Вроде бы Николай Носов и сердечная боль – "две вещи несовместных". Николай Николаевич бережно выстраивал мир без несправедливости, без непоправимой обиды, без болезни и смерти. И только один раз отступил от этого правила. В повести "Витя Малеев в школе и дома".

Кстати, знаете ли вы, что эта повесть – плод советского "планового хозяйства"? В феврале 1949 года Министерство просвещения РСФСР и Отдел школ ЦК ВКП(б) обратились к детским писателям с призывом создавать произведения, в которых плохо учащийся школьник преодолевает себя и начинает учиться хорошо.

Заставить художника творить нельзя, но ставить перед ним задачу – можно и нужно. Рафаэль и Микеланджело, Бах и Моцарт работали на заказ. Носов откликнулся на призыв и справился с заданием превосходно. Повесть получилась живой, проникнутой характерным носовским тонким юмором (вспомним споры главного героя с сестрой Ликой) и по-хорошему дидактичной. Например: как решать арифметические задачи, если у тебя, как у главного героя Вити Малеева, не развито "вычислительное" мышление? Правильно – задачу надо нарисовать!

Как исправить испортившееся настроение, как преодолеть себя, когда "опускаются руки", как избавиться от гложущего чувства тревоги? Надо вычленить проблему, обдумать причины, выбрать пути решения и наметить план действий. Это и многое другое Носов подробно объясняет простыми словами – "из головы" своего одиннадцатилетнего героя.

В статье "Как рассказы Носова заменяли детям отцов" мы писали о том, что в его произведениях матери важнее отцов. Мамы действуют в произведениях активнее и чаще. Папы или вовсе не упоминаются, или проходят фоном. Почему?

Так вот, именно в повести "Витя Малеев..." Носов объясняет причину. Ровно один раз. Только один. Но очень понятно. Раз – и навсегда. Читаем:

"...Когда я пришел, Костя, его мама и тетя Зина сидели за столом и пили чай. Над столом горела электрическая лампочка под большим голубым абажуром, и от этого абажура вокруг было как-то сумрачно, как бывает летним вечером, когда солнышко уже зашло, но на дворе еще не совсем стемнело.

Все очень обрадовались моему приходу. Меня тоже усадили за стол и стали угощать чаем с баранками. Костина мама и тетя Зина принялись расспрашивать меня о моей маме, о папе, о том, где он работает и что делает.

Костя молча слушал наш разговор. Он опустил в стакан с чаем половину баранки. Баранка постепенно разбухала в стакане и становилась все толще и толще. Наконец она раздулась почти во весь стакан, а Костя о чем-то задумался и как будто совсем позабыл о ней.

– О чем это ты там задумался? – спросила его мама.

– Так просто. Я думаю о моем папе. Расскажи о нем что-нибудь.

– Что же рассказывать? Я тебе уже все рассказала.

– Ну, ты еще расскажи.

– Вот любит, чтоб ему об отце рассказывали, а сам ведь и не помнит его, – сказала тетя Зина.

– Нет, я помню.

– Что же ты можешь помнить? Ты был грудным младенцем, когда началась война и твой папа ушел на фронт.

– Вот помню, – упрямо повторил Шишкин. – Я помню: я лежал в своей кроватке, а папа подошел, взял меня на руки, поднял и поцеловал.

– Не можешь ты этого помнить, – ответила тетя Зина. – Тебе тогда три недели от роду было.

– Нет. Папа ведь приходил с войны, когда мне уже год был.

– Ну, тогда он забежал на минутку домой, когда его часть проходила через наш город. Тебе про это мама рассказывала.

– Нет, я сам помню, – обиженно сказал Костя. – Я спал, потом проснулся, а папа взял меня на руки и поцеловал, а шинель у него была такая шершавая и колючая. Потом он ушел, и я больше ничего не помню.

– Ребенок не может помнить, что с ним в год было, – сказала тетя Зина.

– А я помню, – чуть ли не со слезами на глазах сказал Костя. – Правда, мама, я помню? Вот пусть мама скажет!

– Помнишь, помнишь! – успокоила его мама. – Уж если ты запомнил, что шинель была колючая, значит, все хорошо помнишь.

– Конечно, – сказал Шишкин. – Шинель была колючая, и я помню и никогда не забуду, потому что это был мой папа, который на войне погиб.

