Как Петр I переиграл и уничтожил перевернул русскую историю...
Петр I, безусловно, является одним из самых выдающихся государственных деятелей в истории России, всем известно, что при нем Россия создала регулярную армию и флот, выход в Балтийское море, новую столицу и далее по списку.
Как бы мы не относились к его наследию - к слову, профессиональные историки отнюдь не всегда поют дифирамбы основателю империи, есть и серьезные работы с негативной оценкой (если интересно - как-нибудь поговорим и об этом), Петр Великий, уж не знаю, сознательно или не особо, устроил изрядный "троллинг" в отношении доимперской истории России.
Кадр из фильма "Сказ про то, как царь Петр арапа женил". В роли Петра I - Алексей Васильевич Петренко
Уж не знаю, стоит ли сейчас разрушать интригу, но давайте попробуем - я придерживаюсь позиций исторической науки. Никаких рассуждений о том, что Петр I уничтожил следы древней ведической славяно-арийской цивилизации НЕ БУДЕТ! Как и утверждений в духе фоменковщины и прочего мракобесия, что при Петре Алексеевиче велась ядерная войнам или борьба с рептилоидами, которые он коварно вычеркнул из истории России, НЕ БУДЕТ! И про календарную реформу с кражей тысяч лет истории - тоже ни словечка, отказать!
Надеюсь, что этим дисклеймером я все-таки не разочаровал большинство читателей. Что же все-таки за история случилась с Петром и историей?
Думаю, все Вы слышали выражение: "Москва - третий Рим". Согласитесь, звучит довольно-таки пафосно и вполне по-имперски...
Автором этого изречения является живший в период ок. 1465 - ок. 1542 г. старец Спасо-Елеазарова монастыря Филофей. В своем письме к московскому князю Василию III этот весьма незаурядный человек обращается как к "царю" (от лат. "caesar"). И далее говорит...
Все христианские царства пришли к концу и сошлись в едином царстве нашего государя, согласно пророческим книгам, это и есть римское царство: ибо два Рима пали, а третий стоит, а четвертому не бывать.
То бишь, был Рим первый, Рим второй (Константинополь), а Москва стала Римом третьим.
Старец Филофей - автор формулы "Москва - Третий Рим"...
Петр I же, вопреки историческому пророчеству Филофея, взял да и соорудил новую столицу империи, город, который можно с уверенностью назвать четвертым Римом - Санкт-Петербург!
Название крепость, а затем и город, получили не в честь царя ( а в честь апостола Петра).
В самом деле, Петр I же не Александр Македонский (Саша несколько десятков городов назвал Александриями!)
Впрочем, мы несколько отвлеклись... В честь апостола Пестра назван новый город. А это, на секундочку, первый Папа Римский (по представлениям католиков)! Чувствуете масштаб притязаний Петра I? Воздвигнуть новый Рим с новым Престолом! И это стремление в полной мере отразилось в геральдике...
А это герб Ватикана, включающий изображение папской тиары и перекрещенных ключей Царства Небесного.
Разительное сходство и смысловой посыл герба новой столицы налицо - Россия стала империей, претендующей на преемственность от Рима. В общем, пророчество почтенного старца Филофея оказалось опрокинуто в начале XVIII века пожалуй, самым кипучим, мятежным и неутомимым правителем в истории России.
В Ливадийском дворце разместили выставку, оскорбляющую Николая II
В летней резиденции последнего российского императора ведёт работу выставка восковых фигур, в которой унизительно говорится о Николае II
В экспозиции сопоставляются два императора: Пётр I и Николай II.
Пётр сурово, сверху вниз, смотрит на маленького Николая с виноватым лицом, словно вопрошая: «Что ж ты наделал?!». Всё это сопровождается закадровым голосом, бесконечно перечисляющим достоинства, значение и величество Петра I, и в то же время ошибки, недостатки и откровенную ложь о Николае II. Еще раз напомню: всё это происходит непосредственно в Ливадийском дворце - резиденции Николая II.
Что вы думаете об этом?
Лист из серии "Галерея предков"
Портрет гетмана Войска Запорожского Данилы Павловича Апостола.
Работа сделана в духе и по этикету, которые был присущи портретам политических деятелей до XVIII века(включительно). Аллегории тоже как в искусстве Европы и России того времени.
Лист из серии "Галерея предков". "Гетман Д.П. Апостол". Бумага тонированная, тушь, орешковые чернила, изограф. 600 х 800 мм. 2020 год.
P.S. Предок не мой. Работа сделана по просьбе моего товарища для прямого потомка гетмана Апостола.
Обратная сторона жизни Петра Великого
Петр Великий был известен не только своими деяниями на благо Родины, но и исключительной энергичностью и активностью. Распорядок дня Петра был расписан буквально до минуты, причем рабочее время правителя наступало в такое время, когда вся империя ещё давно спала. В связи с этим известно множество историй, связанных с тем, как подчиненные были вынуждены подстраиваться под бешеный ритм государя.
Однажды в Петербург прибыл иностранный посол, которому была назначена встреча с Петров в 4 утра. Решив, что в такую рань царь ещё будет спать, посол прибыл в дворец только к 5 часам и государя не застал. Петр в это время уже работал на верфи. Послу пришлось срочно ехать за правителем, которого он в итоге застал на вершине мачты военного корабля. В результате бедному послу пришлось забираться на многометровую мачту по веревочной лестнице, дабы передать Петру донесение. Можно только догадываться, как испугался бедняга.
Пираты Петра Великого:Путь в Индию-2
1.
В 1720 году модный английский литератор Даниель Дефо, только что прославившийся своим “Робинзоном Крузо”, выпустил новый авантюрный роман – “Жизнь и пиратские приключения славного капитана Синглтона”.
Мог ли предполагать автор, при всем богатстве его воображения, что в самом скором времени ситуация, изложенная в этой книге, станет предметом серьезных раздумий, а затем и энергичных действий со стороны русского царя Петра Первого!
Так о чем же рассказывал в новом романе Дефо?
… 17-летнего Боба Синглтона, от лица которого ведется повествование, капитан-португалец торгового судна высадил за участие в корабельной заварушке на диком, почти не изученном европейцами берегу острова Мадагаскар. Правда, в отличие от Робинзона, Синглтон оказался на острове не сам по себе, а в компании 26-ти других матросов с этого же судна.
Будучи предприимчивым малым и волевой натурой, Синглтон быстро выделился из среды товарищей по несчастью и, несмотря на юный возраст, был единогласно избран ими капитаном.
Убедившись, что островные туземцы не располагают достаточно крупными судами, на которых можно было бы добраться до ближайшего “цивилизованного” порта, Синглтон втягивает свою команду в авантюру, которую сам же называет безумной. Он предлагает добраться на лодках до восточного африканского берега, а затем пересечь весь континент посуху (1800 миль!) и выйти к побережью Атлантического океана в районе Золотого берега (современная Гана).
Закаленные моряки выдерживают это непростое испытание. Более того, по пути им удается намыть золотого песка и разжиться слоновой костью, так что теперь они могут считать себя обеспеченными людьми. Шли налегке: дальновидный Синглтон еще перед началом трансконтинентального перехода взял в заложники три десятка негров, которых использовал в качестве носильщиков.
Из Африки Синглтон добрался до Англии, где быстро промотал свою долю золота и, какое-то время спустя, принял участие в захвате торгового судна, на мачте которого вместе с приятелями поднял пиратский флаг. Новоявленные “джентльмены удачи” отправились в Вест-Индию, через которую в те времена шли в Старый Свет потоки золота, серебра и других ценных товаров.
