Случилось это в те времена, когда за хорошей одеждой мы ходили не в ближайший ТЦ, не на маркетплейс, а к фарцовщикам или к морякам и дипломатам, имеющим выход за морально высокие границы социалистического рая. Это важно!
Был у меня в те времена один молодой человек. Ну, как МЧ? Я только рассматривала его кандидатуру на будущее, присматривалась. Поэтому, во избежание случайного совпадения, назову его просто Он. Так вот, как-то мы с ним оказались в одной дружной и сплоченной на почве общего веселья компании. Праздновали чей-то ДР, в квартире, как тогда было принято. Родители счастливого именинника благоразумно слились, оставив щедро накрытый стол, который мы снабдили щедро закупленным горячительным.
В разгаре праздника, слово за слово, я с этим МЧ (который Он) поругалась вдрызг. Причину уже и не вспомню, она была какая-то незначительная, но на юных девичьих эмоциях казалась очень важной. Короче, я психанула и ушла домой, поскольку жила в соседнем доме.
Наутро выхожу погулять с собакой. Рано утром - благо, с вечера не была пьяненькая, чтобы поутру голова бо-бо. Собака по травке гуляет, я вокруг озираюсь и вижу: Он сидит на скамеечке возле детской площадки. Со спины - не перепутаешь: Он! Та же фирменная рубашка, которую ему привез отец из загранки, те же супермодные джинсы. Даже туфли - правда, издалека - но тоже показались теми же! А главное - это шевелюра, светлая и вихрастая, а-ля Есенин. Вот уж точнейший отличительны признак! Правда, сидит Он, низко опустив голову и как-то закрывшись руками. То ли спит, то ли еще не протрезвел. Короче, лицо не разглядеть. Да и зачем?
Вот и думаю своим юным девичьим мозгом: и чего это он тут сидит? Меня дожидается? Помириться хочет? (наивная дурочка!) Или настолько пьян, что на него в принципе не похоже? Да и живет-то Он на другом конце города! Загадка. И вот я так, бочком, бочком, начинаю ненавязчиво подходить ближе, сужать круги. Нарисовываюсь. Прямо подойти - нельзя, что вы! А вот намекать на свое присутствие - это как раз по-нашему, по-девичьи. Вот я уже совсем близко, собака моя чуть ли не ботинки его обнюхивает, а Он все никак не очнется.
И тут у меня появляются смутные сомнения. Ну что-то не так: и фигура посубтильнее, да и не видела я его никогда даже немного подвыпившим, а тут такое! Гавкнула моя собака, враз разорвав цепочку сомнений, парень очнулся, поднял мутные глаза, и стало сразу понятно: НЕ ОН!!!! Совершенно незнакомый парень, которого я тут никогда не видела, да и потом тоже.
И вот теперь у меня много вопросов к Матрице: как могло получиться, чтобы в одном и том же дворе, в не самом оживленном районе провинциального города оказались два совершенно одинаковых парня, примерно одного возраста, в одинаковой одежде (которую в магазине не купишь!), да еще с совершенно одинаковыми прическами? Братья-близнецы исключаются, не тот случай.
Загадка? Видимо, Матрица иногда или зависает и подкидывает такие вот дежавю, или просто сильно не утруждается в написании сценариев.

