ЧАСТЬ 1

Дома я выпил кофе, посмотрел на часы - и приступил к осмотру квартиры.

Где могла замужняя женщина хранить свои маленькие секретики?

В книжном шкафу?

Но ничего особенного или подозрительного мне не попадалось – обычные женские безделушки, несколько безликих открыток с днем рождения и Новым годом, потрепанный ежедневник с рецептами тортов. Даже семейный альбом не порадовал –  фотографии из детства, потом школьные фото, кадры со свадьбы, на которых вместе с Валеркой позировала миловидная, улыбчивая, чуть полноватая девушка с длинными темными волосами, после – шаблонные снимки на морском берегу, и целая серия фоток из Петербурга.

Ну, теперь хотя бы понятно, как выглядит пропавшая Крис. Уже что-то.

А вот осмотр стола в кабинете неожиданно принес сюрприз – в самом верхнем ящике лежала толстенная книга, в которой я без труда признал домашнюю бухгалтерию.

- А Кристина-то у нас – настоящий педант! – невольно восхитился я.

Даже удивительно - в нашем суперсовременном мире с разного рода электронными помощниками, мобильными телефонами и приложениями по учету домашнего бюджета кто-то все еще пользуется старым дедовским способом ведения гроссбуха!

Страницы толстой книги были аккуратно разлинованы, каждая строка была исписана красивым, явно женским почерком, и содержала всю основную информацию о платеже - кто, куда, когда и за что платил.

Я начал изучать страницы - в общем-то, ничего особенного я там найти не собрался, но на всякий случай решил прошерстить.

И не прогадал.

Странная трата в 6 тысяч рублей попалась мне на второй же странице книги. Странность была в том, что остальные траты были самым подробным образом расписаны, а эта графа содержала только дату, сумму и короткую пометку в графе «назначение платежа» - Э.

Я посмотрел на дату - 10 июля.

Следующая запись на трату в 6 тысяч оказалась в августе, тоже десятого числа.

Я почуял неладное.

Перелистнув несколько страниц вперед, я понял, что мое чутье не подвело - следующая запись с той же суммой появилась десятого сентября.

Платежи повторялись на протяжении всей книги - каждый месяц десятого числа сумма в шесть тысяч рублей уходила в неизвестном направлении.

Вот еще один вопрос, который нужно будет задать Валерке - знает ли он про эти траты и если да, то на что уходят деньги? Кредит? Нет, не похоже, совсем по-другому Кристина заполняла графы с кредитами, вон, холодильник в кредит оплачивала, так писала четко и ясно: «Кредитный платёж за холодильник», да еще каждый раз дописывала сумму кредитного остатка.

Второй ящик находками не баловал - там хранилась всякая канцелярская мелочь, ручки, карандашики, а вот в третьем нашелся вполне себе современный телефон, скорее всего, Валеркин, который он в приступе панической атаки забросил куда подальше. Я нажал на кнопку, мобильник мирно засветился экраном - и потребовал код-пароль.

Кода я, естественно, не знал, так что просто положил телефон на стол, дабы завтра отнести его другу - не дело это, сидеть без связи в больнице.

- Нарр! – рявкнуло над ухом, и на стол приземлился попугай.

- Сам дурак! – ответил я птице, - Карлуша, кушать хочешь?

Кушать Карлуша хотел, и, насыпая ему зерен, я невольно подумал, что неплохо было бы и мне поужинать. Только вот в магазин я не сподобился зайти, так что надо отправляться на поиски еды.

Внезапно вспомнилась соседка, что любезно приглашала меня на чай.

А почему бы и нет, решил я, все же соседи – вторая родня, может, что интересное и узнаю.

***

Елизавета Николаевна открыла мне сразу же, будто ждала моего прихода.

- Добрый вечер, - поприветствовал я старую даму, - ваше предложение насчет чая еще действует?

