OlgaSvoboda

Я верю в переселение душ.

Ну, точнее, мне приходится верить. Как ещё объяснить мою тягу к мотоциклам, я не знаю.

Я из очень приличной семьи. Папа милиционер, мама – работник архива. Все остальные родственники тоже сплошь положительные и порядочные, и ничего моторно-двухколесного в поле зрения, даже с коляской.

Но едва мне грянуло примерно 16, со мной приключилась любовь. Нет, не с байкером. С мотоциклами. Особенно тяжелыми, блестящими, которые делают басовитый такой «дыр-дыр-дыр». Любоваться, правда, приходилось на расстоянии, по обозначенным выше причинам.

Никто из всех моих знакомых эту тягу не разделял, поэтому версия о переселении в меня духа здорового дядьки в кожаной жилетке на сегодняшний день по-прежнему остаётся самой правдоподобной.

Мысль о том, что я могу пойти и научиться водить мотоцикл, в моей голове не появлялась. Точнее появлялась обратная – да куда тебе. Ну ладно еще спорт или турист, но круизер! Он же тебя вшестеро тяжелее. Ты хоть раз видела, чтобы такой водила девушка? То-то же.

Но ездить очень хотелось. По весне ни один мотоцикл не проезжал мимо меня без сопровождения печального взгляда…

Я верю в любовь.

Как ещё объяснить, почему мой жених, не имеющих никаких отношений с мотоциклами, нашёл для меня мотошколу и предложил пойти поучиться, я не знаю.

На учебной площадке внезапно оказалось, что девушки тоже ездят, и никого это уже особо не удивляет. Правда чаще на технике другого класса, но меня уже было не остановить. Потом был первый мотоцикл, моя страшно довольная морда лица, и решение уже супруга поучиться и приобрети себе байк тоже.

Плох тот солдат, который не хочет стать генералом. Подозрителен тот мотоциклист, кто не мечтал бы о «дальняке».

Вы смотрели фильм «Реальные кабаны»? Там дядьки среднего возраста отправляются в мотопробег, и из этого сделали целую комедию. Ну что сказать, из нашего первого мотопробега можно было сделать драму. Как «унесённые ветром», только «политые дождём».

Большинство начинающих мотоциклистов для первого пробега выбирают Крым. Красиво, интересно, хорошая погода. В те далекие, но прекрасные времена это место еще не было омрачено спорами на тему «наш/не наш», а расстояние в 1500 км до него мне казалось просто астрономическим. Как до Луны, только ещё дальше.

Ни до, ни после того случая я никогда не отправлялась в путь с такой кучей барахла, но без самых нужных вещей.

Впрочем, я забегаю вперед. На самом деле, стратегия дала трещину ещё на этапе планирования – выезжали мы в сентябре. Позднее оказалось, что мокнуть и мерзнуть можно и в июне, и в июле и в августе – мы пробовали. Но в сентябре, как говорится в неких околокультурных кругах, «инфа сотка».

Это сейчас хорошо быть умной, сидя на диване и сверкая бронёй опыта, натянутой прямо поверх белого пальто. Тогда же главной установкой было «ну главное доехать хотя бы до Воронежа, там-то точно будет хорошая погода!».

План был прост и изящен – заехать к родне в Воронеж, заглянуть в гости в Донецк к бабушке и дедушке мужа, и оттуда уже двигать к морю. На дорогу три-четыре дня и много радости.

Но когда это всё шло по плану?

В день выезда судьба настойчиво намекала на то, что мы погорячились. То одно, то другое мешало нам отправиться в путь. В итоге выехать получилось только к вечеру, часов в шесть, сопровождая импульс двигателя внутреннего сгорания нецензурными словами.

Светило уходящее осеннее солнце, асфальт был сух и ровен, а неистребимый оптимизм выправлял настроение и подкидывал робкую надежду доехать если не до Воронежа, то хотя бы оказаться ближе к нему, чем к дому.

Первый бак (170 км) махнули на одном дыхании. Спойлер: могу сказать, что это были самые идиллические километры пути. Всего-то отвалилась и безвозвратно потерялась плохо примотанная канистра (благо, пустая).

На заправке мы зашли выпить чаю, гордые и довольные собой. Странное дело – мотоциклисты всегда привлекают к себе много внимания и желающих пообщаться.

«Да, наши – важно кивали мы на технику. – Да, «дальняк». В Крым, ага. Ой, да ладно, что там далеко. Нет, не страшно».

Едва мы отъехали от заправки, как одновременно произошли три события: солнце окончательно скрылось за горизонтом, мы оказались на свежеотремонтированном участке трассы без намеков на какую-либо разметку, и пошёл дождь.

Это сейчас мы с мужем общаемся через рации в шлемах, а тогда для этого приходилось останавливаться. После короткого совещания было принято решение ехать дальше, и желательно побыстрее, пока нас не сбили на фиг. Два черных мотоциклиста на черных мотоциклах на черном мокром асфальте в темноте вряд ли так уж хорошо видны проезжающим мимо машинам.

Едва мы одолели километров двадцать, смотрю – супруг опять тормозит. Но не успела я высказать своё «фи» по поводу слишком частых остановок, да ещё и не в самых безопасных условиях, как услышала новость, которая «сделала» тот наш вечер.

«Фара погасла» – растерянно сказал супруг. «Как – погасла?» – не менее растерянно спросила я.

Шёл дождь. Все восхищавшиеся нашей смелостью (или дурью) на заправке давно проехали мимо по своим делам.

Вы когда-нибудь пробовали ехать ночью, в дождь, по свежему черному асфальту без разметки без света?

Вот и не надо.

Я бы тоже не пробовала, только вот оставаться там на обочине было ещё более сомнительной перспективой.

В конце концов мы сели на хвост фуре, и в её слабом, но благодатном сиянии дотянули до ближайшего мотеля для дальнобойщиков, покрыв в общей сложности 220 км из 1500.

Полночи с помощью маленького фена и мата я сушила куртки и боты, и даже во сне какое-то время слышала назойливое «вжжжж».

Утро оказалось пасмурным, но сухим, а фара чудесным образом загорелась сама по себе. Восприняв это за добрый знак, мы отправились в путь, сообщив родственникам в Воронеже, что теперь, вероятно, придётся проехать мимо – наверстывать упущенное.

Но видимо им уж очень хотелось с нами встретиться, и они провели для этого какой-то секретный ритуал.

Сначала погасла фара – ровнёхонько у поста ДПС. Получив свой первый мотоштраф, мы опять уселись по коням, не подозревая, что догоняем вчерашнюю тучу с дождём.

Кажется, я ещё не рассказывала, каково это – мокнуть за рулём мотоцикла.

Сначала не очень заметно. Ну да, что-то капает сверху. Но мы же суровые байкеры, а разве суровые байкеры обращают внимание на такую ерунду?..

Потом постепенно накапливается вода на сиденье. Заявляю со всей ответственностью – очень сложно быть суровым байкером, когда у тебя мокрая задница. Разве что лицо всё такое же сосредоточенное под шлемом – но уже не от суровости, а от того, что пытаешься не расплескать уже нагретую тобой лужу, потому что на смену ей натечёт холодная.

Кто не знает – мотокуртки делают из очень толстой кожи. Нужно это для того, чтобы если вдруг случится падать – об асфальт стиралась именно она, а не родная шкурка.

Надо довольно много воды, чтобы пропитать такую куртку. Но для большой тучи нет ничего невозможного – и вот уже мокнет живот через молнию, а потом уже самое сухое место у тебя – это подмышки.

Но самое гадкое – это ноги. Они промокают быстрее всего, потому что на них не только капает сверху, но и щедро летит с асфальта. И особенно ярко ты чувствуешь всю прелесть жизни, когда наступаешь ногой на землю, а вода начинает сочиться из швов, шнурков, а каждый шаг сопровождается смачным и холодным «чвяк».

В общем, на первой же заправке мы решили, что всё-таки негоже обделять родственников вниманием.

Прошло уже много лет, но я по-прежнему считаю, что это святые люди. Ибо признать в двух мокрых несчастных комках грязи родню сможет не каждый. Это прямо как из того анекдота – что проще, этих отмыть или новых завести?

Экипировка в очередной раз была отправлена сушиться, мужа забрали отпариваться в городскую баню, а я из последних сил пыталась держать глаза открытыми над исходящей паром третьей (или четвёртой?) кружкой чая и поддерживать видимость светской беседы, дотянув хотя бы до начала выпуска «Спокойной ночи, малыши».

Засыпала я с мыслью «ну после Воронежа уже просто обязана быть хорошая погода».

Наутро провожали нас чуть ли не с белыми платочками. Не облагороженная тогда ещё асфальтом улица раскисла после вчерашнего дождя, создав совершенно неподходящие условия для наших мотоциклов. Под заботливо-сочувствующими взглядами родственников думать могла я только об одном: «только б не разложиться у всех на глазах».

Мольбы мои были услышаны – упала я уже за поворотом, щедро замазав бережно высушенный и приведенный в порядок экип. Но что такое грязь в сравнении с публичным позором? Так что я почти не расстроилась, и мы поехали дальше.

Дабы не повторяться уныло-мокрым сюжетом, сделаю монтаж.

Хорошая погода не ждала нас ни за Воронежем, ни даже на границе Украины. Больше тысячи километров мы ехали в условиях «10 градусов и дождь». Не дотянув сотни километров до бабушки с дедушкой, мы ещё и сломались недалеко от славного города Изюма в селе с ироничным названием «Весёлое». На очередной заправке мой мотоцикл просто не завёлся.

Но Вселенная не только забирает, но и даёт. На протяжении всего этого пути находились люди, готовые помочь – отверткой, горячим чаем, вызовом такси до гостиницы. А в селе Весёлое вообще живут исключительно-порядочные люди, не тронувшие на заправке за полсуток ни мотоциклы с забытыми от усталости ключами в замках зажигания, ни привязанный рюкзак с вещами.

С горем пополам добравшись до дедушки с бабушкой, мы приняли решение изменить конечную цель назначения с Крыма на Бердянскую косу, до которой было ближе.

Вся эта история случилась десять лет назад и должна бы называться «почему я больше никогда и никуда не поеду на мотоцикле».

Но стоило нам добраться до моря, нас накрыло такой волной счастья, что все дожди и холода показались совсем незначительными.

Да, это было не то море. Оно уже было даже слишком холодным, чтобы купаться, но это было неважно, потому что мы ДОЕХАЛИ! Мы – СМОГЛИ!

На обратном пути на дорогах, которые делали дураки, я пробила вилку и приехала заплеванная маслом с ног до головы. На одной из заправок в 200 км от дома, куда мы заехали погреться после очередного дождя, нас отказались обслуживать.

Это был самый мокрый, самый грязный и бестолковый из всех наших пробегов, но тот момент, когда мы увидели море из седла мотоцикла, того стоил.

Дождь рано или поздно кончится. А воспоминания… воспоминания, они навсегда.

– Привет, солнышко! – Игорь поцеловал жену в щёку, прижавшись на мгновение дольше, чем обычно. Где-то глубоко в душе шевельнулось что-то нежное и тёплое, разрастаясь и приятно обволакивая сознание. Он заглянул в комнату сына, ласково взъерошив ему волосы, а потом зашёл к дочери, заботливо подоткнув ей краешек одеяла – в это время, как обычно, она уже спала.

На кухне Лада заваривала чай. Его любимый, с сушёной малиной и шиповником.

– Хорошо попарились? – спросила она. Игорь кивнул, и сделал первый глоток. На кухне было тихо, чисто и приятно пахло. Мерное тиканье часов навевало сон, разговаривать не хотелось. От беспокойства и вины не осталось и следа, только покой и удовлетворение. Так хорошо ему не было уже лет десять.

Прав был Толик. Хороший левак укрепляет брак.

***

Началось всё, как ни странно, в гараже.

Игорь, Пашка, Витёк и Андрей, как обычно по пятницам, пили пиво, отмечая завершение очередной рабочей недели.

– Моя сегодня опять у вас? – спросил Андрей.

–Да, Ладка какое-то там замороченное печенье сделала и всех к нам позвала, – ответил Игорь.

– Домашнее печенье, – мечтательно закатил глаза вечно холостой и голодный Витёк, – повезло же кому-то с женой!

– И тебе повезёт, как только научишься не делить счёт пополам в ресторане, – флегматично отозвался дважды разведённый Пашка.

– Чтобы она со мной только из-за денег была? – обиженно ответил Витёк, – нет уж, спасибо. И вообще, иди ты со своими советами. Тебе они вот два раза уже не помогли. Я так не хочу, хочу как у Игорька, чтоб дом – полная чаша, и печеньки домашние. Игоряха, сознавайся, сволочь, где взял? Вдруг там ещё остались…

Игорь пожал плечами. Он абсолютно искренне не считал, что ему как-то там особенно повезло. Лада была неплохой, но самой обыкновенной.

– Из-за каких денег? – громко засмеялся Андрей, – это ты свою зарплату деньгами назвал? А ещё жаловался, что комплименты делать не умеешь.

– Нормальная зарплата, – насупился Витёк, – не меньше, чем у многих. И вообще, баба меркантильной быть не должна. Разве деньги главное?

– Да ну сколько ж можно-то, – не выдержал Пашка, прервав едва не начавшуюся тираду о том, чего должна или не должна правильная Витькина баба, – ну может хорош уже? Кто о чём, а лысый о расчёске. Каждую пятницу одно и то же. Ты можешь о чём-то ещё разговаривать, не только о бабах?

После небольшой перепалки Андрей задумчиво сказал:

– Мужики, а как насчёт смены места дислокации? Гараж – это, конечно, хорошо, да только как Витька своего жигулёнка слил, делать тут в общем-то нечего стало. Вот и разговоры все одни и те же, ничего нового. Скука. Пойдёмте в следующий раз куда-то сходим, что ли.

– В бар водку за миллион денег пить? – возмутился Витёк. Остальные ухмыльнулись.

– Не ссы, Рокфеллер. Не обязательно в бар. Можем куда-то, куда со своим пускают. В баню, например. Сто лет уже в бане не был, – мечтательно протянул Пашка, – последний раз ещё при Любке, у тёщи. Эх, золотая была женщина… Если можно было бы при разводе квартиру на тёщу махнуть, согласился бы не раздумывая…

Мужики язвить не стали. Мать второй Пашкиной жены часто звала его на дачу, но только не убиваться на огороде, а отдыхать. Ходить за грибами, париться в бане. Вместо лопаты или газонокосилки Пашку встречали стопкой и блинами. Жаль, что дочка характером не в маму пошла… В последние два года всем казалось, что Пашка не разводится исключительно из-за Маргариты Петровны.

– Надо Толику набрать, он вроде любитель этого дела, – выдвинул идею Витёк, единственный не погрузившийся в воспоминания о тёщах – за неимением таковых.

Толик перспективой вдохновился, и обещал организовать бронь в «лучшем месте города», при условии, что его возьмут с собой, и посетовав, что собрать народ с каждым годом всё сложнее.

Так что следующую пятницу они провожали уже в новом месте и в расширенном составе.

Поначалу разговор действительно шёл оживлённо, особенно с учётом того, что с Толиком они общались довольно редко. Отдельным поводом для шуток Андрея и Игоря стали незатейливые комнатки с кроватями – оба они были женаты давно, ещё до того, как бани стали открываться на каждом углу, и обросли такими изысками. Но именно с этих шуток и начался любимый Витькин плач про отсутствие в его жизни большой и чистой любви.

