Последний танец судьи (посвящается Кормаку Маккарти) Ч.2
Скрипач потянул за ручку и вошёл. Перед ним открылась просторная комната, в конце в широком алом кресле восседал, точно древний идол, судья. На нём был старомодный костюм. В одной руке он держал скрипку, а в другой смычок. Судья выстукивал деревянным кончиком по полу известный мотив. Между Скрипачом и судьёй находился стол, за которым сидело пятеро детей. Они держали в руках засаленные карты и переглядывались то друг на друга, то на судью со Скрипачом.
– Это удивительно, что мы встретились именно сегодня. Ты веришь в совпадения, Скрипач? Можешь не отвечать: об этом мы поговорим чуть позже. Ты же позволишь им доиграть? – обратился судья. – Думаю, осталось всего ничего. Не будем же их прерывать, согласен? Продолжайте, – ласково сказал судья, упёрся одним из подбородков в скрипку и заиграл мелодию, что часто звучала на ярмарках южной стороны.
– Знаешь, – судья перестал играть и уставился поросячьими глазками на Скрипача, – мне кажется, что мы с тобой коллеги. Мы оба творим один и тот же отбор, только цели у него разные. И ты и я отделяем зёрна от плевел, отделяем сильных от слабых, здоровых от больных. Мы будто бы братья-близнецы, что смотрят друг на друга с разных сторон озёрной глади. Не находишь? – спросил он и, не дожидаясь ответа, заиграл вновь. Только мелодия изменилась: она стала медленнее и трагичнее.
Дети всё пристальней вглядывались в рисунки на своих картах, морщили лбы, силясь угадать масти в руках противников. Один мальчишка схватился за побритую от вшей голову. В руке он держал веер из десяти карт: в азартных играх он ничего не смыслил, но всё равно старался следить за происходящим. Девочка, что сидела напротив, вытягивала шею к рыжему соседу, а тот задумчиво чесал затылок, стараясь припомнить, какие карты ушли со стола. Он что-то такое слышал от отца, который сумел однажды прилично заработать на картах. Выигрыша, правда, он лишился на выходе из кабака в тот же день: его ограбил один из тех парней, что сидел за соседним столом.
– Я слышал, они везде следуют за тобой, – судья снова прервался. – Те, за кем ты приходишь – я про них. Интересно было бы посмотреть, кто там у тебя. Может быть, найдётся пара-тройка моих приятелей. Однажды я ходил в отряде вместе с одним ветераном. Уверен, если бы его голову не разрубили пополам, вы бы встретились. Вот, – судья засунул руку за воротник и извлёк ожерелье из высохших человеческих ушей. – Это его вещица. Уверен, будь он жив, нашёлся бы человек, готовый написать на него поклёп. А ты бы принял это за чистую монету и пришёл по его душу. – Судья усмехнулся и прищурился, отчего глаза его практически пропали с лица. – Может, оно и к лучшему. Мне было бы не так скучно, имей я приятеля под боком.
Судья только коснулся смычком струн, как игру его прервал голос рыжего мальчишки. Он бросил на стол последнюю карту, встал со стула и сказал: «Всё!» Остальные дети расстроились. Кто-то бросил карты. Кто-то недоверчиво поднял последнюю карту рыжего мальчишки, проверяя, не обманул ли тот. Девочка – соседка рыжеволосого по столу – тихо заплакала. Судья поднялся с кресла, оставив скрипку на подлокотнике. Он подошёл к победителю и потрепал мальчишку за волосы.
– Ты победил. Никаких сомнений, ты сегодня был лучше остальных – это то, что я и хотел увидеть. Вы ведь все знали, что стоит на кону, верно? Правила были озвучены, условия приняты. А теперь пора принять приговор. Ты, – судья поднял юнца за подмышки, – ты можешь идти. За домом стоят лошади моих, – судья бросил короткий взгляд на Скрипача и снова посмотрел на мальчишку, – ныне покойных, приятелей. Ты же умеешь ездить верхом? Вот и славно. Можешь прихватить с собой оружие, какое понравится. Уверен, на улице есть из чего выбрать. Ну, беги! – судья поставил юнца на пол и развернул к выходу. Тот прошёл несколько шагов и замер.
