А на пятый в доме везде зажгли толстенные свечи белого и золотого цвета. Они испускали волны тяжёлого аромата. Кувшинчики с тягучей коричневой жидкостью фонтанировали запахами хвойных деревьев. Из-под мебели, кадушек с цветами тянулись едва заметные языки белого тумана, разбавлявшими всё это великолепие химикалиями.
Гости и хозяева оставили свои перешёптывания и пребывали в напряжённом молчании. Какая-то молодая женщина вскрикнула и повалилась на плечо спутника. Её грубовато подняли охранники и вынесли.
В воздухе вместе с сильными, терпкими запахами стала витать близкая опасность. Словно бы все находились у открытой могилы, и в любую минуту могли раздаться выстрелы. А потом тела свалятся в яму. Да, да - именно запах свежевскопанной земли не могли перебить многочисленные благовония.
Егорка ещё позавчера предупредил Верку: что бы ни увидела, только не ори. А вчера мама Лиза и Ира просили сохранять достоинство, которое должна соблюдать невеста их обожаемого Петюни. Верка исключила из рациона всё, что могло легко найти дорогу обратно, пила в основном минералку.
И вот освещение наполовину угасло. Словно бы собравшихся покрыл слой земли. Послышались тоненькие завывания мамы Лизы.
У Верки сердце ухнуло в живот, хотя она знала, что рядом с ней в соседнем кресле окажется не Петюня, а секретарь свёкра. И вонять будет не Егоркиной разлагавшейся плотью, а тухлым карбонадом.
Но почему группа рослых людей стоит перед креслом Верки? Они держат - да, именно держат на весу кого-то, кто явно ниже Егора, суше, его лицо темнее... А запах!.. Такой же был, когда детдомовцы стали перезахоранивать сдохшую собаку повара. Уж очень было неудобно навещать любимицу за территорией детдома. То ли дело - на большой клумбе у центрального входа.
Сердце Верки словно прокатилось на американских горках и подпёрло к самому горлу. Не в силах сдержаться, она раскрыла у рта белую лаковую сумочку с атласным подкладом. Но рвота не вышла и не освободила Верку, она точно разошлась по телу и отравила каждую его клеточку.
Чья-то рука просунулась под сетку, обтёрла Веркино лицо пахучей влажной салфеткой, нежно потрепала по щеке: держись, мол, мы с тобой.
И Верка словно окаменела. Тащите сюда хоть половину кладбища, она всё выдержит. Ради семьи выдержит. Ради вот этой, впервые ею испытанной семейной нежности и заботы.
Верка не увидела, куда подевались люди, которые только что стояли перед ней. Кресло рядом уже не было свободным.
Потом впервые за несколько дней гостей позвали за стол. Среди приглашённых на свадьбу случились приступы истерики - немного, три или четыре пары были без всякого почтения выставлены вон.
Верка хотела было встать, но ноги оторвались от пола, и она вместе с сиденьем заколыхалась в воздухе. Словно два закрытых сеткой сидячих изваяния, невеста и жених поплыли к столу.
Их поставили близко друг к другу. Какие-то люди потчевали по отдельности Верку и лже-Петюню. Хорошо, что Верке только подносили еду и напитки к лицу, есть и пить никто её не принуждал. Так было и за общим столом - все сидели, не притрагиваясь к блюдам.
Затем началась мучительная процедура пожеланий. После каждого жених должен был целовать невесту или говорить ей комплимент. На этом торжестве ограничились тем, что невесту нахваливали изо всех сил члены семьи.
Верке всё надоело, и она стала размышлять: а где же этот чёртов дядюшка, ради которого и затевался маскарад? Но любитель традиций и богатей, по ходу, где-то подзадержался.
Кресла снова подняли и понесли к лифту.
Верка бросила прощальный взгляд на зал, то ли пытаясь запомнить место своей свадьбы, то ли в немой просьбе пространству запомнить её саму.
В лифте церемонии и бережное обращение закончились: кресла толчками, кое-как сдвинули вместе. Лже-труп лже-Петюни завалился Верке на плечо. На сетке расплылось тёмное пятно. Понятно, скальп покидал макушку жениха, а из уха вытекала кровь и жидкость тканевого распада. Всё это Верка прочла в интернете, старательно готовясь исполнить свою "роль".
