше идёт третья волна. Прибытие специалистов. Таких, как вы.
‒ Да… ‒ Теперь агроном замолчал надолго. Но затем встрепенулся, отчего по его телу прошла рябь, и вновь заговорил густым басом: ‒ На центральной планете мы находимся едва ли не вне закона. Не проходим ни по уложениям об эстетике облика, ни по запретам на глубокий трансгуманизм. Но зато здесь мы почти боги. Такие, как ты, нас и почитают подобно им. И мы меняем всю планету. Нас всегда немного. Один занимается климатическими установками. Другой подключен ко всем роботам, всей строительной технике. Ну а такие, как я… Мы создаём жизнь. В первую очередь растения, которые изменят климат и почву. Но и зверей. А после, в четвёртую волну, и таких, как ты.
‒ Господин, можно спросить? ‒ Девушка смотрела на гиганта чуть смущённо. И получив его одобрительный кивок, продолжила: ‒ Вы ведь создали своё тело сами? Это то, что вы и делаете, придаёте жизни форму. Но говорите, что вас не принимают на родине из-за внешнего вида. Но почему вы просто не изменитесь?
‒ А я и изменяюсь. На центральной планете я выгляжу более человекообразно. Но когда ты один раз попробовал выйти за границы своего тела, возвращаться в заточение уже мучительно. Ты не понимаешь, но в своих неизменных телах вы едва ли не в тюрьме. И с киборгами то же самое. Один раз раскинув разум во всепланетарной сети, они уже тоскуют, запертые в единственной голове. Потому мы и бежим из людской колыбели сюда, где можем быть сами собой.
‒ А почему тогда вы здесь выглядите вот так? Вам же тяжело носить своё тело, это видно. Тяжело даже ходить.
‒ Потому что мне не нужно ходить. Тебе я кажусь оплывшим толстяком. Но на деле внутри меня вызревают инкубационные камеры с теми моими проектами, которые я не хочу или не могу доверить машинам. Вроде тебя, Сороквторая. Тебя я выносил под своим ребром, близко к сердцу. Ты не такая, как прочие клоны. И то, что ты задаёшь вопросы, показывает, что ты созрела хорошо. Но это должно быть следующим этапом разговора. Пока закончи отвечать на вопрос. Какая волна идёт следующей?
‒ Наша, четвёртая, ‒ кивнула и продолжила отвечать заученными фразами девушка. ‒ В её рамках на планету пребывают основные колонисты. Люди и генетический материал для клонов.
‒ Верно. Беглецы и наивные. Те, кто по какой-то причине предпочёл распрощаться с прошлой жизнью. И те, кто ничего не знает о ней. Вы строите здесь новую жизнь. Готовите прибытие последней волны.
‒ Да, пятая волна ‒ это прибытие администрации из метрополии.
‒ Элита. Те, кто правят на Центральной планете, не желают выпускать из рук власть и на аванпостах. И каждый раз прибытие элиты очень сильно ухудшает жизнь в колонии. Они ненавидят свой новый дом. Для них это практически ссылка. Они стремятся установить здесь те же порядки, что на Центральной планете. Обеспечить себе здесь такую же жизнь. Но не могут. И начинают срываться на населении. На таких, как ты. И на таких, как я. Ты правильно сказала, у меня нет места в иерархии. И когда прибывает элита, я уже практически не нужен. Биосфера уже пригодна для людей. И мне не по душе такое будущее. А предотвратить его я намерен тем же способом, которым решаю и прочие проблемы.

Девушка непонимающе смотрела на агронома, пытаясь скрыть растерянность улыбкой.
‒ Я создаю существ, которые могут справиться с бедой. И ты, Сороквторая, одна из самых важных особей в этом проекте. Ты лидер будущего восстания. Мессия религии, что пожаром разойдётся среди коренных поселенцев. Вам будем помогать и я, и остальные терраформеры. И некоторые из, как ты сказала, тестовой колонии. Но в остальном тебе придётся вербовать новых последователей самой. Ты понимаешь, о чём я говорю, Сороквторая?
‒ Если честно, пока смутно.
‒ Это ничего. С этого дня я перевожу тебя с твоих работ. Будешь приходить сюда. Будешь учиться. У меня и у тех, кто попал сюда за подрывную деятельность.
‒ То есть, господин, я мессия? Как в старых религиях?
‒ Нет. Религия меняется вместе с обществом. Нынче всё делают из полуфабрикатов. И ты пока тоже только заготовка мессии.

Автор: Игорь Лосев
Оригинальная публикация ВК

Отец приходил по субботам. Угрюмый, взъерошенный, с тёмными кругами под глазами. Он натягивал дежурную улыбку и говорил:

– Привет, малой. Ну, собирайся.

Тогда, в девяносто пятом, в моих мальчишеских глазах все взрослые были хмурые. Грустные, поломанные какие-то, словно брошенные игрушки, ставшие ненужными избалованному ребёнку.

Помню нашу соседку с первого этажа – тётю Машу. Её сына застрелили в бандитских разборках, и она с ума сошла после похорон. Каждый день сидела у подъезда, смотрела на дорогу, а как мимо проходил какой-нибудь парень, вскакивала, обнимала его, плакала, цеплялась за плечи.

– Лёша, Лёшенька, – шептала она сквозь слезы, а сама пыталась расцеловать прохожего, которого принимала за своего сына. – Живой! Знала, что живой!

Парень, ничего не понимая, отмахивался и ускорял шаг.

Один раз мать при мне оттаскивала тётю Машу от очередного «Лёши».

– Николаевна, не он это! Не он! – кричала мама ей прямо в ухо, словно надеялась, что соседка вдруг прозреет, а у самой слёзы растекались чёрными тонкими дорожками по щекам. – Успокойся! Успокойся, кому говорю!

Через неделю после того случая тётю Машу всё-таки в больницу забрали. Домой она больше не вернулась. Квартиру бабушка какая-то заняла. Хорошая такая бабуля, улыбчивая. Конфетами меня постоянно угощала.

Дядю Витю ещё помню с третьего этажа, его жена уехала в другой город в командировку и больше не вернулась. Дядя Витя всегда в тельняшке ходил и частушками разговаривал матерными. Весёлый мужик был. Правда, пил много и пьяный всегда лез в драку. В одной из них его и зарезали.

Мать с отцом тоже из-за бутылки развелась. Но батя тихо пил. Ночью. Пока никто не видел и не слышал его бурчание за жизнь. Мама говорила, что он с пустотой разговаривал на кухне, а жить с сумасшедшим она не хотела.

После развода я виделся с отцом только по субботам. Он приходил ровно в девять утра, и начинался обычный ритуал.

Мама стояла в коридоре, с огромными бигудями на голове, в растянутом халате и старых тапках. Она скрещивала руки на груди и язвительно цедила:

– Ой, а откуда это у нас такого красивого дяденьку занесло?

– Лар, хорош… – только отвечал отец, вздыхал и прятал руки, красные и потрескавшиеся от холода, за спину.

Мать доставала из кармана халата пачку сигарет с зажигалкой, закуривала. Они молчали. И это была самая болезненная тишина. Потом мама закатывала глаза от недовольства и, шаркая затёртыми тапками, уходила на кухню.

