Горячее
Лучшее
Свежее
Подписки
Сообщества
Блоги
Эксперты
Войти
Забыли пароль?
или продолжите с
Создать аккаунт
Регистрируясь, я даю согласие на обработку данных и условия почтовых рассылок.
или
Восстановление пароля
Восстановление пароля
Получить код в Telegram
Войти с Яндекс ID Войти через VK ID
ПромокодыРаботаКурсыРекламаИгрыПополнение Steam
Пикабу Игры +1000 бесплатных онлайн игр Испытайте захватывающие сражения Второй мировой войны: быстрые бои, огромный арсенал, настройка, танки и стратегия на разнообразных картах!

Warfare 1942 - онлайн шутер

Мультиплеер, Шутер, Мидкорные

Играть

Топ прошлой недели

  • solenakrivetka solenakrivetka 7 постов
  • Animalrescueed Animalrescueed 53 поста
  • ia.panorama ia.panorama 12 постов
Посмотреть весь топ

Лучшие посты недели

Рассылка Пикабу: отправляем самые рейтинговые материалы за 7 дней 🔥

Нажимая «Подписаться», я даю согласие на обработку данных и условия почтовых рассылок.

Спасибо, что подписались!
Пожалуйста, проверьте почту 😊

Помощь Кодекс Пикабу Команда Пикабу Моб. приложение
Правила соцсети О рекомендациях О компании
Промокоды Биг Гик Промокоды Lamoda Промокоды МВидео Промокоды Яндекс Маркет Промокоды Пятерочка Промокоды Aroma Butik Промокоды Яндекс Путешествия Промокоды Яндекс Еда Постила Футбол сегодня
0 просмотренных постов скрыто
Prostets
Prostets
Серия Вечный Человек

Глава 3. Древность цивилизации - часть 1 (Вечный Человек)⁠⁠

1 год назад

Современный человек, обращающий взор к самым древним истокам, подобен путнику, который ждет рассвета в незнакомой стране, — ему кажется, что на фоне зари выступят голые утесы или одинокие вершины. Но из ночи встают темные громады городов, древних и огромных, как жилища великанов, где каменные звери — выше пальмы, статуи — в десять раз выше человека, гробницы поднимаются к звездам, а бородатые, крылатые быки стерегут ворота храмов.

Заря истории занимается над высокой, по всей вероятности, старой цивилизацией. Это говорит о многом, и в первую очередь о том, как нелепы наши представления о доисторических, предрассветных эпохах. Первые сведения, которые можно счесть достоверными и достаточными, говорят нам о Вавилоне и Египте. Случилось так, что именно эти могучие цивилизации древности свидетельствуют против распространенных предрассудков современности. Если мы хотим освободиться хотя бы от половины модной чепухи о кочевниках, пещерах и Лесных Стариках, присмотримся внимательно к Египту и Вавилону.

Конечно, почти все мы, рассуждая о первобытном человеке, в действительности имеем в виду современного дикаря. Мы исповедуем прогресс и эволюцию, признавая, что немалая часть человечества не меняется вообще. Но даже если я признаю, что цивилизованный человек внезапно понесся вперед, я не пойму, почему человек нецивилизованный застыл на месте, словно его заколдовали. Мне кажется, дело обстоит проще.

Современные дикари не могут быть точно такими же, как первобытные люди, хотя бы потому, что они не первобытны. Что-нибудь да случилось с ними, как и с нами, за тысячи лет существования. Что-нибудь они да испытали, каким-нибудь влияниям да подверглись, даже если это и не пошло им на пользу. Что-что, а среда у них была, и мы вправе предположить, что они приспосабливались к ней, как требует этикет эволюции. Может быть, опыт их мал и среда неувлекательна, но, даже если ничего и не происходит, просто течет время, само однообразие действует на нас.

Многие достойные доверия ученые подозревают, что дикари знали более высокую цивилизацию. Те, кому это кажется немыслимым, по-видимому, плохо представляют себе, как легко от цивилизации отвыкнуть. Да поможет им небо — я очень боюсь, как бы они не узнали об этом на собственном опыте! Они с удовольствием расписывают сходство первых людей и современных людоедов; но все люди, по той или иной причине вынужденные обходиться без так называемых благ цивилизации, во многом похожи.

Если мы лишимся нашего оружия, мы станем делать лук и стрелы. Говорят, русские во время своего великого отступления дрались дубинами. Однако будущий ученый ошибется, предположив, что русская армия 1916 года была ордой диких скифов. С таким же успехом можно сказать, что старик и младенец совершенно одинаковы. И младенец, и старик — лысые; и младенец, и старик ходят плохо. Но если вы решите, что старик вот-вот ляжет на спину и засучит ногами, вас ждет разочарование.

Точно так же первенец рода человеческого вряд ли был подобен во всем самым консервативным его представителям. В чем-то, скорее всего во многом, они совсем непохожи. Возьмем, к примеру, происхождение и природу власти. Я уже говорил о пресловутом Старике, с которым так близко знаком Уэллс. Если мы посмотрим, что же действительно известно о первобытном вожде, мы сможем простить прекрасного писателя, лишь предположив, что он забыл, историю он пишет или фантастический роман. Никак не пойму, откуда он знает, что вождя называли именно так или что никому не разрешалось трогать его копье и сидеть на его месте.

Навряд ли археологи нашли копье с табличкой «Не трогать» или пышный престол с надписью: «Только для Старика». Навряд ли писатель и выдумывал; по-видимому, он честно положился на сомнительную параллель между первобытным человеком и современным дикарем. Быть может, в каких-то диких племенах не разрешают прикасаться к копью или сиденью вождя и даже зовут его Стариком. Быть может, они взирают на вождя с суеверным страхом, и житейский опыт подсказывает мне, что он — истинный деспот. Но нет никаких сведений о том, что первая земная власть была деспотией. Можно допустить и это — она могла быть чем угодно, ее вообще могло не быть; но обычаи некоторых племен в XX веке ни в коей мере ничего не доказывают.

