AlexKrasovsky

«Дюсик», - радостно взвизгнула она и помахала мне рукой, - «ты ли чё ли, чувак?» (здесь я понял, что мне рады), - «Сколько лет то прошло? Живешь то как?». Я ответил сколько лет, сообщил, что работаю технологом, женат, детей пока нет, почти не пью, не курю, жене практически не изменяю, в родном городе проездом. В ответ мне сообщили, что ее мечта исполнилась и она теперь актриса местного театра, не замужем и даже не собирается, что сегодня у нее выходной и завтра тоже, и немедленно получил приглашение на кофе у нее дома. Тут же добавила, что отказ не принимается, тем более, что у нее через час будут друзья и даже обещал быть сам Митя со своим фанерным циклом. На мой удивленный взгляд она прихлопнула меня ладошкой по локтю и сказала, что это гениально, ново, свежо, отрыв башки и я сам всё пойму. 

С одной стороны, что-то останавливало и какая-то невнятная тревога стучалась в душу, а с другой стороны, а почему бы и нет? Вечер был относительно свободен, и мы зашли в ближайший гастроном за тортиком, вином и пятью пиццами (она попросила взять еще и водки. Немного, всего пару бутылок), после чего мы направились в дом, где она раньше жила с бабушкой.

С момента нашей последний встречи эта квартира сильно изменилась. При бабушке точно бы такого не было. А сейчас здесь всё пропахло богемой. Полы были склизкие, их явно не мыли месяца два. Отваливающиеся обои, афиши, криво наклеенные на стенах, везде пыль и грязь. Чтобы смыть унитаз, надо было сунуть руку в бачок и что-то там дернуть. Вонь кошачьей мочи сбивала с ног. Стол, заваленный объедками, окурки в блюдцах, немытые стаканы. Тахта, застеленная постельным бельём (бывшее когда-то белым, а сейчас цвета цемента), напоминала берлогу из-за наваленных на нее вещей. Мух в квартире было как в Индии на стаде дохлых слонов.

«Не разувайся», - улыбнулась она мне. «Даже и не подумаю», - мысленно ответил ей я.

При виде нас мухи отвлеклись от своих дел, собрались в рой и зажужжали. Рой был огромен и выглядел агрессивно.  Я спросил, где у неё дихлофос, однако на меня посмотрели с недоумением. Я что не знаю, что Будда, мол, будет недоволен? Сошлись на том, что я открыл окно и энергично работая полотенцем, подарил мухам свободу. Убедившись, что ни одно животное не пострадало, меня одарили благодарной улыбкой. Но я что-то насторожился, потому в момент улыбки взгляд у нее вдруг расфокусировался, а губы начали что-то шептать. Прислушавшись, я услышал что-то похожее на «Летите мухи на свободу, да будет вам дарован СВЕТ… Или «МИР» звучит лучше?». Я понял, что с момента нашей последней встречи ничего не изменилось, и вечер точно не будет томным.

Потом мы из тщательно помытых мною кружек пили мерзкий растворимый кофе, который отдавал жженой пробкой, угощались тортом и обменивались новостями. И эта идиллия продолжалась, пока вечер не опустился на город и не начали собираться гости. И да, лица у всех прибывших были сплошь одухотворенные, но с легким налётом сумасшедшинки.

Сначала прибыла девушка Анжела, отрекомендованная мне как «тоже актриса». От нее пахло немытым телом и духами. Поленька немедленно с ней расцеловалась и о чем-то тихо спросила, на что Анжела утвердительно кивнула головой. Полина довольно улыбнулась, и они с вновь прибывшей направились в сторону туалета, откуда через несколько мгновений отчетливо запахло Амстердамом. Вышли они оттуда уже умиротворенными и улыбчивыми. 

Потом появился Special Guest Star Митя. Гений был бородат, слегка нетрезв и очень вонюч. Он гордо сообщил, что постоянной работой не унижается, подрабатывает где-то грузчиком и в свободное время, которого у него много, творит. Поленька смотрела на него с обожанием и в глазах у нее плескалась любовь. Следом пришли Лена с Димой, тоже актеры, слегка пьяные и уже поссорившиеся.