Почему-то я был уверен, что отец боится мать как огня. Не понимал тогда, что он просто сильно её любил. Папа вообще только с ней так робел, а вот с мужиками с работы был твёрд – профессия следователя обязывала. В органах к отцу относились с уважением. Начальник и сослуживцы между собой называли его «Коломбо». Раскрываемость у него была очень высокая, но вот на героя того детективного сериала, на мой взгляд, он был совсем не похож. Единственное, что отца с ним связывало, так это род деятельности и три первых буквы имени.

Коля – так звали моего отца.

***

Каждую папину субботу мы много гуляли, а потом шли в общагу. После развода родители продали дачу, и он купил себе комнату, а нам с мамой осталась квартира.

Комната была маленькая. В ней помещался только потёртый диван болотного цвета, стол и кресло-кровать. На столе меня всегда ждала коробка с шахматами, именно с неё начинался наш вечер.

– Думай, Паша, думай… – отец глазами указывал на фигуру, которой нужно сделать ход, и хитро улыбался.

А я обижался:

– Ну па, не подсказывай!

Это были лучшие моменты в моей жизни.

Ближе к ночи отец уходил на кухню и долго там сидел. Возвращался утром, когда я уже вставал. Не раздеваясь, он грузно падал на диван и крепко засыпал хмельным сном.

***

Странный случай произошёл в мой девятый день рождения. Мы сходили с отцом в кино, потом в кафе, и я, как обычно, остался в общаге. Проснулся глубокой ночью. Метнувшись из-под тёплого одеяла в туалет, я быстро сделал свои дела, и только собрался пойти в спальню, как услышал хриплый женский голос, доносящийся с кухни. Это точно была не мама. Я аккуратно подкрался к двери – к счастью, та была приоткрыта, – и сквозь небольшую щель увидел красивые женские руки. Тонкие длинные пальцы нервно комкали клеёнчатую скатерть.

– Ира, ты знаешь, сколько вас у меня? А я один! Я никуда не могу пойти, у меня же сын спит. От вахтёра сейчас нашим позвоню… – услышал я голос отца, он явно был не в духе.

– Ваш сын не спит, Николай Петрович, – тихо произнесла женщина.

Отец встал со стула, сделал пару шагов и резко распахнул дверь. Я вздрогнул, попятился к стене.

– Ой, здрасьте…

Чтобы получше разглядеть незнакомку, я вытянул шею, но отец перекрыл практически весь обзор, выставив руки в боки. Он перевёл непонимающий взгляд с меня на гостью:

– Этого ещё не хватало! Ну-ка пошли.

Схватив за руку, отец поволок меня в кровать.

– Папа, а это кто?

– Никто, – начал он уже более спокойно. – Давай, ложись спать. Спать, сынок…

Я почувствовал, что руки отца тряслись, когда он укрывал меня одеялом, а глаза нервно моргали. Тогда я даже подумать не мог из-за чего.

***

В следующую субботу отец меня не забрал. Мне было обидно, и от досады я рассказал матери про ночную гостью. Как же она кричала тогда, до сих пор помню.

«Родного сына? На бабу променять?! Ну скотина!»

Мать стояла в коридоре, трясла руками перед лицом, будто рассказывала этот вопиющий случай какой-то своей невидимой подруге. Подходила к зеркалу, поправляла чёлку и продолжала жаловаться на отца уже своему отражению.

Этим же вечером она позвонила отцу и надменным тоном сообщила, что больше меня к нему на ночь не отпустит. Он почему-то не сопротивлялся, словно и сам этого не хотел.

Отцовские субботы остались, но мы просто гуляли, ходили в кино и кафе, а вечером он отводил меня домой. Когда мне исполнилось десять, наши встречи совсем сошли на нет. Он говорил мне про постоянную занятость, а я слышал лишь про свою ненужность…

В девяносто восьмом отца не стало – сердце. Умер прямо на работе. В наследство мне досталась его угрюмость, замкнутость и комната в общежитии. Сначала мать её сдавала, но жильцы долго не задерживались. Продать комнату тоже не получалось, так и стояла она пустая все эти годы.

***

В две тысячи десятом я стал следователем Первого отделения милиции нашего города. В отделе убийств меня сразу узнали по фамилии отца.

– Мужики, знакомьтесь, Павел Ларионов – сын Коломбо. Будет работать с нами. Это Костя Шмелёв, – начальник отдела указал на длинного, конопатого парня лет тридцати пяти. – А это Дмитрий Иванович Диденко, он с твоим отцом десять лет в одном кабинете проработал.

– Хм, похож на батьку-то, – тепло улыбнулся Дмитрий Иванович, пожал мне руку и крепко обнял за плечи по-отцовски.

Так я постепенно влился в небольшой коллектив отдела по расследованию особо тяжких преступлений. Работу я свою любил, поэтому практически жил там. Мать постоянно ворчала: мол, зачем я пошёл по стопам отца, – но я чувствовал, что мне это нужно.

Как-то раз, когда я проработал в милиции уже более двух лет, в кабинет зашёл майор Диденко.

– Паша, – начал он, – смотри, что нашёл.

Дмитрий Иванович протянул мне потрёпанную бумажную папку.

– В архив сегодня ходил, а там в вещдоках папка эта. Как туда попала – непонятно. Твой отец это дело вёл. Посмотри по базе.

Я раскрыл папку. Взгляд застыл на снимке внутри. С чёрно-белой фотографии, прикреплённой к левому краю, на меня смотрела та самая Ира с папиной кухни.

Дмитрий Иванович заметил мою удивлённую реакцию:

– Всё в порядке?

– Да… – я демонстративно отложил папку на край стола. – Просто обознался. Потом гляну, сейчас некогда. Филимонов подбросил двух «подснежников», – выдал я первое, что пришло на ум.

Диденко ещё какое-то время провёл в кабинете, сделал несколько звонков и вышел.

Удостоверившись, что остался один, я начал бегло изучать дело:

«Морозова Ирина Вячеславовна…

1965 г.р.… 18 ножевых… Убийство произошло в ночь с 22 на 23 ноября 1995 года… Тело найдено… в 3 ч. 55 мин…»

«Стоп! – в висках застучало. – С двадцать второго на двадцать третье ноября… девяносто пятого года?!»

Я до боли сдавил ладонями голову:

«Это точно?»

Я никогда не забуду ту ночь, когда впервые увидел эту женщину на кухне отца, потому что двадцать второго ноября – мой день рождения.

Ничего не понимаю…

Что делала Морозова Ирина Вячеславовна в общаге отца в день убийства?

***

Дома я открыл бутылку коньяка и с жадностью отхлебнул прямо из горла. Папка с делом, которое вёл отец, лежала на кухонном столе. Со снимка Ирина Морозова смотрела прямо на меня.

– Странно всё это, – прошептал я. – Бред какой-то…

Взяв бутылку, я вскочил с дивана и, на ходу накинув куртку, вышел в подъезд.

На улице поймал попутку и назвал адрес общежития, в котором жил отец. Мелькающий за окном снег и пролетающие мимо панельные коробки перенесли меня мыслями в тот далёкий девяносто пятый.

***

Комната была всё такой же, как в моих детских воспоминаниях, только обои совсем пожелтели. Кресло-кровать прохудилось, диван отца и вовсе развалился. Шахматы лежали на шкафу.

