Общий план. Рисовал долго, но словил неиллюзорный кайф. Разберём всех. Со временем.
В первом посте поговорили в целом про истоки несчастий Илиона, и некоторые культурные последствия существования вообще Гомера и, в частности, "Илиады".
Сегодня следует поговорить о переводах, потому что я зуб даю, что такой прелести мало на свете как переводы Гомера. В некотором смысле это круче чем переводы Гоблина.
В первый раз перевести Илиаду на русский язык выполнил Кириак Кондратович. За особые заслуги перед интеллектуальной публикой Российской империи ему от Императрицы Екатерины Великой было дано право ходить без фамилии, каковым он с гордостью немедленно и воспользовался.
Перевод Кириака никогда не издавался и сохранился лишь в рукописи, что показывает его трудолюбивую, но не слишком пробивную бизнес-натуру.
Кириак Кондратович только прикидывался на балах, что знал греческий, а на самом деле переводил Илиаду и Одиссею с латинского варианта 16 века. У некоторых историков есть версия, что за перевод Кондратович взялся, когда его после нехорошей пьяной выходки заперли в библиотеке во время бала у Строгановых, и он от скуки начал читать по-латински, сходу овладев забавными древними закорючками.
Но вот в чем вся прелесть перевода: будучи сторонником школы смысла, Кондратович не запаривался такими мелочами, как контекст, историческая достоверность и вообще античной атмосферой поэмы, поэтому его герои, буквально носят штиблеты, полукафтаны, а особо нищие - крестьянские епанчи. В описании битв он использует стандартный военный суворовский жаргон того времени, например, употребляет слова фрунт, генералитет.
Его троянцы, что особенно прелестно, идут в атаку с криком: "Ура!"
Крики "Ура!" троянцев попали и ко мне на картиночку.
Имена богов Кириак оставил латинские, слава Марсу, не то мы точно узнали бы Аполлошу Зевсовича с Афиногеной Зевсовной и Героидолй Кроносовной.
Это я пишу потому, что греческая нормальная практика патронима передана с помощью обычных отчетств, то есть Ахиллес, Пелеев сын, переведён как Ахилл Пелеевич.. Также встречаются такие жемчужины, как Ликомед Креонтович. Поэтому я бы лично попробовал собрать денег на таки издание этого перевода - лулзов там поболе, чем в "Хармсиаде".
Кстати, В 1766 году он подал в Академию Наук прошение об издании его переводов и при этом сообщил полный перечень своих трудов, но академики проигнорировали просьбу Кондратовича, и это в лучшем случае.
Кстати, Ликомед Креонтович по Гомеру убивает в ходе поэмы только одного ахейца, а сам в ночь взятия Трои оказывается ранен в запястье.
Вот он, Ликомед Креонтович, с татуировкой Троя на целой руке.
Следующий перевод был забабахан тотчас же по заказу нового русского олигарха Гришы Потёмкина, сколотившего капитал, как известно, на рясах, лосиных консервах, и кейтеринге на публичных казнях. Дабы легализовать свои бизнеса, Григорий сделал несколько беспроигрышных лотерей, а дабы не чувствовать себя крысиным калом в белоснежном сугробе российского бомонда, приобщился к меценатству в искусство через заказ перевода поэмы Гомера Петру Екимову, обычному служащему с неброским и мятым лицом - есть вероятность, что перевода вообще не делали, а просто отмыли немножко денег, но такая вероятность есть всегда и во всем. Как бы то ни было, у Петра в его «Омировых творениях» (да, Гомер стал Омиром, ничего страшного), есть несколько интересных задумок, пригодившихзся переводчикам впоследствии, и, по-крайней мере, Ахилл не щеголяет в лаптях, натирая и без того незащищённую богиней пятку.
Интересно, что еще не дождавшись перевода Екимова, Екатерина Вторая уже писала Вольтеру, что мы тут не шиком бриты и тоже перевод делаем. Не особенно что меняется во временах наших.
Екатерина в ожиданьи перевода
Потом переводил некто Ермил Костров. Он перевёл александрийским стихом с парной рифмой, поэтому выходило красиво и без особых перлов, примерно так:
Воспой Ахиллов гнев, божественная муза,
Источник грекам бед, разрыв меж них союза.
Костров переводил Гомера в 1781—1787 гг. сидя во дворце покровительствовавшего ему другого олигарха Вани Шувалова, который изло всех сил старался порвать с уголовным прошлым и сколотившем капиталец на рэкете столиных мясных рядов на Китай-городе. Костров, впрочем, успел официально перевести только 9 песен «Илиады», остальные ловко запрятал и требовал повышенной зарплаты и молока за вредность, поэтому скоропостижно скончался, не приходя в сознание.
Но дело своё сделал.
После публикации «Илиада» вызвала восторг местной мелкой интеллигенции. На несколько десятилетий перевод Ермила Кострова стал главным. Его продолжали читать и в 19-м столетии. Известный поэт-графоман Дмитрий Хвостов называл переводчика «Гомер Костров», впрочем, до его мнения, как и обычно, никому дела не было.
любой русский поэт после чтения Гомера.
В общем, в 19 веке и ранее ленивые русские поэты обычно брали небольшие кусочки "Илиады", переводили и соревновались друг с другом в остроумии, запивая свои вирши вёдрами шампанского.