И начался праздник. Гремела музыка, звенели стаканы и разговаривались разговоры. Я галантно подливал дамам водки, оберегал от покушений свое сухое вино, наслаждался шоу, но оставался при этом сторонним наблюдателем.

Потом нетрезвые девушки танцевали эротические танцы, а мужчины снисходительно за ними наблюдали. У всех троих танцующих были одинаково прикушены губы, их взгляды с поволокой ласкали мужчин. Танцуя, они мотали головой как лошади, отгоняющие мух. Движения им уже давались с трудом, особенно приседания с покачивающимися коленями. Иногда они даже падали, но весело смеясь, поднимались и упрямо стремились дотанцевать недотанцованное. Анжела смотрела на меня томным взглядом и облизывала губы.

И здесь грянул гром. Ссора Лены и Димы перешла в активную стадию. Она ему доказывала, что он ее не ценит, и что ее сложно найти и легко потерять, а он ей говорил, что надо меньше пить, и что после водки она становится полное ебанько. А она отвечала, что он сам ебанько, а пить она умеет, и в доказательство тут же набулькала стакан, опрокинула его в себя, занюхала рукой и с негодованием отказалась от закуски. Здесь Дима сделал рука-лицо, после чего уже по её лицу потекли слёзы, и она пошла на балкон покурить, где, увидев заходящее солнце, решила, что настала пора немедленно свести счеты с жизнью. Однако Дима был опытен и как только она перекинула ногу через перила, тут же схватил ее в охапку, вытащил в комнату и бросил на тахту. Здесь на сцену уже вышла Полина и сообщила, что в округе полным-полно прекрасных шестнадцатиэтажных домов, и что Лена может выбрать себе любой, и вот почему она уже пятый раз пытается сброситься именно с ее второго этажа и все у нее никак не получается? Пусть уж получится, наконец, ибо… утомила. Здесь Лене стало обидно и плохо, и она начала немедленно блевать. Дима и тут был готов: он немедленно оттранспортировал фонтанирующее тело в туалет и потом бережно поддерживал его в процессе, и всем было видно, какая там любовь. А потом Дима отволок Лену в ванну, чтобы смыть с нее вот это вот всё, и когда начал ее раздевать, она с громким тяжелым вздохом упала в обморок. Когда же всё сбежались на её тяжелый вздох, она на секунду вернулась в сознание, оценила сцену, прошептала Диме: «Прикрой мне грудь», и вернулась в небытие…

Пока Дима приводил в себя Лену, Полина с Анжелой громко обсуждали какую-то Людку, которая теперь любовница главрежа, при этом Полина бросала на Анжелу сочувствующие взгляды. Анжела, в свою очередь, надев маску страдалицы, в тоже время старалась показать, как ей это всё безразлично и пусть чертова Людка теперь сама мучается с этим старым вонючим козлом у которого даже стоИт через раз. А с нее довольно! Она и так отдала ему всё, что было. И любовь, и молодость, и заботу, и девичью честь. Девичью честь она, правда, потом забрала обратно, поняв, что это перебор. Полина поддержала подругу, сказав, что главреж точно козел и стоИт у него не через раз, а через два! Здесь она смутилась и добавила: «Наверное…» Потом они обнялись и заплакали, а звездный гость Митя тихо бухал на полу и в разговоре не участвовал.

Так прошло полчаса и миру вновь явились Лена. Общество заинтересовалась, потому что Лена явила себя сравнительно трезвой и чисто вымытой. А еще она была нага и прекрасна, и закатное солнце мягко ласкало ее безупречную фигуру. Потом она подбоченилась, как Клеопатра надменно посмотрела на слегка ошарашенных окружающих, и щелкнула пальцами. По щелчку её пальцев из коридора явился Дима, который тоже был одет в костюм Адама и его первичный половой признак уже находился в боевом, взведенном положении. Не оборачиваясь, как опытный рыбак, Лена одной рукой взяла Диму за нефритовый стержень, второй открыла дверь в бабушкину спальню и гордо вступила туда, а Дима, как побитая собака, плелся за ней следом. Впрочем, он нашел в себе силы обернуться, и, показав всем растопыренную пятерню, беззвучно прошептал «Пять минут». Дверь за ними закрылась. Полина хмыкнула, а Анжела с улыбкой, которая пьяной женщине, наверное, казалась загадочной, вопросительно посмотрела на меня. Я сделал вид, что не понимаю.