От воспоминаний мне стало нехорошо. Грубая рука памяти перехватила шею и, нащупав тот самый огромный комок обиды, который опять встал в горле, начала сдавливать. Я рухнул в кресло. Бутылка коньяка во внутреннем кармане куртки упёрлась горлышком в грудь. Сделал три глотка, взял шахматы, покрытые слоем жёлто-серой пыли. Расставил фигуры на доске.

– Мои белые, бать, как всегда…

***

Во сне ко мне пришёл отец. Его лицо превращалось сначала в моё, потом приобретало черты Ирины Морозовой, потом и вовсе пропадало. Сверху на меня падали шахматные фигуры, рабочие папки с бумагами, а голос отца повторял:

– Думай, Паша, думай…

Тень его приблизилась вплотную и начала грубо трясти меня за плечо. Сильнее. Ещё сильнее. Пока я не проснулся.

Кое-как разлепив тяжёлые веки, я начал вглядываться в полумрак и увидел перед собой пацана лет двенадцати.

– Ты мне поможешь? – спросил он.

Я едва не свалился со стула, похоже, вчера уснул прямо перед шахматной доской. Я разглядывал парня мутными с похмелья глазами: тёмно-синие круги на впалых щеках, белая мятая пижама с чёрными разводами. Мокрая.

– Ты кто, малой? – едва смог выговорить я. В горле пересохло. Ужасно хотелось пить. – Ты как сюда попал?

Я, конечно, понимал, что мог забыть закрыть дверь, но в голове не укладывалась мысль, что какой-то непонятный паренёк ночью, в грязной пижаме появился из ниоткуда.

– Понимаете, – начал мяться малец, словно стесняясь, – меня убили вчера… – странный гость сказал это так легко, что я сначала не сразу понял, о чём он.

Но когда парень повернулся к окну, я увидел мокрое пятно тёмно-алого цвета на его спине. Вместо темени на голове у пацанёнка зияла огромная кровавая дыра.

– Что за херня!

Вскочив со стула, я помчался к входной двери, но, запутавшись в собственных ногах, с грохотом растянулся на полу.

– Паша! – женский голос ворвался в мои уши очередным детским воспоминанием.

Лёжа на холодном полу, я повернул голову и увидел её – Ирину Морозову. Она стояла в дверях комнаты отца и устало смотрела на меня.

– Пойдём, – тихо произнесла она и исчезла в дверном проёме.

Я встал и пошёл за ней. Зачем? Не знаю. Просто хотел понять: что, мать вашу, происходит?

Ирина сидела за столом на кухне, как тогда, в моём детстве, сложив свои красивые, белоснежные руки на коленях. Когда мой взгляд скользнул вверх, то застыл на её голубой кашемировой кофте, с огромным бурым пятном на груди и рваными дырами на ткани.

– Восемнадцать ножевых, — произнесла она, будто читая мои мысли. – Садись, сейчас всё расскажу.

Парень с пробитой головой сидел на подоконнике и спокойно играл в телефон, не обращая на нас внимания. Я осторожно опустился на табуретку напротив Ирины и судорожно начал отбивать по столу нервный ритм пальцами, стараясь не смотреть на неё.

– Твой отец… – начала Ирина. – Это всё он.

***

Я бездумно уставился на керамическую плитку над раковиной, но ощущал взгляд призраков, что решили побеседовать со мной этой ночью.

– Паш, предназначение есть у каждого, – начала Ирина. – Нужно просто это осознать и принять. Жить – это значит принимать решения, выбирать свою дорогу. Хотим мы этого или нет. Твоему отцу было сложно: он знал, что рискует отношениями с любимой женой и сыном, но…

Она замялась, а потом продолжила:

– Они начали приходить, когда ему было двадцать пять. Просили помощи. Тут любой рехнётся. Я его прекрасно понимаю, и тебя сейчас тоже. Но он выдержал. Помогал всем беспокойным душам, что искали справедливости, просили помочь в наказании их убийц.

– Я могу показать.

Парень слез с подоконника и подошёл ко мне.

– Что? – я посмотрел на него так, будто увидел впервые. Хмельной дурман ещё не спал с меня. Я пока не осознавал, что происходит. Но старался понять, чего от меня хотят.

– Говорю, могу показать, где я лежу.

В этот момент рвотный позыв заставил меня вскочить с табуретки. Я подлетел к раковине и опустошил желудок.

Умываясь из-под крана и глотая ледяную воду, я постепенно начинал понимать происходящее. Вот почему отец так испугался, когда я увидел эту женщину тогда, в девяносто пятом. Он понял, что я тоже их вижу. Вот почему отец перестал встречаться со мной: он надеялся, что так отведёт призраков от меня. Но у судьбы свои планы.

Я повернулся к Ирине.

– Твой отец не нашёл убийцу. – она с грустью посмотрела на меня. – Николай Семёнович долго работал над моим делом и уже напал на след. Если бы не сердце…

– А я знаю, кто это сделал со мной, – вдруг опять оживился призрак мальчишки. – Мой отчим. Ты поможешь мне?

Он улыбнулся, на секунду став похожим на обычного мальчишку. Живого.

– Постараюсь, – прошептал я и сел обратно за стол рядом с Ириной. – Как тебя зовут? – обратился я к мальчику.

– Миша Селиванов. Я живу… то есть жил на Московской. Дом пятнадцать. Меня ищут второй день. Отчим тоже ищет, то есть делает вид. А сам меня за гаражом закопал.

Я взял огрызок простого карандаша с полки и записал адрес и фамилию паренька на обрывке старой газеты, лежавшей на подоконнике.

– Понятно. Сегодня с группой поедем к тебе домой. Не переживай, твой отчим будет наказан.

– Спасибо, – щербатая улыбка растянулась на его бледном лице. – Тогда моя голова наконец-то перестанет болеть…

Я едва не задохнулся от злости и несправедливости. Как можно сделать такое с ребёнком? Два года в отделе расследования особо тяжких преступлений, а я до сих пор не привык.

– Так… – я перевёл взгляд на Ирину. – Мне нужны все детали вашего убийства. Ещё раз. Возобновлю дело. Восстановлю цепочку. Проверю все отпечатки, база же обновилась с того времени.

Она благодарно кивнула.

– Спасибо, Паш… Это он передаёт тебе. Спасибо…

Автор: Наташа Лебедевская
Оригинальная публикация ВК

Дальние электрички ‒ причудливое место. Постепенно пустея по мере удаления от города, они обретают особый уют, становясь ненадолго домом для путешественника. И пассажиры, проведя рядом много времени, начинают относиться друг к другу немного по-родственному.
‒ Ки-и-ися! Мам, там у тёти кися в сумке!

Звонкий детский голос разнёсся по вагону. Женщина бросила извиняющийся взгляд на девушку, в сторону которой был устремлён детский палец.
‒ Анжелика, невежливо вот так тыкать в людей.

В этот момент небольшой рюкзачок шевельнулся вновь.
‒ Но вообще-то, девушка, если у вас там и правда котик, ему, наверное, плохо. Вы же ему даже дырочку для дыхания не оставили.
‒ Мама, мама! Хочу посмотреть кисю, пусть тётя покажет!
‒ А ещё котичек голодненький, небось ‒ без воды, без еды. Самих бы вот так позапирать в мешках, чтоб поняли, ‒ включилась в обсуждение ситуации старушка, сидящая через два ряда.
‒ Вот у меня друг есть, ‒ поддержал её сидящий через проход мужик, ‒ он если видит, что животину в машине заперли, обязательно возьмёт камень, да и кр-р-р-рак по окну!