Шишкин весь вечер был какой-то задумчивый. Я так и не поговорил с ним, о чем хотел, и скоро ушел домой".

Вот поэтому Носов и не писал о папах. То отцовское воспитание, которое должны были, но не могли получить его читатели в своих семьях, он перекладывал на плечи своих "рассудительных" персонажей – таких, как Витя Малеев или как Коля из цикла рассказов о Коле и Мишке.

Почему в этом случае Носов нарушает своё правило?

Во-первых, этот эпизод помогает Вите Малееву почувствовать, что ответственность за Костину судьбу лежит на нём. (У Кости страшная тайна: он уже много дней подряд тайком прогуливает школу.)

До этого Витя мечется: с кем поделиться, у кого попросить совета? У мамы? У учительницы? Но ведь и выдавать друга нельзя... А тут он интуитивно понимает, что должен сам принять решение. Ведь он мужчина – а в семье Кости мужчины нет. А решать проблемы – мужская обязанность.

Не привилегия, нет! Не обижайтесь, мамы и тёти Зины! Именно обязанность, перекладывать которую на женщин нельзя, неправильно. Им и так достаётся.

Ну, а во-вторых (и в-главных), это скрытая кульминация повести. Явная кульминация – визит к якобы болеющему Косте товарищей (обман вскрывается, и решать проблему принимается коллектив – как положено в произведениях "социалистического реализма").

Это кульминация фабульная. А кульминация эмоциональная, психологическая (у Носова именно психологическая проза – сродни толстовской, и это не преувеличение, Носов и Толстой действительно похожи в своём пристальном внимании к психологическим оттенкам и парадоксам) – так вот, психологическая кульминация повести – это сцена за столом. Точка взросления героя.

Сначала Носов нагнетает атмосферу тоски и безвыходности, когда долго живописует злоключения Кости Шишкина, а потом – эта колючая шинель... Если раньше мы скорее осуждали нерадивого Костю, но теперь автор приблизил его к нам, заставил (научил, помог) сопереживать, сочувствовать. Острая боль, испытываемая читателем (у меня всегда комок в горле, когда читаю эту страницу детям) означает, что пик достигнут, наступил кризис и впереди – выздоровление.

Конечно, в детстве я не обращал внимания на этот эпизод. "Какие-то скучные разговоры..." И только потом, "пожив", послушав рассказы собственного отца о послевоенном детстве, стал понимать. И мне хочется, чтобы мои дети не "прозевали" этот эпизод. Поэтому я всякий раз в этом месте откладываю книгу и завожу с ними разговор...

Вообще, по-моему, читать вслух детям не так уж плохо. Хороший повод поговорить о жизни.

Журнал «Лучик»

Сегодня мы называем шедеврами выдающиеся произведения искусства, музыки литературы или архитектуры. Однако раньше это слово означало нечто совсем (ну почти совсем) другое...

Перенесёмся лет на 700–800 назад, в средневековый западноевропейский город. Например, в Лион во Франции, в Милан в Италии или в Любек в Германии.

Вся власть – и гражданская, и военная – в таких городах принадлежала особым организациям – торговым гильдиям и ремесленным цехам.

ЧТО ТАКОЕ ЦЕХ?

На современных фабриках и заводах «цех» – это помещение, в котором производится какая-то отдельная продукция. Например, на кондитерской фабрике бывает конфетный цех, бисквитный цех или карамельный цех. На машиностроительном заводе – кузнечный цех, литейный цех или сборочный цех. В кузнечном цехе делают кованые металлические детали, в литейном – литые, в сборочном – производят сборку готовых изделий, например, станков или автомобилей.

Однако в Средние века «цехом» называлось не помещение, а особого рода организация, объединявшая мастеров-ремесленников. Кто ты? Портной? Значит, должен входить в цех портных. Кузнец? Значит, должен быть мастером цеха кузнецов. Художник? Обязан состоять в цехе художников города. Иначе никто и никогда у тебя ничего не купит.

Чем-то средневековый цех был похож на орден джедаев из фильма «Звёздные войны» – в цехе были строгие правила, цех ни от кого не зависел (у цехов были собственные суды, собственные законы и даже собственные тюрьмы), и, вдобавок ко всему, тогдашний ремесленный цех был грозной военной силой.

