Несладкая история сахара
Для нас сахар — сравнительно дешевый повседневный продукт, эталон сладости и символ нездорового питания. Но когда-то он был дорогой редкостью и лекарством. В средневековой Европе сахар ели в среднем по одной ложке в год, то есть большинство этот продукт так никогда и не попробовали. Потом он стал двигателем страшной треугольной торговли. А затем наука и технический прогресс сделали сахар тем, чем он является сейчас. И что удивительно, человечество в целом с доступным сахаром стало лишь здоровее. Но обо всем по порядку.
Ученые называют родиной сахарного тростника Папуа — Новую Гвинею. Производства сахара в современном понимании у папуасов не было, но тростник выращивали специально, что требует долгого организованного труда. Да-да, согласно общему представлению, на этом острове сплошь дикость и людоедство, на самом же деле там занимались сельским хозяйством, когда в Европе добывали пропитание охотой и собирательством. Потом сахар попал в Индокитай, Индию и Китай. Вначале, как и в Новой Гвинее, сердцевину тростника просто жевали и давили из нее сладкий сок.
Про выращивание сахарного тростника в подробностях писал Будда. Кстати, буддийские монахи первыми стали отвергать употребление сахара как проявление лишней заботы о себе. В Ветхом Завете пишут про сладкий тростник — скорее всего, сахарный. В 325 году до нашей эры воины Александра Македонского встретили сахарный тростник и сахарную воду в Индии.
Делать настоящий сахар научились позже — скорее всего, примерно в VI веке до нашей эры в Индии (возможно, где-то еще в тропическом поясе Старого Света). За 300 лет до нашей эры в стране уже было пять разных видов сахара, а ведь тростник рос столетия до этого и не только там. Но производство обычного для нас кристаллического сахара распространилось по миру значительно позже. Этому поспособствовали исламские завоевания. Когда арабы в VII веке завоевали Персию, они обнаружили там сформировавшееся производство, которым занимались изгнанные из Византии христиане-несториане. Ислам отвергал перебродившие (алкогольные) напитки, но сладкие напитки и сиропы принимались и распространялись. После этого от страны к стране путешествовал уже не только тростник, но и технология производства.
Европа открыла сахар значительно позже, хотя как индийский деликатес он был известен еще в Древнем Риме. Византия знала о сахаре больше и даже производила его в своих южных провинциях, которые первыми достались мусульманским завоевателям. Потом на Восток пришли крестоносцы, и свой сахар появился в Южной Европе. Европейцы его скоро распробовали, и возник обычный для Средневекового мира вопрос о нравственности употребления этого продукта (нуждами тела тогда интересовались меньше, чем теперь). Схоласты спорили: считать сахар лекарством или его едят для удовольствия? В итоге сочли лекарством. Мировое производство тоже росло. Примерно в 1285 году великий путешественник Марко Поло написал, что сахар делают не только в Индии, но также в Китае и на востоке Африки.
После исламского завоевания Ближнего Востока и Египта поставки сахара в Европу сократились. Да и само производство на старых местах, но при новой власти пришло в упадок. Зато в XV веке началась эпоха Великих географических открытий. Испанцы и португальцы открыли Канарские острова и Мадейру — места с подходящим для тростника климатом и ресурсами. В 1432 году на Мадейре произвели первый сахар, а в 1452-м поставили водяной пресс — солидное по тем временам производство. Вскоре это же повторили на Канарах. Пошли поставки не только в Португалию, но также в Англию и Францию, а к концу века — по всей Европе. Производство сахара было у тещи Христофора Колумба, а сам он занимался его перевозкой еще до открытия Америки. Однако «сладкий век» был еще впереди. Но, чтобы можно было передать его «горечь», расскажем о проклятиях сахара.
Четыре проклятия сахара
Нет, речь не о кариесе и даже не о диабете (и то и другое отлично появляется и без сахара). Дело в особенностях производства, которые стали причиной множества бед.
Первое проклятие. Сахарный тростник — многолетнее растение, от его посадки до первого урожая проходит примерно 15 месяцев. А до этого нужно хорошо подготовить поле, следить за ростками, поддерживать, убирать сорняки. Если климат достаточно теплый, но засушливый, то нужна ирригация, а обслуживать каналы — изрядный труд. Все это время обстановка вокруг плантации должна быть спокойной и стабильной. И это всегда понимали: войдя в Испанию в 711 году, мусульманский правитель только через 44 года заказал сахарный тростник с Востока.