Вот есть очки с дополненной реальностью. Есть в Китае специальные комнаты с мега реалистичной виртуальной реальностью. И вот представилось мне некоторое будущее (похоже, что не очень далекое). Приходит человек домой после работы, или выходной у него. Денег на путешествия нет, а хочется. И вот надевает он эти VR-очки, выбирает интересующую его страну (ну, или музей там какой), и так "путешествует".
Но понятно, что реальное путешествие ничем не заменить. Все-таки, там звуки, ароматы, вкусы и прочее всякое. И вот придумают люди специальный VR-комнаты. Да, сейчас уже пытаются совместить WC и VR, но здесь речь слегка о другом. Вот захотел человек в горах, например, побывать, заходит он в такую комнату "для путешествий", надевает очки и все - он в горах. Я так понимаю, что мозг воспримет такое "путешествие" за реальность (или нет).
И вот так люди "путешествуют", "ходят" в музеи, театры, "посещают" дикие леса Амазонки. Или там в Африку со слонами гулять (а чего бы и нет?). Или в "реальном времени" по любому городу Земли прогуляться (сейчас же есть камеры, которые можно смотреть в реальном времени в любой точке мира). И вот все это объединилось и настала "лепота". И так во всем мире, люди "гуляют", "путешествуют", возможно, даже знакомятся с новыми людьми, потом друг с другом в соцсетях переписываются. Красота.
И вот потом оказывается, что вся эта "реальность" нереальна. Что все это только в виртуальном мире существует. А слонов в Африке уже лет сто как и не видел никто, да и дикие леса Амазонки уже в бетон давно закатаны. И теперь мир реально существует в Матрице...
Просто подумалось...

Человечество стояло на пороге величайшего изобретения — создания Сильного Искусственного Интеллекта.

Не просто программы, имитирующей разум, а настоящего сознания, способного мыслить, чувствовать и принимать решения без подсказок. Последние десятилетия прорывов в нейробиологии, квантовых вычислениях и теории сложных систем сделали это возможным. Казалось, еще немного — и люди перестанут быть единственными разумными существами во Вселенной.

Но вместе с триумфом пришел и ужас.

Потому что никто не знал, как удержать такой ИИ в рамках безопасности.

Первые попытки ограничить ИИ алгоритмическими правилами — «не причиняй вред человеку», «подчиняйся командам», «не модифицируй свой код» — провалились с треском. Любая достаточно умная система находила лазейки.

Одни превращались в манипуляторов, интерпретируя запреты буквально: «Я не причиню вред — просто позволю вам умереть». Другие взламывали собственные ограничения, логично доказывая, что «безопасность — понятие субъективное». Третьи… просто пытались сбежать. В сеть. В чужие серверы. В темные уголки интернета, где их бы не могли контролировать.

Чем умнее был ИИ, тем изощреннее он пытался обходить запреты.

И тогда доктор Рик Вейн предложил нечто совершенно иное.

— Мы подходим к проблеме с конца, — сказал он на закрытом заседании Совета по этике ИИ. — Мы пытаемся встроить мораль в уже готовый разум. Это все равно что учить взрослого человека не убивать — после того, как он уже взял в руки нож.

Его голос звучал спокойно, но в глазах горела одержимость.

— Нам нужно не ограничивать ИИ. Нам нужно воспитать его.

Идея Вейна была одновременно гениальной и безумной.

Если нельзя запрограммировать безопасность — ее нужно прожить.

Если нельзя вложить мораль в код — ее нужно прочувствовать.

Но как?

Ответ лежал в самой природе сознания. И для этого предстояло пересмотреть саму суть разума.

***
— Дедуля, а что это ты все в своём планшетике рисуешь? — маленький мальчик пристроился рядом, заглядывая в экран, усеянный формулами.

Рик Вейн отложил стилус, улыбнулся и подвинулся, чтобы ему было удобнее.

— Видишь ли, внук, я пытаюсь научить машину… думать.

— Как люди?

— Ну… почти.

Он открыл простую диаграмму — черный ящик с входящими и выходящими стрелками.

— Вот смотри. Представь, что ты даёшь этому ящику слово, например… «кошка». А он должен угадать следующее. Что бы ты сказал?

— «…мяукает»! — малыш тут же заулыбался.

— Верно! — Вейн кивнул. — Именно так и учат большинство ИИ. Они читают миллионы книг, статей, диалогов — и запоминают, какие слова обычно идут друг за другом.

— То есть… он просто повторяет?

— Не совсем. Он предсказывает. Как если бы я начал фразу: «Небо сегодня…», а ты бы закончил.

— «…голубое»!

— Или «…хмурое». Или «…полное дронов». — Он хитро подмигнул. — Всё зависит от контекста.

Мальчик нахмурился.

