Маршал Юзеф Пилсудский, уставший и больной правитель Польши, смотрел на карту Европы в 1934 году. С востока нависал призрак большевистской России, с запада — поднимающий голову нацистский рейх. Его министр иностранных дел, молодой и амбициозный Юзеф Бек, убеждал: «Мы должны принять предложение о прямых переговорах с Германией, чтобы не допустить ситуации, когда наши жизненно важные интересы будут решаться за наш счёт... Прямой договор с Германией, пусть и не идеальный, даст нам большую безопасность, чем туманные гарантии со стороны Лиги Наций». Пилсудский, прагматик до мозга костей, понимал риск. Но идея равного дистанциирования от Берлина и Москвы казалась единственно верной. Так 26 января 1934 года был заключён Пакт о ненападении — первый шаг в роковом танце.

Вскоре после этого Гитлер, довольный тактической победой, заявил своему окружению, как запомнил его адъютант: «Все соглашения с Польшей имеют лишь временное значение. Я не собираюсь идти на реальное примирение... Но сейчас мне нужно спокойствие на востоке для проведения других операций».

В роскошных залах Бельведера и в охотничьих угодьях Беловежской пущи завязались странные, противоестественные отношения. Герман Геринг, правая рука Гитлера, стал частым гостем. Французский посол в Германии Андре Франсуа-Понсе, встревоженно доносил в Париж: «Геринг заверил маршала Пилсудского, что в случае совместной польско-германской войны против России, Германия не будет предъявлять претензий на украинские территории... он намекнул, что Польша могла бы найти для себя "жизненное пространство" именно на Востоке». Польская элита, одержимая идеей великодержавности и до сих пор помнившая о владениях «от моря до моря», слушала эти намёки с затаённым волнением.

Йозеф Геббельс, мастер пропаганды, записал в своём дневнике в феврале 1936 года: «Фюрер убеждён, что рано или поздно конфликт с большевизмом станет неизбежным. В этой связи он рассматривает Польшу как возможного тактического союзника. С ней можно будет идти бок о бок достаточно долго, чтобы разгромить Россию». Для Гитлера Польша была разменной монетой, временным попутчиком на пути к главной цели.

Апогеем этого заигрывания стал 1938 год. Пока Гитлер угрожал Чехословакии, Польша с готовностью подыграла. Польский посол в Берлине Юзеф Липский, как свидетельствовал итальянский министр Галеаццо Чиано со слов Риббентропа, «буквально умолял его, Риббентропа, не идти на уступки и держаться твёрдо. Польша, по словам Липского, готова выступить против Чехословакии в любой момент».

И она выступила. В сентябре 1938 года, в самый разгар Мюнхенского кризиса, Варшава предъявила Праге ультиматум: «Правительство Польской Республики настоящим требует безотлагательной передачи польским властям той части Тешинской области... и требует положительного ответа в течение 24 часов». Тон был точной копией нацистских ультиматумов. Польские и немецкие солдаты почти братались, занимая чехословацкие земли. Полковник Людвик Гротт, участник операции, вспоминал: «Наши передовые части поддерживали связь с немецкими патрулями на флангах... Создавалось странное ощущение, что мы действуем в одном строю». Французский посланник в Праге Виктор де Лакруа с горечью телеграфировал в Париж: «Поведение Польши является откровенным саботажем наших усилий по спасению мира. Они действуют как сообщники Гитлера».

Но упоение лёгкой добычей было коротким. Уже 24 октября 1938 года в роскошной резиденции Риббентропа прозвучал счёт за «услуги». Немецкий министр изложил Липскому свои «широкие» предложения: присоединение вольного города Данциг к Рейху, экстерриториальная автострада и железная дорога через «Польский коридор» и — главная приманка — участие Польши в Антикоминтерновском пакте. «Г-н Риббентроп... затронул вопрос о возможном сотрудничестве в украинской проблеме... Он намекнул, что в этом случае Польша могла бы заинтересовать свои границы на востоке», — доносил Липский в Варшаву.

Юзеф Бек попытался торговаться, но понял, что игра идёт не на жизнь, а на смерть. Он ответил уклончиво, пытаясь выиграть время. В частной беседе с доверенными лицами он с тревогой заметил: «Этот человек [Гитлер] говорит "да" и имеет в виду "нет"». Но было поздно. Гитлер, встретившись с Беком в Берхтесгадене 5 января 1939 года, уже видел в Польше не партнёра, а препятствие. Переводчик Пауль Шмидт запомнил, как после ухода вежливого, но непреклонного Бека фюрер сменил тон: «Поляки — не тот народ, с которым можно строить долгосрочные планы. Они амбициозны и ненадёжны».

