Помогите олду?
Пикабушник почти 7 лет. Поставил 57000 плюсов. Накиньте, братья, и мне чутка?
Пикабушник почти 7 лет. Поставил 57000 плюсов. Накиньте, братья, и мне чутка?
Экзотическая рептилия оказалась очень живучей: в Китае крокодил выпрыгнул с 20-го этажа и выжил.
Это удивительное происшествие случилось 29 мая в городе Шэньчжэнь на юге Китая. Владельцы магазина, расположенного на первом этаже небоскреба, услышали сильный грохот и выскочили наружу. Однако там их ждал сюрприз — лежащий на панели живой аллигатор примерно в метр с лишним длиной, сообщает Metro.co.uk.
Оказалось, что рептилия упала буквально с неба, с балкона квартиры на 20-м этаже. Камера видеонаблюдения зафиксировала момент падения — аллигатор ударился о натянутый над входом в магазин навес, что спасло ему жизнь, и отлетел в сторону.
Полиция нашла владельца животного, мистера Лю, который признался, что уже около десяти лет тайно выращивает у себя в квартире аллигатора, чтобы затем его съесть.
Пока остается непонятным, как аллигатору удалось выбраться на балкон, потому что дома в этот момент никого не было. А дальше он то ли случайно упал с балкона, то ли сознательно совершил прыжок к свободе.
Мистер Лю принёс извинения соседям за переполох, вызванный неожиданным инцидентом, а управляющая компания здания сейчас ищет других потенциально опасных животных, которые могут без разрешения содержаться в квартирах.
Что касается аллигатора, то, пока местные власти проводят расследование, его держат под надзором полиции.
Баба Маша, соседка возраст 80+, лет 10 назад рассказала: её знакомая, незадолго до смерти, по секрету, покаялась, что после войны родила двойню, мальчиков, время было трудное, голодное, молока грудного на младенцев не хватало. С мужем решили выкормить одного. Другого просто положили в клеть. Три дня ребенок кричал, на четвертый затих, но был жив, на девятый день мать обнаружила его мертвым. Когда услышал эту историю, долго приходил в себя. В своем поселке, небольшом, иногда вижу того, выжившего и вспоминаю рассказ бабы Маши. Какая тут может быть мораль, не знаю.
В национальном парке Крюгера (Южная Африка) 52-летний сафари-гид Марк Монтгомери выжил после того, как крокодил длиной 3,5 метра схватил его за руку и утащил в реку. Всё произошло в тот момент, когда группа Монтгомери остановилась на привал для обеда. Марк пошёл к реке Метси (Metsi) за водой для чая — в этот момент из реки появился огромный крокодил и утащил туда мужчину.
Тогда гид обхватил крокодила другой рукой и стал тыкать в его глаза пальцами, также пытаясь разжать мощные челюсти рептилии. В какой-то момент крокодил начал крутиться в воде и выпустил жертву, после чего Монтгомери вынырнул в нескольких метрах от берега, а затем выбрался на сушу и вернулся к своей группе.
«Я даже не видел, как крокодил показался из реки. Только успел сказать «вот чёрт» и сразу оказался под водой с рукой, зажатой у него между челюстями», — рассказал выживший гид.
Спутники оказали Монтгомери первую помощь и доставили в ближайший госпиталь, где его трижды прооперировали.
Сейчас он восстанавливается после полученных травм и уже заявил, что не собирается отказываться от профессии гида, но впредь будет осторожнее.
Лечение проходит хорошо, и ожидается, что в конечном итоге он полностью выздоровеет.
Представитель национального парка Крюгера Исаак Фаала сказал: «Независимо от того, сколько раз вы шли по этому маршруту, вы должны уважать территорию национального парка и помнить, что это место, которое является домом диких животных».
Национальный парк Крюгера занимает территорию, сопоставимую с площадью Уэльса. Он славится своей Тропой Крюгера — пешеходным маршрутом длиной 650 километров, который считается сложным и опасным. Обычно его проходят в шесть этапов, но туристы в год осиливают не больше двух. Поэтому покорение всей Тропы Крюгера занимает не менее трёх лет. Марк Монтгомери работал гидом на этом маршруте с 1998 года и в момент нападения крокодила находился на пятом этапе.
Автор Волченко П.Н.
(извините за иллюстрацию, какая была в загашнике - давно уже не рисую)
Спасибо моему новому меценату @Mpower33
Право на последний звонок
Грохнуло! Снова!
Броневые листы бункера выгибались, раскрывались глубокими трещинами в половину своей толщины. Подразделения рубежников тащили огромные автоматические пушки, быстро пристреливали установочные лапы к бетонному полу, громоздкими промышленными установками ввинчивали защитные щиты. За их работой следили сотни глаз людей толпящихся у выходного шлюза, где технари-шлюзовики уже проверяли систему защитного обрушения свода.