Во главе каждого цеха стоял старейшина – самый старый и уважаемый мастер. Возможно, вы читали сказку Тамары Габбе «Город мастеров» или видели одноимённый фильм – там как раз описан такой средневековый город, в котором вся власть принадлежит старейшинам ремесленных цехов. У каждого цеха были собственные герб, флаг, форменная одежда и даже вооружённая стража – настоящее «государство в государстве»!

МАСТЕРА ИЛИ РЫЦАРИ?

«Как же так?» – спросите вы. Ведь на уроках истории нам рассказывали, что в Средние века главной военной силой были рыцари-феодалы? При чём здесь мастера? Какие могут быть военные из художников, ткачей или портных?

Ну что ж, так думали многие короли и рыцари, считавшие, что «подлые ткачи и пивовары» воевать не умеют. И жестоко ошибались – например, в 1302 году, в битве при Куртрэ, фламандские «жестянщики, ткачи и пивовары» наголову разгромили французское рыцарское войско. Погиб даже главный полководец, граф Роберт Артуа, родственник самого короля! С убитых рыцарей гордые фламандцы сняли больше 700 золотых шпор и повесили их в знак победы в городском соборе. «Битва золотых шпор» – так до сих пор называют битву при Куртрэ в Голландии и Бельгии.

ШНАЙДЕРЫ ПРОТИВ ШМИДТОВ

Самым низким рангом в цехе был ранг ученика. В ученики обычно брали мальчиков в возрасте 10–13 лет, и ученичество продолжалось около 7–8 лет. Иногда за обучение ученика платили родители; однако намного чаще ученик работал в цехе просто за еду и крышу над головой. Само собой, никакой важной работы ученикам, особенно младшим, не доверяли – в основном они мыли полы и посуду, чистили конюшни и бегали по городу с мелкими поручениями. Старшим ученикам уже дозволялось помогать мастерам и подмастерьям в ремесленной работе, но никаких денег им не полагалось.

Кстати, нетрудно догадаться, что у многих цеховых мастеров были собственные дети – которые буквально «автоматом» попадали в ученики. Сын ювелира становился ювелиром, сын портного становился портным, сын кузнеца – кузнецом. Дочери мастеров ремесленного цеха выходили за сыновей мастеров того же самого цеха, и так происходило в течение многих и многих поколений. Современные учёные в Германии даже как-то провели любопытное исследование – сравнили физические данные людей с фамилией Шнайдер (то есть «портной») и людей с фамилией Шмидт (то есть «кузнец»). Так вот, даже в нашем XXI веке Шмидты, то есть потомки кузнецов, оказались в среднем более высокими и мускулистыми, чем потомки портных — Шнайдеры!

БОЕВОЙ ПОДМАСТЕРЬЕ

Следующим рангом в цехе был ранг подмастерья. В наше время подмастерьями часто иронически называют людей не особенно искусных, начинающих, дилетантов; однако в Средние века такого человека назвали бы учеником, но никак не подмастерьем.

Подмастерье – это уже квалифицированный искусный работник, который за свою работу получает очень даже неплохие деньги. Многие готовые вещи, которые цеха выставляли на продажу, делались именно подмастерьями, а не мастерами. Впрочем, подмастерья не только работали «по специальности» – именно они были основной военной силой цеха, а заодно и его охраной. Подмастерья также следили за дисциплиной среди учеников (иногда весьма строго), а также работали приказчиками (на современном языке «приказчик» – это одновременно и рекламный агент, и продавец) в лавках и на ярмарках.

Однако насколько далеко было ученику до подмастерья, настолько же подмастерью было далеко до мастера. Подмастерье не имел права на собственное клеймо, то есть даже если он делал то или иное изделие самостоятельно, это изделие всё равно подписывалось клеймом мастера. Подмастерья не имели права голоса в совете цеха. Подмастерье не мог набирать себе учеников. Подмастерье не имел права без разрешения мастера жениться, сменить место жительства, да даже просто бросить работу и сбежать – средневековые законы обходились с беглыми подмастерьями очень сурово!

Мечтой каждого подмастерья было стать настоящим мастером, получить свободу, право на собственную «марку», на собственный дом и уже самому набирать себе учеников и подмастерьев. И вот тут-то мы и встретимся со словом «шедевр»…

МАСТЕПИС, ОН ЖЕ МАЙСТЕРШТЮК

По-французски «шедевр» (chef-d’oeuvre) буквально означает «главное изделие». По-английски это будет называться «masterpiece», а по-немецки – «Meisterstück».