Зато мы знаем из истории, что деспотия появляется в развитых, иногда — высокоразвитых, очень часто — в разлагающихся обществах, начавшихся с демократии. Деспотию почти можно определить словами «усталая демократия». Появляется она тогда, когда общество уже не способно к непрерывному бдению, по праву названному ценою свободы, и предпочитает, чтобы один страж стерег спящий город. Конечно, иногда деспот нужен для быстрых, насильственных перемен; иногда он сам берет власть, так нередко бывало на Востоке. Но я не понимаю, почему султан должен появиться раньше всех других персонажей истории.

Сила, основанная на оружии, нуждается хотя бы в том, чтобы это оружие было исключительным, а такое оружие появляется не сразу. Один человек может убить двадцать из винтовки; менее вероятно, что он перебьет их кремнем. Что до модных толков о Сильнейшем, это просто сказка об одноруком великане. Двадцать человек — и в древности, и теперь – скрутят самого сильного из сильных. Конечно, может случиться, что они не тронут его, потому что ему поклоняются; но это совсем другое чувство — романтическое и даже мистическое, как поклонение Мудрейшему или Чистейшей.

Жестокости и самодурству способствует другой дух, дух сложившегося, устоявшегося, нет, разложившегося и застоявшегося общества. Как и следует из его прозвища, Старик — правитель утративших молодость.

Много вероятней, что первобытное общество было близко к истинной демократии. Даже сейчас относительно простые сельские общины очень демократичны. Демократия всегда прорывается сквозь хитросплетения цивилизации. Можно сказать, если хотите, что демократия — враг цивилизации; но помните, что многие выберут демократию хотя бы потому, что не любят хитросплетений.

Как бы то ни было, крестьяне, возделывающие собственную землю и выбирающие власть прямо под деревом, ближе всех к настоящему самоуправлению. Вполне вероятно, что такая простая мысль пришла в голову и самым простым, первым людям. Даже если люди для нас — не люди, непонятно, почему бы им начинать с деспотии. Даже если вы — поборник эволюции и самый завзятый материалист, у вас нет причин считать, что первые люди не знали товарищества, известного мышам и воронам. Конечно, у них были вожаки, как у всякого стада; но это не значит, что у них была та бессмысленная, раболепная угодливость, какую приписывают подданным Старика.

Наверное, там был кто-то, соответствующий, как сказал Теннисон, «многолетней вороне, ведущей домой свою голосистую стаю». Однако если бы почтенная птица увлеклась подражанием султану, то стая не дала бы ей прожить слишком много лет. Чтобы стать вожаком даже у животных и птиц, мало одной силы; нужно еще что-то, будь то привычность, которую люди зовут традицией, или опыт, который люди зовут мудростью. Не знаю, летят ли вороны за самой старой, но уверен, что они не летят за самой наглой. Зато я знаю другое: быть может, из почтения к старости дикари и слушаются самого старшего, но они не поклоняются самому сильному, ибо не так чувствительны, раболепны и слабы, как мы.

Повторю еще раз; о первобытной власти, как и о первобытной вере и о первобытном искусстве, мы не знаем почти ничего, только строим догадки. Но предположить, что первобытные люди были демократичны, как балканские или пиренейские крестьяне, ничуть не смелее, чем приписать им самодурство турецкого султана. И горная деревушка, и восточный дворец современны, они существуют и сейчас; но дворец напоминает скорее о конце и разложении, деревня — о начале и естественности.

Вообще же я ничего не берусь утверждать, я просто разрешаю себе усомниться в современных утверждениях. Сами наши современники успешно отыскивают в прошлом демократию, когда нужно подкрепить притязания расы, нации или философии. Социалисты доказывают, что их идеал некогда был реальностью. Иудеи гордятся справедливостью ветхозаветных времен. Германофилы кичатся зачатками парламента, суда присяжных и многих других установлений у древних германцев. Кельтофилы (как и враги кельтов) ссылаются на то, что в кланах были и равенство, и справедливость.

В каждой из этих теорий есть та или иная доля истины; и я подозреваю, что какое-то народовластие не было чуждо древним, простым сообществам. Каждая из упомянутых школ допускает это, чтобы доказать то, что ему сейчас нужно, но все они вместе принимают, что в древности царили не только жестокость и страх.

Как бы то ни было, занавес поднимается в самый разгар игры. Очень трудно представить себе, что была история до истории; но ничего бессмысленного здесь нет. Очень может быть, что эта история похожа на известную нам и отличается от нее только тем, что мы ее не знаем. Таким образом, она прямо противоположна многозначительной «доистории», чьи сторонники смело проводят прямую от амебы к антропоиду и от антропоида к агностику и дают нам понять, что мы знаем все о весьма непохожих на нас существах.

На самом же деле, вероятно, доисторические люди были очень похожи на нас, но мы ничего о них не знаем. Другими словами, самые древние источники свидетельствуют о временах, когда люди долго были людьми, мало того, долго были людьми цивилизованными. Источники эти не только упоминают — они принимают как должное царей, жрецов, вельмож, народные собрания. Мы не знаем, что было в мире до этого. Но то немногое, что мы знаем, удивительно похоже на то, что происходит сейчас.

Я думаю, мы не погрешим против логики или здразого смысла, если предположим, что в те неведомые века республики сменялись монархиями, монархии — республиками, мировые империи росли и распадались на маленькие страны, народы попадали в рабство и отвоевывали свободу. Мы найдем в доистории все то, что может быть, а может и не быть прогрессом, но уж точно похоже на приключенческий роман. К сожалению, первые главы вырваны и мы никогда их не прочтем.