Еще один удар по снаружи, густой визг разрываемого металла, и отколотый угол лопнувшей бронеплиты ввалился внутрь. Взметнулся под купол бункера испуганный выдох многих глоток – люди у шлюза закопошились, кинулись вперед, к медленно закрывающимся створкам: давка, крики, стоны – кто не успеет уйти, тот уже не жилец. Шлюзовики деловито откидывали колпаки заградительных зарядов, вкручивали детонаторы – включался обратный отсчет.
Только рубежники уже не спешили: автоматические пушки установлены, операторские кабины спрятались за тяжелыми лафетами орудий, заградительно-защитные листы установлены. Рубежники молились и матерились – все знали, на что идут, спасения у них не будет…
Кто бы не рвался оттуда, снаружи, в бункер – он замер, на короткий миг под высокими сводами отсека зазвенела тревожная тишина, такая тонкая, такая пронзительно-прозрачная, как ломкий ледок на черных дырах луж…
Тонкий писк детонатора, закладывающий уши выдох взрыва и тяжелый скрежет опускающихся бронеплит шлюза – теперь все, теперь есть только широкий язык серого бетона между глухими стальными стенами. Пока еще – это территория людей, но только пока.
Снаружи взвыла огромная глотка, наполняя пустоту бункера липким страхом, льнущим к рубежникам под защитные комбезы, как холодный тягучий пот. Еще секунда и удар – последний удар. Лопнувшая бронеплита с тяжелым визгом выгнула толстые крепежные анкеры и медленно, как поверженный титан, рухнула, взметнув матово-серое облако бетонной крошки.
И сразу же басовито загрохотали автоматические пушки, плюясь раскаленным металлом, мелкими трещотками затарахтели автоматы пехотных рубежников, широко ухнула ракета из переносной турели.
Вой, визг, скрежет огромных когтей о такую податливую плоть стальных бронеплит и под аккомпанемент непрекращающейся канонады в бункер хлынула живая волна.
Бесполезно выбирать цель, нет смысла искать слабое место, главное – давить и давить, не дать выплеснуться, не дать потоку тел хлынуть внутрь широкой волной – иначе все.
Переносные ракетные турели перестали скромничать: гулкое эхо взрывов ломко забилось бункере, расцвели огненными бутонами смертельные вспышки. Из-за ближайших к пролому защитных щитов ударили тугие струи огня, с какой-то остервенелой яростью из огненного клубка тел вырвались жирные хлопья черного дыма.
Но огонь не отбросил орду, струи липкого напалма разбивались огненными брызгами о живую стену – все ближе и ближе ярилось пламя на беснующихся телах нападающих. Огнеметчики, оставив мины, под прикрытием беспощадных плевков автоматических пушек, бросились за вторую линию обороны. Тут же тяжело ухнули мины: огонь с нападавших сдуло ударной волной, уже мертвые тела отбросило назад, крепко ввинченные в пол бронелисты разметало рваными ошметками, пригнуло к земле.
Орда, на секунду отброшенная взрывом, кинулась вперед, а над диким визгом мелких тварей нападавших прорезался трубный вой, песнь иерихонской трубы - призыв вожака.
В рваный пролом стены сунулась скрюченная клешня, со скрежетом впилась в бронеплиту и вырвала ее, только выгнутые анкера злобно щерились во внезапной пустоте.
Орда расширилась, теперь уже ничто не могло сдержать ее, но нельзя - нельзя сейчас умирать! Вожак, чья клешня так легко сорвала многотонную бронеплиту, вожак, чья туша не могла еще протиснуться в двухметровый проем дыры, только вожак – он цель. Убить его и орда уйдет, бросится прочь и оставит в покое тех, кто спрятался за обрушенным шлюзом.
Рубежники отступали. Медленно, шаг за шагом орда приближалась к раскаленным пушкам, все чаще огненными цветами распускались посмертные заряды погибших, хрипели в иступленной ярости автоматные стволы, широкая липкая река напалма пролегла между ордой и рубежниками.
Громовой удар, от которого дрогнули невидимые массивные своды бункера, и громадина тела вожака, выворачивая вовнутрь остатки сводов, ввалилось в изувеченный бункер. Тут же вырвало огненным языком молчащее до того орудие малого тактического заряда – один единственный выстрел и время словно замерло.
Вспух нестерпимым белым светом шар безумного огня, воздух, превратился в беспощадный каток - смял, раскатал в кровавый в фарш и своих и чужих и грянул он – ВЗРЫВ! Всю узкую полосу бункера выжгло белизной огня…
Тишина…
В гулкой пустоте на выжженный до черноты бетон крупными седыми хлопьями медленно падал пепел.