Про пять минут Дима сказал сгоряча, потому как понадобилось не менее получаса для того, чтобы счастливые и окончательные помирившиеся влюбленные вернулись в общество. Они были закутаны в простыни и напоминали древних греков, но это уже совершенно не стесняло окружающих. Даже я стал несколько завидовать простоте нравов, царившей здесь.

Снова выпили за любовь, за мир, за женщин и здесь, наконец, Митя, икая, объявил, что готов читать свой знаменитый фанерный цикл. Все замолчали, Полина забралась к нему на колени, а он, монотонно, уставившись взглядом в одну точку, качаясь из стороны в сторону вместе с Полиной, завывая начал:

Вы видели фанеру летом?
Она желта и горяча,
Сияет отраженным светом,
А жизнь корОтка, как свеча.
И, пролетая над Парижем,
В своей кричащей наготе,
Кричала людям: Ближе, ближе!
Ах, вы давно уже не те…

Вот честно, к такому я был не готов. Я в ужасе оглянулся на окружающих. Но им было хорошо… Губы беззвучно шевелились, повторяя за Митей его бессмертные строки. Да они все знали это наизусть! Мне вообще были не интересны дальнейшие приключения этой нагой фанеры, но он не останавливался. В планах фанеры был облет европейских столиц, и для каждого города было заготовлены по две обличающие строфы. И этот кошмар растянулся на полчаса, потому что этот мудак даже про Монако не забыл!

Мужественно дотерпев до конца, я решил, что, пожалуй, с меня на сегодня довольно. Когда я сказал, что мне, к сожалению пора, Анжела очень расстроилась. Нагнувшись ко мне так, чтобы я локтем касался ее груди, она доверительно шепнула мне, что у нее уже был кастинг на НТВ в будущем сериале «Ментовская кровь и бандитская любовь», где она пробовалась на роль ночной бабочки Дианы. И если я останусь, то она, пожалуй, может пройти со мной на кухне сцену «Диана и Шуруп в сауне» с полным погружением в реальность, тем более что я очень похож на того самого Шурупа, вот прямо одно лицо. Я пожелал ей творческих успехов, сказал, что мне правда пора, но я всегда восхищался актерами, добавил что-то про тяжелый неблагодарный актерский труд, уверил ее в том, что у меня это никогда не получится в связи с полным отсутствием актерских данных и что я просто люблю быть зрителем. Она насупилась, но мне было уже все-равно: я уже чувствовал запах свободы.

Прощальные поцелую и рукопожатия, обещания заходить еще и вот я, наконец, на свободе. Боже, как же хорошо на свежем воздухе! Ну ее к черту, эту богему! Я шел и давал себе слово, что никогда больше, дышал полной грудью, улыбался, пел славу своей скучной технологической специальности, вспоминал дом, где царила чистота и уют, где у каждой тряпки было свое предназначение (для стола, для плиты, для вертикальных поверхностей), запах чистоты и свежести в спальне, ощущение покоя, тепла и счастья, жену и ее запах, особенно когда поворачиваешь ее к себе спиной и утыкаешься носом в шею в то самое место между плечом и ухом, и потом тебя накрывает какая-то теплая волна любви и понимания, и приходит знание, что все хорошо, но будет еще лучше…

И здесь нас ждало еще одно потрясение. Услышав русскую речь, к нашему дуэту присоединился европейский опрятный старичок, непринужденно заговоривший с нами как с добрым знакомым. Говорил он по-русски с трудом, мы его еле понимали, но ведь говорил же. Рассказал, что звать его Альфред, что русский язык учил еще в школе, и что он очень благодарен Красной армии за освобождение Вены от фашистов. В ответ мы сказали, что нам очень-очень приятно видеть, что памятник весь в цветах, а он сказал, что это всё в знак огромной благодарности за сохранение Вены. Была, оказывается, у культурной германской нации такая милая привычка при отступлении взрывать и поджигать всё, до чего можно дотянуться. И если бы не советские войска, осталась бы Вена без Собора святого Стефана, без Ратуши, без Венской оперы, да и много еще без чего.

