Катерина была счастлива в тот вечер и полна энтузиазма, как, впрочем, и я. Мне нравился тот район, нравилось топить печку и курить на лестничной клетке, из окна которой был виден силуэт старого города. Меня раздражали хрущевки и заводские заборы и корпуса района, в котором я вырос. Там рядом был лесопарк и река, а так же смердело нефтепродуктами. То была окраина, а Московский форштадт находился рядом с центром, по которому я любил гулять, толкаясь в толпе не меньше, чем по сосновому лесу. А море, к которому стремились со всех концов, мне совсем не нравилось. Почему-то никогда не очаровывала меня его однообразная обширность, а пляжный песок меня просто раздражал. Никогда я не чувствовал наслаждения, барахтаясь в бурных волнах, а лежать на солнце для меня всегда было сущей пыткой.
-Впервые мужчина тратит на меня такую большую сумму! – воодушевленно трещала моя подруга, когда мы на троллейбусе ехали в родительские дома собирать вещи.
-Какая же она глупая! – думал я слушая её лепет. – Будто я снял квартиру для неё и сам в ней жить не собираюсь или она думает, что мы там будем не жить постоянно, а только встречаться раз в неделю. К тому же мы вроде договорились вскладчину платить за этот райский уголок. Просто ей, наверное, очень хотелось бы, чтоб я кидал ради неё большие деньги на ветер. Она глубоко ошибается, если думает, что я собираюсь воспитывать её, как ребенка, читать ей нотации, давать отеческие советы и делать ей подарки, чтобы поощрить её хорошие поступки. Она так же ошибается, если думает, что я позволю воспитывать себя. С сегодняшнего вечера для неё начнется взрослая и вольная жизнь. И это все, что я могу ей подарить, подарить совершенно бескорыстно, подарить с удовольствием. Что мне от неё надо? Меня не удовлетворяет убогий секс с ней, мне не интересно с ней разговаривать. Зачем же тогда это всё? Может, меня задело то, что я так ничего и не добился с ней в сексе. Может, я хотел доказать ей то, о чем она и сама догадывалась. Может, мне было интересно наблюдать за ней, еще раз сыграть в дочки-матери и лишний раз убедить себя в том, что эта игра не для меня, хотя я и могу в неё играть.
Во второй раз в жизни я собирал вещи и уходил от родителей. Умудренный опытом я уже не собирался покупать мебель, вазочки, множество книг, кассет, дисков, посуды. Я взял только вертушку для дисков и кассет, несколько дисков, электрочайник с электроплиткой, походный котелок, хорошую сковородку, одну тарелку с чашкой, пару книг. Всё уместилось в походный большой ранец. Катя собрала два больших мусорных куля со всякой дребеденью, узел с одеждой и объемный картонный чемодан со своими художественными принадлежностями. С важным видом она спросила меня, взял ли я свои писательские принадлежности. И ей было неловко, когда я при её маме сказал, что не знаю, что такое писательские принадлежности.
-Я буду писать свои стихи на обоях! – драматически изрек я. – Твоей помадой на оконном стекле. Я, подобно Ленину, вылеплю чернильницу из хлеба и буду писать молоком между строк любимых книг…
Пока Катя собиралась, младшая сестра ударила её ногой в брюшко, а так же назвала меня бомжом. Катя грозилась, что бомж может отомстить за нанесенные обиды. А я с тоской думал, что до троллейбуса я это барахло еще дотащу, но дальше. Я не был уверен в том, что черные мешки, предназначенные для мусора, не разорвутся. Готовый к скандалу, я начал заново укладывать её вещи, откидывая лишнее, которое она могла перевезти потом. В результате остался небольшой тюк с одеялом и постельным бельем и небольшой пакет с кухонной утварью. Чемодан с принадлежностями художника я тоже брать не хотел, но тут уж стенания Кати достигли предела, за которым они превратились бы в вопль, и я позволил ей взять этот протертый до дыр саквояж пятидесятилетнего возраста.
-Ну почему вы не хотите украсить стены вашей квартиры Катиными лучшими работами? – спросила её мама, ядовито улыбаясь.