* * *
Почему так тихо? Почему тишина звенит в самой голове? Почему так тяжело дышать скомканными легкими? Почему я жив?
Глаза открылись, но ничего не увидели кроме мрака, двигаться не было сил, но я чувствовал, чувствовал, что еще жив… Постепенно возвращались чувства, возвращалась боль: жгло, сжигало яростным жаром все тело. Я закричал спекшимися, сплавленными губами, по выжженной глотке сухо прокатился сиплый выдох – не закричал, захрипел…
Попытался двинуться – уперся, в другую сторону – невозможно, панически дернулся и нога прорезала пустоту – туда. Медленно, извиваясь как ящерица, задыхаясь от горячей боли, чувствуя как с кусками пригоревшего комбеза с меня клоками срывается склизкая, словно каша кожа - я вылез из под скомканного, оплавленного взрывом, бронещита.
Глаза видели, но плохо – все сливалось в размытые пятна, кружило голову, я не удержался, повалился на пол, тело выгнуло в болезненной судороге – вырвало густо-красным, внутри все жгло и обрывалось, так, будто выблевал свои внутренности.
Уселся, привалился спиной к искореженному бронещиту. Боль постепенно уходила – шок. Ну и хорошо: тело будто дубело, становилось бесчувственным и только бурая кровавая лужа в пепле, да вздувшаяся волдырями кожа на руках напоминала о только что пережитой боли.
Огляделся: толстый ковер мягкого седого пепла усеял все вокруг, причудливо изогнутые, искореженные стволы автоматических пушек, расплющенные и сплавленные в едино с людьми операторские кабины – крепкие все же они, не разметало их, а только сплющило. В огромный пролом стены светило солнце… Солнце - я то его и не видел вживую: фотографии, фильмы, проекции, но не солнце – только копии, подделки.
Поднялся на одеревенелые ноги, заковылял вперед, оставляя в толстом ковре пепла – в бывших своих друзьях и врагах, глубокие борозды и рифленые отпечатки подошв. Дошел до пролома, сил не хватило переступить через выступ бронеплиты, и я вывалился наружу – к солнцу, вывалился в мир, который люди оставили больше сотни лет назад, в день, когда генная инженерия совершила роковую ошибку. В день, когда в биотехнологической лаборатории, методом радиоактивного мутагенеза была получена колония трансгенных клеток, способная воздействовать на уже сложившееся ДНК организмов. Открытию прочили большое будущее: руководителю проекта, Фредерику Сенгеру, даже вручили Нобелевскую премию – уже третью за его жизнь. С тех пор и началось: множественные мутации, новые виды, новые создания, мутагенные изменения человека – старый мир развалился в труху за какие-то полгода. Сколько уже прошло лет? Сто, двести? Вроде двести семьдесят с чем-то, сейчас точно не вспомнишь.
Мир снаружи был красив: зеленые моря травы стелились коврами вниз с обросшего холма, а там, внизу, высились развалины города, увитые лианами, теряющиеся в громадах раскидистых зеленых рощ. Только длинный язык выжженной земли от пролома в стене бункера был здесь не к месту, страшный и уродливый - такой же как я…
Спускаться вниз, к руинам, было легко: я упал и просто катился вниз по такой красивой и, наверное, душистой траве: из всех запахов, я чувствовал только свой – вонь сгоревшего мяса.
Почему-то вокруг не было ни одной живой души – ни намека на то обилие живности, что ворвалось в бункер, словно всё, что было живого сгинуло там, в те бесконечно длинные мгновения атаки.
В город я вполз. Уже не мог идти, не хватало сил, чтобы подняться. Взрыв меня пощадил, не сожрал, как остальных, но смерть не любит выпускать из своих костлявых рук ухваченную жертву. Лучевая болезнь не оставляет шансов – это дело времени, дело нескольких минут.
Я вполз на широкую улицу, упал у стены дома, перевернулся на спину. Красиво: высоко взлетающая стрела небоскреба, вонзившаяся в самую синь спокойного неба, и тонкие зеленые нити, словно обнимающие стены, льнущие к пустым провалам окон.
Тут раньше жили: по улицам проносились машины, по тротуарам неспешно прогуливались степенные люди, в зеленых и таких безопасных парках весело визжала беззаботная ребятня, а их мамы расположились в тени деревьев, на лавочках, читали пухлые книжки в мягких обложках – здесь ж-и-л-и.
В густой тишине, напоенной почти неслышимой песней ветра, шорохом листвы, поскрипыванием исполинских стволов деревьев, призывно заверещала отвратительная трель.
