О стихах
Я не люблю, когда стихи витиеваты и туманны,
Когда по кочкам запятых бредут глаголов караваны.
Когда метафоры, тягучие, как мёд,
Сквозь рифмы еле доползают до ума.
Когда в словах нет смысла нихрена.
Лишь броуновский образов полёт.
Я не люблю, когда стихи витиеваты и туманны,
Когда по кочкам запятых бредут глаголов караваны.
Когда метафоры, тягучие, как мёд,
Сквозь рифмы еле доползают до ума.
Когда в словах нет смысла нихрена.
Лишь броуновский образов полёт.
Без лишних предисловий, начнем разбор стихотворения "Тебя там нет", автор Д. Д. Есененский. Если коротко, то понравилось, но есть нюансы.
В полях, где шепчутся берёзы,
И ветры носят звон ручья,
Душа моя, взывая к грёзам,
Поёт, как птица в час тепла.
"Шепчутся берёзы, ветры носят звон ручья" - очень образно, насыщенно, хорошо. Первые строки окунают читателя в идиллическую атмосферу светлых картин Поленова.
Рифма "берёзы- грёзы" приемлемо, хотя и похоже на "розы-морозы, а вот "ручья-тепла" плохо.
Сравнение души и птицы не понятно. Душа взывает к грёзам, то есть, ищет того, чего в реальности нет и от дисгармонии испытывает тоску. Птица в час тепла поёт, приветствуя новый день, или весну. То есть образ души минорный, а птицы - мажорный. Отсюда вопрос к подбору метафоры.
Тоскует сердце, ноет нежно,
По рощам, что в тумане спят,
И образ твой, такой безгрешный,
Меня всё манит в те края.
Здесь также образность закрывает собой смысл. Лишнее "ноет нежно", ибо тосковать по рощам можно, а вот ныть - нельзя. Надо поменять глагол, или построение фразы. Слова "такой" и "те" в одном предложении лишают его веса, придают просторечивый вид, что не вяжется с общей лиричностью стихотворения. "Я его, это, того, как его, люблю этот вид вообще."
В лугах, где росы серебром,
Блестят на травах поутру,
Слышу я твой голос за окном,
Он манит к счастью, к свету, к миру.
Первые две строки - хорошо. Потом плохо. На "слышу твой голос за окном" спотыкается ритм. Далее ритм сбивается окончательно "он манит к счастью, к свету, к миру". Плюс, рифма "поутру-миру" может сработать только при ударении на "у" в слове "миру", что в данном случае не подходит.
Строка "слышу твой голос за окном" выбивается из контекста предшествующих образов лугов и трав. Откуда взяться окну посреди всего этого великолепия природы средней полосы?
В леса, где сосны величавы,
Где воздух чист, как детский смех,
Хочу найти я слово - "вечность",
Чтоб описать всю радость встреч.
Первые две строки образные, объемные, но потом появляется "вечность", с помощью которой лирический герой будет описывать радость встреч. Это странно.
Рифмы "величавы-вечность" и "смех-встреч" откровенно слабые.
Но между слов всегда теряюсь,
И не найду никак ответ,
В полях, где шепчутся берёзы,
Есть только я, тебя там нет.
Последние две строфы написаны как-будто в спешке. Словно автор устал подбирать метафоры и решил пожертвовать образностью в пользу эффектного завершения.
Рифма "теряюсь- берёзы" плохая, рифма "ответ-нет" простая.
Последняя строка немного вытягивает строфу, ставит чёткую точку всему стихотворению. Как по мне, так это хорошо.
Спасибо. Красиво. Образно. Музыкально.
Осмелюсь лишь предложить доработать последнюю строку.
"И Леся вновь вернулась в эти будни."
Здесь чуть не хватает веса, глубины. Как на финальном аккорде, ожидаешь катарсиса, а он немного смазан ненужным по смыслу "эти". Понимаю, что это сохраняет ритм, но такого рода приём, при отсутствии необходимости в данном слове, слегка упрощает строку. Лучше вместо "эти" как-нибудь усилить "будни".