Он еще что-то говорил, а меня вдруг накрыло горячей волной от понимания, что это возможно мой дед во всем этом и участвовал. Ведь именно в этих краях в сорок пятом он войну и заканчивал. До Берлина, правда, не дошел, но в Варшаве точно был. В общем, образовалось у нас еще одно неотложное дело: найти в Вене православный храм и поставить деду свечку.

Вот так вот. Были, оказывается, когда-то в Европе нормальные люди. Жаль только, что с возрастом их остается всё меньше и меньше…

Вот и ответ. Всё ж просто и понятно теперь. Сама Русская история ему сказала. Ну и видение было, куда ж без него. Хотя, как оказалось, Русская история - та ещё штучка. Он её послушался, остановился, а она его все-равно позже убила.

Мда… И всё-таки он чертовски хорош! Развивая тему, вот как бы вы написали «Девочка погладила котёнка» по-прохановски? Мой вариант:

«Где-то на другом краю нашей планеты грохотала рушившаяся атлантическая цивилизация, грозя похоронить под своими обломками прогнивший англосаксонский мир; а в тихом уголке не сдавшейся врагу русской крепости-обители свершился акт безмолвного соглашения: детская длань, как знамя добра, осененное многовековыми победами, легла на спину покорного обезоруженного хищника, теперь уже пушистого агнца иного дикого мира, сложившего оружие в ответ на добро и ласку детских рук».

Правда, если я так девочку и кошку опишу, то скажут «ёбнутый», а вот если сам Проханов – то, вытирая слезы восторга, прошепчут: «Гений!».

Мир, сука, несправедлив…

Да пустите вы её туда! Путь лоб там себе разобьет и успокоится, наконец. Тем более, что в этом средиземноморском раю белокурые дамы с налётом лёгкой ебанцы очень ценятся. И местное население к ним, говорят, дружелюбно и гостеприимно. И ей там ничего не угрожает. Absolutely!

Да вот, кстати, исторический пример: французский король Карл VIII тоже однажды спешил куда-то по своим королевским делам, и, не заметив низкую дверь, и со всей дури приложился головой о притолоку. Два часа всего пожил он после этого прискорбного случая, умирая, прошептал «ну и мудак же я Берегите Францию» и более папе Александру VI (Борджиа) итальянскими войнами не докучал.

Наблюдаем.

Ну да, - могла бы скромно ответить Нина последнему вопрошавшему, - действительно тянет. Потому как у меня в коллекции, голубчик, около тысячи наименований, в том числе 200 картин, среди которых Микеланджело, Рубенс, да Винчи, Тициан, Эль Греко, Рембрандт, более 150 античных скульптур и барельефов, антикварная мебель, предметы быта ну и ещё кое-что по мелочи.

Давайте же, наконец, познакомимся с нашей супружеской парой. Итак, Элий Белютин, художник, педагог, коллекционер, член Итальянской Академии современного искусства. А Элий он потому, что его отца-итальянца Миккеле Беллучи (потом Михаила Белютина) еще до революции по каким-то творческим делам занесло в Россию, где он родил сына, назвал его в честь святого Элегия, был признан иноагентом и расстрелян. А что вы хотите, время тогда было неспокойное, не то что сейчас. Еще говорят, что он из тех самых Беллучи, которые в родстве с той самой Моникой. Элий особенно известен тем, что был организатором знаменитой выставки художников-авангардистов в Манеже в 1962 году, в ходе осмотра которой тонкий ценитель прекрасного Никита Хрущев топал ножкой, пучил глаза и громко употреблял высокохудожественные эпитеты дерьмо, говно и мазня. И это именно к нему Хрущев после осмотра картины «Глаз в яйце» обратился с проникновенными словами:

Что это за лица? Вы что, рисовать не умеете? Вы что – мужики или педерасты проклятые, есть у вас совесть? Вот что, Белютин, я вам говорю как Председатель Совета Министров: всё это не нужно советскому народу! Запретить! Прекратить это безобразие! Я приказываю!

Это Никита Сергеевич еще «Читающую женщину» Пикассо не видел. Внизу поста будет в целях повышения культурного уровня.

Теперь про неё. Нина Молева, доктор исторических наук, профессор, историк, искусствовед, по её словам – дальняя родственница Тургенева. Родилась в Москве, была участницей и ведущей правительственных концертов. Сам Сталин называл ее «символом русской девочки». Через два часа после выступления Молотова о нападении Германии на СССР, именно она обратилась по радио к советским школьникам с призывом считать себя «мобилизованными без повесток».