Я поморщился. Так не к месту, так не вовремя звук жизни пронзило этим мертвым механическим треньканьем, а так хотелось лежать вот так и ждать…
Повернул голову: открытая телефонная будка в высокой, пробившейся сквозь асфальт, траве – звонил телефон…
С трудом перевалился на живот, бесконечно медленно подполз к будке, цепляясь непослушными, бесчувственными пальцами об ее стенки дотянулся до тяжелой черной трубки.
- Да. – хрипло выдохнул я и не узнал своего голоса, будто ржавую железку гнут.
- Уолтер? Гилберт? Ты? – донесся еле различимый в треске помех голос. – Уолтер, это я – Фредерик! Я их создал! Я создал колонию!
- Какую? – тяжело прохрипел я.
- Уолтер, ты что? Как какую?! Ту самую, трансгенов – изменение ДНК зрелого организма. Ты понял, Уолтер, - я смог!
- Вы Сенгер? Фредерик Сенгер? – я не верил, не мог поверить, что мне звонит из прошлого тот, кто все это начал.
- Да… - голос смутился. – А вы кто?
- Лейтенант рубежной обороны периметра.
- Кто?!
- Подождите, мне надо вам сказать…
- Но!
- Пожалуйста! – с надрывом заорал я, трубка послушна притихла. – Ваши клетки, эта колония – она… Она погубит мир!
- Бред!
- Сейчас 2257 год. Остатки человечества живут в защитных бункерах, фауна мутировала и стала опасной. Людей все меньше, нас почти не осталось…
Я бессильно выронил трубку из рук, два коротких гудка и трубка замолчала навсегда. Лишь бы он услышал меня, лишь бы он поверил…
До смерти оставались секунды, я уже чувствовал ее липкий холод, накатывающий волнами, чувствовал ее костлявую руку на своем плече. Но все же, как приятно было вот так сидеть в высокой траве, смотреть на пушистые барашки, плывущие по безбрежному морю прозрачных небес, слушать шепот листвы…
В голове пронеслась глупая мысль:
- Человечество использовало право на последний звонок…
Фредерик Сенгер – английский биохимик, дважды лауреат Нобелевской премии (1958, 1980 гг.)
Уолтер Гилберт – американский биохимик, единомышленник Ф. Сенгера.
Стайка разновозрастных деревенских ребятишек группкой заскочила в без скрипа отворившуюся калитку чисто убранного двора где всё было на своих местах: грядки ровные, ветки деревьев подвязаны, пчелиные ульи за домом на полянке чисто выбелены. На завалинке с видом царственной особы опираясь на трость дремал глубокий седобородый старик.
- Дедушка Акакий! Дедушка Акакий! Там твою Женьку солдаты ведут! Она чуть на немецкое минное поле не залезла из-за своих подсолнухов! – кричал беззубый Сашка утирая ладошкой всё норовившую вылезти из носа соплю.
- А мы ей говорили, что к балке ходить не надо! Опасно это! А она нас не послушала! – вторил ему Глебушка младший сынок погибшего председателя комкая снятую с головы кепку со сломанным козырьком.
- Дедушка, сежант её прямо с мины сдёнул! – захлёбываясь слюнями и смешно картавя сообщил Минька Белов смахивая пот с кончика носа. – Не испугался! Знаешь как бабахнуло?! У меня всё ещё в ушах звенит! Остальные друзья-товарищи только согласно закивали.
Гомон от ребятишек стоял такой как от стаи делящих кусок хлеба голодных воробьёв.
- А ну тихо! – прикрикнул на озорников дед, приоткрыв один глаз. Вроде бы негромко, но мальчишки тут же замолчали, вытянулись как перед командиром поедая с уважением привставшего с завалинки деда.
В этот же момент во двор вошли три красноармейца. На плечах первого, того на чьих петлицах красными огоньками посверкивали два треугольничка, сидела довольная, расплывшаяся в улыбке Женька в своём платьице в белый горошек, в старых сандаликах на босу ногу и с огромным подсолнухом в руках. Парень был симпатичный, высокий, сероглазый. Из-под пилотки выбивались волосы цвета спелой пшеницы.
- Смотрел бы ты за своей внучкой, дед, - без обиняков сразу заявил он, ставя девчонку на землю. - Чуть на мину не наступила, дурочка.
Два красноармейца званием поменьше, сопровождавшие сержанта, уперев руки в боки с высока посмотрели на деревенского жителя. Сразу видно, городские. Дети асфальта.
Хозяин же из-под кустистых белоснежных бровей глянул на них так, как капитан Васильев – самый жёсткий офицер в их полку. Руки сами собой вытянулись по швам.
- Коли спас девчонку спасибо, - нарушил молчание пожилой мужчина, посмотрев на сержанта. - Только не внучка она мне. Эшелон тут неподалёку разбомбили. Так вот егоза эта только и выжила.