Гомон нарастал. Ценное мнение и свежий жизненный пример нашёлся почти у каждого.

Девушка шагала по тропинке, бегущей вдоль железнодорожной колеи. Рюкзачок теперь болтался на одной лямке у неё под мышкой, и она раздражённо ему выговаривала:
‒ Ну что, доволен? Не мог потерпеть немного? Почти же приехали. Нет, тебе надо было привлечь к себе внимание. И вот нам пришлось за две остановки соскочить. Теперь точно опоздаем.

Молния рывками открылась, и в проёме показался сначала гребень, а после и остальная голова крохотного, размером с кота, дракона.
‒ Ну так и не сходила бы! Подумаешь, раскричались, ‒ проворковал он скрипучим голосом.
‒ Да? А если бы они полезли спасать несчастного котика и увидели тебя? Что бы тогда было?
‒ Сказала бы, что я ящерица экзотическая. Сама же мне втирала, что человеку только дай повод обмануться. И вообще, чего сразу сходить-то было? Ушла бы в другой вагон.

Девушка помолчала, поджав губы. И уже чуть менее раздражённым тоном парировала:
‒ Чтоб ты и там рюкзачные пляски начал? Чего тебе вообще не сиделось спокойно?
‒ Так скучно мне. Ты ж пойми, я фамильяр. Можно сказать, волшебная интеллигенция. Мне общение нужно, впечатления новые. А общаться я могу либо с существами своего вида, либо с другими фамильярами, либо с хозяином. Драконы у нас в мире, как я понимаю, вид настолько краснокнижный, что представлены единственной, и потому несравненной особой. А ты у меня чучело нелюдимое. Так что ни со мной не говоришь, ни с другими колдунами, у которых могли бы фамильяры быть. Вот я и тоскую, словно в ссылке. Хотел хоть в окошко посмотреть, но и тут твоему богатому внутреннему миру травму нанёс. Извините! ‒ и гибкая шея изобразила шутовской поклон.

Вновь повисла тишина, нарушаемая только птичьими трелями и шумом ветра в сосновых ветвях. Когда девушка заговорила вновь, тон её уже был скорее извиняющийся.
‒ Ладно, потерпи. Скоро до тётки доберёмся, будет там тебе другой фамильяр.

Солнце уже клонилось к закату, когда девушка уверенно прошагала по посёлку дачного типа и отворила калитку в невысокой деревянной изгороди, словно сжатой с двух сторон глухими двухметровыми заборами соседних участков.
‒ Это кто там? Сашка, ты что ли? ‒ раздалось с веранды домика, стоящего за высокими соснами. ‒ Вот те раз. То-то я думаю, чего меня с самого утра тянуло пирожков напечь. Позвонила бы хоть.
‒ Здрасьте, тёть Оксана. Да я как-то отвыкла уже от этих звонков. Сейчас же все в мессенджерах всё решают. Голосом говорить ‒ это уже прошлый век какой-то.
‒ Да ну? Ничего себе у вас нравы. Словами через рот им уже говорить стыдно. Ух, молодёжь…

И тут взгляд старшей колдуньи упал на показавшегося из рюкзака причудливого зверя.
‒ Это твой, что ли?
‒ Ага, мой, ‒ гордо приосанилась девушка.
‒ Эка чуда-юда. Как ты с ним управляешься-то? Зачем себе невидаль такую завела?
‒ Так я в вашей книге как раз прочитала, что драконы своим ведьмам особую магическую силу дают. Вот и решила… ‒ не договорив, девушка вздохнула.
‒ И что? Как с силой магической? ‒ ухмыльнулась старшая.
‒ Да плохо, на самом деле. Я потому и приехала советоваться. Такое ощущение, что выгорание у меня.
‒ Ладно, разберёмся с твоим выгоранием. Ты пока давай, иди руки мой и за стол садись. Я ж говорю, с утра пирожками озаботилась.

Дракон, не обращая внимания на людскую болтовню, выполз на травку и первым делом по-кошачьи потянулся в три приёма. Сначала передними лапами, изогнувшись дугой, потом задними, вытянувшись в струнку, и наконец крыльями в обе стороны. После покрутил вокруг длинной шеей и уверенно затрусил в сторону огромного чёрного кота, дремлющего на завалинке.

Глаз котяра не открыл. Но начавший нервно подёргиваться кончик хвоста явно указал, что появление змея не осталось незамеченным.
‒ Эй! Привет, ‒ окликнул его дракон.

Кот перекатился на спину, широко зевнул, и вдруг оказался уже сидящим в позе египетской статуэтки. Две пары глаз с вертикальными зрачками встретились.
‒ Ну здравствуй, червячок.
‒ Я не червячок, котенька. Я дракон. Страшнейший из зверей, известный людям.
‒ А чего ты замореный-то такой, а, страшнейший из зверей?
‒ В смысле?
‒ Да в прямом. Слыхал, что твоя ведьма моей говорит?

Секунду дракон смотрел на кота с вызовом. Но вдруг потупил взгляд.
‒ Ну, как бы не совсем. То есть, слыхал, конечно. Но не понял. Слова, вроде, все знакомые. А что вместе значат, непонятно.
‒ А-а… Так ты языкам не обучен? ‒ кот словно ухмыльнулся, и принялся умывать лапу.
‒ Как это не обучен? А как я с тобой разговариваю? И со своей тоже?
‒ Интуитивно. Это у тебя благодаря твоим природе и связи получается. А у обычных существ речь ‒ это жонглирование смыслами. Они вон обе, чтоб говорить, ко всему человечеству подключаются и из него нужные смыслы берут. А ты не человек. Ты так не можешь.
‒ А ты будто можешь.
‒ Я могу. Людей вообще почти все коты понимают. Даже свой диалект человеческого разработали. Мяуканье. Слов в нём почти нет, но смыслы не хуже человеческой речи привязываются.

Дракон слегка наклонил голову, словно не мог решить, шутит кот или говорит правду. Не придя ни к какому выводу, сменил тему.
‒ Так и о чём там наши женщины разговаривают?

Кот выдержал паузу, изображая, словно собирается снова уснуть. Но вдруг открыл один глаз и промурчал:
‒ Твоя жалуется, что у неё силы волшебной не хватает. А это, вестимо, значит, что с фамильяром беда. Так что нынешней ночью мы с тобой идём по грибы.
‒ А чего ночи-то ждать? Я и сейчас готов.
‒ Готов он. Ты себя видел? Выйди за забор, где отвод глаз кончается, сразу все местные газеты про какую-нибудь чупакабру лохнесскую кричать начнут.
‒ Сам ты лохнесский. Я могу полететь. Люди нынче отвыкли смотреть в небо, всё только себе под ноги пялятся.
‒ Сказал ночью. Я, знаешь ли, хищник ночной.

День шёл своим чередом. Дракону тоже достались пирожки старой ведьмы. А после того как он умял целый тазик ‒ и уважительное почёсывание всей чешуи специальной резиновой щёточкой. Затем вместе с хозяйкой он обустраивал комнату под чердаком, где им предстояло прожить несколько дней. Хозяйка с ностальгическими нотками в голосе рассказывала, как проводила здесь каждое лето в детстве. Показывала комиксы, нарисованные прямо на пожелтевших от времени обоях, тайник для “взрослых вещей”, в котором обнаружилась пара старых папирос. А потом хозяйка нашла кипу писем, которыми обменивалась с другими дачными подростками, и надолго погрузилась в чтение, рассеянно улыбаясь. Дракон снова оказался предоставлен сам себе.