-Я отнюдь не прочь, если она их до туда донесет.
-Но можно вызвать такси…
-Мама! – возмутилась Кати. – У нас не так много денег, чтобы из-за каждого пустяка вызывать такси. Почти весь наш семейный бюджет ушел на оплату этой ужасной квартиры. Но, когда я пойду работать, мы снимем квартиру в старом городе…
Меня насторожили речи подруги о семейном бюджете. О моих деньгах, она говорила, как о наших, то есть о моих, как о своих. Груз семейной жизни был не таким тяжким, как в первый раз. Вспомнилось мне, как начиная жить со своей бывшей женой, я каждый вечер тащил в дом полные сумки с предметами домашнего обихода, катил стиральную машину по темной улице Маскачки, под удивленными взглядами маргиналов. Затаскивал по заплеванной лестнице холодильник, кресла, диван, собирал ночью шкаф вместо того, чтобы отдыхать перед грядущим рабочим днем, даже не днем, а сутками. А жена валялась на диване и орала, что я бестолковый не то, что парни из её городка…
-Давай погуляем в парке, - предложила Кати, когда мы уже подошли к дому. – Это было бы так романтично.
-Я хочу есть, и мне завтра на работу, - сухо сказал я.
-Ах, да! Прости, я совсем забыла. У меня плохо с концентрацией. Я тоже завтра пойду устраиваться на работу. У меня одна знакомая работает на центральном рынке. Конечно, эта работа не для меня и со временем я устроюсь дизайнером в какую-нибудь строительную фирму…
-Распаковывай вещи, дизайнер. Я пойду в ночник, куплю продуктов.
Вернувшись через десять минут с кулем продуктов, я застал её скромно сидящей на краешке дивана с кислой миной. Вещи лежали не в сумках.
-Не оставляй меня здесь одну! Мне здесь страшно. Я чувствую, что в этой квартире кто-то умер, а потом её снимали какие-то развратные люди. Посмотри, на диване пятна! Мне кажется, что это была сперма.
-Ну и что? Ну, помер какой-то дед на этом диване, но диван вроде бы не воняет и черви там не копошатся. Каждую секунду на Земле кто-то умирает, а кто-то рождается. И почему ты решила, что люди занимались здесь развратом? Может они любили друг друга, как мы с тобой.
Это прибавление далось мне не легко и было высказано фальшиво, но она и хотела фальши, не претендуя на нечто большее, даже не предполагая, что существует что-то другое… Во время дискуссии я вскипятил чая, поставил вариться макароны и растопил печь найденными в квартире запасными ножками для стульев и несколькими поленьями. Под раковиной нашлась чурка и топор. Поколов поленья мелко, чтоб быстрее прогорели, я сходил на чердак, и принес три поломанных венских стула, чтобы сжечь их, но Катя запротестовала.
-Неужели ты не видишь совершенства их линий! Посмотри, какая роскошная фактура! Их нужно починить и продать.
-Там нет ничего такого хрупкого, что можно тихо поломать. Ты хочешь, чтоб я разбудил весь дом, ломая бывшую дверь от комода? Или ты хочешь прогуляться до заправки и принести мешок дров?
-Милый, но придумай же что-нибудь!
-Можно и не топить.
-Нет, печка пусть горит, это романтично, из неё надо будет сделать камин. Ты сумеешь? У тебя же техническое образование…
-Выключи макароны, слей воду, добавь масла, накроши колбасы и чай завари.
С лицом великомученицы скорбно несущей свой терновый венец и крест она принялась исполнять поручения. Она умудрилась закинуть в маленькую кастрюлю пол пачки масла, перед этим уронив его на пол и не слив воду, плитку она не выключила, но додумалась спросить у меня, как это делается. Недовольно ворча, я вытащил лишнее масло из макарон, слил воду, выключил плитку, но в это время она засыпала заварку прямо в электрочайник да еще и половину пачки и тут же попросила за это прощения, сказав, что всегда волнуется на новом месте.
