Среди моих коллег оказался один из ностальгирующих по СССР. Ну, дело это не совсем плохое, даже можно сказать - совсем неплохое, подписан он на всякие соответствующие группы в соцсетях, где рассматривает картинки и читает обрывки фраз на демотиваторах, что в большом количестве штампуются активными участниками.

И все, вроде бы, неплохо - наш, казалось бы, человек. Однако, при разговоре, когда я попытался выяснить его позицию по ключевым вопросам, выяснились очень интересные вещи.

Конечно же, в первую очередь постарался выяснить его отношение к тем, кто стоит "у руля" и тут он меня не разочаровал -отношение резко отрицательное. Но дальше разговор становился все более странным - он вдруг выдал, что вот в Москве прошли митинги против коррупции, за честные выборы, за независимых кандидатов, что, дескать, не дают "кандидатам от народа" пробиться в президенты, кругом коррупция, ворье и что он голосовал за Жириновского.

Несколько ошалев от такого наборчика я стал более подробно вытягивать из него мнения обо всем вышеперечисленном и выяснилось, что данный сторонник СССР (в названии, между прочим, присутствует слово "социалистический") понятия не имеет о диктатуре правящего класса, о буржуазии и пролетариате, не видит разницы между революцией и переворотом, не видит связи между господством буржуазии и своим нищенским существованием, совсем не имеет понятия о способах борьбы и организации на рабочем месте в трудовом коллективе, не имеет понятия о том, кто называется "левым" или "коммунистом".

Но знает - кто такой Ленин и Сталин, что не могло не порадовать.

И всвязи со всем этим у меня в голове крутился один и тот же вопрос к этим группам "СССР" в интернете -

Вы какие ставите перед собой цели?

Пообщавшись с вашим постоянным читателем я увидел перед собой не сторонника коммунистов, а потенциального сторонника Навального и сторонника Жириновского, что одно и то же, если рассматривать этих деятелей с классовых позиций. Это сторонник капитализма, воспитанный вашими картиночками, которые совершенно не отражают классовую сущность современной РФ, которые не дают понимания азов МЛТ, на основании которой, кстати сказать, и стало возможным появление на планете первого в мире государства рабочих и крестьян.

До сегодняшнего дня относился к этим группам очень даже положительно, но сегодня мое мнение о такой деятельности сильно изменилось.

Надеюсь, конечно, что это такой единичный их читатель, но что то подсказывает, что это такой "образцовый" ностальгист.

Я уже затрагивал тему ностальгии в посте про Восточно-Европейский дух, однако затронул лишь малую часть. Захотелось затронуть бóльшую часть действия ностальгии на человеческое сознание, как светлой её стороны, так и тёмной

В жизни каждого из нас периодически возникают моменты, когда мы начинаем углубляться в свои воспоминания, в своё прошлое. Эти моменты могут вызывать как радость, так и грусть, ведь даже счастливое воспоминание может принести частичку меланхолии, если посмотреть на него под другим углом. Насколько нормален этот процесс? Действительно ли ностальгия - это просто воспоминания, или она лучший друг депрессии? Постараюсь разобраться

Ностальгия - это не просто меланхолия по ушедшим временам, это очень сложное эмоциональное состояние, в котором переплетаются радость от воспоминаний с грустью о том, что эти времена ушли в небытие. В этом смысле ностальгия выполняет функцию памяти, позволяя нам заново переживать значимые моменты нашей жизни. Ностальгия может возвращать нас к детству, к первой любви, к счастливым встречам с друзьями и близкими. Эти воспоминания могут приносить тепло и радость, напоминая о том, что в нашей жизни были моменты счастья и гармонии. Казалось бы, всё отлично, всё хорошо, лучше и быть не может, да? Однако это светлая сторона, это лишь самая-самая верхушка айсберга. Несмотря на положительные аспекты ностальгии, стоит обратить внимание на её тёмную сторону. Временами ностальгия может принимать навязчивый характер, например, когда человек начинает зацикливаться на прошлом, жить им, забывая о настоящем и будущем. Это состояние может указывать на подавленность, бессмысленность бытия, ощущение несчастья в текущей жизни. Мы вдруг начинаем задаваться вопросами о том, почему мы не можем вновь испытать те же ощущения, то же счастье, что ощущались нами когда то давно, и зачастую за этим стоит неподлое чувство утраты. Мы можем заметить, как, увлекаясь воспоминаниями, даже самыми яркими и счастливыми, мы начинаем ощущать пустоту, внутреннее одиночество, которое съедает нас изнутри. Ностальгия начинает превращаться в то самое состояния "Ой, как же было хорошо... А сейчас так плохо... А что будет дальше?...", она показывает то, что существует только в прошлом, а будущее представляется безрадостным и ужасающим. Человек начинает чувствовать смертельную пустоту, изоляцию и даже беспомощность, если его накрывает волной этих чувств слишком сильно. Часто за такими переживаниями скрывается угнетённое состояние, которое может иметь более глубокие корни, включая несчастные случаи, потери или разочарования

