formakrika

formakrika

Евфросиния Капустина Instagram @formakrika социальный фотожурналист, писатель, фотограф пожилых людей и представителей малых коренных народов мира
Пикабушница
Дата рождения: 3 июня
VisimskyPivovar
VisimskyPivovar и еще 147 донатеров
128К рейтинг 3356 подписчиков 14 подписок 269 постов 212 в горячем
Награды:
Ветеран Пятничного [Моё] За участие в Пятничном [Моё] более 1000 подписчиков
240

Обновлённая информация об авторе: кто я и что делаю

Что ж, пора освежить информацию о себе, за восемь месяцев не всё, но многое поменялось.

Кто я? Капустина (в дев. Ащеулова) Евфросиния Игоревна.
Откуда я? Родилась в городе Ялуторовск Тюменской области в 1997 году.
Чем я занимаюсь? Писательством, социальной фотожурналистикой, съёмками пожилых людей и малых коренных народов России.

Что я уже поделала в жизни?
Окончила Санкт-Петербургский государственный институт культуры (кафедра кино и фотоискусства). Почти пять лет проработала фотографом-волонтёром в НКО «Ночлежка». По шесть лет параллельно проработала в чайно-кофейной компании «Унция» и в службе безопасности ФК «Зенит». Семь месяцев проработала фотографом-волонтёром в международной благотворительной организации «Health & Help» (Гватемала и Никарагуа). Написала книгу о жителях труднодоступных деревень Латинской Америки, книга называется «Люди, которых нет на карте», будет издана и выйдет в продажу осенью 2024 года в Редакции Елены Шубиной / издательство АСТ.

Что я делаю прямо сейчас?
Живу в Санкт-Петербурге. Беру заказы на съёмки пожилых людей, снимаю фотопроекты для сообществ малых коренных народов Ленинградской области. Сотрудничаю с НКО «Благотворительная Больница» и швейно-вышивальной мастерской «Лавка "Красная горка"». Пишу вторую книгу – о девяностотрёхлетней бабушке своего мужа, которая родом из вепсских мест Ленинградской области.

Что я очень хотела бы поделать в обозримом будущем?
Очень давно и сильно хочу поработать в экспедиционных условиях русского севера (Арктика, Антарктика, Заонежье, Поморье – ко всем ним присматриваюсь). Очень тянет поработать в военно-полевом госпитале или в ином подразделении «Красного Креста» (но чтобы в зоне катастроф или боевых действий). Очень надеюсь и стремлюсь второй раз оказаться в гватемальской клинике «Health & Help» – за прожитые там четыре месяца, так и не успела отснять работы в каменоломне, городок ткацких фабрик, да и вообще думаю там поле непаханое материала, ещё на одну книгу хватить должно с лихвой.
Ну, это всё так, в мечтах. Поглядим, посмотрим, что выйдет и каким оно будет.

Если вам что-то из этих пунктов запало в душу – оставайтесь читать. Если вы в каком пунктов углядели почву для нашего сотрудничества – пишите, непременно отвечу. Ежели всё мимо вас – хорошей вам вашей дороги, может в другой раз на чём другом сойдёмся, кто знает.

Показать полностью 3
695

Девяносто четвёртый день рождения бабушки

Встретили с бабушкой её 94-й день рождения.

Как полагается встретили: с её любимыми разноцветными герберами, любимым белым тортом (чтобы на хлеб не был похож!), двумя красно-белыми свечками-циферками.
Свечки в торте – это бабушке в новинку, это для неё впервой. Пришлось написать ей, как с ними обращаться и для чего их принято ставить. На самом-то деле мы их решили поставить просто для того, чтобы она вспомнила, сколько ей нонче лет исполняется на самом деле, а то она у нас любит прибавлять себе годков – очень уж хочет поскорее в своём конкурсе на самую старую бабку деревни победить.
Вроде бы поняла, даже цифры сама прочла, без нашей помощи. У неё с цифрами беда, особенно с большими, ошибается частенько, читая их. Но тут прочла, верно.

Загадала бабушка, чтобы помереть ей по сухому да по тёплому, чтоб оно не сыро да не зябко было в землю ложиться. Ещё загадала, что ежели задует свои свечи все разом, то скоро помрёт. Не задула разом, пронесло. Сперва на одну свечку сил хватило, потом на вторую только. Лёгкие-то уже старческие, воздуха много не захватывают. Ну, и хорошо. Пущай живёт подольше. В конце концов, конкурс-то сам себя не выиграет, ещё пожить надо. Да и лук у ней не досушен, опять же, мы-то, бестолочи, не справимся с ним без неё, куда уж нам.
Так что, пущай правы будут свечки деньрожденные, пущай.