Беззастенчивый морской разбой творился в водах Мексиканского и Флоридского заливов, Багамских островов, побережья Бразилии из года в год…
Наконец, британские власти отправили для поимки обнаглевших морских разбойников мощные военные корабли.
Промышлять “взятием призов” у берегов Америки стало слишком опасно. Надо было искать новое, более надежное пристанище. И тогда Синглтон предложил своим товарищам перебраться на знакомый ему Мадагаскар. Он так красочно расписывал преимущества своего проекта, что команда охотно согласилась на передислокацию.
И вправду, новый плацдарм оказался истинным раем. Северная часть острова изобиловала удобными бухтами и гаванями. Рядом с берегом рос строевой лес, пригодный для ремонта судов и постройки жилищ. Местное население охотно снабжало пиратов продовольствием в обмен на дешевые безделушки. Не было недостатка и в чистой питьевой воде. А главное, в пределах досягаемости проходило множество оживленных морских путей, по которым торговые суда передвигались без особой опаски, поскольку в этой части мирового океана пираты появлялись нечасто.
Таким образом, именно Синглтон, по версии Дефо, стал отцом-основателем будущей пиратской республики на Мадагаскаре.
Аппетиты морских разбойников не имели границ. Сначала грабили арабских и турецких купцов в Красном море, затем начали проводить рейды в Бенгальский залив, чуть позже совершили бросок в самую сердцевину Пряных (Моллукских) островов, добрались до Новой Гвинеи и северной оконечности Австралии, до Китая и Японии…
Добыча измерялась сотнями тысяч фунтов.
Постепенно на острове сложилось настоящее пиратское гнездо – с причалами и доками для ремонта судов, жилым городком и береговыми батареями. Пиратский флот вырос до целой эскадры, а Синглтон стал ее адмиралом. К пиратам присоединялись некоторые члены экипажей с ограбленных судов. Нередко с ними оставались женщины из числа пассажирок, склонных к романтическим авантюрам. Вскоре в пиратском городке появились семьи, в которых подрастали дети. Завязались деловые отношения с местным населением, которое получало определенные дивиденды от такого рода соседства.
2.
Надо сказать, что Дефо не пришлось выдумывать свой сюжет. Пиратство и каперство было в ту эпоху злободневной (и популярной!) темой, и Дефо, как человек, находившийся долгое время на секретной службе, располагал возможностью знакомиться с информацией на этот счет из самых достоверных источников. Впрочем, в тавернах любого английского порта можно было встретить сколько угодно пиратов, как бывших, так и действующих. Кроме того, в распоряжении Дефо имелись подлинные пиратские записки “мэтров” морского разбойного промысла – Вильяма Дампьера, Эдварда Кука, Чарльза Джонсона и других. Вдобавок ко всему, о цене риска в морском деле Дефо хорошо знал по личному опыту, так как являлся одно время компаньоном судна, перевозившего колониальные товары и подвергавшегося нападению пиратов.
Фактически книга Дефо была написана на документальной основе, по горячим следам событий, особенно в той части, которая касалась обустройства пиратов на Мадагаскаре и их вылазок за добычей в ближние и дальние южные моря.
Более поздние читатели, из числа тех, кто побывал на Мадагаскаре, были уверены, что автор сам какое-то время жил на этом острове, настолько точно он описал тамошние особенности, климат и природу. Но Дефо никогда не посещал Мадагаскар! А это значит, что, собирая материал для романа, он неоднократно встречался с бывшими обитателями “пиратской республики” и имел возможность выяснить у них любые интересующие его подробности.
События последних глав романа происходят около 1710 года. Повествование заканчивается тем, что Синглтон вместе с несколькими наиболее приближенными соратниками проворачивает крупную сделку с тайной продажей захваченных грузов, после чего возвращается в Англию богатым человеком.
Однако же и после отъезда Синглтона пиратская республика на Мадагаскаре продолжала разрастаться. К 1720-му году здесь уже обитало несколько тысяч выходцев из Европы и Нового Света, среди которых было немало ремесленников, торговцев и даже священников. В городке у залива Антонжиль появились магазинчики, мастерские, увеселительные заведения и, конечно же, церкви.
Подобно тому, как в России крепостные крестьяне бежали на Дон, так и энергичные люди с Запада, не поладившие дома с властью либо ущемленные в своих правах, стекались на Мадагаскар, в котором видели своеобразную страну Свободию, с идеей справедливости и всеобщего равенства.
И всё же в основе жизни этого пестрого общества, этой вольницы, во главе которой встал знаменитый корсар Каспар Морган, лежало пиратское ремесло. Ведь бежали сюда не только “идеалисты-романтики”, но и спасавшиеся от наказания преступники, дезертиры и авантюристы всех мастей.
Но вскоре пираты снова почувствовали себя неуютно. Великобритания, Франция, как и могущественная тогда Голландия, терпевшие колоссальные убытки, давали всё более решительный отпор морскому разбою в зоне своих интересов и даже намеревались провести карательную экспедицию против пиратов Мадагаскара.
Вот тогда-то у “адмирала” Моргана и его приближенных и возникла хитроумная идея вступить в подданство влиятельной европейской державы, дабы в дальнейшем пользоваться ее “крышей”.
По ряду причин пираты остановили свой выбор на Швеции.
3.
А теперь перенесемся на российские просторы.
После Гангутского морского сражения в 1714 году стало ясно, что победа в Северной войне окончательно склоняется на сторону России. Царь Петр прорубил вожделенное окно в Европу, твердой ногой встал на Балтике. Но казна опустела, ресурсы государства истощились. Да и завоеванное “окно в Европу” следовало еще наполнить торговым содержанием. Традиционные товары, которые могла предложить Западу Россия – хлеб, пенька, лен, мед, воск – не сулили баснословных барышей. Для экономического скачка требовался какой-то нестандартный ход.
Теперь, по замыслу царя, надо было “рубить окно” на Восток, в Индию. Владея двумя этими ключевыми “окнами”, Петр намеревался возродить великий торговый путь из Индии, имевшей славу сказочной сокровищницы Востока, в зажиточную Европу, но только через территорию России, справедливо полагая, что таможенные сборы за подобный транзит обогатят казну и помогут постепенно поднять собственную промышленность, а там и влиться в число развитых стран.
Наметки относительно того, как рубить “восточное окно”, у Петра уже были.
Еще весной того же 1714 года гвардии поручик князь Александр Бекович-Черкасский организовал встречу царя со знатным туркменом Ходжой Нефесом. Тот сообщил, что на Амударье, в Хивинском и Бухарском ханствах, намывают немало золотого песка. Поведал туркмен и о том, что узбекские ханы отвели русло Амударьи в Аральское море. Раньше, мол, великая река впадала в Каспий, и тогда по ней можно было добраться до золотоносных мест и даже до самой Индии. Опасаясь, что русские захотят воспользоваться преимуществами этого удобного водного пути, ханы распорядились отвести Амударью в Арал, перегородив ее старое русло земляной плотиной. Разобрать эту плотину несложно, и тогда вода опять потечет в Каспий.
Нефес клялся, что его соотечественники готовы помочь русским в походе через безводные пески и степи.
Сведения от Ходжи Нефеса угодили, что называется, в яблочко.
Буквально накануне, в конце 1713 года, сибирский генерал-губернатор князь Гагарин сообщил Петру, что на Сырдарье, в районе города Эркет издавна моют золотой песок. Слухи о среднеазиатском золоте поступали и из других источников.
