— Марина, мне вот интересно, а наоборот это работает?
— Как наоборот?
— Ну, если наш ребенок родится и сразу посмотрит на утку? А она увидит в его глазах вселенную и такая — кря! — от прилива окситоцина. Хотя с глазами по бокам головы смотреть, наверное, не очень удобно и как-то даже немного нелепо.
Я представил, как мы потом закатим скандал на весь роддом. «Что вы наделали! Мой ребёнок меня не узнаёт! Да кто вообще впустил утку в родильный зал?!»
Поэтому я и решил пойти с Мариной на роды. Так и скажу всей бригаде: вы делайте своё дело, а я просто не дам утке проникнуть сюда и отнять у нас будущее.
***
Пока ждал звонка от Марины, что ей скоро пора рожать, я, как прирожденный инженер, взялся быстренько собрать детскую кроватку. Даже с повышенным уровнем сложности — в комплекте была инструкция от другой кроватки. Дело спорится, работа горит в руках. Управился за четыре часа, стёр ладони отвёрткой, прищемил палец, закончил полпятого утра.
Потом оказалось, конечно, что самая сложная часть конструкции — механизм продольного качания — вообще не нужна и только мешает. Пришлось разобрать обратно до базовой. И это обидно — как выиграть золотую медаль и узнать, что судьи неправильно посчитали время.
***
Я и так был против запрета абортов, а как сходил с Мариной на роды, так и подавно считаю, что запретителей абортов нужно бить сапожищами до полусмерти. И это я ещё как противник насилия говорю. Кроме как добровольно и осознанно женщина на роды идти не должна, потому что это жесть, если честно. Ну правда! Мне кажется, уж поймите меня правильно, такого вообще с живым человеком происходить не должно.
***
Педиатр сказал Марине, что ребенка после кормления нужно носить «столбиком». Но ребёнку так не нравится, он сползает и скособочивается, да и Марине как-то боязно, поэтому она спрашивает, готов ли его носить я.
— Конечно, готов. Ты тогда будешь ракета-кормитель...
— Чего?
— ...а я ракета-носитель!
***
Прошло уже три недели и я всё понял про родительство! Главная ценность, которую отец может привнести в жизнь своего ребёнка, заключается в том, что Марина, Марина, кажется, он собирается заплакать, Марина, ЧТО ДЕЛАТЬ?
Колыбельный вальс
Мы тут как-то с Артём Глебычем не спали и вот о чем подумали. Ну, точнее, сначала Артём Глебыч принял за нас обоих осознанное решение не спать, а потом я за нас обоих подумал.
Мы подумали о вальсах. Дело в том, что Артём Глебыч изволил во время бодрствования орать и извиваться, а единственный способ как-то это купировать — укачивать его и сопровождать укачивания разными звуками.
За час я вспомнил и воспроизвёл все известные мне вальсы, потому что темп укачивания с ними примерно совпадал. Другие вспомнившиеся песни я тоже превратил в вальсы, потому что искусство должно служить людям.
Так вот почти все вальсы, которые я вспомнил, были военные. Про синенький скромный платочек, про в лесу прифронтовом, про ночь коротка спят облака, про в осеннем парке городском и так далее.
Я пел и с грустью отмечал, что морального права исполнять их у меня больше нет. Раньше всегда было и я как-то даже не задумывался, а тут вот раз — и всё. «Так что ж, друзья, коль наш черед, — Да будет сталь крепка!..» — ну вот как это сейчас вслух?
Но помимо содержательного смысла есть у этих песен сентиментально-семейная ценность. Деревенскими вечерами бабушка время от времени предлагала мне: «Ну что, попоём?». Я всегда соглашался, мы брали стопку книжечек с песнями военных лет и пели их подряд, пока строчки на новой странице уже нельзя было разглядеть в глубоких сумерках. И вот уж это у меня не отнять. Поэтому Артём Глебыч, похоже, теперь единственный человек, который их от меня услышит и кому я сам готов их петь.
***
В грудничковом чатике бьётся мама двойняшек: «А как кормить? А как будить? А как спать укладывать? А вместе или по отдельности?»
— Марина, мне её так жалко, вообще.
— Ага. Вот такое вот — *показывает на Артём Глебыча* — только ещё раз так же!
— Как кормить, кстати, я правда не понимаю. По-македонски?
— Ну, можно одного держать на грудном вскармливании, а второго на смеси. Будет эксперимент!