Но Егорка раздражал маскарадом - чего это он так вошёл в роль? Специально, чтобы изгваздать Веркин свадебный наряд? Показать, что она на свадьбе никто, унизить?
Нет, хорошего помаленьку.
Верку нельзя было сердить. Она запросто могла взвалить на плечо "мужа" и бросить под ноги гостям - а забирайте-ка своё сокровище! И Егорка это прекрасно знал. И всё же пытался досадить.
И тут, пока их везли до спальни, вытаскивали из кресел, укладывали поверх одеял, до Верки дошло: Егорка был холоден, как баранья туша из морозильника. Чуток согрелся за столом и потёк.
Слуги чуть ли не бегом, расталкивая друг друга, бросились вон.
Верка хотела крикнуть, чтобы не тушили свет.
Детдомовке ли, пережившей несколько "тёмных", видавшей людскую подлость и низость, бояться трупака? Тьфу.
Гораздо серьёзнее и страшнее вопрос: кто и почему расправился с Егоркой-муженьком и не ждёт ли такая же участь саму Верку? И ещё... Недаром она пошарила в сети. Не должен был Егорка за два дня, пока она его не видела, стухнуть до такой степени. Что-то тут не так.
Верка поднялась, щёлкнула выключателем.
Попробовала пультом, который почему-то лежал на подоконнике, -- то же самое.
Не работали ни ночник на тумбочке, ни освещение в смежных ванной и гардеробной.
Фонари на улице и вдоль дорожек в саду давали возможность двигаться, не собирая лбом углы мебели, но важно было осмотреть муженька. А без света никак.
Верка вспомнила: Егорка был курящим, стало быть, при нём должна быть зажигалка. Она сначала не могла прикоснуться к влажному и липкому костюму, но потом решилась на всё.
Мелкими толчками, неровно, билось сердце, глаза заливал холодный пот, а сама Верка дрожала в ожидании: а вдруг да холодная рука коснётся её спины или шеи?
К счастью, секретарь свёкра оказался смирным покойником, и обыск был проведён не зря.
В Веркиных руках оказалась бензиновая зажигалка, которой Егор очень дорожил.
Изготовлением светильников детдомовка владела в совершенстве - сколько их было сделано за годы, пока малышню оставляли без света, пока садили подростков в сушилку в качестве наказания. Очень скоро одно из изделий запылало в толстостенном бокале.
И тут Верка ойкнула: комната осветилась, и она увидела, что в нише у окна стоял гроб.
Может, это, как говорят умные люди, логично: если в комнате труп, то должен быть и гроб.
А ещё может быть, что этот гроб вовсе не для Егора. Вообще-то он великоват, как раз под рост Верки. И широковат - не одного трупака уместить можно. Ну что ж, если у кого-то планы похоронить её, то ему придётся нелегко.
А если затолкать туда Егорку, чтобы не мешался? Ведь по этой чёртовой традиции ей нужно неделю провести вместе с "мужем", который развалился на кровати посреди спальни.
Сказано - сделано. Верка на покрывале стащила Егорку с кровати, приволокла к гробу, замотала в вышитый атлас и с трудом, но поместила "мужа" в трупоящик. В гробу ещё что-то было, какой-то свёрток, но Верка решила не любопытничать попусту. Пошла снова к кровати, чтобы стянуть ещё и простыню, и наволочку, а возможно, что и подушку забрать - уничтожить по возможности все источники запаха.
И тут увидела то, на что должна была сразу обратить внимание!
Отсутствие света оказалось вовсе не заговором. Просто от невесты требовалась сообразительность: вместо светильников нужно воспользоваться толстыми свечами в золотой обёртке. Коротенькие, пузатенькие, похожие на шкатулочки, из-за чего Верка и не смогла в них распознать средство освещения, они стояли на тумбочке в коробке с её стороны постели, а рядом лежала лучина и коробок со спичками.
