Сегодня речь пойдёт о поморах – представителях самых северных русских популяций Беломорья. Считается, что это потомки новгородцев, расселявшихся с XII в по берегу Белого моря от Онеги до Кеми, а также по берегу Баренцева моря. Поморы адаптировали свой быт и культуру к суровым природным условиям северных морей, занимаясь рыболовством, морской охотой, предпринимательством и мореходством на Белом море, в Северном Ледовитом океане и на его островах, конкурируя с норвежцами.

И хотя поморы отличались по быту от северных русских, они всё же сохранили черты древнерусской культуры, при этом взаимодействуя с населением Северной и Северо-Восточной Европы. Поэтому население этого региона крайне своеобразно, что и заинтересовало учёных наряду с нюансами эволюции популяций на самой периферии этнического ареала.

Заселение Беломорья началось около 8 тысяч лет назад ещё в мезолите. В неолите свои следы оставили представители «каргопольской» и «беломорской» культур.

А в бронзовом веке, около 3-4 тыс. лет назад, в регион прибыли мигранты, которых связывают с финно-угорскими популяциями (прежде всего, с группами, говорившими на языках, близких к саамским). Последней была славянская волна мигрантов. И первые упоминания о постоянных русских поселениях на беломорском побережье в конце XIII — начале XIV века связаны с Новгородской колонизацией северных земель. Где, согласно летописям, переселенцы встретили племена "заволочской чуди", как в летописях называли финноязычное население, часто ассоциирующееся с современными вепсами. Проживание на самом севере ареала русского народа, где в топонимике прочно сохранились следы дославянского населения, совместно с уникальной культурой и бытом, предполагает также и разнообразие генофонда поморов.

В предыдущих работах — по крайне узким панелям маркеров Y-хромосомы и мтДНК с небольшими выборками — поморы рассматривались в составе популяции «северных русских», а особенности их генофонда объяснены возможной ассимиляцией урало- или балтоязычного населения славянским. Данные об аутосомном геноме поморов Мезенского района Архангельской области также указывают на сходство с финноязычным населением, причем больше с финно-пермским, чем с финно-волжским.

На рисунке: данные об аутосомном геноме поморов Мезенского района Архангельской области

Однако в исследованиях не поморов, а обширного круга популяций Русского Севера, выявлена их близость по мтДНК и аутосомным ДНК-маркерам к населению Северной Европы.

А разнообразие линий Y-хромосомы обнаружило сходство генофонда жителей Русского Севера с населением от Прибалтики до Печоры и объяснялось наследием древнейших палеоевропейских популяций.

Интригу к вопросу о происхождении поморов добавляет и тот факт, что у жителей самого севера Архангельской области не обнаружена «новгородская» предковая компонента по широкогеномной панели аутосомного генома.

В новой работе детально изучены наиболее сохранившиеся и труднодоступные популяции поморов Белого моря. В ходе экспедиции 2021 г. обследованы практически все населенные пункты Онежского полуострова (Онежский и Летний берега), а также западного (Прионежского) фрагмента Зимнего берега. И только для краткости все три популяции названы «онежскими поморами».

Авторы надеялись, что столь трудно добытые новые данные о генофонде поморов, изученном по современным панелям маркеров, смогут дать ключ к пониманию значительного генетического разнообразия и своеобразия популяций Русского Севера. Принимая во внимание традицию патрилокальности у поморов, авторы работы изучили маркеры Y-хромосомы для того, чтобы создать «генетические портреты» трёх впервые исследованных популяций поморов и попробовать найти в их генофонде генетическую память о новгородской колонизации.

Разнообразие гаплогрупп Y-хромосомы у поморов

У онежских поморов самыми частыми оказались три гаплогруппы: 26% R1a (три ветви); 25% I1 (одна ветвь), 24% N3a (две ветви). А всего у исследованных мужчин было выявлено 14 линий Y-хромосомы: I1-M253, N3a4-Z1936, R1a-CTS1211, R1a-PF6202, R1b-L51, I2-P37.2, R1a-Z92, N3a3-CST10760, E-M78 и T1a-M70, встречающиеся с частотами от 25 до 1% (перечислены по убыванию) и линии I2-M223, J2-M92, J2-M67, N2a-Y3205 с частотами менее 1%.

При этом, несмотря на небольшое расстояние между тремя популяциями поморов (от 80 до 170 км,) заметно отличаются частоты их гаплогрупп:

– у поморов Зимнего берега снижена частота гаплогруппы N3a4 и повышена частота I2;

– у жителей Онежского берега наоборот, снижена частота гаплогруппы I2 и повышена частота N3a4.