Под конец прогулки по дому он выбрался на покатую крышу пристройки и там, свернувшись кольцом, уснул. Разбудили его нескольких ударов мягкой лапой.
‒ Ты что, совсем озверел, что ли? ‒ прошипел мгновенно проснувшийся дракон, изогнувшись в боевой стойке.
‒ Нет, конечно, ‒ котяра дёрнул ухом, и принялся умываться. ‒ Я же изначально зверь. А ты вот, неслух нерадивый, чего сюда забрался? Я ж тебе говорил, что мы сегодня ночью за грибами идём. Еле нашёл тебя.
‒ Что ж ты, ночной хищник, на своей территории гостя найти не можешь?
‒ Так тебя ж не бывает. Вот и не ищешься ты простыми средствами. Пришлось по старинке, по запаху след брать. Ладно, ночь не резиновая, идём.

Кот прыгнул, и вдруг словно превратился в сгусток тени, который небольшим облаком поплыл к забору. Дракон раскрыл крылья и плавно спланировал следом.
‒ Пока идём по посёлку, молчим, понятно? Вижу, что у тебя вопросы есть. Задашь их, когда в лес войдём.

И, не дожидаясь ответа, спрыгнул на дорогу. Два тёмных силуэта быстро семенили среди спящих домов, обходя стороной редкие конусы света от работающих фонарей. Несколько раз из-за заборов на них лаем заходились собаки, пытавшиеся просунуть оскаленные морды в щель под воротами. Но пара фамильяров не реагировала на это. Иногда из кустов их недовольно обфыркивали ежи.

Наконец позади остался последний участок, и пара фамильяров вошла под полог деревьев.
‒ Слушай, а зачем нам вообще эти грибы понадобились, ‒ тут же подскочил к коту дракон, до того семенивший позади.
‒ А сам как думаешь?
‒ Ну, есть пара идей. Первая ‒ ты сказал, что меня откармливать надо. А потом сказал, что ты, видите ли, хищник. Но я видел только, как ты дрыхнешь весь день. Вот и решил, что ты так раздобрел, что теперь только на что-то неподвижное охотиться можешь. И мы сейчас как раз на тихую охоту и идём.
‒ Подкол засчитан. Но теперь не удивляйся, ящерица, когда я на тебя охотиться начну.
‒ Жду с нетерпением, старичок.
‒ Ладно, меряться гонором потом будем. А вторая идея? Ты сказал, что их у тебя пара.
‒ Ну ещё ты сказал, что это для того, чтоб моей хозяйке волшебную силу поднять. И что это вроде как фамильярья обязанность. Ну а грибы во всяких зельях нужны. Так что, видимо, идём за ингредиентами.
‒ Нет, всё мимо. Самое главное зелье, где грибы нужны ‒ это суп. Вообще, запомни поговорку: голодный, грязный и больной ‒ ты труп вернее, чем герой. Так что перед тем, как пытаться решить что-то чарами и ведовством, позаботься, чтоб с мирской частью всё хорошо было.
‒ И при чём тут тогда грибы?

Кот вздохнул. И продолжил через паузу.
‒ А грибы в этот раз всё-таки связаны с чародейством и ведовством. Вот ты знаешь, как наши ведьмы колдуют?

Дракон неопределённо развёл крыльями.
‒ Ну как. Смотрят в своей книге рецепт. Матерятся, что чего-то не хватает: то время не то, то свечи не те. По таблицам и картам выясняют, как это заменить. А потом чертят свои сигилы, жгут травы, говорят фразы на старых языках.
‒ Нет, это всё внешнее, ‒ нетерпеливо махнул хвостом кот. ‒ Это то, что люди видят. Ты суть понимаешь?

Дракон молчал, пытаясь быстро найти ответ.
‒ Ладно, значит начнём с азов, ‒ менторским тоном мявкнул кот. ‒ У людей есть своя магия. Она заключается в том, чтобы свой ум в правильный настрой приводить. Все эти свечи с сигилами в основном для того и служат.
‒ И какой это должен быть настрой?
‒ Всякий раз разный. Но почти всегда надо состраиваться в унисон с окружающей средой. В резонанс. Тогда, влияя на себя, можно влиять на окружающий мир.
‒ Ого! Такого я не слышал.
‒ Ты ещё многого не слышал, так что слушай дальше. Этой магией на самом деле вообще все люди владеют, тут ведьмой быть не надо. Но они чего-то сильного делать и не могут. Вернее, могут, но это так незаметно происходит, словно само собой.
‒ А чем тогда ведьмы отличаются?
‒ Ведьма владеет ещё и другим волшебством: у неё есть канал, дающий ей волшебную силу. И вот её-то она может направлять на настоящее чародейство. Которое и выглядит волшебно. И знаешь, что это за канал такой?

Дракон снова задумался. Он чувствовал себя, словно на экзамене.
‒ Да ты и есть этот канал, ‒ весело мявкнул кот и мазнул дракона по морде кончиком хвоста. ‒ Фамильяр. Волшебное создание. Кусочек нереальности.
‒ А-а… ‒ растерянно протянул дракон. ‒ А грибы?
‒ До них скоро дойдём. Так вот. Канал может быть шире или уже. Чем шире, тем ведьме легче колдуется. Так что наша с тобой задача – поддерживать себя в нужном состоянии.
‒ И какое у нас состояние нужное?
‒ Волшебное, понятно дело. Чтобы быть волшебным созданием, нужно всего лишь периодически делать волшебные вещи. Ты дракон, тебе с этим проще. Тебе достаточно уже просто быть. Но, как видно, этого мало.
‒ И что волшебное мы собираемся сделать?
‒ Поговорить с лесными богами.
‒ А? Это как?
‒ Очень просто. В каждом лесу есть по три бога. Вернее ‒ нет, не так. В Лесу, с большой буквы, есть два божества. Рогатый бог и Лунная богиня.
‒ А, да, про них я знаю. Рогатый бог вечно умирает и возрождается, а Лунная богиня покровительствует всему изменчивому в мире. И вот я про первого спросить хотел. Зачем ему умирать? Это ж ужас.
‒ Да, видать, всё-таки много в тебе человеческого. Ладно, сделаем отступление. Для этого божества в смерти ничего ужасного нет. Для него это как сон. Люди тоже вечно стараются каждый день подольше не ложиться, потому что считают, что важно только бодрствование. Но если долго не спать, то сойдёшь с ума. То же самое и с природой, с Лесом. Если в нём вечное лето будет, природа тоже начинает сходить с ума. Потому к Рогатому является преемник, в поединке его убивает и становится на его место.
‒ А-а…
‒ Не отвлекайся. Мы дошли до грибов. Вот они. Видишь круг?
‒ Вижу. И что нам, в нём сейчас танцевать надо?
‒ Как захочешь. Дай дорассказать. Лес с большой буквы воплощается во все леса по всему миру. Но в каждом таком лесе с маленькой буквы есть ещё и свой бог, неотделимый от самого леса. То есть, по сути, сам лес. А в лесу есть грибница. Сеть, связывающая деревья, передающая сигналы. То есть, считай, то же, что мозг. Но гораздо больше. Ну а у грибницы есть грибы. То, чем они общаются с окружающим миром. И если где грибы растут кольцом, то это у грибницы одновременно и ухо, и рот. Через него можно с самим лесом говорить. То есть, считай с божеством. А это и есть самое на свете волшебное дело.