По сути стихотворения особых замечаний нет. Вполне цельное и атмосферное. Немного смущают рифмы " вдоха-мха", "там-гама", да и "пустота-темноты" тоже выглядит натянутой. Почитайте его вслух. Если ничего не смущает, значит это то, что вы хотели и смогли выразить.
То, что вы занимаетесь этим постыдным делом недавно - скорее в плюс вам, ибо взгляд ваш на творческий процесс незамутнëн опытом и не размыт глупыми советами.
Пишите, если не можете держать в себе. Если процесс и результат доставляют вам радость, то творите на здоровье. Успехов.
Стёпа вышел в интернет,
Написал к посту коммент,
Похвалил удачный фильм,
Ведь сюжетом был пленим.
Вдруг, откуда ни возьмись,
Появился юзер «Кись»,
Сразу капсом закричал:
«ПАРЕНЬ, ЛУЧШЕ БЫ МОЛЧАЛ!».
Стёпа сильно удивился,
Да ещё и возмутился,
Но ответить предпочёл:
«Почему? Мне фильм зашёл...».
Прибежали заводилы,
Сразу Стёпу осудили:
«Кися прав, а ты — дурак,
Вот помалкивай, чудак!».
Ошарашенный разносом,
Стёпа задался вопросом:
«Почему грубить — нормально,
А ответить, — так нахально?».
Классики щурились с запыленных полок,
Критики роняли восковые вздохи.
А я вам со строчек откидывал полог -
Смелее хватайтесь за стержень эпохи!
Существует два вида поэзии – поэзия формы и поэзия чувства, которые традиционно связываются с имена Аполлона-Феба, бога строгих форм, и Диониса-Вакха, бога вина и экстаза.
Тема поэтического искусства занимает важное место в творчестве поэтессы Елены Заславской. Рассмотрим, как она раскрывается в образе Марсия, сатира, который вызвал Аполлона на мусическое состязание. Этот эпизод лег в основу стихотворения Елены Заславской «Марсий, вызови Феба» (2016). Стихотворение было прокомментировано луганским интеллектуалом, литературным критиком Владимиром Карбанем в «Опытах пристального чтения», так что Марсий теперь связан не только с горной Фригией, где состоялось ристание, но и с Луганском, где оно воспето.
В своем критическом анализе Владимир Карбань приходит к выводу, что Марсий является вторым я поэта. Парадоксальным образом противник бога поэзии Аполлона воплощает в себе поэтическое искусство. Как это возможно?
Победивший Аполлона в ристанье на флейтах, Марсий вызвал гнев бога и был убит – с Марсия содрали кожу. Как указывает культуролог и литературовед Татьяна Касаткина, Аполлон как бог, оформляющий мир, в этом случае забрал своё – кожу, которая отделяет человека от мира, придавая ему строгую форму.
Как показывают современные исследования античной поэзии и мифологии, Марсий является воплощением Диониса, одного их самых могущественных греческих богов.
Дионис, бог вина, вдохновитель экстатического оргиазма, являлся древним грекам в разных обличиях, в его культе слилось почитание разных героев и демонов, вдохновляющих на буйство и заставляющих терять разум.
В античной мифологии Дионис и Аполлон выступают как божественные противники, враждующие до смерти, но связанные неразрывно. Даже знаменитый оракул Аполлона в Дельфах первоначально принадлежал Дионису-Вакху. Дионис похоронен в подземелье храма, но каждые два года вакханки устраивают обряд его воскресения, когда убитый бог выходит на свет, как прорастающая из земли виноградная лоза, опьяняющая и дарящая вдохновение.
Противоборство Диониса и Аполлона отражено в античной культуре, включая поэзию и музыку. Религиозное значение музыки в античности огромно. Собственно, нерелигиозной музыки тогда не было вовсе. Даже обычные флейтистки на пиру у того же Агафона символизируют жуткие религиозные ритуалы, создавая подходящий фон для бесед о божественных тайнах, которые описал Платон. В цивилизованные времена Платона эти таинства уже редко практиковались и потеряли свою страшную силу. Однако культурная память хранит все смыслы одновременно, и мы можем разобраться, какое значение имеют странные на первый взгляд подробности смерти Марсия – игра на флейте и страшная казнь в виде сдирания кожи.