Показать полностью 5
61

На озёрах русского севера

Второе подряд Преображение встречаю на воде.

Первое случилось в прошлом августе на никарагуанском берегу заповедника Косигуина. Тихоокеанская вода тогда бушевала, царапала мои ноги чёрным вулканическим песком и с шипением убегала по своим делам, пытаясь уволочь меня и окунуть в апельсиновые от закатного солнца волны.

Второе Преображение уже в нонешнем августе довелось встречать на русском северном озёрном берегу Кенозерья. Озёрная вода под конец лета загустела, травяным киселём облизывает желтоватый прибрежный песок, долгими струями скатывается с моей розовой сорочки, забывает кусочки ряски в моих волосах – не находит сил смыть, усталая.

Двадцать семь лет назад здесь, в угасающей деревне Масельга появились новые домики – точно такие же, как и прежние: тоже бревенчатые, тоже с печным отоплением, тоже с резными наличниками на оконцах. Только живые, с новыми юными жильцами. Уезжает одна смена – приезжает новая. Онежские, архангелогородские, морщинихинские, порженские, поченские, лопшеньговские, северодвинские… Со всего севера съезжаются сюда ребята, чтобы несколько недель побыть живыми. Приезжают пачкать босые ноги черникой, рты брусникой, а ладошки – алой да чёрной краской от мезенской росписи. Приезжают узнавать, из чего они появились.

Ребята, все три отряда, зовут меня на «вы» и «тётя». Учусь откликаться. Учу их, как задать герою интервью вопросы так, чтобы он не сбежал после первого. Показываю, как поставить кадр так, чтобы в него попало значимое для конкретного сюжета. Слушаю, как лохматый пацанёнок заявляет:

— Я здесь живу, так что для меня всё это не красота вообще!

Хочу сказать ему, что придёт время и всплывут внутри эти сосны да озёра, вспомнится этот юношеский август и затоскуется по нему до смерти… Не говорю. Ухожу глядеть на озёрную воду и молчать. Он поймёт сам, просто чуть позже, в своё время. Верю, что поймёт.

Показать полностью 25
707

Грибы, жопа и счастье

Когда мы в конце лета или по началу осени собираемся в бабушкином доме всей семьёй, то почти всякий раз непременно ходим в лесничество по грибы. Сами грибы, по сути своей, мало кого из участников сбора интересуют, в этом деле у каждого имеется свой интерес, секретный, который только маскируется под сбор грибов.

Вот маму взять, к примеру. Грибную эпопею всякий раз инициирует именно она: убеждает меня и мужа приехать в деревню, выдаёт каждому пластиковое ведёрко, ведёт нас в те самые потайные «грибные» места, указывает с которой стороны обходить лесные болотца, запрещает сидеть на земле и есть с кустов немытые ягоды… В общем, руководит и направляет. На самом деле, ей просто очень хочется, чтобы мы были с ней и занимались именно тем, что ей нравится. В основном, ей мало что нравится по жизни, кроме прогулок и сериалов. Вот она и привлекает нас к таким вот лесным прогулкам, под предлогом сбора грибов. Ей как будто бы совестно просто пойти гулять, ей нужен весомый повод и вот он – грибы.

Мужу грибы тоже не больно-то нужны. Ну, есть он их ест, конечно, но без фанатизма, может и без них прожить вполне себе спокойно. А ещё он предпочитает сокращать все процессы, которые только поддаются сокращению путём покупки. В общем, он тот самый человек, который при надобности грибы купит, вместо того, чтобы несколько часов мшанники да болота сапогами месить и мошкару собой подкармливать. Впрочем, с мамой они всё ж таки определённо родственники, потому что гулять он любит даже сильнее, чем она. Только ему повод для прогулки не нужен, он способен просто взять и пойти в лес: не на охоту, не по грибы, не за ягодой… Просто так, потому что хочется прогуляться по лесу. И, в отличии от мамы, совестно ему за такое времяпрепровождение не бывает, тут у них разница.