Точно так же мы вправе предположить, что в доисторические времена варварство и цивилизация существовали бок о бок; что тогда, как и сейчас, были цивилизованные общества, были и дикари. Считается, что все прошли через кочевничество, но точно мы знаем, что некоторые так из него и не вышли, и можем предположить, что некоторые в него не входили. Вполне вероятно, что с древнейших времен оседлый земледелец и кочевник-пастух отличались друг от друга, а хронологическая их расстановка — просто симптом того помешательства на прогрессе, которому мы обязаны многими заблуждениями. Предполагают, что все прошли через первобытный коммунизм, когда частной собственности не знали; но свидетельства — лишь в отсутствии свидетельств.

Собственность перераспределяли, вводили новые законы, законы эти вообще бывали разными, но вера в то, что когда-то собственности не было, столь же сомнительна, как вера в то, что когда-нибудь ее не будет. Интересна она лишь одним: даже самые смелые замыслы будущего нуждаются в авторитете прошлого и революционер просто вынужден стать реакционером. Занятная параллель — так называемый феминизм. Вопреки лженаучным сплетням об умыкании женщин, все больше говорят о том, что в первобытности правили именно женщины, видимо пещерные дамы с дубинкой. Это не более чем догадки, и постигает их странная судьба всех нынешних домыслов и предрассудков.

Во всяком случае, это не история, об этом нет прямых свидетельств, когда же доходит до них, мы видим, что цивилизация и варварство живут бок о бок. Иногда цивилизация поглощает варваров, иногда сама сползает к варварству и всегда содержит все то, что в более грубом, простом виде содержит варварство: власть, авторитет, искусства (особенно изобразительные), тайны и запреты (особенно связанные с полом) и какую-нибудь разновидность того, что я пытаюсь описать в этой книге, и все мы называем религией.

Египет и Вавилон, два древних чудища, могут служить нам прекрасной моделью. То, что мы знаем о них, противоречит двум основным нашим предрассудкам. История Египта как бы нарочно придумана, чтобы доказать, что люди не начинают с деспотии по своей дикости, а кончают ею, приходят к ней, когда достаточно искушены или (что почти то же самое) опустошены. А история Вавилона показывает нам, что совсем не обязательно быть кочевником или членом коммуны, чтобы потом стать крестьянином или горожанином. Кирпичи Вавилона понятней, чем дольмены, животные иероглифов понятней наскальных оленей.

Ученый, расшифровавший мили иероглифов или клинописи, может поддаться искушению и прочитать слишком много между строк. Даже истинные авторитеты легко забывают, как обрывочны с трудом завоеванные сведения. Но все же — историю, а не доисторию, факты, а не домыслы дают нам именно Египет и Вавилон; и среди фактов этих — две истины, о которых я сейчас говорил.

Египет — зеленая лента вдоль реки, уходящая в багровую бесприютность пустыни. Давно, еще в древности, говорили, что он обязан своим происхождением таинственной щедрости и свирепой милости Нила. Первые известные нам египтяне живут цепочкой вдоль берега, и звенья этой цепочки — маленькие общины, связанные между собою. Там, где река разветвлялась в широкое устье, жили несколько иначе, но это не должно заслонять главного. Более или менее независимые, хотя и связанные друг с другом общины, видимо, были достаточно развиты. Они знали что-то вроде геральдики, использовали изображения как общественный символ, каждая плавала по реке под своим знаком — зверем или птицей. Геральдика же предполагает две очень важные вещи, те самые, которые в совокупности зовутся благородным именем «сотрудничество»; те самые, без которых нет крестьян и нет свободных людей.

Искусство геральдики говорит о независимости — человек или община вольны выбрать для себя символ. Наука геральдики говорит о взаимной зависимости — люди и общины согласны признавать чужие символы. Здесь, в Египте, мы застаем согласие и сотрудничество свободных семейств, самый естественный образ жизни, который появляется всюду, где человек живет на собственной земле. При одном упоминании о птице или звере знаток мифологии, как во сне, откликнется: «Тотем».

Мне кажется, в том и беда, что мы вспоминаем о тотеме автоматически, словно во сне. В моем поверхностном очерке я настойчиво, хотя и не совсем успешно пытаюсь рассматривать вещи изнутри; идти, где только могу, от мысли, а не от термина. Стоит ли рассуждать о тотеме, если нам неясно, что именно чувствует человек, у которого есть тотем? Ну хорошо, у них тотемы были, а у нас нет; но значит ли это, что они больше любили животных или больше боялись? Если же любили, то как? Как дядюшка Римус братца Волка, или как Франциск брата своего волка, или как Маугли своих братьев волков? Что ближе к тотему — британский лев или британский бульдог? А если боялись, на что был этот страх похож — на детский ночной страх или на страх Божий?

Ни одна самая научная книга не ответила мне. Но к этому я еще вернусь. Сейчас же повторю: ранние египетские общины признавали чужие изображения животных, и это помогало им сотрудничать друг с другом. Видимо, общались они и в доистории, ибо с началом истории мы застаем это общение в полном разгаре. Именно поэтому понадобилось прибрежным общинам единое правление, росла власть правителя и все дальше падала его тень.

Не меньшей и, по-видимому, более древней властью пользовались жрецы; по всей вероятности, они были теснее связаны с ритуальными знаками, способствующими общению. Именно здесь, в Египте, может быть, впервые возникло то великое искусство, благодаря которому история отличается от доистории, — первые буквы, древнейшее письмо.

Занимательные романы о древних могли бы стать занимательней. На них пала тень преувеличенной мрачности. намного превосходящей естественную печаль язычества. Причина этому — тот тайный пессимизм, благодаря которому первые люди кажутся тварью дрожащей, чье тело — комок грязи, душа — сгусток страха. Наши поступки и мысли определяет вера, особенно когда мы ни во что не верим. Именно потому все первоначальное и простое представляется нам дурным.