Кот закончил говорить, и повисла тишина. Лунный свет расцвечивал деревья в монохромном спектре. Наконец дракон кивнул.
‒ Так, понятно. Мне надо поговорить с лесом. А как это сделать?
‒ Просто. Войди в круг, а там разберёшься.

Дракон встрепенулся, встопорщил крылья и медленно, аккуратно ставя лапы, вошёл в центр грибного круга.
‒ Э-э… Привет?

Внезапно на него обрушился поток ощущений. Он чувствовал каждый ствол дерева, немного гнущийся под током воздуха снаружи, но распрямляющийся под током сока внутри. Чувствовал сотни зверей, занятых вечной игрой в ловлю-бегство-маскировку. И пусть в каждый кон кто-то проигрывал и выбывал, место выбывших тут же занимали новые участники, выкидывавшие тот или иной знак, способный побить один подход, но проигрывающий другому. Ощутил вечно нарастающий и начинающийся сначала гул развития. Голова дракона кружилась, не способная вместить всё это разом. И вдруг всё кончилось.
‒ Ну что, как тебе приветствие леса? ‒ услышал он ехидный голос кота.

С трудом переставляя лапы, дракон вышел из грибного кольца. Говорить не получалось. С трудом получалось даже стоять ровно.
‒ Ничего, в первый раз всех пробирает. Добро пожаловать в клуб, новичок. А теперь пошли, покажу тебе, чем под светом луны занимаются ночные хищники.

Автор: Игорь Лосев
Оригинальная публикация ВК

Димка знал, что это плохо и делать так нельзя, но устоять перед искушением не мог. Папа всегда укоризненно качал головой, а мама стыдливо отводила взгляд, если в какой-то программе на ТВ говорили об этом. После таких сюжетов папа, обычно, заводил разговор по-мужски, объясняя сыну, как это глупо, неприлично и даже опасно. Но слишком уж велик оказался соблазн. Да и как подростку удержаться от того, что так усиленно запрещают и осуждают взрослые, а сверстники открыто высмеивают, хотя, скорее всего, втайне мечтают попробовать.

Едва дверь за мамой захлопнулась, Димка бросился в свою комнату, одним махом запрыгнул на письменный стол и потянулся к решётке вентиляции, стараясь подцепить краешек ногтем. Пластиковый прямоугольник легко поддался и через секунду оказался в руке парня, обнажив отверстие воздуховода в стене. Привычным движением Димка запустил руку в тайник и извлёк заботливо упакованный свёрток размером со стандартный планшет.

Парень аккуратно вернул решётку на место, спрыгнул со стола и спрятал свёрток под плед на кровати. Проявляя почти шпионскую осмотрительность, Димка вернулся в коридор, проверить включил ли режим голосового оповещения на домашнем секретаре. Не хватало, чтобы вернувшиеся родители застали его врасплох. Убедившись в своей относительной безопасности, Димка уселся на кровать и бережно развернул свёрток.

Несколько секунд парень заворожено любовался своим сокровищем, словно диковинным музейным экспонатом. С выцветшей обложки озорно улыбался мальчишка в коротких штанах. Казалось, этот шалопай зовёт Димку туда, куда ходить запрещено, но так хочется.

– Марк Твен. Приключения Тома Сойера, – вслух прочёл Димка и открыл книгу.

Нет, бунтарём Димка не был. Рождённый после полной оцифровки книг, он знал, что лишняя информация вредит, а все необходимые знания внесены в Глобальную сеть и доступны каждому. Просто эту книгу тайком от родителей подарил ему дедушка в свой последний визит. Назвав старенький томик настоящим сокровищем, дедушка заставил Димку дать слово, что тот обязательно прочтёт её и сохранит уже для своих детей. Обмануть дедушку Димка не мог, да и пара страниц в день вряд ли заметно повлияет на психику.

Сам не веря в то, что так поступает, Димка принялся читать. Папа как-то со смехом рассказывал, что раньше, во времена его юности, детей буквально заставляли это делать, чем портили неокрепшую психику. Тогда несчастным школьникам приходилось впитывать колоссальные объёмы ненужной, а главное – выдуманной информации. Более того, находились люди, которые добровольно могли часами сидеть над пожелтевшими страницами, портя зрение и теряя время. Так папа говорил и о дедушке, почему-то называя его подпольщиком. Димка думал, это из-за того, что дедушка прятал на даче несколько неучтённых печатных книг, наверное, в подполе. Наверняка именно там раньше хранился и подаренный внуку томик.

Заворожённый приключениями проказника Тома, Димка потерял счёт времени, а вместе с ним и бдительность – стук он заметил не сразу. Когда же слух уловил этот тихий, но настойчивый звук, парень чуть не рухнул с кровати. Прислушиваясь, в надежде, что ему показалось, он спешно запихал книгу под одеяло.

Стук повторился. С выпученными глазами Димка выскочил в коридор и замер у входной двери. Сердце бешено колотилось, ладони стали влажными и липкими. Кто это мог быть? Родители? Нет – домашний секретарь уже сообщил бы своим электронным голосом, что мама с папой вернулись. К тому же экран секретаря не загорался, значит, гость стоит за пределами обзора дверной камеры. Но зачем кому-то прятаться от видеонаблюдения?

Стук повторился, заставив Димку вздрогнуть. Теперь он понял – не дверь была источником звука, стучали в комнате. Осторожно переставляя ноги, словно опасаясь спугнуть незваного гостя, Димка вернулся к кровати, где спрятал книгу.

Тук-тук. Звук шёл со стороны окна. Ледяной волной страх окатил Димку, заключив его в оковы оцепенения. Парень понимал, что нужно бежать, прятать книгу, но пошевелиться не мог. Тук-тук. Сомнений не осталось – стучали в окно.

Димка считал себя достаточно взрослым, чтобы верить в страшилки про демонов и вампиров. К тому же отсутствие художественной литературы благоприятно сказалось на фантазии детей, превратив её из целой Вселенной в коробку с шаблонным набором картинок, навязанных видеоиграми и кинопопсятиной. Вариант с тем, что кто-то ненамеренно постучал в окно, тоже отпадал – на девятом этаже такие случайности маловероятны.

Тук-тук. Звук негромкий, но отчётливый, словно стекла касалась тонкая металлическая лапка, совсем как манипулятор наблюдательного полицейского дрона. Димка охнул в голос, поражённый догадкой. Его застукали! Поймали! Ревностно следя за благополучием простых граждан, вездесущие патрульные дроны нередко заглядывали в окна квартир. Из-за этого родители практически никогда не раздвигали шторы. Хотя, конечно, кусок ткани – сомнительное препятствие для десятка сенсоров и камер разного спектра действия.

Вообще, чтение книг как такового наказания не предусматривало. Запрещённый предмет подлежал изъятию, а нарушитель подвергался общественному порицанию. В Димкином случае – сообщат в школу, а там ответственная завуч отругает перед всем классом, сделав его объектом всеобщих насмешек на ближайшую пару месяцев. Родителям-то доложат непременно. Да что там, наверное, их уже вызвали!

