- Значит так, - Первый упёр ручки в пухлые бока, воинственно задрал бородку, и начал вещать, стоя прямо посреди шкафа, ушаночка тёрлась о побелку, - будем делать чоловику праздник! А праздник это что? - Он опустил взгляд на сидящих перед ним Второго и Кошку.
- Что? - Хором спросили слушатели.
- Праздник - это мишура и блестяшки. Понятно? - По виду Кошки и Второго стало понятно, что было непонятно. - Ладно, делаем так - Второй, ты скидываешь со шкафа и полок мелочь, это блестяшки. Кошка на тебе мишура, возьмёшь салфетки, подерёшь их на мелкие клочки, и по полу, по полу ровненько распределишь.
Первый прислушался, в спальне храпел чоловик. Второй поправил ремешочек, одёрнул телогреечку, и ловко прыгнул со шкафа на полку в коридоре, там лежала мелочь. Кошка грациозно сверзилась со шкафа, и прихрамывая пошла на кухню за салфетками.
В свете полной луны в квартире творилось волшебство, мелкие готовили праздник. Собственно это и было их смыслом жизни - создавать настроение чоловику.
- Кошка, - крикнул из прихожей Первый, доставая цветные носки из шкафа, и разбрасывая их по полу, - захвати там картошку из пакета. Кругляшки тоже настроение поднимают.
Под утро они устроились на ковре в зале посреди созданного великолепия. Первый сидел в позе лотоса справа, Второй возлежал, подперев ручкой щёчку, слева, по центру сидела красивая Кошка. Они ожидали пробуждения своего чоловика. Тапок прилетел прямо в голову Кошке. Она сделала кульбит прямо с места, и решила переждать приступ хорошего настроения под диваном. Чоловик ходил по квартире и громко радовался. Через полчаса от праздника не осталось и следа. Чоловик пил кофе за столом на кухне, Кошка грызла вкусные шарики из своей миски, а а Первый и Второй, натрудившись за ночь, обнялись, свернулись калачиком в тёмном углу под раковиной, и сладко засопели. Завтра ночью надо будет ещё один праздник забабахать.
#ДырФыр #Сказка #ПоДругомуНеОбъяснишь
https://t.me/DrFrGyn

Снаружи бушевал снежный вихрь, рвался через трубу, тревожил угли. У ведаря Лахти в избе жарко истоплено. Любят старые косточки, чтоб тепло да сухо.

Лахти слеп, но слух у него точно лисий. Бывает, повернется ухом к двери, слушает, молчит. Долго может слушать. Нам, младшим, наказано сидеть тихо, не шебуршить.

Но вот ушло наваждение, минуло тревожное ожидание. Лахти продолжал скрипучим голосом:

— Где упадет звезда, там сила. А где сила, там и колдун. Так они и шастают по миру, силу волшебную собирают, вяжут из нее узлы.

Тут обязательно толкнет кто-то в бок, шепнет:

— Вон, гляди, у него самого навязано.

А я про узлы знал давно. Лахти подпоясан простой холщовой веревкой. С нее через каждую ладонь свисают шнуры да косицы, на концах узелки завязаны.

— А не жжется сила-то? — вопрошал кто-то маленький из угла у самой печки.

Лахти засмеялся.

— Жжется, а как же!

А я глянул на его руки, хоть много раз уже видел. Вместо одного пальца обрубок, затянутый огрубевшей кожей. На ладонях темные пятна, кожа в этих местах гладкая, неживая, будто смолой черной густо измазана. Такие же отметины на лбу и щеках.

— Но для того она и жжется, чтобы отродий Калмы в пепел обращать.

На этих словах мы все примолкаем, жмемся друг к другу. Про старуху Калму слушать страшно. Вдруг услышит она в подземельях, что поминаем имя ее, вдруг пошлет слуг своих верных. Тогда подуют ветра лютые, волки в лесах обернутся тварями ненасытными и будут шнырять по рощам гиблым. Реки потекут вспять, и рыба в них сгниет. А люди пойдут друг на друга с копьями и луками. Калма жадна до их кровушки.

— Лахти, — кто-то очень маленький, похожий на паука, вскарабкался старцу на коленку, — а что делать, ежели тун заявится?

Тут совсем тихо стало. Только злой ветер сильнее забился о стены.

Наконец Лахти сказал:

— Прятаться, чего ж еще. Не по зубам они вам, малышня. Есть у меня дружочек один, Рябым звать, так он этих тунов перебил видимо-невидимо. Ну и они его, конечно, малость поистрепали…

Из печного угла снова пропищали нетерпеливо:

— А я туна видал! — Непонятно, чего в этом писке было больше, страха или все ж гордости.