Я? Я грибы люблю неистово, чего уж скрывать. Люблю их все и во всех возможных видах: жареными, сушеными, отварными, солёными, маринованными. Люблю их с чем-то и без ничего. Но, несмотря на обожание грибного вкуса, по грибы я ходок без особого энтузиазма, по крайней мере не горю желанием делать это в бабушкиной деревне. Вот под сибирским городком, откуда я родом, вот там да – поход по грибы стоил того. Находишь овражек сухонький, по листве бурой скатываешься в него, а на дне в пенёчек ногами утыкаешься. Роешься в листве вокруг этого самого пенёчка и находишь – вот они, опятки! Весь пеньковый бок ими усыпан и ещё по корневищу примостились малыши – самые хрусткие. Срезаешь их, срезаешь, оглядываешься, а ведро-то полнёхонько уже, надо за новым топать к машине. Потом соревнуешься со всеми сборщиками – кто сколько вёдер набрал, кому больше боровичков перепало, кому опяток, а кому на груздочки свезло нынче. Вот там, в том сибирском лесу – это охота была, настоящая, буйная. Когда выбираешь, кому своё ведро посвятить и игнорируешь все остальные грибные шляпки, один вид только берёшь, любимый самый. А тут, в Ленинградской области, тут как-то не густо с грибами. Ну, места-то есть, наверное, собирают же где-то люди. Но в нашем лесничестве таких уж россыпей прямо не встретишь. Ну, красноголовиков найти можно, коли повезёт. Лисичек малость на жарёху взять можно. Если прямо очень везучий день, то на макушку ведра боровичок один, ну, два может примостятся – больше, чтобы перед всеми встречными похвастать. Маловато для размаху, а я люблю, чтоб размахнуться, чтоб вольно было. Вот и не рвусь ходить особо.

Что делает бабушка во время этой около грибной суеты? Она всегда что-то делает, ну, вы это уже знаете, она без дела и часу прожить не может.

Начинается всё с того, что она всех одевает. Мы все взрослые и у всех нас есть своя одежда, но её это совершенно не останавливает. Она берётся перетряхивать все шкафы и поочерёдно таскает каждому из нас какую-то, самую подходящую по её мнению для сбора грибов и нонешней погоды вещь:

— Женя, куды ты энти носки навздел? Они хороши, положь, я тебе други несу!

— Галя, куды в энтой куртке попёрлась? Людей пугать, срамота! Надень красеньку, ту, хорошу.

Углядела как-то, что я надеваю джинсы, те, в которых с города приехала. Запричитала, завздыхала, ушаркала в шкаф, закопалась по пояс. Вырыла что-то, несёт, тянет мне:

— Шаровары тебе вот, на, вздевайко, ишь, чего удумала, изгадишь свои!

Трясёт перед моим лицом переливающимися люрексовой нитью штанами с какой-то экстремально низкой талией, расклешёнными книзу брючинами. Не знаю уж, каким ветром и когда занесло их в бабушкин шкаф, судя по состоянию – никем не надёваны они ни разочку, новые, только вылинявшие по складкам от долгого лежания.

Отрицательно мотаю головой, отвожу бабушкину руку с этим дизайнерским великолепием, всем своим видом показываю, что такое не надену. Бабушка глядит на меня возмущённо, высказывает изумление:

— Хороши же штаны, блестящи! Чего упёрлась, девка…

Снова исчезает в шкафу, шуршит в нём, потом где-то уже за ним, бормочет невнятное. Вытаскивает ещё какую-то тряпицу, снова несёт, протягивает мне:

— Не хошь те, хоть энти вот на, дедовы. В твоих и не думай даже уйти!

На дедушкины камуфляжные штаны я соглашаюсь: и потому, что не выпустит она меня в джинсах, всё одно; и потому, что камуфляж для лесной прогулки определённо лучше люрексовых клёшей, да и джинс моих получше, пожалуй. Надеваю. Благо, дедушка из вепсов, оттого невысоким был. Штаны его мне по росту, чутка только подвернуть пришлось. Перед зеркалом затягиваю кожаный ремень, оглядываю себя. Бабушка внимательно оглядывает меня и комментирует:

— Жопа у тебя, девка, как у деда. Ничего шаровары, сойдёшь в их, как наша вся.

В конце концов, мы втроём уходим. Бабушка машет нам с балкона, провожает и глядит, в правильную ли сторону мы пошли. Вдруг, мы забыли, где лес.