Тук-тук. Фантазия у Димки всё-таки работала, а может, это страх активизировал скрытый потенциал мозга, но сознание упорно рисовало ужасающие картины рухнувшей жизни. Димка отчётливо видел, что за дверью в подъезде копошатся бумажные ищейки, а наведённый ими спецназ уже готовится штурмовать квартиру. Первым, как в фильмах, пойдёт робот. Он просто вырвет дверь, как и последнюю надежду на спасение. Потом заплаканное лицо мамы, папин суровый взгляд, от которого Димке всегда становилось очень неуютно. Из школы, скорее всего, выгонят, отправят доучиваться по видеоурокам в сети. А это верное снижение социального рейтинга, запрет на обучение в институте… Но это не так пугало Димку, как то, что Ленка из соседнего подъезда узнает, чем он тут занимался. В том, что она узнает, парень был уверен.

Тук-тук. Что-то словно щёлкнуло внутри парня – сдаваться он не собирался. Последний шанс выкрутиться – избавиться от улики. Пусть у полиции будет запись его позора, но если он сам уничтожит проклятущий томик, возможно, отделается предупреждением без огласки. Осталось сообразить, как разделаться с запрещёнкой. Идея возникла молниеносно: книги портят мозг, а ещё… они сделаны из бумаги! Логическая цепочка показалась Димке идеальной: книги – это бумага, бумагу уничтожает огонь. Димка схватил томик и бросился на кухню.

Тук-тук. Разводить огонь Димке раньше не доводилось, и как это сделать он даже не предполагал. Ничего, в сети есть ответы на все вопросы. Оставив книгу на кухонном столе, Димка рванул в комнату, где заряжался его коммуникатор. Воодушевлённый возможным решением проблемы, парень подбежал к столу и схватил спасительный гаджет.

Тук-тук. Только сейчас Димка понял, что стоит на расстоянии вытянутой руки от окна прямо напротив источника звука. С ужасом Димка взглянул в узкую щёлку между шторами. За окном что-то шевелилось. Оно перемещалось по карнизу, издавая еле слышный скрежет, словно острые когти касались металла.

Тук-тук. Стук донёсся из угла окна, куда только что ускрежетало нечто. Любопытство вступило в схватку со страхом за право управлять Димкой. Юношеская пытливость взяла верх – резким движением Димка раздвинул шторы. Всё внутри парня сжалось, он даже сощурился, готовясь увидеть за окном нечто ужасное. Облегчение оказалось физически ощутимым – словно крепкая рука, удерживающая до этого внутренности парня, наконец-то отпустила его. На карнизе за окном прыгала небольшая синяя птичка. Пернатые были редкими гостями в современных мегаполисах, но Димка знал по урокам биологии – это птица.

– Добро пожаловать домой! – торжественно произнёс в коридоре мягкий электронный голос домашнего секретаря, не позволив Димке насладиться чувством промелькнувшего рядом спасения.

Судя по звуку, мама пошла в ванную комнату, а вот папа сразу понёс пакеты из магазина к холодильнику. Димка только на секунду замешкался, но всё же опоздал. Когда он влетел на кухню, папа уже крутил в руке книгу. Это конец! Холодная пустота возникла в желудке парня. Разрастаясь ледяной воронкой, она подобралась к горлу, спровоцировав головокружение и тошноту. Папа никогда ему этого не простит. Застыв в ожидании, Димка позволил себе только опустить взгляд в пол – смотреть отцу в глаза парень сейчас просто не мог.

Но папа молчал. Несколько мучительно долгих минут он с неподдельным интересом листал книгу, периодически слюнявя пальцы. Жест показался Димке странным и неприятным. Облизывать пальцы сам бы он не рискнул, побрезговал – кто знает, какие микробы могли поселиться на коже. Но папа словно и не замечал этого движения, совершая его как-то… привычно, что называется, на автомате.

– Вот старый подпольщик. Успел всё-таки поделиться с тобой кладом, – тихо сказал папа голосом, полным тёплой тоски. – Это слишком редкая вещь, чтобы вот так бросать её. Возможно, это последний экземпляр, настоящее сокровище.

Димка от неожиданности даже осмелел и посмотрел на папу. Тот не ругался и не сверлил сына привычным укоризненным взглядом. Наоборот папа едва заметно улыбался, а во взгляде светилось что-то вроде… гордости? Димка теперь вообще ничего не понимал. Он ждал чего угодно, но только не вполне довольного кивка отца.

– Прячь. – Папа протянул Димке книгу. – Прочтёшь, потом отнесём её туда, где ей и место.

– Ты отдашь её полицейским?

– Нет, конечно, – папа вроде даже возмутился. – Я же сказал – это сокровище! Такие вещи нужно хранить в специальных местах. Там, где бумажные ищейки их никогда не найдут.

– Пап, – не выдержав, воскликнул Димка, – ты же всегда говорил, что книги – зло!

– Говорил, – с серьёзным видом кивнул отец, – и тебе советую. Зато никто не заподозрит меня в чтении. Говорить можно всё что угодно, главное – то, что тут, – папа прикоснулся пальцем к голове. – А вот что там будет, зависит от того, что ты прочитаешь. Когда-нибудь мы найдём в книгах ответ, как вернуть их людям. Но до тех пор не стоит давать ищейками шанс. Прячь.

Автор: Юрий Ляшов
Оригинальная публикация ВК

Бенито везунчик. Родившись в семье карточного шулера и портнихи, взял от родителей самое лучшее: от отца чертовское обаяние, а от матери терпение и расчёт. И собою хорош, и в спорах никогда не проигрывает, и ставки делает верные. А что карман постоянно пуст, так это от привычки жить на широкую ногу.

Если сомневался, всегда монетку кидал: орёл-решка, ходить или повременить. Не ошибся ни разу. Даже с одним колдуном заезжим столкнулся – и удачу не упустил. Тогда в карты резались, азартный выдался вечер, а колдун этот, старый уже совсем, всё ещё был охочим до игр. Под конец на кон поставил пилку особенную, сделанную из крови: что хочешь подпилит. Только он хоть и колдун, а всё равно простак доверчивый: не заметил, как Бенито дважды монетку бросал, сблефовать или нет.
Конечно, проиграв, колдун разобиделся, но карточные долги платить надо. Отдал пилку Бенито. Ты, говорит, пару раз проведи по тому месту, что разрушить хочешь, а потом в нужный момент хлопни в ладоши. Ничто не устоит – ни камень, ни дерево, ни железо.


Получив свой выигрыш, ещё лучше зажил Бенито. Иногда чужие замки открывал: проведёт пилочкой – и дверь нараспашку, возиться не надо. Но с чужим добром не усердствовал, он же не вор.

А как тридцать сравнялось, занёс его случай в дивное местечко, просто загляденье. И люди хорошие, щедрые и беспечные. Опять же, азартные, в карты любят играть и праздники устраивают – только так деньгами сорят.