Зашушукали вокруг. Хотел я цыкнуть на них, приструнить, но Лахти опередил:

— А ты, мохнатый, помалкивай. Деревеньку свою не уберег, всех погубило колдовство северное.

— Да куда же мне было, батюшко, — промямлил тот, кто сидел за углом. — Еле сам ноги унес.

Лахти повернулся ко мне слепыми глазницами.

— Ну-ка, Виймо, расскажи, как тунам глаза отводить.

Отовсюду, из каждого уголка, домовики на меня уставились, я даже взопрел до исподнего.

— Ну, — мямлю, — тут надобно грамоту знать. Руны особые, заклинания.

— Вот-вот, — поддакнул Лахти. — Грамота в этом деле нужна! А вы, лодыри, даже печь истопить не могете. Как с вами прикажете обращаться? Ух, выгоню всех к лешему!

Паучишка взвизгнул, слетел с колена Лахти и забился в щель. Остальные вжались в лавки, глаза таращат, жалко на них было смотреть. Я-то знал, что Лахти больше для виду стращает, не таков он, чтобы гнать из избы в такую-то пургу. Да и вообще…

Я спрыгнул с лавки, черпанул водицы из берестяного ведерка, подал батюшке в руки. Он отпил, усы седые вытер рукавом. Снаружи на стену налетел порыв ветра. Под таким в поле не устоишь — повалит.

— Спасибо тебе, Виймо, — сказал старец и наклонился ко мне ближе. — Ты погляди, метель-то разошлась. Чуешь колдовство северное?

— Чую, батюшко. С утра ветер недоброе сулил. Только я загодя селение наше огородил, все по уму сделал.

— Знаю, потому и не тревожусь.

В дверь постучали. Крепко так постучали, ногой, что ли?

— Ступай, Виймо, открой.

В очаге жарче вспыхнули угли, потревоженные ветром. За дверью мело нещадно, у порога образовался сугроб мне по колено. В сугробе стоял человек. Высоченный, в войлочном плаще поверх одежи. На поясе шнуры да косицы, все узлами повязаны. Свет от очага мягко лег колдуну на щеку, и я увидел, что кожа у него корявая от шрамов, точно лыко березовое.

— Проходи, Рябой, — приветствовал Лахти.

Он был слеп, а чувствовал всякого, хоть знакомого, хоть проходимца.

Рябой прошел в избу, снял капюшон, отряхнул плечи от снега. Шушера домушняя попряталась кто куда и только глазами сверкала. Вот тебе и защитнички. Я поспешил закрыть дверь, пока их совсем ветром не сдуло.

— Что у вас за посиделки? — голос у Рябого тихий, шелестящий, измученный северными ветрами и морозами.

— Да вот, уму-разуму обучаю, — Лахти развел руками.

Под его жест вылезли домушники, поняли, что пришлый не опасен. Эх, обмельчало племя домовое. И кому хозяйство перепоручить?

— Ясно, — хмыкнул Рябой. — Пойдем, старый. Там за лесом тун приземлился, крылья об деревья переломал. Видно, опять твой домовой постарался.

Мне стало неловко и в то же время гордо.

— Он, родимый, он.

— Так вот, туна я обвязал вокруг дуба. Пойдем поспрашиваем его.

Лахти поднялся во весь свой немалый рост, расправил широкие плечи, накинул старый меховой полушубок.

— А пойдем поспрашиваем.

Я поймал его за локоть у самого порога.

— Батюшко, — я звал его так по старшинству, — может, возьмешь и меня с собой? Авось оберегу.

Лахти улыбнулся так тепло, отчего сердце у меня заколотилось сильнее.

— Нет уж, братец. Колдунам колдовать, а домовым домовать.

— Да как же я без тебя управлюсь тут? Мне с тунами сподручнее биться, чем этих обучать.

Я оглянулся на разномастных домовых, которые не сводили с меня восторженных рыл.

— А ты управь, обучи, — строго ответил ведарь. — А иначе кто дома́ оберегать будет?

И вышел в темную круговерть вслед за рябым своим дружочком.

Я вздохнул горько, глядя двум колдунам вослед. Закрыл плотно дверь, обернулся.

— Ну что, дружочки, будем грамоту постигать?

Расселись по лавкам, глядят. Я подкинул полешек в очаг, вытер руки о фартук.

— Значит, так…

Автор: Екатерина Белугина
Оригинальная публикация ВК