-Моя мама просто не пускает меня в кухню. Это она виновата в том, что я ничего не умею. Я не помню, когда я заваривала чай в последний раз… Это было три года назад, когда я жила с христианином Володей, он, кстати тоже был крановщиком… Ты его не знаешь? Может вы с ним вместе работали.
-Это неважно, - отрывисто бросил я, процеживая чай сквозь бумажную салфетку, с сожалением выкидывая заварку.
-Что с тобой? Ты вдруг стал каким-то черствым и скучным, как старый дед. Ты вообще постоянно меняешься. То ты мачо, потом мечтательный подросток, иногда становишься грубым мужланом, а сейчас вот ворчливый старик… Мне кажется, что в тебе живет много совершенно разных людей.
-Я не настолько нищий, чтоб всегда быть самим собой, и меня постоянно, повсюду бесконечное множество!
Цитирование Летова не произвело на неё впечатления, только вызвало рой неосознанных вопросов. Нарезав колбасы и сыра, высыпав их в макароны, я начал быстро есть их из котелка. Она сказала, что это романтично. Сидеть у огня и есть с любимым из одного котелка.
-Ща, я съем половину и уступлю тебе и лавочку и котелок, - пробубнил я с полным ртом, когда она попыталась сесть мне на колени.
С обиженным видом она вернулась на край дивана и повернулась ко мне профилем. С тоской я подумал о том, что придется сейчас заняться с ней сексом. Я не хотел ухаживать за шикарными женщинами и добиваться успеха, чтобы иметь доступ к их ухоженным телам и потому получал вот такое чудо, которое меня забавляет и раздражает одновременно. Я оставил ей меньше половины, решив, что у неё и так много лишнего веса. Впрочем, она и не обратила внимания на то, что я съел больше. Она вяло запихивала в рот ложку за ложкой, глядя на огонь. Временами она ковыряла в печке кочергой. Пока не вывернула оттуда горящее полено, которое её так напугало, что она рассыпала по полу остатки содержимого котелка. Окатив руку водой из-под крана, я схватил полено, забросил его обратно в печь. Она же руками начала собирать макароны с пола и закидывать их обратно в котелок.
-Иди лучше постель стели! – как можно спокойнее сказал я ей. Взял картонку и щетку и прибрал макароны в мусор, жалея о том, что слишком много ей оставил.
-Уже спать? А как же чаек?
-Выпей, только не пролей его на постельное белье.
Как я и предполагал, она с чашкой чая в одной руке начала стелить постель, игнорируя мое предостережение.
-Пей чай, покури, а я пока расстелю.
С дымящейся трубкой в зубах я быстро разложил диван, вдел одеяло в пододеяльник и обнаружил, что Кати взяла два пододеяльника и ни одной простыни.
-Ты так и собираешься спать в верхней одежде? – спросил её я.
-Мне страшно тут раздеваться. Я даже не знаю где повесить одежду.
-В шкаф. И на двери там еще крючки есть.
Была уже полночь. Надо было еще заниматься сексом, а она, как нарочно, тянула время, да еще и встала босыми ногами на грязный пол.
-Я не могу раздеваться перед незанавешенным окном! Чтоб маньяки из дома напротив глазели на мое беззащитное тельце.
-Так свет выключи! – рявкнул я, потеряв терпение из-за её «беззащитного тельца». Не одев обуви, она прошла через всю комнату и обратно, а потом залезла грязными ногами в постель.
Спать она и не думала. Она начала рассказывать про то, как жила вместе с наркоманом, музыкантом и импотентом в одном лице. Свой рассказ она сопровождала множеством интимных подробностей. Наконец она попросила меня сделать это, будто я импотент. Видимо, ей захотелось освежить воспоминания юности. Пока я выполнял все её пожелания, у меня возникло ощущение, которое бывает, когда делаешь монотонную работу. Еще мне не давало покоя то, что она испачкала свежую постель. Далее я тупо выполнял её прихоти, изображая энтузиазм, а сам уже думал о том, что все меньше времени мне остается на сон. Чем нервнее мои действия становились, тем больше это ей нравилось. Тут же пришла мысль о том, что обманывая её, я только обманываю сам себя. Захотелось покончить со всем этим немедленно, но мысль об уплаченной, за два месяца вперед, арендной плате повернула ход моих мыслей в обратную сторону. Я упрекнул себя в инфантильности, и продолжил самообман, но уже с большим усердием.
