Ваша Шумак была не самым хорошим комсоргом. Взносы собирала через пень-колоду, на отчетных собраниях страдала, исподтишка читала Дюма, Сабатини, Пикуля или Каверина. Словом, до поры, до времени относилась к исполнению обязанностей формально.
История, про которую вы сейчас узнаете, произошла в 1989-90гг. Веселые девятнадцать-двадцать лет: комсомольский значок на груди и разные глупости, на которые толкают книжный умище, энергия, гормоны в крови, нищета и общая придурь.
Не поверите, но Наташка еще не писала стихов. Они пришли ко мне через несколько лет. Кто б их звал… Впрочем, об этом расскажу в другой раз.
Пахала санитаркой в онкологии два ночных дежурства в неделю, плюс сутки в выходные, параллельно училась на медицинскую сестру.
Как раз получила третий по счету конверт с отказом из ВГИКа. Со страшным текстом приговора: Ваша работа не прошла творческий конкурс… Хныкала, жалела себя…
А Саня помирал в нашем отделении. Рак четвертой степени, химию он переносил хреново.
Брэд Пит, если поставить рядом – смотрелся бы так себе, просто симпатягой.
В моей капризной памяти навсегда не только золотая лохматая челка Сани и огромные синие очи с шикарными черными ресницами, но и выразительные брови. Левая взлетала вверх, когда он щурился, подмигивал или лихо улыбался.
Разумеется, он ничего не красил, не те времена, не тот характер. Просто шутка генетики, каприз природы. Рост, белозубая улыбка, роскошная спортивная фигура. Не парень – картинка.
Служба в десанте за плечами, а также участие в ликвидации аварии на Чернобыльской АЭС. Саня связывал свой рак с облучением, которое перенес.
Он был одним из самых ярких людей в моей жизни. А ваша Шумак повидала многих, в том числе актеров, которых принято считать фантастически привлекательными. Старше меня всего лет на пять. Прекрасно шутил. Хотя и довольно саркастично, чего не отнять. Говорил, что даже не со школы, а чуть ли не с детского сада его уверяли, мол надо ехать в Москву и пробиваться в кино.
Спрашивал, поддразнивая:
- Кого могу сыграть в твоем фильме? На Грэя в «Алых парусах» потяну?
- Легко.
- А Дон Румата получится?
- Фехтовать умеешь?
- Саперной лопаткой, разве что.
- Разве это оружие благородных донов? Осваивай бой на мечах, дружище.
При этом Саня прекрасно знал, что у вашей Шумак очередной отлуп из главного киновуза, новый провал попытки поступить.
А я, соответственно, была в курсе его диагноза и неутешительных прогнозов…
Нравился ли мне Саня? Очень. Была ли влюблена? Ни капли. Тело реагировало. Душа тоже отзывалась. И ум поддакивал, что наш человек. А сердце молчало.
Наверное, сложись все иначе – могли бы сблизиться, дружить… Поехать покорять столицу вместе.
Но, история не имеет сослагательного наклонения.
О Комсомолке Маше мне рассказал Саня. Они познакомились в Чернобыле.
Напуганный вдрызг, знающий, что схватил дозу и не одну, давно перебрал все допустимые нормы. Ведь неглупый мальчик, читал учебники, увлекался физикой в школе. Однажды запаниковал… Орал что-то мол:
- Мы все умрем. Мы обречены.
Товарищи по несчастью тряслись бледными тенями, поглядывали на него, но не перебивали. Саня пользовался нешуточным авторитетом. Истерика могла вызвать волну бунта, но была неожиданно погашена мощной оплеухой.
БДЫЩЬ!!!
Затрещину прописала жилистая рука фельдшера тети Маши. По факту годилась большинству солдатиков в бабушки, но звали именно тетей. Ей было слегка за шестьдесят, выглядела моложаво, хотя и сильно морщинистая. Такой ее запомнил рассказчик.
Оглушенный Саня, слетел с табурета на пол, шлепнулся на пятую точку, глупо моргал, держался за щеку, отрыл рот оскорбить?
Понял, что схлопочет еще и по губам. Фельдшер стояла над ним напряженная как пружина. Правая рука слегка отведена назад, полная готовность повторить целебную процедуру.
- Все сказал?
Он подумал и кивнул. В голове все еще звенело.
- Встал, пошел со мной.
Суровая фельдшер обвела всех ледяным взглядом.
- Команду отбой слышали?
Выключила свет. Вышла.
Как волк барашка – уволокла с собой зачинщика не случившихся беспорядков.
В сестринской было тепло и тихо. Мария Анатольевна выдала сорвавшемуся с резьбы лидеру взвода какие-то капли, плеснула столовую ложку сухого красного вина в стакан крепкого горячего чая, кольнула в плечо витамины, в ягодицу что-то еще не называемое вслух. Потом вдруг обняла Саню.
Села рядом на кушетку. Ткнулась лицом в макушку юноши.
- Родненький, если бы я только могла спасти тебя и твоих дружочков. Собой заменить. Вместо вас сгореть… Не получится. В топке мы все, рядышком. Я-то хоть пожила. Но вы ж почти не… И многие не будут. А кто-то и вытянет, справится. Осилит эту дрянь. Почему не ты?
