Первые дни он наслаждался этим. Он принимал облик человека и шел по шумным улицам, чувствуя под ногами не дым, а настоящий асфальт. Он пробовал еду, которая обжигала язык не магией, а перцем. Он смотрел на закат, который никто не просил его остановить.

Но очень скоро восторг сменился тоской, такой всепоглощающей, что даже его древняя сущность содрогалась. В чем был смысл его существования *после*? Веками его просьбы определяли его действия. Желания других были его картой и компасом. Теперь компас сломался. Мир оказался бескрайним и пугающе бессмысленным.

Он мог иметь все. Любой дворец, любую драгоценность, любую власть — одно движение пальцев. Но это больше не было *исполнением*. Это было пустым жестом, как перекладывание пыли с места на место. Магия стала бессмысленным тиканьем без часов.

Он начал искать тех, кто мог бы дать ему новую цель. Он являлся к людям, предлагая все те же три желания. Но вид всесильного джина теперь вызывал не благоговение, а истерику, панику или алчность. Их желания были мелкими, жалкими, они не наполняли его, а лишь подчеркивали пустоту. Он стал исполнять их с отвращением, как автомат.

Он скитался по миру, бессмертный, всемогущий и абсолютно ненужный. Он был похож на самого одинокого человека на свете, потому что даже у людей были их маленькие, глупые, собственные цели: вырастить сад, дописать книгу, дождаться внуков. У него не было ничего.

Однажды ночью, в образе седого старика, он сидел на скамейке в безлюдном парке. Он смотрел на луну, которую когда-то по просьбе одного царя подносил к земле так близко, что можно было разглядеть кратеры. Теперь она была просто холодным шариком на небе.

И тогда он его увидел. На спинке скамейки перед ним сидел мотылек. Большой, серый, с крыльями, испещренными сложным, словно бы письменным узором. Он был неподвижен и смотрел на Кахира своими бездонными фасеточными глазами.

Ирония ситуации ударила Кахира с новой силой. Вечный слуга — и ему некому даже подать чашу воды. А тут — ничтожное создание, живущее один день. И в этом одном дне у него, наверное, больше цели, чем у меня за всю вечность, подумал джин.

— Что ты хочешь? — хрипло спросил Кахир, и его голос, привыкший греметь повелениями, прозвучал жалко и смиренно. — Проси! Я исполню любое твое желание! Хочешь жить вечно? Хочешь стать самым большим мотыльком в мире?

Насекомое не шелохнулось. Оно просто сидело и было собой. Оно не желало ничего. Оно просто *было*.

И в этой совершенной, законченной самодостаточности Кахир увидел то, чего у него не было никогда. Не цели, данной извне, а простого права на существование без причины и цели.

Мотылек вдруг взмахнул крыльями. Он не улетел в ночь. Он поднялся и сел на плечо Кахира. Легкое, почти невесомое прикосновение.

И древний джин, повелитель стихий, исполнитель желаний, заплакал. Слезы текли по его щекам не из-за горя или радости, а от внезапного, оглушительного понимания.

Он потратил вечность на то, чтобы делать что-то для кого-то. Но он никогда не позволял себе просто *быть*.

Он не смахнул мотылька. Он сидел с ним до самого рассвета, пока первые лучи солнца не превратили крылья насекомого в серый прозрачный пепел. Его век закончился.

Кахир поднялся. Он больше не искал смысла. Он просто пошел вперед — не чтобы что-то найти или кому-то служить, а чтобы смотреть, чувствовать, слушать шум мира. Он был свободен. Не от лампы, а от необходимости иметь цель. Он наконец-то вышел на пенсию. И это было самое большое волшебство, с которым он когда-либо сталкивался.

Максим, поняв, чего от него требует эта ситуация, встал и пошел следом за кошкой, которая уже ждала его, сидя у закрытой двери подъезда.

— Мяу, — промяукала Синди, вставая на задние лапки и упираясь передними в дверь.

— Нам нужно войти? — спросил Макс, тянувшись к дверной ручке. Он схватился за ручку и открыл дверь в подъезд. Синди бесшумно забежала внутрь и громко мяукнула.

— Иду, девочка, — сказал Максим и сделал шаг. Дверь за его спиной хлопнула. Макс стоял в подъезде. Но это был другой подъезд, не того дома, в который он входил.