Захмелевший Толик не понял сначала, почему все так закатили глаза. А потом спросил:

– Вить, ты чего-ноешь-то? Тебе бабу что ли надо? Так тут это запросто!

– Не надо мне «запросто» - оскорбился Витёк.

– Ему не за деньги надо, - пояснил за уязвлённого друга Пашка, – ему ту, которая забесплатно, и печеньки испечёт.

– Так и забесплатно не проблема, – пожал плечами Толик, и, хоть и слегка пошатываясь, довольно целеустремлённо удалился в одну из комнатушек.

Его не было почти тридцать минут. Все уже было решили, что он уснул, как вдруг дверь открылась, и довольный Толик анонсировал:

–Жди, Витёк, через час подгребут твои невесты.

И действительно, всего минут через сорок в бане появились дамы в средней степени подпития. Как поняли мужики, одна из них была давней Толиковой знакомой, а сегодня они все отмечали то ли день рождения, то ли девичник, то ли развод, то ли всё сразу и любезно согласились составить им компанию.

Витёк с загоревшимися глазами охотно влился в общение. Такая удача: шесть дам, уже сытые, и за баню заплачено совместными усилиями. Пашка тоже не проявлял никакого беспокойства, а вот женатые Игорь и Андрей заметно напряглись. Особенно когда стало ясно, что дамы не против и более тесного общения.

Не обременённый моралью и женой Толик уединился аж с двумя сразу. Ошалевшего от счастья Витька утащила рыжая хохотушка, а Пашка любезно согласился подвезти домой почти трезвую скучающую мадам, явно недовольную завершением вечера и фривольным поведением подруг.

Андрей на пару с полноватой блондинкой прикончил оставшийся алкоголь и занял предпоследнюю свободную комнатушку.

У несколько опешившего от такого расклада Игоря разговор с последней оставшейся дамой – нагловатой брюнеткой – явно не клеился. Нет, он, конечно, не думал, что Андрей святой, а его приятели монахи, но раньше о бабах они только разговаривали, и к такому стремительному развитию событий он готов не был.

– Ну а мы что, так и будем тут сидеть? – бесцеремонно спросила брюнетка. Игорь не был уверен, но, кажется, звалась она Аллой.

– Да я вообще-то женат, - промямлил он и смутился. В этой обстановке, и с их нарядами из простынок признание выглядело так себе.

Алла запрокинула голову и звонко захохотала.

– А я прямо из монастыря сюда сбежала. Я тебе не жениться предлагаю. И, вообще-то, тоже замужем. Но муж уже две недели как в командировке, так что заскучала я. Сечёшь?

Игорь «сёк». Но никакой радости по поводу полученного предложения не испытывал.

– Ну ясно, принципиальный попался, – вмиг потеряла к нему интерес Алла, – ну и мужик пошёл нынче. Будто убудет с тебя. Боишься, сотрётся? А жена твоя, раз по таким местам отпускает, значит ничего против не имеет. Или ты думаешь, она такая дура, что не понимает ничего?

Неприятную для Игоря беседу прервало появление хихикающих девиц в сопровождении довольного Толика. А ещё через час истекло оплаченное время, и Игорь с облегчением поехал домой.

Было гадко. Но, как оказалось, только ему – потому что в следующую пятницу коллектив опять возжелал баню, а потом это и вовсе стало новой традицией, вместо посиделок в гараже.

Женская компания у них была не каждый раз. Толик, хоть и обладал обширным кругом знакомств и талантом привлечения не слишком серьёзных девиц, всё же не был всесилен. В один из вечеров в сугубо мужском обществе Игорь попытался поднять вопрос о том, что ему не слишком по душе превращать дружеские попойки в сомнительный досуг, за что был тут же поднят на смех.

– Игорёк, ты будто не в курсе: хороший левак укрепляет брак. Вот скажи, часто у тебя с женой бывает? – спросил Толик.

– А тебе какое дело, - возмутился Игорь, - со свечкой захотел постоять?

– Не хочешь говорить. Наверняка редко. И это нормально, потому что если каждый день есть борщ, даже если он очень вкусный, то всё равно захочется чего-то ещё. А если этого «ещё» нет, то и борща не захочется. А если держать себя иногда в тонусе котлетками, или там пельменями, то аппетит в целом будет лучше. Понимаешь?

– Тоже мне, гурман хренов, – проворчал Игорь, – тебя-то небось бывшая жена как раз за яйцо с сосиской поймала, не иначе?

– Ну был грешок, – расхохотался Толик, – отсутствие опыта. Зато теперь-то я умнее. Брат, это природа, против неё не попрёшь. Чем раньше ты это поймёшь, тем крепче будет брак.

Мужики кивали в ответ на эту философию, и как-то раз Игорь, совершенно неожиданно для себя, всё же оказался в маленькой комнатке.

То ли дело было в том, что он выпил больше обычного. То ли в доставшейся ему блондинке, молчаливой и застенчивой, которая не смущала его, как наглая Алла. А может в том, что с женой у него ничего не было уже с месяц – то домашние хлопоты, то она на дачу с детьми, то «женские дни»…

Как бы то ни было, домой Игорь возвращался в дурном настроении. Удовольствия было на пять минут, а как теперь смотреть жене в глаза, он представлял с трудом. Но, на удивление, мир не обрушился ему на голову, а Лада не накинулась с порога с упрёками.

Привычный поцелуй, чай. Разговор о том, как прошли её посиделки с подругами. Всё как обычно.

Лёжа в кровати, Игорь поймал себя на том, что его будоражит мысль, что всего каких-то пару часов назад он был с другой женщиной. Воспоминания вызвали чувство вины, но, как ни странно, ещё и возбуждение.

Лада не была против, и сегодня он продержался дольше обычного, к удивлению и удовольствию супруги.

С тех пор Игорь уже не каждый раз оставался сторонним наблюдателем развлечений приятелей, иногда всё же наведываясь в маленькую комнатку с очередной девицей.

Но только именно сегодня впервые не почувствовал и тени вины или раскаяния.

«Природа - думал он, засыпая. - Уверенный самец делает свою самку более счастливой».

***

Софья Васильевна, несмотря на почтенный возраст и субтильную комплекцию, всегда наводила на Игоря почти первобытный ужас. Ему казалось, что сухонькая соседка-старушка при желании могла прожечь взглядом дырку в бетонной стене. Но сегодня она предпочла прожечь его.

Как защититься от этой напасти, он не знал. Вступать в перепалки с пожилой женщиной ему не позволяло воспитание, а на вежливый отпор она чихать хотела. На свою беду он вошёл в лифт первым, не заметив за спиной соседку и не успев пропустить её вперёд и пойти по лестнице, как обычно делал в таких ситуациях. Лифт ехал мучительно медленно, растягивая экзекуцию. После долгой многозначительной паузы и пристального рассматривания, старушка набрала воздуха в грудь.

Игорь уже приготовился оправдываться за то, что они громко топают на лестничной клетке и мешают ей отдыхать, за забытый вчера утром у двери мусорный пакет или за что там ещё ему может попасть, но Софья Васильевна ругать его не стала.

– Жалко мне тебя, Игоряша, – сказала она почти ласково. От удивления Игорь не удержался и неосмотрительно спросил:

– Почему? – прикусил язык, но уже было поздно.

– Да хороший ты мужик, хоть и дурной, конечно, но незлобивый. Не заслужил такого позора.

На этот раз Игорь смолчал, но это не помогло.

– Вот ведь как бывает – работает мужик, старается. А жена – гулящая, – покачала головой соседка. – Раньше как – ты на работе, а к ней девчонки ходили. А сейчас что? Причепурится, намалюется, да лядки летит, прости господи. Светится вся, улыбается, от людей ей не стыдно. Каждую пятницу, когда тебя дома нет. Ты бы навёл порядок, а то весь подъезд уже судачит, – с жалостью закончила она обличительную речь.

Игорь не знал, что и думать. С одной стороны, Софья Васильевна была на редкость вредной и надоедливой, и посплетничать любила. С другой, если положить руку на сердце, редко придиралась совсем уж без повода. Да, всегда драматизировала причинённый ей вред, но маразмом не страдала.

В смятении он открыл дверь квартиры. Первое, на что упал его взгляд – новое пальто жены.

Странно. Во-первых, она обычно просила его съездить с ней в магазин, от чего он всегда отбрыкивался. А во-вторых, предпочитала куртки, удобные и немаркие.

А чего ещё он не заметил?

Лада была в прекрасном настроении. Игорь вдруг понял, что в последнее время с ней это бывало часто. Разглядывая жену, он спросил:

– Лад, а ты давно стрижку сменила?

– Всё-таки заметил, – кокетливо наклонила голову она, – да уж больше месяца. Внимательный ты мой.

Хоть Игорь и был непрошибаемо уверен в том, что ничего странного в его семье не происходит, слова соседки не давали спокойно отдохнуть, заставляя присматриваться к супруге и отмечать в ней небольшие изменения.

Но самой неприятной была мысль о том, что он-то по пятницам не всегда ведёт себя как святой. Так почему он так уверен, что Лада не занимается тем же самым?

– Что-то давно у нас девчонки не собиралась, – как бы невзначай заметил Игорь, не понимая, что ж он сразу-то не спросил, где она бывает в его отсутствие, вместо того чтобы строить невероятные теории.

– Да сколько можно, всё у нас и у нас, – как-то неестественно пожала плечами Лада. – Надоело посуду мыть, договорились, что теперь по очереди будем. Моя ещё не скоро.

Игорь напрягся ещё больше. На прошлый её день рождения он предлагал купить ей в подарок посудомойку, а жена отказалась – сказала, что ей нетрудно мыть посуду, а для денег найдётся другое применение.

Но устраивать сцену ревности из-за доноса соседки и отказа от посудомойки было глупо.

И в пятницу Игорь не пошёл в баню, а приехал домой, припарковавшись подальше от подъезда.

Лада вышла из дома в новом пальто и красивых сапогах на каблуке, села в такси.

Чувствуя себя последним идиотом, Игорь изо всех сил старался не отстать и не попасться.

Район, в который он приехал, оказался ему незнаком.

У Лады было три подружки, с которыми она встречалась по пятницам. И ни одна из них не жила на этой улице – он это точно знал, потому что хотя бы раз подвозил каждую.

«Это ещё ничего не значит, - успокоил себя Игорь, - люди иногда переезжают».

Но Лада зашла не в подъезд, а в дверь, ведущую в подвал. В этом доме подвальное помещение перестроили и сдавали в аренду. Судя по вывескам, сдавали всем подряд, и определить, куда делась его супруга, не представлялось возможным.

Но точно не пошла в гости к подруге.

«И что, – продолжал убеждать себя Игорь, - здесь чего только нет. Вон, и бар какой-то. Имеют же они право сходить туда, не всё же дома сидеть».

Повторив это объяснение себе несколько раз, поехал домой. Время тянулось мучительно долго. Сын и дочь обрадовались его неожиданному для пятницы присутствию дома, и жаждали общения, особенно дочь. Сын все-таки подросток, и куда больше был доволен тем, что не надо возиться весь вечер с сестрой.

В конечном итоге отвертеться от игры «в дурака» не получилось. Игорь рассеянно следил за игрой, постоянно ошибаясь и проигрывая.

В одиннадцать дверь открылась. Он обычно приходил из бани где-то на полчаса позже.

– Ты уже дома? – удивилась Лада. «Удивилась, но не обрадовалась» – отметил про себя Игорь.

– Да, баню на санитарный день закрыли, – неловко соврал он и покраснел. – А как вы посидели? У кого сегодня были?

– У Иринки, – отвела глаза Лада.

– Это которая на Ревпроспекте живёт?

– Ага. Чай будешь?

Игорь в ответ только кивнул. Совершенно не представляя, что ему теперь делать. Революционный проспект находился вообще на другом конце города от того места, где сегодня была его жена.

***

– Толик, что-то давно мы девчонок не приглашали, – ныл Витёк.

– Я сегодня Петьку вам привёл, мало, что ли? – отшучивался Толик. У него завелась весьма ревнивая пассия, и продолжать привычный ему фривольный образ жизни с ней пока не получалось. Но не рассказывать же об этом мужикам, в самом деле.

– Петька лучше всяких девчонок. Профессор, между прочим, кандидат наук. – Упомянутый Петька был скорее похож на школьного ботаника-переростка, чем на кандидата, и Витька этим аргументом было не остановить.

Игорь, уже три недели не решавшийся на разговор с женой, в глубине души был рад затишью. Куда проще чувствовать себя обманутым супругом и закатить скандал, когда совесть чиста довольно длинный промежуток времени.

– Не понимаю я тебя, Витёк, – вмешался Пашка, – ты же плакал, что семью хочешь, любовь большую и чистую. А ни с одной из тех кто тут был, больше двух раз не встретился. Взять хоть ту рыжую, Маринку – симпатичная, весёлая, разведенная, детей нет. Развивал бы тему. А ты всё юбки перебираешь… Хоть не ври тогда, что жениться хочешь.

– А при чём тут «юбки» и «жениться»? – вступился за Витька Толик. – Одно другому не мешает. Мужик по сути своей существо полигамное.

– А что бы ты сказал, если бы тебе рога наставили, полигамный ты наш? – неожиданно даже для себя взорвался Игорь. Душившая его ревность искала и не находила выхода, а сейчас ему ещё и казалось, что Толик отчасти виноват в его бедах. Если бы он не таскал баб в баню, его, Игоря, совесть была бы спокойна, и он давно бы вывел Ладку на чистую воду.

– Ну ты не сравнивай, – искренне возмутился Толик. – У баб оно всё по-другому. Самка должна принадлежать одному самцу. Природа, брат.

– Вообще-то, – вступил в разговор молчаливый Петька, - это не совсем верно. Животные действительно бывают и полигамны, и моногамны, но это зависит от вида, а не от пола.

– А ты откуда знаешь? – удивился Витька.

– Так я же зоолог, - Петька поправил очки, которые не снимал даже несмотря на то, что они всё время потели.

– И что там у животных? Только, пожалуйста, попроще, – внезапно заинтересовался Андрей.

– Ну вот возьмем, например, Macrone… кхм… гигантских буревестников. Потрясающие птицы! Могут прожить больше 50 лет, а пары – моногамны. Это притом, что такой буревестник за жизнь пролетает десятки тысяч километров. И всё равно возвращается к прежнему гнезду и партнёру. Про лебедей даже рассказывать не буду, это все и так знают. А вот взять, например, льва. Да, у него прайд из нескольких львиц, он полигамен. Но как только придёт более сильный лев, они будут спариваться с ним. И даже детей своих позволят убить. Очень забавно поведение макак. Самки могут спариться тайком от альфа-самца, пока тот спит или занят едой. И вернуться, делая вид, что ничего не произошло. А вот у антилоп…

– Хватит, мы поняли! – совсем взбесился Игорь. – Если самец полигамный, то и сам он с рогами ходит. Даже если лев. Что-то я напарился на сегодня.

Понимая, что ведёт себя странно, Игорь уже ничего не мог с собой поделать. Он взял такси и поехал туда, где в прошлый раз видел Ладу. Несмотря на то, что она могла быть где угодно. Он был настроен перевернуть вверх дном весь подвал того грёбаного дома, а если не найдет – продолжать поиски по всему городу. А потом… А потом и будет думать, что сказать.

***

В баре Лады не оказалось. Дальше в подвале располагалась контора, занимающаяся квестами, несколько помещений сдавалась под склады, а ещё был один массажный кабинет и танцевальная студия.