Второе проклятие. Сахарный сироп, первое производное из тростника, требует немедленной переработки. В противном случае сахароза распадется на составляющие — тоже сладкие, но не те, что нужны. Потому тростник сразу перерабатывали: дробили на мельнице, отжимали сок, кипятили этот сок до появления кристаллов, собирали кристаллы, добавляли разные вещества для ускорения процесса и эффективности. Процесс сложный, с массой нюансов.
Третье проклятие. Производство было весьма энергоемким. Чтобы получить 1 тонну сырца, нужно переварить 7 тонн тростника. Эпоха нефти, газа и даже угля была еще очень далеко, для топки котлов пользовались дровами, причем на открытом пространстве, то есть с минимальной эффективностью. Так в регионах производства тростника уничтожили леса, и кое-где весьма радикально.
Четвертое и самое страшное проклятие. Для производства сахара требуется много ручного труда. Сразу на Востоке и в Южной Европе тростник выращивали на семейных фермах, где работали бесплатно ради общего результата. Потом появились плантации, однако нанимать людей ради низкоквалифицированного, но тяжелого труда оказалось дорого. Появились рабы, и началась следующая — самая трагичная — эпоха в истории сахара.
В 1514-м, через 22 года после открытия Америки, на третьем году постоянного пребывания европейцев на Кубе, епископом этого острова стал Бартоломе да Лас Касас. Он был человеком гуманным и порядочным, видел, как эксплуатировали индейцев, как они умирали от тяжелой работы и болезней, как восставали и погибали еще быстрее от европейского оружия.
И тогда епископу пришла в голову идея, как победить большее зло меньшим. Ради спасения индейцев он предложил испанским монархам завезти в Новый Свет африканских рабов. Их он видел их в Испании, и они казались епископу более довольными своей участью и приспособленными к тяжелому труду (поначалу в Америке не было плантаций, но было много работы по добыче золота). Епископ считал, что рабство будет недолгим, золото быстро кончится и рабов отпустят заниматься сельским хозяйством.
В чем-то он был прав: золото на Кубе действительно скоро кончилось. Но очень быстро появились плантации сахарного тростника и другие сельхозпредприятия. В Центральную Америку завезли огромное количество африканцев. А епископ, сменивший несколько мест служения, везде наблюдал страдания новых рабов.
В итоге через 33 года Бартоломе да Лас Касас отказался от должности епископа и вернулся в Европу агитировать власть против любого рабства. Он делал это до самой смерти, написал книгу, но на этот раз его не услышали.
Что особенно обидно, индейцы, которых пожалел епископ, все равно скоро вымерли. Сейчас в Вест-Индии индейцев почти нет (правда, остались их следы в генах некоторых местных жителей).
Плантаций становилось все больше. Скоро выяснилось, что представители негроидной расы выживают там много лучше индейцев и тем более европейцев (белое рабство тоже пробовали — неуспешно). Через пару столетий в регионах, где выращивают сахарный тростник, было огромное количество чернокожих рабов, и сейчас их потомки там в большинстве.
Треугольная торговля началась позже, в конце XVI века, и продолжалась до начала XIX столетия. Ее суть можно описать следующим образом. Корабли из Европы плыли в Центральную Африку, чаще в Гвинейский залив, чтобы приобрести африканских рабов. Может быть, кто-то не знает, но африканцев продавали в рабство другие африканцы. Например, победители в местных войнах продавали пленных, а затем и сами победители могли попасть на невольничий корабль. Транспортировка была ужасным испытанием. Тех, кто оставался в живых, продавали в Вест-Индии, Северной и Южной Америке.
Проспер Мериме художественно описал, как вождь Таманго вначале продавал рабов за дешевые ткани, старые ружья, порох и бочки с водкой, затем, уже будучи в изрядном подпитии, — по цене бутылки, потом — за стакан водки. Кончилось все совсем плохо.
На вырученные за рабов деньги корабли грузились сахаром, табаком, хлопком и прочими американскими товарами (как правило, сырьем). Все это везли в Европу на переработку в готовые продукты: сахар, ткани и прочее.