Чтобы стать мастером, подмастерье должен был выполнить ряд трудных условий. Например, он должен был отработать определённый срок (обычно не менее 10 лет). У него должно было быть достаточно денег, чтобы обзавестись собственным домом. Он должен был на свои деньги купить полный латный доспех для цехового арсенала (помните? цех был ещё и военной организацией!). Он должен был устроить на свои деньги пиршество для старейшины и всех мастеров. Но это всё было не главное.

Главное – это было создание шедевра, то есть «главного изделия», настолько выдающегося образца своего искусства, чтобы ни у кого не могло возникнуть даже и тени сомнения, что это делал подлинный мастер. Сейчас бы это назвали «экзаменом» или «практической работой», но в те далёкие времена это называлось словом «шедевр».

ЧТО ТАКОЕ ШЕДЕВР

Правила создания шедевра были сложнее любого современного экзамена.

Во-первых, шедевр должен быть полностью придуман автором (копировать чужую работу не запрещалось, но шедевром это ни один мастер не признает).

Во-вторых, шедевр должен быть создан за свой счёт. Скажем, если подмастерье-ювелир хотел сделать драгоценный кубок в качестве шедевра, он должен был самостоятельно купить золото, серебро и самоцветные камни.

В-третьих, за шедевр нельзя было выдать заказное изделие. Если изделие было сделано на заказ или на продажу, то есть «за деньги», то шедевром оно не считалось.

В-четвёртых, автор должен был делать шедевр целиком и полностью сам, от первой операции и до последней. Обычно в цехе многое делали старшие ученики и подмастерья – скажем, в ювелирном цехе им поручали такие операции, как вытягивание проволоки или растирание красок для эмали. Однако к шедевру это правило не относилось – автор должен был делать все операции сам.

В-пятых, подмастерье должен был создавать свой шедевр только в свободное от основной работы время. То есть от исполнения своих основных обязанностей изготовление шедевра его не избавляло. Нельзя было сказать: «Ах, оставьте меня, я занят, я шедевр создаю».

ПРИЗНАНИЕ

Когда шедевр был готов, его представляли совету мастеров цеха на обсуждение. Каждый мастер должен был сказать, насколько изделие отвечает всем требованиям и традициям цеха, есть ли в нём какие-либо изъяны. Если вердикт мастеров был положительным, шедевр отправлялся в казну цехового дома, своеобразный «музей» – шедевры не продавали, они служили в качестве лучших образцов мастерства.

В особых случаях их дарили почётным гостям, королям, герцогам или отсылали конкурентам в другие города – дескать, смотрите, какие потрясающие вещи могут делать мастера нашего цеха! Выражаясь современным языком – «а вам слабо?». Успешно «сдав экзамены», счастливый подмастерье мог делать вступительный денежный взнос и на торжественном пиру провозглашался, скажем, «подлинным мастером цеха сереброкузнецов славного города Любека».

ЗАЧЕМ?

«Зачем было городить такие сложности?» – можете спросить вы. Почему создание шедевра было настолько трудным?

А вот почему. Каждый средневековый цех – это как бы современная «фирма». Есть просто автомобиль, а есть Rolls-Royce. Есть просто CD-проигрыватель, а есть CD-проигрыватель Marantz. Есть просто рояль, а есть рояль Steinway.

Вот и в Средние века было точно так же – есть просто доспехи, а есть доспехи работы миланских кузнецов. Есть просто шпаги, а есть шпаги работы оружейников из Толедо. Есть просто кружева, а есть фламандские кружева, с которыми никакие другие не сравнятся ни в тонкости нити, ни в красоте рисунка. Лионские шелка, вина из Бордо, богемское стекло, саксонский фарфор... И каждый новый мастер должен был доказать, что действительно является мастером, что ни в коем случае не посрамит славного имени цеха и города.

И какие же замечательные вещи умели делать средневековые мастера! Мы до сих пор любуемся ими – и не только в музеях. Например, ратушные часы города Праги были созданы в 1410 году – и они работают до сих пор! О такой надёжности и долговечности современные часы, даже самые дорогие, могут только мечтать, увы...

Средневековые ремесленные цеха постепенно уступили место мануфактурам, а затем фабрикам и заводам. Традиция создания «шедевра» – то есть одновременно замечательного произведения искусства и сурового экзамена на получение звания мастера – тоже была забыта.