– а у находящихся между ними представителей Летнего берега не обнаружена гаплогруппа R1a-PF6202, характерная для двух других популяций, но повышена частота гаплогруппы R1b.

Примечательно, что у поморов Летнего берега встречается линия R1b-L51, более характерная для народов Северо-Западной Европы, в отличие от другой линий R1b, обнаруженной у русских из Пинежского района Архангельской области.

В зависимости от географического положения популяций поморов наблюдается снижение частот гаплогрупп N3a4 и E1 с юго-запада на северо-восток, а частоты гаплогрупп I1 и I2a наоборот возрастают в этом направлении. Однако этой тенденции нет у ветвей гаплогруппы R1a, частота которой высока в генофондах Зимнего (29%) и Онежского берегов (36%), но в два раза ниже на расположенном между ними Летнем берегу (причем только ветви R1a-CTS1211 (13%) и R1a-Z92 (2%)). Зато на Летнем берегу наблюдается аномально высокая частота R1b-L51 (20%), что может быть результатом миграций и дрейфа генов.

Сходство онежских поморов с другими русскими популяциями Архангельской области наблюдается по частотам гаплогрупп R1a и N3a4 (кроме Зимнего берега, где N3a4 редка). А различия наиболее выражены по частоте гаплогруппы I1: у онежских поморов она составляет в среднем четверть генофонда (25%), но для других северных русских не характерна (в Красноборском районе Архангельской области – 12%, в Пинежском – 1%, а в Лешуконском не обнаружена вовсе).

При оценке сходства разных генофондов суммарно по всем гаплогруппам наиболее примечательны значительные генетические расстояния между тремя популяциями онежских поморов, вопреки их географической близости.

Но ещё более значительны расстояния от поморов до других русских популяций. Есть лишь два исключения. Во-первых, сходство поморов Онежского берега с географически далекими русскими Красноборского района Архангельской области. Во-вторых, их сходство с русскими из района Мологи Ярославской области. Причём ранее было показано, что среди ярославских популяций именно представители Мологи сохранили явный генетический след дославянского населения (предположительно мери). Однако поморы Онежского берега ещё ближе к северным карелам, а также финнам и саамам, чем к этим русским популяциям. Поморы Летнего берега также близки к саамам, но ещё они близки и к шведам с датчанами, причём до них генетические расстояния меньше, чем до коллег по быту. Похожая картина у поморов Зимнего берега, только они более близки к саамам и шведам по генетическим расстояниям.

В целом онежские поморы демонстрируют наибольшее генетическое сходство с народами Северной Европы.

Причём расстояние до генофондов финнов и саамов уменьшается по мере движения на юго-запад - от Зимнего берега к Онежскому в 4 раза, а генетическое расстояние до скандинавов уменьшается к Летнему берегу от Зимнего и Онежского берегов. При этом поморы Летнего берега помимо близости к датчанам, норвежцам и шведам, также близки и к немцам с англичанами, хоть и не настолько, как к скандинавам. Также представители Летнего берега генетически ближе к ирландцам и французам, чем к соседним русским популяциям.

Среди других народов России к онежским поморам наиболее генетически близки вепсы и северные карелы, причем в основном за счет поморов Онежского берега, которые сами ближе к финноязычным соседям, чем к другим популяциям поморов.

А наиболее генетически удалёнными от поморов оказались удмурты – представители восточного крыла финноязычных народов, что входит в противоречие с выводами предыдущих публикаций о сходстве геномов финно-пермских народов с поморами.

На графике многомерного шкалирования (построенном по 14 «поморским» гаплогруппам Y-хромосомы) выделяются 5 кластеров, с условными названиями:

1. «Славянский» кластер, в него вошли белорусы, украинцы, поляки, а также русские Смоленской и Ярославской областей.

2. «Новгородский» кластер, близкий к «Славянскому», объединил все три популяции Новгородской области и Порхов Псковской области, который входил в Новгородские земли. К ним присоединились также финноязычные популяции – вепсы и южные карелы.

3. «Прибалтийский» кластер, помимо латышей, литовцев и эстонцев, включил население Островского района Псковской области.

4. «Архангельский» кластер объединил популяции Пинежского и Лешуконского районов Архангельской области с Мологой Ярославской области и тверскими карелами.