Несмотря на то, что ностальгия может быть вызвана конкретными событиями или периодами в жизни, важно помнить, что чувства, которые она вызывает, не обязательно указывают на здоровье психики. Если эти переживания становятся регулярной частью нашей жизни и начинают влиять на повседневность, это может указывать на необходимость разобраться с собственными эмоциями. Важно понимать, что сопоставление ностальгии и депрессии - это не всегда чёрно-белая картина жизни. Некоторые люди могут ощущать сильную ностальгию и при этом быть абсолютно счастливыми в настоящем, говоря "Я не плачу из за того, что это прошло, я радуюсь тому, что это было". Но в то же время, другие могут испытывать лишь тени радости от воспоминаний, оставаясь при этом в состоянии глубокого уныния. Как бы там ни было, этот вопрос требует тщательной проработки и саморефлексии. Понимание своих эмоций и работа с ними может стать ключевым моментом в преодолении трудных периодов, а само осознание своей ностальгии и признание её как чувства, а не как проблемы, могут помочь вернуть внимание к тому, что происходит в нашем настоящем. Вместо того, чтобы закрываться в тёмной бездне воспоминаний, стоит найти способы извлечь уроки из прошлого и использовать их для построения более гармоничного настоящего

В конечном итоге, вопрос о том, является ли ностальгия лучшим другом депрессии, может показывать не просто связь между этими понятиями, а скорее то, как наши отношения с прошлым могут влиять на наше настоящее и будущее. Ностальгия может быть ценной и даже необходимой частью нашего опыта, если она не препятствует нам идти вперёд. Признание и работа с чувствами - вот что действительно важно для сохранения психического здоровья и внутреннего благополучия

Быть может, среди всех творческих заданий и осуществлений большевизма нет ни одного, в котором принципиальное духоборчество большевицкого марксизма сыграло бы такую страшную роль, как в достижениях на «любовном фронте». О потрясающих размерах этих достижений ничто не свидетельствует с такою силою, как произведенные Гельманом опросы среди учащейся пролетарской молодежи и опубликованная им еще в 1923 году анкета (Гельман. Половая жизнь современной молодежи. Москва-Ленинград 1923 г.). Все ответы исходят из самоочевидного положения, что у молодого коммуниста и сочувствующего не может быть другой жизненной задачи, кроме как отдачи всех своих сил в распоряжение партии и социалистического строительства. Но поперек пути этого жертвенного служения становится, как оказывается, любовь, со своими трудностями и сложностями. Эти ненужные трудности и сложности должны быть уничтожены. В качестве способов уничтожения предлагаются самые разные средства: устройство государственных домов свиданий (не имеющий, конечно, ничего общего с буржуазными домами терпимости), где молодые здоровые советские люди могли бы на лету знакомиться и плодиться во славу социализма; требование административного разъяснения «женскому персоналу» о мещанских предрассудках, так как все еще есть «такие сумасшедшие», которым и «хочется», но который «не хотят» соглашаться. Это мужские предложения. Женские еще того страшнее. Многие студентки жалуются, что «товарищ» в общем еще слишком груб и сер для идейной любви, и что служить социализму легче, если не быть связанной семьей. Ответы предлагают выкидыши, «хотя бы тридцать раз, если понадобится», сожительство с подругами и, «как ни отвратительны такие средства» — онанизм.