Саня пожал плечами, хотел освободиться, тетя Маша не пускала.
- Нельзя срываться такому как ты.
- ?
- Тебе в рот остальные смотрят. На тебя равняются.
Он вздохнул.
- Молчи. И других успокаивай. Ври, что шансы три к одному на то, что все будет в порядке. Что вы сильные, получаете нужные лекарства, радиация и выведется…
- Врать?
- Обязательно.
Какое-то время пили чай в тишине, потом Тетя Маша заговорила.
Рассказывала, как ее отец остался прикрывать отход своего полка… И больше его никто не видел, нет могилки, куда можно приехать.
Как старший брат угодил в плен, был казнен за попытку побега.
Как младший брат пропал без вести.
А муж вернулся без обеих ног и страшно запил. Пару недостающих зубов, вместо которых Маша щеголяла металлическими коронками, ей выбил именно он в моменты отчаяния. Потом каялся, просил прощения, руки целовал. Маша не разводилась. Тянула лямку до последнего. Хотя жалеть супруга перестала в первые же пять лет после войны…
Жизнь этой искалеченной, но не сломленной женщины была горькой и… веселой? Полной тепла?
Маша вспоминала и пересказывала Саньке проказы своих дочек и маленького внука.
Шептала какую-то страшную чушь про пылкую многолетнюю тайную влюбленность в актера Вячеслава Тихонова. Которая повлекла за собой идиотическую ситуацию.
- В прошлом году поехала в Москву за колбасой… Старая дурища. Увидела Его случайно в двух шагах от себя на улице и в обморок грохнулась.
- Теть Маш? Серьезно?
- А зачем мне врать?
- Ну… Не знаю.
- Если б я его лет в двадцать встретила, а то… Перечница древняя. Но и он уже не свежий огурчик. Ха. И такой же красавец.
Глаза Тети Маши затуманились счастливым воспоминанием.
- Я рот открыла, гляжу на него, моргаю. И оп… плыву. Прежде, чем отключиться, слышу голос. ЕГО ГОЛОС. Как в тумане.
- Что с вами?
И ладонь на моем лбу. Прохладная. А второй рукой затылок придерживает... Спрашивает.
- Вам плохо?
- А я шепчу, мол, ох хорошо, так хорошо, лучше не бывает. Теперь и помереть можно.
Тетя Маша описывала ситуацию в лицах.
Саня хохотал вместе с ней. Голос у фельдшерицы был молодым, совсем не вязался с морщинами и сединой.
Вдруг сказала нежно.
- А ты, Санечка, чума девичья, ведь в три раза его красивее… Вот зачем тебе Бог такую рожу выдал? А?
- Не знаю. Я не просил. Нечаянно вышло.
Снова засмеялись вместе.
На прощание тетя Маша сказала: как комсомолка – комсомольцу.
- Ну вот надо. Надо. Надо было моему папе остаться, чтобы полк смог отступить и окопаться. Надо было старшему брату не сдаваться, а бежать к своим. Надо было младшему идти добровольцем. И мне…
- Что вам?
- И мне. Санитаркой. В поезд. Сопливая совсем была… Но замужем. Расписались в день призыва жениха Мишки на фронт.
Из обрывистых рассказов Тети Маши вырисовывалась горькая судьба. В ней были спаяны храбрость, собранность, цепь жестоких обязательств, долг, выполнения приказов, жертвенность и отвага, доброта и нежность.
- А как же со счастьем?
Спросил солдатик. Фельдшер пожала плечами. Снова ткнулась в макушку Сани.
- «Как закалялась сталь» читал?
Он честно ответил, что нет.
- Ну и кто из нас дурак в итоге?
В этом общении Саня заново обрел цельность. Тетя Маша как-то исхитрилась, положила гипс на сломанный внутренний стержень духа.
И больше ничто не могло раздавить его волю. Никогда.
- За одного битого двух не битых дают. Слышал?
Теперь слово в слово он повторял это мне. Имея ввиду неудачные попытки поступить во ВГИК.
- За одну битую двух не битых дают. Слышала?
Мы разговаривали еще раз десять, даже больше за те несколько месяцев, что ему оставались.
Саня много читал, наверстывал. Я приносила дефицитную американскую фантастику, которая только-только стала появляться в зоне доступа. И, как сейчас помню, драгоценный томик «Стажеры» братьев Стругацких, который купила в комиссионке за бешеные по моим понятиям деньги.
Как-то в очередном нашем долгом ночном диалоге за чаем в сестринской Саня потребовал:
- Наташка, поступай. Пиши, снимай. За меня, за себя, за нас…
-…
- Слово дай!
- Зачем?
- Занадом.
- Ну…
- Не слышу.
- Даю.
- Принял. Помни.
И руку пожал. Как боевому товарищу…
Что теперь?
Только выполнять. Ведь обещала.
Как он – тете Маше.
Как она – главному врачу в санитарном эшелоне, когда он ее соплюху семнадцатилетнюю из петли вынимал… Но это совсем другая история.
Только вперед. И не дождутся. Ни обстоятельства, ни враги.
.
Ваша Наталя Шумак