Романтична история их знакомства: случилось это на церемонии награждения после Парада Победы в июне 45-го, когда польский военный атташе на приёме в Кремле вручал Золотые кресты маршалам Рокоссовскому и Коневу, а также лейтенанту Элию Белютину и старшему лейтенанту Нине Молевой. Сам Сталин жал ей тогда руку. Злые языки правда утверждают, что Элий был награжден польским орденом лишь в начале XXI века Президентом Польши Александром Квасневским во время его визита в Россию, ну да бог с ним. Потому что у обоих было действительно героическое военной прошлое. Он отметился подвигом: в 16 лет вывел из окружения около 400 красноармейцев, сам был ранен и чуть не лишился руки. Она тоже не отставала: тоже в 16 лет была зам. руководителя театральной бригады в составе 2-го Белорусского фронта. Ходил слух, что в перерывах между фронтовыми концертами она даже успевала быть санитаркой и операционной сестрой в сортировочном госпитале. Сама же она вскользь упоминала о близком знакомстве с командующим фронта маршалом Рокоссовским, который и определил её в разведку за блестящее знание немецкого и польского языков. Рокоссовский знал, что делал: благодаря ее разведданным удалось спасти два города от уничтожения. Какие города, правда, не уточнялось, - военная тайна, наверное. Поэтому то советскими наградами эти блестящие подвиги отмечены не были, ну и ладно. Зато красиво то как: парад, Кремль, Сталин, Золотые кресты…

Но вернемся к коллекции. Начало ей положил дед Элия по материнской линии Иван Гринёв, который трудился художником в московской конторе императорских театров и получал по десять тысяч рублей за оформление премьерных спектаклей. Нина упоминала, что количество премьер доходило до десяти в год, а 100 тыс. руб. тогда были колоссальные деньги. Верится во всё это с трудом, поскольку, во-первых, где ж столько премьер то в год набрать, пусть и в Большом, ну а во-вторых, что ж это за расценки такие? Для сравнения сам Лев Толстой за «Войну и мир» выручил от издателей каких-то жалких 25 тысчонок. В общем, честно заработанное дед тратил на выкуп произведений из частных коллекций, ну и что-то покупал на аукционах в Европе. У него была мечта о создании собственного музей (слава Третьякова покоя не давала), для чего он и купил дом в Красносельском переулке. А потом грянула революция. И пришлось прятать коллекцию (картины и скульптуры) на чердаке в тайнике купленного дома, где она, припорошенная строительным мусором, тихо лежала, пережидая революцию, гражданскую войну, индустриализацию и Великую Отечественную. И только после войны Элий смог вскрыть тайник, благодаря женщине, которая работала прислугой в их семье: она случайно получила комнату в коммуналке именно в том самом доме в Красносельском. По другой версии (но это не точно) Моссовет вернул нашей супружеской чете часть жилплощади деда, и они тоже совершенно случайно поселились именно в той комнате, в чердаке над которой и был оборудован тайник.

Наши герои взрослели и мужали. Она закончила Щепкинское училище, была принята в труппу Малого театра, следом закончила МГУ и аспирантуру. После распределения назначена консультантом по искусству ЦК КПСС. Преподавала, начала печататься. Он в это время творит и тоже преподает, организовывает выставки. Чем одна такая выставка закончилась, вы уже знаете. Зато еще не знаете, что было потом. А потом к ним домой, сразу после выставки, приехал сам консул США и, вытирая слёзы восторга, просто умолял немедленно выехать в Штаты и даже показывал уже выписанные на них грин-карты. Но они были советскими людьми и категорически отказались от этого провокационного предложения. Но КГБ всё равно прознало об этом визите (кто бы сомневался) и они в наказание стали невыездными до самой перестройки. Правда в 1968 они как-то попали в Париж, Варшаву и Милан с курсом лекций, но это уже мелочи.