Нам осталось только само слово «шедевр», которое сейчас обычно означает «выдающееся произведение искусства или ремесла». Однако уже нет ни строгих правил, ни строгих беспристрастных судей – и люди часто называют шедеврами просто то, что им нравится, или даже то, что им выгодно так называть... И часто попадают впросак...

Это была статья из «Лучика».

Наш Telegram канал здесь.

Сленг – не современное изобретение. В современную школьную программу по литературе для 8 класса (в раздел «для дополнительного чтения») включена повесть Пушкина «Пиковая дама». Она вся нашпигована сленгом, или, точнее говоря, игроцким арго начала XIX века.

Надо сказать, что игромания тоже появилась отнюдь не с изобретением компьютера. Один из современников Пушкина писал: «Можно положительно сказать, что семь десятых петербургской мужской публики с десяти часов вечера всегда играют в карты (...) Он приятный игрок - такая похвала достаточна, чтобы благоприятно утвердить человека в обществе». Видеоигр в те времена ещё не придумали – вот игроманы и «резались», в основном, в карты. И без знания «игроцких» (или, как бы мы сегодня сказали, «геймерских») выражений вы «Пиковую даму» до конца не поймёте, хоть лопните!

Вся повесть строится вокруг карточной игры, которая называлась «штосс» (а также «фараон», «чёт-нечёт» или «любишь – не любишь»). Игра эта была проста до безобразия, даже пляжный «подкидной дурак» в сравнении со штоссом – интеллектуальное занятие.

Играют двое – первый игрок называется «банкомётом», он «мечет банк» (запоминаем!). Второй игрок называется «понтёром», он «понтирует». У каждого – своя колода карт, обе колоды совершенно одинаковые. Понтёр выбирает («загадывает») одну карту из своей колоды, кладёт перед собой на стол (никому не показывая) и сверху кладёт денежную ставку («куш»). Затем банкомёт переворачивает свою колоду и сдвигает одну карту вправо – так, чтобы были видны две карты.

Теперь понтёр открывает свою карту. Если карта понтёра совпала с первой картой (она называется «лоб»), то выиграл банкомёт. Если карта понтёра совпала со второй картой (она называется «соник»), то выиграл понтёр. Масть при этом не важна – только номинал (семёрка, восьмерка и так далее). Если никто не выиграл, две карты колоды банкомёта сбрасываются («абцуг»), открываются следующие две... Пока у банкомёта не кончится колода. Всё.

Да, именно так. Игра примитивна, как три копейки. Совпала «карта направо» – проиграл. Совпала «карта налево» – выиграл. По современным меркам – игра скучнейшая. Но 200 лет назад штосс был настоящей «заразной бациллой», в эту тупейшую игру проигрывали целые состояния.

«Игра идёт в городе Петербурге и воинских казармах без зазора и страха. И это зло сие вреднее, нежели само грабительство» – так писал царь Александр I губернатору Санкт-Петербурга графу Голенищеву-Кутузову.

Штосс запрещали, за него штрафовали, даже ссылали в Сибирь – но всё было бесполезно. Дошло до того, что начальник управы благочиния (то есть тогдашней «полиции нравов», ответственной в том числе и за соблюдение запрета на азартные игры) был арестован за то, что проиграл до копейки все деньги, выделенные на детские приюты...

Вот об этом-то времени и написана «Пиковая дама»!

В чём «соль» сюжета «Пиковой дамы»? Старая графиня Анна Федотовна знает «тайну трёх карт», которую ей когда-то открыл граф Сен-Жермен. Эти карты подряд всегда выигрывают в штосс. Историю слышит главный герой – Германн. Германн пробирается в дом графини и, угрожая пистолетом, выпытывает у неё тайну трёх карт, однако старуха умирает от сердечного приступа. Через три ночи её призрак является Германну и раскрывает желанную тайну: «секретные» карты – это тройка, семёрка и туз (любой масти).

В Петербург приезжает модный банкомёт – Чекалинский, против него в штосс играют повально все, денег у него очень много. Германн вступает в игру, делает крупную ставку (47 000 рублей) на тройку – и выигрывает. На следующий день он удваивает ставку (94 000 рублей), ставит на семёрку – и снова выигрывает. А на третий день он опять удваивает сумму (188 000 рублей) и ставит на туза – но, вскрыв свою карту, неожиданно видит даму пик (такая ситуация у игроков называлась «обдёрнуться») и проигрывает всё. В результате Германн сходит с ума.