Но куда ценнее золота для Петра было сообщение о возможности достичь Индии через Каспий водным путем, повернув сток Амударьи в старое русло.
Через систему рек, озер и каналов, считал царь (при полном отсутствии каких-либо достоверных географических карт Средней Азии), этот водный путь можно будет продлить до Балтики, получив заветный ключ от главного и наиболее удобного торгового маршрута между Востоком и Западом. Впрочем, и среднеазиатское золото нельзя было сбрасывать со счетов.
Петр и прежде слышал о том, что еще в недавние времена Амударья текла в Каспий. Об этом свидетельствовали многие западноевропейские источники. И вот теперь выяснилось, что река переменила свое русло не из капризов природы, а по воле восточных ханов.
Упустить такой исторический шанс царь не мог.
Не откладывая дела в долгий ящик, Петр уже в мае того же 1714 года дал Сенату ряд указов по организации военной экспедиции в Среднюю Азию.
Командиром отряда назначался Бекович-Черкасский.
Этот любимец Петра происходил из кабардинских князей и в детстве носил имя Девлет-Кизден-Мурза. С малых лет он был взят ко двору русского царя, позднее вместе с другими отпрысками знатных родов направлен для учебы в Европу. Князь получил блестящее по тем временам образование с уклоном на мореплавание и кораблестроение. Не чуждался молодой князь Александр и государственных забот. Так, вернувшись в Россию, он представил царю детальный проект замирения Кавказа. И вот теперь именно ему Петр доверил осуществление своей давней мечты по налаживанию прочного торгового моста Восток - Запад.
В частности, Бековичу поручалось:
• изучить возможность повернуть Амударью в старое русло, определив “сколько к той работе потребно людей”;
• подчинить Хиву России и попытаться сделать то же самое в отношении Бухары;
• выяснить в точности места, где моют золотой песок;
• разведать водный путь в Индию и по возможности завязать торговые отношения с этой страной.
Петр не ограничился директивами, он наметил и способы достижения каждой цели.
Особое внимание царь уделил задаче разведать водный путь в Индию. Возможно ли по Амударье достичь этой страны? Если да, то следовало подробно описать весь маршрут, а также изучить другие, быть может, более удобные пути. С этой целью к экспедиции прикомандировывалась особая группа “купчин”, то есть, разведчиков, а также поручик Кожин - навигатор и картограф.
Петр неоднократно подчеркивал, что Бекович должен называть свой отряд посольством и требовать от подчиненных доброго отношения к местному населению.
Как известно, миссия Бековича закончилась трагично.
Хивинцы вынудили русский корпус разделиться на части, а те по отдельности заманили в ловушку и разгромили. Бекович был обманом захвачен в плен. По одной из версий, с него, еще живого, содрали кожу и набили ее соломой. Затем головы русских офицеров носили на палках по улицам Хивы, после чего послали их бухарскому хану. Но тот не принял сомнительного подарка, опасаясь мести со стороны могущественного русского царя.
В Хиве собирались публично казнить пленных русских солдат, но местная знать и тут выступила против, опасаясь последствий. Хивинский хан Ширгази вынужден был отменить казнь. Лишь спустя годы немногие из пленников сумели вернуться домой.
Молва о неудаче хивинского похода прокатилась по всей России. Выражение “пропал как Бекович” одно время сделалось нарицательным и попало затем в словарь Даля.
Ходжа Нефес также был пленен хивинцами и позднее отпущен на свободу. О его истинной роли в этих исторических событиях гадают до сих пор.
Петр глубоко сожалел о неудачном исходе хивинского похода.
Итак, прямого и удобного водного пути в Индию через просторы Средней Азии разведать не удалось. Сухопутные же караванные тропы, существовавшие еще во времена Великого шелкового пути и проходившие через крутые горные перевалы и безводные степи с враждебно настроенным населением, были столь трудны и опасны, что говорить о масштабной перевозке по ним различных товаров не приходилось.
Но Петр продолжал настойчиво искать вожделенное “окно в Индию”, не упуская ни одного, даже самого экзотического варианта.
И вот однажды ему доложили о “славном королевстве”, якобы существовавшем на острове Мадагаскар.
4.
Эти сведения Петр Первый получил летом 1723 года от поступившего на царскую службу шведского флотоводца Д.Вильстера, сразу же произведенного в вице-адмиралы российского флота.
Вильстер представил императору подробный доклад с приложением копий секретных документов из канцелярии шведского короля Фридриха Ш.
Речь шла о том, что незадолго до гибели Карла XII, последовавшей в 1718 году, к тому обратился “Мадагаскарский король” Морган с ходатайством “о прощении и протекции” для группы укрывавшихся на острове беглых шведов.
Карл обещал оказать такую протекцию, что позднее было подтверждено его преемниками. Король Фридрих пошел еще дальше, дав в августе 1721 года распоряжение капитан-командору Карлу Густаву Ульриху готовить экспедицию на Мадагаскар для колонизации заморской территории. При этом Морган назначался губернатором острова, а для ведения дел создавалась “Африканская контора”.
В 1722 году военный фрегат “Яррамас” под началом Ульриха отправился в плавание, однако, дошел лишь до Испании и, простояв на ремонте несколько месяцев в Кадисе, вернулся на родину.
Однако же Стокгольм готовил к отправке новую экспедицию.
Вильстер предлагал воспользоваться ситуацией и перекупить Моргана, утверждая, что глава “Мадагаскарского королевства” охотно перейдет под протекцию такой могущественной державы, как Российская империя.
Этот проект целиком укладывался в восточную идею Петра. Наверное, поэтому царь так быстро и охотно поверил в существование сомнительного “Мадагаскарского королевства”. Уже в конце 1723 года он отдал приказ о подготовке экспедиции в Индийский океан.
Руководство экспедицией поручалось тому же Вильстеру, в распоряжение которого были выделены два новейших фрегата голландской постройки – “Амстердам-Галей” и “Декронделивд”, укомплектованные лучшими моряками флота. Ближайшими помощниками Вильстера, капитанами названных судов, назначались капитан Мясной и капитан-поручик Киселев, - оба бывавшие в заграничных плаваниях и пользовавшиеся доверием Петра. Однако даже они должны были узнать о цели экспедиции лишь в пути. Вместе с тем, им поручалось присматривать за самим Вильстером.
Вся подготовка к дальнему походу велась в обстановке строгой секретности. Даже Адмиралтейств-коллегия оставалась в неведении о посылке этой экспедиции. Все распоряжения шли через походную канцелярию генерал-адмирала Ф.М.Апраксина.
Фрегаты предписывалось замаскировать под торговые суда. Они могли поднять военный флаг лишь “когда необходимая нужда востребуется”, да и то не вице-адмиральский, а только капитанский – “именем своего капитана каждое”. Корпуса судов подшили коровьими шкурами, которые должны были предохранить днище от моллюсков южных морей. Плыть предписывалось не через Ла-Манш, а вокруг Ирландии, держась в стороне от оживленных морских маршрутов.
Вильстер получил верительную грамоту, в которой Морган именовался “высокопочтенным королем славного острова Мадагаскарского”. Из адмиральской инструкции следовало, что если “король Мадагаскарский” пожелает ехать в Россию для личных переговоров с императором, то везти его надо, случись дело зимой, в Колу, где море не замерзает, а летом - в Архангельск, но везти тайно.
Вместе с тем, перед экспедицией ставились еще более широкие задачи.