Йозеф Геббельс, точно подводя итог этой встрече, записал в дневнике 8 января 1939 года: «Фюрер сказал, что после беседы с Беком он понял: Польша не пойдёт с нами. Она испугалась и будет цепляться за демократий Запада. Это меняет нашу восточную политику. Польша станет нашей следующей целью, а не партнёром».

В марте 1939 года последние иллюзии окончательно рухнули. Германия, нарушив Мюнхенское соглашение, оккупировала остатки Чехии, создав на её границе с Польшей марионеточное государство Словакию. Польша, наконец, осознала, что стала следующей жертвой. Она спешно приняла британские гарантии независимости, пытаясь остановить неизбежное. Нарком иностранных дел СССР Максим Литвинов, наблюдая за этой агонией, дал ей ёмкую характеристику в беседе с американским послом: «Поляки ведут себя как малые дети, которые радуются, что им разрешили потрогать спичку, пока взрослые поджигают дом... Они думают, что они хитрые игроки, а на самом деле они — разменная монета».

Но поезд уже ушёл. Гитлер, как позже показал на Нюрнбергском процессе бывший министр иностранных дел Германии Константин фон Нейрат, «был полон решимости решить польский вопрос силой, даже в тот период, когда мы подписывали с ними пакт... Все эти соглашения были для него лишь бумажкой, которую можно порвать в любой удобный момент».

1 сентября 1939 года танки вермахта пересекли польскую границу. Люфтваффе обрушили бомбы на Варшаву. Тот, с кем так долго заигрывали, пришёл не как партнёр, а как палач. Стратегический танец с дьяволом, начатый для обеспечения безопасности, закончился не расширением границ на востоке, а разделами страны, оккупацией, террором, гибелью миллионов и национальной катастрофой.

Крах Польши в сентябре 1939 года был трагическим, но закономерным итогом политики, которая пыталась использовать чудовище в своих целях, не понимая, что её собственная амбициозность и недальновидность стали союзниками Гитлера в подготовке её собственного уничтожения.

ВЗЯЛ ТУТ 👈

Сотрудники украинской таможни обнаружили более 14 тыс. почтовых марок с изображениями Адольфа Гитлера и нацистской символикой, которые пытались незаконно ввезти на Украину через границу с Польшей. Об этом сообщили в Государственной таможенной службе Украины.

"Таможенники изъяли более 14 тыс. марок с нацистской символикой", - говорится в Facebook (запрещен в России; принадлежит корпорации Meta, признанной в РФ экстремистской). На видео, которым проиллюстрировано сообщение, видны также марки с портретами Гитлера.

Уточняется, что запрещенный груз пытались провезти через КПП "Медыка - Шегини" в Львовской области. Марки были спрятаны в партию одежды. По информации ведомства, примерная стоимость изъятых марок на теневом рынке составляет более 1,5 млн гривен (порядка $35,7 тыс.).

Источник: ТАСС

Презумпция виновности. Часть 1

Презумпция виновности. Часть 2

От немедленного исполнения приговора Маргариту спасла беременность. Защита подала кассационную жалобу и теперь Маргариту защищали опытные адвокаты, можно сказать мастера своего дела – Эттингер, Возняковский и Аксер. При этом немало рисковали, поскольку истерия вокруг дела Горгоновой нагнеталась журналистами, что называется, не хуже снежной лавины. Пресса вынесла смертный приговор задолго до приговора суда. Польские газеты находили совершенно излишнем щадить психику читателей, щедро публикуя на первых полосах снимки мёртвой Люси с жуткими ранами на лице. Всё это нехило подпитывло «праведный гнев» обывателей и ревнителей нравственности, которые не стесняясь в выражениях громогласно оскорбляли подсудимую прямо в зале суда, забрасывали камнями транспорт, в котором перевозили Горгонову. Причём эти нападения носили столь агрессивный характер, что временами полицейские не могли поручиться за безопасность подсудимой. Всё чаще приходилось усиливать охрану, петлять и менять маршрут к суду и месту заключения, опасаясь суда Линча. Что поделаешь – польский темперамент! Несмотря на то, что к моменту преступления Маргарита Горгонова была беременна, по стране поползли слухи о связи подсудимой со своими адвокатами, в результате которой она и забеременела. На свою беду все три адвоката имели еврейское происхождение, а антисемитские настроение в Польше тех времён доходили до такого накала, что пришедшему спустя несколько лет к власти в Польше австрийскому художнику и нагнетать-то ничего не надо было.