Продолжение следует...

P.S.

✒️ Я почти перестал читать комментарии к своим постам и соответственно отвечать на них. На все ваши вопросы или пожелания, отвечу в Telegram: Prostets2024

✒️ Простите, если мои посты неприемлемы вашему восприятию. Для недопустимости таких случаев в дальнейшем, внесите меня пожалуйста в свой игнор-лист.

✒️ Так же, я буду рад видеть Вас в своих подписчиках на «Пикабу». Впереди много интересного и познавательного материала.

✒️ Предлагаю Вашему вниманию прежде опубликованный материал:

📃 Серия постов: Вера и неверие

📃 Серия постов: Наука и религия

📃 Серия постов: Дух, душа и тело

📃 Диалоги неверующего со священником: Диалоги

📃 Пост о “врагах” прогресса: Мракобесие

📃 Пост: О попах, мерседесах на деньги бабушек и прочее...

Показать полностью 2
Эволюция Теория Дарвина Чарльз Дарвин Происхождение Происхождение человека Цивилизация Человек Материализм Атеизм Религия Мир Бог Философия Критическое мышление Честертон Мудрость Правда Вселенная Длиннопост
8
4014
silkas
silkas
Атеисты

Каждые 130 лет⁠⁠

1 год назад
Каждые 130 лет
Религия Чарльз Дарвин Джордж Карлин Картинка с текстом Повтор
265
25
Strazl
Strazl

Умение говорить комплименты⁠⁠

1 год назад

Дарвин был приглашен на званый обед в семью аристократа. Его соседка, молодая красивая дама, игриво сказала:

— Мистер Дарвин, ну как это — человек произошел от обезьяны. Неужели и я тоже?

— Вы — от самой очаровательной, — ответил ученый.

Анекдот Юмор Чарльз Дарвин Текст Повтор
0
5
user4977920
Атеисты

Ответ на пост «Бог как иллюзия или вера атеиста Докинза?»⁠⁠1

1 год назад

Небольшая альтернативная рецензия, точнее описано о чем книга "Бог как иллюзия". Еще и в виде ролика.

https://youtu.be/zs9iwm1LVGo?si=H6CHsvgbpxiwZJ5j

Ричард Докинз Атеизм Бог как иллюзия Неверие Вера Бог Религия Человек Чарльз Дарвин Теория Дарвина Критическое мышление Иллюзия Правда Цивилизация Философия Длиннопост Ответ на пост Текст YouTube (ссылка)
1
Prostets
Prostets
Серия Вера и неверие

Бог как иллюзия или вера атеиста Докинза?⁠⁠1

1 год назад

Публицистика Ричарда Докинза, регулярно издаваемая на многие европейские языки, посвящена обоснованию и популяризации атеистической интерпретации дарвиновской теории эволюции и естественного отбора.

Стремительное нарастание «мировоззренческой составляющей» в трудах известного британского ученого нетрудно проследить от одной книги к другой. Если в «Эгоистичном гене» автор лишь мимоходом замечает: «Нам теперь нет нужды обращаться к суевериям, когда мы сталкиваемся с извечными проблемами: существует ли смысл жизни? Для чего мы живем? Что есть человек?» («The Selfish Gene», 1976), то последняя работа «Бог как иллюзия» , состоящая из десяти глав, представляет собой попытку построения «целостного мировоззрения» современного атеиста, своего рода «учебника основного богословия наоборот». На страницах объемного труда регулярно встречаются не только едкие высказывания о религии (в первую очередь о христианстве), но и откровенное кощунство. Сам автор заявляет, что не имеет намерения кого-либо оскорблять, однако оставляет за собой право, «сняв белые перчатки», жестко иронизировать, так как не видит принципиальной разницы между религиозными убеждениями и политическими идеологиями. А в полемике с последними, как известно, такой тон и стиль считаются вполне традиционными и допустимыми.

Уделить внимание данной публикации Р. Докинза стоит по крайней мере по двум причинам. Во-первых, в 2009 г. мир отмечает стопятидесятилетний юбилей выхода в свет «Происхождения видов» (1859), и, соответственно, на многочисленных форумах с новой энергией уже началось оживленное обсуждение наследия Ч. Дарвина в самых различных аспектах. Во-вторых, работа Докинза «Бог как иллюзия» вышла в свет большими тиражами и широко разрекламирована в Интернете и СМИ. «Эту книгу обязан прочитать каждый», – заявляет британский журнал «The Economist». Она, как сказано в аннотации, принесла Докинзу титул «автор года» по версии «Reader's Digest», а в ноябре 2006 г. занимала второе место в общем списке бестселлеров Amazon.com . Кроме того, претензия на «глобальность», «последнее слово» в трехсотлетней полемике между христианством и атеизмом заставляет многих, в том числе и христиан, хотя бы из любопытства перелистать Докинза...

В первой главе рассматривается религиозность в эйнштейновской «пантеистической» формулировке как чувство гармонии и прекрасного в мироздании – «Бога» в метафорическом смысле. Религиозность ученого есть «способность воспринимать то непостижимое для нашего разума, что скрыто под непосредственными переживаниями», причем «непостижимое» для Докинза не означает «закрытое для постижения». Со всеми указанными оговорками британский этолог готов признать себя религиозным, однако не рекомендует употреблять этот термин во избежание построения «иллюзии» и «интеллектуальной измены», то есть признания бытия Бога как Личности.

Во второй главе автор пытается показать, что «гипотеза Бога» должна подвергаться такому же «беспристрастному анализу», как и любые другие научные построения. Этот тезис априори отрицает все остальные формы человеческого познания, в том числе и религиозного опыта, который не чем иным, как иллюзией объявлен быть не может. В дальнейшем, на протяжении всей книги, подобное гносеологическое смешение проявляется неоднократно. Например, в четвертой главе автор утверждает, что «гипотеза Бога» с научной точки зрения сложнее, чем гипотеза спонтанного самовозникновения Вселенной и законов, ей управляющих, поэтому мы должны принять второе и отвергнуть первое.