5. «Поморский» кластер, из-за значительных расстояний между популяциями поморов, оказался лишь немногим меньше суммы расстояний предыдущих четырех кластеров, включивших финноязычные, балтоязычные и славянские популяции.

При этом авторы подчёркивают, что вопреки значительным различиям между поморскими популяциями, все вместе они занимают своё собственное «поморское» место среди популяций Северо-Восточной Европы.

Более точно определить регионы, с которыми сходны генофонды поморов, и значительно расширить круг популяций сравнения помогают карты генетических расстояний по методу Масатоши Нея, рассчитанные по 26 гаплогруппам Y-хромосомы, характерным для всего региона.

Суммарный генофонд поморов помимо некоторых соседних популяций генетически более близок к южной части Финляндии, а не к северной, представленной саамами.

Генофонд поморов Онежского берега на карте генетических расстояний демонстрирует близость к популяциям на обширных географических участках, охватывая почти всю Финляндию на западе, кроме крайних северных и южных участков, а также от рек Сухона и Северная Двина на востоке России до Ярославской и Ленинградской областей на юге и юго-западе.

Эта область сходств охватывает финноязычные народы и те русские популяции, в генофонде которых прослеживается существенный вклад дославянского населения.

Генофонд поморов Летнего берега демонстрирует наибольшее сходство со шведами и норвежцами, а также с саамами, но слабее.

Генофонд поморов Зимнего берега, представленный «прионежской» его частью, показывает лишь некоторое сходство с отдельными популяциями финнов и шведов.

Это единственная популяция поморов, для которой можно допустить, что ее генетический портрет в значительной степени сформирован дрейфом генов, однако исследование популяций остальной части Зимнего берега ещё проводится.

Обсуждение и выводы

Учитывая схожий быт и культуру, а также географическую близость трёх исследованных популяций поморов разумно было бы предположить, что и их генофонды будут довольно схожи. Однако эти ожидания не подтвердились, и каждая из трех исследованных поморских популяций продемонстрировала свои уникальные отличия.

Поморы Онежского берега оказались близки к финноязычным народам России и Финляндии, а также к русским популяциям Архангельской области. Поморы Летнего берега продемонстрировали генетическое сходство только с населением Скандинавии. А у поморов Зимнего берега практически нет сходных генофондов за исключением некоторой близости к финнам и шведам.

Различия между популяциями поморов почти столь же велики, как между рассмотренными популяциями, говорящими на разных языках.

Связать такое уникальное своеобразие генофондов поморов с действием лишь дрейфа генов невозможно, хотя не оспаривается, что дрейф генов был важным фактором в генетической истории всех популяций поморов, численность которых в последнее время сокращалась.

Полногеномные исследования в будущем позволят пролить свет на происхождение поморов и на миграционные волны, оставившие след в их генофонде.

Кстати, обращаю Ваше внимание на необходимость дальнейших исследований, чтобы удержаться от поспешных выводов только по однородительским маркерам.

Но и результаты анализа отцовских линий, учитывая патрилокальность поморов прямо указывают, что причина генетического своеобразия популяций онежских поморов заключается в различном генетическом происхождении их отличающихся субстратов, с последующим дрейфом генов, который размывал генетическую память.

Ещё один важный вопрос заключался в поиске сходства генофондов поморов и новгородцев. Но среднее генетическое расстояние между этими популяциями оказалось довольно значительным, почти как между поморами и другими рассмотренными русскими популяциями. Примечательно, что в предыдущей работе авторы сообщали о различии аутосомных геномов новгородцев и русских севера Архангельской области. И в новой работе показаны различия между генофондами новгородцев и поморов по маркерам Y-хромосомы. Оба результата противоречат мнению о том, что генофонд Русского Севера был сформирован за счёт Новгородской колонизацией северных земель.

Здесь важно отметить, что генетические данные не перечёркивают связи поморов с новгородцами - просто культура и генетика порой отражают разные плоскости взаимодействий между разными группами населения. И генетическая память отражает лишь те события в истории народов, которые сопровождались демографическими изменениями.