Люди, которые рискнули если не защищать Маргариту Горгонову, то хотя бы призывать критически оценивать происходящее,были, но, понятное, дело, оказались в меньшинстве – писатели Бой-Жилинский, Прибышевская и журналистка Керн. Маленьким лучом света стало письмо из Америки от законного мужа Маргариты – Эрвина Горгона: «Не могу поверить, что Рита могла совершить это преступление, у неё южная кровь, взрывной характер, но при этом – много благородных черт». Тем не менее, заронить искру сомнений они смогли…

На новом заседании суда адвокаты уже не искали улики в пользу Горгоновой - с самого начала все улики не то что бы прямо указывали на Горгонову, нет, просто другие с лёгкостью игнорировались, а те, что были с такой же лёгкостью интерпретировались не в пользу Риты. Хотя дактилоскопия уже активно применялась в цивилизованном мире, на вилле Зарембы вообще не снимали отпечатки пальцев. Следы на снегу не фиксировались - то есть, пунктирная стрелка и описание со слов свидетелей и участников следственного процесса - вот и всё описание следов, что вообще рождало массу вопррсов без ответов: какое направление следов? сколько раз прошлись по этой следовой дорожке? и т.п. Анализ обнаруженного кала не делали. Доводы экспертизы, допускающие, что обнаруженное в бассейне кайло могло быть орудием убийства, но без стопроцентной гарантии – игнорировались. К слову, подробного исследования той самой кучи кала, обнаруженного в комнате Люси, не проводилось. Зачем? – и так же всё ясно. Дом садовника и его жены обыскали только спустя 10 дней после убийства. Никто не собирался исследовать круг общения покойной Эльжбеты, а ведь в последние дни упорно циркулировали слухи о том, что Люся активно флиртовала с парнями, и среди них был некто крайне взбешенной отказом со стороны девушки. Кроме того, спустя несколько дней после убийства Эльжбеты в Брюховичах произошло убийство в схожей манере, но сопоставить факты никто не взял на себя труд. Наконец, никто не обратил внимания на логические нестыковки, например, сама версия событий той ночи, принятая судом безоговорочно гласила, что Рита Горгонова ночью проследовала в комнату Люси, где и убила её кайлом, сымитировав изнасилование, чтобы отвести подозрения от себя, и навалив с спальне девушки кучу - то ли в знак унижения, то ли на волне эмоций. А затем некстати проснувшийся Стась отрезал ей путь через холл и столовую в свою комнату, вот и пришлось разбивать стекло на веранде и скакать по снегу. Получается, что Рита знала, что придётся отступать по снегу и поэтому надела шубу - ведь пятна Люсиной крови были на шубе тоже. И если, будучи преступницей, Рита озаботилась об орудии преступления, на всякий случай не заперла дверь в свою комнату (там стёкла были целые), но при этом ей пришлось наспех колотить стекло на веранде. И совершенно непонятно, зачем нужно было ранить собаку. Люкс, согласно показаниям свидетелей "чужого к себе не подпустил бы", но Рита уж точно чужой не была. Ну и что касается пятен Люсиной крови, которые нашли на одежде Горгоновой, то в ту ночь кровью жертвы были перемазаны абсолютно все, кто приближался к телу девушки - Люсю тормошили, пытались привести в чувство, ещё не веря в смерть. Когда полицейские "обрабатывали" Стася, ему тоже попеняли на пятна крови; даже сам Генрик Заремба посидел несколько дней в камере, поскольку сначала чересчур рьяно защищал Риту, и ему тоже попеняли на кровь дочери, в которой он выпачкался.

Рита с младшей дочерью в тюрьме

20 сентября 1932 года Маргарита родила девочку, которую в благодарность назвала по первым буквам фамилий своих адвокатов - Эва. А в октябре состоялось третье заседание суда по "делу Горгоновой", где Маргариту опять-таки признали виновной в убийстве Эльжбеты, но изменили формулировку – «убийство под воздействием сильных эмоций», и приговорили к 8 годам. Поскольку Генрик Заремба не признал Эву своей дочерью, девочку отправили в детдом.