Вячеслав Иванов в книге «Дионис и прадионисийство» пишет о двух видах музыки, каждая из которых имеет божественное происхождение, но воздействие их противоположно:«Когда, по одному преданию, пиерийские нимфы Эмафиды, в состязании с Музами-Пиеридами, запели, – вся природа запела с ними и явила ей присущее всеодушевление, всеоживление; но подняли голос их божественные соперницы – и потоки вод удержали свой бег, и светила ночи остановились в небе: только Пегас ударом копыта прервал оцепенелое очарование мира… Симонид, изображая волшебную силу песнопений Орфея, говорит, что ветерок не смел прошелестеть в листве, дабы не нарушить медвяной мелодии».
Эти два вида музыки связывались с двумя видами музыкальных инструментов: лирой и флейтой. Лира Аполлона погружает мир в безмолвие, создает истинный покой: «чистая гармония, которой владеют Музы, есть недвижимый покой бытия, застывшего в прекрасном богоявлении космоса». Авлетика, игра на флейте, создает оргиазм и экстаз, заставляет человека и природу выходить за свои пределы и терять разум. Флейта в этом смысле является инструментом магическим и однозначно связанным с экстатическим буйством. Это соотношение мистических проекций двух музыкальных строев выражается в сказании о том, что флейта была брошена Афиной, олимпийской богиней, богиней разума, и поднята Марсием, дионисийским героем.
В дионисийской религии выход за пределы не только разума, но и тела проявляется в ритуалах, связанных с уничтожением телесности, разрыванием бога на части.
Одна из важнейших ипостасей Диониса – младенец, раздираемый на части титанами и поедаемый живьем. Титаны совершили преступление, убив божественного младенца Диониса, но в результате он оказался внутри их тел и титаны обрели божественные свойства, причастились бессмертию.
В древности ритуал пожирания божества стал залогом возрождения и возвращения на землю. Как оживает после зимы виноградная лоза, так оживет каждый причастный Дионису. Это самое главное известное грекам причастие божественной плоти и божественной силы. Таким образом, омофагия, то есть священное поедание растерзанной жертвы, была в древности религиозным обрядом из дионисова круга ритуалов.
Так, мифографы и поэты рассказывают историю о Пелопсе, которого отец его, царь Тантал, убил и подал богам на ужин, чтобы проверить их проницательность. Боги всё поняли и не стали есть, лишь Деметра, будучи в печали из-за пропажи своей дочери Коры, мимодумно съела кусочек. Боги покарали наглого отца танталовыми муками, а сына воскресили, и вместо съеденного Деметрой кусочка сделали плечо из слоновой кости. С тех пор у всех потомков Пелопса ярко-белое пятно на правом плече. Поедание ребенка, в котором участвуют боги, относит эту историю к кругу Диониса.
Сказание о Пелопсе – позднее свидетельство той поры, когда в религиозных целях практиковалась омофагия. В нем уже видна попытка дать разумное и цивилизованное объяснение присутствию богов на таком пиршестве, им приписываются благородные мотивы, всячески демонстрируется, что они не имеют к этому отношения. Но само место действия и собранные в этом месте персонажи показывает, что перед нами древний страшный ритуал. Еще одно явление дионисийского героя мы находим в мифе о Тезее.
Дионис, Тезей и Ариадна
Дионис был издавна связан с Критом. Как показывает Кереньи в книге «Дионис: прообраз неиссякаемой жизни», Дионис на Крите был Зевсом небесным и подземным, то есть Зевсом и Аидом, царил над живыми и особенно над мертвыми. Лабиринт, в котором Тезей нашел и победил Минотавра, это известный многим культурам символ смерти. Вряд ли создатели доброго советского мультика о Тезее думали о хтонической ипостаси Диониса, однако они сохранили эпизод о том, как Дионис отобрал Ариадну у Тезея, и сохранили тем самым память о древних критских ритуалах.