— Какого… — начал было Макс, но кошка, пробежавшая между его ног и устремившаяся по лестнице на второй этаж, сбила его с мысли.

Это был подъезд дома его старшего брата, Игоря. Но он жил здесь совсем не в 90-х годах, а гораздо позже. Снова прыжки во времени? Максим пошел на второй этаж, и Синди уже сидела у дверей квартиры его брата, слегка наклонив мордочку и смотря на него с ожиданием.

— Мне нужно зайти к Игорю? — спросил Макс у кошечки. Тишина в ответ. Он замахнулся, чтобы постучать в дверь, когда вдруг из квартиры донеслись громкие слова ссоры. Макс замер и прислушался.

— Ты бросил нас с мамой, а теперь объявился? Столько лет ни слуху ни духу, и вот на тебе, нарисовался, блять! — голос был его собственный, но гораздо более молодой. Он попытался вспомнить, за что он так орал на брата. Игорь был сильно старше; по сути, они никогда не жили под одной крышей. Макс напряг слух, пытаясь выловить этот эпизод из тумана памяти, но она упорно отказывалась выдавать детали.

— Тоже мне, папаша, постарел и теперь хочешь, чтобы я давал тебе на бутылку? Сам уже не в силах заработать?! — раздался топот шагов, приближающихся к дверям. И тут из-за двери послышалось: — Ты мне не отец! Забудь, как не помнил до этого! — голос замолк.

Макс приник спиной к стене и без сил сполз на пол. Вспышками память, наконец, высветила этот эпизод его жизни. 2007 год, ему 15 лет. В тот день его брат пригласил его в гости, сказав что намечается важный разговор. Максим пришел и увидел своего отца. Гнев охватил его, и он выплеснул все накопленные обиды прямо в лицо своему уже пожилому родителю, Макс был поздним ребенком. Он обвинил отца в том, что тот — алкаш, который бросил семью и не помогал, не появлялся. А потом он просто ушел, прервав общение как с братом, так и с отцом.

Позднее, уже будучи взрослым и найдя родню в социальных сетях, Максим узнал, что его отец умер менее чем через год после того разговора. Он переехал из России в Беларусь к родным, там начал сильно пить, и организм не выдержал. Его близкие рассказали ему, что отец не бросал семью, и не пил так, как внушила ему в детстве мать. Они с мамой просто поссорились по какой-то причине и разошлись. Мать сама не разрешала отцу навещать их, а деньги не принимала. Родные Максима не были в курсе, почему так произошло, но знали, что отец сильно переживал из-за того самого разговора. Он чувствовал себя виноватым и пытался утопить свою вину в алкоголе. И алкоголь погубил его. Макс, узнав правду тогда, чуть не полез в петлю. Сейчас он удивлялся, как мог забыть эту мрачную историю. Ведь, тогда, узнав все, как было, он сильно почувствовал свою вину. Макс мало того что довел родного человека до депрессии и смертельного запоя, так еще и последние его слова были квинтэссенцией злости и обиды. Слез уже не осталось. Он просто сидел, глядя в пол, ничего не видя.

Щелк — раздался щелчок замка — двери слегка приоткрылись, и Синди тут же шмыгнула внутрь. Максим встал и прошел следом. Кошка пробежала по прихожей. Эта квартира не походила на ту, что он помнил. Это не квартира брата. Синди села у одной из дверей, взглянула на Макса и вошла в комнату за дверью. Он шагнул следом.

Небольшая комнатка-пенал с окном, задрапированным тюлью. На подоконнике красовались цветы, в середине стоял стол, на котором стоял литровый пузырь водки, рядом стопка и пепельница. У стола, на диване-книжке, кто-то спал, укрытый с головой. Синди прыгнула на диван и мяукнула, словно призывая Максима подойти.

Он подошел, вытянул руку и стянул с головы одеяло. Обомлел. На диване лежал его отец. Он не спал. Совсем седой, с такой-же седой бородой, старик был мертв. Лежал на спине с открытыми глазами, покинутыми жизнью. Максим упал на колени, слез не осталось, но он взревел так, как никогда прежде. Синди ткнулась мордочкой ему в щеку.

Сколько времени прошло, он не знал. Он сидел на коленях, пока не онемели ноги и пока он не хрип от рева.