Парень сглотнул ком в горле и как-то сразу посмурнел. Впрочем, деда, стоящего перед ним рассмотрел как надо. Тот был похож на какого-то волшебного колдуна из сказок – с клюкой, весь седой, борода до пояса, глаза редкого василькового цвета голубым огнём сверкают, а вот на плечах то шинель, старая-старая такую ещё в прошлую войну носили. Командирская.
- Я не знал, простите, - произнёс сержант, достав из кармана чистый платок с завёрнутыми в него кусочками сахара, чтобы угостить девчонку так похожую на его погибшую сестрёнку. - Но всё равно раз она с вами живёт присматривайте за ней. Петров, Лосев бегом к нашим! Я сейчас, только попрощаюсь.
Когда красноармейцы исполнив приказ покинули двор, а девчонка благодарно кивнув сунула за щёку кусок лакомства, сержант отряхнул ладони и поправив ремень трёхлинейки на плече собрался уже было уходить.
- А как звать-то тебя парень? – бросил в спину дед.
- Никита я.
Тут же глаза парня полезли от удивления наружу. А всё потому что старик крестил его пальцами и что-то быстро шептал себе под нос.
- Дед! А ну прекрати! Прекрати немедленно! – сделал сержант пару шагов вперёд, но в последний момент отступил.
Над головой, в чистом вроде бы небе, раздался раскат грома.
- Да всё уже, иди! – махнул рукой на гостя с каким-то раздражением хозяин дома. - Сирота ты, как и Женька, а я к ней привязался. Жизни своей не пожалел за малышкой бросился, молодец. Три жизни у тебя теперь ещё. Только три, запомни! Истратишь, свою береги втройне!
Челюсть сержанта со стуком захлопнулась от услышанного старорежимного бреда, чуть-чуть себе язык не прикусил.
- Дед, я между прочим комсомолец и давай ты меня не будешь этим опиумом накачивать…
- Каким опиумом?
- Религией то есть.
- А при чём тут религия?
- Так ты же крестил меня, про какие-то жизни талдычишь. В чертовщину я тоже не верю…
Раскрыв дверь дома, старик, погладил по голове девчонку запустив её внутрь.
- Иди-иди, Голубев. Воюй. Жизнь штука сложная. Не всё можно понять, не всё можно объяснить.
* * *
Паровоз на путях пронзительно засвистел и выпустил облако пара прямо под ноги полковнику Круглову и капитану Бруневичу быстрым шагом идущим по платформе.
- Товарищ полковник я даже не знаю как это объяснить! – подпрыгивал капитан.
- Языком политрук, языком! Ваня мы же с тобой с Халхин-Гола воюем чего ты разволновался?
- Разволнуешься тут! – щека Бруневича нервно дёрнулась. – Ладно, чего я тебе объясняю сейчас сам всё увидишь. Приготовься!
А посмотреть и правда было на что, ведь Круглов оказался в центе обороны станции Перепёлкина. Станции, которая спасла многим жизни. Если бы немцы три часа назад её взяли… всё! И эшелон с ранеными под откос и только-только подъезжающий в вагонах 74-й гвардейский туда же.
Закопчённая от копоти, посечённая осколками и изрытая воронками площадь упиралась в плохонькую баррикаду из всякого мусора, порванных в клочья мешков с песком и кривую линию неглубоких «на скорую руку» окопов. Тела красноармейцев-героев, принявших неравный бой, унесли уже, а вот немцы… немцами была часто засыпана вся площадь. «Сколько их тут? – подумал Круглов. Пятьдесят, шестьдесят? Больше?» Но самое главное было то что на площади всё ещё догорали три лёгких германских танка «Лукс» средний PzKpfw III и StuG III – самоходная артиллерийская установка без башни с детонировавшим боезапасом.
- Вот это бойня! Погибшим всем ордена! А самолёт что тут делает?- носок сапога ткнул изогнутую лопасть воздушного винта истребителя.
Хищный корпус «Мессершмитта» с чёрным крестом полковник помнил ещё с войны в Испании. Здесь машина присутствовала в сгоревшем, в развалившемся на части виде.
- Толя, ты меня не слышишь?! – громким шёпотом произнёс Бруневич в золотисто-карих глазах которого загорелись искорки гнева. – Это всё он! ОДИН! Я тебе слово офицера даю!
Рука политрука взметнулась к покосившейся башне из красного кирпича на другой стороне железнодорожной станции.
- Вот там сидел пулемётный расчёт Судейкина. По ним попали из пушки. Пулемёт к чертям заклинило и отстреливались они из винтовок. Прекрасно видели, что тут происходило. Клянутся, что основное сражение началось после того как сюда самолёт рухнул нашим истребителем подбитый! Он всё в одиночку сделал!