В сентябре 1939 года немецкие войска вторглись в Польшу и Горгонова, уже отсидевшая большую часть срока, вышла на свободу по наспех объявленной амнистии. Приходилось если не начинать жизнь сначала, то хотя бы наладить то, что было. Маргарита попыталась встретиться со своей старшей дочерью Ромой – но та не пожелала общаться с матерью, считая её убийцей. Попытка найти младшую дочь провалилась – с началом войны детдом, в котором воспитывалась Эва, расформировали и её следы терялись. По некоторым слухам Маргарита пыталась заниматься мелкой торговлей, заведя вешевой киоск в Ополе, но поскольку её «слава» бежала впереди неё, лавочку очень быстро разгромили. Маргарита пыталась жить в приюте на Мокотове, но подверглась травле со стороны других жиличек. На работу её брать не хотели. Далее следы её теряются.

Что стало с другими участниками этой криминальной истории?

Станислав (Стась) Заремба погиб в 1940 году в возрасте 23-х лет в горах во время схода лавины. Адвокат Мауриций Аксер был арестован во Львове и погиб в 1942 году в концлагере Белжец, Йоцеф Возняковский был казнён в 1943 году в газовой камере Освенцима. Мечислав Эттингер попал в Варшавское гетто, пережил войну и по одним сведениям скончался в 1947 году, а по другим - выехал в Израиль и умер в преклонном возрасте. В конце сороковых интерес к делу возродили журналисты слухами, что якобы садовник Йозеф Каминский перед смертью признался в убийстве Эльжбеты, но тут подал голос сам Каминский – живой и разгневанный подобными слухами, с призывами не выдумывать сенсации и писать только правду. И интерес к делу быстро сошёл на нет. Генрик Заремба в 30-х годах в соавторстве с журналистами написал книгу «Исповедь отца». Многие посчитали такой поступок странным со стороны Генрика и желанием нажиться на сенсации со стороны журналистов. Однако ничего нового в деле убийства Эльжбеты книга не открыла, хотя какое-то время была бестселлером. Архитектурное бюро Зарембы закрылось, а сам он скончался в 1954 году. В особняке Зарембы, где в конце 1931 года разыгралась кровавая драма, в советское время находился один из корпусов пионерлагеря Краснознамённого Прикарпатского военного округа.

Генрик Заремба "Исповедь отца"

Рома вышла замуж и родила трёх детей. Эва после детского дома и интерната занималась в основном тяжёлым трудом. Родила дочь Риту.

Х/ф "Дело Горгоновой". Кадры из фильма и постер.

Спустя несколько десятилетий, в 70-х годах польский режиссер Януш Маевский заинтересовался этой неоднозначной криминальной историей. Результатом стал фильм «Дело Горгоновой» с Эвой Дольковской в главной роли. Если смотреть фильм внимательно, то можно увидеть, что режиссер ненавязчиво выдвигает своего кандидата в убийцы. Любители каноничных классических детективов, наверное, будут слегка разочарованы, поскольку «Дело Горгоновой» - не столько детектив, сколько психологическая и социальная драма, иллюстрация того, как предвзятое отношение и власть толпы могут на корню задавить объективный взгляд на ситуацию. Любопытно, что к выходу фильма в 1977 году, еще оставались живы люди заставшие «процесс Горгоновой» и спустя более чем сорок лет с того момента не поменявшие своего мнения. «Она и есть убийца! Почему? Да потому что это с самого начала знали все! Какие ещё нужны доказательства?»

Сам режиссёр Януш Маевский на премьере фильма сказал, что пани Горгонова вполне могла дожить до семидесятых годов. Это может быть любая старая женщина из толпы.

Эва и дочь Рита

Уже будучи в преклонном возрасте Рома и Эва встретились. Отношения между сёстрами сложились хорошие, хотя каждая осталась при своём мнении. Рома была уверена, что мать убила Люсю, Эва придерживалась версии невиновности Риты.

В 2014 году Эва и Рита добились пересмотра дела Маргариты Горгоновой. Адвокат Михал Олехнович получил в своё распоряжение почти две тысячи страниц судебных протоколов, но ничего нового в них не нашёл. Если и были какие-нибудь следы, то они давно остыли.

Эльжбета покоится на Лычковском кладбище во Львове.