Выполнив миссию на Мадагаскаре, вице-адмирал Вильстер должен был достичь Индии, добиться аудиенции у Великого Могола – правителя империи и убедить его в выгодности торговых отношений с Россией. Точно так же, как и в случае с Бековичем, к экспедиции Вильстера были прикомандированы “купчины”- разведчики, которым вменялось разведать речной путь из Индии в Россию через Среднюю Азию, в существовании которого Петр, похоже, не сомневался. Как раз в 1723 году, когда готовилась эта удивительная экспедиция, был подписан русско-персидский договор, по которому к России отошли прикаспийские территории Персии. Это обстоятельство, по убеждению Петра, существенно облегчало прокладку караванных путей в Индию.
Император спешил. На подготовку необычной экспедиции ушло чуть больше месяца.
Уже 21 декабря 1723 года оба фрегата отправились в дальнее плавание. Но, едва выйдя из Рогервика, небольшой караван угодил в сильную бурю, и “Амстердам-Галей” дал опасную течь.
Пришлось идти в Ревель для ремонта корпуса судна. Но для этого фрегат требовалось положить на бок. При подобных операциях пушечные форты корабля полагалось не только надежно закрыть, но и законопатить. По чьей-то халатности не было сделано ни того, ни другого. В результате во время килевания фрегат перевернулся, при этом погибло 16 человек из команды. Случилось это в январе 1724 года.
Экспедицию пришлось отложить. Петр был расстроен, но от своей идеи и не думал отступать, распорядившись подобрать новые корабли.
Очевидно, что за период вынужденного простоя Вильстер, видя глубокую заинтересованность императора в реализации экзотического проекта, счел за благо разузнать через своих агентов в Швеции как можно больше подробностей относительно далекого “славного королевства”, понимая, что в случае неудачи спрос будет с него. Можно предположить, что полученные сведения были неутешительны: за предложением Моргана скрывалась очевидная авантюра, которая могла привести к обострению отношений с Англией и Францией, и Стокгольм уже начал осознавать это. Возможно, в пакете сведений, которыми тайно снабжал Вильстера штатный секретарь иностранных дел Швеции фон Гепкен, фигурировала и ссылка на роман Дефо, получивший тогда известность в Западной Европе.
И Вильстер понял, что лучше не рисковать.
Так или иначе, в одном из своих последующих устных докладов вице-адмирал сообщил Петру, что “славное Мадагаскарское королевство” распалось ввиду происков западных держав и внутренних распрей, а европейская колония на острове обезлюдела.
В конечном счете, Петр отменил планируемый поход. Без Мадагаскара, который уже виделся императору российским плацдармом на протяженном маршруте, морская торговля с Индией в условиях доминирования в южных широтах западных держав выглядела малоперспективной.
Царь отказался от малагасийского варианта, но отнюдь не от поиска удобных путей в Индию, выгодных для российской короны.
У Петра уже давно зрела мысль об исследовании северо-восточного маршрута в Индию – через Камчатку. В 1724 году он поручил мореплавателю Витусу Берингу изучить возможность прохода по воде между Азией и Америкой.
Но жизнь самого Петра была уже на исходе.
5.
Россия давно уже владеет “окном на Восток”, причем весьма “широким”, - дальневосточным побережьем Тихого океана, но по-прежнему не получает от своего географического положения тех выгод, о которых мечтал еще Петр Первый, а до него и другие русские цари. И это несмотря на то, что нашлось бы немало желающих транспортировать грузы с Востока в Европу и обратно через российскую территорию – Китай, Япония, Южная Корея... Да и Индия могла бы со временем присоединиться к этой транспортной сети.
Однако одних лишь “окон” для создания нового “Великого шелкового пути” недостаточно, еще нужны и дороги. А с дорогами в нашем отечестве, как известно, – беда. До сих пор отсутствует качественная автомагистраль, по которой можно было бы проехать на машине в любую погоду от Владивостока до европейской части страны.
Правда, существует железная дорога, построенная еще в царствование Николая II, но ее пропускная способность ограничена.
Между тем, тихоокеанское побережье России – это вдобавок и “окно в Америку”. Еще при том же Николае II появился первый проект строительства тоннеля под Беринговым проливом.
С технической точки зрения, прокладка такого тоннеля, в котором в одном коридоре с железной дорогой прошли бы автотрасса, линия электропередач, трубопроводы, а также оптико-волоконные кабели, не намного сложнее тех работ, что были реализованы при строительстве тоннеля под Ла-Маншем.
И в самом деле, глубина Берингова пролива – до 42-х метров – вполне сопоставима с глубиной Ла-Манша на фарватере – до 35-ти метров.
Правда тоннель под Беринговым проливом с учетом подъездных терминалов получится почти вдвое длиннее тоннеля под Ла-Маншем.
Однако сама природа словно позаботилась о том, чтобы облегчить будущим строителям их задачу. По маршруту проектируемого тоннеля поднимаются два скалистых острова – Большой Ратманова и Малый Крузенштерна. Таким образом, трасса естественным образом разбивается на три отрезка, каждый из которых значительно короче тоннеля под Английским каналом.
Таким образом, Россия могла бы связать надежными и рентабельными наземными путями между собой не только Европу с Азией, но и Америку с Африкой, а также все эти материки друг с другом.
Став сердцевиной артерий “Север – Юг” и “Запад – Восток”, владельцем основных “караванных” маршрутов планеты, Россия могла бы отказаться, наконец, от роли поставщика природного сырья на мировой рынок и сосредоточиться на высокотехнологичных отраслях, на освоении и обустройстве необозримых малонаселенных территорий.
Но о таких перспективах по-прежнему приходиться только мечтать.
https://zen.yandex.ru/media/id/5fc9f23bd0ef2f71c92ac147/petr...
Шутки и афоризмы царя-реформатора
311 лет назад, 27 июня 1709 года русский царь Пётр стал по-настоящему Великим. Победа в Полтавской битве стала венцом его долгих усилий по реформированию армии, по превращению России в тыл для своего войска. И вот — победа, изменившая судьбу страны.
Он был не просто царём, не просто нашим первым императором. Около двухсот лет (уж точно — до Александра III) Россия считала его “отцом Отечества”, образцом монарха. И даже представить было нельзя, чтобы главным памятником столицы был монумент другому человеку… “Он Бог был твой, Россия”, — писал о Петре Великом Михаил Ломоносов, и это стало официальной точкой зрения. Наше поколение помнит, как в СССР относились к Ленину. С его наследием пытались соотнести любую реформу, самую противоречивую. В Перестройку всех разоблачали, а Ленина — до 1990 года — берегли.
Так же десятилетиями в России относились к Петру. Прославляли действующего монарха — и Петра. Его роль в русской истории — и без того колоссальную — запальчиво преувеличивали.
"И петровскую стихию
Носим в русской мы крови
Так, что матушку Россию
Хоть Петровией зови!
А по имени любовно
Да по батюшке назвать,
Так и выйдет: ‘Русь Петровна’, —
Так извольте величать!"
Это середина XIX века, знаменитый в те годы поэт Владимир Бенедиктов, один из многих, не мысливших нашу страну без Петра, без его воли, без его побед и новшеств. И — не в последнюю очередь — без его юмора. Потому что жить без шутовских вывертов и загибов Пётр Алексеевич не мог.