Часа через четыре, когда мы ворочаемся – бабушка почему-то снова оказывается на балконе, встречает. То ли каким-то чутьём знает, что идём; то ли все эти четыре часа стоит и поджидает нас… Шаркает к порогу, забирает набранные грибы и утаскивает в свою комнату – чистить. Чистя, бормочет: то одобрительное, то осуждающее. Сетует, что волнух ейных любимых теперича не водится, поись даже с картохой нечего. Возмущается, что понабрали мелочишки всякой, чистить до смерти замается. Восхищается, если какой особо огромный гриб выкапывает, непременно вызывает всех и выпытывает – кто нашёл такое сокровище. Сокровище частенько оказывается червивым и потому в чистую миску от него попадают одни обрезки, но бабушка всё равно сидит невероятно счастливая, улыбается и весь вечер приговаривает:

— Это ж надо, какой грибище-то нашли! С ума сойти какой, ух!

А к ужину мама поджаривает лисички или красноголовики с битым яйцом на сковороде, раскладывает каждому по паре ложек к отварной картохе. Бабушка снова вспоминает свои волнухи из прошлой жизни и жалится, как намаялась вся, грибы наши чистивши. Мы слушаем её, киваем, едим жарёху и почему-то все разом улыбаемся. Наверное, именно ради вот этого момента мы собираем эти дурацкие грибы, больше не для чего.

Показать полностью 4
72

Восемь лет со дня свадьбы

Восемь лет сегодня, как мы перед людьми и Богом пообещались любить друг друга.

Обвенчаться у нас не сразу получилось, сперва нам отказали. В ближайшей церкви, в которую мы зашли, там священник посоветовал нам сначала пожить вместе. И расписаться надо, потом уж венчаться идти.
В голубенькой деревянной церкви, пережившей и блокаду, и войну, нас встретил отец Вениамин. Он не говорил, что нам надо делать. Он спрашивал, много и долго расспрашивал нас, в чём видим смысл брака в целом и венчания в частности. Мы бормотали что-то разной степени вразумительности. Он нас и обвенчал. Правды ради, расписаться нам всё ж таки пришлось, без этого нельзя. Ну, мы рядышком даты выбрали, сложилось хорошо: зарегистрировались, а на следующий же день венчались.

Признаться, вряд ли мы тогда хорошо понимали, что такое любить. Предполагали, догадывались, рассуждали – это да. Но не знали.
Да и откуда нам было знать тогда, что любить – это, ну, совсем неочевидное.
Это когда он обнимает тебя, пока ты не заснёшь, и только после этого уходит спать к себе, потому что знает – именно перед сном у тебя чаще всего панические атаки случаются. Это когда ты ждёшь его до полуночи со стадиона, хотя он и сам вполне себе может поужинать, но ты хочешь, чтобы он горячие пельмешки ел, а не раскисшие и холодные. Это когда он после каждого твоего возвращения проверяет стельки в твоей обуви: не порвались ли, не промокли ли, не сползли ли… Это когда ты в который раз штопаешь его специальные шортики для сна, хотя им давно пора бы упокоиться с миром, но «они самые удобные, таких больше не купить нигде»…

Может статься и это всё не совсем любовь ещё, но уже что-то на неё похожее. Отца Вениамина вот уж два месяца, как нет на свете, а любовь наша, им благословлённая – всё разрастается. Разглядел он её тогда ещё, видать, не ошибся. Ну, пущай растёт, есть куда и нам вместе с ней.

Показать полностью 10
78

Водь да Ижора в лесу под Кургалой

На днях красиво завершили совместную работу над этнографическим проектом «Лаборатория. Водь. Ижора.»
Три месяца показов коллекции молодежной одежды с элементами традиционных костюмов народов водь и ижора. Три месяца съёмок этой самой коллекции в самых разных деревеньках Ленобласти, в самых разных погодных условиях: и под прямым солнцем, и под проливным дождём, и под мягким светящимся туманом.

Финальный день особенно тёплым и светлым случился.
Обряжали в традиционный водский костюм замужнюю вожанку и она крутилась-кружилась в нём, звеня бесконечным количеством ракушек каури, да древними монетами на переднике. Гладили в сосновом лесу мох и вереск, ели поспевшие брусничины вместе с листьями. Танцевали круговой танец под звуки кантеле. Делали фотографии для памятников – на будущее, делали фотографии для сайта проекта – это на сейчас.
Из Кургалы я увозила: рюкзак с двумя камерами и почти под ноль высаженными аккумуляторами; ладони, пахнущие сырым мхом и брусничным соком; жареного окуня в мультифоре, который всё время норовил из неё выскользнуть на пол электрички – до того жирен.