– Я хочу, чтобы они пошли со мной.
– Исключено, – отрезал судья, – условия были обозначены перед игрой. Их нельзя нарушать.
– Тогда я вернусь за ними.
– Прочь! – повелел судья, выставив толстый указательный палец в сторону двери.
– Я вернусь за вами, – сказал мальчик, глядя на детей.
Перед выходом он бросил на них последний взгляд и скрылся за дверью.
– Позволь, я закончу начатое, – обратился судья к Скрипачу. – Дети сидят здесь довольно долго и наверняка хотят пить. Верно я говорю? – судья положил руку на плечо расстроенной девочки, и та вздрогнула, будто её ужалили. – К тому же, если в тебе осталось хоть что-то человеческое, ты не позволишь им увидеть, как чьи-нибудь мозги разлетятся по комнате. Да, Скрипач? – лысый великан наклонился к девочке, прижавшись щекой к её голове.
Скрипач ничего не ответил. Он смотрел на детей, а в голове его обрывками носился образ маленькой девочки, отчего в груди становилось тепло.
Судья обошёл кресло, в котором сидел прежде, поднял с пола поднос с кувшином, и четырьмя чашками. Он двинулся вокруг стола, как добродушный официант или блаженный слуга, улыбаясь и раскланиваясь перед каждым ребёнком, которому подставлял кружку, наливая напиток, пахнущий дикими травами. Когда перед каждым ребёнком появилась кружка с отваром, судья торжественно произнёс.
– Выпейте же за игру, в которой участвовали и в которой не удалось победить! Удел проигравшего – столкнуться с поражением лицом к лицу, во всей его красе, что требует огромного мужества. Пейте же, отважные участники игры! А чтобы горечь поражения не так драла горло, я добавил в напиток немного сахара. Попробуйте скорее, а той мой гость уже заждался.
Дети подняли стаканы и стали пить. Судья удовлетворённо кивнул и сказал Скрипачу:
– Теперь можем идти. После вас, – он указал на дверь.
Стоило Скрипачу покинуть крыльцо, как позади щёлкнул взведённый курок. Он не успел обернуться, как ощутил толчок в спину, и в тот же миг из его груди наружу вырвался кровавый фонтан, вперемешку с костяной крошкой, обрывками мышц и легкого. Шатаясь, Скрипач повернулся и поглядел на судью удивлёнными глазами. Лысый великан стоял подбоченившись, он хитро улыбался, и на лбу его волнами растянулись складки. В правой руке он держал дымящийся револьвер.
– Скрипач, помнишь, я спросил тебя про совпадения: веришь ли ты в них или нет? Думаю, с пробитым легким отвечать трудно, так что, с твоего позволения я выскажу своё мнение. Я вот не верю в совпадения, – начал судья, спускаясь по ступеням, – в конце концов всё движется по заранее намеченным путям, к точке, выбранной нами вместе с первым вдохом, а кто-то считает, что ещё раньше. Судьба человека необъятна, Скрипач, и в ней легко могут уместиться все крайности, что послужат огранкой для цепи событий под названием жизнь.
Скрипач глядел на подошедшего в упор судью. От старомодного костюма пахло потом и лавандой. Ткань, охватившая толстое тело, скрипела от каждого движения судьи. Лысый здоровяк положил массивную ладонь на плечо раненного и с силой надавил так, что Скрипачу пришлось сесть на ступеньку. Судья похлопал его по спине и прошёл мимо, к догорающему костру, из которого торчали обугленные кости, его подельников. Судья сел на корточки и принялся изучать ошмётки, выброшенные выстрелом из груди Скрипача.
– Ага! Вот оно, – судья поднял что-то с земли и вернулся к Скрипачу, – посмотри. Один из моих ребят привёз мне парочку золотых зубов. Это был своеобразный дар божеству, кем они меня, несомненно, считали. Я попросил его выплавить мне из них пулю, посчитал это за неплохой анекдот. Пуля из золотого зуба, ты подумай!