Таковы те настроения какого-то совершенно непостижимого идеалистического изуверства, зачастую, вероятно, спутанного с идеологическим лицемерием, которое большевики взрастили не только в новом служилом сословии, но и в бескорыстно, идейно преданной им молодежи.

______________

В связи с брачным законодательством Советов находится и их культурно-политическая проповедь. Во все времена искусство и в частности литература были тесно связаны с любовью, с ее восторгами и муками. Благодаря этой связи, жизнь в искусстве всегда дорого обходилась человеку и человечеству. Когда-то А. Белый в статье «Против музыки» писал, что музыка размагничивает человека; что, исходя в кресле партера волнением о Бетховене, мы растрачиваем отпущенный нам для строительства жизни запас душевной энергии. Литературная политика коммунистической партии целиком построена на вульгаризации этой мысли. «Лирическая музыка, лирическая поэзия, сладострастно обнажающие человеческое тело живопись и пластика, все это роды искусства, которые борющемуся революционному пролетариату не нужны». Не нужны потому, что они засасывают человека; на время по крайней мере дают ему возможность жить в любом мире; социалистам же нужно строить новый мир. Для этого построения необходимо переключение эротической энергии на социально-строительную. Методами такого переключения являются, во-первых, расторжение связи искусства с его верховною темой, с темой любви и смерти, а, во-вторых, создание новой связи между искусством и социально-политическим строительством. Стремясь на путях особо грехоудобного брачного законодательства создать среди всех женатых и замужних — церковным ли, гражданским ли браком, все равно, специфически холостую психологию, большевики на путях государственного руководства литературой сознательно стремятся к наивозможно большей депоэтизации любви, к ее метафизическому, психологическому и эстетическому удешевлению. Не то, чтобы они сводили ее к простому биологическому факту; они пытаются даже одухотворить «половой акт», но его духом является у них не любовь, а социализм. Это парадоксальнейшее, хотя в истории русской общественной мысли не новое положение особенно наглядно вычерчивается в книге Залкинда, который, с одной стороны, требует, чтобы половой акт был завершением глубоких и сложных переживаний, идейно объединяющих любящих друг друга, а с другой утверждает, что избрание любовным партнером представителя другого «высшего» класса такая же извращенность, как половое влечение к крокодилу или орангутангу. Сопоставление этих двух положений отчетливо формулирует большевицкий догмат о социо-строительском смысле советской эротики. Этой двуединой цели — удешевления любви и обездушения искусства (на путях борьбы с любовью, как с его глубочайшею темою) и служит усиленное и насильственное насаждение социалистического репортажа.

/Ф.А. Степун/

Детство - это всегда детство. Самое тусклое, тяжелое и убогое детство всегда по-своему прекрасно. Ничего нет выше, сильнее, здоровее и полезнее для жизни, чем хорошее воспоминание, и особенно вынесенное еще из детства, из родительского дома.

Вопрос в том, зачем, вспоминая детство, нахваливать отвратительный, лживый, удушливый, жестокий, античеловеческий режим, всецело построенный на презрении к человеку, лжи и насилии? Всё тёмное рассеялось, детские воспоминания заголубились, отогрелись теплотой, омылись радужным светом первых впечатлений, заиграли всеми красками жизни… Но эсэсэсэр от этого не перестал быть эсэсэсром… Гнусная тирания не перестала быть собой… Наивно думать, что нищета помогала вашей детской радости: быть может, наоборот – люди в нормальных странах радовались детству не меньше вашего. Если вам нравится нищета – вам никто не мешает быть нищими прямо сейчас, безо всяких сталиных, брежневых, хрущевых, без голодоморов, гулагов и андроповских психушек.

Зачем нахваливать тиранию? Дело здесь не только в глупости, но и в загнанной глубоко внутрь злобе и агрессии. Накопившаяся в глубинах подсознания сдавленная тёмная энергия ищет своего выхода и потихоньку просачивается на поверхность в виде гадких слов и поступков. Славить исподтишка отвратительную коммунистическую тиранию под видом ностальгии о счастливом детстве – и есть такой пример проявления вытесненных в подсознание низких качеств души.