— Ага. «Посмотрите! Левую половину детей мы кормили грудью, а правую — новой, суперэффективной смесью... Вадик, нагнись, пожалуйста, ты не влезаешь в кадр».
Поликлиника
Жизнь, конечно, невероятно ускорилась. Артём Глебыч вырос за тридцать дней на целый месяц и научился взвизгивать «Ау!», как Майкл Джексон.
Чтобы щегольнуть этим умением на людях, мы даже сходили в детскую поликлинику. Я как будто вернулся домой — в детстве я проводил в поликлинике примерно половину времени.
Даже кабинет находится внутри здания там же, где тридцать лет назад кабинет моего педиатра. Такая же рекреация на четыре кабинета, те же деревянные пеленальные столики по углам — с полкой, на которую хочется заползти и свернуться калачом.
Конечно, на стенах уже не нарисованы красками белочки с розеткой вместо лица или Айболит с таким шприцом, что им можно мозг всосать. Зато теперь там висит телевизор. Мы с Мариной выучили, что трёх котов зовут Коржик, Карамелька и Компот — просто вдруг почувствовали, что это важно. И, видимо, не зря.
У кабинета, где делают прививки, с нами случился коллективный социальный опыт, более зрелые родители сказали, что скоро наша жизнь расколется надвое — на «Трёх котов» и «Синий трактор». Во время рассказа они как-то одинаково подрагивали, поэтому верилось им безоговорочно.
Когда в прививочном кабинете оказалась старая вредная костлявая медсестра, я даже обрадовался — за этим я сюда и пришёл! Медсестра покрикивала: «Что вы мне тут устраиваете?», «Бахилы наденьте!» и «Куда вы, папаша? Сюда заходят па-ад-на-му!»
После прививки нам сказали полчаса сидеть в коридоре. Не знаю, наверное, просто для вырабатывания покорности. Вслед за нами из кабинета вышла крупная энергичная мать и вывела за руку ребенка с восковым лицом, немного похожим на куклу Шварценеггера из первого «Терминатора». Вообще, кстати, почему-то дети вокруг не очень все симпатичные. Не то что наш, идеальный.
Энергичная мать села и сказала сразу всем: «Ага, ага! Она мне взялась хамить, но ничего! Я её прижучила, прижучила, да. Говорю — что я вам, узбечка с рынка тут пришла?!»
Посидели мы и пошли домой. А дома вещи.
Тяжелее необходимости постоянно покупать вещи только необходимость куда-то их складывать. Вещей не хватает, но складывать их некуда — везде лежат вещи. Так и ютимся в завалах противоречий.
И ещё вот эта тяга Марины к новизне. Я рычу в углу, прижимая к себе тарелку из Икеи с глубокой трещиной. Не отдам. Не успеешь купить кофту десять лет назад, как Марина уже требует ее выкинуть. Выкинуть?! Новую кофту?! Да я надевал её раз восемь, если считать в годах. В общем, сочетание заполненных шкафов и критического недостатка вещей буквально раздирает нашу семью на части.
Хотя я на прошлой неделе пошел на личный консьюмерский подвиг и поменял себе подушку. Купил мастеровую ортопедическую, хотя в принципе я против постельных принадлежностей, у которых есть инструкция по применению.
Я вдохновился сначала тем, какой я сознательный потребитель и правильно лежу головой. Но скоро почувствовал, что сознательность сознательностью, да только хорошо было бы вообще-то поспать.
Марина отреагировала на подушку молниеносно — купила новый матрас. Воспользовалась тем, что я не могу прижимать к груди тарелку из Икеи с трещиной, кофту и матрас одновременно.
Стараюсь не думать, от чего же я так отвлекся в прошлый раз, что у нас теперь есть новый сын.
Защита сна
Идём с Артём Глебычем по дачному посёлку, по улице, на которой чудом есть асфальт и тротуар с одной стороны. Артём Глебыч лежит в коляске, погруженный в утреннюю дрёму.
Я вижу, что впереди на тротуар выходит тётенька с железной тачкой на двух колесах и катит ее в нашу сторону. Тётенька, видимо, из строителей — плотный загар, повязка на голове от солнца, резиновые сапоги, спецовка и быстрый деловой шаг.
Издалека оцениваю, что мы вполне разойдемся с тачкой на тротуаре, успокаиваюсь и иду дальше.