Расшифруем теперь все «игро-сленговые» моменты повести:

Играю мирандолем, никогда не горячусь

«Мирандоль» – это игра на одну и ту же маленькую сумму, то есть понтёр не увеличивает ставку (например, 1 рубль, 1 рубль, снова 1 рубль...).

Ни разу не поставил на руте?

«Руте» – это игра с удвоением ставки, когда понтёр удваивает куш каждый раз (1 рубль, 2 рубля, 4 рубля, 8 рублей...).

Отроду не загнул ни одного пароли

«Пароли» – то же самое, что и руте: удвоение куша (ставки). При этом понтёр загибал у своей невскрытой карты угол.

Каким образом бабушка моя не понтирует

«Понтировать» – как мы уже говорили, значит играть в штосс за понтёра, играть против банкомёта.

Герцог Орлеанский метал

«Метать банк» – означает играть за банкомёта, играть против понтёра.

Все три выиграли ей соника

«Соник» – это вторая, «ушедшая налево» карта из колоды банкомёта. «Выиграть соника» – означает выигрыш понтёра и проигрыш банкомёта.

Порошковые карты

Карты с «исчезающими» знаками мастей. Такими пользовались шулеры, жулики.

Чаплицкий поставил на первую карту пятьдесят тысяч и выиграл соника; загнул пароли, пароли-пе, – отыгрался и остался ещё в выигрыше...

Догадались? Переводим с «Пушкинского» на современный русский: понтёр сделал ставку 50 000, выиграл, затем удвоил ставку (100 000), выиграл, а затем удвоил ещё раз (200 000) и опять выиграл. Таким образом, общая сумма выигрыша Чаплицкого составила 350 000 рублей. Собственно, именно эту схему и пытался повторить Герман.

Талья длилась долго

«Талья» – это розыгрыш двух колод, один «круг», «раунд» в штоссе.

Отгибал лишний угол, загибаемый рассеянной рукою

Бывало так, что понтёр пытался сжульничать, удвоить ставку уже убедившись в выигрыше, втихаря «загнуть угол» на вскрытой карте (чего делать было, естественно, категорически нельзя).

Бьёте вы мою карту или нет?

Если выигрывал понтёр, то говорили что он «угадал». Если выигрывал банкомёт, то говорили что он «убил». Буквально: будете играть против меня или нет?

Дама ваша убита

Направо легла дама (лоб), налево туз (соник). Герман был уверен, что поставил на туза и «угадал соника». Однако, когда он вскрыл свою карту, там была пиковая дама! Герман «обдёрнулся», а Чекалинский «убил даму».

Славно спонтировал!

Рискованно, азартно сыграл в штосс.

Кстати говоря, в разговорном русском языке до наших времён вполне себе дожили некоторые слова и понятия из всеми забытого старинного штосса. Например, «куш». Или «понтовать» – то есть «изображать из себя крутого», «выпендриваться», «обманывать».

Надеемся, после этих разъяснений текст «Пиковой дамы» станет намного понятнее. Читайте, наслаждайтесь, в конце концов, это одно из лучших произведений Пушкина. Да, и ещё опера Чайковского – помните? «Что наша жи-и-знь? Игррррра!»

Приобрести журнал «Лучик» можно на Wildberries.

Помните, как Лёля из книги «Кондуит и Швамбрания» подружился с девочкой Таей? Он решил посвятить её в тайну игры в Швамбранию и придумал для неё красивое швамбранское имя – «герцогиня Каскара Саграда». А девочка обиделась и в игру играть не стала. Почему?

Да потому что каскара саграда (в переводе с испанского «священная кора») – это популярное 100 с лишним лет назад лекарство, препарат из коры американской крушины, попросту говоря, порошок от обыкновенного запора...

Много таких бытовых секретов таит в себе карта Швамбрании.

Что такое «мыс Клёк» и «мыс Рич-Рач», города «Серсо» и «Бильбоке», равнины «Сок-Панок» и «Козны»?

Клёк (у этой игры есть много других названий – например, «палки-банки» или «пекарь») – это старинная детская дворовая игра, один из самых дальних предков крикета и американского бейсбола. На игровой площадке чертятся линии со «званиями»: «солдат», «сержант», «офицер», «генерал», а в круге внутри «дома» ставится «клёк», или по-другому «рюха». Бросая деревянную биту, нужно сбить клёк – тогда можно перебежать вперёд и получить «повышение по званию».