Шли годы и вот наступила пора предъявить коллекцию миру. Тем более, что она с тех пор даже несколько увеличилась. Ходили ничем не подтвержденные слухи, что Элий, помимо основной работы художником (по призванию), служил в КГБ (для души), где якобы занимался перемещенными после войны ценностями. Да еще сам Элий иногда невзначай упоминал, что его мастерские частенько посещали руководители партии и страны, и делая строгое лицо, даже давал понять, что он очень близок к власти предержащими. Чета даже была дружна с Нобелевскими лауреатами по физике Петром Капицей и Игорем Таммом. У подъезда всегда дежурил милиционер – Нина, провожая гостей, кивком головы показывала ему, что все в порядке. Иногда у посетителей даже спрашивали паспорта.

Что касается подлинности коллекции, то оценку провели только 1991 году. Бригада экспертов из Парижа оценила её в 400 млн долл. (сейчас – уже 2 млрд). И это без учета Тициана, Эль Греко, да Винчи, Микеланджело и Рубенса. Нина говорила, что

Раньше такую оценку не проводили – было бессмысленно. Картин в Москве в коммуналках было очень много, а разобраться, где Тициан, а где Вася Пупкин было некому и незачем. Даже если разберешься – принесешь в Третьяковку, а у них уже есть, им уже не нужно.

Другие же источники утверждали, что коллекция никогда не была научно исследована, её не изучали в инфракрасных и рентгеновских лучах, и что вся информация о ней основывается только на рассказах владельцев.

Визитеры, побывавшие у них в гостях в трехкомнатной квартире на Никитском бульваре, позже рассказывали, что в квартире присутствовал соответствующий антураж: свечи в старинных подсвечниках, антикварная мебель в сочетании с затемнением создавали мистическую, сказочную атмосферу. При этом шептались, что «для Москвы того времени было несколько странно слышать открытое хвастовство коллекцией: вот Тициан, тут у нас Рубенс и так далее. Картины у них висели везде, даже на потолке. Вопросы о происхождении коллекции не задавали, заведомо знали, что любой ответ будет враньём».

Разговоры на раутах тоже были высокодуховные и пахли историей: «Товарищи, обратите внимание, вот за этим столом (Италия, XVIII век, принадлежал Савве Морозову), сидя в этом кресле (Италия, XVI век), под бой этих напольных часов (Англия, XVIII век) прямо под картиной Леонардо «Мадонна с книгой» Есенин, перед отъездом в Ленинград на свою смерть, читал «Черного человека». Боже, кто здесь только не бывал… Даже Рерих и Маяковский». Иногда отвлекались и на бытовые темы: «Вы же знаете, что Моника Беллучи – четвероюродная племянница мужа? Когда мы гостили в Италии у его родственников, то говорили о ней и встречались тоже – но семья не очень ее любит, они совершенно не понимают жизнь бедной девочки».

В нашей истории есть и попытка кражи в 1993. Чета должна была улететь в Италию (о чем вся Москва была оповещена), но с паспортами вышла заминка, и они остались дома. Нина рассказывала:

Сидели, пили чай и вдруг раздался страшный грохот, и потолок стал проваливаться. Я помчалась наверх, там была коммуналка, позвонила (звонок не работал) и я со всего маха ударила в дверь. Дверь открылась. В квартире весь пол был поднят, выпилены пять балок перекрытия, около дыры – электроподъемник с тросами, рядом – несколько человек в камуфляже, а на подоконнике – каталог нашей коллекции, изданный в Италии.

Негодяи трусливо и позорно бежали при виде бодрой шестидесятивосьмилетней дамы, энергично вышибающей плечом закрытые на ключ двери. Потом, по ее словам, мэрия Москвы шантажировало их ремонтом с целью передачи коллекции Москве, но не на тех напали.

Так неумолимо шло время, они старели, и стал вопрос, а что делать с коллекцией? Продажа в частные руки даже не рассматривалась, они, как патриоты, хотели всё оставить России. И начались переговоры с разными юридическими лицами. Начали с Русского музея, но неудачно: представитель музея осторожно выразился в том духе, что

«в коллекции не оказалось практически ни одного из заявленного громких имен, а многие произведения вообще не соответствуют музейному уровню и не представляют никакой исторической и музейной ценности».

Хотели передать коллекцию Москве, но тоже не сложилось. Подозреваю, что крепкому хозяйственнику Лужкову советник по культуре шепнул на ухо: «Юрий Михайлович, мутная тема какая-то, бля буду... Чую, что фуфло. Можем облажаться, давайте с благодарностью откажемся – целее будем». А может и не шептал, черт его знает. Меня там не было – врать не буду.