-Тебе нравиться, что я жирненькая?
Не дожидаясь ответа, она навалилась на меня всем своим весом. Она и не собиралась подниматься и дать мне подышать. А собралась еще о чем-то со мной поговорить, когда мой тонкокостный каркас трещал под её весом. Взяв её за плечи, я приподнял это жирненькое тельце и глубоко с наслаждением вдохнул.
-Ты осторожней, так и удавить можно!
-Ты преувеличиваешь, засранец! Не такая уж я и тяжеленькая. Ты закончил?
-Нет.
-А я думала, что да.
-Если ты устала, то можно это дело прекратить.
-Ты что? Я так возбуждена. У женщин не выходит так быстро, как у мужчин. Им нужно время, чтоб закипеть, как чайник.
-Ладно, продолжим, только я сейчас перекурю…
-Ты хочешь еще? Сейчас я перекурю, выпью чаю и начну по новой.
Она захныкала, когда я отлип от её потного и жадного тела. Подойдя к окну, я сильно затянулся дымом крепкого ирландского табака. Оглянувшись на переливающиеся в печке уголья, я вдруг почувствовал, что счастлив. Меня радовало все, что попадалось на глаза. Мир вокруг и я сам, как его часть, его создатель показались мне совершенными и не требующими ни каких усовершенствований. Иногда, просыпаясь ночью я вдруг видел комнату как-то иначе и не чувствовал своего замершего тела, казалось, что я то ли очень маленький, то ли через чур большой и темнота выглядела не темной и не светлой. Такое случалось редко, но случалось на протяжении всей моей жизни. Маленьким я боялся этого состояния и тут же бежал в туалет. При свете это чувство проходило. Я чувствовал себя одиноко и свободно, будто никого не было в мире, кроме меня…
После третьей сильной затяжки у меня задергалась нижняя губа, голова закружилась, тело расслабилось, и я плюхнулся на диван. Голова оказалась на её груди. Она курила сигарету и искала, куда бы стряхнуть пепел. Я подставил свою шершавую ладонь, а потом отобрал у неё окурок и понес его в печь вместе с пеплом. Поворошив угли, убедившись, что нет синего огонька, я закрыл трубу и приложил руку к крашеному и шелушащемуся печному щиту. Он был горячий. Шумно глотая, напился из чайника остывшей воды.
Где-то в глубине груди зазвучало подобие музыки. Не смотря на предельную близость с подругой чувство одиночества меня не покидало. После перекура, то, что мы делали с Катей, можно было назвать самоудовлетворением вдвоем, но никак не сексом, и тем паче любовью.
Умиротворенный я заснул, прижав к себе жирное тело. Мне было все равно кто лежит рядом со мной, главное, что это было теплое, потное и дышащее. Я был рад, как ребенок, получивший в подарок новую игрушку.
Утром я перебрался через её сопящее тело и быстро оделся. Налив пол чайника, разбил четыре яйца над сковородкой, на которой шипел кусок сливочного масла. Посмотрев на экран телефона, понял, что опаздываю и разозлился на себя, но потом вспомнил, что спешить в сущности некуда. Уходя, я дал Катьке ценное указание выкинуть этот чертов ковролин и вымыть пол. Она что-то неразборчивое промямлила в ответ и повернулась к стене.