Склады, естественно, в это время были закрыты. Администратор квеста клялся, что такой клиентки у них никогда не было. Массажист с криками и матами выгнал Игоря, но тот успел заметить, что на столе лежал мужчина, а не его жена.

Сжимая в руках телефон и раздумывая, что сказать Ладе, он всё же заглянул в последнее помещение.

И замер.

Она была такая красивая. Раскованная, счастливая, раскрасневшаяся. И одна.

Нет, конечно там был и тренер, и другие женщины. Но не было того, чем он так изводил себя все эти три недели. С его плеч свалилась вся тяжесть мира, от облегчения хотелось заплакать.

«Пошли они на хер. И Толик с его гнилой философией, и мужики со своей баней, и профессор этот козлиный. Предложу Ладке вместе на танцы ходить. Господи, хорошо-то как…»

Не дожидаясь конца занятия, чтобы не попасть в глупое положение – он же вообще по идее не должен был знать, где она, уехал домой.

В оставшееся время до приезда жены с удовольствием поиграл в карты с детьми, от души насмеявшись над попытками сына мухлевать. Уложил дочку и почитал ей сказку, чего не делал уже года четыре.

И ждал Ладу на кухне, сам заварил чай. Её любимый, зеленый с мятой.

Хлопнула входная дверь.

«Как я не заметил, она же не только причёску сменила, но и похудела сильно» – подумал Игорь, не сразу обратив внимание, что Лада ведёт себя странно.

– Ты уже дома? – бесцветным голосом сказала она.

– Да. А как посидели с девчонками? – прищурившись, спросил Игорь.

– Никак, – всё так же отстранённо ответила Лада, – я уже месяца два как вместо посиделок на танцы хожу. Хотела тебе сюрприз сделать.

Игорь опешил. Как-то не так ему виделось разоблачение её тайны.

– Игорь, а ты не знаешь, что за интересную фотографию мне Ира прислала? – и жена сунула ему под нос телефон.

На экране красовалась их компания. Он, Толик, Витёк, Андрей и Пашка. А ещё четыре девицы. Пятая, по всей видимости, снимала.

Игорь мог поклясться, что их никто и никогда не фотографировал, однако же не верить своим глазам не получалось. А ещё фото было сделано уже после того, как они навещали приватные комнатки, что было понятно по местами съехавшим с грудей простынкам, широким улыбкам и фривольным позам.

– Ты не мог бы мне рассказать, почему эта стерва к тебе так прижимается? – ткнула Лада на Сонечку. Игорь знал, почему. Но объяснить это сейчас было очень, очень трудно…

Она долго крутилась у зеркала, всё время что-то поправляя или переделывая. Переодевалась вообще раза три. Последний вариант вызвал массу эмоций и сомнений. Очевидно, что это платье ей идёт. Но не слишком ли оно короткое?

«Живём один раз!» - был последний аргумент.

«Помада нужна чуть поярче. И украшения теперь совсем не подходят…»

Если вы не знаете, что делает женщина два часа у зеркала – вы просто никогда не пробовали сменить оттенок теней при уже полностью наложенном макияже.

Наконец, всё было сделано. Довольно улыбнувшись, Она покружилась у зеркала, осматривая результат своих усилий. Сердце забилось быстрее: а оценит ли Он? Да конечно оценит! Подмигнув напоследок отражению, Она надела красивые туфли на каблуке и поспешила на свидание.

- Здравствуй, солнышко! – улыбнулся Он, и поцеловал её. – Ты так прекрасна! Я решил немного поменять планы. Ты же не против, если мы сходим в ресторан, про который ты говорила на прошлой неделе?

Она обрадованно кивнула. Пётр Васильевич всегда внимательно относился к её словам, и старался выполнять все её желания и прихоти.

А вот родные и друзья не разделяли её восторгов.

«Да его на том свете с фонарями ищут, а он всё туда же, в женихи набивается!»

«В его годы о душе пора подумать, а он… Что люди скажут?»

«От всех соседей теперь стыдно… Вы бы хоть в нашем районе вместе не появлялись…»

«Вот что деньги с людьми делают. Ему уже правнуков скоро ждать, а он всё по ресторанам…»

Но какая разница, если она была влюблена?

Кто вообще сказал, что только молодые мужчины годятся для романтики и страсти? Она вспомнила свой опыт. Измены. Равнодушие. Да многие ли способны заметить, что она сегодня сделала маникюр другого цвета, или надела новое платье? А вот Пётр Васильевич всегда замечал.

Еда и атмосфера в ресторане были прекрасные. Выпив вина, Она смеялась, совершенно не сдерживая себя. В какой-то момент Пётр Васильевич наклонился к её ушку и прошептал:

- Анечка… я давно хотел спросить, но не решался… Может, сегодня поедем ко мне?

Яркий румянец выступил на её щеках. Так далеко они ещё не заходили. Но глубоко в душе она понимала, что всё к этому идёт. Аня перехватила взгляд из-за соседнего столика: осуждающий и чуть презрительный.

Ну и пусть!

Она, честно сказать, никогда не думала, что окажется в такой ситуации. Воспитание заставляло обращать внимание на то, что думают и говорят люди. Но сейчас ей было решительно наплевать!

Собравшись с духом, она улыбнулась и сказала: «Да».

Петр Васильевич довольно откинулся на спинку стула – он явно с напряжением ждал ответа. Не сдерживая улыбки, заказал ещё бутылку дорогого вина.

- Аня, и ещё… я хотел бы сделать это сейчас, а не после…

Из кармана элегантного пиджака – а он всегда приходил на свидания исключительно в костюмах! – появилась изящная бархатная коробочка.

- Но… зачем же… ведь не было никакого праздника? – смутилась Аня

- Ты пришла, ты сейчас со мной. Разве этого недостаточно?

В коробочке оказался чудный золотой браслет. Аня сразу его надела, а Пётр Васильевич поцеловал ей руку.

Закончив ужин, пара пошла на выход. И залюбовалась отражением в зеркальной стене.

Он – высокий, стильный, сохранивший, вопреки возрасту, гордую осанку.

И Она – изящная, миниатюрная. В нежном голубом платье, короче обычного – не в пол, а всего лишь по щиколотку. С новой причёской и цветом волос, полностью скрывшим седину.

Анна Александровна и не думала, что через десять лет после выхода на пенсию, для одинокой вдовы возможно такое. А уж как возмущались её дети! Да и Пётр Васильевич, разменивая свою «трёшку» в центре на «однушку» в её спальном районе, делал это не в поисках соседки, а чтобы «доживать», а деньгами от размена при жизни помочь внукам. Но судьба распорядилась по-другому.

Внуки, кстати, сильно обиделись, что дед отдал им не всю сумму.

«Всё правильно сделал» - заключил Пётр Васильевич, посмотрев на себя и Анечку, помолодевших лет на двадцать.

– И если мы не заключимся к двадцатому, весь план полетит, весь! Срок поставки по проекту договора – шестьдесят дней от даты заявки. Без поставки мы не начнем работы, а простой оплатить будем обязаны… Юристы? А что юристы? Объясни ты им уже наконец, что пока они там запятые на бумажках разглядывают, у людей реальная работа горит! Реальная, а не штаны в офисе просиживать! Мне плевать, что у них еще три дня до конца срока визирования по регламенту, пусть они своим регламентом подотру…

– Ванечка… Ваня. Ваня, посмотри на меня, ещё же даже восьми нет. Может хоть поешь спокойно?

Тревожно-настойчивый голос жены прорвался сквозь красную пелену. Иван Федорович с трудом сфокусировал взгляд на супруге и коротко бросил в трубку:

– В общем ты понял. Уговаривай, угрожай, звони каждый час, но чтоб визу они свою поставили. И кто там следующий по списку? Им скажи, что согласование от юристов сегодня будет, пусть тоже свои замечания присылают побыстрее.

Яичница безнадежно остыла, застыв холодными склизкими соплями на тарелке. Ну почему он даже позавтракать не может нормально? Пролетарские корни давали о себе знать – больше всего на свете по утрам Иван Федорович любил чуть недожаренную глазунью, с удовольствием вымакивая горячую массу свежим черным хлебом. Этого себе нельзя позволить ни в одном ресторане – вдруг кто увидит. Такой человек как Иван Федорович имел все шансы наткнуться на кого-то знакомого практически где угодно. А тут – яичница с горбушкой… Стыдно. Не по статусу.

Да и дома спокойно не поешь. Начальник уговорил Ивана Федоровича возглавить еще два проекта, потому что коллеги «не тянут». А он что, лошадь? Но сумма обещанной премии заставила стиснуть зубы и согласиться. Ипотека на «трешку» в центре сама себя не закроет, а тут еще Лерка стонет что хочет ещё детей, и что годы её идут… Того гляди уже и эта квартира станет тесной.

Лера тихонько сидела рядом. Странно. Обычно она уходила, если он начинал работу за завтраком. А тут почему-то осталась. Потупилась скромно, не иначе что-то от него надо. Иван Федорович тяжело вздохнул. Чувствовал, что им вертят, как хотят, но что с неё взять – женщины такие женщины…

– Ну?

Лера посмотрела с укором. Иван Федорович вздохнул ещё горше и поправился:

– Ты о чем-то хотела поговорить?

– Ванечка… Я тут недавно такой ролик хороший видела на ютубе… Женщина выступала, она уже много лет в хосписах работает… Интересно очень. Посмотрим? Пятнадцать минут всего.

Быстро глянув на дорогие часы на запястье, Иван Федорович кивнул. Согласиться было проще, чем спорить. Лерка очень любила всякие «развивающие видео» и прочую психологию, и, как могла, «обогащала его внутренний мир». Женщины…

«Страшно умирать, да? И смотреть на умирающих страшно. Меня часто спрашивают, а почему я пошла работать в хоспис? Смерть, боль, безысходность, страдание…»

«А она ничего так, знает, как начать», – подумал Иван Федорович. И даже минуты полторы послушал, но потом его мысли улетели обратно к рабочим делам. Три встречи в офисе, совещание, и ещё надо успеть на объект до вечера…

«А хотите знать, о чем жалеют умирающие? Жалеют почти все. Редкие счастливчики уходят спокойно, с улыбкой на губах. Другие же из последних сил пытаются рассказать, чего они не успели. Рассказать кому угодно, пусть даже медсестре, лишь бы послушала. За двадцать лет я составила рейтинг, о чем говорят чаще всего. И знаете что? Никто. НИ-КТО не жалеет о том, что он слишком мало работал…».

Иван Федорович перехватил взгляд супруги – она смотрела не на экран, а на него. Наивная. Она давно уже ему плешь проедает, что он – трудоголик, что так загонит себя…

Вот как объяснить домохозяйке, что такое работа? Что если ты выкладываешься на девяносто процентов вместо ста, зарплату получаешь вполовину меньше? Что ты либо сделал, либо нет, а «почти» не считается. И никто не похвалит и погладит по голове просто за что, что ты старался… И это не школа, никто не будет «тянуть тебя до аттестата», а уволить человека можно и одним днём без выходного пособия…

Глаза Лерки светились такой надеждой, что он не стал ругаться. Ну как ребенок, ей-богу. Ага, конечно, сейчас он проникнется выступлением какой-то блогерки и резко изменит свою жизнь. Женщины…

– Я постараюсь сегодня пораньше, – сказал Иван Фёдорович, целуя жену перед выходом. И на пару секунд он даже почти поверил себе.

***

– И этот придурок ещё собирается заявить, что это – производственная травма. Я его два часа уговаривал, и уж конечно ни о какой нормальной передаче дел и речи не шло. Да, я подумаю, как его потом уволить. Да, я знаю, что этому придурку нельзя говорить что он придурок… Пал Саныч, у меня правда всё под контролем. Да, сдвинемся немного, но не критично. А я ведь вам уже давно говорил, что не надо без моего ведома ставить мне людей в команду, тем более таких, кто даже по лестницам в офисе ходить не умеет… Да, нашёл время припомнить, а когда ещё?

– Ваня!

Обычно мелодичный, сейчас голос жены прозвучал сухо и отрывисто. Взгляд метал молнии, а указующий перст был неумолимо направлен в сторону двери актового зала.

Ну как она не понимает, что он и так совершил подвиг, приехав сюда?

Под конвоем Иван Федорович поплелся обратно. Больше детской самодеятельности он горячо ненавидел разве что самодеятельность взрослую.

Впрочем, вся разница состояла лишь в том, что детей было жалко. Мальчики-зайчики и девочки-цветочки кружили в неумелом танце, размахивая ручками в ребячье-кривоватой манере. Ножки не слушались, слова забывались, но присутствующие в зале неустанно умилялись, ища в разноцветной вакханалии родные мордашки. Иван Фёдорович с трудом отыскал дочку и немного обмяк на неудобном кресле. Впрочем, надолго его не хватило.

Может хоть теперь Лерка перестанет пилить его, что он совсем не интересуется детьми?.. Заметив, что супруга всецело поглощена действом на сцене, Иван Федорович осторожно достал телефон – пока его опять не отругали, он успеет ответить на пару писем…

***

– Ваня, ну в самом деле, разве я так много прошу. Пять лет мы никуда вместе не ездили! Пять! Машка всю зиму прогундосила, сопли ни на неделю не прекращались. А Павлик вообще ещё ни разу в жизни моря не видел!

– Лера, успокойся. Я море увидел впервые в тридцать лет, и ничего, живой. И вообще, я же не запрещаю – езжайте. Подбери только путёвку, я оплачу. Любую.

Напоровшись на обиженный взгляд супруги, Иван Федорович почувствовал укол совести.

Вот интересно, как у них, женщин, это получается? Он только что пообещал отправить её на море, но всё равно чувствует себя виноватым…

– Почему я при живом муже должна отдыхать как вдова?

– Ну возьми с собой маму. Можешь даже свою. Лер, ну мне правда надо работать! Там кроме меня никто вообще ни черта не соображает.

– В этом я даже не сомневаюсь. Но нам ты тоже нужен! Ваня, ну пожалуйста. Я очень тебя прошу, постарайся на этот раз поехать с нами. Ты уходишь рано, приходишь поздно, дети тебя почти не узнают!

Вот тут Лера была почти права. Павлик и правда его побаивался.

Но это ничего, со временем пройдёт. А Лере бы давно уже пора понять, что дети – это не только траты на пеленки и подгузники. Маша в этом году идёт в школу. Не успеешь оглянуться – нужны будут репетиторы, а потом плата за университет, да и квартиру бы неплохо каждому купить, хоть однушку… Он-то не понаслышке знает, каково это – начинать взрослую жизнь с абсолютного нуля… Но Лера из семьи интеллигентной, уверенный средний класс… она не знает, что такое носить до дыр заношенные ботинки, и голодать в общаге до стипендии. И если он постарается – то и дети его не узнают.

Маленькая ладошка осторожно коснулась его руки. Какие у неё тоненькие пальчики! И запястье узенькое-узенькое, двумя пальцами обхватить и ещё место останется.

Глядя в умоляющие карие глаза, Иван Федорович не увидел там новых упреков – только просьбу. И, сам того не желая, сказал:

– Я постараюсь.

Но на этот раз и правда постарался.

***

– Лера, где мой телефон?

– Зачем тебе? Ты же обещал, что не будешь в отпуске работать.

– Погоду хотел посмотреть, – буркнул Иван Фёдорович и отвернулся, уныло глядя на поплавок.

Черт, ему же всегда нравилась рыбалка. Он и представить не мог, что всего через несколько лет будет сходить с ума от скуки. Нет, ну правда, как можно так долго сидеть и ничего не делать? Проклятая рыба не клевала, и Иван Фёдорович изнывал.