В Западной Европе корабли снова грузились — по большей части дешевыми европейскими промтоварами: тканями, металлическими изделиями, зеркалами, бусами, крепким алкоголем. Все это везли обратно в Африку для обмена на новых рабов.
В результате треугольной торговли Европа несколько веков пила чай и делала конфеты из американского сахара. Африка, не понимая того, стимулировала производство ширпотреба на европейских фабриках. А в Америку было вывезено от 11,7 млн до 20 млн африканских рабов. Главным спонсором всего этого выступала Европа: без европейской потребности в сахаре система бы не сработала.
Шелк и специи, будучи дорогими и редкими товарами, мощно влияли на международную торговлю и мировую экономику. А потом они подешевели и потеряли былое значение.
С сахаром вышло скорее наоборот. Питер Макиннис, автор книги «История сахара: сладкая и горькая», определил прошлые цены сахара так:
1350-е — 1400-е годы — порядка $24 за 1 килограмм (в пересчете на современные доллары);
1400-е — 1450-е — $16;
1450-е — 1500-е — $12;
1500-е — 1550-е — $6 (сахар уже потоком шел из Бразилии в Европу, цены падали медленнее).
Это, конечно, примерные цены для стран Западной Европы с хорошо развитой морской торговлей. Внутри континента все стоило дороже.
Но общая тенденция ясна: чем дешевле становился сахар, тем больше находилось покупателей на него — рост спроса компенсировал падение цены — общая выручка от производства сахара росла — растущая выгода стимулировала появление новых плантаций — плантации требовали новых работников.
В подтверждение мысли: в 1775 году англичане стали потреблять в 20 раз больше сахара, чем в 1663-м. Почти весь сахар был американским, то есть был выращен на плантациях.
К концу XVIII века некоторые страны Европы отказались от рабского труда в колониях. В 1807—1815 годах международную торговлю рабами по большей части запретили и стали патрулировать Атлантический океан. Общество уже резко выступало против рабства. Однако в Вест-Индии и вообще в Америке производство оставалось практически полностью рабским.
А вот Британская Ост-Индская компания нанимала работников (сколько им платили — другой вопрос). Ее сахар выходил дороже, и она начала информационную войну. Посчитали, что жизнь раба стоит то ли 405, то ли 450 фунтов сахара — это потребление одной европейской семьи за 21 месяц. Расчеты публиковали в газетах, рассказывали, сколько потребителей и за какой срок убьют 100 рабов. Призывали воздержаться от сладкого и не пить ром, который тоже делали из тростника. На пачках сахара Британской Ост-Индской компании писали, что его произвели не рабы. Кстати, теперь пишут, что расчет оказался натянутым: по современным данным, жизнь раба в 1700 году стоила примерно 1 тонну сахара, а в 1800-м — 2 тонны (условия улучшились, но все равно цинично, да).
В общем, очень похоже на современную борьбу за экологию и права трудящихся в странах третьего мира — все все знали, но дешевый сахар все равно продавался.
А потом все изменили два ученых немца и Наполеон
Один из героев Жюля Верна как-то сказал, что если бы мы не стали класть в чай сахар из свеклы, то американских рабов так и не освободили бы. В этом есть логика: пока плантационное хозяйство оставалось выгодным, цивилизованные страны как-то закрывали глаза на совсем нецивилизованное производство.
Однако прогресс не стоял на месте. Систему угнетения, вооруженной торговли и контрабанды рабов сломали двое мужчин отнюдь не брутального вида и образа жизни. Вначале немецкий ученый-испытатель Андреас Сигизмунд Маргграф решил использовать в химии микроскоп — и в 1747 году обнаружил кристаллы сахара в свекле.
Говорят, над открытием смеялась вся Европа — но как это могло смутить настоящего ученого, который начал путь в науку с изобретения добычи фосфора из мочи? Маргграф отвечал на критику строго научно и просил денег на новые исследования. Смеяться над ним перестали, но денег не дали. Сам ученый надеялся не на полноценное производство, а лишь на сироп для кулинарии. Это объяснимо: свекла известных тогда сортов содержала не более 1,5% сахара. Для сравнения: в тростнике в те годы было 15—17%, в современной сахарной свекле — до 20%.
Тут уместно разобраться, чем все-таки отличается сахар из тростника и от сахара из свеклы. Полностью очищенный продукт не отличается практически ничем, а вот не до конца очищенные различаются: из тростника выходят разные полезные виды, в том числе с витаминами и другими нужными добавками, свекольный же сахар можно употреблять только очищенным, в виде белых кристаллов.