Мачеха говорит Золушке: вот тебе мешок, отдели зёрна от чечевицы и будь свободна! Тёмные силы всегда забирают настоящие ощутимые блага, пусть и ограниченные и скромные, а в замен дают иллюзорное величие, которое существует только в воображении.

Вот и в годы коммунистической тирании люди могли сколько угодно сидеть ночью на кухне, слушать вражеские голоса на кв-диапазоне и ругать советскую власть, воровать с производства, бухать, но при этом обязаны были работать бесплатно за кров и за харч, размахивать красными тряпками на демонстрациях, унижаться на каждом шагу и терпеть нищету и бесправие.

Лучше быть 1-ым человеком в деревне, чем 2-ым в государстве!!! – таков главный лозунг всех гордецов, страдающих манией величия и комплексом неполноценности, во все времена и у всех народов. Именно этим обстоятельством и пользуются тёмные силы, чтобы обвести лохов и неудачников вокруг пальца: у человека было гражданство в нормальном городе, в котором он мог жить вполне достойной и полноценной, хоть и скромной и ничем не выдающейся, человеческой жизнью; чёрт, пообещав величие, забирает у него это гражданство и переносит его в глухую таёжную деревню, в которой доживают свой век две 90-летние бабки, и говорит: Царствуй, дорогой, делай что хочешь и ни в чём себе не отказывай!

Так и теперь, в наше время могущество, величие, причастие к великим свершениям и героическим военным походам существуют только в воображении вполне определенного рода лиц, а нищета и бесправие существуют в реальной жизни и ощущаются во всей своей полноте почти всеми, кто живёт честной трудовой жизнью.

Тот, кто жаждет халявного величия, сам себе роет яму. Чёрт всегда платит черепками. Тот кто согласился на позор и бесчестие ради призрачных благ жизни сей, не получает этих благ и остаётся с одним позором. Это относится как к отдельным лицам, так и к целым народам.

Из воспоминаний оперной певицы Галины Вишневской

Противнее всего было петь в конце приема. Огромный зал, сотни людей, перед эстрадой — длинный стол, где сидят члены правительства, уже как следует «поддавшие», у всех распаренные лица; один кричит что–то на ухо соседу, другой смотрит на тебя осоловелыми глазами… Стоишь, бывало, на сцене, и хочется сквозь землю провалиться от стыда и обиды. А кругом пьют, жуют, повернувшись к тебе спиной, гремят вилками и ножами, чокаются бокалами, курят. И в этом огромном кабаке ты пой и ублажай их, как крепостная девка. Бывало, дождешься и такой чести, что за стол позовут — сиди с ними, глуши коньяк стаканами.

Меня это великодержавное, лапотное хамство оскорбляло до глубины души, и однажды после выступления у меня началась за кулисами истерика. Какой–то фокусник, что передо мной выступал, побледнел от страха, отвел меня в угол и загородил собою, чтобы охранники не видели, что со мной происходит.

— Успокойтесь, что с вами!..

А я плачу, не могу остановиться: как они смеют… как они смеют…

Самые большие артисты прошли через эти концерты. (Ростропович не играл на приемах, его не приглашали: виолончель для наших господ — инструмент непопулярный.)

Я счастлива, что вскоре получила возможность отказаться от этой «чести» раз и навсегда, о чем расскажу дальше, но в этом смысле я была в театре уникальным явлением: все остальные солисты, расталкивая друг друга локтями, рвутся к правительственной кормушке. Это их возвышает в собственных глазах — да еще есть возможность что–либо для себя выпросить. (Уже живя в Париже, я получила как–то из Москвы еженедельную газету Большого театра и прочла там, что на вопрос: «Какое самое сильное переживание испытали вы в прошедшем году?» — ведущие солисты оперы Нестеренко и Образцова ответили: «То, что нам посчастливилось петь на банкете в честь 70–летия Л. И. Брежнева!» Ну что ж, их можно только пожалеть, если более счастливых переживаний для них не существует…)

Так до сих пор и соревнуются друг с другом артисты: у кого больше знакомств в правительстве, кто с кем из них водку пьет. Замашки эти, как эстафета, переходят от поколения к поколению. Молодежь видит, что в театре есть посредственности, добившиеся высоких званий и положения не талантом своим, а знакомствами и песнями под пьянку где надо и кому надо. Видят молодые, что певцов, давно потерявших голоса, уволить невозможно, потому что у них есть покровители в Кремле.