Источник:

Окованцев, В. С., Пономарев, Г. Ю., Агджоян, А. Т., Агджоян, А. Т., Пылёв, В. Ю., Балановская, Е. В. Своеобразие поморов Онежского полуострова и Зимнего берега в генетическом контексте севера Европы // Вестник РГМУ. 2022. №5. С. –. DOI: 10.24075/vrgmu.2022.046

Дополнительные источники:

1. Генофонд Русского Севера: Славяне? Финны? Палеоевропейцы? Балановская, Д.В. Пежемский, А.Г. Романов, Е.Е. Баранова, М.В. Ромашкина, А.Т Агджоян, А.Г. Балаганский, И.В. Евсеева, Р. Виллемс, О.П. Балановский
2. Two Sources of the Russian Patrilineal Heritage in Their Eurasian Context Oleg Balanovsky, * Siiri Rootsi, Andrey Pshenichnov, Toomas Kivisild, Michail Churnosov, Irina Evseeva, Elvira Pocheshkhova, Margarita Boldyreva, Nikolay Yankovsky, Elena Balanovska, and Richard Villems DOI 10.1016/j.ajhg.2007.09.019. 2008 by The American Society of Human Genetics.
3. Своеобразие Новгородского генофонда в контексте народонаселения европейской части России. Е.В. Балановская, Д.К. Черневский, О.П. Балановский doi.org/10.34680/2076-8052.2021.3(124).51-57
4. The Eurasian Heartland: A continental perspective on Y-chromosome diversity R. Spencer Wells, Nadira Yuldasheva, Ruslan Ruzibakiev, Walter F. Bodmer et. all doi.org/10.1073/pnas.171305098
5. Khrunin AV, Khokhrin DV, Filippova IN, Esko T, Nelis M, Bebyakova NA, et al. (2013) A Genome-Wide Analysis of Populations from European Russia Reveals a New Pole of Genetic Diversity in Northern Europe. PLoS ONE 8(3): e58552. doi.org/10.1371/journal.pone.0058552

Теперь я поехал самым задним ездоком. Доехали до озера с названием Лешиво (Мшиво?).

Дорогу-то занесло, пришлось ехать прямо, так как старого следа не видно. Под снегом вода. Передние мужики-то проехали, а Таисия с возом остановилась среди озера. Видели это передние мужики или нет, но не остановились и уехали. Воз же ее остался в снегу и в воде лошадь не может взять. Я стороной подъехал, остановил своего коня и давай помогать ей, но с воза помочь ни чем не мог. Мне бы надо было проехать до берега озера, там остановить коня, а потом помогать ей. Но опыта нет, этого не сделал. Теперь стал погонять своего коня, а воз то тоже отстоялся и конь взять не может. Что делать? Надо возы поднять, а это значит бродить по воде. Надо принести небольших лесинок, и поднять возы, а потом уже попробовать ехать на лошадях. Тут припомнился рассказ отца, я говорю Таисии: «снимай чулки с ног, а одень одни валенки». И сам делаю тоже.

Но вот принесли лесу, подняли ее воз, понудили коня и он взял с места легко. Довёз он до берега и там остановили. То же проделали и с моим возом. Но вот теперь надо мокрые валенки снять и ехать в одних чулках, положив ноги в сено, но этого не знали. Чулки-то одели сухие, а на чулки натянули мокрые валенки. После этой работы устали, сели на возы и поехали. Что-то вроде стало холодно - я слез с воза хотел идти, а валенки замерзли не гнуться, я попробовал снять, но и не снимешь. Залез на воз и так на возу в мерзлых валенках и ехал до дома, а это более двадцати километров. Не знаю, как ног не поморозили. Наверное помогли сухие чулки.

Проканителились долго. А мать меня ждет беспокоиться - что-то долго нету. Сходила к тому мужику, что приехал, а нас то нету. Вот она пошла нас встречать. А мы уже подъехали к своему сараю. Я с воза слез, а иди не могу, она завезла воз в сарай, я кое-как зашел в комнату, а валенок не снимаю. Она это заметила и говорит «чего валенки то не снимаешь - ведь ногам-то будет легче», но я все объяснил. Она достала из печи чугун с теплой водой, вылила в ушат, и я туда опустил свои ноги в валенках. И только когда валенки оттаяли, я их снял. Ноги не поморозил, лишь немного прихватило большой палец у правой ноги. Я был рад, что все произошло благополучно. Узнал как дела и у Таисии, но у ней тоже, как и у меня.

И вот после того увидел этих мужиков и сказал: « как вам не стыдно - видели же, что мы отстали. Если бы вы были честны, то остановились бы и узнали, что с нами случилось. А вы негодяи - хоть погибай, а вам до этого дела нет». Один из них стал отговариваться, но факт фактом.