Исследования Маргграфа продолжил один из его учеников, Карл Франц Ахард. На старте Ахарду везло: он был фаворитом прусского короля Фридриха Великого, дважды в неделю докладывал о результатах экспериментов, имел финансовую поддержку. В 1799 году он представил следующему прусскому королю, Фридриху Вильгельму III, кусок сахара, сделанного из свеклы.
Это могло бы не иметь последствий, но шли наполеоновские войны, на континенте правил Наполеон Бонапарт, а Британия держала континентальную блокаду и не пропускала заморские товары, в числе которых был сахар. Но жить без сладкого французы уже не умели. Остальной Европе сахара тоже не хватало. Ахард получил 50 000 талеров на создание фабрики. Тут надо сказать, что поиском свекольного сахара занимался не только он. Идея буквально висела в воздухе, вскоре фабрики появились во многих германских землях, девять производств быстро открыли в России, а во Франции к 1813 году было уже 334 фабрики. Правда, они делали всего 1/20 часть того, что раньше получали из колоний.
Свекла еще долго не могла конкурировать с тростником, потому что содержание сахара в свекле даже в 1836 году поднялось всего до 5,5% в результате селекции. Еще через 100 лет в сахарной свекле было уже 16,7% сахара. Однако магнаты сахарного бизнеса поняли все гораздо раньше. Французы обвиняли англичан, что те хотят погубить сахарную свеклу, которую приказал сажать Наполеон. В это поверить трудно, а вот то, что англичане пытались дать взятку Ахарду, похоже на правду. Фабрика Ахарда все время балансировала на грани банкротства, а тут ему предложили 200 000 талеров (в тех реалиях это 3,4 тонны серебра или 226 килограммов золота). Нужно было всего лишь объявить, что эксперимент не удался. Ахард отказался. Были угрозы, попытки разорить, но Карл Франц дожил до солидных тогда 67 лет и умер в собственном имении.
автор: Семен Махрут
источник: https://money.onliner.by/2022/08/14/istoriya-saxara
Циничные теории (1)
Доброго времени суток, уважаемые!
Призрак бродит по миру. Призрак равноправия. Правда, не все понимают это равноправие одинаково. Сегодня я расскажу о последнем писке в борьбе против притеснений по расовому, половому, гендерному и прочим признакам, раздающемся из-за океана. Долгие годы эта новая борьба ограничивалась сотрясаниями воздуха в стенах университетских аудиторий. Но сегодня джинн вышел из бутылки. Тем более нужно разобраться, что за джинн, и с чем его едят. Помогут нам в этом два автора - Хелен Плакроуз и Джеймс Линдси, которые пару лет назад выпустили вот эту книжку:
Критичные Циничные теории. Как все стали спорить о расе, гендере и идентичности и что в этом плохого.
Коротко для ЛЛ: у каждого своя правда, а мир пропитан структурами угнетения - так говорили классики постмодерна. Который на самом деле не мёртв, а переродился в движения за справедливость. Активисты этих движений громко орут, но логикой в их речах не пахнет. А пахнет миссионерством.
Нелёгкое и неблагодарное это дело - ковыряться в постмодерне. Слишком невнятны и далеки для понимания обывателем слова и поступки его адептов. Но надо. Постмодернизм возник где-то в шестидесятые годы в среде левых культурологов, которые разочаровались в идеалах социализма и кинулись в отрицание и скептицизм. Быть скептиком - не так уж плохо. Но когда Жан-Франсуа Лиотар стал описывать постмодерн как глубокий скептицизм в отношению смысла в основе жизни - это уже было за край. Отсутствие доверия к разуму - вот что стало общей чертой и современного активизма. Авторы настаивают, что он вырос как раз из постмодерна, при котором стёрлась граница между истиной и чувствами. Ценности эпохи Просвещения приземлились на помойке, и новое мировоззрение стало пускать корни в черепных коробках.
Истину, оказывается, не познать путём рассуждений и доказательств. Это - постмодернисткий принцип знания. Здесь проявил себя Мишель Фуко, который утверждал, что фундаментальных принципов познания истины не существует. Всё знание сконструировано., оно локально по своей сути. У каждого - своя правда. Незачем верить науке, ведь научная мысль ненадёжна. Это лишь нагромождение метанарративов, призванное защитить власть, а не самокорректирующий процесс движения к истине.