Что ж, было хорошо. Надеюсь, не прощаемся, свидимся и снимемся ещё не раз!

P. S. Углядела тут, что на сайт проекта уже загрузили снимки традиционных костюмов. Снимки подробные – по лоскуточку, по бусинке, по шажочку снимали в мастерской их, чтобы каждую деталь разглядеть можно было. И не только поглядеть, но и историю появления каждого костюма там прочесть можно. Так что, кому история народов водь и ижора не безразлична, туточки можете взглянуть: https://kulturnayasreda.ru/info/costumes/

Спасибо, что позвали меня с вами глядеть на эту красоту

Показать полностью 11
157

Об отношениях с бабушками

Временами копаюсь внутрях себя, вопросом задаюсь – с чего бы это бабушек да дедушек мне лучше прочих снимать удаётся? Особливо бабушек. Всякая съёмка с ними, как песня – до того складно проходит. Отчего?

Ну, главный-то ответ на этот вопрос я давно знаю. Но всё одно копаюсь и всякий раз отыскиваю ещё какие-то, небольшие, но значимые лоскуточки. Вот из недавнего найденного, к примеру.

Поняла, что именно с бабушками у меня по жизни самые правильные взаимоотношения были. Со своими, в первую очередь, ясно дело, но и с чужими, надо сказать, тоже по-доброму складывалось. Правильные – это утверждение оспоримое, конечно, но мне видится, что это именно они были.

Когда каждый на своём месте: взрослый на взрослом, а ребёнок на дитячьем.

Прабабушка моя, баба Тася по кухне хлопочет, а я, четырёхлетка, рядышком кручусь, нос в муку сую да про похороненных под ковром солдатиков лопочу. Она пельмени лепит, мой лепет слушает, головой кивает, но по лицу видно – не соглашается. Я чайного гриба выпрашиваю, она полчашки нальёт, а больше не даёт:

— Уссышься ещё, хватит!

И тут я уже киваю, хоть и несогласная вся, уж больно вкусен этот гриб у неё, ещё хочется.

Прадедушка, опять же мой, деда Ваня. Когда не лето, он в комнате у себя сидит, энциклопедию читает. Не получив чайного гриба, можно к нему прокрасться. Он и про похороны солдатиков выслушает, и календарь с историческими личностями полистать даст, и морковку погрызть. Но прыгать по кровати у него нельзя, категорически. И гитару со стены тянуть тоже нельзя. А если начать канючить, то он сведёт зубы чистить и прабабушке сдаст на укладывание.

Повыкопала это всё из памяти и сама же воспротивилась себе – ну, что за ерунда! Чай не дитя уж давно я, не возможно же на всё время в стадии младенческой замереть. Но как-то разложилось по полочкам, что правильные отношения – это вовсе не обязательно, чтобы один прямо взрослый, а другой непременно младенец. Это так, для примера хорошо звучит просто. А ключевое, значимое в том, что каждый на своём месте, в любом своём возрасте.

Вот, к примеру, опять же. Бабушка моя уж двадцать семь лет, как бабушка мне. Она меня и крохой знала, и щекастиком, и девчонкой, и женой вот теперича… И все эти годы каждая из нас всегда на своём месте.

Надела ли я зимой штаны под платье она уже не проверяет, а вот советы по лекарствам или цветоводству раздавать – это всегда пожалуйста, это и просить не надо. И я тоже прихожу уже к ней не с мыслью, что мне тут вкусненького перепадёт, как в детстве, а с задумками и списками, на тему – что в её квартире улучшить можно.

Так вот в таких отношениях, в них хорошо. Для каждого место есть. А ежели человеку дышится вольно, то и снимки добрые получаются, уважением да теплом пропитанные.