Верка зажгла их, чихнула от резкого, но приятного запаха, потом расчихалась так, что не удержалась на ногах и присела на край кровати. И тут же потеряла власть над своим телом.
Свечи порождали длинные тени и блики на потолке. Хотелось смотреть на них не отрываясь, бесконечно. К тому же возникла едва слышная странная музыка. Для Верки все инструменты делились на печальные (скрипки), весёлые (ударные), благородные (фортепиано) и никакущие вроде ложек и трещоток, которые ей в детдоме иногда доверяла учительница музыки, сетуя, что такой соловьиный слух достался бегемоту. Так вот, никакой слух не помог Верке определить, что это за инструмент играет. И она решила, что звенит в ушах.
Уши - ерунда, музыка вызывала ещё зуд во всём теле. Впервые чувствовалось, что Верка - женщина, и с зудом справится только он, мужчина, муж. Каждый сантиметр тела просил прикосновения, поглаживания, покусывания... Острых ощущений, пусть даже боли. Да-да, именно боль резким воспламеняющим движением рванёт по мускулам, и вспыхнет ещё более сильное влечение.
Верка, если бы не была детдомовкой, которую лишили девственности прямо на гимнастических матах в холоднющем спортзале, уже давно бы валялась распластанной на постели, подвывая от страсти и оглаживая себя руками. Но она прогнала чуждые ей ощущения.
Именно настороженность помогла ей заметить движения возле гроба. Похоже, что покойничка тоже достал свечной запах и дым, и он поднялся со своего ложа. Точно, направился прямо к Верке. Ни фига себе!.. Вот это стояк! А если пнуть?
Но мысли смешались, представление о том, где она находится, исчезли из Веркиной головы.
Всё вернулось только утром. Егорка вонял у себя в гробу, Верка валялась на полу, и ей было худо как никогда. Похоже, её поимели во все отверстия, и не единыжды. А это можно и нужно предъявить.
В гневе, пошатываясь и запинаясь, Верка подобралась к гробу.
Увы, Егорка не годился в ответчики. Он просто тёк, жидкость шипела с тихим лопаньем пузырьков, лилась на пол, растекалась по ковру. Значит, кто-то пробрался в супружескую спальню и изнасиловал Верку.
Она бросилась к двери - увы, заперто. На окнах решётки. Крики остались без ответа.
Ну ладно, сами напрашивались. Верка схватила мраморную статую и задумалась, что крушить сначала: стёкла или дверь. По всему выходило, что дверь.
Мускулы Верки заработали, как части парового механизма. Но вот же гадство: под тонким слоем дерева обнаружилась сталь.
Следующим шагом были окна. Можно просто разбить, но ведь есть Егорка в гробу! Отчего бы ему не послужить для их скорейшего освобождения? Свёкор работал не выходя из дома, к крыльцу не иссякая тёк ручеёк посетителей.
Верка с трудом расколотила толстенное стекло. Приставила к одному окну гроб, пустив по ветру части декора. К другому встал Егорка. Брюки были расстёгнуты и спущены (и вовсе не Веркой), обе вздутые руки помещены в разбитые отверстия. Пришлось подпереть "муженька" крышкой гроба, ибо он не держал форму. Свёрток, который она нашла ночью, Верка положила рядом с крышкой. Она чужим не интересуется.
Верка увидела, что солидные мужчины, видимо, компаньоны господина Фефелова, которые шествовали к входной двери, заметив, как модно сейчас говорить, инсталляцию, бросились в дом.
- Помогите, мертвецы заперли и изнасиловали!
Пробежали охранники и наверняка услышали то же самое.
Через некоторое время дверь открыли.
На пороге стояла Ира и, зло сверкая узкими глазами, пыталась ругаться. Все вчера так утомились, что с ног свалились. А сегодня утром разбудили деловые партнёры отца, которые подняли крик о трупе в окне. Пришлось...
Верка высказала сожаления, что солидным господам уже не увидеть белый свет. Но ведь кто в этом виноват? Кто убил Егорку? Кто надругался над ней?
- Егор убит? - Ирины глаза утратили обвинительный прищур. - Не может быть!..