Ричард Докинз сразу признается, что более или менее основательно ему знакомо только англиканство и отчасти католичество. Этим обусловлен анализ, прежде всего, «Бога этих конфессий». Однако любой минимально образованный читатель может изумиться дремучей неосведомленности автора в библейско-богословских вопросах, на которые легко может дать ответ каждый семинарист («Как отвратительно жесток Бог Ветхого Завета!», «Почему Бога – Творца Вселенной – так интересуют тайные и явные грешки букашек-людей?!», «Почитание святых людей в христианстве не что иное, как возврат к архаичному политеизму!», «Вообще, почему так много в мире религий?!» и т. п.).

Догматы о Троице, Воплощении, Искуплении, Воскресении для автора – просто «бессмыслица». «Докинз, – как недавно удачно заметил руководитель проекта «Геном человека», ведущий американский генетик Фрэнсис Коллинз, – большой мастер наряжать, а потом победоносно разоблачать соломенные чучела. Трудно отделаться от мысли, что это постоянное приписывание вере отсутствующих у нее свойств – следствие личной озлобленности, и Докинз не опирается здесь на рациональные доводы, которые так ценит в научной сфере... Докинз рисует не реальную веру, а карикатуру, на которую проще нападать».

Действительно, главной для нападения мишенью, экстраполируемой на понятия Бога и религии в целом, становятся одиозные высказывания некоторых «научных креационистов», «обезьяньи процессы», сентиментальные религиозные детские стишки, «молельные эксперименты» в США, в ходе которых методом статистического исследования состояния пациентов в больнице после серии молитв пытались доказать реальность божественного вмешательства, детские фобии, связанные с рассказами о загробных адских мучениях, факты межконфессиональной вражды, религиозных войн и аморального поведения представителей духовенства.

Третья глава посвящена, по замыслу автора, логико-позитивистской полемике с доказательствами бытия Бога. В первую очередь, Докинз нападает на так называемые классические теологические аргументы (что само по себе не является новаторством). Однако, к сожалению, полемика строится лишь на уровне софистического фарса подобного рода: «Если бы все было по-другому, все казалось бы не так. Это было бы плохо. Следовательно, Бог есть». Кроме того, следует констатировать, что Докинз совершенно не желает видеть различия смыслов в понятии «доказательство» в философско-богословском (шире – гуманитарном) и естественно-научном (логико-математическом) аспектах.

Гораздо интереснее раздел, посвященный анализу природы чувственных «явлений» и «видений». Знаменитый этолог убедительно показывает, как мозг человека способен строить не только визуальные, но и звуковые (можно предположить, что и тактильные) модели под воздействием воображения. В этом смысле материал параграфа под названием «Доказательство от личного «опыта"» оказался бы полезен многим современным христианам, склонным подменять истинный духовный опыт богообщения чувственными видениями, именуемыми в Православии «прелестью». Увы, и сам Р. Докинз, обращающийся лишь к примерам «созерцаний», аналогичных «откровениям» Терезы Авильской, никакого представления о богословских критериях истинного мистического опыта не имеет.

Рассмотрение автором «доказательств от Священного Писания» в очередной раз заставляет ужаснуться предвзятости и элементарной неосведомленности знаменитого апологета атеизма в тех библейско-богословских вопросах, о которых он пишет. Приведем лишь некоторые «перлы»: «Евангелия писались через много лет после смерти Иисуса, и никто тогда не знал, где Он родился», «Давид, если он существовал, жил почти на тысячу лет раньше Иосифа и Марии. С чего бы римлянам... посылать Иосифа в город, где один из его отдаленных предков жил тысячу лет назад? <...>Разве сторонников буквального прочтения не должен волновать тот факт, что описывая родословную Иосифа от царя Давида, Матфей упоминает двадцать восемь промежуточных поколений, а Лука сорок одно? Более того, в обоих перечнях практически не встречается одинаковых имен. И вообще, если Иисус действительно родился в результате непорочного зачатия, то родословная Иосифа тут не при чем», «Все ключевые детали легенды об Иисусе – включая звезду на востоке, непорочное зачатие, поклонение волхвов Младенцу, чудеса, казнь, воскресение и вознесение – все до одной заимствованы из других, уже существовавших в Средиземноморье и на Ближнем Востоке религий», «Личности четырех евангелистов нам неизвестны, но можно сказать почти наверняка, что сами они с Иисусом никогда не встречались».

Оказывается, сами примитивные и давно опровергнутые атеистические «озарения» начала прошлого, двадцатого, века иногда могут чудесным образом воскресать на страницах модных мировых бестселлеров. Рассматривая «доказательства от авторитетных религиозных ученых», Докинз, признавая существование убежденных христиан среди таковых, безапелляционно объявляет их всего лишь «предметом добродушного недоумения собратьев по профессии».

Рассматривая известное Пари Паскаля, автор, на первый взгляд, справедливо замечает, что Богу, возможно, был бы угоднее последовательный скептицизм, чем вера по трусливому расчету с ожиданием посмертного воздаяния. Вместе с тем с более тонким и глубоким анализом Пари Паскаля, например, в работе С.Л. Франка «С нами Бог», Р. Докинз явно не знаком. Завершением главы служит полемика с действительно одиозным «Доказательством от Стивена Байеса» («Вероятность Бога», 2003).

