Мой день не задался сразу.
Еще толком не открыв глаза, я клацнул по рычагу электрического чайника. Голубой свет, что должен был освещать его прозрачные стенки и воду, не загорелся.
«Блять! - подумал я, - Снова наебнулся!»
Так бывало и раньше. Железка, что замыкала подставку старого чайника с электричеством проваливалась вниз. Чтобы починить ее, надо было лишь ковырнуть ножом и поставить ее на место. Меня знатно пиздануло током, ибо подставку я спросонья не выдернул из розетки. Зато сразу проснулся.
Мои все еще спали. Я тихонечко прокрался в прихожку, чтобы не разбудить их и не стать жертвой семейных распрей на фоне чужого недосыпа. На улице стоял конец декабря. Я уходил на работу, когда было темно и приходил уже в темени. Солнце проходило мимо меня, ибо день мой занят был работой в механическом цеху, у которого не было окон. Да, у него не было чертовых окон. Тьма заполонила мою жизнь.
Выйдя из подъезда, я наебнулся на замерзшей воде, что выплеснула уборщица прямо на тропинку, что вела наискосок к дороге.
«Блять! Клавдия Львовна! – так звали нашу уборщицу, - Ну держись! Встречу тебя, будешь молиться всем греческим богам, коих знаешь!»
Вылезая из сугроба, я намочил кремень в зажигалке. Она отказывалась служить мне, пока не высохнет. Раздосадовано сунув ее в карман, я активно начал вертеть головой в поисках огня. На улице, как назло, не было ни одного курящего. Развелись, блять, ЗОЖники. В расстроенных чувствах я ускоренным темпом дошагал до проходной завода, где встретил мужиков с моего цеха. Один из Прометеев дал человеку огонь. Человек был сказочно счастлив. Самый вкусный никотин в моей жизни проникал в мои легкие.
На здоровенных часах, что висели на проходной вылезла кукушка, оповестив окружающих о наступлении 8 часов утра. А я ведь опаздываю. На вертушке, что отделяла меня от вступления в ряды рабочего класса, выяснилось, что пропуск проебан. Похоже в том сугробе. Ебаная Клавдия Львовна. Ну как так-то?
Стоя в ожидании, как бабоньки из бюро пропусков, выпьют весь чай вселенной и удосужатся выдать мне одноразовый билет на право прохождения, я калькулировал в своей голове о штрафе, что мне выпишет мастер моего участка и лектории, которые проведет он мне о значимости выполнения распорядка дня. Через полчаса я получил заветную бумажку вместе с проклятиями бабонек из бюро пропусков, ибо вероломно начал тарабанить в деревянное окошко в стене, за которым сидели эти курицы, и прервал утреннее чаепитие. Англичанок среди них я не видел, потому святость нарушенной традиции никак не отразилась на моей совести. Вообще на ней ничего не отражалось. Не то, чтобы я был знатным похуистом, житейские проблемы не очень волновали меня, а вот отминусованные деньги из моей и так скромной зарплаты заставляли задуматься о последствиях. Почему-то сразу вспомнилась жена. В орущем экстазе.
В цеху я оказался спустя 5 минут. Мое преступление против нерушимого закона промышленности было замечено на планерке. Мастер моего участка с целью заработать очередной плюсик доложил начальнику цеха о грубом нарушителе, но обещал ему наказать меня своей властью и провести воспитательную работу. В общем я был лишен какого-то процента своей премии, который вычислялся по формуле придуманной Пифагором или кем-то еще из математиков древности. Простым обывателям она была не доступна. Зато доступна была ебля мозга от моего мастера. Звали его Михалыч, вернее Иннокентий Михайлович, но пошел он в пизду. Михалыч и в Африке Михалыч. Не боярин, чай. Обойдется!