- Сама посмотри! - взвилась в негодующем вопле Верка.
Ирина подошла к окну, отодвинула крышку гроба и шлёпнулась на ковёр под весом разлагавшегося тела. Когда она выбралась, "не может быть!" уже говорить не стала.
Влетела мама Лиза и превзошла дочь и Верку в визге. Но по крайней мере объяснила "изнасилование": ей, как дорогой новобрачной, была оказана честь высокой наградой - применением особых благовоний, которые могут вызывать самые странные ощущения. По-русски говоря, эта китайская смесь мёртвого поднимет, а уж живой наизнанку вывернется. В Китае такие благовония под запретом.
И гроб был нужен чисто для вида, а вовсе не для Верки.
Мама Лиза не учла одного: Верке было с чем сравнить ощущения после чумовой ночки, поэтому она ничуть не сомневалась в том, что стала жертвой преступления. Но если маме нужно, Верка сделает вид, что поверила.
Пришёл свёкор, огладил бороду, кивнул жене и тут же ушёл.
Мама Лиза вызвала уборщиц, и с дочерью и невесткой отправилась к себе - мыться и отдыхать.
Верка не могла сдержать чувство острой жалости к этой женщине, которая потеряла сына и ради чего-то должна была устраивать такие маскарады. Но вся жизнь огромной девицы Гули-Веры была подобна движению паровоза, который при разгоне не остановишь. Тормозные пути случались, но очень редко. Поэтому она стала задавать вопросы.
Первый был адресован Ире:
- А к чьей могиле вы подходили на кладбище? Кому сказали несколько слов?
Мама Лиза укоризненно покачала головой, а Ира прослезилась:
- У меня была собака, чау-чау Цзыли. Мой верный друг. К сожалению, эта порода считается съедобной. Однажды Цзыли не вернулась домой после прогулки вокруг дома. А утром я нашла окровавленный мешок. Гурманом оказался кто-то из домашних. Папа лично занялся этим делом, но никого не нашёл. В отместку людям-злодеям я похоронила его на кладбище, директор, моя подруга, помогла. Жду, когда судьба примет мои жертвы и вернёт Цзыли в мои объятия.
Верка не верила в загробные штучки и поэтому пожалела и Иру, которая сразу же ушла мыться и позабыла после ванны зайти к матери. А Верка спросила, о чём считала подлым спрашивать:
- А как погиб мой дорогой муж Петюня? Почему у него нет могилы?
Но мама Лиза, казалось, обрадовалась вопросу. Верка почувствовала, что ей в своё время не дали поговорить вволю о сыне, запретили от души его оплакать. Ещё один укол острой жалости прошил Верку от макушки до пяток.
- Петюня посвятил свою жизнь спорту, спускался с аквалангом в самые глубокие и труднодоступные места океана. Кто-то старается взобраться на вершины гор, а кто-то наоборот, погружается в водную бездну. Однажды он не вернулся с глубины... Теперь ты понимаешь, что мы должны были выполнить невыполнимое - предоставить тело Петюни и женить его на тебе. Многие бы обрадовались, если бы свадьбы не было. Возможно, что потухший свет и запертую дверь тоже кто-то подстроил. И этот человек у нас дома, - после рассказа мама Лиза расплакалась.
- Этот человек просто не знал, на кого нарвался, - со знанием дела сказала Верка, и мама Лиза подняла на неё недоумевающий взгляд. Потом выражение глаз мамы прояснело. И по ходу, она в первый раз о чём-то задумалась.
- Ты иди купаться в мой бассейн, а я приму ванну, - сказала она.
Кто ж знал, что свекровь приготовила ей сюрприз. И нечаянно получит в ответ такой же.
Верке не нужно было дважды напоминать о воде. Купаться она любила с детства, хоть в реке или даже глубокой луже, хоть под дождём - словом, везде, где пришлось оказаться безродной девчонке.
Мамин Лизин бассейн как раз напомнил глубокую лужу, но и росточка свекровь была самого скверного. Про таких говорят: метр с кепкой.