Ковролина на полу не было, когда я вернулся. Не было и Кати, пол был грязный. На сковородке, стоявшей на плитке, что-то дымилось. Плитка не была выключена. Я соскреб то, что дымилось на сковороде, вымыл её принесенным моющим средством и начал мыть пол тряпкой найденной в подъезде. В печке было много слегка опаленных газет. По всей видимости, моя подруга неудачно пыталась растопить домашний очаг. Я сходил на заправку и купил мешок березовых поленьев, выйдя в подъезд, поколол пару штук мельче. Языки пламени поползли вверх по щепкам, но дым устремился в комнату, это значило, что Катя пыталась растопить печь, не открыв трубы. Для ужина было еще рано. Сытный обед, съеденный в институтской столовой, еще тлел в моем желудке. Потому я решил только попить чая. Заглянув в холодильник, в который я сложил все продукты, чтоб уберечь их от мышей, я не нашел там пряников, не было там и большой банки со сметаной, батона хлеба, масла и банки варенья. Со злостью я подумал, что этого купидончика легче убить, чем прокормить. Впрочем, я предположил, что она просто смылась, испугавшись бытовых трудностей, и теперь я остался без неё и проблем, которые она мне создает. То обстоятельство, что в постели не будет мягкой грелки меня слегка опечалило. Она ушла раньше, чем успела меня достать, но, по крайней мере, я не буду поминать её лихом, воспоминания о ней не будут болезненными. А в эту лубяную избушку рано или поздно заглянет другая лиса и заставит меня из неё сбежать.
Сев на подоконник, я посмотрел на окна дома напротив. В одном из них курила ухоженная женщина. Окна её были с пластиковыми рамами и в квартире набитой разной бытовой техникой был недавно сделан ремонт. Из другого окна выглядывала старушка, лузгавшая семечки, рядом с ней были кружевные занавески, на подоконнике стояло несколько горшков с кактусами и геранью…
А может я со временем бы привык к этой Кате? Может она бы изменилась, похудела, начала бы хоть немного следить за своей внешностью, дочитала бы хоть одну серьезную книгу до конца и начала мне нравиться? Эти оптимистические предположения повергли меня в уныние. Чай остыл в моей кружке из нержавейки, трубка погасла…
Она ввалилась в квартиру, как ком липкого, мокрого снега лениво скатывающийся с горы. Хотя мне и очень хотелось на неё наорать по поводу плитки, я этого делать не стал, только вежливо спросил, почему она ушла и не выключила плитку.
-Я готовила тебе ужин и плитка сама выключилась, - заныла она. – Я пошла к соседу, который мне помог вынести этот ковер. Это очень странный человек. Он тоже художник, рисует лошадей с крыльями и ангелов с мечами, но у него морщинистое лицо и гнилые зубы. Мне кажется, что он грешник и развратник…
-В плитке тепловое реле есть, чтоб она не перегрелась, она время от времени выключается, но потом опять включается, когда нагревательный элемент начинает остывать…
-Я тебя умаляю! Она просто сломана и нужен мужчина, чтоб её починить.
-Она исправна. Если вот эта стрелка в положении три, два, один, то плитка работает, если ноль, то она выключена.
-Давай купим нормальную газовую плиту, как у меня дома…
-В следующий раз выдерни из розетки все вилки, если выходишь из квартиры. Ясно?
-Ясно. Ты орешь на меня из-за пустяков и пытаешься мной манипулировать! На меня нельзя давить!
-Надо мне очень на тебя давить! Тут вся комната в дыму была. Хорошо никто пожарных не вызвал. А так бы…
-Я не виновата в том, что твоя дурацкая плитка то включается, то выключается. Я нервно больной человек. Я еще в детстве пережила такое, что тебе и не снилось. Кстати, почему ты не привез телевизор, он же твой.
-Я подарил его родителям, а подарки назад не возвращают.
-Но ты же сказал, что покупал его за свои деньги и к тому же у твоих родителей уже есть телевизор. Мне сегодня так захотелось посмотреть какую-нибудь мелодрамку и расслабиться.
-Если тебе так хочется посмотреть телевизор, то можешь сходить к соседу или заработать деньги и купить…
Этот бестолковый разговор продолжался около двух часов. По конец я утратил к нему интерес, одел наушники и начал читать книгу. Она рухнула на диван, изображая истерику, но я демонстративно не обращал на это внимания. После истерики она решила изобразить домохозяйку и полезла в холодильник.