Первый вертопрах
Пётр был первым очень во многом. В том числе — и основателем императорского юмора… Это были грубоватые потехи богатыря, в которых главным умением считалось искусство удивлять, ставить собеседника (а порой и весь мир) в непривычное, непредсказуемое положение. Ох, и мастером на такие штуки был наш император! Неординарность поведения была для него образом жизни. Это неизменно сказывалось в России, где он выглядел подчас пришельцем с другой планеты, но аукалось и на Западе, где царь-мастеровой разрушал все представления о степенности монарха.
Ведь он и в Европе не терпел канонов. Не любил торжественных встреч, ритуальных обедов, стремился увидеть настоящую жизнь, без декораций… К тому же, Пётр, прививая в России иностранные вкусы, ничуть не преклонялся перед заезжими всезнайками. И умел урезонить их в своём стиле.
“На большом празднестве один иноземный артиллерист, назойливый болтун, в разговоре с Петром расхвастался своими познаниями, не давая царю выговорить слова. Пётр слушал-слушал хвастуна, наконец не вытерпел и, плюнув ему прямо в лицо, молча отошел в сторону. Простота обращения и обычная веселость делали иногда обхождение с ним столь же тяжелым, как и его вспыльчивость”
Василий Ключевский
И, что бы ни говорили недруги, в народе уважали его крепко. В фольклоре — а это массовая культура того времени — он остался как царь-воин, царь-работник, сильный и справедливый, хотя подчас и видящий в человеке только солдата.
О нём — о первом из наших царей — стали ходить “исторические анекдоты”. Это неудивительно: ведь и светская литература, и светская болтовня тоже берут свое начало из петровской эпохи. До Петра царский быт был слишком связан с церковным — и вельможи редко упражнялись в юморе. Хотя, конечно, остроумных людей на Руси хватало во все времена. Так, юмор был родовой чертой семьи Нарышкиных — и Пётр вполне перенял его по материнской линии.
Всепьянейший бражник
Юность и молодость Петра — время бражничества и кощунственных выходок. Шутки его тех лет грубы запредельно. Зная, например, что Фёдор Головин не выносит салата и уксуса, царь решил позабавиться. За обедом полковник Иван Чемберс “по царскому повелению схватил сего боярина и крепко держал, а царь наполнял в это время ноздри и рот Головина салатом и уксусом, пока тот не закашлялся так, что у него бросилась из носу кровь”.
Шутка жестокая, в духе преданий об Иване Грозном. Пётр добавил к этой “самовластительной” традиции казарменные черты. Полюбив такие выходки смолоду, он оставался верен им и в зрелые годы. В 1721 году, присутствуя на свадьбе, Пётр, зная пристрастие отца невесты к желе, велел открыть ему рот пошире и стал вливать ему туда это лакомство, ругаясь, если тот сжимал челюсти.
Чем-то схож с фантазиями Грозного, а во многом — разительно от неё отличен “Сумасброднейший, всешутейший и всепьянейший собор” — пародия то ли на рыцарский орден, то ли на опричнину, то ли на саму Церковь. Это была маскарадная потеха грандиозных масштабов — кощунственная и лихая. Тут, конечно, царь опирался на святочные традиции, на скоморошество, когда жизнь во время гуляний на время переворачивалась с ног на голову.
Главой Собора считался “великий господин святейший кир Ианикита, архиепускуп Прешпурский и всея Яузы и всего Кокуя патриарх”. И это шутливое прозвание, конечно, придумал сам Пётр. Но носил это звание не он, а любимый воспитатель царя Никита Зотов. Когда Зотов скончался, новому “архиепускупу”, Петру Бутурлину, пришлось жениться на его вдове. Такова была царская воля. Так он забавлялся.
Выпить царь любил — и токайского, и обыкновенной сивухи. И в разговорах нередко называл вина интимным прозвищем: “Хмельницкое” — отчасти в память о знаменитом гетмане, но по большей части — в честь Ивашки Хмельницкого, друга юности и отчаянного выпивохи. Так было заведено на Всешутейшем. Так продолжалось до последних дней его существования.
Петр испытывал потребность посмеиваться над самодержавной властью. Так, он назначил князя Фёдора Юрьевича Ромодановского князем-кесарем, то есть, почти императором, только полушутовским. Именно “полу” — потому что за многое Ромодановскому приходилось отвечать всерьёз. Когда Петр выказывал князю знаки внимания, как монарху (даже руки целовал) — это, несомненно, была шутка, хотя и двусмысленная. Но, когда Ромодановский награждал Петра за воинские подвиги — это было всерьёз. Царь показывал подданным, что сражается наравне с ними. И награждают его не за царственное происхождение, а за самые настоящие заслуги. Так шутка оборачивалась серьёзным государственным делом.
Все участники Собора носили прозвища, которые, по словам Василия Ключевского, “никогда, ни при каком цензурном уставе не появятся в печати” и давали зарок не ложиться спать тверёзыми. Так хохотал над обычаями старины Пётр. Главной задачей Собора считалось служение Бахусу. Но, вероятно, эти пародийные спектакли должны были ещё и расшатать власть Церкви, и так поколебавшуюся после раскола. Прежде всего — власть над умами, над образом жизни русских людей. При этом Пётр немало пекся и о церковном Просвещении. Известны его почтительные высказывания о Писании…
Двойничество и похабство существовали всегда. Это неотъемлемая сторона жизни — в том числе самой благообразной. Но, в соответствии с традицией, ряженые “знали своё место” — как языческие пережитки в канве православных праздников. Как скоморошество. Лицедейства стало больше, чем прежде, уже во времена Алексея Михайловича — придворная жизнь на Руси усложнялась. Но Пётр в два счёта превратил эту “тёмную” сторону в образ жизни. Безоглядно. Ему доставляло удовольствие время от времени жить под чужим именем, инкогнито. Он был прирождённым лицедеем. И, будучи ещё и прагматиком, часто употреблял эти свои способности для развития ремёсел и вообще для политических нужд. Во многих ситуациях удобно иметь несколько лиц! Для нашей страны это было в новинку. В этой манере — одна из причин той демонической репутации, которую заслужил Пётр в ортодоксальных кругах. Прежде всего — среди староверов, но не только среди них. Оборотень, антихрист… А в народе ходили анекдоты о том, как царь встретился с мужиком, и мужик его не признал. Потом этот сюжет перешёл на других царей…
При всем своём похабстве, Пётр был и просветителем. Торопливым, неутомимым. Одного из своих любимцев — храбреца Ивана Головина — он послал в Италию учиться кораблестроению. Тот вернулся совершенным неучем. За столь изрядное невежество Петр дал ему шуточный титул князь-баса (слово “бас” — от голландского “бос”, искусный мастер — в отношении Головина употреблялось, конечно, в ироническом ключе). В результате князь взялся за ум и отличился в сражениях Северной войны, а потом и принял в командование галерный флот. Участвовал в победном для России Гангутском сражении, потом попал в плен к шведам, был выкуплен и продолжил служить — в том числе в адмиралтейств-коллегии. Так и переплетались в истории Петра шутки и победы, бражничество и отвага.
Потешиться, повеселиться было главной его страстью в молодые годы. Отсюда — потешные полки, ставшие колыбелью русской гвардии. А потешный флот на Плещеевом озере, с которого начинался русский военный флот? Потехи? Шуточки? Но именно так зарождались традиции русской армии, в которой верность Отчизне, царю и флагу были превыше всего. И отделить одно от другого в исторической панораме непросто.