В четвертой главе читателю предлагается убедиться в том, что Вселенная и все многообразие жизни в ней вполне могли возникнуть без сверхъестественного вмешательства Творца. Справедливо указывая на ряд слабых мест распространенных в христианской апологетике концепций, таких как: «Бог белых пятен», «нечленимая сложность» живых организмов как доказательство «разумного замысла», «сильный антропный принцип», Р. Докинз, тем не менее, полностью игнорирует позицию многих биологов-эволюционистов, бывших и являющихся убежденными христианами, о чем неоднократно писали и Стивен Джей Гулд, и Фрэнсис Коллинз. В то же время Докинз готов признать феномены зарождения жизни, возникновения эукариотической клетки и сознания человека скорее «осуществлением неосуществимой случайности», нежели действием Божественного Промысла, честно не отрицая бессилия эволюционной теории в данных областях. Преданность концепции спонтанного естественного отбора заставляет британского этолога постулировать ее и в космологии (теория Мультивселенной): «У лукавого биолога может появиться мысль, а не нуждаются ли другие физики в «пробуждении сознания», которого они могли бы достичь, поглубже познакомившись с дарвинизмом», – замечает Докинз. Убедив читателя в преимуществах последовательного атеизма в сравнении с «мягкотелым» агностицизмом и в том, что «Бога почти наверняка нет», в следующих главах автор пытается открыть перед читателем «святая святых»: тайну происхождения религии в процессе эволюции человека и ее «очевидный вред» в настоящее время.

В пятой главе Р. Докинз обращает внимание на «общечеловечность» религиозного сознания. При этом, несмотря на различие мировых культур, неизвестно ни одной, где не было бы того или иного варианта поглощающих колоссальное время, ресурсы и сами человеческие жизни религиозных верований. Если, согласно мнению британского этолога, подходить к проблеме возникновения и устойчивого существования религии с точки зрения дарвиновского естественного отбора (а других подходов быть не может в принципе!), то необходимо вскрыть механизмы, дающие преимущество в борьбе за существование популяциям гоминид, обладающим религиозным сознанием. Докинз, не раздумывая, отрицает психологические и консолидирующие преимущества религиозности, считая их вторичными и неопределяющими в процессе группового отбора. По мнению автора, религиозное сознание – «побочный результат чего-то другого»... Это самый интригующий момент рассуждений.

Итак, группе помогают выживать, во-первых, вера-доверие к авторитету и опыту взрослых, особенно в детском возрасте (позднее она же избавляет от нерешительности и излишних колебаний при оперативном выборе решения в экстремальной ситуации), во-вторых, телеологическое (целевое) мышление, позволяющее делать быстрое предсказание о поведении важных для выживания объектов, в-третьих, дуализм, проводящий различие между материей и сознанием и, в-четвертых, способность влюбляться, дающая как преимущество продолжительную преданность, необходимую для успешного совместного выращивания потомства.

В своих построениях Докинз опирается на работы целого ряда исследователей, например: Хайнда, Шермера, Бойера, Атрана, Блума, Деннета, Келемана, Фишера, Трайверса, Тайгера. Автор приходит к выводу, что религия является «случайным побочным продуктом – досадным проявлением» комбинации и взаимодействия психологических качеств, полезных в борьбе за существование, наподобие того как совершенная система навигации по лунному свету у ночного мотылька не спасает его от гибели в пламени свечи. Дальнейшее развитие и распространение религиозных идей в процессе социокультурного прогресса автор объясняет также с позиций слепого отбора, используя созданную им в семидесятых годах теорию мемов (memes) – единиц-репликаторов (подобно конкурирующим генам), несущих некий массив закодированной культурной информации, психологически «приятной» для людей и распространяемых от одного человека к другому посредством имитации, научения и т. п.

В шестой главе Р. Докинз переходит к проблеме происхождения нравственности, которая решается традиционным для автора методом – привлечением теории естественного отбора. По мнению британского этолога, альтруистские поведенческие шаблоны закрепляются в результате длительного группового отбора, а в дальнейшем пропускаются через «фильтр литературы, обычаев, законов, традиций – и, конечно, религии». Отмечая сходство элементарной нравственности, как среди людей верующих, так и среди атеистов, Докинз фактически косвенно повторяет известные слова из Священного Писания о «деле закона», которое написано в сердцах всех людей (Рим. 2:15). Принципиальное разногласие с апостолом Павлом состоит в том, что Законодателем объявляется лишь Слепой отбор популяционных групп антропоидов...

Далее, как и в последующих главах, привлекая широко дискутируемые примеры из области современной биоэтики (проблемы эвтаназии, абортов по медицинским показаниям, гомосексуальной ориентации), автор критикует моральный абсолютизм в целом, берущий начало и в нерелигиозных источниках (например, кантовский императив или государственный патриотизм в военное время).

Если оставить за скобками полемический задор автора-атеиста, ряд наблюдений и обобщений Ричарда Докинза действительно представляют определенный интерес, в том числе и для богословов, так как фактически поднимается вопрос о соотношении духовного начала, свободы воли и «естественных», биологических аспектов, Промысла и случая в историческом процессе. Вместе с тем многие предположения, несмотря на остроумие и оригинальность, «не фальсифицируются», носят только гипотетический характер. Спор о механизмах эволюционного процесса в целом до сих пор является предметом оживленных дискуссий, причем все чаще говорится о несводимости самого элементарного разнообразия живого к реализации слепого спонтанного отбора3.

В этом смысле методологическая и мировоззренческая «ставка» Р. Докинза все больше начинает походить на слепую веру во всемогущую стихию. Многие, включая Фрэнсиса Коллинза, отмечают яркий парадокс концепции известного этолога: «Считая источником всего разнообразия жизни ген с его неукротимым стремлением к выживанию, Докинз тем не менее пишет о способности человека благодаря своему более высокому развитию сопротивляться генетическому императиву»4.

Совершенно невыводима из зоопсихологии в рамках селекционной концепции и идея о Боге как Всесовершенном Абсолюте. Это противоречие особенно бросается в глаза, когда в самом конце книги автор говорит об ограниченности («черной парандже») привычного окружающего нас физического мира. Случайно ли Докинз обходит молчанием Психологический аргумент в пользу Бытия Божия, сформулированный блаженным Августином и развитый Декартом? Учитывая искренность автора, логичнее в очередной раз предположить его слабую осведомленность в богословии.