-Я купила тебе зеленый горошек, - сказала она, стащив с меня наушники. – Посмотри, какая большая банка, любимый!
-А ты купила свежего мяса, как я тебя просил? Кстати, где картошка, морковь, лук?
-Их не было в нашем магазине, а на базар было уже поздно идти. Я так долго провозилась с этим ковролином, а тут еще этот художник… Я сейчас приготовлю тебе потрясающее блюдо. Только давай послушаем вместе литургию Чайковского, а потом твою музыку…
Я и не предположить не мог, какое гнетущее впечатление может произвести на меня церковная музыка. Может я и действительно просто черт из ада в наказание поселенный в тело человека. Ибо церкви, особенно православные меня с детства пугали. Лица на иконах казались мне чудовищно уродливыми, а в лицах священников я видел злость, властолюбие и жадность. Какие они к черту рабы божьи, раз такие жирные и только и делают, что гнусавят стихотворные просьбы богу в своих помпезно блестящих золотом одеждах и храмах. Меня всегда настораживали люди, которые агрессивно заявляют о своей правоте…
Разговаривать об этом с Катей я не стал. В конце концов, я не подряжался просвещать её. Я не считаю свои мысли истиной в последней инстанции. Около получаса я пытался не обращать внимания на музыку, и сосредоточить его на книге. Мне это не удавалось, потому, что я был уверен, она назло мне включила эту музыку, у неё был целый день, чтобы слушать то, что ей нравиться, и вообще может купить себе плеер и слушать эти шедевры хоть круглые сутки. Раздраженно захлопнув книгу, я направился покурить на лестницу и увидел, что она творит. А творила она вот что. Разваренную до невозможности вермишель быстрого приготовления она вывалила на сковороду, на которой уже жарился консервированный горох и неровно нарезанные куски колбасы. Разумеется, мне захотелось поколотить её по началу, но в следующее мгновение мой жестокий разум подсказал мне иной способ экзекуции – заставить её съесть свой кулинарный шедевр. Представив, как она это ест с кислой миной, подсаливая свое оригинальное блюдо слезами, я расхохотался, а она начала подвывать православным певчим, рыдая.
-…У меня плохо с концентрацией! – с завыванием говорила она. – В детстве я пережила инцест и из-за этого мои родители развелись. Эта психологическая травма портит мне всю жизнь…
-Плитку сама выключишь, или мне помочь.
-Куда ты уходишь? Не оставляй меня одну, мне здесь страшно.
-Я иду в магазин за тем, что ты не удосужилась купить за целый день.
-Я пойду с тобой!
-Твое любимое блюдо остынет, пока ты будешь ходить со мной по магазинам.
-Я его разогрею! Потом. Еще раз…
Глава пятая. Творчество.
Время уходило в небытие. Надвигалась весна. Всё чаше показывалось на синем небосводе солнце, и освещало своими яркими лучами безобразие Маскачки. Гнилые покосившиеся строения и маргиналы, населяющие их, окрашенные солнечными лучами, выглядели не так ужасно, как в пасмурные дни. Однако ночами еще случались заморозки превращавшие лужи в пластины грязного льда.
В одно ясное мартовское утро я проводил Катю на центральный рынок, где она собиралась торговать яблоками. Она жаловалась на холод, и, потому я одолжил ей свою безрукавку из овчины. Вернувшись с работы я, как всегда, застал её лежащей на диване, слушающей литургию, держащей в руках библию. Мою безрукавку она потеряла на рынке, денег не заработала, зато приперла куль с гнилыми яблоками, которыми она обожралась, и мучилась от болей в животе.
-Как мы живем! – загнусила она. – Ты до сих пор не представил меня своим родителям! Я уже давно не была в храме божьем и не причащалась!
-Так сходи. Напротив дома есть православный храм, в котором звонят колокола…
-А ты! Я не могу больше жить в грехе! Разве ты не знаешь, что жить вдвоем без венчания – есть величайший грех!