Более близкие знакомства с советской элитой заводятся на приемах, устраиваемых нашим правительством в честь иностранных делегаций, в специально отведенных для этого особняках. В первые годы моей работы в Большом театре я часто выступала на них. Наиболее приятное впечатление из всех наших «сильных мира сего» производил Микоян, простой в обращении, отмеченный человеческой индивидуальностью, с живым темпераментом. Другие остались в памяти группой мрачных, квадратных идолов, молча и почти неподвижно стоящих в центре, а вокруг них — увивающиеся подхалимы.

На такие приемы могли вызвать по телефону в любое время — бывало, что и поздно вечером, когда уже спать собираешься. Это значит, что после пьянки какому–то вождю угодно послушать пение любимого артиста. Никому не приходило в голову отказываться — одевались, и через пять минут — уже в черном ЗИСе. Артистов никогда не приглашали с женами или с мужьями. Да и члены правительства никогда не бывали с женами — по теремам их прятали.

Бывали в те годы случаи (и со мной тоже), когда любимчика–артиста освобождали вечером от спектакля и он ехал на очередной банкет.

Вращаясь в этом новом для меня «высшем» обществе, я впервые увидела партийных царедворцев в действии. Когда кто–либо из членов правительства оказывает тебе внимание, в твою сторону моментально кидается стая прихлебателей из его окружения. Смотрят заискивающими глазами в надежде через тебя услужить своему хозяину. До чего же это противно и тошно! Все они, как здоровенные евнухи, как сводники, лезут выслужиться, барину в постель подсунуть красивую бабенку. Изойдя подхалимажем, обожравшись на банкетах блинами с икрой, потом у себя на работе самодурствуют, как князья в удельных княжествах, и, компенсируя собственное унижение, гнут в дугу, унижают нижестоящих.

Живя раньше в Ленинграде, я, конечно, знала, что существует привилегированная часть общества, что не все ютятся, как я, в коммунальных квартирах. Но до поступления в Большой театр я и вообразить себе не могла численность господствующего класса в Советском Союзе. Часто, стоя в Георгиевском зале Кремлевского дворца у банкетного стола, заваленного метровыми осетрами, лоснящимися окороками, зернистой икрой, и поднимая со всеми вместе хрустальный бокал за счастливую жизнь советского народа, я с любопытством рассматривала оплывшие, обрюзгшие физиономии самоизбранных руководителей государства, усердно жующих, истово уничтожающих все эти великолепные натюрморты. Я вспоминала свои недавние скитания по огромной стране, с ее чудовищным бытом, непролазной грязью и невообразимо низким, буквально нищенским уровнем жизни народа, и невольно думала, что эти опьяненные властью, самодовольные, отупевшие от еды и питья люди, в сущности, живут в другом государстве, построенном ими для себя, для многотысячной орды, внутри завоеванной России, эксплуатируя на свою потребу ее нищий обозленный народ. У них свои закрытые продовольственные и промтоварные магазины, портняжные и сапожные мастерские, со здоровенными вышибалами–охранниками в дверях, где всё самого высокого качества и по ценам намного ниже официальных цен для народа. Они живут в великолепных бесплатных квартирах и дачах с целым штатом прислуги, у всех машины с шофером, и не только для них, но и для членов семей. К их услугам бывшие царские дворцы в Крыму и на Кавказе, превращенные специально для них в санатории, свои больницы, дома отдыха… В собственном «внутреннем государстве» есть всё. Искренне уверовав в свою божественную исключительность, они надменно, брезгливо не смешиваются с жизнью советских смердов, надежно отгородившись от них высокими непроницаемыми заборами государственных дач. В театрах для них отдельные ложи со специальным выходом на улицу, и даже в антрактах они не выходят в фойе, чтоб не унизиться до общения с рабами.

Да знают ли они, как мы живем?