Шутовская вереница
Пётр — один из первых на Руси — держал при своей особе шутов. Его любимцем стал Ян д’Акоста — выходец из Португалии, с которым царь не только забавлялся, но и вёл серьёзные разговоры о Священном Писании. Он — попавший в Россию уже немолодым человеком — слыл не самым словоохотливым шутом, но однажды смертельно разозлил Александра Меншикова каким-то каламбуром, и Данилыч пригрозил шуту, что забьёт его до смерти. Перепуганный Д’ Акоста прибежал за защитой к Петру I. “Если он и вправду тебя убьёт, я велю его повесить”, — с улыбкой сказал царь. “Я того не хочу, — возразил Д’ Акоста, — но желаю, чтобы ты, государь, велел повесить его прежде, пока я жив”.
Высоко ценил Пётр и язвительные шутки князя Юрия Федоровича Шаховского. Впрочем, он был и серьёзным вельможей, вершил государственными делами, носил титул ближнего боярина при дворе Санкт-Петербургского генерал-губернатора Меншикова… Но во время пирушек и забав он становился шутом. Князь Борис Куракин говорил о нём: “Был ума немалого и читатель книг, токмо самый злой сосуд и пьяный, и всем злодейство делал с первого до последнего”. То есть, в шутовском колпаке резал неприглядную для товарищей правду-матку.
Во хмелю Пётр по-прежнему любил шутки диковатые, в высшей степени “парвенюшные”. Датский посланник и мореплаватель Юст Юль вспоминал об одном из его пиров:
"В числе их были и два шута-заики, которых царь возил с собою для развлечения: они были весьма забавны, когда в разговоре друг с другом заикались, запинались и никак не могли высказать друг другу свои мысли... После обеда случилось, между прочим, следующее происшествие. Со стола ещё не было убрано. Царь, стоя, болтал с кем-то. Вдруг к нему подошёл один из шутов и намеренно высморкался мимо самого лица царя в лицо другому шуту. Впрочем, царь не обратил на это внимания".
Конечно, не стоит безоглядно доверять датчанину, который тоже руководствовался правилом “не соврёшь — истории не расскажешь” и был изрядным мифотворцем.
Пётр, несомненно, был остроумным человеком. Русским языком владел отменно — как опытный фехтовальщик шпагой. Вот он, петровский штиль: “Все прожекты зело исправны быть должны, дабы казну зрящно не засорять и отечеству ущерба не чинить. Кто прожекты станет абы как ляпать, того чина лишу и кнутом драть велю”. Слово и дело. И без кнута — никак.
Переписка Петра — для нас стилистически, конечно, архаичная — полна иронических замечаний. Он предпочитал речь образную. Если уж говорил о Выборге, то называл её “подушкой Петербургу”. “Место здешнее так весело, что мочно чесною тюрмою назвать, понеже междо таких гор сидит, что сонца почитай не видеть; всего пуще, что доброва пива нет”, — жаловался он Екатерине Алексеевне из Познани, проходя лечение на водах.
Он умел припечатать не только кулаком да топориком, но и метким словцом. Правда, если проигрывал в словесной дуэли — не мог себя сдержать, доставал верную дубинку. Так было со знаменитым острословом Балакиревым. Между прочим, шутом он при Петре Великом не был. Был приближенным, придворным слугой, носил комический титул “хана касимовского”, пока не угодил в опалу, но в шуты попал только при Анне Иоанновне. А острил, конечно, уже при Петре. Известно, как однажды он ответил на вопрос государя: “Что говорят в народе о строительстве Санкт-Петербурга?”. Будущий шут ответил молниеносно: “А что говорят? С одной стороны море, с другой — горе, с третьей — мох, а с четвертой — ох”. Петр, недолго думая, вытащил свою знаменитую дубинку и начал колотить ею своего верного слугу, приговаривая: “Вот тебе море, вот тебе горе, вот тебе мох и вот тебе ох!” Но в этой словесной дуэли император, увы, проиграл.
Юмор международного значения
Пётр ввёл в обычай русской придворной жизни постоянные пирушки и возлияния. Пушкин писал почти в сказовой манере:
"В царском доме пир весёлый;
Речь гостей хмельна, шумна;
И Нева пальбой тяжёлой
Далеко потрясена".
Неслучайно это стихотворение — “Пир Петра Великого” — частенько издавали для детей, с картинками. В жизни всё было чуть обыденнее. Его застольные речи и шутки с годами становились тоньше. Французский консул с изумлением сообщал своему патрону из России: “Несколько времени тому назад царь пил за здоровье шведского короля. Один из его любимцев спросил его, зачем он пьёт за здоровье своего врага, на что Его Величество ответил, что тут его собственный интерес, так как покуда король жив, он постоянно будет ссориться со всеми”. Это уже настоящий политический юмор. Такие изречения пересказывали по всей Европе, они повышали авторитет России.
Высокое искусство политической риторики царь проявил и после Полтавской битвы, провозгласив тост за шведских генералов — “За здоровье моих учителей, которые меня воевать научили!” Такое история запоминает надолго, а историки цитируют восторженно. Как и многие афоризмы Петра Великого (некоторые, как водится, были приписаны ему задним числом, но на то и слава!).
Вошёл в легенду петровский визит во Францию. В Париже он потребовал хлеба, репы и пива и поселился в сравнительно скромном частном доме. Там он держал марку, несколько дней ожидая визита короля — семилетнего Луи XV. И визит состоялся, да какой! Восседая в одинаковых креслах, они заинтересованно беседовали. Пётр даже позволил себе порезвиться, легко подняв ребёнка-короля на руки. История сохранила восклицание русского царя: “Я держу на руках всю Францию! И, право, это не слишком тяжело”. В этих словах при желании можно обнаружить и едкость, но обоим монархам свидание понравилось. Русский царь пробыл в Париже полтора месяца, произвёл сильное впечатление на французов и, конечно, писал жене и близким письма в своеобразном ироническом стиле: “Объявляю вам, что в прошлый понедельник визитировал меня здешний королище, который пальца на два более Луки нашего (придворного карлика — прим. автора), дитя зело изрядное образом и станом, и по возрасту своему довольно разумен, которому семь лет”.
Покидая Францию, Пётр рассуждал так: “Жалею, что домашние обстоятельства принуждают меня так скоро оставить то место, где науки и художества цветут, и жалею при том, что город сей рано или поздно от роскоши и необузданности претерпит великий вред, а от смрадности вымрет”.
Замечание получилось проницательное. Петр, приучая свой двор к развлечениям на европейский лад, не любил чрезмерной пышности, и быт его был достаточно скромен.
Советы бывалого моряка
Немало изведав в суматошной и поспешной жизни, Пётр говорил: “Забывать службу ради женщины непростительно. Быть пленником любовницы хуже, нежели пленником на войне; у неприятеля скорее может быть свобода, а у женщины оковы долговременны”.
Андрей Андреевич Нартов, собиравший байки и свидетельства о Петре, насчёт этого замечал:
"Он употреблял ту, которая ему встретилась и нравилась, но всегда с согласия её и без принуждения. Впрочем имел такие молодецкие ухватки и так приятно умел обходиться с женским полом, что редкая отказать бы ему могла. Видали мы сие не токмо дома, но и в чужих государствах, а особливо в Польше, когда он на такую охоту с Августом езжал".
Замечательно сказал Вольтер в своей Истории Петра: “Он любил женщин в той же мере, в какой король Шведский, соперник его, терпеть их и мог, и в любви царь поступал так же, как и за столом. Во время пиршества он склонен был более к тому, чтобы пить много и без всякого разбора, нежели пробовать утонченные вина”.