-Не доставай меня. Ты прекрасно знаешь, что еще большим грехом является посещение храма без веры в бога и в корыстных целях. А на меня вера пока не снизошла. И почему мы должны ходить в один храм? Могу я быть иудеем или баптистом. Может мне больше нравиться католический храм.
-Не пори ерунды! Ты русский и обязан быть православным. Это единственная правильная вера в мире.
-Так же думают представители всех религий. И с чего ты взяла, что я русский. Мои предки были самых разных национальностей, и я считаю себя космополитом. На счет культуры… Я читаю больше европейских писателей, чем русских, то же самое и с музыкой и кино. Так что, если хочешь, иди в любой храм, принимай монашеский сан, я не держу тебя.
-Но мы же должны делать всё вместе.
-Когда два человека абсолютно всё делают вместе им рано или поздно становятся скучно. В сущности, им становится не о чем говорить, ибо разговор есть обмен информацией. Лучше подумай, чем платить за квартиру в следующем месяце. Мои сбережения прикончились, зарплату могут задержать. Я не знаю что делать.
-Ты хочешь сделать из меня базарную бабу! Тебе плевать на мои художественные способности, на мой талант.
-Я ничего из тебя не хочу делать, а думаю о том, как заплатить за эту дыру. А ты, кажется была полна энтузиазма и готова к любым трудностям.
-Ну и что ты предлагаешь?
-Я ничего не предлагаю, пока у меня абсолютно нет идей, и советов я тебе давать не буду. Ты взрослый человек, и сама вправе решать, что тебе делать.
-Я собираюсь создать демоверсию радиопередачи, и мне нужна твоя помощь. Надо найти звукозаписывающую аппаратуру. Поговори с этим Антоном, ты его давно знаешь. Он тебе не откажет.
-Ладно. Считай, что аппаратура у нас есть. А где текст передачи?
-Какой текст?
-Ну что ты будешь говорить и записывать?
-Ну, хотя бы про твоих несчастных велосипедистов курьеров. Я буду брать интервью у них, а они будут рассказывать забавные случаи на своей работе.
-Если хочешь знать, они народ угрюмый и неразговорчивый в большинстве своем, а при виде микрофона у них вообще будет полный клин. Так что лучше поискать другую тему для передачи.
На следующий день она неизвестно где нашла велогонщицу и вместе со мной пригласила её в дорогое кафе в старом городе для предварительного интервью. Девушка выглядела напуганной и заерзала на стуле, когда я взял чай только для себя. Как и большинство велосипедистов, она была не особо разговорчива. Катя задавала ей вопросы, касающиеся личной жизни, и толкала под столом мою ногу. Я, желая поиздеваться над ней, молчал и пил чай, но потом задал несколько вопросов о велосипедах, о трассах, шлемах, призах, соревнованиях. В завершении я высказался на счет роли велоспорта в культурной жизни страны. Девушка радостно со мной согласилась и просто сбежала из кафе.
-Надеюсь, ты поняла, что это будет не особо интересно слушать таксистам и клеркам.
-Просто ты задавал не те вопросы. Мне просто стыдно за тебя. Ты молчал десять минут. Если ты будешь так тормозить, я не возьму тебя в свой проект. Надо было спрашивать о том, что интересует большинство радиослушателей, а ты про какие-то дурацкие велосипеды с ней болтал полчаса. Я даже начала тебя ревновать.
-Но что я могу поделать, раз её интересуют только велосипеды?
-С виду приличная девушка, а слушает черный металл! Но о чем же нам делать передачу?
-Мне кажется надо собраться вчетвером, с Матвеевной, Дианой, еще кем-то просто поболтать пару часов и тема сама собой придет.
-Господи! У Дианы акцент и дефект речи, она полная дура, а Матвеевна устроит бардак.
-Матвеевна почти пролезла на радио, а Диана закончила христианскую академию и работала капелланом, а так же окончила педагогическое училище и сейчас воспитатель в детском саду.
-Ну, если уж Матвеевна уже пролезла на радио, то мы ей не нужны. Давай лучше пригласим Валерку и Машу. Только ты найди аппаратуру, чтобы сразу начать записывать.