А тётенька, не дойдя до нас метров тридцать, сходит с тротуара, переходит на другую сторону улицы и начинает идти очень медленно, ЧТОБЫ ТАЧКА НЕ ГРЕМЕЛА и не разбудила Артём Глебыча. Я там чуть не расплакался.
Дрынь
Отцовская минутка. Если вдруг вы владеете мотоциклом с прямоточным выхлопом, подскажите, как вы относитесь к тому факту, что человеку в мотоциклетном шлеме свернуть шею гораздо легче, чем человеку без шлема?
Как всё-таки быстро меняется мировоззрение. Ещё пару месяцев назад я просто на пару секунд прерывал разговор, выжидая, пока байкер на оглушительно пердящем болиде умчится вдаль. Сейчас хочется догнать его на ближайшем светофоре, провернуть ему телевизор на триста шестьдесят и затолкать его собственные кишки в выхлопную трубу, чтобы они сработали как глушитель.
Фух. Всё, пойду дальше делать Артём Глебычу гули-гули и задавать риторический вопрос, кто тут самый сладкий.
Язык
Артём Глебыч обнаружил прямо у себя во рту язык. По этому поводу предательский орган немедленно перестал туда помещаться, а принялся вылезать, елозить вокруг и мешать разговаривать.
Вместо внятных «агу» и «абу», на которые домашние уже приучены реагировать, теперь происходит какая-то каша: «апфьфьсь» — ну что это такое?! Артём Глебыч трагически закатывает глаза и истерику.
Борьба за дикцию длится третий день. Сейчас Артём пытается достать язык руками, но они тоже слушаются плохо. И не помещаются в рот вдвоем — конечно, с таким огромным языком! В результате язык всё ещё внутри, хоть и частично всё время снаружи, а рукава у всей одежды мокрые по локоть.
Вот у Марины таких проблем нет, она живёт насыщенной ночной жизнью. Я буквально не успеваю следить за всеми мероприятиями — как ни открою глаза, скучный консерватор, она где-то тусит. Ходит с вечеринки на вечеринку. То капает Артёму из бутылочки «Эспумизан» — это коктейльная вечеринка. То вытирает слюни пузырями — это пенная вечеринка. Если в ванной горит свет и течет вода — значит, это вечеринка у бассейна.
Поэтому по утрам вся квартира в следах ночных увеселений, кругом лежат полотенчики, салфетки, подгузники, на косяке двери молочный отпечаток маленькой ладони. Каждый раз жду, что проснусь, а повсюду будут сопеть незнакомые младенцы, накормленные и в чистых памперсах. Типа познакомились, классные ребята, пригласила к нам. Было весело, жаль, что ты спал.
Попурри
Купание трех-с-половиной-месячного младенца — нескончаемое попурри, голубой огонек и песня года. Артём Глебыч каждую секунду жаждет коммуникации и ненавидит тишину — тишина вызывает у него слюни и ужасное настроение.
Поэтому процесс намыливания и полоскания должен сопровождаться потоками веселья. Обеспечить потоки достаточной интенсивности могут только оба родителя в четыре руки и на два голоса.
При этом Марина постоянно отвлекается на душ.
Она включает душ и кладёт его в ванну. В мелкой воде лейка душа начинает жить собственной жизнью, напрочь отказываясь спокойно лежать. Она то ползет вдоль ванны, запутываясь шлангом у Артёма в ногах, то переворачивается и брызгает в случайном направлении, то сбивает струей стоящие в углу ванны бутылочки с шампунями.
Марина раз за разом переворачивает лейку обратно, ставит бутылочки на место, вьёт из шланга кольца, наматывает его на смеситель, придерживает пальцем, ладонью, локтём, снова переворачивает и наматывает. Одновременно она регулирует воду туда-сюда, чтобы компенсировать скачки температуры. Стоит лейке на секунду найти шаткое равновесие, как напор воды меняется и она вновь приходит в движение.
Первые несколько купаний я только наблюдал, потому что простому оператору заводной лягухи и цветных поролоновых рыб как-то не пристало лезть в функциональную часть. Но потом всё же выразил предположение, что в этом и заключается для Марины суть вечернего купания. Она просто хочет двадцать минут играть в душ.
После чего Марина еще пять минут не могла ничего сказать от смеха, икала, всхлипывала. При этом одной рукой продолжала переворачивать лейку.
— Марина, прекрати ржать. Марина. У тебя ребенок уже лежит лицом в воде. Ну Марина.