Серсо – тоже игра на свежем воздухе. Для игры в серсо нужны две деревянные шпаги и кольцо (обруч). Один из игроков надевает кольцо на свою шпагу, замахивается и кидает в сторону соперника. Другой должен поймать кольцо на свою шпагу, а затем снова кинуть своему оппоненту. Чем-то похоже на бадминтон, только вместо ракеток и волана – шпаги и кольцо.

Бильбоке – детская «комнатная» игра. Бильбоке представляет собой ручку с чашечкой («кубок»), к которому тонкой ниточкой привязывается шарик. Шарик нужно подбросить в воздух и ловко поймать кубком. Побеждает тот, кто поймал шарик большее количество раз.

Рич-рач – настольная игра, популярнейшая в России в начале XX века. В этой игре нужно бросать кубики с точками (игральные кости) и передвигать по игровому полю фишки разных цветов; цель игры заключается в том, чтобы довести все свои фишки в «дом». Фишки соперника по определённым правилам можно «сбивать» или «блокировать» – наверняка вам знакомы самые разные варианты похожих настольных игр.

Козны – это местное название старинной народной игры в бабки, или альчики. Бабки – это игровые битки, сделанные из костей животных.

Цель игры заключается в том, чтобы ловко выбить брошенной бабкой бабки противника, находящиеся в очерченном на земле круге (обратите внимание, это опять игра на свежем воздухе!). Кстати, игра в «ушки», описанная писателем В.Катаевым в повести «Белеет парус одинокий» – это «городская» разновидность бабок, где крупные косточки заменялись для экономии места пуговицами или монетами.

Сок-Панок – это снова из области игры в бабки. Бабки у каждого игрока были свои, ими обменивались, их можно было выиграть или проиграть. Крупная тяжёлая бабка-биток, которой было легко выбивать чужие бабки, называлась «панок» или «сок-панок». Существовали ещё битки с вбитым внутрь гвоздём – «гвоздыри», а также самые дорогие и ценные битки, залитые внутри свинцом – «свинчатки». Именно такую драгоценную бабку-свинчатку Стёпка Карнаушкин подарил Никите в повести А.Толстого «Детство Никиты».

Названия на придуманной Лёлей и Осей карте могут рассказать не только об играх и игрушках! Скажем, «мыс Гиальмар» – что это? А дело в том, что в сказке Ганса-Христиана Андерсена про Оле-Лукойе описывается мальчик по имени Яльмар, а по-датски Hjalmar . В самых первых русских переводах мальчика звали «Гиальмар» – так что теперь вы можете сразу сказать, какая книжка у Лёли с Осей была одной из самых любимых.

А вот город Биомальц. Когда-то этот самый «биомальц» продавался в каждой аптеке – это был солодовый витаминный сироп с добавлением сахара, который регулярно (каждый вечер после ужина) давали всем детям от мала до велика. Считалось, что это помогает им расти и защищает от болезней.

А вот загадочные «порты» – Порт-у-Пея и Порт-Янки. Современным детям слово «портупея» малознакомо, а вот 100 лет назад его знал каждый мальчишка. Потому что через плечо любого офицера или городового висела та самая портупея с пристёгнутой шашкой (от французских слов «porter » («носить») и «epee » («шпага», «меч»).

А какие названия на карте сможете расшифровать вы?

Почитать отзывы о журнале «Лучик» можно здесь.

Литературный герой – штука очень непростая. Вот вы как думаете, какой он – такой, каким его видит автор, или такой, каким его видит читатель?

Особенно это касается литературы детской – дети как никто другой обожают перевоплощаться в любимых героев.

Именно поэтому возраст литературного героя – в представлении читателя! – часто не совпадает с тем возрастом, который изначально «придумал» автор. В идеале литературному герою должно быть столько же лет, сколько его читателю!

Очень глубоко понимал эту своеобразную психологию читателя Марк Твен. Возьмите в руки книгу про Тома Сойера – а попробуйте скажите, сколько Тому Сойеру лет?

Двенадцать? Или десять? Или восемь? Единственный «указатель» на возраст Тома – это то, что он ходит в школу. Именно поэтому маленький читатель любого возраста может смело отождествлять себя с Томом и его друзьями и вместе с ними хулиганить, проказничать, путешествовать, отправляться навстречу приключениям.