Седьмая глава почти целиком состоит из едких, а зачастую и кощунственных нападок на нравственные нормы Ветхого и даже... Нового Заветов, перемежающихся цитацией агрессивных и скандальных высказываний некоторых одиозных религиозных лидеров. В то же время эта часть книги позволяет осведомленному читателю окончательно составить свое мнение об авторе как «знатоке» христианского богословия. Война с соломенными чучелами и ветряными мельницами достигает своего апогея, когда Докинз рассуждает о первородном грехе и догмате Искупления. «Разгромив» евангельскую нравственность в собственной интерпретации, автор заявляет, что прогресс «общечеловеческих ценностей» осуществляется не благодаря, а независимо или даже вопреки религии, причем меняющееся с ходом столетий коллективное единодушие – это объект изучения не для богословов, а скорее для биологов-эволюционистов.

Восьмая и девятая главы по замыслу Докинза должны раскрыть перед читателем бездну зла, привносимую в мир религией. Без сомнения, обилие тщательно подобранных трагических историй, связанных с религиозной сферой, заставляет внутренне содрогаться. На фоне этих рассказов призывы автора дифференцированно подходить к срокам абортивного вмешательства (в зависимости от меры страдания, испытываемого эмбрионом) действительно могут выглядеть гуманно. Иллюзия легко развеивается, если помнить, что зло, приносимое в мир от имени религии, является прямым следствием ее искажения и отпадения от чистых Богооткровенных источников веры.

Десятая, заключительная, глава посвящена предельно важному вопросу: чем заполнить атеисту опустевшую «экологическую нишу», занимаемую ранее религией? В ключевом вопросе о смерти Р. Докинза утешает замечание Марка Твена: «"Быть мертвым» ничем не отличается от «быть нерожденным», так как по завершении жизненного цикла «я» окажется в том же состоянии, в каком оно находилось во времена Вильгельма Завоевателя, динозавров, или трилобитов». Жизненный смысл и творческое вдохновение апологет атеизма черпает в восхищении окружающим миром и жажде его познания: «Только подумайте: на одной, возможно, единственной во Вселенной, планете молекулы, соединяющиеся обычно в объекты, не превышающие по сложности обломок камня, образовали объекты, по размеру сходные с обломками камней, но настолько сложные, что они оказались способны бегать, прыгать, плавать, летать, видеть, слышать, ловить и поедать другие похожие сложные объекты; а некоторые из них научились даже думать, чувствовать и влюбляться друг в друга». Остается только отдать должное яркому оптимизму Ричарда Докинза.

Данная книга, если не принимать во внимание богословскую невежественность и кощунства, в остальном может быть интересна церковным публицистам, преподавателям основного богословия, апологетики и миссиологии как образчик современной атеистической мысли.

В завершении, рекомендуем книгу Алистера Э. Макграта «“Бог” Докинза. От “Эгоистичного гена” к “Богу как иллюзии”» которая будет интересна как атеистам, так и верующим.

Продолжение темы следует...

p.s. Простите, если мои посты неприемлемы вашему восприятию. Для недопустимости таких случаев в дальнейшем, внесите меня пожалуйста в свой игнор-лист.

Так же, я буду рад видеть Вас в своих подписчиках. Впереди много интересного и познавательного материала.

На все ваши вопросы или пожелания, я отвечу в Telergram: Prostets2024

Серия постов: Вера и неверие

Серия постов: Наука и религия

Серия постов: Дух, душа и тело

Диалоги неверующего со священником: Диалоги

Пост о “врагах” прогресса: Мракобесие

Показать полностью 1
Ричард Докинз Атеизм Бог как иллюзия Неверие Вера Бог Религия Человек Чарльз Дарвин Теория Дарвина Критическое мышление Иллюзия Правда Цивилизация Философия Длиннопост
38
0
PacosC
Хроники наземной авиации

Дарвин Акбар, аминь!⁠⁠

1 год назад

Пикабутяне и пикабутянки, порадуйся за меня 😂

Я тут на работе пару дней назад принимал рейс на ночную стоянку. Выгружаюцо. Я сижу в машине, никого не трогаю, жду конца разгрузки, чтобы проверить трюм и оставить бумажку - проверен, посторонних предметов не обнаружено. Тут кто-то из мимокрокодилящих коллег говорит, мол тебя экипаж спрашивает, надо им что-то. Ну, раз надо, значит поднимусь, наверняка попросить пропустить их по низу с чемоданами, а не как обычные люди через рукав и потом ждать чемоданы на ленте. Так и получилось. Но, говорю, видя, что они уже намылились, обождите пока разгрузят, а то на улице погода дрянь, холодно, ветер, моросит. А может ну их эти чемоданы, спросил кто-то из экипажа, возьмём с ленты? Говорю, можно и так, я тогда скажу ребятам. Ой, спасибо вам, сказала одна из проводников, я вас тогда включу в свою вечернюю молитву. Ну, думаю, теперь мне масть-то и попрёт. Если у меня теперь не будет всё офигенно, то я даже не знаю, что ещё нужно сделать =)

Дарвин Акбар, аминь!
Показать полностью 1
[моё] Аэропорт Самолет Религия Чарльз Дарвин Молитва Гражданская авиация Авиация
9
12
Kryak63
Kryak63

Энгельс о теории эволюции Дарвина⁠⁠

1 год назад
Энгельс о теории эволюции Дарвина
Карл Маркс Чарльз Дарвин Эволюция Теология Природа Наука Ученые Научпоп Биология Картинка с текстом
12
Prostets
Prostets
Серия Вера и неверие