У постмодерна есть ещё один принцип, унаследованный от левых: убеждение, что общество состоит из структур власти, которые определяют, что и как допустило знать. Это - постмодернистский политический принцип. Власть решает, что такое хорошо и что такое плохо. Власть диктует истину. Разумеется, в своих интересах. Теория заговора? Похоже... Только это не заговор агентов, а система, как источник угнетения. В рамках этой системы наука служит интересам своих основателей - белых западных мужчин. Их репрессивные структуры власти - нехорошо. С ними следует бороться.
Печально, что, подобно теориям заговора, постмодернизм не обосновывает свои принципы. Они принимаются на веру. Теоретики постмодерна стремятся не к истине, а к стратегической пользе.
Следствием из этих принципов стали четыре сюжета постмодерна, которые можно угадать в действиях современных борцов за равноправие.
Размывание границ: истина не познаётся рассуждением, у каждого своя правда, потому трудно отличить науку от искусства, искусственное от естественного, человека от животного или от машины.
Власть языка: чрезвычайно важно фильтровать базар, ибо через слова власть промывает гражданам мозг и консервирует своё господство.
Культурный релятивизм: всё дозволено. Каждая мораль не лучше и не хуже других. Посему оставьте людоедов в покое, они так видят мир.
Утрата индивидуального и универсального: единица - вздор, единица - ноль. Нет никакой общей природы, а есть группы людей, у которых одинаковый опыт и восприятие.
Не особо созидательны они, эти принципы с сюжетами. И правда, отцы-основатели постмодерна не строили, они лишь ломали дом, в котором выросли. Они мастерили лишь инструменты разрушения, которые впоследствии попали уже в руки нового, деятельного поколения. Которое уже занялось прикладными вещами.
Конец восьмидесятых ознаменовался появлением новой группы теоретиков. Они перешли от деконструкции метанарративов к попыткам реконструировать мир к лучшему. Постмодерн не исчез, он просто мутировал. Борцам за справедливость оказалось недостаточным формальное равноправие полов и декриминализация ЛГБТ. Они решили избавиться от «предрассудков во взглядах, убеждениях и ожиданиях людей, а также в языке». Более того, они стали говорить, что истина таки есть, и она – в том, что есть власть, и эта власть угнетает меньшинства через язык и прочее. Доказательства? Какие доказательства, это и так ясно! Вот так научный подход сменился продвижением того, что должно. Так университетские профессора взялись за ремесло святых отцов.
Они говорят нам, что знание, власть и язык – это орудия угнетения. Это угнетение – и есть то, что на самом деле существует. Декартовское cogito ergo sum они переписали:
Я угнетён, следовательно, я существую... как и господство и угнетение.
Постколониальные исследователи стали пересматривать и переписывать историю по совету Эдварда Саида. Затем пришла новая волна феминизма с её «чем запутаннее, тем лучше». Джудит Батлер не желает давать определение не то, что постмодернизму, но и полу, гендеру и сексуальности. Белл хукс не понравилось в фемизизме его «белизна».
Белые мужланы стали объектом критике параллельно развивавшейся критической расовой теории. Кимберли Креншоу «открыла» интерсекциальность: угнетения сразу по нескольким параметрам: расу, полу, гендеру и т.д. Для неё сам факт существования организации, в которых почти не трудоустроено негритянок, вполне является дискриминацией. Она же стала говорить, что идентичности таки существуют, и они таки имеют значение. Одно дело – родиться чернокожим, а другое дело – быть им. Надо выступать за второе. То есть цвет кожи, на который Мартин Лютер Кинг призывал не обращать внимания, снова стал во главу угла.
Расизм? Боже упаси! Критическая расовая теория, вот!
Стали появляться всё новые теории типа квир или исследования инвалидности и человеческой полноты. Последние провозглашают, что инвалиды и толстяки «обладают собственным телесным знанием об ограничениях и полноте, и это знание ценнее научного». Во как!