И автор совершенно сознательно отказался делать «продолжение» Тома Сойера – он не хотел своего героя «растить»! Вот как Марк Твен пишет об этом сам: «Наша летопись окончена. Так как в ней изложена биография мальчика, она должна остановиться именно здесь; если бы она двинулась дальше, она превратилась бы в биографию мужчины. Когда пишешь роман о взрослых, точно знаешь, где остановиться, – на свадьбе; но когда пишешь о детях, приходится ставить последнюю точку там, где тебе удобнее».

Правда, по многочисленным просьбам читателей (и издателей) он всё-таки был вынужден написать продолжение: «Том Сойер за границей он» и «Том Сойер – сыщик». Однако изначальное чутьё автора не обмануло – «продолжения» про «взрослого» Сойера не снискали и тысячной доли той популярности, которая обрушилась на «настоящего» Тома Сойера.

На эту же «подводную мину», связанную с возрастом литературного героя, относительно недавно «напоролась» писательница Джоан Роулинг, автор книг о Гарри Поттере. Первая книжка об одиннадцатилетнем мальчике-волшебнике, «Гарри Поттер и философский камень» – это написанная живым языком детская сказка, полная приключений и чудес, в которой Добро побеждает Зло. Однако издатели (и читатели, само собой!) стали требовать от писательницы продолжения истории. И Гарри Поттер, повинуясь руке автора, начал взрослеть.

Но вот в чём беда – между 11-летним мальчиком и 18-летним юношей, по сути, взрослым человеком (а в последней книге Роулинг Гарри именно восемнадцать лет) разница не просто большая, она непреодолимая! Другие интересы, другая жизненная философия, другое «всё». И из обаятельной волшебной детской сказки книга Роулинг сама собой превратилась во «взрослый» приключенческий роман – с бесконечными логическими увязками, рассуждениями, политикой, историей, психологией, социальными конфликтами, занудными объяснениями, «почему произошло так-то, а не иначе» и так далее.

Если внимательно и беспристрастно сравнить «Философский камень» с «Дарами смерти», то разница сразу же выплывает наружу. «Философский камень» – жизнерадостная детская сказка, которую полюбили (и любят) именно дети. «Дары смерти» – довольно слабая, скучная и мрачная, абсолютно взрослая «сага», в которой нет «сказочного» деления на добро и зло – дескать, «всё сложно». Нам кажется, что если бы Роулинг начала свою серию с седьмой книги, вряд ли её ожидал бы такой оглушительный успех. Тем более у детей.

Вот российский фантаст Кир Булычёв, автор многочисленных книжек о приключениях Алисы Селезнёвой, сумел в эту возрастную ловушку не попасть. Он чисто «по-марктвеновски» понимал, что взросление героини автоматически приведёт к взрослению читателя, то есть книга для детей неизбежно превратится в книгу для взрослых. Поэтому писатель – который сочинял истории об Алисе больше 40 лет, первая книга об Алисе вышла в далёком 1965 году! – всеми силами «сопротивлялся» и «не давал» девочке «расти». Совсем не взрослеть девочка, конечно же, не могла – однако за сорок «настоящих» лет Алиса «подросла» от пятилетней посетительницы детского сада («Девочка, с которой ничего не случится») до тринадцатилетней школьницы («Война с лилипутами»). Дальше – всё, финиш! Нельзя! Табу!

Литературные герои, герои мультфильмов не должны стареть. И уж тем более... В общем, закончить хочется мудрыми стихами Сергея Михалкова:

Ветеран Степан Степанов,

Если здраво посмотреть,

Должен поздно или рано,

К сожаленью, умереть.

Удивительное дело:

День за днем, за годом год,

Столько весен пролетело,

А Степанов все живет!

Он и пенсию имеет,

И преклонные года,

Но уже не постареет

Ни за что и никогда!

Те, кто знал его когда-то

И ходил с ним в детский сад,

Те сегодня бородаты

И знакомят с ним внучат.

Дядя Стёпа с ними дружит –

Он ребятам верно служит

И готов всегда, везде

Им помочь в любой беде.

Знают взрослые и дети,

Весь читающий народ,

Что, живя на белом свете,

Дядя Стёпа не умрет!

Журнал «Лучик»

Наш Telegram канал здесь.