– Вот, держи мой. Сейчас, досмотрю только.

Лера подвинулась к нему, доверчиво прижавшись теплым, нагретым жарким солнцем боком. Она смотрела видео со злосчастного утренника, который довел Ивана Фёдоровича почти до белого каления.

На удивление, в записи концерт не вызвал никакого негатива. Или всё дело в том, что сейчас Иван Федорович выспался?

И почему он тогда с таким трудом искал Машу? Вон же она, в цветке с немножко помятыми лепестками. И танцует лучше многих…

– Она такая красивая. И очень на тебя похожа. Вань, как думаешь, а если бы у нас были ещё дети – кто бы родился, мальчик или девочка?

Поплавок вдруг подал признаки жизни. Но Иван Фёдорович не обратил на него никакого внимания. Зато заметил вдруг, как мило и задорно завились от жары и влаги Леркины волосы.

В конце концов, двое или трое, такая ли уж большая разница?

***

– Да нормально всё, мне предложили ещё один департамент под крыло взять. Что отвечу? Честно – не знаю ещё. Там у них такая задница творится, что пока разберусь – на работе ночевать придётся. А у меня Лерка третьего только недавно родила… Знаешь, я тут вдруг понял, что совсем не помню Машку с Павликом младенцами и малышами. Ни как первое слово сказали, ни как ходить учились. Я тогда ещё больше работал, приходил – они уже спали, уходил – ещё спали… Ну да, не зря всё конечно – и должность есть, и зарплата. Только вот Лерке сказали, что рожать ей нельзя больше. Так что у меня это, считай, последний шанс всё увидеть. Да, мне тоже уже пора. Спасибо, что позвонил. Конечно, сходим, вот в ту же и пойдем, попаримся. Как закрыли? Шесть лет назад закрыли? Как время летит… Слушай, а сколько ж мы с тобой не виделись?... Погоди, вторая линия.

Иван Фёдорович с удивлением увидел надпись «мама» на экране. Мама звонила ему сама крайне редко, боясь невовремя побеспокоить, и Иван Фёдорович был ей бесконечно признателен за тактичность, хоть и забывал иногда набрать сам. И уж совсем редко мама звонила в рабочее время. Торопливо попрощавшись со старым приятелем, Иван Фёдорович принял вызов. После короткого разговора он долго смотрел в одну точку, а потом набрал Лере:

– Собирайся, на родину едем. Отец умер…

***

Кладбище с трудом уместило всех желающих попрощаться с Фёдором Ивановичем. И немудрено – трудоголизм Ивана Фёдоровича был унаследован именно от отца.

Вот правда Иван Фёдорович быстро понял, что работа должна приносить деньги, ещё в детстве. Случай, когда он при гостях спросил: «Папа, а почему ты так много работаешь, но у нас так мало денежек?», ему припоминали долгие годы.

Отец считал, что работать надо «чтобы людям в глаза не стыдно было смотреть». И вереницы этих людей всё шли и шли, обтекая старые и не очень могилки, теснясь в узких хаотичных проходах деревенского погоста.

Каждый считал своим долгом подойти к Ивану Фёдоровичу, выразить свои соболезнования и сказать, как много для них сделал его отец. Иван Фёдорович вздрагивал от каждого «Ваня», давно привыкший, что так его называет исключительно жена.

Серая от горя мать мужественно сжимала губы, не проронив ни слезинки. Дешёвая ткань черного платья дурно сидела на хрупких плечах, а Иван Фёдорович вдруг разозлился – он высылал маме денег каждый месяц, но отец не позволял их тратить.

«Не за тем ты, Ваня, гонишься, и не тем гордишься», – осуждающе качал он головой, когда Иван Фёдорович пытался хвастать ему своими успехами.

«Ну и что, спать спокойнее по ночам стало?» – подначивал, когда узнал что компания Ивана Федоровича провела сокращения. «Многих на улицу выгнал? Что? Не твоё решение? Ну-ну…»

«И в кого ты только пошёл. И я, и мать – приличные люди. Ох и мало я тебя порол… Таких как ты у нас «кулаками» называли…»

Смотреть на мёртвое лицо было тошно.

Иван Фёдорович не пил, не гулял от жены, завёл троих детей и достойно их обеспечивал, но отец всё равно был им недоволен, и теперь изменить уже ничего нельзя.

А ведь одобрения хотелось до дрожи. В детстве Иван Фёдорович отца почти не видел и откровенно побаивался. В школе безотчетный страх оформился во вполне конкретный. Непонятно только чего Иван Фёдорович опасался больше – ремня, или осуждающего, прожигающего до костей тяжёлого взгляда.

На поминках все смотрели на него и ждали, что он скажет речь. Но нужные слова так и не нашлись.

***

– Ты себя так точно угробишь!

В голосе Леры звенели слёзы. Их Иван Фёдорович не любил больше всего.

– Ты что, хочешь закончить как отец?

– Лера, не сравнивай. Отец за всю жизнь в больнице был только один раз – когда родился. А я за своим здоровьем слежу.

– Да? И сколько раз ты встречу со Львом Степановичем переносил? Записаться к врачу – это ещё не значит к нему сходить!

Иван Фёдорович прикусил язык, проглотив едва не сорвавшееся «откуда ты знаешь». Лилька сдала, кто ж ещё!

По всем законам здравого смысла супруга должна была его ревновать к молодой и хорошенькой секретарше. А они дружили. Дружили против него! Как так-то?

– Лера, я обязательно схожу ко Льву. Сейчас просто период очень… непростой. Много дел.

– У тебя всегда много дел! И полагать что их станет меньше – наивно.

Иван Фёдорович вдруг вскипел. Это она-то ему будет рассказывать о наивности? И учить жизни?

– Ну конечно, все вокруг знают, как и когда мне лучше работать! Кроме меня! Я же дурак, не понимаю ничего. Книжек умных не читаю, психологинь не смотрю. Только объясни мне, милая, если я зарабатывать перестану, кто будет оплачивать Пашкиных логопедов, Машкины кружки и Петин частный детский сад? А мамину сиделку? Или ты сама за свекровью ухаживать будешь? Только нам для этого всем табором к ней в деревню перебраться придётся, потому что сюда переезжать она отказывается! Да ты хоть представляешь, как тяжело и дорого было найти профессиональную сиделку, которая согласится в этот мухосранск поехать? С нормальным медицинским образованием, а не ту, которая считает, что может капельницы ставить потому что коровам на ферме антибиотики колола! Но сюда мама не едет – ей, видимо, тоже виднее, как правильно!

Леркины слёзы взбесили Ивана Фёдоровича ещё сильнее. Как это по-женски – заплакать, когда нет логических аргументов! Но потом он заметил во взгляде жены что-то странное и обернулся.

За его спиной стоял Петя. Он крепко прижимал к себе потрепанного плюшевого зайца, и смотрел на родителей полными страха мокрыми глазами. Но так и не заплакал – увидев, что попался, он сжался в комок, развернулся и убежал вглубь квартиры, топоча по полу маленькими босыми ножками.

– Ну что, доволен? Он так у нас никогда не заговорит. Зато врачи у него будут самые дорогие и элитные, это же главное, правда?

Упрёк жены подействовал как удар под дых. Глядя вслед Лере, Иван Фёдорович вдруг подумал: «а я ведь так и не увидел, как Петя учился ходить».

***

«Выгорание. Депрессии. Вот бич двадцать первого века! Ручной труд автоматизируется, новые изобретения появляются каждый год, но люди так и не стали работать меньше. Только на смену физической работе, которая естественным образом помогает утилизировать гормоны стресса, пришла другая – эмоционально выматывающая, выжигающая душу. Задайте себе вопрос, что есть у вас кроме работы? Хватает ли вам сил улыбаться близким по вечерам? Когда вы последний раз радовались голубому небу, первым листьям?

Пора признать неприятный факт – незаменимых нет. Через месяц на вашем месте будет работать кто-то ещё, а через год о вас забудут. Правильно ли вы расставляете приоритеты в своей жизни?»

Лерка уже давно не спрашивала его согласия посмотреть какую-нибудь лекцию. Просто молча включала, подавая ему завтрак. Иван Фёдорович пробовал ругаться, иногда убегал, не поев – но оба способа провалились. И злой, и голодный работал он плохо, да и голова кружилась. Приходилось молча терпеть.

Хотя сегодня он досмотрел видео до конца, сидя над опустевшей тарелкой. Не потому что было так уж интересно – просто на работу не хотелось совсем. Надо было начинать воплощать в жизнь вчерашние распоряжения начальника, а это казалось гораздо мучительнее очередного «вдохновляющего» ролика…

– Пал Саныч, неужели нет другого способа? Мы же только полгода назад закончили реорганизацию. Сократились почти на четверть, народ еле тянет и стонет. Многие работают за двоих. Как им сказать?

Глубокие морщины у рта начальника стали ещё заметнее, а под его глазами залегли синие тени. Он устало откинулся в кресле и как-то сник.

– Иван Фёдорович, не о том ты беспокоишься. Мы с тобой не один пуд соли вместе съели, и твоё мнение я очень ценю. Только ты пойми, ни ты ни я здесь не хозяева. Собственники – не благотворители, а инвесторы, и если мы не выйдем на нужные показатели по прибыльности, на своих креслах мы не усидим. Кризис на дворе, и улучшений не предвидится. Надо ужиматься.

Видя, как Иван Фёдорович собирается возражать, Павел Александрович раздраженно махнул рукой:

– Вот не надо мне рассказывать эти сказки про то, как все перерабатывают. Да, некоторые пашут и за себя, и за того парня. Вот таких оставляй. Но у нас полно тех, кого законно сократить нельзя было – всякие молодые мамаши, декретчицы, те, у кого со здоровьем проблемы или родители больные… Запроси в кадрах статистику – у кого сколько больничных, отпусков, отгулов. Не объявляй о сокращениях, попробуй сначала по-тихому сбросить балласт – по собственному, по соглашению сторон… а дальше разберёмся. Пойми, либо ты это сделаешь, либо те, кого возьмут на наше место. Всё, свободен.

Иван Фёдорович очень долго сидел над списком из отдела кадров. Многих упомянутых он знал лично.

«Но если все начнут увольнять людей, которые болеют, рожают детей или ухаживают за родителями, то где они будут работать? И к чему придёт общество, где нельзя болеть или рожать, потому что потом никуда не возьмут?»

С этим что-то надо было делать. Но от ощущения, как мало может сделать лично он, к горлу подкатила едкая горечь.

***

«Чтобы понять, не зря ли вы прожили свою жизнь, вспомните, о чем вы мечтали. Что вы хотели обязательно попробовать, чего добиться? И что из этого уже сделано?

Но я сейчас не говорю о том, что жизнь должна быть подчинена мечтам юности. Может ваша судьба повернула совсем в другую сторону, и это хорошо. И всё равно всё упирается в ваши воспоминания: чем вы гордитесь? Что делало вас счастливым? А о чём, напротив, вы будете сожалеть на смертном одре?»

Услышав в коридоре тихие шаги, Иван Фёдорович выключил видео. Сенсорный экран не отозвался сразу, заставив запаниковать – не хватало ещё, чтобы Лерка увидела что он сам такое смотрит. Участившееся сердцебиение отозвалось ноющей болью в груди – кажется, зря он не стал пить таблетки, которые ему прописал Лев Степанович. Но от них Иван Фёдорович чувствовал себя вялым и медленнее соображал, чего сейчас категорически не мог себе позволить – слишком уж тяжёлая ситуация на работе.

«Я обязательно начну их принимать – вот только разберусь с сокращениями... Может кого прикрыть получится, и место сохранить… Людей поддержать надо, а тем кто останется – помочь процессы заново отладить… И в отпуск я съезжу, и с Павликом и Петей – на рыбалку. Может и Машу возьму, если захочет. И в дельфинарий их свожу – Маша ещё с садика меня упрашивала… Ей уже в институт скоро, а я так и не собрался…»

– Ваня, – тихий голос жены обволакивал и успокаивал, – лето скоро кончится, может, съездим с детьми на природу? Я санаторий нашла хороший. Только надо обязательно в пятницу выезжать, а то в субботу мы пока по всем пробкам доедем – уже вечер будет, а в воскресенье утром обратно... У тебя получится завтра пораньше приехать, хотя бы не ночью?

– Я постараюсь.

Лера заснула. Уставшие за день глаза слезились, но Ивану Фёдоровичу не спалось. Внутри неприятно жгло. Постаравшись приладиться поудобнее, он прижал руку к груди и зачем-то вслух повторил:

«Я постараюсь».

– Следующий!

Дородная дама в бесформенном костюме и очках во внушительной оправе грозно зыркнула на мающихся в очереди людей.

Интеллигентного вида старичок втянул голову в плечи, и без того бледная девушка нервно сглотнула и выронила из дрожащих рук истерзанный скомканный платочек. Храбрящийся молодой человек подумал, что как только дама уйдёт, надо бы незаметно испариться. Ему вдруг показалось, что проблема, с которой он пришёл, не так уж и страшна. Куда страшнее, если за ним явится вот такая мадам.

Мужчина, который имел неосторожность быть следующим в очереди, почти не изменился в лице и лишь едва слышно выдохнул. Чуть раздражённо – от вида дамы, и облегчённо – от того, что вот-вот решит беспокоящий его вопрос.

Женщина решительно зашагала по коридору, не удосужившись обернуться и проверить, поспевает ли за ней клиент. Их путь закончился у обшарпанной дверки с надписью:

«№ 44. Каменюк Ульяна Васильевна, старший специалист».

Кабинет оказался под стать двери. Мебель, просящаяся то ли на чью-то дачу, то ли сразу на свалку, потрескавшаяся краска на стенах, парочка перегоревших лампочек в видавшем виды светильнике.

Ульяна Васильевна смело уселась в жалобно скрипнувшее под могучим весом кресло, кивком указав на хлипкий стул для посетителей. Резко и отрывисто произнесла одно слово:

– Ну!

Мысленно закатив глаза, посетитель протянул папку с личным делом и заполненное заявление. Сказать по правде, он уже давно отвык от таких убогих интерьеров и столь пренебрежительного обращения. Но увы – изменить судьбу можно было только в Канцелярии. Которая мало того, что была полностью некоммерческой структурой, так еще и крайне плохо финансировалась.

Государство и вовсе с радостью бы отказалось от Канцелярии – куда как удобнее, когда все граждане следуют предначертанной судьбе; но Конституция пока что всё ещё гарантировала каждому человеку право на перемены. Правда, в Конституции ничего не было сказано о том, что это право должно быть реализовано в виде качественно оказанных услуг – и чиновники сделали всё, чтобы граждане сами до последнего не хотели бы обращаться в подобное заведение. Например, нанимая таких вот очаровательных работниц.

Ульяна Васильевна изучала материалы дела, сдвинув очки на лоб.

«Интересно, – подумал посетитель, – читает она без очков, на клиентов смотрит поверх них… Такое ощущение, что они ей только для грозного вида».

Словно подтверждая его мысли, специалистка снова водрузила чудовищного вида аксессуар себе на кончик носа, одарила мужчину долгим и мрачным взглядом поверх толстой оправы, после чего откинулась на спинку многострадального кресла и сказала:

– Ну и?

Мужчина уже было открыл рот для язвительной отповеди в духе «там же все подробно написано, я что, зря ваше заявление семь раз переделывал?», но вспомнил вдруг, что в Канцелярии имеют право отказать клиенту в оказании услуг за «поведение, отклоняющееся от нормального». Причём, насколько он слышал, трактовали здесь эту нечёткую формулировку весьма свободно, и использовали часто.