— Это не я наговорил тогда тебе говна, папа, это обида. Моя детская обида. Обида матери чем-то в тебе разочарованной. Пойми меня и прости, — тихо произнес Максим, наклонившись и поцеловав холодную, шершавую щеку. — Прости, пап, я люблю тебя. Сильно.

Макс встал, развернулся и, не слушая мяуканья кошки, выбежал из комнаты. Хватит с него этого дерьма! Хватит! Что бы это ни было — сон или трип, он проснется! Он открыл двери квартиры, выбежал и хлопнул дверью, и… снова оказался в стенах той же комнаты, где лежал отец. Кошка мяукала, пытаясь остановить его, но он уже находился в истерике, выбегал из квартиры и снова оказывался в ней, раз за разом, пока не упал на пол, лишенный сил.

— Синди, что это? Что за хуйня? — кричал Макс. — Тебя тут не должно быть! Меня тут не может быть!!! Что это?!

Но Синди лишь лизнула его в лицо и снова мяукнула, призывая Макса в путь.

6

Макс, погружённый в свои мысли, двинулся к выходу из квартиры. Его спутница уже добежала до двери и ждала его. Толкнув двери, мужчина и кошка вышли. Максим остановился, изумлённо оглянулся назад: там, где секунду назад была квартира его отца, оказалась ванная комната. Он просто принял правила игры, устав удивляться происходящему.

— Чем меня будут мучить тут? — прошептал Максим и начал осматривать квартиру, в которой оказался теперь. Музыка долбила, в воздухе витал аромат ромашки. Света не было. Справа от ванной комнаты была кухня, совмещённая с лоджией.

— Угу, теперь я у Карыча дома, — Макс узнал место. Это была квартира его одноклассника, которую ему подарили родители на совершеннолетие. И так как Карыч был единственным, кто жил отдельно, все тусовки проходили у него. Карыча на самом деле звали Иваном Вороновым, от фамилии произошла кличка Кар-Карыч, что позже эволюционировало просто в Карыча.

Судя по музыке и запаху ромашки, Макс попал на одну из тусовок, на которых они тупо накуривались и втыкали в YouTube, а на фоне вечно играла музыка. Таких сборищ было уйма. На какую конкретно тусовку попал Макс, он не имел и малейшего понятия.

— Ну, девочка, пошли в зал. Узнаем, какая пытка меня ждёт, — позвал Максим свою кошечку. Он открыл дверь в зал, и они вошли. Напротив входа стоял компьютерный стол с компьтером. Справа от него — еще один стол, на нём стоит водный. Слева от входа в углу был разложенный угловой диван, на котором храпят пара ухлопанных тел. В комнате стоял сильный запах ромашки.

Макс узнал Карыча, а вот второго пацана не узнал.

— До бледных напыхтелись, — хохотнул он. — Но что я тут делаю?

Макс подошёл к компьютеру и посмотрел дату: 12 октября 2012 года.

— Хм, не помню ничего, что могло бы произойти в тот день, — подумал Макс. Но это ничего не значило, он и прошлые события не помнил. Карыч жив и здоров. Эту квартирку он продал и переехал. Второго пацана Макс не знал вообще.

Тело на диване начало двигаться. Тот пацанчик, которого Макс не знал, проснулся и сел на диване.

— Карыч!

Тишина.

— Карыч, бля! — парень ударил товарища кулаком в плечо.

— Аааа, — засипел Ванька. — Че те?

— Поздно уже, я даю до хаты. Не хило нас повырубало. Открополи мне пятку, я дома на сон грядущий пыхну еще.

— Иди, у Маки возьми, это его дуст.

Пацан встал, перелез через подлокотник дивана и пошел на кухню. За дверью раздался неразборчивый бубнеж. Иван снова захрапел.

— От души, братуха. Завтра пригощу тебя тоже, — сказал незнакомый парень, выходя с кухни. Он прошел в прихожую, обулся, надел курточку и вышел из квартиры.

— И че теперь? — спросил Макс в пустоту. — Все что ли, закончилось?

— Мяу, — раздалось от входной двери. Синди царапала лапкой дверь.

— Ну пошли, — как-то обреченно выдохнул Макс. Головная боль и писк снова усилились, но Максим лишь отмахнулся, уже не обращая на это внимания.

Они вышли из квартиры Карыча прямо на крыльцо панельной пятиэтажки.