Ну, прелесть округа здешняя, холмы караваями хлеба, земля пахнет мёдом, оливковые рощицы связали землю и небо: узловатые, тяжёлые стволы и серебристые лёгкие листья. И городок тоже прелесть: дома с крохотными балкончиками, множество лавок, вкусные вина, и метут мостовые женские юбки, чёрные, белые.
Течёт, городок огибая, не то широкий ручей, не то небольшая речушка проворная, там течёт, где один холм в другой переходит. И мостик через неё переброшен, видно с него каменистое дно.
А на мостике – две девицы. И не какие-то там, а богатые наследницы, на такой женишься – и живи спокойно, никаких больше забот. Выходят гулять каждый вечер, смотрят с высоты на рощицы и дальние холмы.

Как выбрать? Хороши обе!
Хоть и близняшки, но разные. У Лусии золотые кудряшки, у Рамоны – каштановые. Лусия любит смеяться, лёгкая, как птичка-зарянка, а Рамона часто хмурится, но от этого лишь хорошеет. Ну, хоть на обеих женись! А нельзя на обеих, никак не получится.

И очень жаль. Наследство-то одно на двоих. Станет женой – принесёт в дом половину. Вот если бы всё!
У них каменный дом большой, изгородь кованая, и даже мраморная беседка в саду! Женихи, конечно, толпой увиваются, только мать строгая, и дед волком глядит. Но Бенито знает, как покорить девичье сердце. Особенно, если девушек две, и они неразлучны. Надо лишь соперничество в них разбудить: а что это он на сестру глянул подольше, поласковей? А точно ли на меня обернулся или на неё, может?


…Цыганка была страшная, грязно-пёстрая вся: старая бабочка. Не звенела – шелестела монистами, словно сухими листьями. Пристала к Бенито, когда он с приятелями шёл по улице в праздник. Погадать ему хотела. Отцепись, сказал Бенито, не скрывая брезгливости. Да хоть бы цыганка и была молодая-красивая, ему-то зачем гадания? У него монетка есть.

А ведьма эта пёстрая зыркнула так, словно про двух невест знала, и говорит: мол, не пытайся даже. Всяко не твоё счастье.
Как это не его, если такое приданое?! Послал цыганку подальше.

Ночью птица-бессонница прилетела, села на изголовье кровати и зажурчала: сестры две, наследство одно, а вот если и сестра одна будет?
Серенькая такая птица, незаметная: нос острый, перья будто пылью покрыты, а голосок нежный, чуть различимый.
Отцепись, сказал Бенито птице – ну точь-в-точь как ему та цыганка!
Только птице-то что: она каждую ночь прилетает, пока своего не добьётся.


А мысль уже проросла, остренькая такая мыслишка: если одна сестра будет, всё ему достанется. А то ведь как – не держатся у Бенито деньги, маловато будет половины наследства!
Так ночами лежал и мыслишку растил, пока она не поднялась и не заколосилась. Пилка заговорённая есть? Мостик есть? И есть девицы на мостике; вот одно к одному и сложится.

Пока обдумывал, продолжал в гости ходить. Улыбалась ему лёгкая светлая Лусия, благосклонно кивала величавая Рамона. И Бенито доволен был – кажется, обставляет он других женихов! А потом шёл к ручью и место осматривал, щупал деревянные перила, доски проверял на прочность. Всё к одному сходилось: вот обопрётся одна из сестёр на перила, а те и подломятся. Тут высоко, шею сломать запросто можно. И убивать никого не придётся, только самую малость пилкой провести в нужном месте.


В очередной вечер приятель сплетней поделился: мол, Лусия-то, говорят, не такая уж овечка белоснежная. С год назад уезжала в соседний округ, здоровье поправить, и там нашла себе хахаля, да не сладилось.
Бенито приятеля оборвал – стоит ли разводить бабьи сплетни? Да хоть бы сто хахалей, наследство важнее. Кому-то, может, и важна женская репутация, но не ему точно, и сам не святой.

Осталось жребий бросить – на какой из сестёр жениться? Ну, тут Бенито не ошибается. Бросил монетку – выпало Рамоне. Неплохо, красивая будет жена, характер не самый лёгкий, но это и к лучшему: перец лучше сладости.
Вроде как Лусия к нему нежнее относится, но женская влюблённость – это ж ветерок весенний, толку на неё полагаться!

Но решил напоследок ещё раз в гости сходить, убедиться, точно ли не прогадал?

Не слишком задался вечер: сёстры до его визита словно поссорились, да ещё и сам сплоховал. Когда Рамона мешочек свой надушенный уронила, Бенито его поднял и будто невзначай к носу поднёс. Тут Лусия аж побелела, выхватила мешочек, передала сестре. И так на него посмотрела – не то овечий взгляд, не то волчий. После этого совсем разговор не заладился, и спешно попрощался Бенито. Но всё же свою пользу и тут отыскал: что-то неладно у Лусии с воспитанием, да и глаз нехороший; правильно ему по жребию Рамона досталась.


Что ж, медлить незачем было: ночью провёл пилочкой по перилам, еле заметно, и под вечер послал мальчишку передать Лусии записку – мол, важно. Вспомнил слова приятеля и приписал – о твоём путешествии годовой давности речь пойдёт. Это чтобы точно одна пришла. Сам в кустах спрятался. А когда она не просто пришла – прибежала, и поднялась на мостик, Бенито хлопнул в ладоши – доски и подломились. Свидетели были; все как один утверждали: треснуло дерево, и всё, только белое платье в ручье колышется.


Лусию похоронили, и дальше зажил Бенито. Как и раньше, в дом Рамоны ходил, и звался теперь её женихом. А почему нет? Его на мостике не было, все видели. Это доски прогнили от времени, а он ни при чём.
Неделя проходит, другая, всё счастливей Бенито.
И всё хорошо, только ночами ручей журчит, словно под его окнами, и треск дерева слышится.


Но перед самой свадьбой напасть приключилась. После смерти сестры Рамона всё бледнела, худела; на тоску по Лусии списывали. А тут и с кровати не смогла подняться, чтобы готовое свадебное платье примерить. Бенито сразу примчался, но его не пустили к невесте – мол, ей совсем плохо. И верно, плохо было, а ночью и вовсе она померла. Вот и пригодился подвенечный наряд, только не для радости, а для скорби.


На похороны Бенито не пошёл. А всё равно словно и побывал: тут и там в городке о них толковали. Сперва Лусия, теперь Рамона, что за проклятие! Говорили – лежит в белом платье, а лицо чёрное. Плохо это для невесты, умереть накануне свадьбы. И для всего городка плохо: теперь будет другим девицам завидовать, за собой их тащить. Жених меньше всех пострадал: уедет и другую себе найдёт.

То есть так говорили, а Бенито знал, что ушло от него всё наследство сестёр, не то что целого – и половины не заполучил. Ух, жребий проклятый, и цыганка – старая карга!


А ночью мешочек тот ароматный вспомнил, из рук Рамоны упавший, и глаза Лусии странные и страшные. То-то ему казалась, Лусия на него нежнее поглядывает. Отравила, выходит, сестру, опасаясь, что слух о её романе пойдёт, и желанный жених выберет другую.
Захохотала птица-бессонница, птица-бесовница: дурак ты, Бенито, невезучий совсем. Влетела в окно, села в изножье кровати. А за ней Лусия стоит – нежная, влюблённая. Мёртвая. И Рамона стоит снаружи, тоже мёртвая, но в дверь не заходит – противно ей. За такого дурака чуть замуж не вышла!

А птица журчит-заливается.

Автор: Светлана Дильдина
Оригинальная публикация ВК