Начальный этап купания сменяется мытьём и вот здесь уже начинается настоящая эстрада.
— ...Артём, что ты так смотришь на свою лягуху, ты же ей рад обычно, а тут что-то смутился.
Лягууухааааа!
Все ночи, полные огня!
Лягуууухаааа!
Зачем смутила ты меня.
— ...ой, какая у тебя красная шея, ужас, срочно мыть. Давай, давай, моем шею.
Краааасную шееею
Искупааай вэчорами!
...так, и не заслоняйся от меня руками.
Я шею заслоню рукаааамииии
И в прошлое открою дверь!
...и все складочки обязательно тоже нужно промыть. А складки у тебя везде, да.
Складки на плече
И-е, йе, йе!
Ты воду сделай погорячей!
...а теперь что мы будем с тобой мыть? Пузико будем мыть, да, пузико.
Пууууууу-зи-ка!
До, ре, ми-и-и, ре, до,
Си-ля-соль!
...и особенно тщательно пупок надо, давай сюда пупок свой, я его намылю.
Намы-ы-ылим пупки,
Ведь завтра в поход
Уйдем в предрассветный тумаааан.
Такое попурри. Кстати, саму попурри тоже надо мыть.
Щеки и жирафы
Куда теперь ни посмотри в квартире, отовсюду на тебя смотрят игрушечные глаза, оценивают тебя по шкале вовлеченного родительства.
Синий единорог с розовой чёлкой на полу на кухне. Вечно радостные поролоновые рыбы, улитка и черепаха в ванной. Висячая лисичка с бубенцом в попе. Лев, похожий на символ солнца Майя. Пчела с глазами на боку, которая единственная обладает способностью усмирить конечности ребенка при смене памперсов.
И жирафы. Жирафы вообще обступили нас плотным кольцом — они в половине игрушек и почти на всей одежде. Видимо, это такая насмешка над нашими попытками найти у Артема Глебовича шею и помыть её. Или хотя бы протереть.
Главная достопримечательность квартиры теперь — щеки. Щеки манят и покоряют с первого взгляда каждого пришедшего, затмевая все вокруг. Кажется, у них есть своя гравитация, они немножко искажают пространство-время вокруг себя, только не поглощают свет, а обильно отражают его в мир.
Если же вы чуть покрепче и сразу не разъезжаетесь в желе от умиления, Артём Глебович мимолетной ухмылкой проявляет ямочку на правой щеке и тут уже всё, без шансов.
Насладившись произведенным эффектом, он затем переворачивается на живот и дальше занимается своими делами, не обращая на вас внимания. Например, кричит на слюнявчик или вращается по часовой стрелке.
Все, что ребёнок делает, кажется нам, родителям, идеальным. Я вхожу на кухню, где Марина переодевает Артёма, и спрашиваю будет ли она молоко.
— Да.
— Холодное или подогреть?
— Подогреть, но так... — тут недопереодетый Артём начинает писать, Марина заслоняется руками.
— Такой температуры подойдёт?
— Да, так идеально.
И ещё интересный эффект. Я как-то писал про болезнь прозопагнозию, при которой люди не различают лиц. Родился Артём Глебович и стало понятно, что у меня она тоже, видимо, была, но теперь я здоров. Потому что в мире, ну, появились маленькие дети. Почему мне никто не говорил, что у детей есть лица и они все разные?
***
— Глеб, приготовишь Артёму ванну?
— Да! Так, мне нужно полотенце, пелёнка и оооо, кто тут такой лежит сладкий, кто тут так улыбается, у кого ямочка на щеке? А, у кого тут я-ямочка...
— Глеб, не отвлекайся.
— Не могу. Он взял меня на волевой.
***
— Так, давай, Тёма, моемся. Промоем все наши скла-а-адки...
— Все наши складки мы промоем до основанья, а затееем!!!..
***
К концу дня Артём доел у мамы Марины остатки нервов. Мама Марина говорит мне:
— Хорошо, что ты сегодня из дома работаешь, а то он что-то сегодня прямо непримирим.
— Это потому что он дан нам для радости и счастья.
— Да.
— ...поэтому когда заканчивается радость, остаётся ещё счастье. А пока тратится счастье, радость восстанавливается. Вот закончится счастье — а у нас уже радости полным полно!
***
Что ж. На этом закончились первые полгода и очень длинный текст. Поэтому мы продолжим в следующем посте про вторые полгода. Ну, может быть.