- Да кто он то? – взял за локоть старого боевого товарища полковник, всё ещё не понимая из-за чего тот так волнуется.
Бруневич просто указал подбородком куда-то вправо.
Только теперь Круглов увидел золотоволосого сержанта без пилотки в расстёгнутой рубахе. С каким-то потерянным видом тот стоя в уголке у стены упираясь на ствол пулемёта Дегтярёва. Тут же в ногах валялось покорёженное противотанковое ружьё. Интересно, что на парне не было ни одного ранения и рубаха была чистая как из прачечной.
- Чудно... мать вашу. Простите не сдержался, - негромко произнёс полковник, повернувшись к Бруневичу. - И правда чудно. Сколько раненых?
- Нет раненых, - почти по-змеиному прошипел политрук. - Убило всех. Толя, в фарш всё отделение! Близким похоронить нечего будет, а этот живой и здоровый.
Пара шагов и вот полковник уже возле замечтавшегося счастливчика.
- Боец представьтесь! – произнёс он продолжая сверлить глазами выжившего.
- Никита, - рявкнул подскочивший на месте парень, выронив из рук пулемёт. - Сержант Голубев, товарищ полковник!
Санитары, тащившие мимо на носилках раненного, с интересом взглянули на полковника и политрука замерших возле какого-то сержанта. Будет опять сплетен.
- Ну-ну, не кричи. Присядь. Как ты?
- Не знаю, - опять приняв какой-то растерянный вид ответил Голубев.
- Так, на этом месте поподробнее.
- Я должен был погибнуть. Точно должен был, товарищ полковник. Мы даже стрелять по немцам ещё не начали. Они только из-за угла показались, лейтенант приказал укрыться за мешками и в окопе, - начал рассказывать сержант. - И тут сверху гудение и БАХ! Все погибли, а мне хоть бы что! У меня только пуговка с рукава отлетела! Я словно посреди пламени, а оно не жжётся, оно холодит…
Последние слова были произнесены шёпотом. Голубев продемонстрировал старшим офицером на ладони закопчённую пуговку.
- И что? – поторопил рассказчика Бруневич.
- Задачу надо выполнять. Я взял пулемёт, гранаты, из ПТР стрелял… и всё. Как дед и говорил.
- Какой дед? – вспылил политрук попытавшись схватить мальчишку за грудки. - Ты чего мелешь?
Полковник же отнёсся к сказанному не в пример серьёзнее. Одним движением он оторвал капитана от сержанта.
- Ваня, то есть товарищ политрук, идите-ка погуляйте пока!
- Есть погулять, товарищ полковник, - поняв, что перегнул палку и даже с жалостью взглянув на сержанта, Бруневич щёлкнув каблуками бросил руку к виску и удалился к поезду.
- Сержант, а ты продолжай, - положил руку на плечо герою Круглов. – Я внимательно тебя слушаю.
- На прошлой неделе было. Внучку мы его с минного поля вытащили. Точнее не внучку даже девчонку из погибшего эшелона...
- Ну-ну...
- Вот и он мне сказал, что спасибо комсомолец Голубев и в общем... – кулаки мальчишки (сколько ему восемнадцать или девятнадцать?) сжались так что побелели.
- Чего замолчал?
- Сказал: «Дарю тебе три жизни».
Паровоз снова нетерпеливо засвистел и по платформе туда-сюда забегали люди в форме. Сняв с головы фуражку Круглов вздохнув и ещё раз посмотрев на сержанта тепло ему улыбнулся.
- Что сказать? …ты подарками-то не разбрасывайся. Тем более такими.
- Так это же сказки! – резко развернулся к командиру мальчишка отчего пулемёт снова выпал из его рук. - Опиум для народа!
- А при чём тут религия? - улыбнулся полковник почему-то напомнив в этот момент собеседнику деда Акакия перед которым тянут подбородок вверх деревенские мальчишки.
Вместо того чтобы ответить на вопрос Голубев вдруг нахмурился и хлопнул себя ладонью по лбу будто что-то вспомнил.
- Товарищ полковник, я только сейчас сообразил, что дед тот меня по фамилии назвал, а ведь я ему её не говорил. Точно не говорил! А может он шпион?
Круглов снова улыбнулся и подумал, что и сам в свои сорок пять видел немало. В том числе такого чего даже товарищу Сталину не расскажешь. Заботливо застегивая пуговицы гимнастёрки на груди сержанта, он спокойно, будто сыну которого собирает в школу и напутствует на день грядущий, произнёс:
- Не переживай, Никита. Воюй. Жизнь штука сложная. Не всё можно понять, не всё можно объяснить. Только ты об этом тссссс! Никому...