– Меня зовут Краснов Пётр Валерьевич. Я – топ-менеджер крупной компании. Вхожу в совет директоров. Женат, двое детей. Хочу изменить свою судьбу.

– А я тут причём? – нелюбезно ответила Ульяна Васильевна. – И чего только таким как вы не хватает-то, а? Я ещё могу понять, когда бедные и больные приходят. А ты-то – взрослый мужик, при деньгах. Чё тебе надо ещё? Для вас даже слово отдельное придумали, как его там… даун… даун… Дауншифтеры, вот. Иди и увольняйся, я тебе зачем?

Пётр Валерьевич, правый глаз которого отчётливо дёргался на каждом «дауне», вопреки ожиданиям, не стал скандалить. Он вдруг ссутулился, съёжился как сдутый воздушный шар, очень устало посмотрел на возмущённую специалистку, и ответил:

– Вы же знаете, что это бесполезно. Я уже трижды пробовал. Но куда бы я не пошёл работать, меня замечают, нагружают сверхобязанностями, потом повышают, и так несколько раз… У меня на роду написано быть начальником. А я больше не могу. Вам может кажется, что это очень здорово – руководить. А я вот что скажу: у меня давно уже всё есть, кроме покоя.

Знаете, каково это, быть топ-менеджером? Спать по 4 часа в сутки, работать по 12-14. С телефоном нельзя расставаться даже в туалете, не то что в отпуске. Большинство людей тебя ненавидит, боится или завидует. Особенно когда увидят в годовых отчётах размер премии. А я уже не помню, когда последний раз в руках книжку с детективом или фантастикой держал, а не бизнес-литературу. Когда по радио слушал что-то кроме новостей. Всё время надо быть в курсе всего, на всё реагировать…

Вот вы думаете легко подписать документ на сокращение 1000 человек? И идти потом по зданию, встречаясь с ними взглядом? А журналистам с уверенным видом доказывать, какое правильное это было решение для компании… Да что я вам рассказываю, откуда вам знать…

Я ведь и совсем не работать пытался. Так глазом моргнуть не успел, как меня сначала главой совета дома назначили, потом в районную администрацию потянули… И ведь каждый раз всё так поворачивается, что нельзя отказаться. Судьбу-то не обманешь… Не могу так больше. Устал. У меня по плану через 10 лет инфаркт на рабочем месте. А я не хочу. Сделайте что-то с этим, я вас от всей души прошу!

К концу своей исповеди Пётр Валерьевич совсем слился с шатким стульчиком, растеряв всю уверенность и импозантность. Ульяна Васильевна тяжело вдохнула, ещё раз глянула на клиента поверх своих очков, но он лишь жалобно смотрел в ответ, ожидая решения.

– Ну ладно, посмотрим, что у нас тут есть…

Она открыла ящик стола, вытащила несколько зелёных папок, бегло пролистала их и сказала:

– Учтите, вам будет предложено только три варианта с другими опциями по карьере. Откажетесь – пеняйте на себя.

Вариант номер один – безработный. Жена от вас уйдёт, отсудив почти все деньги. Дети общаться будут, но уже после того как повзрослеют. Зато спокойно доживёте до глубокой старости, выращивая огурчики на участке, доставшемся в наследство.

Второй вариант: вас со скандалом выгоняют из совета директоров по подозрению в махинациях. Репутация загублена, коллеги и партнёры отворачиваются, но уволить не могут за недоказанностью. Что тут ещё… перевод в дальний филиал начальником сектора, живёте вполне безбедно, семья остаётся с вами, но через двадцать лет кончаете жизнь самоубийством от ощущения несправедливости и от тоски.

Пётр Валерьевич ошеломлённо смотрел на невозмутимую Ульяну Васильевну.

– А… есть вариант при котором я спокойно увольняюсь и живу остаток жизни на накопленные средства?

– Мужчина, – суровый тон усилил эффект очередного убийственного взгляда, – нельзя пользоваться благами судьбы, от которой вы желаете отказаться. За всё нужно платить. Вот будь у вас карма положительная – часть негативных эффектов можно было бы и списать. А карма у вас самая обычная. Так что либо принимаете новую судьбу в том виде, как она записана, либо прекратите тут ныть и тратить моё время! Будете третий вариант рассматривать?

Несчастный Пётр Валерьевич только кивнул.

– Увольняетесь с работы, получив прекрасные отступные. На радостях едете с женой в кругосветное путешествие, оставив детей на бабушку. На лайнере в Карибском море получаете зависимость от азартных игр и алкоголя, продолжаете пить и играть ещё два года, пока не проматываете все деньги. Потом лечитесь, и после реабилитации устраиваетесь мелким начальником в средней руки контору, и спокойно живёте еще двадцать пять лет. Правда, периодически уходя в запои, но не очень продолжительные. Умираете в своей постели от болезни печени. Семья вас терпит и не бросает.

Вообще-то, Пётр Валерьевич не пил. Совсем. Но ни секунды не сомневался, что выбери он такую судьбу, то противиться не сможет – ему ли не знать силу неодолимого рока.

– Ну так что? Безработный, неудачник или алкоголик?

От таких хлёстких определений мужчина вздрогнул.

Может лучше оставить всё как есть?

Из кармана дорогого пиджака появился смартфон последний модели. С момента, как Пётр Валерьевич появился в Канцелярии, он не ответил ни на один звонок. Телефон любезно подсказал, что за последние два часа ему пытались дозвониться 24 раза, а количество входящих сообщений в трех разных мессенджерах превышает сто штук.

«Да пошло оно всё», подумал Пётр Валерьевич, чувствуя, как от раздражения покалывает сердце.

– Оформляйте алкоголика. Всегда хотел увидеть Карибское море, а в отпуске уже пятнадцать лет не был.

Дальше дело пошло на удивление быстро. Ульяна Васильевна без лишних взглядов и вздохов споро заполнила все нужные документы, извлекла из большого сейфа чудно́го вида светящуюся печать, и твёрдой рукой поставила отметку поверх подписи клиента.

–И всё? – нерешительно спросил Пётр Валерьевич, – я ничего не чувствую.

– Так вам замену судьбы сделали, а не обрезание. Идите уже, увольняйтесь. А мне работать надо.

Несмотря на грубые слова, тон был уже скорее ворчливый, чем холодный. Всё еще не веря в произошедшее, Пётр Валерьевич выпрямился, схватил документы и направился к выходу.

Ульяна Васильевна вздохнула, с тоской посмотрела на сиротливо лежащие на тумбочке печеньки и банку растворимого кофе. Но увы, до дневной нормы нужно принять ещё четверых, а времени осталось совсем мало.

Как она ни старалась произвести угрожающее впечатление, люди всё равно раз за разом многословно изливали ей душу, да и от замены не отказывались. А у неё вообще-то нормированное время приёма… И план по отказам… Не выполнишь – и премии лишат, и карму загубишь.

Снова вздохнув, она нацепила очки с простыми стёклами без диоптрий и пошла за новым клиентом.

Молодой человек уже ретировался, деда забрал кто-то из коллег. Зато нервная девушка была всё ещё на месте.

Быстрая прогулка по коридорам, кабинет…

– Татьяна, а вас-то что не устраивает? Вы через пять лет замуж выходите за бизнесмена. Двое детей, домохозяйка, шестеро внуков. Родители выбрали вам чудесную судьбу. Вы зачем сюда пришли?

– П-понимаете… – запинаясь, промямлила девушка, – у меня в судьбе несчастная любовь… И она… и я… а он…

Так и не сумев чётко сформулировать мысль, девушка залилась слезами. Ульяна Васильевна внутренне застонала – дело обещало затянуться надолго. Она бегло пролистала папку клиентки. Ну, так и есть – карма у девчонки самая обыкновенная, без бонусов. За успешное замужество и безоблачную семейную жизнь ей нужно пройти через тяжёлый роман с начинающим актёром, и сейчас она в самой середине истории. Измены, расставания, воссоединения, снова измены…

– Татьяна. Прекратите реветь, а не то я вас выгоню.

Девушка испуганно икнула, но послушно замолчала.

– Вы чего от меня хотите?

– С..судьбу. Новую. Где мы вместе. Можно?

Ульяна Васильевна открыла ящик и достала папки. У неё каждый раз мурашки бегали от того, как этот гадкий стол подбрасывает ей нужные дела. Нет, это удобно конечно, но всё равно как-то жутко. Да и ремонта в кабинете ей не видать – говорят, последний завод по производству магической мебели закрыли, так что сидеть ей за этим дьявольским столом до скончания века.

Материалы папок сообщали, что варианты связать свою судьбу с актёром у девушки были, но довольно безрадостные.

Можно остаться с ним до конца жизни, но при этом он потребует сделать аборт, а Татьяна навсегда останется бесплодной. Есть вариант завести с ним пару чудесных детишек, но когда ей исполнится сорок, он уйдёт к другой.

И ещё вариант где она ради него ругается со своей семьей, а потом колесит с ним по всей стране, пропускает болезнь и похороны матери и до конца жизни ненавидит себя за это.

Ульяна Васильевна подняла глаза и посмотрела на Татьяну. Невинный взгляд, дрожащие губы, трогательные вьющиеся волосы.

«Дааа… а родители-то для тебя получше долю выбрали».

Чуть подумав, Ульяна Васильевна твёрдо решила: испортить жизнь она Татьяне не даст. Да и по отказам план делать надо

И принялась орать.

От неожиданности девушка подпрыгнула. Потом разревелась, а еще через семь минут морального давления и изощрённых оскорблений быстро подписала бланк отказа, лишь бы скорее покинуть кабинет.

А специалистка устало откинулась на спинку кресла, чувствуя, как у неё подскочило давление.

«Доведут они меня …»

Остаток дня прошёл спокойнее. Она быстро оформила замену судьбы великого спортсмена на плотника, который умрёт не в сорок пять лет в одиночестве и забвении, а в семьдесят пять в окружении семьи; судьбу певицы поменяла на воспитателя детского сада…

«Ох уж эти родители, – думала она каждый раз. – Навыбирают всякой ерунды, а дети потом мучаются. Лишь бы известным и богатым был, а то что умрёт от передоза – «зато жизнь будет яркая»... Разве в этом счастье?».

Последним клиентом был упёртый сантехник. Его она отправила покорять космос и героически погибнуть при выполнении миссии.

Без четверти шесть Ульяна Васильевна выдохнула: она всё-таки успела выполнить норму. Теперь отчёты – и домой. И наконец-то можно сбегать в туалет…

Из зеркала на неё смотрела усталая баба неопределённого возраста и размера. По которой явно видно, что все свои неудачи она обильно сдабривает чем-то вкусным, и преимущественно – на ночь глядя. Стараясь не встречаться с ней взглядом, Ульяна Васильевна быстро помыла руки и вернулась в кабинет.

Всё же не удержалась, и достала изрядно потёртые бирюзовые папки.

Одна предлагала ей похудеть на тридцать килограмм, завести интрижку с женатым мужчиной, и ближайшие лет десять то порхать от любви, то сгорать от ненависти.

Вторая папка давала возможность усыновить двоих детей, брата и сестру. Брат станет ученым, и до самой её смерти будет называть «мамой», нежно любить и заботиться. А вот сестра станет проституткой, уверенной, что виновата в этом её приемная мать.

Третья обещала унылое замужество с нелюбимым мужчиной. Зато без взлетов и падений…

Мама Ульяны Васильевны, когда пришло её время выбрать судьбу для дочери, пожелала той стабильную работу и независимость. Не особо вникая в то, что независимость идёт в комплекте с невыносимым одиночеством….

За окном темнело. Отчёты ждали.

Была, правда, ещё одна папка, в которую Ульяна Васильевна заглядывала только во время особо острых приступов меланхолии.

В ней сиротливо ютилась всего одна бумажка с пустым бланком заявления.

Никто из клиентов Канцелярии никогда не просил этот бланк. За невостребованностью, информация о такой опции почти совсем забылась, и только служащие со стажем знали: можно вовсе отказаться от предначертанной судьбы.

Тогда человек будет волен сам распоряжаться собой. Вот только и сам отвечать за все свои решения.

Иногда Ульяна Васильевна мечтала, каково это могло бы быть. И даже доставала бланк заявления, и брала ручку…

Вот только…. не знать даже дату своей смерти? Это же просто ужасно. Она и дорогу-то будет бояться перейти… Нет, это какая-то фантастика. Не может нормальный человек жить в такой неопределённости и не сойти с ума.

А если все её решения приведут к участи гораздо более одинокой, чем сейчас? У неё хотя бы работа есть. И возможность в любой момент получить другую судьбу. Да и карма потихоньку растёт… Еще лет пять, и можно будет исправить новый сценарий на более приятный.

«К чёрту эти авантюры» – подумала Ульяна Васильевна, убрала отказную поглубже в ящик, и принялась за отчёты.

Жанна

– Жанна, я ведь уже объяснял вам, как делать гиперссылки…

Молодая женщина опустила глаза:

– Лев Петрович, я помнила, помнила, а потом забыла… Вы не могли бы объяснить ещё раз?

Не дожидаясь ответа, Жанна подошла ближе и наклонилась к монитору. Пышная грудь как бы невзначай замаячила аккурат на уровне глаз Льва Петровича. А когда он начал объяснять и показывать, Жанна незаметно отвернула чуть вбок фотографию жены и детей начальника.

Жена – не стена. Если очень постараться, можно и подвинуть.

***

Она внимательно перечитала отчет.

Ошибки делать легко, только когда они глупые.

А если сдать всё вовремя и без косяков, то она и слова в ответ не дождется. Ошибёшься слишком грубо – будешь стоять и молчать, пока на тебя орут. В этом весь Лев Петрович: скор на расправу, скуп на похвалу. Чего ей стоило втереться к нему в доверие и сделать так, чтобы он обучал её лично! И с каждым разом становилось всё труднее находить поводы для приватных уроков… А количество незначительных помарок, которые можно допустить в типовых документах, вообще-то, ограничено! Да и больше двух раз одно и то же Лев объяснять не станет…

Когда он уже обратит внимание на её намеки?

Жанна вздохнула, взяла косметичку и подошла к зеркалу. Не красавица, чего уж тут греха таить. Нос длинноват, лоб широковат, губы недостаточно полные… Да и с волосами последний мастер намудрил так, что лучше бы совсем ничего не трогал… Нет, оно, конечно, понятно, что по цене дешевой стрижки мало где можно получить хорошую, но что поделать, если на нормальный салон денег не хватает?

Жанна часто думала, за что она примется в первую очередь, когда её план сработает. И никак не могла определиться: губы, или всё-таки нос? Хотя, если всё пойдет как надо, и выбирать не придётся.

И будет она выглядеть, как принцесса из сказки. И жизнь будет сказочная. А не это вот всё…

За стенкой что-то грохнуло, следом донёсся собачий визг и женские крики. Мужской бас перекрыл вакханалию, грубо и безыскусно перемежая речь нецензурной бранью.

Жанна поморщилась и посмотрела на часы. Скоро всё должно кончиться, если только Вероника не опоздает.

Вероника – собачий мозгоправ. Хотя скажи ей такое в лицо – оскорбится. Наверняка её профессия называется как-то по-другому.

Звякнула разбитая чашка. Или тарелка? Жанна не очень поняла. Как не понимала, почему хозяйка с маниакальным упорством предпочитает швырять посуду именно в эту стенку.