Я как ни в чем не бывало двинул к своему станку, чтобы приступить к выполнению дневной нормы точения деталей, но взором Михалыча был обнаружен и подвергся душевным репрессиям. Особо в них я не вслушивался, ибо фантазией мой чудо-начальничек не обладал и из раза в раз выдавал заученный текст. 10 минут нотаций и кивания гривой сделали этот день еще хуже.
- Михалыч, ну я пойду?
- Не Михалыч, а Иннокентий Михайлович.
- Михалыч, ну хорош тебе, че ты, как вчерашний, себя ведешь.
- Что еще за вчерашний? Максим, ты свои эти полу-уголовные термины брось, тут тебе не тюрьма, а промышленность.
- Да, да, да. Пролетарии всех стран объединяйтесь! По-моему, эти лозунги отменили лет 30 назад.
- Максим! – грозно посмотрел на меня Михалыч.
- Да, понял, понял! Дурак бы не понял, а я ж не дурак.
- Иди уже! Не дурак он!
- Не дурак!
- Вот и иди!
- Иду!
Понаберут, блять, начальничков. На одного рабочего по три начальника. Мастер этот. Цеховой. Из ОТК еще бабы со своим штангенциркулем. И все пытаются трахнуть мой мозг. Да еще так поглубже засадить, чтоб доходчивее! Но плавал там детородный орган в их пруду. Максимушку голыми руками не взять. Максимушка в этом деле собаку съел. Однако ближе к обеду я выяснил, что на всей этой мозгоебательной волне немного не так настроил станок и нахуячил браку тысяч так на 100-150. Благо размер ушел в плюс, и его можно подчотить, однако Михалыч не упустил возможности ткнуть меня носом в мой промах.
«Мдааа. Максим Иваныч. Что-то ты сегодня совсем нефартовый», - сказал я себе, когда Михайлыч походкой победителя мчал на всех парах в мою сторону.
Само собой, он орал. Затем убежал. Прибежал вместе с начальником цеха. Орали они оба. Я не слушал. Я смотрел на картину Ленина на броневике, что висела вдалеке на стене. Нарисовали ее наверно в том же году, что и произошла революция. Именно поэтому она так выгорела.
- Максим, ты меня вообще слушаешь? - орал Михалыч, - Максим! Максим!
- Да, да, Михалыч, слушаю!
- Чего это он тебя Михалычем кличет? - басовито буркнул начальник цеха, - Тты что управу на них найти не можешь?
- Да, могу, могу, Федор Васильевич.
- А что этот браку наделал, да еще и огрызается стоит. Ты смотри у меня, вылетишь отсюда, как пробка, - заорал Василич.
- Я пойду?
- Кудаааааа? – хором ревели они.
- Брак переделывать, там внешний диаметр больше получился. Сейчас подточу его и все в размерах будет. Как по чертежу, чётенько вообще! Чего орать-то? Тут ором не поможешь! Тут руками надо, руками.
Два моих начальника опешили.
- Идиииии, - снова завопил Михалыч, явно пытаюшийся вернуть расположение Василича, пред глазами которого он явно упал только что.
- До свидания, Федор Василич!
- Вот видишь, меня то демон твой боится и по имени отчеству кличет, а ты…., - я не дослушал нравоучения Василича, но смысл был понятен. Михалыч – херовый менеджер или как их там этих управленцев.
К концу рабочего дня дневной план я естественно не выполнил, за что снова получил очередной нагоняй от Михалыча, и снова лишение какого-то там процента премии.
Вместе с мужиками из цеха мы отправились в магазин, чтобы ударить по пивку и этому ежедневному плану суждено было быть выполненным. Зажигалка, которая подводила меня еще с самого утра, подвела и сейчас, не выдержав схватку с железной крышкой пивной бутылки. Она предательски взорвалась у меня в руках.
- Да, что ж, блять, за день-то такой сегодня?
- Фортуна отвернулась, Макс. Давай, я! – мой коллега Геннадий мастерски отправил в полет крышку под мелодию открывшейся бутылки пива, - На, держи!