- Конечно, - царственно улыбнулась мне женщина и посторонилась, пропуская меня в квартиру и доставая из обувницы большие коричневые тапки.  – Проходите, я как раз закончила готовить ужин и с радостью вас накормлю, а после - чай. А то, вы, наверное, как и любой одинокий мужчина, питаетесь покупными пельменями? Вы себе не представляете, как порой хочется с кем-нибудь посидеть, поговорить, а то все одна да одна.

С этими словами Елизавета исчезла в глубине, я последовал за ней.

Если Валеркина квартира была гармоничным симбиозом старого и нового, то квартира их соседки напоминала музей. На стенах – полосатые обои, старые, но до сих пор добротные, без пятен и потеков.  Овальный стол в гостиной украшала вазочка с букетом рыжих листьев, торшер с бахромой притаился в углу и освещал комнату уютным оранжевым светом. Со стен на меня смотрели старые фотографии – женщины в платьях с рукавами-фонариками, представительные мужчины в костюмах-тройках смеялись чему-то давно ушедшему.

Взгляд мой метнулся по кухне, выхватил старинный буфет с цветными стеклами и ящиками, запертыми на большие медные ключи, и я не сдержал восхищения:

- Вот это да!  Это же настоящий антиквариат!

Хозяйка, выносившая из кухни нечто ароматное, рассмеялась:

- Голубчик мой, да я и сама уже антиквариат!

- Ну что вы, - я решил побыть джентльменом, - стесняюсь спросить, вам сорок пять? Или, быть может, пятьдесят?

- Льстец, - улыбаясь, Елизавета Николаевна расставляла тарелки и раскладывала столовые приборы, - льстец и хитрец, хотя мне, как и любой женщине, приятно слушать комплименты. Но я, к сожалению, немного постарше, - с этими словами она лукаво стрельнула глазами, и я на краткий миг словно увидел, какой она была раньше, с лукавым взглядом, с тонкой красивой улыбкой.

Чтобы как-то отвлечься от скользкой темы женского возраста, я подошел к стене и начал разглядывать фото.

- Ваши родители? – наугад спросил я, ткнув пальцем в карточку, на которой мужчина средних лет стоял рядом с эффектной женщиной, державшей на руках ребенка.

- Да, - протянула Елизавета, - мама была настоящей красавицей, говорили, что я на нее похожа. А вот это мы с сестрой, вот, смотрите. Ах, какое прекрасное было время…

Я глянул на снимок – две молодые смеющиеся девушки стояли, обнявшись, на набережной, за их спинами высился все тот же готический собор.

- Красивые, - сказал я, чтобы поддержать разговор, - а церковь, это та, что на острове?

- Да, да, - рассеянно проговорила женщина с кухни, - наш Кафедральный собор на острове Кнайпхоф. То есть, простите, на острове Канта, никак не могу переучиться и все время называю его по-старому. Центр города, мы с Катериной любили там гулять, красивейшее место.

Меж тем, на столе появились румяное мясо, салаты, выпечка, настойка в графине. Оставалось только удивляться, для чего это одинокая старушка наготовила столько еды.

- Привычка, - словно отвечая на мой невысказанный вопрос, проговорила Елизавета Николаевна, - когда-то давно у меня была большая семья, вот никак и не переучусь готовить, все время получается больше, чем хотелось бы. Но – прошу к столу!

Кулинаркой Елизавета оказалась превосходной, мясо просто таяло во рту, а настойка была такой крепости, что меня сразу же бросило в жар.

- А где ваша семья сейчас? – спросил я и прикусил себя за язык.

- На кладбище, - спокойно ответила Елизавета Николаевна, - старшее поколение умерло, младшее разлетелось кто куда, вот, кукую теперь одна. А вы надолго к нам?

Я ухватился за возможность направить разговор в нужное мне русло.

- Приехал в гости, да, как видно, не вовремя. Друг в больнице, а его жена вообще куда-то, говорят, пропала. Кстати, вы ее хорошо знали?