Справились? Тогда попробуйте пройти нашу новую игру на внимательность. Приз — награда в профиль на Пикабу: https://pikabu.ru/link/-oD8sjtmAi
Громада «Абеларда» ломая камыши выкатилась с закованного в ледяной панцирь озера на покрытое снегом поле. Пушки в боковых башенках танка медленно двигались из стороны в сторону пока наводчики-корнийцы внутри пытались обнаружить цель… то есть меня.
Разрешите представиться штаб-сержант Станислав Клосс - 44 пехотная дивизия или точнее то что от неё осталось. Ещё четыре года назад я был всего лишь лесорубом в провинциальном Кюртаке, а теперь с оружием в руках защищаю родину от оккупировавшей нас коричневой заразы.
БАБАХ! - первый выстрел из пушечки танка поднял фонтан мёрзлой земли и снега за спиной, чуть не опрокинув меня.
Прижимая карабин к груди и виляя из стороны в сторону, я бросился вдоль идущей по берегу озера дороги, стараясь держаться с боку от танка. Пушки — это ещё ничего, не стой на месте и есть шанс остаться на ногах, а вот пулемёты спереди и сзади «Абеларда» - это приговор. Застрочат швейными машинками до смерти.
Кабы реки и озера
Слить бы в озеро одно,
А из всех деревьев бора
Сделать дерево одно
Любимый стишок Рыжика помогал мне не трусить, собраться с силами и сделать то что я задумал. В конце концов я же из отделения «истребителей танков». Вон и стальные перья на головном уборе об этом говорят. Последний, да. Но это же не означает, что надо руки опустить и сдаться. Наоборот, за ребят посчитаться следовало бы.
Дождавшись когда танк грохоча и разбрасывая по сторонам гусеницами землю (прямо как наш кабанчик Клаус в огороде) заедет на холмик сломав старую яблоню (такая громадина понятно в узкую колею не вписалась) я зайцем метнулся к передней части машины и вынув из сумки за спиной стеклянный бутыль метнул его в триплекс. Это так мудрёно называется узенький прямоугольничек через который водитель смотрит только вперёд. Бутылка, в которой раньше была домашняя терпко-сладкая настойка ефрейтора Жованецкого угощавшего нас на Рождество, лопнула, и по поверхности танка потекла густая, клейкая, жирная масса, которую я битый час выскабливал из котла перевёрнутой походной кухни. Теперь даже если попытаются стереть ничего не выйдет, проверено. Коротышка Колмик, наш полковой повар, готовил жуткую бурду, зато как умел петь. Эх, жаль его…
Пулемёт застрочил вздымая тонкие струйки инея с промёрзшей почвы слева и справа от меня, и я рыбкой нырнул в заранее присмотренный распадок, вжавшись в ледяную землю, пытаясь слиться с ней в одно целое, а потом шустро пополз обратно к озеру, чтобы снова оказаться позади танка.
Корнийцы были не дураки и используя обзорную щель позади, танк, чихнул вонючим дымом и попятился назад. Для острастки пушечки с левого бока дважды плюнули в поле, но тщетно, я-то был уже у цели. Сорвав с плеч плащ Второго-лейтенанта Форстера (присланный ему маменькой-баронессой на двадцатилетие) я ловко накрутил его на торчащий из корпуса ствол пулемёта не забыв пропустить завязки сквозь отверстия в кожухе оружия.
ВZ-12 тут же заплевался огнём, шерстяной плащ треснул, но повис на стволе надёжно закрывая вторую обзорную щель. Оружие конечно можно втянуть внутрь, но для этого надо сначала открутить его от станка, снижающего отдачу.
Топоры бы все расплавить
И отлить один топор,
А из всех людей составить
Человека выше гор…
Гневно зарычав танк рванул вперёд, а потом снося часть холмика вместе со сломанным деревом развернулся ко мне правым боком. Пушки снова дважды рявкнули.
Первый снаряд разорвался за спиной, только немного заставив меня подпрыгнуть, а вот второй лопнул огненным цветком шагах в десяти впереди, взрывной волной отбросив вашего покорного слугу в дымящуюся свежую воронку. Тело стало лёгким, и я перестал его чувствовать. Совсем.
- Пап, а ты увидишь океан?
- Наверное, милая.
- А какой он? Зелёный или голубой?
- Не знаю Рыжик, я так же, как и ты никогда его не видел. Хочешь, чтобы я привёз тебе что-то оттуда?
Дочка сначала улыбнулась, а потом неожиданно глаза её наполнились слезами, и она крепко-крепко обняла меня за талию уткнувшись мордочкой в живот.