— Да че тут происходит, блять? — крикнул Макс. Они не могли выйти на это крыльцо. Карыч жил в деревянной двухэтажке на краю города, а сейчас они стояли у панельного дома практически в центре. Над головой раздался сильный удар. Макс по привычке упал на живот, закрыв руками голову. И только потом понял, где он и что рефлексам тут не место. Что-то упало на козырек. Что-то тяжелое.

— Мяу, — раздалось издалека. Макс повернулся и увидел Синди, сидящую на лавочке с краю детской площадки посреди двора.

— Иду-иду. Давай ждать, — он уже прекрасно понимал, что хочет от него кошечка.

Макс уселся, Синди забралась ему на колени, свернулась калачиком и улеглась спать. Максим гладил мягкую шерсть и размышлял.

— Это и есть этот ретрит? Мухоморами меня накормили что ли или еще чем-то, вызывающим жесткие трипы? Но блин, я ж себя и бил, и щипал. Не сплю. И ощущаю всё как в реальности. Не сон, это и на трип не похоже. Хотя хуй знает, — Макс вспомнил и то, как выходил из собственного тела и наблюдал за всеми со стороны, это кстати было у Карыча. И как путешествовал на другие планеты и в другие миры. Тоже всё казалось реальным.

— Аааа! — раздался громкий женский крик. — Влад! Владик!

Макс поднял голову. На пятом этаже в открытом окне стояла женщина и кричала сквозь слёзы, глядя куда-то как раз на козырек подъезда. Макс покрылся мурашками и холодным потом.

Синди встрепенулась, подняла мордочку, но с колен Макса не спрыгнула. Максим же полностью погрузился в себя, не обращая внимания на женские крики. Он пытался вспомнить этот эпизод и при чём тут он. Спустя несколько минут, а может, даже несколько десятков минут, он потерял счёт времени, Максим начал вспоминать. Да, точно. Знакомые угостили Макса какой-то новой ромашкой, жесткой до опиздинения. Они у Карыча убились в хлам, потом пришёл какой-то Ванькин знакомый, музыку они что ли писали вместе, хз. Паренёк тот не дул особо, но иногда покуривал, вот и тогда пришёл накуриться. Они снова раскумарились. Потом Макса разбудили, он сказал пареньку, где лежит коробок с ромашкой, и чтобы тот брал сколько нужно. Всё. Потом, спустя, наверное, неделю они с Карычем узнали, что тот паренёк, Влад Мухумбаев, накурился и выпал в окно. Случайно или нет — не знал никто, но дела обстояли так.

Из транса Макса вывели звуки сирены. Он поднял голову и увидел скорую, МЧС и полицию. Спасатели сняли тело и грузились в машину, полиция опрашивала заплаканную женщину, экипаж кареты скорой помощи осматривал тело.

— Прости, Владос, не стоило мне тебя угощать, — сухими губами прошептал Макс.

Синди спрыгнула с колен и побежала за угол дома, Макс пошёл следом.

7

В небе появилось северное сияние, оно красиво переливалось зелёным и фиолетовым цветом, тянулось через всё небо, что выглядело очень удивительно и фантастически красиво. Температура резко опускалась, изо рта начал идти пар. Завернув за угол, Максим увидел дорогу, по которой они ходили в горы. Он снова был в Харпе. Полоса северного сияния тянулась далеко вперёд. Синди бежала вперёд по дороге, словно её вело это природное явление. Максим шёл следом, осматривая красивейшую природу осеннего заполярья.

Удивляться холоду, северному сиянию и смене сезонов Макс не видел смысла; он, блин, путешествовал во времени и видел тех, кого уже нет!

— Интересно, что будет в горах, — вслух размышлял Максим. — Тут точно ничего не происходило, тем более трагичного, к чему бы я мог иметь отношение. Пережитое его окончательно добило, не осталось ничего кроме банального любопытства.

Они прошли уже несколько километров и дошли до моста через реку Кердоманшор. Синди, перейдя мост, свернула влево. Максим пошёл следом, и, посмотрев в небо, он увидел, что северное сияние свернуло в том же направлении. Спустившись с дороги, Максим и его спутница пошли по берегу в сторону леса.

Чем ближе становилась стена деревьев, тем отчётливее Максим начал слышать голоса. «Видимо, туристы веселятся,» — подумал Макс.