Например, Николай Карамзин выбрал из поэмы кусочек про прощание Гектора с Андромахой, самый слезливый со всего текста, надеясь по-шустрому срубить лайков у девочек-подростков. Он, к тому же, переводил не оригинал и даже не латинскую версию, а французский текст товарища по партии Дасье. Перевод он также сделал парным адександрийским стихом (если это Вам чего-то скажет). Однако нагнал дикой отсебятины, а в конце у него Андромаха и вовсе размышляет о гибели мужа, потому что догадалась, что она неминуема, чего у Гомера в помине нет... Короче, Карамзин, конечно, хитрый как Чубайс, но Илиаду по нему читать - все равно, что к ЕГЭ готовиться по моим постам на Дзене.
На самом деле ничего там такого нет, конечно.
и пошла Андромаха безмолвная к дому,
Часто назад озираясь, слезы ручьем проливая.
Скоро достигла она устроением славного дома
Гектора мужегубителя; в оном служительниц многих,
Собранных вместе, нашла и к плачу их всех возбудила.
Наиболее крутую работу, перед которой следует незамедлительно сорвать шляпу, проделал молодой и неопытный поэт Николай Гнедич. В 1808 году , когда был Пушкин маленький, с кудрявой головой, Гнедич опубликовал перевод отрывков из 7-й песни «Илиады» в разделе "Кулинарные сенсации и перевороты" журнала известного специалиста по ветхой прозе Кожемякина.
Текст был написан все тем же проклятым александрийским стихом и продолжал неоконченный труд Кострова. Затем последовали изданные отдельными книгами переводы 7-й и 8-й песен целиком. 9-я песнь «Илиады» в переводе александрийским стихом осталась в рукописи, до сих пор болтается где-то в закромах, а может, и стеллаж снизу подпирает.
В конце 18-го века «Илиада» и «Одиссея» были переведены на немецкий учёным-филологом Иоганном Фоссом, и в потерянных ныне мемуарах он сам признавался, что перевод от нечего делать, на спор и под газом. Однако, принципы, которыми руководствовался переводчик, повлияли и на Гнедича, который сделал перевод Фосса одной из своих настольных книг. Слава богу, Николай Иванович отказался от продолжения перевода Гомера александрийским стихом. Говорят, случилось это после того, как в пьяном угаре ему явилась Афина и так долбанула черенком копья в лоб, что впредь Николай Иванович рифмовать не решался и принялся за вдумчивое изучение оригинала поэмы (на самом деле он упал со стула головой в дверной косяк).
любой нормальный человек после изучения древнегреческих виршей в большом количестве
Гнедич изучал европейские переводы «Илиады» и комментарии к ним, древнегреческий язык, труды по филологии и языкознанию, а также переводы Петра Екимова и Ермила Кострова, дописывая к ним анекдотические карикатуры. К первому изданию своего перевода «Илиады» поэт приложил список изученной литературы, в который попали стихи Баркова, три рубайи Омара Хайама и неизвестные порнографические рассказы Сережи Зеленцова, который служил при Иване Грозном переводчиком с испанского.
В 1813 году Николай Иванович сдуру опубликовал переводы отрывков из «Илиады», сделанные гекзаметром. Позже вышло ещё несколько отрывков из готовящегося перевода. Публика ждала новую работу. На выход полного перевода поэмы Гомера откликнулись известные Николаи того времени — Николай Надеждин в «Московском вестнике», Николай Полевой в «Московском телеграфе». Но на троне сидел Александр, поэтому сильно рассчитывать не успех не приходилось.
Известный российский пьяница и картёжник Александр Пушкин написал анонимную рецензию в "Литературную газету", а затем две эпиграммы. Текст эпиграмм породил известную теорию о том, что у Пушкина была шизофрения, либо некоторая степень слабоумия, поскольку в первой эпиграмме великий поэт высмеивает бедного Гнедича, а во второй - прославляет. Разница в написании эпиграмм была определена непризнанным в научном сообществе графологическим анализом и составила 1 час пятнадцать минут, в ходе которых А.С. Пушкином было выпито от полутора до двух литров шампанского и выкурена трубка, забитая табаком пополам с лекарственными травами из Псковской области. А потом Саша и вовсе пишет стихотворение, поставившее в тупик специалистов по его творчеству, где в посвящении Гнедину, Пушкин сравнивает его перевод с записью Моисеем заповедей («С Гомером долго ты беседовал один…»). Отсюда вырастает известная теория о том, что Пушкин был агентом Моссада и сионистом, связанным через дедушку Ганнибала с Эфиопскими иудеями.
поэт Пушкин с другой картинки
После Гнедича предпринималось ещё несколько попыток перевести «Илиаду». Но именно его труд остался в России классическим.
В следующем посте поговорим о следующих переводах "Илиады" и судьбе поэмы в заскорузлых лапах отечественной интеллигенции, а затем приступим к разбору сюжета.
Напоминаю, что офигенский плакат Троянская история в натуральную величину, на плотнейшей бумаге, с подписью автора и индивидуальным номером плаката, с приложением всех объясняющих нелёгкую подноготную ахейских нападок и троянских страданий текстов можно заказать у меня за смешные деньги и наслаждаться.
А еще запущен сайт, который я вас смиренно приглашаю посетить: https://vk.link/kotiwta_malyuet