Вместе с Генкой мы свернули в ближайший от магазина двор, чтобы в тихой атмосфере поглотить живительную влагу. Пивко так приятно пошло, что все невзгоды моего дня показались уж не такими и страшными. Но нет! Из подъезда дома, где мы с Генкой так приятно проводили досуг, нарисовался какой-то дрищ, похожий на 40-летнего девственника, с целью осуждения рабочего класса в моральном разложении.
- Уважаемые! Прошу покинуть территорию нашего двора ввиду того, что вы нарушаете закон.
Мы заржали над этим додиком.
- Вась, те че надо?
- Я не Вася, меня зовут Аркадий, - поучительным тоном продолжил тот.
- Да пошел ты на хуй, Аркадий! – разозлил он меня.
- А чего еще ждать от аборигенов, которые даже не знают какой закон нарушают, однако ж незнание закона не освобождает от ответственности.
Я дернулся, чтобы влепить ему смачного леща. Учить меня! Токаря 6 разряда! Он че попутал там вообще? Генка удержал меня от рукоприкладства.
- Да, погоди ты, Макс, - вытирая слезы, ударившие из глаз, от приступа смеха, - Какой еще закон?
- Распитие спиртных напитков в общественном месте.
- Тебе мамка-то из дома разрешила без шапки выходить? – заржал я.
- Я требую, чтобы вы ушли. Проявите гражданскую сознательность, ибо я буду вынужден вызвать наряд полиции.
- «Ибо»! – снова закатился Генка, - слова-то какие знает. Да ты пади уж вызвал, псина позорная.
- Да, вызвал! Признаю! Преступник должен сидеть в тюрьме!
- Ген, ну-ка помоги!
На этот раз препятствовать экзекуции он не стал и с удовольствием поддержал своего товарища. Мы встали, подхватив ответственного гражданина под руки и бросили его в сугроб под его громогласные вопли. Сие телесное наказание было омрачено тем, что додик, болтающий ногами в приступах истерики, опрокинул мою бутылку, что миролюбиво стояла у лавочки. Пиво предательски вытекло и впиталось в снег. Да еще быстро так, словно пыталось сбежать от меня.
- Пойдем, а то и правда заберут, Ген!
- Пошли!
Естественно никаким нарядом и не пахло. В городе нашем, когда убивают-то, хер их дождешься.
У подъезда я встретил Клавдию Львовну, которая в тот самый момент выливала грязную воду на мою тропинку. У меня аж глаз задергался.
- Клавдия Львовна! Вы чего творите?
- О, Максим, здравствуй! – сделала она вид, что не слышала мой столь грозный выпад и довольно-таки миролюбиво продолжила, - А я тут пропуск твой нашла. Фотография твоя. Фамилия. Посеял что ль?
- Спасибо, - сквозь зубы выцедил я.
- Ну ты не теряй больше. А то варежку свою раскрыл и побежал на работу. Вот и прозевал!
- Мудрость ваша не знает границ! Где учились? В Хогвартсе?
- Иди уж, дурень!
- Клавдия Львовна, я сделаю вид, что не слышал последнюю фразу при условии, что вы больше не будете выливать воду на тропинку. По ней вообще-то люди ходят!
- До свидания, Максим, - снова прикинулась глухой старая шельма.
Едва вошедши домой, вопить начала жена, мол, утром я не выкинул мусор и вручила мне пакет. Я вышел из подъезда и снова навернулся на тропинке. А Клавдии Львовны и след простыл. Похоже к весне во дворе у меня будет каток, если сама не убьется. А она не убьется. Всех еще нас переживет. Сто процентов!
Вернувшись домой, я рассказал жене о своих дневных злолючениях, однако беленой глаза ее залило еще после информации о том, что меня лишили какого-то процента премии. Больше она ничего не слушала, видать, переваривая, а потом начала орать. Снова! За что мне вот все это?