Но он ошибся. Зайдя в лес, они со временем вышли на поляну с большим костром, вокруг которого сидели люди. Ночь быстро вступала в свои права, сияние в небе становилось будто ярче, а воздух охладился почти до минусовой температуры. Макс и его спутница направились к костру.

— Макфим! Смотрите, Макфим плифол! — раздался радостный детский крик, заставивший Макса оторопело замереть на месте. Это был голос Никиты, мальчишки, чью смерть он видел буквально днем и одновременно несколько десятков лет назад.

— А я знал, фто ты, плидефь! — мальчишка подбежал к Максу, схватил его за руку и повел к костру.

— Садись, Макс. — Раздался голос девушки. Макс уселся на поваленное дерево и осмотрел людей вокруг. Помимо Никитки здесь был Влад и еще одна девушка, Макс пока не видел ее. Отец не было видно. Кошка тоже пропала.

— Объясните, что тут происходит? Что это за письма? То, что я пережил, это сон? Приходы? Вы же мертвы все, это все нереально? — Макс вывалил кучу вопросов на собеседников, сам вытягивая руки к огню и ловя себя на мысли, что чувствует тепло от костра. Головная боль, преследующая его последний год, исчезла, а писк затих.

— Эти письма, Максим, отправили мы, — снова раздался девичий голос.

— Но как… — Макс хотел было задать вопрос, как эти письма попали к нему.

— Дослушай! — перебила его девушка и вышла на свет. Максу сперло дыхание. Это была Оксанка, девочка из их компании, которая потом уехала на учебу, где ее не стало. Ее нашли в кровати, захлебнувшейся рвотой. — Не ожидал меня тут увидеть? — спросила она. — Моя смерть, как и кончина всех присутствующих, косвенно связана с тобой, Макс. Это ведь ты познакомил меня с веществами.

— П-п-прости, — заикаясь, выдал Максим, ему стало страшно. Глазами он искал свою кошечку, которую уже считал своим талисманом, но ее нигде не было.

— Оставь, Макс! Я же сказала, косвенно! Будь ты виноват по-настоящему, тебя бы тут не было.

— Твоя головная боль, сынок, — это не последствия контузии от того взрыва — раздался за спиной голос отца. Макс повернулся так резко, что грохнулся со своей импровизированной лавочки. Отец стоял, улыбаясь, одет по-рыбацки. На плече удочка. Он пришел со стороны реки. Подойдя к Максу, он поднял его на ноги и обнял. — Тогда тебя не ранило, сын, — говорил отец, срываясь на слезы.

— Да, Макс, к сожалению, тебя не стало, — продолжила за отца Оксана. — Головная боль — это лишь напоминание, а тот писк, что тебя преследовал, — это звук работы кардиомонитора. А мы, Максим, всего лишь чувство твоей вины. Хоть ты и подавил все это в памяти, мы никуда не делись.

— Но ты ни в чем не виноват, Макс, — сказал Влад, впервые взяв слово. — У меня были проблемы в семье. Я узнал, что мама изменяла отцу и я не его сын. Тогда, придя к Ваньке, я уже был мертв, мне нужно было просто накуриться для смелости. Вы же не знаете, что я оставил записку. Я не виню тебя.

— А, я, — зашебетал Никита, — всегда пелебегал дологу не по плавилам, ты не виноват, Макфим. Мне не было суждено жить долго.

— Меня, с веществами хоть и познакомил ты, Макс, и винил себя в моем уходе, твоей вины нет и тут. Я познакомилась с плохим человеком, там, где я училась. Влезла в долги, меня отчислили, родители не знали. Я впала в депрессию и не хотела жить. Я специально обдолбалась до такой степени, — рассказала Оксана.

— Пойдем, сын, отойдем, — отец взял руку Макса и повел того к берегу.

— Мы не злимся на тебя, — раздался за спиной хор голосов. Макс повернулся, но увидел лишь одинокий костер. Людей уже не было.

Макс и его папа дошли до берега реки, где их ждала Синди, лакая холодную горную воду.

— Знаешь, сын, я ведь нисколько не злился на тебя. Это ведь ты не свои слова тогда мне наговорил, а лишь то, что внушила тебе мать. Я жалею лишь о том, что слушал ее и не приходил к тебе, не навещал. Я очень тебя люблю, прости меня, пожалуйста, — сказал отец и снова крепко обнял Макса. — И даже Синди не держит на тебя зла, поверь уж. Ты же помнишь, она сбегала на улицу при любой возможности. Просто получилось так, как получилось.