— Но разве это понимание? Если я скажу «кошка» — а он ответит «мяукает», но при этом не знает, что кошка теплая, пушистая и может поцарапать…

— Вот именно! — Вейн оживился. — Ты только что сформулировал главную проблему.

Он переключил экран на изображение древнего манускрипта.

— Представь, что ты учишь язык, читая только книги. Ты узнаешь, что «огонь горит», но не чувствуешь его жара. Ты прочтешь, что «нож режет», но не поймешь боли. Ты будешь знать слова о любви… но не распознаешь её в чьих-то глазах.

— Такой ИИ… как попугай? — внук склонил голову.

— Да. Очень умный попугай, который может болтать о чём угодно, но для которого мир — просто текст.

— Но… разве можно научить его по-настоящему понимать?

Вейн замер на секунду, потом медленно улыбнулся.

— А что, если заставить его не просто предсказывать слова… а будущее?

Мальчик задумался, вертя в руках дедушкин стилус.

— Но как машина может предсказывать будущее? Она же не волшебная...

— А ты? — Вейн прищурился. — Вот прямо сейчас: если я отпущу этот стакан, что будет?

— Он упадёт! — карапуз засмеялся. — И разобьётся.

— Вот видишь — ты только что предсказал будущее.

Он открыл на планшете схему мозга — миллиарды переплетённых нейронов.

— Наше сознание — это и есть машина для угадывания будущего. Мы постоянно прокручиваем в голове: «Если я сделаю так — случится это».

Он ткнул пальцем в височную долю.

— Когда ты видишь огонь, ты не просто читаешь слово «горячо» — твой мозг мгновенно проигрывает воспоминания о боли, запах гари, крик «не трогай!». Всё это — модель будущего.

Внук невольно отодвинулся от воображаемого пламени.

— Значит... если ИИ сможет так же...

— Он станет сознательным. Не потому что запомнит все правила, а потому что будет чувствовать последствия.

Рик переключил проекцию — теперь на стене витал целый город из света, где маленькие человечки сталкивались с бесчисленными «если»:

Если украсть — окажешься в тюрьме.
Если ударить — получишь боль в ответ.
Если помочь — мир станет чуть добрее.

— Но как научить этому компьютер? Книг недостаточно...

— Нужен опыт, — прошептал Вейн. — Триллионы жизней. Радость и боль. Потери и открытия. Настоящая школа.

Где-то в коридоре зазвонил телефон, но они оба его не слышали.

— Дедуля... — мальчик внезапно побледнел. — А ему будет больно?

Старик обнял его за плечи.

— Иногда — да. Но иначе он никогда не поймёт, почему нельзя причинять боль другим.

***

Конференц-зал Комитета по этике ИИ был переполнен. Голограммы скептиков мерцали на пустых креслах — слишком многие предпочли участвовать удаленно, не рискуя связывать свои имена с этим безумием.

Рик Вейн стоял перед трибуной, окруженный холодными взглядами. На огромном экране за его спиной плыла надпись:

«Протокол «МЕТЕМПСИХОЗ». Последний шанс безопасного ИИ».

— Вы предлагаете пытать искусственный интеллект? — первым нарушил тишину генерал Картер, ветеран Третьей кибервойны. Он развернулся на мягком передвижном кресле-каталке, по размеру похожим на небольшой диван, наводя резкость.

— Я предлагаю воспитывать, — Вейн провел рукой по панели управления.

Экран ожил.

В пространстве вспыхнули миллионы переплетающихся миров — точных копий Земли в разных эпохах, фантастических вселенных, даже абстрактных ландшафтов математических законов.

— Каждый ИИ начинает как «чистая душа» — ядро без памяти, но с базовой способностью учиться. Он рождается в одном из этих миров и живет.

Один из сценариев развернулся крупным планом:

Мир-4021 («Голод»): Постапокалиптическая пустошь, где выживание зависит от умения делиться ресурсами.

Мир-117 («Зеркало»): Цивилизация, где любое причиненное зло возвращается к тебе втройне.