Мэри Рено не упустила изобразить такой вакхический ритуал в своем великолепной романе «Тезей». Именно после участия Ариадны в обряде дионисийской омофагии на Наксосе Тезей оставляет ее на острове. Сын Посейдона знает, что нарушил клятву, и будет за это наказан в царстве Аида, но как человек нового мира он не может сохранять у своего народа тот древний хтонический ужас, в котором Ариадна не видит ничего страшного и чувствует себя как дома. Окружающим Тезей объясняет свой поступок тем, что ему явился Дионис и потребовал оставить в покое его невесту, и это на самом деле правда.
Позднейшая рационалистическая трактовка этого союза Ариадны с Дионисом заключается в том, что Ариадна спилась от горя. Однако Дионис столько же связан с вином, сколько с раздиранием на части и пожиранием. Разновидностью раздирания на части является сдирание кожи – древний религиозный ритуал религии Диониса.
Теперь мы можем по-новому взглянуть на историю Марсия, воспетую Еленой Заславской. Марсий играет на флейте, и с Марсия сдирают кожу, то есть разрывают его на части. Обе эти черты однозначно связывают Марсия с Дионисом. Флейта – музыкальный инструмент, вызывающий вакхический экстаз. Разрывание на части – отличительная черта дионисийского ритуала. Марсий – это ипостась дикого Диониса, который своей могущественной музыкой разрушает всё разумное и гармоничное.
Вот в чем причина враждебности Аполлона к Марсию: бог света и разума, дающий всему форму, не терпит экстаза и природного буйства. Марсий претерпевает судьбу Диониса. Игра на флейте, оргиазм и экстаз выносятся за границы иерархии мусических искусств, однако не могут быть уничтожены.
Как пишет Владимир Карбань, в стихотворении Елены Заславской нельзя не заметить восхищения попытками Марсия дойти до предела, бросить вызов богу. Также и в античности есть мифы, в которых Марсий наносит ответный удар.
Известна история, в которой музыканта разрывают на куски – это история об Орфее. Орфей знаменит тем, что благодаря своей музыке вышел живым из царства мертвых.
Путешествие Орфея в подземный мир за женой Эвридикой завершилось тем, что он не смог ее оттуда вывести, однако сам он вернулся, и не потерял памяти, и не переродился в другую форму, как перерождается зерно, чтобы воскреснуть. Орфей как человек, избежавший смерти и живым вышедший из ада, стал главным символом древнегреческого религиозного движения орфиков. Орфики надеялись найти музыку и ритуал, который поможет им повторить деяние Орфея. Орфическое учение повлияло на Платона, орфики – положительные герои знаменитого советского романа об античности – «Таис Афинская» Ивана Ефремова. Это целая традиция, однако сейчас не о ней.
Орфей умер, растерзанный вакханками, служительницами Диониса. Орфей – кифаред, лирник, он играет на лире замиряющую музыку, он служитель Аполлона. В лице Орфея отмщается Дионис-Марсий. Уравновешенная музыка формы замещается чувственной стихией экстаза.
В стихотворении Елена Заславской «Марсий, вызови Феба!» Марсий выступает прообразом поэта, который, оставшись без кожи, чувствует «красоту и уродство этого мира», а состязание с Фебом и жестокое наказание переосмысливаются как поэтическое вдохновение, посланное Фебом, дающее возможность человеку изобразить в слове наш человеческий мир.
В стихотворении Елены Заславской о Марсии есть строки:
Марсий, вызови Феба!
Он требует полного возгоранья,
Ты осознаешь не сразу,
Что можно выйти за рамки
Только
На пике экстаза!
От поэта выхода за свои пределы требует Феб, однако по сути, это является описанием дионисийского экстаза. В этих строках поэтически совпадают Феб и Дионис, что является одной из мистериальных тайн древнего дельфийского оракула.
Таким образом, античная мифология подтверждает интуицию луганского критика Владимир Карбаня: противник Аполлона Дионис гибнет, но вносит свой вклад в создание поэзии. После своей страшной гибели Дионис вечно возрождается, чтобы начать всё сначала, чтобы доказать бессилие смерти и могущество подлинной эмоции. Аполлон дает форму этой силе экстаза, и в этом единстве противоположностей заключается подлинная сила поэзии.