Показать полностью 3
147

Второй бабушкин заговор

Чтож. Наблюдаю, размышляю, всматриваюсь, осознаю. И, кажется, вот уж девятый год знакома с бабушкой, но всё ещё не могу уложить внутри себя все причудливые переплетения, все смешения верований, уживающихся рядком в её старческой голове. Они, эти верования её, ровно зелье ведьминское – от всякой травки по цвету, по листочку, по корневищу. От сладкого клевера и от горькой полыни, от вязкого черёмушника и  от липкого молочая, от доброго малинника и от опасного волчеягодника… От всего по части, незнакомой друг с другом ранее, несовместимой совершенно будто бы. Смешивается, варится, настаивается. И вот оно – текучее зелье, работающее в нужную, для сложившего его, сторону.

Бабушкино зелье прочное, каждая часть в нём – уже её собственная, сроднившаяся с ней, пусть и нелепая для остальных. Одна его часть ворочаться домой запрещает, коль за порог вышел, даже ежели и позабыл чего – всё равно нельзя, беда будет. Другая его часть полы да себя по субботам и воскресеньям мыть запрещает – потому как негоже в день Божий делами домашними заниматься. Ещё одна часть ключи от сарая и огородной калитки в трёх кулёчках носит, замки закрывая – плюет и шепчет слова обережные от злого люда. А после – крестом христианским крестит и ангелов призывает, чтоб и замки берегли, и морковку, и лук, и инструменты все… И всё это – одна и та же наша бабушка. И всё это одновременно варится в ней, кипит с пузырьками и не знаешь никогда заранее, что выплюнется первым, а что вторым.

Заговаривает бабушка не только глаза да замки огородные, кстати сказать. Ещё один её любимый заговор мы долго пытались расслышать, несколько лет понадобилось, чтобы целиком собрать обрывки. Хоть его она и не ночью, днём да вечером обыкновенно нашёптывает, но всё равно, речь у неё уж больно неразборчивая, особенно когда себе под нос, да потоком сплошным без пауз бубнит. А ещё головушка-то уже древняя, ненадолго мысль удерживает, оттого она порой шепчет-шепчет, собьётся, забывает, где остановилась и сызнова начинает бормотать. Так что под диктовку за ней записывать никак невозможно, только оторванными кусочками. Набирать их много-много и тогда уж сшивать в один разноцветный плат.

Ноги свои бабушка заговаривает чаще прочего. Уж очень много им за девяносто три с лишним года досталось: и пеши да босы ходили по хозяйству много, и в болотине рядом с журавиными россыпями вязли часто, и бык взбесившийся на скотне бодал их до костей – едва спасли мужики, и в речке студёной стыли… Временами, когда бабушка уплывает в воспоминания обо всём пережитом, мы проверяем – точно ли жива, точно ли она с нами. Всякий раз думается, что не выживают люди после такого, что только на экранах да в книгах такое случается. Но вот, живая бабушка сидит перед нами и ноженьки её при ней, хоть и слабы уже, и ноют страх, как больно, аж до крика порой, и не держат уже шибко долго – по стеночкам, на палочке, да на руках наших перемещается бабушка всё больше. Но всё равно, при ней ноженьки, вот они.

У бабушки под кроватью палка специальная имеется, нарочно, чтобы ноги с её помощью заговаривать. Палка-сук, точно не знаю от яблони или вишни старой она его в огороде отломала. Палка с несколькими кривыми наростами, похожими на коленца. Опираться на такую неудобно, крива очень, а вот для заговора именно такая нужна – это я поняла, когда все слова из него смогла собрать:

— До чего доглумикались ноженьки, мочи нету. В кажну будто кипятку плёхнуто, ни шагу ступить, ни в лёжку не лечь мне с ими. Прут, забирай себе кривизну и болячку ножную всяку. Забирай до другово численника, забирай, да лежи себе, костищей усохнувши. Пущай не наутручаетси ни одна нога: ни ветром, ни снегом, ни дожжами. Пущай вода, которая в тебе бежи переплехнется мне в ноги, пущай и напробоску бегуть они позени, и обувши бегуть они позени – ровно молодушки. Пущай не ходить мне калей, покуда всё недодилав. Слухай меня, прутище, лежи сам вкриви да всухе, так-то. Тебе я слово сказываю, тебя кладу, без тебя сойду дале, аминь.

И стучит. Стучит кривой палкой об пол, трижды стучит, чтобы всё понял прут кривой, мозги сухие. Забрасывает его под кровать лежать, а сама сходит – ну, по-ейному стало быть идёт, непременно сразу идёт куда-то, хоть до окна. У неё ж дела недодиланные лежат, грустят без неё, ну.

Показать полностью 6
Отличная работа, все прочитано!