В общем, коллекция еще не была пристроена, когда в возрасте 87 лет умирает Элий. Его кремировали, прах оставили на хранение и стал вопрос о месте захоронения. И здесь налетели стервятники. Сначала появились поляки и напирая на то, что в Кракове находится могила деда Элия по отцовской линии, представили документ, что Польша не возражает против его захоронения в Варшаве. Правда потом, когда это начало обрастать скандальными подробностями, выяснилось, что это был лишь ответ на просьбу Нины, в которой она даже обязалась перевести коллекцию в Польшу в случае если Элий обретёт покой на аллее Героев, где захоронены самые известные поляки. Учитывая, что сам Элий в Польше бывал исключительно с туристическими целями и кроме подвига в 16 лет более никаким заслугами перед Польшей отмечен не был, поляки, мягко говоря удивились. Получив вежливый отказ, Нина обиделась и заявила, что поляки сами предложили захоронение лишь с целью забрать коллекцию. В общем переговоры зашли в тупик и, как элегантно выразились в посольстве, «было принято решение более никаких переговоров с пани Молевой не вести».

Не успела улечься пыль от двери, с грохотом закрытая за подлыми поляками, как в нее вновь постучали. За дверью оказался сам Президент Литвы Бразаускас, лично пришедший к ним на Никитский и протянувший им два свежих, только что изготовленных литовских паспорта (зачем же паспорт покойнику, спросите вы?), и предложил незамедлительно обменять коллекцию на паспорта ну и квартиру в Вильнюсе. Ну что сказать, просто подлец и жадина! Нечего и говорить, что и это предложение Ниной и покойным мужем было с негодованием отвергнуто.

Потом появились итальянцы. Но там скучно. Услышав твердое бескомпромиссное «Нет!», быстро сказали Арривидерчи и испарились.

В итоге, коллекция, перешедшая в собственность Нины после смерти Белютина в 2012 году, была ею завещана Владимиру Владимировичу. Ну не лично, а должности. То есть тому, кто на момент ее смерти Президентом будет. А наследователем все-равно будет Россия через вот такую вот сложную юридическую конструкцию.

Вы думаете на этом всё? Плохо вы знаете Нину… В одном из последних интервью она намекнула об идее использовать квартиру (после её смерти) в качестве некого полузакрытого музея, где первые лица государства могли бы проводить теплые неформальные встречи. Предложение, мол уже направлено, в Администрацию Президента. Ей, наверное, грезилось, как Путин и Трамп теплой летной ночью, ближе к рассвету, выходят из Кремля через Кутафью башню, и незаметно, чтобы не тревожить москвичей, идут по Воздвиженке до Никитского. И там, под музыку Вивальди и в окружении мировых шедевров, они, утирая слёзы восторга, вершат судьбы мира… А быть этому или не быть, она, загадочно улыбаясь, отвечать отказалась.

Думаете, что теперь то точно всё? О как же вы ошибаетесь... Она объявила, что опубликует, наконец, полный каталог коллекции, но что-то опять пошло не так. В окончательном варианте получилась книга «В саду времён», в которой каталога, конечно, никакого не было. Зато там была «биография художников» и «живая история считающейся одной из лучших в Европе частных коллекций». «Ткань повествования» там были украшена такими изысками как «Трактовка света, цвета и материальных особенностей тканей», «Плотность заполнения изобразительного поля», ну и моё любимое «Энергия светотеневых контрастов и активность моделировки».

Наконец, достигнув почтенного возраста 99 лет, она умерла (мир ее праху!) и была похоронена вместе с мужем на Новодевичьем (что тоже неплохо). После ее смерти Министерство культуры сообщило о создании экспертной комиссии для оценки коллекции. Вы удивитесь, но комиссия уже предварительно сообщила, что в коллекции нет работ да Винчи, Тициана и ван Дейка. В наличии лишь русская живопись и западные картины разных школ, написанные «в эпохе».

Ну и напоследок обещанный аналитический кубизм: картина «Читающая судебную практику по вопросам взыскания морального вреда от пластического хирурга женщина». Пабло Пикассо. 1936. 41 х 33 см. Холст / масло.

The End.