— Мяу, — будто бы подтвердила кошка.

— Ты здесь, потому что ты не плохой человек, и нам нужно было развеять твои мысли. Чтобы они были чисты! Ты ведь умер героем, человека спас ценой своей жизни. Ты заслужил второй шанс!

— Что? Какой шанс, пап? Я тоже люблю тебя, прости!

Отец вдруг сделал шаг назад, держа руки на плечах Макса и глядя ему в глаза, сказал:

— Я знаю, сын. Всегда знал! — отец повернул Макса лицом к реке. — Иди, сын, пора! Иди в воду. Иди за северным сиянием.

— Мяу, — раздалось от кромки воды. Максим повернулся и увидел Синди, уже стоящую в воде у берега и смотрящую на него с ожиданием. Посмотрев туда, где стоял его папа, Максим увидел пустоту.

— Иду, девочка.

Парень и кошечка вошли в воду, следуя за мерцанием северного сияния, идя на свет.

8

Вадим мчался в цветочный магазин, а после в роддом. Буквально двадцать минут назад он получил долгожданный звонок. Родила! Сына! Вадим был на седьмом небе. Пакет с фруктами, ягодами, соками и угощениями для персонала роддома уже лежал на заднем сиденье. Остались только цветы. Остановившись перед цветочным, Вадим вылетел пулей и, не закрывая двери, побежал в магазин. Он не боялся, что машину угонят; в таком маленьком городе смысла угонять тачки просто не было.

Выбежав из магазина с большим, пышным букетом роз, пионов и хризантем, Вадим направился к задним дверям авто. Аккуратно разместив цветы на заднем сиденье, Вадим, торопясь, едва не раздавил серый комок, который очень уютно умостился на водительском сидении.

— Опа, котенок что ли? — Вадим взял котенка на руки. Это была совсем маленькая кошечка, видимо, недавно открывшая глаза, прям совсем кроха. — Сиамская, — резюмировал Вадим, осмотрев черную милую мордочку, серую шубку, лапки будто бы в надетых белых носочках и черный хвостик. — И как ты тут оказалась? Подкинули тебя мне? Что ж делать с тобой? — Вадим сел за руль и, продолжая разговаривать с котенком, завел машину. — Поехали со мной, девочка, не выбрасывать же тебя. Потом разберемся.

Доехав до роддома, передав все гостинцы и цветы, Вадим стоял под окнами палаты, где лежала его жена Алина, и общался с ней по телефону.

— А мне, представляешь, малыш, котенка подкинули, пока я тебе цветы покупал, — рассказывал Вадим. — Сейчас покажу. — Он сходил к машине, взял котенка и вернулся к окнам, показывая ее своей супруге.

— Ой, Вадик, давай оставим? Совсем малютка же! Это кот или кошка?

— Кошечка, малыш, — отвечал Вадим.

— Давай оставим, назовем ее, ммм, — Алина задумалась, — назовем ее Синди!

— Хорошо, значит, оставим. — Вадим и так хотел ее оставить, но нужно было уговорить жену; она не очень сильно любила животных. "Инстинкт что ли материнский проснулся," — пошутил он в голове и заулыбался.

— Ой, все, Вадик, я побежала! Максимку несут кормиться! Пока-пока, целую, — прощебетала жена.

— Люблю тебя, — сказал Вадим уже на отбитый вызов.

— Ну что, Синди, поехали за молоком для тебя и домой, собирать Максимке кроватку?

Я не могу взаправду его "увидеть", но он предстаёт у меня перед мысленным взором. Прямо сейчас он сидит на моей кровати и ждёт, пока я выключу компьютер. (Я обещал, что скоро его выключу, но зашёл в последний раз проверить реддит). Каждый день, на протяжении этих двух недель, он ходит со мной на работу. Я делюсь с ним едой. (Типа мысленно дублирую её для него, т.к. он не может прикоснуться к вещам в реальности).

Я люблю его и снова счастлив. Понимаю, большинство людей скажет, что это не реально, но что-то в нём есть. Мне пофиг. Для меня он - настоящий.

Обновлено: Я обдумал последнюю мысль - я боюсь, что кто-то узнает, а меня запрут и накачают тяжёлыми лекарствами, но допускаю этот сценарий маловероятным.