- Лучше привези нам оттуда себя, живым и, хотя бы немножечко здоровым, - улыбнулась супруга влажно блеснув зелёными глазами и присоединяясь к объятиям дочери.
Ахррр! – воздух вырвался из моей груди плотным облачком пара, и я очнулся. Очнулся, а объятия Рыжика и Ольги всё ещё согревали меня. За эти четыре года я не только на океане побывал, но и в синих горах Плестии, на островах Миртицы и даже участвовал в воздушном абордаже королевских цеппелинов над пустыней Дай-хо-нун. Писал семье каждый месяц и старался представить себе как выглядят сейчас мои девчонки. Особенно дочка. Они в этом возрасте так быстро растут, а я негодяй столько пропустил.
Подняв карабин капрала Булвица (мой то был раздавлен танком ещё вчера) я соскочил с земли как ужаленный. Стальной монстр крутился на месте в ста шагах от меня пытаясь убедится, что угрозы больше нет.
«Фигушки вам!» – как говорит Рыжик. Прицелившись, я дважды выстрелил в корпус «Абеларда» обратив таким образом на себя внимание, а затем превозмогая боль в пояснице и ногах, рванул вперёд не забывая петлять по дороге.
Что-то наводчики, наверное, увидели, потому как танк устремился за мной вслепую застрочив пулемётом. Ледяной зимний воздух кинжалом колол лёгкие, но я всё-таки заскочил на очередной холмик посреди которого стоял покосившись старый указатель букв на каковом давно уже было не разобрать. Отсюда я снова дважды выстрелил в корпус танка чтобы он меня не потерял. Пресловутый «дзинь!» – возвестил о том, что магазин пуст.
Надрывно дребезжа машина на скорости взлетела на холм и, если бы я в последний момент не присел, снесла бы мне голову начисто. Стольные перья на головном уборе высекли искры по дну «Абеларда» и танк приземлился между двух гранитных валунов незаметных с дороги, бесполезно ворочая туда-сюда гусеницами, но только кренясь из-за этого набок. Попался – голубчик.
В тот же момент я что было мочи дико заорал будто меня черти на части рвут. Кричал так, что голос сорвал, кричал пока в танке не выключили двигатель прислушиваясь к происходящему снаружи. Ну может актёрская карьера мне и не грозит, но зрительские аплодисменты точно сорвал бы.
Тихонечко, осторожненько, я начал карабкаться на тёплую ещё машину, на носочках, так как умели передвигаться только жители лесного края.
Боятся ли они меня? Одиночку? Вряд ли. Инструктировавший нас капитан рассказывал о том, что экипаж «Абеларда» целых двенадцать человек, так что рано или поздно кто-то движимый любопытством или глупостью (тоже хорошо) выползет наружу. Присев возле надстройки с люком, я снова вспомнил дочкин стишок:
Кабы, взяв топор могучий,
Этот грозный великан
Этот ствол обрушил с кручи
В это море-океан,-
То-то громкий был бы треск,
То-то шумный был бы плеск.
Люк откинулся даже быстрее чем я думал и наружу выглянул корнииц в шлемофоне с тонкими усиками-стрелками. Офицер, не иначе. Простым солдатам морды у них приказывают чисто брить.
Нога моя наступила на руку с пистолетом из-за чего она разжалась потеряв оружие, а приклад карабина обрушился на голову танкиста. Шлемофон смягчил удар, ругнувшись, тот полетел по лестнице вниз, а я, срывая предохранительные колпачки с гранат доставшихся мне от младшего капрала Новака (запасливый был дед, ничего не скажешь) одну за другой бросил их следом внутрь машины, навалившись сверху на закрытый люк.
Два громких хлопка и тишина. Конечно такую громадину этими малышками снаружи не подорвать, но взорвавшись внутри «Абеларда», рикошетя осколками от стальных стен, они свою работу сделают прекрасно. Сделали. Убедившись, что опасности больше нет, и справившись с коротким приступом тошноты из-за резкого запаха крови и горелого мяса, я сунул трофейный пистолет с длинным стволом за пояс спиной прислонившись к надстройке с люком. Хохмач Жованецкий, строгий, но справедливый Форстер старавшийся выглядеть старше чем есть на самом деле, всё время сонный (но не в бою) Булвиц, всепонимающий и всезнающий Новак - без вас ребята я бы не сумел одолеть этого монстра. Отделение «истребителей танков» задачу выполнило. Теперь можно и помянуть вас.
Коньяк из опрокинутой в горло фляги наполнил штаб-сержанта Клосса блаженным теплом и на секунду ему показалось, что откуда-то потянуло запахом хвойного леса, готовящимся на костре в котелке ужином и сладким запахом волос супруги, которой он обещал во чтобы то ни стало вернуться домой живым и по возможности здоровым.