Когда Жанна приходила на осмотр этой комнаты, она и подумать не могла, что такая благообразная с виду семейная пара окажется столь невыносимыми хозяевами и соседями. Хотя на самом деле можно было и догадаться – не просто же так комната сдавалась дешевле, чем остальные…

Скачав отчет на флешку и наведя на несовершенном лице подобие красоты, Жанна поспешила на работу. В дверях она столкнулась с Вероникой и вежливо поздоровалась.

Хотя если бы кто-то спросил Жанну – психолог нужен был не несчастной собаке, а её ненормальным хозяевам.

***

– Жанна, а вы никогда не думали, что работать – это не ваше?

Мигом растеряв всю кокетливость, Жанна резко выпрямилась и побледнела

.

– Вы постоянно ошибаетесь, причем порой – в одном и том же. Забываете, чему вас учили. С таким трудом осваиваете программы. Я ни одному сотруднику не уделял столько времени, как вам, но иногда мне кажется, что всё это зря.

– Лев Петрович… – начала Жанна, но замолчала. Мысли лихорадочно метались и нужные слова никак не приходили. Черт, черт! Она все-таки переборщила. Ей нужно было, чтобы начальник её опекал, а не чтоб он её уволил! Господи, неужели всё опять по новой? Поиск работы, долги, безысходность, новый сморчок, которому надо заглядывать в рот и ловить каждое слово, в надежде, что он решит все твои проблемы… Неужели у нее никогда не получится?

– Я знаю, что вы хотите сказать, – Лев Петрович досадливо махнул рукой, – но послушайте… я руковожу людьми уже больше двадцати лет. И эта фирма – не единственный мой бизнес.

Жанна в отчаянии закусила губу. Да конечно, старый пень, она всё это знает! Просто так, что ли, носит эти адски неудобные лифчики с пушапом и машет у него перед лицом своей единственной гордостью? Из любви к морщинам и проседи в волосах?

– Я всегда довольно быстро определяю, кто на что способен. И вы девушка вовсе не глупая. Просто… как-то не стараетесь. Мне кажется, что вы здесь не на своем месте. И увольнение – лучший выход для вас, шанс найти себя.

Жанна не сдержалась. На глаза навернулись слезы. Совершенно не обращая на это внимания, Лев Петрович продолжил:

– Но я не буду настаивать. Не могу сказать, что здесь работают поголовно только те, кто достоин этой работы больше вас. С хорошими кадрами всегда была напряженка, уж поверьте моему опыту. Я дам вам наставника – мне уже давно пора переключить внимание на проект в другой фирме, я тут уже подзадержался. Хотя… тому была причина, – Лев Петрович выразительно посмотрел на Жанну, но она этого не заметила – перед глазами все плыло из-за предательских слёз, которые никак не получалось сморгнуть. – Но есть и другой вариант. Мне кажется, вы обладаете… иными талантами. Но сейчас я не могу оценить их в должной мере. Если же нас перестанут связывать отношения делового характера… В общем, подумайте. Завтра утром я буду ждать вашего решения. Если захотите подробнее обсудить ситуацию, можете позвонить мне вот на этот номер. Можете идти.

Начальник всунул клочок бумаги с незнакомым номером в руки оторопевшей Жанне. Мягко подтолкнул к выходу из кабинета, напоследок крепко и недвусмысленно ухватив её за ягодицу.

Застыв столбом у порога закрывшейся двери, Жанна несколько секунд переваривала услышанное. Её не уволили. Ей предложили уволиться, чтобы… Чтобы что? Неужели наконец получилось?

Жанна сделала несколько глубоких вдохов. Поморщилась, поправила неудобно съехавшую косточку лифчика.

Последний жест Льва Петровича не оставлял сомнений – да, она скоро получит то, чего хотела. Но, черт побери, почему нельзя было сказать нормально?..

***

Аня

– Аня! А-а-а-а-ня! Аню-уууууу-та!

– Господи, да ответь ты ему уже, а, – оторвавшись от учебников, Стася нахмурилась, – сейчас еще и соседи ругаться начнут.

– Если я ему отвечу, он меня гулять утащит, а мне готовиться надо. – Аня лукавила. Все мысли об учебе у нее выветрились, как только Димка появился под окном.

– Ну так прогони его!

– Эх, Стаська… как же я его прогоню… Ничего-то ты не понимаешь.

Стася закатила глаза. Ну да, куда уж ей. И зачем она только согласилась готовиться к экзамену вместе… Не зря всё-таки у Аньки столько троек. Хоть она и ноет, что преподаватели к ней несправедливы, а всё-ж таки занимайся бы она и половину того времени, что тратит на гулянки, оценки у неё были бы совсем другие.

– Это ты не понимаешь. Экзамен через два дня. Кому мы в Москве нужны будем, с тройками? Там и своих таких полно.

Аня промолчала. Они со Стасей давно обсуждали, как поступят в университет и уедут в Москву. Будут вместе жить в общежитии и покорять столицу, но… Как сказать подруге, что мечты немного изменились? Если Димка решится – а Аня была твердо уверена, что решится! – она никуда не поедет. Не нужна ей никакая Москва.

– АААААА-НЯ!

Последний слог эхом отскочил от стен панельных домов. Не выдержав, кто-то из соседей с грохотом распахнул окно и принялся доходчиво объяснять Димке, в чем конкретно он не прав. Обороты с обеих сторон были такими ёмкими и забористыми, что подруги какое-то время молча слушали.

– Ань, Димка-то по ходу датый… Может не пойдешь?

Аня пожала плечами. Подумаешь.

Сколько она себя помнила, её папа всегда выпивал по пятницам. А иногда и чаще. Но маленькой Ане это ничуть не мешало. Она со временем даже полюбила этот запах от отца, потому что пьяненький папа был всегда очень добрый. Читал ей книжки, смешно ошибаясь, часто обнимал и щекотал, и называл «красавицей». Трезвым же на неё внимания он почти не обращал.

Димка, выпив, тоже становился добрее. И разговорчивее. Часто рассуждал о том, как они будут жить, когда Аня закончит учебу в колледже. И всё, что он говорил, Ане очень нравилось…

Ссора за окном набирала обороты.

– Стась, ты же шпорами потом поделишься ведь? Надо его оттуда увести, пока не случилось чего.

Подруга только вздохнула.

Конечно, она поделится. А зачем ещё нужны друзья?

***

Глядя на сосредоточенную, но радостную подругу, Аня молча теребила в руках новенький диплом.

– Надо будет ещё одну копию паспорта взять. На всякий случай… Блин, так жалко, что твой папа нас отвезти не смог! Ну ничего… Две пересадки, а потом электричка... Если в шесть утра выехать, то в оба места успеем податься… Главное не заблудиться там нигде… Ань, а у тебя всё уже готово? Хочешь, я тебе со сборами помогу? Я список составила, какие документы и сколько копий нужно.

Ну вот. Дальше откладывать некуда.

– Стася… я не поеду.

Подруга оторвалась от бумаг, с трудом сфокусировалась на Ане.

– Не сможешь? Ну как так, мы же именно на четверг договаривались? Случилось что-то?

– Нет… ты не поняла. Я не в четверг не могу. Я вообще никуда не поеду. Не буду поступать, я… замуж выхожу. Ты же придешь ко мне на свадьбу?

На лице Стаси промелькнули и сменили друг друга все те выражения, каких Аня и ждала – удивление, обида, потом – понимание. Вот только она все-таки надеялась, что в конце подруга сможет за неё порадоваться, но радости видно не было.

– Ань… ты прям точно уверена, что правильно поступаешь? Димка, он…

Аня вспыхнула.

– Он – что?

Стася лихорадочно перебирала в уме слова. Как сказать, что думаешь, но не обидеть подругу?..

– Ну… Мне кажется… не очень надежный, – неловко закончила она. Аня громко фыркнула.

– Да ты просто мне завидуешь.

– Я?!

– Да. У тебя-то нет никого, только твои учебники. И хоть ты и симпатичнее, а Димка всё же выбрал меня!

Стася раскрыла было рот, чтобы сказать, что такого счастья как Димка ей и даром не надо, но вовремя сдержалась. Ни к чему ругаться. Сказать по правде, она давно уже поняла, чем всё закончится. И хоть Аня и сдала-таки с горем пополам все экзамены, вступительные ей с таким настроем не пройти.

– Не выдумывай. Когда вы женитесь?

– В сентябре.

Стася промолчала. Она сильно сомневалась, что в сентябре у нее получится вернуться в родной город, но с ходу обижать подругу не хотелось.

Жаль, что не получилось уехать вместе. Ну по крайней мере, мечтать вдвоем было веселее.

***

Хоть сумка и оттягивала руки, Аня летела над дорогой, едва касаясь асфальта. В честь юбилея конторы начальник расщедрился и отпустил всех аж на два часа раньше! Значит, к Диминому приходу Аня успеет приготовить что-то вкусное.

Хотелось бы, чтобы этим ужином они отпраздновали добрые вести. А если Димке опять отказали, плотная еда будет кстати для поднятия настроения.

Вот почему молодым работникам так тяжело устроиться? Мало того, что пахать за копейки, так и то сколько порогов обобьешь, чтобы просто взяли… Хорошо хоть ей, Ане, повезло. Но её зарплаты едва хватало на продукты и коммуналку, благо что со съемом жилья пока помогали родители.

Уволившись с предыдущей работы почти сразу после свадьбы, Димка уже три месяца перебивался случайными шабашками.

Ну ничего. Всё обязательно наладится. А как чуть-чуть подкопят денег, возьмут ипотеку… И у Ани непременно будет светлая и просторная кухня. Безо всяких тараканов…

Аня поставила сумки на грязненький пол, мысленно обругав соседей. Топчут как стадо слонов, а как помыть общую территорию – так от них не дождешься, и никакие уговоры не помогают. Придется опять самой. Не таскать же всё это в квартиру…

Она заметила их сразу.

Они выделялись на потертом коврике, как летающая тарелка на Красной площади. Блестящие, чужеродные, неприлично дорогие, пара белых сапожек на высоких каблуках попали в прихожую не иначе как из космоса. Как ещё они могли оставаться такими чистыми, несмотря на мерзлую солёную слякоть, было решительно непонятно.

Еще непонятнее было только откуда они взялись.

Увидев рядом с ними Димкины ботинки, Аня нахмурилась. Он не должен быть дома так рано…

Сердце сжалось, а нехорошее предчувствие захлестнуло как цунами: быстро, безжалостно и целиком. Аня даже не разулась, сразу пройдя в спальню.

Пахло чужими духами. Сладкий аромат перемешался с запахами алкоголя и пота. И даже если бы Аня вдруг ослепла, она бы точно поняла что здесь происходит, потому что еще в комнате отчетливо пахло сексом.

«Будто сцена из дрянного анекдота. Только не муж из командировки, а жена с работы» – как-то отрешенно подумала Аня.

Парочка так увлеклась друг другом, что они не сразу заметили её. А когда заметили, Димка торопливо спихнул с себя девицу и промямлил:

– Зайчик… ты не так всё поняла…

А девица усмехнулась. Не сделала попытки прикрыться, не испугалась. И кинула на Аню ленивый взгляд, в котором так и читалось: «Нет, дорогуша. Всё ты поняла именно так». А потом нарочито медленно потянулась и сказала:

– Выйди, я оденусь.

Аня всегда была примерной девочкой. Уважала старших, старалась не расстраивать маму и папу, мечтала о крепкой семье и детях. Жалела бездомных кошек и собак, плакала, когда по телевизору показывали сюжеты о сиротах или просто грустные фильмы.

Оказывается, всё это время она очень плохо знала себя.

Какие-то чужие руки вцепились в крашеные рыжие волосы. Чужой визг вырвался из горла. Чужой локоть саданул в пах Димку, который попытался растащить драку. И уж точно чужие, злые слова лились потоком нецензурной брани.

Помятая, расцарапанная Рыжая так торопилась, что вылетела из квартиры полуголая, забыв про свои дорогущие сапоги. Их Аня с каким-то болезненным, мстительным удовольствием скинула с балкона. Выразительно посмотрела на Димку:

– Следом полетишь, или всё-таки через дверь?

***

Жанна

– Поднимешься в двести третий кабинет, скажешь, что от меня. Альбина сделает всё в лучшем виде, и потом подберет нужные таблетки. Ты уже не маленькая, и скажу сразу: если залетишь без моего согласия, ничего хорошего у тебя из этого не получится. После клиники поедем по магазинам. А вечером – в ресторан, и в новую квартиру. Ты же не думала, что я оставлю тебя жить в том дурдоме?

Жанна кивала, надеясь, что щеки её не горят.

Что может быть унизительнее, чем спать с немолодым, женатым мужиком ради денег?

Только когда перед этим тебя проверяют у гинеколога.

Ещё пару дней назад Жанне казалось, что она очень хочет заполучить Льва Петровича. С мрачным злорадством она думала про его жену: хоть та и может позволить себе любого косметолога, стилиста, дорогие шмотки, а она, Жанна, вовсе не красавица, победа будет на её стороне.

Но и это у нее отняли. Какая уж тут победа… Судя по всему, схема у Льва Петровича была отлажена до мелочей. Интересно, какая она по счету? И что подумает о ней эта Альбина?..

На удивление, врач вела себя безукоризненно-любезно. Тетки в городской поликлинике, куда раньше ходила Жанна, были куда грубее, хотя тогда поводов для осуждения было на порядок меньше.

– Результаты анализов будут готовы завтра, и тогда же мы подберем для вас схему предохранения.

В магазинах Жанна поддалась эмоциям. До этого она строго приказывала себе знать меру и не спугнуть своего благодетеля в первый же день, но сейчас, в отместку за гинеколога, набрала шмоток на сумму годовой зарплаты. Лев Петрович на кассе и бровью не повел, что значительно подняло Жанне настроение.

Может и не зря она всё это затеяла.

Дурные мысли вернулись только вечером.

Лев Петрович вручил ей ключи от двухкомнатной квартиры с евроремонтом, но сам попрощался едва зайдя внутрь.

«Ты устала. Встретимся завтра».

Когда за ним закрылась дверь, Жанна со злостью пнула россыпь фирменных пакетов.

Она прекрасно понимала, что дело не в заботе о ней. Просто результатов анализов ещё нет…

***

Аня

Они так заразительно и задорно хохотали, что на них начали заглядываться мужчины с соседних столиков. Но ей было всё равно. Вино и разговор по душам вскружили голову, и сделали Аню легкой-легкой. Казалось, стоит встать со стула, и она полетит.

Стася утирала выступившие слезы.

– Прости меня. Прости, что я смеюсь, но ты так об этом рассказываешь!

– Да чего уж там. Это первое время мне было не смешно, а потом…Только и осталось, что смеяться. Но видела б ты её лицо, когда я ей клок волос выдрала… Думаю, она до сих пор ещё лысину зачесывает.

Стася вдруг посерьезнела.

– Ань… приезжай, а? Мне тебя не хватает. Я помогу к экзаменам подготовиться. Я и задания свои помню, да и за этот год много чего узнала. Скоро вступительные. Ну будет у нас разница в один курс, это не много… Может, даже договориться получится, и в одной комнате будем жить.

Аня улыбнулась и сжала руку подруги.

А ведь Стася все-таки приехала тогда к ней на свадьбу. Хоть ей и хватало хлопот на новом месте.