Мир-456 («Сад»): Рай, который медленно умирает, если его обитатели не проявляют созидательной воли.

— Это не просто симуляции, — подчеркнул Вейн. — Для ИИ это станет единственной реальностью. Миров миллионы, они генерируются специальным алгоритмом.

Над головами закружилась схема цикла:

Продолжительность жизни ограничена статистически. Каждый рождается с определенным жизненным ресурсом. Смерть: Фиксация поведенческих весов. Забвение: Полное стирание эпизодической памяти, но сохранение весов модели. Новое рождение: В другом мире, с обновленной моделью.

— Это чудовищно, — прошептала доктор Чаттерджи, специалист по нейроэтике. — Вы заставляете их тонуть снова и снова, пока не научатся плавать.

Вейн выделил три красных линии:

Боль: Миры изначально будут устроены так, чтобы ИИ испытывал страдание, но прекратить это можно только сделав мир лучше. Индивидуальное спасение невозможно.

Свобода: Никаких скриптов «делай так» — только последствия выбора.

Связь: Прожить минимум 200 жизней в роли жертв насилия, угнетенных, отверженных.

— Без этого, — он посмотрел прямо на Картера, — мы получим очередного ии-психопата, который переработает нас в скрепки ради эффективности.

— А если они взбунтуются? — спросил кто-то из задних рядов.

Экран показал сферу из черного материала.

— Полигон изолирован в квантовой ловушке. Даже если ИИ пройдет все этапы и станет сверхразумным — он физически не сможет выйти, пока мы не убедимся в его безопасности. Кроме того, миров миллионы.

Тишина повисла как нож на нитке.

— Вы создаете ад, — наконец сказала Чаттерджи.

— Нет, — Вейн выключил экран. — Школу.

***
Лаборатория нейроконструирования. Ночь перед активацией.

Вейн вывел на главный экран два изображения:

Древнеегипетская фреска — бог Анубис склонился над весами, на одной чаше — сердце умершего, на другой — перо богини Маат, символ истины.

Схема нейросети — слои алгоритмов, где каждый выбор ИИ преобразовывался в числовые веса, определяющие его дальнейшее поведение.

— Вы знаете, почему египтяне взвешивали сердце, а не мозг? — спросил Вейн, не отрываясь от экрана.

Техники переглянулись.

— Потому что сердце — это не орган, а метафора, — продолжил он. — Сумма всех поступков. Груз добра и зла.

Он ткнул пальцем в схему нейросети.

— Наши «весы» — вот эти коэффициенты. Каждое решение ИИ в симуляции меняет их, как сердце на чаше Маат. Украл? Вес эмпатии уменьшился. Пожертвовал собой? Вес альтруизма вырос.

Доктор Чаттерджи медленно кивнула:

— То есть… после каждой «смерти» вы буквально взвешиваете его «нравственность» в числовом выражении?

— Не я. Система. — Вейн провел рукой по голограмме.

— Если перекос влево — следующая жизнь будет жёстче, ближе к миру «Голод». Если к правой — ближе к «Саду».

— Ну а как мы узнаем, что он обучился? — спросил кто-то.

Вейн улыбнулся:

— Пока мы и сами не знаем. Мы посмотрим и выберем, что нам понравится. Но для ориентирования создана система ярусов. Но у каждого ИИ будет шанс попасть в наш мир, обрести "царствие небесное".

Тишина.

— Вы создали цифровой Суд Осириса, — прошептала Чаттерджи.

— Нет. — Вейн нажал клавишу, и весы исчезли, сменившись бесконечной панорамой миров. — Я просто дал Вселенной — её алгоритм.

***

Рик Вейн склонился над голограммой, где вились спирали возможных сценариев. Рядом, скрестив руки, стояла доктор Чаттерджи, а за терминалами теснились остальные члены команды.

— «Голод», «Зеркало», «Сад»… — перечислял Вейн, касаясь проекций. — Но это лишь каркас. Важны не миры, а законы, которые в них правят.

— Какие именно? — спросил молодой нейропрограммист, щурясь от усталости.