У Петра был матросский аппетит — на еду, на сивуху, на женщин, на забавы…
Каких только афоризмов и острот ему не приписывали… Это — далекие отголоски того изумления, которое испытывала Россия от реприз царя-реформатора.
Многим известно якобы петровское высказывание: “Подчинённый перед лицом начальствующим должен иметь вид лихой и придурковатый, дабы не смущать начальство разумением своим”. Как часто мы повторяем эти слова! Но они, скорее всего, принадлежат более позднему времени. Это армейский юмор сынов и внуков Петра. Но сформулировано, несомненно, в духе императора!
Трудно не припомнить и другое легендарное изречение: “Указую боярам в Думе говорить по ненаписанному, дабы дурь каждого видна была”. Так цитировал Петра сатирик Михаил Задорнов, сделавший эту фразу всенародно известной. Её источник — указ Ромодановскому: “Изволь объявить при съезде в Полате всем министром, которые в конзилию съезжаютца, чтоб они всякие дела, о которых советуют, записывали и каждой бы министр своею рукою подписывали, что зело нужно, надобно и без того отнюдь никакого дела не определяли, ибо сим всякого дурость явлена будет”. Не правда ли, и суть, и речь — иные. Но уровень остроумия достойный.
К этому можно прибавить и другое: “Говори кратко, проси мало, уходи борзо!” Фраза истинно петровская, даже, если сам царь говорил несколько иначе. А вот это, скорее всего, из более позднего юмора, но тоже “в стиле”: “Штурманов во время баталии на верхнюю палубу не пущать, ибо они своим гнусным видом, всю баталию расстраивают”.
Хохот императора
Будучи великим комедиантом, бессмысленного лицедейства Пётр не любил. Известен его скептический отзыв на гастроли иностранных циркачей — плясунов и балансеров — в Петербурге. “Шалунам сорить деньги без пользы — грех. К праздностям приучать не должно”, — говорил он, умевший поразвлечься и без помощи профессиональных артистов.
И, кажется, мощный хохот его до сих пор звучит над Россией. То с издёвкой, то одобрительно. Недаром так много легенд сложено о том, что Медный Всадник время от времени оживает… И Петра встречают то среди моряков, то вреди мастеровых. Слишком многое в России начинается с него, в том числе — с Петровых потешных выходок, которые на первый взгляд казались дикими, а стали — без дураков — славой России.
Арсений Замостьянов — заместитель главного редактора журнала “Историк”
Два Выборга
Автор: Дмитрий Хандога.
На середину года 1706 чувство собственной важности российского государя плескалось через край: по состоянию на лето этого года в радиусе 120 километров от Санкт-Петербурга были взяты все шведские крепости, которые могли угрожать новой столице Великой России: Нотебург (1702), Ниеншанц (1703), Копорье (1703) и даже неприступная Нарва с Ивангородом в придачу (1704)! Образцовое же воинское поведение русского корпуса в составе саксонской армии при Фрауштадте (февраль 1706-го) являлось лишним поводом думать Петру Алексеевичу о том, что он двигается в совершенно правильном направлении.
Однако северней столицы ещё оставались две непокоренные цитадели: Выборг и Кексгольм-Корела. Серьезной опасности они не представляли, ибо все наиболее крупные и боеспособные силы шведской армии находились либо в Эстляндии, либо в Саксонии, и потому в случае, если бы Его Величество король Карл XII повернул своё войско на Петербург, то ждать бы его пришлось с запада и юго-запада, а не с севера. Тем не менее, сам факт их существования систематически вызывал у русского царя нервный тик (справедливости ради, у него много чего вызывало нервный тик), и потому, дабы спать спокойно, было решено «уработать» Выборг.
Выборгский замок
Почему именно его, а не Корелу-Кексгольм? Понимаете, первый имел сообщение с морем и развитую инфраструктуру, соответствующую военной базе/опорному пункту для дальнейшего продвижения шведской армии с севера на юг, вглубь отвоеванных русскими территорий. По сути говоря, пади Выборг — и Кексгольмской крепости стоять не долго!
1706.
Прибыв в Санкт-Петербург в самом начале сентября 1706-го года, Пётр Великий начал приготовления к марш-броску на Выборгскую крепость.
В представлении, полагаю, не нуждается?
Опыт осады и взятия подобных инженерных сооружений у него уже был, а на робкие замечания военных советников: «Ваше величество! уже сентябрь, а скоро октябрь. Мы находимся в самом прекрасном городе России — Санкт-Петербурге, где Новгородский тракт когда-нибудь превратится в Лиговский проспект, а из угрюмого сосняка «назло всем» проложат Невский проспект, но помилуйте, батюшка! С осени тут дожди, иной раз со снегом, обычной-то жизни нет, а вы воевать собрались!», русский царь шутливо напевал, быть может, в такой манере:
«Мне трындеть не надо тут,
Шведов крепости падут!»
Самоуверенность? Вряд ли. Скорее всего, ему на память приходили обстоятельства осады и взятия Нотебурга, когда в то же время года русская армия смогла полностью выполнить поставленные перед нею задачи. Однако было всё же одно НО: Нотебург стоял на Ладоге подле слияния с Невой и являлся самой отдаленной крепостью шведов с которой было сложно поддерживать сообщение. Кроме того, если про Орешек было известно почти всё, то о Выборге сведения имелись чисто схематичные: ни толкового плана укреплений, ни дорожной схемой русское командование не располагало.
Уже с десятых чисел октября 1706-го года, подойдя к намеченным позициям, Пётр Алексеевич понял, что здесь что-то не так.
«Ну Твоё ж Величество, ну тебя ж предупреждали! — молча, дабы уберечь свои языки, говорили и иностранцы на русской службе, и сами русские, — вроде ж взрослый царь уже, а не соображаешь, что без кораблей, осадной артиллерии и хорошей погоды делать тут вообще нечего!»
Да, уважаемый читатель, одной пехотой (12 000 человек) и кавалерией (6 000 человек) много здесь не навоюешь, а осадные орудия не поспевали за армией, поскольку в октябре на территории современной Ленинградской области раскисает ВСЁ!
Вскорости, четверть русских драгун стояла как ёжик из старого мультфильма, грустно взывая вдаль «Лошадкаааа! Лошадкааа…», ибо есть лошадям было нечего, и они начали падать. Да и сами люди, находясь в суровом климате российского северо-запада и не имея крыши над головой, заболевали… Вы думаете, что я пишу о продолжительном отрезке времени? Нет, что вы, оное длилось всего полторы-две недели! Прибывшая же, наконец, к месту назначения осадная артиллерия ситуацию никак изменить не могла: кони всё равно хотели кушать (впрочем, как и люди), а болезни тихонько прокрадывались в стан русского войска.
«Ну не уходить же нам просто так!» — воскликнул царь Пётр и приказал артиллеристам начать бомбардировку (ага, как говорится, хоть под дверь гадам, но дело сделаю!). Что там было и насколько серьезный урон понёс шведский гарнизон от четырехдневного обстрела установить не удалось, ибо работали по-быстрому, одновременно пакуя вещи. Ещё раз уверившись, что на этом направлении крупномасштабного наступления каролинской армии на новую столицу не будет, русская армия под грустное биение барабанов, навстречу снегу с дождем и утопая в грязи¸ 26 октября 1706-го года повернула обратно.
1710.