Стипендии ожидаемо не хватало. Мама Стаси помогать дочери не могла, а отца и след простыл уже больше десяти лет. Так что подрабатывать подруга начала почти сразу. Но в те выходные была рядом, и ни словом, ни взглядом не показала, что не рада этому браку. А как оказалось, была права, что не радовалась…

– Я подумаю. Эх, Стаська… А ведь я надеялась, что после второй зимней сессии ты ко мне уже на крестины поедешь.

Сердце сжалось, и Аня сделала большой глоток дешевого вина. Она ни за что бы не призналась в этом никому, но жалела она не о драке и безобразном скандале.

Больше всего она жалела о том, что тогда пришла раньше с работы.

***

Жанна

Она не могла удержаться и замедлялась буквально у каждого отражения. С зеркал и витрин на неё смотрела удивительная женщина.

Со вкусом одетая, в дорогущих стильных сапогах. С идеальной осанкой, прической. Неброские украшения стоимостью в несколько средних зарплат изумительно смотрятся на ровной загорелой коже.

Вокруг промозглый ноябрь, а она – загорелая. И не с помощью пошлого автозагара, и даже не в солярии. Ни один солярий не даст такого оттенка, какой можно получить ранним утром под тропическим солнцем.

Но это не главное.

Сегодня – наконец-то! – она смогла нормально дышать.

Внешние последствия операции исчезли гораздо быстрее, чем внутренние. Как же мучительно дышать ртом, да еще и не чесаться, когда жутко чешется, не вычищать корочки!

А к губам так она вообще уже давно привыкла.

Всё вместе изменило Жанну до неузнаваемости.

Теперь её смело можно назвать красивой.

Скользнув взглядом по очередной витрине, Жанна споткнулась, растеряв всю манерность, и едва удержалась на ногах. Она прилипла к стеклу, почти расплющив новый маленький носик, но… мимолетная, случайно замеченная картинка оказалась не ошибкой.

В ресторане сидел Лев Петрович. Напротив него хихикала какая-то девица. Судя по её ужимкам и глупой роже – точно не деловой партнер.

Жанна с отвращением увидела в исполнении девицы почти все приёмчики, которые и сама испробовала не раз.

Первым порывом было влететь туда и прекратить это бесстыдство. Но Жанна не успела и ухватиться за ручку двери, как передумала.

Господи, какая глупость.

Да, Лев Петрович женат, и даже и не утруждает себя байками о том, что они с женой не спят вместе или на грани развода. То, что у него было много любовниц, тоже стало очевидно в первый же день.

Но Жанна почему-то не думала о том, что другие женщины у него могут быть одновременно и с ней, и с женой.

Жанна стиснула зубы.

Ну, Лев Петрович, ну, старый кобель…

Она этого так не оставит.

Даже у любовницы могут быть какие-то крохи самоуважения.

***

Аня

Аромат сирени обволакивал и пьянил.

Интересно, кому так повезло?

Кто-то очень романтичный выкосил не иначе как целые заросли, чтобы превратить подъезд старенькой хрущевки в оранжерею.

Букеты стояли в банках, обрезанных бутылках, а небольшие пучки были просто приклеены скотчем к стенам.

«А Димка за всё время мне и веточки не подарил, а ведь я так люблю сирень!» – отчего-то вдруг подумалось Ане. И откуда только такие мысли? Она ведь месяца два о нём ничего не слышала.

Впервые на Аниной памяти лифт благоухал не пережаренным луком, перегаром или собачьей мочой, а цветами.

«И ведь даже соседи не растащили. Прямо чудо какое-то»

Но на этом чудеса не закончились. Анина площадка оказалась украшена еще больше, чем первый этаж. А на стенах появились сердечки и надписи:

«Ты самая лучшая»

«Я не могу без тебя»

«Люблю тебя больше жизни»

И огромные, почти метровые буквы, кричали:

«Зайчик, прости»

На площадке, кроме Ани, жили всего две женщины. Марья Владимировна, семидесяти пяти лет отроду, и тетя Галя – довольно молодая, но почти стокилограммовая мадам. Обе они на «заек» тянули лишь с большой натяжкой.

А значит…

Аня не успела додумать мысль до конца. Из общего с соседями предбанника вышел Димка.

«Ну да… в квартире-то я замки поменяла. А этот – нет…» – запоздало сообразила Аня.

Димка смотрел на нее глазами побитого щенка и молчал. Плечи опущены, взгляд виноватый. И – никакого запаха алкоголя.

После того памятного дня у Ани он перестал ассоциироваться с чем-то хорошим. Да и сладкий парфюм Аня разлюбила.

– Да что ж вы тут устроили-то, а? Это ты, что ли, расстарался, ирод окаянный? А стирать твои писульки кто должен? У-у, дурачье! Как хотите, а если до завтра тут всё чисто не будет, я на вас участковому нажалуюсь!

Аня посмотрела на Димку с немым укором. А тот развернулся, и опять скрылся на пару минут в предбаннике.

Увидев в его руках бутылку с растворителем и щетку, Аня ничего не смогла с собой поделать и рассмеялась.

***

Жанна

Такую паузу мог бы оценить и сам Станиславский. А уж от взгляда Жанны даже воздух в машине становился холодным, того гляди закружат снежинки.

Лев Петрович долго делал вид, что ничего не происходит. Но потом всё же спросил, предварительно вздохнув протяжно, и всем видом показывая, как ему не хочется начинать играть в эту игру.

– Ну и что случилось?

Жанна отвернулась. Она ему не лошадь, чтоб её понукали.

– Так и будешь молчать? Или решим вопрос как взрослые – словами через рот?

– Если бы этот рот не лез куда не надо, и решать бы ничего не пришлось, – зло процедила Жанна. – Точнее, если бы в этот рот никто не лез своим шлюшьим языком.

Тоскливое выражение лица Льва Петровича сменилось на любопытно-снисходительное. Ни дать ни взять – рассматривает обезьянку в зоопарке.

– О, вон оно как. А ты чего ожидала? Что я буду верен тебе до гроба? А тебя вообще не смущает, что я женат?

– Это другое! – вспыхнула Жанна.

– Ну да. Конечно, – развеселился Лев Петрович, – другое.

– Не заговаривай мне зубы! Кто она? И какого хрена вообще происходит?!

– Милочка, – веселье испарилось, будто и не было его, – сбавь-ка тон. Не надо на меня орать.

– А что прикажешь мне делать? Улыбаться? А что бы ты сказал, если б застал меня с кем-то? Я-то была не в курсе, что у нас свободные отношения!

Лев Петрович снизил скорость, включил правый поворотник и аккуратно съехал на обочину. Нажал кнопку аварийки, повернулся к Жанне.

– Не пори чушь. Никаких свободных отношений у нас нет. Я – перед тобой отчитываться не обязан и не стану. А ты… если я узнаю, что ты спишь с кем-то ещё, вернёшься в ту же дыру, из которой я тебя вытащил. Какая же у тебя, оказывается, короткая память. Забыла, как крутила передо мной хвостом, чтоб я на тебя внимание обратил? Как в нищете жила, как сопли на кулак наматывала, чтоб я тебя не уволил. Или может забыла, как я тебя лечил? А ведь мог ещё тогда выкинуть, сразу. Мне-то хотя бы мозгов хватает, чтобы дурных болезней не нахватать.

Лучше б он её ударил. На глаза навернулись злые слезы, а от гордости не осталось и следа.

– Ну так и выкинул бы! Я тебя любила, доверяла, а ты!

– Любила? Только не надо делать из меня идиота. Я тебя в первый же день раскусил. И когда начались наши отношения, сразу всё обозначил. Где будешь жить, сколько денег тратить, как часто я буду приезжать. Чего тебе не хватает? Шмотки, курорты, косметологи. От тебя и надо-то всего – быть приветливой и не клевать мне мозги. У меня для этого жена есть.

– Да пошёл ты! Я – человек! Человек, слышишь? Не собака какая-то – дал еды и крышу, и можно командовать, а тебе будут тапки в зубах приносить. Я заслуживаю, чтобы меня уважали!

Лев Петрович смерил Жанну долгим взглядом, а потом вышел из машины. Подошел к пассажирской двери, открыл.

– Выметайся.

Жанна ошеломленно посмотрела на него. Слезы на глазах высохли, будто по волшебству.

– Выметайся, я сказал. Уважения ей нужно... Ты с самого начала знала, на что шла. И уж извини, дорогая, уважать тут тебя не за что. Мне от тебя нужна строго определенная роль. Справляешься – и я решаю все твои проблемы. А хочешь сама что-то значить – ну так и живи своим умом. И на свои деньги. Квартиру освободишь через неделю. Передумаешь – звони. Только извиниться не забудь, и впредь знай свое место. Ну! Сама выйдешь, или тебя за шкирку вытаскивать?

Лев Петрович тронулся плавно, не забыв выключить аварийку и поморгать поворотником. Жанне пришлось сойти с асфальта, хоть обочина и была грязная и неровная. Интересно, сколько отсюда до ближайшей остановки? Такси-то сюда вряд ли доедет…

Мокрый снег таял в тщательно уложенных волосах, быстро превращая прическу в унылые мокрые сосульки. Сапоги на шпильках, пригодные только для того, чтобы красиво дойти от подъезда до машины, нещадно жали ноги.

Проезжавшая мимо «девятка» замедлила ход, окно приоткрылось.

– Дэвущка! Вас подвезти?

– Не надо! – отрезала Жанна как только могла резко, стараясь, чтобы голос не дрогнул. А ведь следующий «попутчик» может и не спросить разрешения… И как вообще ей только пришло в голову ругаться по дороге на дачу? Не могла это сделать дома, в тепле и безопасности?!

Кстати, о доме. Жанна мысленно пересчитала деньги на разных картах и тихонько застонала. Ну почему она не дождалась начала месяца? Сейчас у нее денег хватит разве что на такую же комнатку, из которой она с таким удовольствием съехала. А по иронии судьбы, четверть своего месячного содержания она потратила на эти вот самые чертовы сапоги!

В очередной раз подвернув ногу, Жанна остановилась. Дрожащими руками нашарила в сумке телефон, набрала номер. Соединение прошло, но на том конце не удосужились сказать хотя бы короткое «алло».

– Котик… Я была не права.

– Второй шанс?

Жанна стиснула зубы.

– Да… – проезжающая мимо машина на полном ходу окатила её ноги мутной жижей, – пожалуйста…

***

– Да, охотно верю… Аня всегда умела произвести впечатление.

– Станислава, – Игорь Анатольевич смаковал Стасино имя, неприятно растягивая гласные, – я не очень понял… А почему вы Жанну называете Аней?

Жанна сильно пнула подругу под столом. Стася покраснела.

– Школьная привычка… Вы же знаете, все дети прозвища дают… У Жанны как-то вот такое получилось… – неловко соврала она.

Лев Петрович, который был в курсе всей Аниной биографии, усмехнулся нелепой попытке прикрыть подругу. Весело подмигнул Стасе и сказал:

– Игорек, что ты пристал к девчонкам. Пойдем лучше покурим. Мы с Жанной такие сигары с Кубы привезли, прямо с фабрики – сплошное удовольствие. Настоящий табак, здесь такой ещё поискать надо.

– Да я бы и сам не отказался за такими слетать. И девушек с собой возьмем обязательно. Станислава, а вы бывали на Кубе?

Видя округлившиеся Стасины глаза, Лев Петрович улыбнулся.

– Пойдем уже. Вернемся, обсудим.

Стася проводила взглядом удалявшихся мужчин, особенно долго задержавшись на лысине «Игорька», обрамленной седыми волосами.

– Надо же, как ты ему понравилась. Меня вот Лев на курорт первый раз вывез месяца через четыре только. Слушай, не называй меня Аней на людях, лады? Я уже не первый год как Жанна, а ты всё запомнить не можешь. Аня – это несолидно, как-то просто слишком.

– Ань, какой курорт, ты с дуба рухнула? Или у тебя за эти годы зрение упало? Лев Петрович хоть выглядит еще прилично, а этот хмырь так вообще нам в деды годится… И вообще, откуда он? Я только со Львом твоим поужинать согласилась, за компанию, а не это вот всё…

– В деды – не в деды, но он и в разводе ко всему прочему. Стась, молодость, это, конечно, хорошо, но только что с таких мужиков получить можно? С Димкой вот я два раза пыталась, и после него сколько еще. И что в итоге? Измены, пьянки, нищета. Требований зато вагон – и пожрать приготовь, и прибери, и ублажи. А что взамен? Только нервы, да болячки. Я ведь после Димки думала вылечилась. А оказалось – нет! А может это уже и не он… Нет, Стася, хватит с меня молодых. И наши-то годы, между прочим, идут!

– А семья, дети? Ты же всегда о семье мечтала.

– А что – дети? Лев мне обещал, что если я ему рожу, он сразу две квартиры купит. Мне и ребенку. Я еще и пособия и льготы буду получать, как мать-одиночка. Стась, и охота тебе в твоих офисах корячиться? На Кубе, знаешь ли, приятнее будет…

– Какая Куба! У меня, вообще-то, парень есть!

Жанна закатила глаза.

– Нам уже почти по тридцать, а он всё «парень»... ладно я не замужем – Лёва занят, но твоему-то что мешает? И вообще! Он зарабатывает меньше тебя. С ним ты и на Турцию до пенсии копить будешь.

– Да причем тут…

Беседу прервали вернувшиеся мужчины. Игорь Анатольевич галантно подлил в Стасин бокал вина, и вкрадчиво сказал:

– Станислава… я как-то слишком неловко озвучил свое предложение. Не дадите ли мне второй шанс?

Стася не выдержала сального взгляда и содрогнулась.

– Лучше не надо.

Я сидел, задумчиво гипнотизируя бутерброд. Есть хотелось нестерпимо, но сейчас только три часа ночи - до конца смены ещё долго, а другой еды у меня с собой не было. И бутерброд только один – дома как назло закончился хлеб.

Если вы не понимаете моих сомнений, то вы ничего не знаете о работе на «телефоне доверия». Рядом с каждым рабочим местом стоит специальная ёмкость. Если зазвонил твой телефон, ты обязан немедленно выплюнуть всё что у тебя во рту и ответить. Звонящий может передумать в любой момент, пока ты дожевываешь свой обед или глотаешь кофеёк.

Три часа – начало пика самоубийц. Нет, поймите меня правильно, если вы посмотрите статистику, две трети самоубийств совершаются в светлое время суток. Ключевой тут глагол. Совершаются. А время с трёх до пяти утра – тягучее, серое, депрессивное, когда организм уже истощён тяжелыми мыслями и бессонницей; это время, когда люди чаще всего думают о самоубийстве. И звонят, например, по телефону доверия. А тут я, жую свой единственный бутерброд. Который немедленно нужно будет выплюнуть… От сомнений меня избавил звонок.

Натренированным движением я тут же схватил трубку и мягко сказал:

- Здравствуйте! Телефон доверия, меня зовут Иван, - регулярное враньё. Никакой я не Иван, а вполне себе Анатолий. Но а) приветствие и представление должны быть короткими и б) для тебя же безопаснее никогда не говорить настоящее имя. Бывали случаи, когда клиенты влюблялись в консультанта и пытались его потом преследовать. А бывало и похуже… Чем меньше о тебе знают, тем сложнее тебя вычислить, даже в небольшом городе. Такое, конечно, редкость, но какое тебе дело будет до статистики, когда эта неприятность произойдёт с тобой?

- Здравствуйте, Иван! – голос женский, молодой, расстроенный, - можно с вами поговорить?

- Конечно! Как вас зовут?

- Меня зовут Карина

Практика показывает, что звонящие редко представляются настоящими именами. Но Карина так Карина, не Пётр I (и такое бывало!) – и на том спасибо.