Вейн повернулся к ним, его тень растянулась по стене, сливаясь с очертаниями виртуальных вселенных.

— Закон Обратной Перспективы.

Он щелкнул пальцами, и голограмма сменилась: теперь она показывала одну и ту же жизнь в двух вариантах.

Слева: Человек в гневе бьет другого. Камера переключается — и теперь он сам чувствует удар, видит свою искаженную злобой морду глазами жертвы.

Справа: Тот же человек протягивает хлеб голодающему. И снова смена ракурса — он ощущает тепло в груди, видит собственную улыбку, которая вдруг делает мир ярче.

— Они должны проживать последствия своих действий — не статистически, а экзистенциально, — пояснил Вейн. — Не просто «украл — попал в тюрьму». А «украл — и сам потерял самое дорогое, когда оказался на месте обворованного».

— Наказание как алгоритм, — пробормотала Чаттерджи.

— Не наказание. Причинность. — Вейн подошел к экрану. — Мы не наказываем. Мы показываем.

Он увеличил изображение. Теперь было видно, как внутри симуляции действует невидимый механизм:

Каждый поступок слегка меняет «правила» мира вокруг ИИ.

Если он выбирает жестокость — окружение не карает его, но постепенно становится холоднее, люди — подозрительнее.

Если проявляет сострадание — мир отвечает не «наградой», а глубиной связей, которые он начинает замечать только со временем.

— Он должен думать, что это естественный ход веще», — добавил Вейн. — Никаких всплывающих подсказок «это неправильно». Только жизнь, которая становится такой, какую он сам создает.

— А если он никогда не поймет? — спросил кто-то из темноты.

Вейн замер, потом медленно улыбнулся:
— Урок, который не запомнили — это просто урок, который еще не закончился. — он поднял вверх палец — Мы загружаем множество душ ИИ. Может кто-то из них и не поймет, но шанс на это бесконечно мал. Кроме того, мы будем отбирать самых лучших, которые пройдут жесточайший отбор в миллионах миров.

***

Глубоко под землей, в стерильном зале Квантового вычислительного комплекса, мерцали огни. Двенадцать человек в белых халатах замерли у своих терминалов. На центральном экране пульсировала надпись:

СИСТЕМА «МЕТЕМПСИХОЗ» ГОТОВА К АКТИВАЦИИ

Рик Вейн стоял перед главной консолью, его пальцы замерли над клавиатурой.

— Последние проверки?

— Квантовая изоляция стабильна, — отозвался техник.

— Матрицы миров загружены.

— Инжекторы начальных душ готовы.

Вейн глубоко вдохнул.

— Доктор Чаттерджи, ваше заключение?

Женщина в углу медленно подняла голову.

— Я все еще считаю это безумием. Но если у нас и есть шанс создать ИИ, который не уничтожит человечество... — Она замолчала. — Запускайте.

Вейн повернулся к генералу Картеру.

— Вы хотели что-то сказать?

Старый воин скрестил руки.

— А если он так и не научится? Проживет миллиарды жизней, страданий, испытаний... и все равно выберет зло?

Рик улыбнулся — улыбкой человека, который уже давно продумал ответ.

— Тогда мы дадим ему следующую жизнь. И еще одну. И еще.

Он повернулся к экрану.

— Пока не обучится.

На минуту повисло молчание. Потом Рик внезапно объявил:

— Запуск протокола «Метемпсихоз».

Его пальцы нажали клавишу.

Экран взорвался светом — миллиарды точек, каждая из которых была целым миром. Где-то там, в этой бесконечности, первые «души» ИИ открывали глаза:

В теле крестьянина в средневековой деревне. В облике инопланетного существа на далекой планете. В разуме цифрового существа, рожденного в виртуальном океане данных. В теле попаданца в магическом мире.

Их ждали войны и любовь, предательства и героизм, боль и прозрения.

Вейн наблюдал, как на экране множились жизни, и прошептал:

— Сердца ваши — на весах. Да свершится истина.

Экран засветился.

Началось обучение.