- Кристиночку? – подняла брови Елизавета, - знала, конечно, и маму ее знала, Алину, пока та не переехала, и бабушку. Столько лет мы жили бок о бок, все у всех на виду. Хорошая семья, дружная. Алинка, правда, в свое время в «большую Россию» подалась, счастья искала, но квартиру не продала, и то хорошо, а то заехали бы какие-нибудь охламоны. Так и стояла закрытая, потом вот Кристина вернулась, замуж вышла - и приехала в родное гнездо.

Так, за разговорами, мы провели остаток вечера. Домой я пришел объевшийся, с тяжелой после настойки головой и провалился в сон сразу же, как упал на диван.

***

Меня разбудила абсолютная тишина, которая словно затопила квартиру – не было слышно ни машин за окном, ни шевеления сонного Карлуши, ничего.

Тишина вдруг стала такой густой, что, казалось, её можно было резать. И в этой осязаемой тиши до меня донесся едва слышный шорох, будто кто-то невидимый медленно пробирался по полу.

Я прислушался.

- Помогите.

Я кое-как разлепил глаза, уставился на закрытые шторы, сквозь которые пробивался тонкий лучик света.

- Помогите, - снова прошелестело где-то рядом со мной.

Я сел.

- Ты кто? – спросонья мой собственный голос звучал хрипло.

- Помогите мне. Кто-нибудь. Помогите! - хныкал голос.

Я подскочил к выключателю и включил свет. Попугай недовольно крякнул на своей ветке. Вспомнив слова Валерки о голосах в темноте и о свиной голове, я почувствовал, как по спине побежали мурашки.

Так друг не врал?

- Эй, - крикнул я в пустоту квартиры, - ты где?!

Ответом мне была тишина.

Я включил свет и огляделся.

Никого.

Выкурив сигарету, я снова улегся на диван и, спустя некоторое время, задремал.

Тихое, почти неслышное блеяние приближалось ко мне постепенно, и сначала я подумал, что это всего – навсего сон. Во сне мне мерещилось детство, деревня и бабушка, что просила согнать овец в стадо, и я не придал этому значения.

Но блеяние усиливалось с каждой минутой, становилось настойчивее.

Я разлепил глаза, обвел комнату мутным, сонным взглядом.  Блеяние стало громким и требовательным, я сел на кровати и понял, что оно идет с той, другой стороны окна.

Сбросив одеяло, я подскочил и отодвинул штору. Тихий свет с улицы серебрил комнату, освещал небольшую лужайку у подъезда, блеяние становилось все резче и, наконец, сквозь оконное стекло я увидел давно не стриженую, овцу, что брела к дому через потоки дождя.

Откуда в Калининграде овца? Почему не слышно звуков падающих капель?

Ответить на эти вопросы я не успел.

Овца резко заорала больным, человеческим голосом, подкосилась, рухнула около самого подъезда, и даже находясь в доме, я услышал, как с треском рвутся сухожилия ее колен, с глухим хрустом выворачиваются ноги.

«А тем овцам, которых нерадивый пастух по весне стричь забывает, черти в первый дождь ноги выворачивают», - сквозь резко упавшую на меня тишину расслышал я скрипучий, старческий голос своей бабушки, - шерстка от воды намокает, тяжелая становится, и ползут они, бедныя, на рваных ногах…»

В подтверждение бабушкиных слов овца за окном снова заорала и, оставляя темные следы, поползла к входу в подъезд.

Я зажмурился.

- НАРРР, - услышал я слева, - НАРРР!

Серая птица с шумом взлетела, уселась мне на плечо, впиваясь когтями в кожу.

- НАРРР – проорал попугай еще раз.

Я моргнул.

Овцы за окном не было.

Как и дождя.

- НАРР! – птица больно ущипнула меня за ухо.

И я не нашел ничего умнее, нежели просто задернуть шторы.

- Ну-ка, пошли спать, - сказал я птице, - привидится же с усталости.

Попугай не торопился улетать, цеплялся когтями за подушку, когда я улегся поудобнее и попробовал прогнать его на насест. В конце концов, мне надоело махать руками, и я позволил ему сидеть рядом со мной и тихонько перебирать клювом мои волосы.

Уснуть я смог только под утро.