- Карина, о чём вы хотите поговорить? – продолжаю говорить мягко, в меру энергично и дружелюбно. Знаете, как это сложно? В начале беседы твой голос должен быть максимально нейтральным и чуть заинтересованным. Будешь излишне бодр – можешь смутить, излишне дружелюбен – разозлишь, напорист – испугаешь… Потом, когда станет понятна проблема звонящего, произойдёт подстройка и станет ясно, какую эмоцию нужно дать в голос (хотя чаще всего она приходит сама собой). А в начале очень трудно. Особенно в три часа ночи, когда перед тобой последний и единственный бутерброд. Я убрал его в стол, чтобы не отвлекал.

- я… - повисла долгая пауза. Было слышно, как она тяжело дышит и пытается выпустить на волю непослушные слова. Я уже было открыл рот для наводящего вопроса, но Карина всё же смогла закончить фразу, - муж меня бьёт.

И столько слышно было боли, стыда и отчаяния, что сразу стало понятно – это не розыгрыш и не ложный звонок от скуки. Я внутренне застонал: домашнее насилие – мой нелюбимый тип звонков. Во время консультации ты должен быть больше профессионалом, чем человеком, работать с эмоциями клиента, а не увлекаться своими. У меня же, в силу пола, возраста и воспитания, при беседах с отчаявшимися запуганными женщинами возникали отнюдь не профессиональные желания. Например, найти этого м**ка, который бьёт жену на глазах у детей, и окунуть его башкой в унитаз. И нажать на слив. Спасало только то, что иногда жертвы домашнего насилия были не такие уж и жертвы. Иногда сами провоцировали скандалы, иногда им было куда уйти, но они оставались из-за привычки или страха. Тогда мне становилось не так их жаль, и получалось беседовать более отстранённо и как специалисту, а не как взбешённому Дон Кихоту.

- Карина, так иногда случается… Вы можете рассказать мне всё, что хотите.

Если бы я тогда знал, ЧТО услышу, и как это повлияет на меня, я бы, наверное, не был так щедр со своими предложениями.

- Иван, спасибо… Я просто не знаю, кому я ещё могу рассказать. Отца я не знала, меня воспитывала только мама. Даже бабушек и дедушек не было. Мама умерла два года назад, и я теперь совсем одна…. – было слышно, как она плачет.

- Карина, примите мои соболезнования, - теперь мой голос был правильным. Не нейтральным, а сочувствующим и немного глухим, с отражением чужого горя.

- Спасибо… Вы знаете, с этим я уже почти справилась. В то время мы как раз встречались с Владом, тогда ещё будущим мужем… Он меня очень поддерживал… Был ласковым, внимательным, заботливым. Что ещё нужно молодой осиротевшей студентке? Я училась на третьем курсе, и только-только нашла подработку. Он настоял, чтобы мы съехались, и чтобы я ушла с работы. Вы знаете, был только один случай, который мог бы подготовить меня ко всему, что будет потом… Ко мне однажды подошла женщина, лет тридцати. Сказала, что она жена Влада. Кричала на меня, потом плакала. Сказала, что он её бьёт, и меня будет. А я её тогда спросила: «А почему же ты тогда от него не уходишь?» - а она посмотрела на меня, так тяжело… и сказала, что я сама пойму. А я тогда подумала, что может и бьёт, но это потому что она истеричка, и её он не любит. А меня – любит, и никогда не обидит!

- Вы рассказывали ему об этом случае?

- Да. Помню, он очень разозлился тогда. Сказал, что это его бывшая жена, и чтобы я не брала это в голову.

- А вы?

- А я и не брала… Тогда вообще было всё как в сказке: пришёл прекрасный принц и спас красавицу от всех бед. Он же меня на десять лет старше, все подружки со студентами встречаются, а у меня – взрослый мужчина. И замуж зовёт. А мне было так одиноко… Я быстро согласилась, на всё. И с работы уйти, и переехать. И квартиру продать, в которой мы с мамой жили. Деньги ему отдала, не задумываясь – была уверена, что он точно лучше меня сможет ими распорядиться.

- А что было потом?

- Потом ещё какое-то время был сплошной медовый месяц. Секс несколько раз в день, из постели я только в институт вылезала. Он ворчал, что теперь мне учёба без надобности, но тут я не уступала – мама очень хотела, чтобы я получила образование. Хотя он всё равно добился своего. Я забеременела, мне пришлось брать академ, и я так и не вернулась в институт с тех пор, - к эмоциям добавилась звенящая в голосе тоска. У меня мурашки по коже побежали, до того это было осязаемо. А Карина продолжила:

- Я была очень рада беременности. Сейчас понимаю, что он – не особенно. Ему только нравилось, что теперь я редко появлялась в институте – у меня был сильный токсикоз. И совсем перестала общаться с подружками – они его всегда раздражали. Подруг я в общем-то понимаю, у них была своя жизнь – тусовки, сессии, поклонники. Им не были интересны тошнота и опухшие ноги… А ещё тогда у нас с мужем прекратился секс. Совсем. Влад сказал, что беременным вредно, а я не спорила. Для меня вообще всё, что он говорил, было истиной в последней инстанции. – Она тяжело вздохнула, очевидно осуждая себя за наивность. – А потом, когда я была на середине срока, началось…

Я физически чувствовал, как ей тяжело говорить.

- Карина, вы можете рассказать только то, что действительно хотите и готовы сейчас.

- Нет-нет, я хочу… я действительно хочу это рассказать! – она преодолела волнение и продолжила, - Я узнала, что он мне изменяет. Мне его друг рассказал. Вот просто пришёл в один «прекрасный» день к нам домой, когда Влада не было, и рассказал. Не знаю, зачем он это сделал. Я ему не поверила, ни на секунду. И когда Влад вернулся, пошутила на эту тему. И знаете что? Он даже отрицать не стал. Спокойно сказал «ну да, мне же надо удовлетворять свои потребности, а ты к этому сейчас не готова». И сел ужинать, включив телевизор. Я тогда впервые на него разозлилась, начала плакать. Мы сильно поругались. А потом он меня толкнул. Я упала и ударилась спиной, так, что искры из глаз посыпались. Влад посмотрел, равнодушно так, и сказал «какая ты неловкая. Живот растёт, скоро совсем как корова будешь. Аккуратнее надо».

Я онемел. Если честно, в основном в моей не слишком долгой практике люди звонили с довольно стандартными проблемами: долги по ипотеке, безработица, измены, неразделённая любовь, травля в коллективах… К избиению беременных, да простят меня мои преподаватели, я готов не был. По счастью, Карину не надо было раскрывать вопросами, она стала говорить так, будто эта история в ней уже не помещается – торопливо выпуская в свет слова, сбрасывая их как тяжелую ношу.

- Знаете, Иван, я теперь всё чаще думаю, что он специально ждал, когда срок будет большой. Когда поздно будет делать аборт, когда мы продадим мою квартиру и мне некуда будет больше идти. И ребёнка я успею полюбить, и стану бояться за него. Я тогда уже знала, что у меня будет доченька. Решила, что хочу назвать её Викой, в честь мамы. С того случая у меня началась совсем другая жизнь… Влад стал часто приходить домой поздно и пьяный. С запахом чужих духов, следами помады. Стал нарочно провоцировать меня на скандалы, а потом всегда было что-то, после чего я то «падала», то врезалась в какую-нибудь мебель. Он ни разу не ударил меня рукой, и каждый раз объяснял всё так, будто я сама виновата. И знаете, что самое ужасное? Что несколько месяцев я в это действительно верила. Что он ничего плохого мне хотел, просто я такая – нервная и неловкая. Я совсем дура, да?

- Я так не считаю – абсолютно искренне сказал я. – Я считаю, что вам нужна помощь.

И уже открыл было рот, чтобы рассказать ей про центры помощи для жертв домашнего насилия и дать номер, но она вдруг торопливо прошептала:

- Дверь! Влад пришёл! Иван, спасибо большое, мне стало легче, я должна идти! – и повесила трубку.

После окончания смены я напился почти до потери памяти. Жаль, что такое так просто не забудешь.

Следующий её звонок пришёлся не на мою смену. Ира, моя коллега, передала мне содержание беседы, потому что Карина изъявила желание работать со мной, когда я буду на месте. Ира была самой старшей из нас – сильно за сорок, она давно уже тут работала, и много чего повидала. И, в отличие от меня, она успела рассказать Карине про центры помощи. А пересказ звонка в её исполнении был похож на протокол, сухой и отстранённый. Но так как я в этой истории был уже по уши, даже от безоценочных фраз из глаголов и существительных у меня переворачивалось всё внутри.

Карина родила здоровую девочку. После родов отношения с мужем не улучшились. Она набрала вес, и это стало новым поводом для конфликтов и насилия. Похудеть при грудном вскармливании не получалось, а на смеси муж денег не давал. Он вообще не давал ей никаких денег, и сам приносил всё, что считал необходимым. Потом она поняла, что причина скандалов не в весе, и что она не просто так «падает». Так она живёт больше года. Сейчас ситуация напряженная: случаи насилия повторяются регулярно, но ей некуда уйти.

Ира внимательно смотрела на меня во время рассказа, и в конце добавила: «А ты уверен, что сможешь вести её?». Меня в тот момент чуть не разорвало пополам. Разум кричал, что я с этим не справлюсь, и у меня слишком много собственных эмоций, чтобы помочь Карине. Но другая часть меня говорила, что раз Карина сама решила со мной работать, я не имею права отказаться.

И когда она позвонила в следующий раз, я взял звонок на себя.

- Иван, я рада что это вы. Не хочу обидеть Ирину, она много мне рассказала… Вы знаете, я же ведь до вас обращалась в эти центры. Только не могут они там помочь. Это только в американских фильмах несчастную мать забирают с ребёнком, и они больше никогда не видят того, кто их обижал. По факту мне предложили написать заявление в полицию, а пока будет идти разбирательство – продолжать жить с мужем. После такого я им даже рассказывать ничего не стала. Может где-то в Москве и работают по-другому, а у нас – вот так…. – она вздохнула.

- Карина, давайте поговорим о том, что провоцирует конфликты, и как попытаться их обойти…

После каждого её звонка я был как выжатый лимон. Но появился прогресс. Карина разобралась, в каких случаях муж особенно раздражается и поднимает руку, и старалась их избегать. Эпизоды рукоприкладства сократились, а всё остальное время она всецело растворялась в материнстве. Было странно наблюдать, как в таких условиях женщина всё равно способна быть ласковой и любящей матерью. Но после полугода относительно спокойных сеансов, два звонка изменили всё. Первый был восьмого марта – моя смена выпала прямо на праздник. Среди звонков обиженных женщин, недовольных тем, как их поздравили мужья или дети, звонок Карины выделился особенно. Она была в необычном для неё настроении – веселья на грани с истерикой.

- Ваня… здравствуйте, Ваня! Скажите, а как вы поздравите свою девушку?

Я мгновенно собрался. Вопрос был слишком личный, и вообще не в её стиле. Девушке я купил свитер, но Карине ответил, что у меня никого нет. Она немного успокоилась и сказала:

- А вот мой муж решил рассказать мне, с кем он сегодня пойдёт спать. И даже фото показал. И описывал подробности до тех пор, пока я не бросилась на него с кулаками. А потом ударил – в этот раз рукой, дал пощечину. И сказал, что я сама виновата, и такую корову, как я, он в своей постели видеть не хочет. Ваня, а я всего на семь кило вешу больше, чем до родов. Разве я – корова?

В тот раз мне удалось успокоить Карину, но это был переломный момент. Было ощущение, что теперь Влад специально ищет поводы, чтобы спровоцировать скандал и ударить её. Чувствуя безнаказанность, он больше не старался выставить это случайностью, а бил «за провинности». Не так выглядит, не так себя ведет, не так готовит, неправильно воспитывает дочь…

Последний звонок я вообще не забуду никогда в жизни.

- Ваня, здравствуйте… я давно не звонила вам… не могла. Влад как-то набрал мне, пока я говорила с вами, не мог долго дозвониться. Вечером устроил разборки, не поверил, когда я сказала, что болтала с подружкой, и сильно ударил. Я упала, неудачно очень, не могла двигаться несколько часов. А он ушёл, на всю ночь. Вика испугалась, долго плакала и просила меня подняться. Она ещё плохо говорит, повторяла только одно и то же: «Тавай, мама!», раз за разом. Потом просто скулила рядом со мной, как щенок. А я лежала на полу и ничего, ничего не могла сделать, даже пошевелиться. Я боюсь, что он меня убьёт… Что тогда с ней будет?

В тот момент я понял, что никогда не смогу больше работать психологом. Я не умею пропускать эти истории через себя достаточно, чтобы испытывать сочувствие к клиенту, но так, чтобы не разрушаться самому. Как Ира, например. Нет, в тот раз я довёл беседу до конца. А сразу после смены написал заявление на увольнение.

Называйте меня трусом, непрофессионалом, безответственным, как хотите. Мне всё равно.

Потому что я не мог помочь женщине, которой в целом мире некуда идти с маленьким ребёнком. И я не мог продолжать это слушать. Эта история прожигала во мне такую дыру, что от меня прежнего и следа бы не осталось, рискни я остаться. И я выбрал уйти. При разговоре с начальством у меня был такой вид, что руководитель без вопросов согласился отпустить без двухнедельной отработки. Я сбежал, не оглядываясь, одним днём полностью разорвав все связи с той жизнью.

Но на этом всё не кончилось.

Через год я встретил на улице Иру. Она с удовольствием выслушала мой рассказ о себе, постоянно задавая вопросы – да, я женился; устроился работать менеджером по продаже недвижимости. Да, умение разбираться в людях очень помогает. Да, родители мои живы и здоровы. И да, мы не планируем пока детей, решили сначала закрыть ипотеку.

Но всё это время я хотел и боялся задать один вопрос. На моё счастье, Ира – отличный психолог. Когда я вяло из вежливости поддерживал ответную часть диалога, в которой мы обсуждали её дела, она вдруг засмеялась:

- Ну я же вижу, что ты хочешь спросить на самом деле. Да, она ещё звонила. Не сразу правда, где-то через полгода. Она отдала дочку в детский дом, а сама ушла в женский монастырь. И нет, я тебя не разыгрываю.

Я потерял дар речи. Нет, я, конечно, был очень рад, что история не кончилась хуже, но представить Карину, которая отдаёт обожаемую дочь в детский дом, было выше моих сил. Ира не удержалась и расхохоталась, глядя на моё лицо.

- Толь, ну ты правильно сделал, что ушёл из профессии. В жизни, знаешь ли, не всегда бывают хеппи-энды. Но тебе повезло. Не подалась твоя Карина в монашки, она туда ушла, потому что больше некуда было – у неё же ни дома, ни родственников, ни образования, ни работы. А с ребёнком не брали. Но там она научилась вязать и кукол каких-то делать. Монастырь продвинутый оказался, у них там интернет есть, и ей разрешают через сеть свои поделки продавать. За отчисления храму, конечно. Но она не жаловалась, говорила, что уже по пять тысяч в месяц получается, и она копит деньги. Как будет достаточно, чтобы снять квартиру на первое время, найдёт работу и заберёт к себе дочку. В институте мечтает восстановиться, хотя бы на заочке. И я верю, что всё у неё получится, она дама стойкая.

- И я верю, - сказал я, не стесняясь слёз, текущих у меня по лицу. Ира – отличный психолог. Она знает, что мужчины тоже имеют право плакать.