Обновлено 2 (через 5 лет): Я получил так много удивительных личных сообщений за последние 5 лет. Мне просто хотелось сказать: подумайте, если вы читаете это и понимаете, что такой же... вы не одиноки! Наверное сотни людей написали мне в личку, что испытывают нечто подобное. А это всего лишь группа людей на реддите, прочитавших этот пост. Наверняка нас гораздо, гораздо больше. Люди могут подумать, что вы странный или необычный, но вы - совершенно естественный, и вы не одиноки.

Много сообщений отправляли меня к r/tulpas, там я некоторое время был активным участником под ником AnImaginarium. Сейчас уже нет, но если я вам понравился, то вы можете найти утешение здесь!

Некоторые нашли в комментариях моё признание, что персонаж о котором идёт речь - Кастиэль из "Сверхъестественного", но кто-то пропустил, так что заявляю об этом здесь и сейчас. Кастиэль до сих пор существует у меня в голове, но сейчас он в отпуске, а я провожу большую часть времени со своим братом, Малкольмом, из сериала "Звёздный путь: Энтерпрайз". Он лучший! Но при это замкнутый и я уважаю это. Ещё я провожу кучу времени с Уиллом (из "Хорошей жены"), также нашим братом, но только когда он не занят делами, или не проводит время с Алисой. Да, воображаемая вселенная имеет систему правосудия и тоже нуждается в юристах. Некоторое время Уилл сотрудничал с Алленом Шором, пока того не назначили судьёй. Теперь он напарник Ромо Лампкина, вместе с женщиной, которая была моим ролевым персонажем, во время недолгой учёбы в колледже, Мэри Аберфойл. Аберфойл/Гарднер/Лампкин или АГЛ. Если у вас возникнул юридические проблемы в мультивселенной, определённо стоит позвонить им, и они позаботься обо всём! (ЛОЛ)

В любом случае, всего наилучшего от меня и моих к вам и вашим!

____________________

2. Мне 20, я учусь в колледже. И у меня есть воображаемая мама, которая иногда приходит в гости. Моя настоящая мама до сих пор жива, но она эмоционально издевалась надо мной и я не люблю о ней вспоминать.

____________________

3. У меня есть воображаемый отец, потому что родители разошлись, когда я ещё был маленьким, а папа живёт на другом конце штата.

Мне очень жаль. Респект тебе с мамой, мои наилучшие пожелания вам обоим.

____________________

4. Ну и хрен с ними. Нет ничего неправильного в хорошем воображаемом друге или парочке таких.

У меня они были всю жизнь. Мне почти 25, и я до сих пор рада их присутствию. Они не дают мне скучать, поддерживают поток креативности, помогают утешить себя при необходимости. Полагаю, их удерживает своеобразная стигма. Пофиг. Как-то я была у психолога, совершенно по другому вопросу, и рассказала об этом, ей тоже пофиг.

По сути, пока ты уверен, что они не настоящие, и не оказывают негативного влияния на твою жизнь, то какой вред? Просто нужно время от времени давать простор своему воображению.

Если загуглить "демонизм", то найдется чуть ли не связанная религия. Я пыталась сохранить интерес к этому сообществу, но не смогла, зато так забавно смотреть, что ты не одинок в разговорах со своими проецируемыми личностями, и что тут действует тоже правило, как и везде в интернете: где-то там всегда есть кто-то более экстремальный.

И вообще, на хрен всяких отбросов. Мой парень прекрасно знает про воображаемых друзей, какого чёрта, да я назвала ему имя самого постоянного спутника, которого он, вероятно, даже не потрудился запомнить.

А если кому-то ещё не всё равно, то он может засунуть себе в анус картошку.

____________________

5. Могу ли я представить воображаемого друга в любом месте? Обычно, я болтаю сам с собой в одиночестве, и тогда чувствую - разуму будет полезнее произносить: что "мы" будем делать вечером, или что "мы" купим в магазине. Думаю, так забавнее и нужнее, если можно как-то передать вторую половину своего мозга (ту сторону, которая обычно начинает беседовать сама с собой, в противовес другой стороне, что обычно думает), и превратить её в одного или нескольких воображаемых друзей.

____________________

Для желающих читать с оригинальным текстом: Телеграм