Ясно, что знают, да мало знать — надо почувствовать своей шкурой, животом своим, пожить хоть месяц гнусной жизнью советского раба. Чтобы орали они свои тосты за победу коммунизма во всем мире не на этом лукулловом пиру, набив рот икрой и лососиной, а в вонючих кухнях коммунальных квартир, куда бы стоило поселить каждого члена Политбюро — пожить ну хоть бы в моей комнате–пенале с цементным полом, в комнате солистки бывшего Его Императорского Величества, а ныне Государственного ордена Ленина Академического Большого театра Союза ССР.

Чтобы, выйдя утром из своей конуры и на ходу полаявшись с соседом, жаждущим утренней опохмелки, постоял в очереди в ванную, если он, конечно, рискнет мыться в этой грязи, а если и рискнет, то все равно соседи не дадут — очередь в 35 человек.

И на работу отправлялся бы не в бронированном лимузине, а в битком набитом вагоне метро или вися на подножке автобуса.

А жена его в это время пусть постоит в очередях часа три–четыре — за едой для семьи.

Ну, так и быть, пусть не идет наш вождь в обеденный перерыв в рабочую столовку выстаивать очередь и греметь тарелкой с синей картошкой, а то, пожалуй, благодарные граждане Советского Союза не дождутся любимого вождя к кормилу власти. Пусть он придет — ну, скажем, в Большой театр, в буфет для артистов — любимцев Мельпомены, где он может даже съесть кусок вареной колбасы под названием «Докторская». Правда, мяса в ней почти нет, изготовляют ее из какой–то таинственной, фантастической смеси пополам с крахмалом.

Известен анекдот на эту тему: встречаются двое приятелей на улице, один другого спрашивает: «Слушай, Вань, ты что такой синий — замерз, что ли?» — «Да нет, поел, понимаешь, докторской колбасы, так вот сам весь почему–то посинел, а воротничок накрахмалился!»

Один мой знакомый, работавший на московском мясокомбинате, предупредил меня:

— Галина Павловна, никогда не покупайте в магазинах колбасы. Если бы я сказал вам, из чего мы ее приготавливаем, вас бы тошнило целую неделю.

Но продолжим. Вечером «слуга народа» должен бы возвращаться с работы опять же не в лимузине, а в метро. Посиневший, с колбасно–накрахмаленным воротничком, сдавленный со всех сторон, он услышит, как трудящиеся Страны Советов кроют матом всю советскую власть и лично товарища… очередного.

Дома его встретит осатаневшая от стояния в очередях, злая, растрепанная жена. Если ей повезло и она ухватила в каком–то магазине полутухлую рыбу или обрубок берцовой кости с остатками мяса на ней (само мясо директор магазина уже продал с черного хода своей клиентуре, а деньги прикарманил), пусть он этим поужинает.

Подойдет время отпуска — нужно будет побегать, и не одну неделю, доставая путевку в дом отдыха. Если не удалось ее добыть, то лучшая школа коммунизма — поехать на юг «дикарем». После этого вояжа он может писать новеллы о том, как, приехав в приморский город и помаявшись весь день на адской жаре, он наконец арендовал койку в комнатенке, где уже ютятся несколько таких же «счастливчиков» — «дикарей»; как рано утром он сломя голову летел на пляж, чтобы успеть занять там полтора метра земли нашей необъятной Родины; как часами под палящим солнцем стоял в очереди в ресторан, чтобы хоть раз в день поесть; как, зажав нос, прыгал вокруг пляжной уборной, пытаясь проскочить внутрь, делая головокружительные виражи вокруг холмов и возвышенностей, оставленных ночью на земле такими же, как он, «дикарями».

Я всегда жила реальной жизнью моего народа. Много раз «отдыхала» на юге таким же вот образом и могла бы дать массу полезных советов, как физически выжить, сохранить свой человеческий облик и не превратиться в обезьяну в столь первобытных условиях.

И вот, поживи они, наши вожди, этой нормальной для советских людей жизнью, без глобальных проблем и патетических восклицаний, может, и пришло бы им в головы, что живут–то советские люди по–скотски. Да о скотине хоть человек заботится, а о человеке–то — кто?