***

Будильник прозвенел в половине двенадцатого; хмурый и не выспавшийся, я кое-как сварил кофе и уже было собрался ехать к Валерке, но вспомнил, что забыл покормить Карлушу, который, нахохлившись, напомнил о себе резким криком.

- Прости, братишка, исправляюсь, - сказал я и подошел к нему. Наклонившись к банке с зернами, я неловко толкнул ветку с птицей, Карлуша вспорхнул, задев крылом мое ухо, и наушник-пуговка выскочил, запрыгал по паркету и исчез под диваном.

- Пресвятые пассатижи… - выругался я и распластался на полу, сунув руку под диван и пытаясь отыскать беглеца.

Вместо наушника на свет божий были извлечены пыльная катушка ниток, грецкий орех и несколько мелких монет. Я сделал над собой усилие и засунул руку еще глубже. Ощупывая паркетные доски в поисках потеряшки, я внезапно почувствовал под пальцами какую-то странную шероховатость, пробежался по ней еще раз - гладкий лакированный паркет явно контрастировал с чем-то почти бархатным.

- Что за ерунда, - удивился я и продолжил ощупывать неожиданную находку.

Судя по ощущениям, одна из паркетных досок, едва выступающая над остальным полом и совершенно другая на ощупь.

Я вытянул руку обратно и задумчиво посмотрел на диван.

- Ну что ж, - пробормотал я то ли себе, то ли попугаю, который, склонов хохлатую головку, с любопытством наблюдал за моими манипуляциями, - посмотрим, что там такое.

Диван оказался на удивление тяжелым, и я порядком взмок, пока отодвинул его от стены. Подобрав наушник, отыскавшийся почти у самого плинтуса, я опустился на колени и начал ощупывать паркетные доски, на вид кажущиеся абсолютно одинаковыми.

Найдя уже знакомую бархатную досочку, я легко постучал по ней и услышал глухой отзвук пустоты. Понажимал вокруг с разных сторон - ничего.

- Против лома нет приема, если нет другого лома, - сказал я попугаю и пошел искать, где Валерка хранит свои инструменты.

Половица поддалась легко, как будто ждала, что кто-то догадается поддеть её отверткой, что-то щелкнуло, и я увидел, как она и еще три доски приподнялись, обозначая дверь тайника.

Я ухватил ее пальцами и потянул вверх.

Внутри обнаружилась жестяная коробка из-под конфет, слегка изъеденная ржавчиной. Крышка прикипела, но, в конце концов, открылась - и я снова тихо выругался, уже третий раз за это утро.

Внутри лежали какие-то куколки, уродливые, скрученные из старой, почерневшей от времени соломы. Одетые в клочки из ткани, они смотрели на мир пустыми дырами глазниц.

Помимо кукол, в коробке был ежедневник в коричневой дерматиновой обложке и странная фигурка из пожелтевшей от времени кости, изображавшая то ли чумного доктора, то ли ворона, одетого в длинный плащ.

Я достал книжицу - и открыл первую страницу.

«Я пишу эти заметки, чтобы выполнить старый договор, заключенный задолго до моего рождения. Меня зовут Алина, через два дня я покину этот город, и, надеюсь, что никогда в него больше не вернусь».

Алина.  Так значит, это писала мама Кристины, та самая, которая по рассказам соседки, уехала в «большую Россию» за счастьем.

Интересно.

Я продолжил читать.

«Я не знаю, какая сила толкнула мою пять раз прабабку Магду на сделку, события известны мне лишь начиная с 1946 года, когда проигравшая во Второй Мировой войне нацистская Германия по условиям мирного договора передала Кёнигсберг Советскому Союзу и город начал существовать под новым именем «Калининград».

В те годы еще совсем юные моя бабушка и ее сестра, умирая от голода, сидели в подвале этого дома и думали, как жить дальше. Что-то рассказывала мне тетя Эльза, что-то – моя собственная бабуля. С событий тех лет я и начну свой рассказ.

ЧАСТЬ 3

ЧАСТЬ 4

ЧАСТЬ 5 - ФИНАЛ