Вдруг судья рассмеялся. Он схватился за пузо и запрокинул голову. Он смеялся честно и от всей души. Остановился судья также внезапно. Достал из внутреннего кармана кружевной платок и вытер выступившие слёзы.
– Теперь я уверен, что тебя призвал обладатель этих самых зубов. Полагаю, обычная пуля для тебя не страшнее капли дождя? Но вот эта пуля, что раньше была в теле заказчика – это совсем другое дело, верно? Скрипач, ты меня слышишь?
Судья потрепал его за плечо. Голова Скрипача безвольно опустилась на грудь, а затем и всё тело накренилось вперёд и рухнуло на землю к ногам судьи.
– Что же, тогда я обращусь к той, что прислала его сюда. Хозяйка, я слышал, в этих краях тебя именуют именно так, – судья заговорил громко, расставив руки, точно выступал на сцене или скорее на арене, полной свидетелей его величия. Он зашагал вокруг костра, переступая через трупы, и тень его тянулась от пламени туда, где заканчивался свет. Он шёл и тень его двигалась точно стрелка часов, отмеряющая ход мироздания, что чисто символически подвластна ходу времени, но никак не его глубинной сути.
– Посмотри же, Хозяйка, вот он твой верный слуга! – судья вытянул пухлую руку к Скрипачу. – Нашёл своё последнее пристанище на крыльце моего же дома. Не знаю, умеешь ли ты злиться, но, если бы могла, ставлю, что угодно, ты бы сердилась на меня. Но я не хотел разрушать твои планы! И они всё ещё не нарушены, подумай: что я, что Скрипач – мы оба принадлежим миру людей, также как солнце и луна. Да, мы всё время рядом с людьми, они наделяют нас магическими свойствами, пытаются познать нашу суть, принижая таинство нашего с ним бытия. Мы с ним – две хвостатые кометы в небесной бездне, что предвещают одним славу, другим – смерть.
Судья отодвинул безвольное тело Скрипача и сел на крыльцо. Он поставил ногу на спину убитого, точно гордый охотник, позирующий с добытым зверем.
– Я готов занять его место, Хозяйка! – сказал судья, любовно глядя на Скрипача. – У меня есть всё, что нужно для такого дела. Все навыки и умения, знания и опыт. Уверен, некоторые бедолаги, что побывали у тебя в гостях рассказывали про судью! Я привык, что слава обо мне ходит в тех местах, где я прежде не был. Так что рассуди, не гневаясь: ты потеряла Скрипача, но ещё можешь обрести судью! Что скажешь, Хозяйка?
Из темноты степи на свет вышел конь Скрипача. Судья следил за тем, как животное вглядывается в лица покойников, проходя мимо них. Конь обошёл костёр по широкой дуге, будто боялся опалить шкуру, и остановился напротив крыльца. Он поглядел на Скрипача, чуть склонил голову и замер, тяжело выдохнув.
– Кажется, это приглашение? – спросил судья, глядя в небо. – Я его принимаю. Только возьму инструмент, – судья поднялся и подошёл к двери, но остановился, приметив футляр Скрипача. Он открыл его и внимательно осмотрел скрипку. – Добротная работа, – отметил он, пряча инструмент обратно, – думаю, я могу взять её. Что скажешь? – спросил он Скрипача. – Думаю, тебе уже всё равно.
Пару мгновений он простоял молча, желая убедиться, что Скрипач больше никогда ничего не ответит.
– Ну что же… – судья прислушался к миру вокруг: трещал костёр, что-то возилось в степи неподалёку, в небе с писком пронеслась летучая мышь. – В путь! – сказал он и в тот же момент в степи вспыхнул огонёк. Судья качнулся и услышал, как воздух вырвался из шеи. Футляр со скрипкой упал на землю. Ноги подкосились, и он упал на колени. Подняв руку к толстой шее, он ощутил зияющую дыру из обрывков мяса и хрящей гортани. В толстую белую ладонь тут же набежала пенистая кровь. Судья хотел обратиться к стрелку, но не мог. Впервые в жизни он не мог ничего сказать. Он лишь смотрел, хлопая безволосыми веками, ожидая, кто же появится из степи.