Верка выстелилась на дне у самой глубокой части чаши, принялась отмокать и тренировать дыхание, то всплывая, то вновь опускаясь. У детдомовских это было самым любимым развлечением на воде: либо задерживать вдох, либо не давать вынырнуть и набрать воздуха другим.
Привычка всегда быть начеку спасла ей жизнь. Она уловила изменение давления воды и появление течения, как рыба; как морпеховец, приготовилась к битве; как анаконда, скользнула к пловцу, который показался из люка в стене.
Ему не повезло: он был намного мельче Верки и менее зол. Перед ним стояла задача притопить или вовсе утопить наглую невестку. А Верка сражалась за идею: надрать всем задницы, чтобы мама Лиза больше не плакала и чтобы муж Петюня без проблем нырял в океаны загробного мира. Какой-нибудь злой человек сказал бы, что дядюшкино наследство тоже было одной из идей. Верка не стала бы возражать. Но главное, конечно же, семья.
Верке поначалу в голову не пришло, что уже мёртвый пловец мог оказаться как раз членом этой семьи, к примеру, тем же Петюней, если ей всё наврали. Но когда она вытащила его на бортик и сорвала маску, то с облегчением выдохнула: не Петюня. Один из тех китайцев, которые, словно семечки в громадном подсолнухе, густо торчали в любом месте дома.
А потом не повезло самой Верке: она отвлеклась и не засекла момент, когда на затылок опустился потолок и вырубил зрение и чувства.
Сначала Веркины глаза различили свет. Он падал со звёздного неба, а каждая из звёзд была как прожектор на заборе пивзавода, который граничил с детдомом. Луна же вообще была размером с бассейн мамы Лизы. На ней гнездились ужасные твари с клювами, на четырёх когтистых лапах, с пернатыми хвостами и глазами, в которых была видны преступные склонности. Твари пугали по-настоящему, и Верка впервые поняла педагогов, которые её недолюбливали как раз из-за этих склонностей.
Сама она лежала на мягчайшем чёрном песке. Голая, конечно. И многое подсказывало, что список Веркиных предъяв значительно вырос.
Громадное пространство, скорее всего, чудовищных размеров подвал, завибрировало. Раздался голос:
- Приветствую тебя, Лотосовый След на лепестках розы, что растут только у Киоко. Приветствую, благородная моя жена, чьи глаза блещут, как светила; а сияние кожи напоминает Огонь Серебряной Луны...
Верка ещё раз глянула на эту луну и помрачнела. Она что, посинела за время купания?
- ... и ликом превосходящую красоту и благородство Фениксов!
Верка подняла голову, ткнула пальцем в долбаных тварей на луне и беззвучно разинула рот. Однако тот, кто говорил, её понял. Послышалось лёгкое покашливание, а потом вполне человеческое объяснение:
- Да, это Фениксы, прекраснейшие создания, которые осеняют мир своим изяществом и защищают его от всего недостойного.
Голос, довольно приятный и звучный, что-то ещё пробормотал, но Верка внезапно подскочила и стала медленно поворачиваться, чтобы засечь болтуна.
Лучше бы она этого не делала.
У совершенно бесконечной стены стояла красивая коробка для куклы. А в ней под пластиком, на котором сверкали камушки, находился лилипут! Верка видела таких в цирке, куда её водили только в пятом классе. В другие годы она была отлучена от радостей мира за плохое поведение. Так вот, лилипут был словно слепленный из корней, которые застряли в земле, корявый, с неподвижными глазами, прикрытыми веками без ресниц. И стоял по колено в чёрном песке. Таком же, каким был завален пол в зале. Его член, толщиной с руку, калачом свернулся на песчаной горке.
- Петюня? - робко спросила Верка.
Какой-никакой, а муж. Если не вылезет из своей коробки, то вытерпеть его можно. Но боль в кое-каких частях тела, говорила об обратном: ещё как вылезет!
Верка отвлеклась на разглядывание курившихся кубышек с благовониями, которых здесь была прорва, и присела от неожиданности, когда голос рявкнул:
- Нет! Петюня на дне океана и, надеюсь, над ним два-три метра донных отложений.
- Но муж... - проблеяла Верка.
