Мы выбрались из подземелья, и ты первым сказал, что все хорошо. Я отходил еще долго, руки тряслись, слезы текли рекой. Я плакал так сильно, что даже создал оазис.
Ворон давно улетел, и ты рисуешь пальцем на песке.
— Что ты видел, пап? Какой твой самый страшный страх?
Любознательный мой. Словно Великий Аттрактор, ты тянешь к себе знания, пока другие просто рисуют. Я подхожу ближе и вижу на песке формулы и расчеты.
— Я подумал, что твою способность прыгать по жанрам можно обосновать математически, — улыбаешься ты, измазанный в песке, и смотришь слегка виновато. — Кажется, мне не хватает знаний.
— Я боялся потерять тебя, — говорю я, присев с тобой рядом.
Я рисую на песке круг и провожу по нему ладонью. Оазис пропадает.
— Куда мы попали? — встаешь ты.
Я оглядываюсь. Все вокруг занимает белое пространство. Нет ни стен, ни земли или неба, ничего. Только бесконечный белый фон.
— Я думаю, мы забрели в писательский ад, — говорю я, взяв тебя за руку. — Идем.
— Куда? Здесь все одинаково!
Ты начинаешь волноваться. Еще бы. Кругом нет ничего, за что ты мог бы ухватиться, с чем поиграть. Только белый свет, куда ни оглянись. Мы даже не отбрасываем тени.
— В космосе было поинтересней, да, сынок? — улыбаюсь, продолжая идти.
— Потому что здесь что-то есть, должно быть. Нужно только продолжать идти. Сыграем в города?
Ты оживляешься. Я собран.
Мы продолжаем играть, шагая вперед. Скоро закончатся города, и тогда мы снова начнем скучать.
— Есть, — говорю я. — Впереди.
Мы подходим ближе. На уровне наших ног лежит голый, бежевый череп. Ты трогаешь его ногой.
— Ох, простите, я немного заспался, — говорит череп, и ты прыгаешь назад.
— Тогда просыпайся! — говоришь ты у меня за спиной. — Где все?
Ты подходишь ближе, и я обнимаю тебя за плечо. Не волнуйся ты так, я же рядом. Ты расслабился, снова стоишь в героической позе.
— Ох, я не мог ничего написать, — стонет череп. — Я сел за стол и пялился в голый лист, пока не оказался здесь.
— Как нам выйти? — говорю я.
— Нужно придумать историю, — говорит череп.
Ты ерзаешь в нетерпении, начинаешь рыться в карманах. Что ты ищешь?
— Да легко! — достаешь ты мамины серьги.
Мы купили их вместе. Хотели подарить, но не успели.
— Однажды у нас умерла мама, — заговорил ты. — Я лежал без сил и болел три недели. Я даже плакать не мог. Папа все время искал мне лекарство, но доктора разводили руками. Тогда он поднялся на крышу и стал молиться. Он кричал в небо, что если там есть бородатый старик, то пусть он поможет мне чувствовать себя хорошо. Пусть он примет нашу маму, но не станет забирать меня. Тогда в папу ударила молния. С тех пор он стал возить меня по разным жанрам, а я, наконец, поправился.
Череп облегченно выдыхает облачко пыли.
— Хороший рассказ, — говорит он довольно. — Ох, я забыл сказать, что история вам не поможет. Этот мир останется пустым. Ну, бывайте.
Череп исчез. Мы уставились в белую пустоту. Погоди-ка… На месте черепа лежит карандаш.
Ты наклоняешься, берешь карандаш в руку и начинаешь писать. Строчки ложатся прямо на воздух. Они плавают в пустоте, закручиваются спиралью, ползают, подобно змее.
Простые серые буквы наполняют пространство. Одна из них залетает ко мне в глаз и начинает страшно щипать. Я озираюсь, буквы повсюду.
“Мамочка, привет, — пишешь ты. — Мы очень скучаем. У нас все хорошо, папа, как всегда, молодец. Я стараюсь хорошо учиться, чтобы ты могла мной гордиться. Я знаю, ты скажешь, что и так гордишься мной, но я все равно буду учиться. Мне нравится познавать мир. Папа говорит, в его детстве была такая книга. Прости, что долго не писал, но я же ребенок, правда? Надеюсь, тебе там не грустно. Я люблю тебя, мам. Скажу по секрету, папа снова плачет. Он говорит, что нам нельзя назад и мы застряли в писательском аду, но я уверен, он что-нибудь придумает. Ой, он просит мой карандаш… Пока, мам!”
Я беру карандаш, глядя на тебя сверху вниз. Как же ты сияешь, сын. Как же ты вырос за эти годы.
Ты киваешь. Я ломаю карандаш пополам.
Продолжение следует...
Автор: Алексей Нагацкий