В этот раз решили поступить по-умному, используя все имеющиеся ресурсы, даже обратив на свою сторону погоду. Притом, идти было решено не старым маршрутом, а…. По льду Финского залива! В марте месяце! Что ж, Петербург всегда не слишком радовал погодой, но в тот год мороз был серьёзный, а потому, надев по несколько пар солдатских чулок, надвинув на брови теплые картузы и укутавшись в тоненькие епанчи, 8-10 тысяч человек при артиллерийских орудиях различного назначения, под командованием Федора Матвеевича Апраксина, 16 марта 1710 года двинулись из Кронштадта к намеченной цели.
Федор Матвеевич Апраксин
Для шеститысячного шведского гарнизона появление осадных частей русских было полной неожиданностью. Конечно, нас ждали, но не со стороны моря, по льду которого надо было идти около 150 километров. В МОРОЗ!
Нет, вы, похоже, не понимаете, что такое мороз в наших краях! До –15 ещё как-то возможно держаться, но когда температура опускается ниже 20, то дай Боже вам оказаться в варежках, а не в перчатках, иначе пальцы сразу же начнут неметь! Если суровый ветер обжигающе несётся прямо в лицо, то щёки и нос начинают неметь, а попавший в легкие воздух обжигает нутро.
Влажность! Огромная, уважаемый читатель, влажность! В ней вся проблема! В таких вот условиях русская армия держала свой путь! Напоминаю, это – XVIII век, другие стандарты обмундирования и иные традиции ведения боевых действий, и понятие «зимние квартиры» взялось не с потолка!
Итак, едва мы оказались недалече от Выборга, как сразу же приступили к инженерным работам таким образом, чтобы своими укреплениями отрезать сообщение цитадели с большой землей.
Так выглядел Выборг на картах
До мая месяца было тихо, но едва лишь тронулся лёд, как к блокирующим силам подоспел военно-морской флот (250 корабельных единиц различных классов), привезя подкрепление в артиллерийских единицах и в личном составе и запирая осажденным связь с моря.
Правда, у нашего флота возникли некоторые трудности, ибо на подходе к крепости, у Березовых островов, часть кораблей «попали в лёд», что грозило им беспомощным выносом в море. Быть может, всё бы и ничего, но в ледовой ловушке оказались суда с артиллерией и пехотой, погруженные для усиления осадных сил. Однако выход был найден: поскольку лёд был тонким, несколько крупнотоннажных кораблей смогли своим весом его проломить и тем самым освободить из заточения транспортники. Заметьте, это XVIII век!
К слову, шведы, например, описывая выборгские события 1710-го года, говорят по-честному: победа была у того, чей флот придёт раньше, ибо и у русских, и у осажденных заканчивалось продовольствие. Выборгский гарнизон, понятно, был нами отрезан, но и части Апраксина тоже до прихода российского флота находились в очень щекотливом положении, поскольку сухопутная дорога на тот момент была перекрыта снежными завалами (кто ездил в Выборг по старому маршруту – помнит, наверное, о том, как дорога там петляет и в каких местах она расположена). Поэтому всё упование было на море.
Надо сказать, что, несмотря на тяготы, настроение в нашей армии было самое что ни на есть боевое, ибо основную шведскую армию мы год назад разбили под Полтавой, так что ж, этим уездным городком с парой каменных общаг не овладеем что ли?
Шведы же, напротив, бодростью духа не страдали, ибо командование гарнизоном прекрасно видело, что Стокгольм их фактически бросил на произвол судьбы, отписываясь на всё словами «помощи нет, но вы держитесь» и прочее в том же духе.
Добавляло отчаяния и то, что шведская эскадра адмирала Густава Ваттранга не имела возможности оказать осажденным помощи, поскольку, во-первых, осадка кораблей была не по фарватеру, а во-вторых, все подходы к крепости с моря были перекрыты русской артиллерией на берегу, и в-третьих, шведский ВМФ численно уступал российскому (19 кораблей)… Впрочем, это был именно тот Ваттранг, который в 1714-ом году, благодаря своей самонадеянности и отсутствию творческого мышления, с треском «продует» нам Гангут, угробив силы подчиненного ему контр-адмирала Нильса Эренщельда, из-за чего последний будет драться с нашими абордажниками до конца так, что, получив несколько ранений, упадет за борт….
Самое интересное, что основные корабельные силы русских, едва высадив единицы техники и личный состав, от крепости-то отошли обратно в Кронштадт (с царём на борту), и на позициях оставалась исключительно галерная флотилия! У страха глаза велики — Густав Ваттранг подтверждает!
Изначально Апраксин, обозревая Выборг и прикидывая, сколько «мешков для трупов» потребуется, направил предложение о сдаче, на что комендантом Шернстроле ему было отвечено, что, дескать, как же это: такую крепость — и вот просто так сдать?
«Ладно, — быть может, сказал Федор Матвеевич, — раз ты, чайник сине-жёлтый, не представляешь себе, КАК ЭТО — КРЕПОСТЬ СДАТЬ, придётся тебя уговаривать!»
Таким образом, с 1 июня 1710 года русские приступили к артиллерийскому обстрелу выборгской цитадели, по которой било свыше сотни орудий.
Бомбардировка Выборга
Пять дней непрерывной бомбардировки сделали свое дело, нанеся и городу, и крепости достаточно серьезные повреждения. Возможно, памятуя о том, что в 1704-ом году было в Нарве, полковник шведской королевской армии Магнус Шернстроле буквально за день до штурма русских (9 июня) вступил с «оставшимся на хозяйстве» Апраксиным в переговоры о сдаче. Предполагаю, факт нашей подготовки к генеральному штурму был виден даже невооруженным глазом, раз главшвед успел буквально в последние минуты.
Полковник Шернстроле хотел уйти по всем правилам воинской чести: со знамёнами, под гром барабанов и пение флейт, но примчавшийся обратно к месту событий русский царь решил: «НЕТ УЖ! НЕ ЗАСЛУЖИЛИ!» Тут же дело в чём? Понимаете, когда о подобном попросил гарнизон Нотебурга в 1702-ом году, то их условия были выполнены в полном объеме, ибо 400 шведов умело сдерживали 12 000 русских до тех пор, пока их не осталось всего 40 человек, и они не имели сил сражаться дальше. В этом случае оставшиеся в живых каролинеры прошли с развернутыми знаменами и личным оружием сквозь выстроенные ряды русской армии, отдававшей честь своим врагам. В случае же с Выборгом подобного героизма и близко не было.
Кроме того, до нашего самодержца дошли слухи, что шведы весьма плохо обращаются с русскими пленными, и потому, можно сказать, в наказание, взял сдавшихся в плен (свыше 3 000 человек). Отпущены были только раненные, а также женщины и дети, которых погрузили на корабли и отправили в Гельсинфоргс.
Медаль за взятие Выборга
Что ж, в завершение хочется сказать, что падение Выборга предрешило взятие нами Кексгольма, и об этом я обязательно вам ещё расскажу.
С уважением ко всем прочитавшим,
Хандога Дмитрий.
Оригинал: https://vk.com/wall-162479647_18134
Автор: Дмитрий Хандога. Альбом автора: https://vk.com/album-162479647_257533688
Личный хештег автора в ВК - #Хандога@catx2, а это наш Архив публикаций за май 2020
Администрация Пикабу предложила мотивировать авторов не только добрым словом, но и материально.
Поэтому теперь вы можете поддержать наше творчество рублем через Яндекс-деньги: 4100 1623 736 3870 (прямая ссылка: https://money.yandex.ru/to/410016237363870) или по другим реквизитам, их можно попросить в комментах. Пост с подробностями и список пришедших нам донатов вот тут.