Эти теории унаследовали родовые признаки постмодерна, хоть и с модификациями. Если Фуко сотоварищи отвергали идентичности, то их наследники уже считали их и угнетение объективными фактами. Политический же принцип, сфокусированный на ниспровержении укоренённой системы угнетения, был перенят полностью. Из теоретиков они стали практиками, которые бросают вызов господству гетеросексуальных белых обеспеченных западных мужчин и даже в науке требуют всё меньше ссылаться на труды этих мужланов, сколь бы логически ни безупречны они не были. Ведь это консервирует их господство. Лучше бы заниматься «другими видами исследований» – суевериями, верованиями, культурными традициями и убеждениями, личным опытом, а также эмоциями. Преподавание для них – политический акт. Преподу по матану вменяется за честь провозгласить свою политическую позицию в начале курса. Можно лишь покрутить головой, вспомнив, что учёный знает прежде всего то, что он ничего не знает, а активист – что он знаком с истиной, которую он несёт в массы.
В последние годы всё это дерьмо пошло из университетов в массы. Организации объявляют о своей инклюзивности, но только для тех, кто с ними согласен. А если у тебя повернётся язык сказать о существовании гендерных различий – могут попросить с работы. Как это случается с инженерами из Google. Ранние постмодернисты боролись с общественными догмами в форме метанарративов, а их наследники возвели на месте разрушенных идеалов новую внушительную религиозную мифологию, которую продвигают с миссионерским рвением. И попробуй только откажись повиноваться – растопчут.
Авторы рассказали по порядку о всевозможных фантастических тварях циничных теориях, расцветающих сегодня в западные общества. Циничными они являются прежде всего потому, что стремятся ниспровергнуть то, что было построено предками. Получится ли у них – покажет будущее. А пока – начнём по хронологии с постколониальной теории. Призвана эта теория ликвидировать колониализм и его проявления. Отец теории – Эдвард Саид – черпал вдохновение у Франца Фанона, который жил давно и постмодернистом побыть не успел.
Идея теории – противопоставление Западом Востока с целью принижения заявлениями типа «Мы – рациональные, честные, нормальные, продвинутые либералы, а они – суеверные, лживые, экзотичные, примитивные варвары». Так чувствуешь своё превосходство и оправдываешь угнетение. Во всём виноват этот западный дискурс, и потому историю надо переписать с позиции угнетённых. И она переписывается, причём не без продвижения множества порой взаимоисключающих политических взглядов. С претензиями на какое-то объективное знание приходится при этом распрощаться. Знание не открывается, а изобретается, в соответствии с канонами постмодерна.
Мало переписать историю, надо ещё сконструировать новый язык, ведь угнетённые не имеют доступа к речи, даже когда говорят сами за себя. Вы хотите понять, как такое возможно? Не пытайтесь, теоретики специально напускают тумана, чтобы их нельзя было вывести на чистую воду. Они пишут, например, что, отказавшись от категоричных описаний, можно подорвать колониальное господство. Мало того, что это невозможно опровергнуть. Это ещё и недоступно для понимания! Вот так вместо того, чтобы заняться материальными реалиями, теоретики погрузились в анализ речи и мышления. И что парадоксально: считая, что Запад угнетает Восток своими словами и мыслями, они тем самым предполагают, что белые западные люди и на самом деле в чём-то превосходят остальных. А ведь против этого стереотипа они как раз и сражаются.
Колониальный язык, выработанный столетия назад, создаёт нам проблемы. Но не только он. Разум и наука – тоже форма угнетения. Выход? Продвигать «восточные способы познания». И деколонизировать, деколонизировать, деколонизировать: увеличивать представительства меньшинств в университетах и перерабатывать в «правильном» ключе учебные программы. То есть отказаться веры в объективное знание, а проповедовать, что у каждого своя правда. Неважно, что оно не работает, что при этом индусу полагается познавать мир при помощи суеверий. Важно, что оно считается более справедливым.
Вот и слышим мы про то, что истории верить нельзя, потому что её пишут победители. Устранять этот недостаток предполагается не новыми исследованиями и логикой, а включением в анализ предубеждений, которые при этом нельзя критиковать. Европейская философия должна быть полностью отвергнута, включая даже понятия о времени и пространстве. Главное – исследовательская справедливость, которая выражается в «правильной» личности самого исследователя, а именно её социальном происхождении. Почему именно какие-то конкретные учёные должны производить лучший продукт – не объясняется. А ведь критерии качества науки – не исследователь, а соответствие практике его теорий.