Памяти Чарлза Дарвина⁠⁠

1 год назад
Памяти Чарлза Дарвина

Вокруг имени Дарвина идет борьба. Дарвинизм пытаются противопоставить религии. На наш взгляд, каждому мыслящему человеку должно бы быть ясным, что никакая теория происхождения видов, если только она не противоречит здравому смыслу, не может противоречить Библии, так как в Библии излагается лишь принципиальная сторона вопроса о происхождении человека, а именно, что Бог завершает творение мира созданием человека. Библия говорит, что человек – это венец создания, образ и подобие Самого Бога. Она утверждает, что человек (по своему строению тела) состоит из земли, а по духу своему божественному душа человека – это «дыхание Божества». О том, как появились все виды на земле и как долго продолжался процесс их развития, а также о самом процессе создания человека, Библия ничего не говорит, потому что это уже сфера науки, но не религии. Поэтому дарвинизм, совершенно независимо от того, истинен он или неистинен, как естественнонаучная теория, не может быть противопоставлен религии. Но так как есть люди, которые держатся иных взглядов, то лучше всем показать, как на этот вопрос смотрел сам Дарвин.

Приведем выдержки из его знаменитой книги «Происхождение видов», в которой ясно изложены его взгляды на вопрос о взаимоотношении Бога и вселенной. Книгу эту он сам несколько раз переиздавал, причем последний раз уже незадолго до смерти, следовательно, этих взглядов он держался до конца жизни. Прежде всего обращают на. себя внимание эпиграфы, помещенные в начале книги. Первый эпиграф: «Но по отношению к материальному миру мы можем допустить, по крайней мере, следующее: мы можем видеть, что явления вызываются не отдельными вмешательствами Божественной силы, оказывающей свое влияние в каждом отдельном случае, но установлением общих законов» – Удвелль. Здесь, как мы видим, отнюдь не отрицается само наличие Божественной силы и значение в деле происхождения вселенной. Второй эпиграф разъясняет смысл слова «естественный». Третий эпиграф направлен уже против тех, кто хотел противопоставить разум человеческий Разуму Божественному и использовать дарвинскую теорию развития как нечто антирелигиозное: «Заключаем поэтому, что ни один человек, ошибочно переоценивая здравый смысл или неправильно принимая умеренность, не должен думать или утверждать, что человек может зайти слишком глубоко в своем исследовании или изучении книги Слова Божия или книги творений Божиих, богословия или философии. Но пусть люди стремятся к бесконечному совершенствованию или успехам в том и другом» – Бэкон. Процесс науки.

Этот эпиграф, поставленный во главе всего труда, настолько ясно говорит, какого мировоззрения держался сам Дарвин, что всякие споры просто излишни.

Если интересны эпиграфы, то еще больший интерес, разумеется, представляют заключительные слова книги, в которых Дарвин подытоживает свою теорию происхождения видов: «Все эти прекрасно построенные формы, столь различные между собой и так славно друг от друга зависящие, были созданы благодаря законам, еще и теперь действующим вокруг нас. Эти законы в самом широком смысле суть – рост и воспроизведение, наследственность, почти необходимо вытекающая из воспроизведения; изменчивость, зависящая от прямого или косвенного действия условий жизни или от упражнения и неупражнения. Прогрессия размножения столь высока, что она ведет к борьбе за жизнь и к ее последствию – естественному отбору, влекущему за собой расхождение признаков и вымирание менее совершенных форм. Таким образом, из этой свирепствующей среди природы войны, из голода и смерти, непосредственно вытекает самый высокий результат, который ум в состоянии себе представить, – образование высших форм животной жизни. Есть величие в этом воззрении на жизнь с ее различными силами, изначально вложенными Творцом в незначительное число форм или только одну; и между тем, как наша планета описала и продолжает описывать в пространстве свой путь, согласно неизменным законам тяготения, и с такого пространства его начали возникать и продолжают развиваться несчетные формы, изумительно совершенные и прекрасные». Этими словами заканчивается книга «Происхождение видов».

В своем не менее знаменитом труде «Происхождение человека и половой отбор» Дарвин в главе «Происхождение идеи Божества» писал: «Следует отметить, что вопрос о происхождении идеи Бога не имеет ничего общего с вопросом о самом бытии Бога-Творца, вопросом, на который величайшие умы человечества давали утвердительный ответ».

«На меня, – говорит Дарвин в другом месте, – производит гораздо более сильное впечатление другой источник, убеждающий в существовании Бога и исходящий не от чувства, но от разума. Такое убеждение возникает вследствие чрезмерной трудности и даже невозможности рассматривать безграничную и чудесную вселенную вместе с человеком, обладающим даром обсуждать прошедшее и думать о будущем, как результат слепого случая или необходимости. Когда я над этим размышляю, я чувствую себя принужденным признать Первопричину, которая обладает в известной мере человеческим интеллектом, и я вполне заслуживаю названия теиста, то есть верующего в Бога».

Показать полностью
Чарльз Дарвин Теория Дарвина Бог Религия Человек Атеизм Мир Критическое мышление Философия Длиннопост
47
Посты не найдены
О нас
О Пикабу Контакты Реклама Сообщить об ошибке Сообщить о нарушении законодательства Отзывы и предложения Новости Пикабу Мобильное приложение RSS
Информация
Помощь Кодекс Пикабу Команда Пикабу Конфиденциальность Правила соцсети О рекомендациях О компании
Наши проекты
Блоги Работа Промокоды Игры Курсы
Партнёры
Промокоды Биг Гик Промокоды Lamoda Промокоды Мвидео Промокоды Яндекс Маркет Промокоды Пятерочка Промокоды Aroma Butik Промокоды Яндекс Путешествия Промокоды Яндекс Еда Постила Футбол сегодня
На информационном ресурсе Pikabu.ru применяются рекомендательные технологии