Потом когда Таисия выходила замуж, то по местному обычаю невеста ездила на лошадях со своими подругами по деревне. Пели песни и стихи. В них упоминалось как невеста жила до свадьбы. Подъезжала к домам добрых, и благодарила в стихах за хорошее отношение. А если кто к ней относился плохо, то она это выговаривала в своих стихах. Как-то вот смотрю - эта невеста подъезжает к нашему дому. Вызвала меня на улицу и в стихах принесла мне большую благодарность за эту оказанную ей помощь при поездке за сеном…»

Не могу не прокомментировать эту часть текста:

Какой же, блин, опасный быт у северных людей сто лет назад. Хотя, думается, что он и сейчас опасен, хоть и в меньшей степени. Если на минутку представить, что Таисия отстала и осталась там одна. Вот как бы всё было и чем бы закончилось? 30 километров от дома, в мороз...

В конце маленький кусочек про часть свадебного обряда, который мне очень понравился. Оказывается такого рода свадебные стихи, а точнее свадебная причеть были характерны именно для малошуйского района, информацию об этом я нашла в диссертации по искуствоведению "Свадебная причеть Поморья как система локальных традиций" Резниченко Е.Б., выложенную в открытый доступ в интернете:

"...Плачи — по местной терминологии свадебные стихи — представлены здесь только групповым видом, водить стихи на свадьбе должна была невеста с подругами. Политекстовый напев причитаний, в каждой деревне свой, звучал на протяжении почти всей довенечной части свадебного обряда, чередуясь с песнями, но не уступая им главенствующей роли. Плачи начинали звучать на вечеринке и сопровождали прощальные обряды вплоть до приезда жениха. Расплетание косы, прощание с волей, невестина баня, обычай отсылать голос погибшему в море родственнику, езда на кладбище и по гостям, последнее красование — таков неполный перечень этапов местной свадьбы, основой которых был причет..."

Уникальность как раз в том, что это происходило в групповом формате, в других районах это были сольные голошения (смешное слово) в основном. Плюс главная роль отводилась родственникам и даже профессиональным плакальщицам. А здесь главной на своей свадьбе была сама невеста.

Ещё не ушёл от моего внимания классный психотерапевтический эффект от данного действа.

Выходившая замуж девушка, уходила в дом мужа и, нередко этот дом был в другой деревне (чтобы не было внутрисемейных браков). Девушка ездит по своей деревне и, с каждым с кем были какие-то личные истории, она проговаривает свои чувства, своё отношение, ставит точку, объясняет что-то...

Нередко, уезжая в другой регион или переходя из одного статуса в другой, мы оставляем фантомных людей у себя в голове, у которых мы просим прощения или пытаемся что-то договорить, объяснить. Не делаем это долгое время в реальности, даже при наличии соцсетей и других возможностей.

А вот же простой и действенный способ ответить на всё что было: друзей поблагодарить, врагов послать куда подальше.

Не перестаю удивляться мудрости и глубине старых обрядов и ритуалов перехода: роды, инициации, свадьбы, похороны. Они не просто констатация факта, а конкретные способы проживания перехода от прошлого к настоящему. И так волшебно как это складывалось веками, отбиралось как нужное и важное, и продолжало существовать.

Ещё в диссертации встретила такое фото. На нём сфотографированная в 1980 году причитающая П.И. Баёва. В тексте у Таисии фамилия прописана как Баева, но буквы "ё" в тексте нет, она везде прописана как "е". Может, это одна и та же фамилия и на фотографии сестра Таисии, т.к. они практически одного возраста.

Начало описания это 1911 год, т.к. автор утверждает, что до этого времени (ему 9) он толком ничего не помнит:

«…Сам я родился в крестьянской семье. В деревне на берегу Белого моря. Семья жила по среднему, как теперь говорят относилась к числу средняков. Родился я в конце года, в конце октября 1902 года. При крещении дали мне имя Иван. Вот так и началась моя жизнь. Жизнь надо сказать, что была моя не особенно удачной. Хотя и я старался жить, как каждый, честно и добросовестно, и трудится, но жизнь есть жизнь. Она иногда, вследствие каких то случайностей, не всегда проходит нормально, а нарушается ее прохождение. Как я называю, что человек попадает в ухаб жизни. Ухаб - это у нас называли рытвины на проезжих дорогах. Где, если не поберечесся, то тебя опрокинет с возом или приостановит на несколько времени движение, по тем или иным причинам. То ли надо перекладывать воз или даже поломается что-либо у саней или у телеги. Дак вот так до 1911 года то есть до 9 лет я почти не помню как протекала моя жизнь в детстве, а вот в 1911 году в нашей семье произошел несчастный случай.