- Я твой муж! - прогремел голос лилипута из губ, которые не шевелились.
Фениксы на луне открыли клювы и выпустили струи огня.
- Я много веков живу тайной жизнью высшего существа, женюсь трижды в столетие, но только ты открыла мне радость обладания женщиной!..
- Дядюшка! - как полоумная, в запоздалом озарении заорала Верка.
- Зови меня как хочешь, о Лотосовый След в нектаре жасминовых садов... - понёс свою обычную ересь дядюшка, хотя Верке хотелось всё по-нормальному обсудить.
Она подошла к коробке и поняла, что это гроб, выложенный драгоценными камнями.
- Ты тоже мой Лотосовый След, - сказала она мужу-лилипуту. - И на Феникса похож больше. Ответь-ка на вопросы. Это ты меня отжарил дважды?
Фениксы сорвались с луны и закружились вокруг Верки. Но внезапно повалились на песок и задрали вверх скрюченные лапы.
"Сдохли! - испугалась Верка. - Это лилипут их ушатал! Однако, нужно с ним поосторожнее. Обозлишь случайно - и будешь здесь валяться скрючившись"
- Не переживай, Огонь Мудрости и Воздух Нежности, - продолжил дядюшка. - Они оживут, когда захочешь.
- Я вообще-то спросила... - промолвила, заикаясь, Верка.
А про себя подумала: "Ну что я за человек, ничего не умею обратить себе на пользу!"
- Да, два десятка раз я отведал Амброзии и испил Нектара твоего божественного тела. Надеюсь, что с этой минуты ты будешь чаще дарить мне Плоды Страсти и Награды Любви.
Верка снова широко открыла рот. Она плюхнулась на задницу, сожалея, что её не убили в бассейне.
- Ещё будут вопросы? - уточнил лилипут. - Жажду вновь войти в Пещеру Наслаждений.
И ведь никакие ситуации не смогли сделать Верку умнее! Она в третий раз вякнула ненужное:
- Я ревнив! - заявил дядюшка. - Фениксы справили на него нужду, и он должен был исчезнуть прежде...
- Приятна на вкус! Но ты, моя жена, ...
- Время всё превращает в песок. Даже тела моих бывших жён. И чтобы приблизить сладостные минуты соединения жаждущих счастья сердец, сразу скажу: я, как улитка, ношу на себе свой дом, могилу, страну, век. Ни разу я не пылал пламенем столь мощным...
- Фефеловых в покое оставишь? Ты же выбрал их семью как прикрытие, да? Боюсь, что Петюнина смерть была не случайной.
- Петюнина-то как раз случайная. А вот все остальные, в том числе мужей прелестницы Иры и достойнейшей мамы Лизы...
И тут раздался гул. Будто над подземельем дрогнул и завибрировал дом. Верка съёжилась от предчувствия какой-то трагедии, удара.
Послышалось биение огромных волн о камни и жалобный треск, с которым глыбы лопались.
Верке вдруг вспомнилась сказка в стихах. Её читала в незабвенном пятом классе учительница. Там вроде красавицу утащил злобный Карла, а богатырь её выручил.
- Не понимаю, что творится... - пробормотал дядюшка.
- А я понимаю, - заявила Верка. - Может быть, это Петюня поднялся со дна, повёл сюда океаны и моря. Наверное, чтобы заявить на меня права.
Шкатулочки с благовониями взорвались багровым дымом. Из дядюшки посыпался песок. Из швов коробки-гроба потекли чёрные струйки, обернулись исполинскими змеями с разинутыми пастями, грозившими чудовищными клыками. У дядюшки открылись сморщенные земляные веки. Из-под них сиганули молнии. Да, дядюшка не на шутку разъярился.
Фениксы воскресли и, поджигая друг другу перья, рассредоточились по потолку. Змеи заняли позиции вдоль стен.
А Верка подумала: "Сроду из-за меня парни не бились. Ну и пусть колошматят друг друга, если Петюня в самом деле явится сюда. В конце концов, он племянник и по родственной линии тоже должен что-то уметь. Ведь нехорошо, если скажут: Гуля-Вера замужем за лилипутом!"