На свет вышел рыжеволосый мальчик. В руках у него была винтовка одного из подельников судьи. Он держал её перед собой, прижав щеку к прикладу и целясь в судью, на тот случай, если лысый великан удумает что-нибудь. А судья только улыбался, смеяться у него никак не получалось. Воздух хаотично влетал и вылетал через дыру в гортани, брызгая алой пеной. Мальчик подошёл поближе к судье. Тот подавал глазами знаки, но мальчишка не понимал. Он потянул коня Скрипача, и животное послушно отошло в сторону. Затем юнец обратился к раненному.
– Я пришёл за ними, – он указал на дом, – мы все вернёмся домой.
Судья хотел хмыкнуть, но лишь вязко хрюкнул кровавым месивом на шее.
Рыжеволосый обошёл толстяка, прошёл мимо Скрипача и вернулся в дом. Увидев четыре посиневших тела, лежащих на полу рядом со стаканами, он вышел из дома, вскинул винтовку и нажал на спусковой крючок, но винтовка глухо икнула. Он нажал снова, «ик» повторился. Тогда рыжеволосый бросил винтовку в сторону, подошёл к телу Скрипача и пошарил у того под одеждой, но никакого оружия не нашёл.
Судья следил за действиями мальчика из-под полуприкрытых век, словно ему было скучно. Он чуть покачивался, положив руки на колени, а по груди его текли багровые реки.
Мальчик перевернул тело. Оказалось, Скрипач так и не выпустил револьвера из руки. Юнец с трудом разжал вцепившиеся в рукоятку пальцы. Затем встал прямо перед судьёй и вскинул тяжёлый револьвер. Судья попытался вытянуть к мальчишке руки, но от слабости лишь повёл плечами, а затем самодовольно улыбнулся.
– Чего улыбаешься, урод? – спросил мальчишка и, не дожидаясь ответа, выстрелил судье прямо промеж лысых бровей. Того опрокинуло на спину: он вытянулся на земле рядом со Скрипачом. Великан походил на тюленя альбиноса, которого, шутки ради, нарядили в старомодный костюм. Миг спустя под его головой, чудом не разлетевшейся от выстрела, натекла огромная алая лужа, и казалось, что это не из его головы, а он сам лёг в неё желая утолить жажду.
Мальчишка всё ещё не погасил пожар ненависти к бывшему пленителю. Он открыл футляр для скрипки и извлёк инструмент. Схватившись за гриф, он стал вколачивать скрипку в лысый треснутый череп. Он колотил, пока голова судьи не потеряла остатки формы. За всем этим наблюдал конь Скрипача: животное ловило каждый взмах мальчишки. Когда от головы осталась каша из костей и мозгов, рыжеволосый бросил остатки скрипки в сторону и пошёл прочь.
Уже в степи его догнал конь Скрипача. Животное шло позади мальчика, затем приблизилось и стало тыкать его влажным носом под руку.
– Чего тебе? Да чего тебе надо?
Конь опередил мальчишку и встал к нему боком.
– Я и пешком дойду! – сказал мальчик, толкая лошадь.
Но конь не отставал, он все шёл и шёл за мальчишкой, пока тот не сдался.
– Ты теперь совсем один, верно? Ну хорошо, пошли вместе, – мальчик подтянул стремена и запрыгнул на коня. Скакун тут же припустил в ночную степь.
До поселения юнца было всего ничего, но они ехали долго – слишком долго. Они проскакали под грозой, что высекала на землю синие искры. Затем конь взобрался на холм и пошёл по его хребту. Мальчишка погрузился в тягучий полусон. Он не заметил, когда в небе появилось предзакатное солнце. Повинуясь неясному инстинкту, он достал из кармана губную гармонику, подаренную однажды отцом. Набрав воздуха, он затянул единственную известную ему мелодию. Позади, подыгрывая ему, загремели сотни железных кандалов, и одни из них – самые большие – гремели громче остальных.