«Как мы жить-то будем, Максим? И так денег нет, а ты еще и подставляешься? И пьешь еще? На пиво деньги у тебя есть, а на еду, на квартплату и все остальное – нет? Зачем я вышла вообще за тебя замуж? Скажи мне! Скажи!»
Я молча встал. Шумно открыл кухонный ящик, где лежали столовые приборы и достал оттуда самый здоровый нож, которым можно было забить буйвола при желании, а затем сурово посмотрел на жену. Она заткнулась и пугливо посмотрела на меня.
- Максим, т-ты чего?
Я молчал.
- Максим! У нас дочь! Ты чего удумал?
Я сделал шаг ей навстречу, все еще держа направленный на нее нож в руках, она отскочила к окну.
- Максим, не молчи! Максим! Прости меня, прости! Не знаю, что на меня нашло. Максим! У нас дочь!
Вспомнила она про дочь. Когда ебала мне мозг почему-то не помнила, а вот нож в руках напомнил. Странные они конечно эти женщины. Звуки «Маши и Медведя», доносящиеся из комнаты, говорили о том, что наше чадо занято до тех пор, пока этот зомбомульт не закончится.
Я взял с корзины зеленое яблоко и, отрезав кусок, закинул себе в рот. Смачно чавкая, я бросил нож на стол и полез в холодильник. Нож с грохотом упал со стола. Жена все еще сидела на подоконнике, с ужасом наблюдая за происходящим. Водки не было. Вот где самый настоящий ужас!
Мне срочно надо было выпить. Я молча оделся и отправился в продуктовый. Пришлось ускориться, на часах было без десяти 10. После звона кукушки вход в мир рай и грез закрывался, что явно меня не устраивало. За одну минуту до заветного времени свет в магазине погас, прямо, когда я стоял на кассе, готовый забрать свое драгоценное сокровище. Продавщица оповестила меня, что они закрыты, а водку пробить не может. Обрушившееся на меня фиаско, родило животный рев, рвущийся наружу откуда-то из недр меня.
Повопив о несправедливости жизни, я отправился восвояси. Очень грустный. Дома меня не ждали. Жена, подумавшая о том, что ходит по краю, закрыла дверь на щеколду.
Да не хотел я ее убивать. Так припугнул. Заебала орать. Орет и орет. Всю жизнь орет. Ну честное слово, заебала. Я так-то люблю ее. Мы ж в ЗАГСе обещали любовь до гроба друг другу, правда если всерьез воспринимать ее вопли, то моя нервная система снимает с любимой жены обязательства клятвы раньше назначенного срока. Значительно раньше.
Подолбив в дверь и позвонив в звонок, который на хрипел на последнем издыхании, я так и не дождался заветного щелчка замка, что пустил бы меня домой. Зато вот на площадке нарисовалась Зоя Михална, что жила напротив. Еще одна мерзкая бабка, с которой я не дружил. Вообще бабки из моего подъезда почему-то меня недолюбливали. Мой негатив был лишь ответной реакцией на сию несправедливость человеческих отношений.
- Чего шумишь, пьянь?
- Вот не до вас сейчас, Зоя Михална!
- Не пускают?
- Агааааа.
- И правильно делают, - подытожила моя «любимая соседка» и демонстративно хлопнула дверью.
- Вот и поговорили! – сказал я уже закрытой двери.
Я сел на сутпеньки, достал из кармана мятую пачку сигарет, зубами выудив одну, и полез искать зажигалку. Ебаная зажигалка. А ее-то у меня и не было. Она пала в ожесточенной схватке с железной крышкой от пива. Я прислонился головой к стенке и спустя несколько мгновений уснул.
День начался ебано, ебано и закончился. Так и проходит моя ебаная жизнь. От заката до рассвета. В нелюбви и мозгоебстве.
Виталий Штольман, 2022 год