До этого случая наша семья состояла из 12 человек. Тогда жили все большими семьями. Осенью в 1911 году утонули в море мой старший брат (рожд. 1883г.) с семьей в 4 человека то есть сам, жена и двое детей. Причиной этому послужило…» (редактировано)

Далее автор (я буду сокращённо писать «ИС», т.е. Иван Семёнович) описывая причину, рассказывает про рабочий уклад поморского села. И вдаваясь в подробности, немного отвлекается от истории про брата и его семью.

«…наша семья жила так что мужчины на лето уходили на заработки по найму от богатых хозяев. В нашей деревне в те времена жили так чтоб на лето все мужчины кроме стариков и детей, уходили на отхожие заработки кто по найму, а кто на тресковый промысел рыбачить со своими снастями. Таких называли рыбопромышленники или рыбаки. Но таких в деревне было не много. В деревне тогда было до трехсот дворов, а рыбаков было так около 25 хозяйств, а остальные нанимались в рабочие к богатым людям на Мурманский берег на летний сезон. На Мурманском берегу Берингова моря в летний сезон люди занимались тресковым промыслом, а богатые люди капиталисты скупали рыбу у рыбаков. Для обработки рыбы и ее продуктов эти хозяева нанимали рабочих работать на фактории – это, если так можно выразиться, были их заводы по обработке рыбных запасов. Дак вот большинство наших мужчин и ходили наниматься в батраки к богатеям. В нашей деревне главным эксплуататором был капиталист по фамилии Могучий Епимах Васильевич. Вот он то и эксплуатировал большинство наших мужиков. Кроме его ещё приезжал нанимать капиталист Кротов, но он брал меньше чем Могучий. Могучий был богатый капиталист. Почти все рыбные запасы добытые рыбаками скупал он. Он имел во всех становищах от Восточной Лицы до Кольского залива свои фактории для обработки рыбы, изготовления рыбьего жира и для обработки продуктов звериной промышленности. Звериная промышленность морского зверя находилась вся в его руках - он имел забойные суда. Одно из них называлось «Андромеда». Имел свои пароходы и моторные бота. Вот ему то и требовались рабочие руки…» (ред.)

Далее пропущен лист рукописи. Продолжается описание трагедии с братом.

«… А так зиму жить одному без семьи скучно. Он написал домой письмо, что остается на зимовку в Шельпино и пускай приедет туда жена с ребятами. Но моя мать и отец направили семью Григория в Архангельск, а судно то еще не ушло на Мурман. Вот Григорий и взял себе на судно. Что бы вместе ехать. Так то можно было отправить их на пароходе. И поехали. Не доехали до становища Шельпино 80 верст и остановились в становище Восточная Лица. Сходили в баню, а после бани выпили водки и возник вопрос ехать на ночь или нет. В то время ещё люди праздновали религиозные праздники. В баню ходили 13 сентября (по старому стилю), а 14 сентября бы праздник Воздвиженье. После выпивки и решили, что на ночь они пойдут эти 80 верст и праздник будут праздновать на месте в Шельпино. Сказано - сделано. На ночь вышли в море, через несколько времени пал шторм и судно погибло, а вместе с ним и вся команда. (…) Вот так и погибла семья Григория за ни за что. Матери и отцу этот Могучий даже одного рубля не дал за сына…»

«…Правда я был ещё мальчишка, но как плакала моя мать и как страдал отец было переносить трудно. И мне вот это первый ухаб в жизни. А до этого умерла сестра Паша. Осенью в этот же год второй брат Павел был призван на военную службу, а жена его от нас ушла к матери. Значит, за этот год в семье из 12 человек осталось пять человек, а семь убыло. Конечно, родителям моим было трудно переносить такие потери» (ред.)

Примечание: Фотографии взяты из открытого доступа в сети Интернет для более образной иллюстрации событий. Кроме фотографии самого Ивана Семеновича Хабарова - она из семейного архива. Пока у меня нет других фотографий, может позже найду ещё фотографии семьи.

Автор рукописи родился в деревне Малошуйка Архангельской области. Начало событий происходят в основном именно там. Как дальше будут развиваться события я не знаю. Повторюсь, об этом человеке я почти ничего не знаю. На руках, если так можно выразиться, у меня только 3 отсканированные тетради и больше почти ничего.