Постколониальная теория не только неверна. Она ещё и опасна в своей беспечности: отвергая науку, она лишает миллиарды людей возможности улучшить свою жизнь. А привязывая нарушения прав человека к наследию колониализма (закрывая глаза, например, на ислам) – консервирует эти нарушения в бывших колониях. Авторы подытоживают: работа подобных теоретиков вряд ли поможет пострадавшим от гнёта колонизации народам. Скорее наоборот – они лишают их грамотности и наук. То, что при этом французы и американцы перестанут думать об африканцах, как о «больших чёрных задницах» – поможет мало.
Идём дальше. Ещё одна наследница постмодерна – квир-теория – почти полностью игнорирует биологию и утверждает, что пол, гендер и сексуальность – социальные конструкции. С тем следствием, что всё это дело можно изменить, и не раз. «Нормальности» быть не должно. Обоснование этого всего бессвязно, нелогично и запутанно. И эту запутанность квир-теоретики считают не недостатоком, а достоинством! Разумеется, это никакая не наука, а политический проект подрыва норм выбора половых и гендерных ролей и опровержения связи пола с сексуальностью.
Невменяемость квир-теории – это не баг, а фича.
В качестве «крёстных отцов» квира авторы первой называют Гейл Рубин, которая сделала пол «текучим» в интересах политической борьбы. Цель – подрыв доверия к академии через превращение её в подобие церкви. Если наука выдаёт неудобные результаты – тем хуже для неё. Если либерализм говорит об универсальной человеческой природе – забыть про него. Если феминизм рассматривает женщин как угнетаемый класс – отрицать и его.
Джудит Батлер стала отрицать связь между биологическим полом, гендером (ролевым поведением) и сексуальностью. Поведенческие роли можно выучить, а гендер – это то, как человек действует, а не то, что он есть. Короче, забудем про хромосомы, гормоны и анатомию. Общество вбивает нам головы репрессивную иллюзию о мужчинах и женщинах в рамках колоссального социального заговора. Само существование категории навроде «женщина» ведёт к тотаритарным и репрессивным рассуждениям.
Ив Кософски Сэджвик – ещё одна основательница квир-теории. Она напирала на плюрализм и бессвязность. Чего ради вообще цепляться за разрешение противоречий? Берём подходящую идейку – и вперёд, в борьбу! Противоречия даже могут быть полезными: ведь так тебя трудно понять, а потому и трудно критиковать. Что ж, без комментариев... Когда Сэджвик пишет о принудительном поддержании явного абсурда, это вполне в русле постмодерна с его отрицанием объективной истины. Подобным образом можно замутить или «оквирить» всё, что угодно. Теоретики уже успели «оквирить» время, историю, жизнь и смерть...
Конечно, вряд ли такой дичью можно привлечь в свои ряды большинство членов общества. Недаром квир-теоретики переругались и с феминистками, и с геями. Когда понятие нормальности делается проблемой – дружить с тобой станут одни лишь фрики. Вряд ли стоит рассчитывать на то, что квир родит нечто продуктивное – уж очень он антинаучен и малопонятен. Нельзя игнорировать, что люди размножаются половым путём.
------------------------------------------------------
Не знаю, как вам, но мне противно это вот всё. Можете себе представить, что оно владеет сильнейшими умами эпохи? Я - нет, но судя по газетным заголовкам - это так. На вопрос - как такое могло случиться в храмах науки Запада - отвечать будут будущие историки. Я же рискну предположить, что без финансирования и медийной поддержки у них бы ничего не выгорело. Кто-то снабдил новых теоретиков и тем, и другим. Кто-то, кому было выгодно вырождение левой идеологии в то, что есть на данный момент.
Колониализм в современном мире?
Колониализм – это «политическое, экономическое и духовное порабощение стран, как правило, менее развитых в социально-экономическом отношении, господствующими классами эксплуататорских государств» [1], т. е. политика колониального угнетения.
Предпосылки колониализма зародились в эпоху Великих географических открытий в XV в., когда португальский мореплаватель Васко да Гама открыл путь в Индию, а Колумб достиг берегов Америки.
Карл Маркс в своей книге «Капитал» описал теорию первоначального накопления капитала – это исторический процесс, в ходе которого создавались условия для капиталистического способа производства. Согласно теории, для осуществления капиталистического производства необходимы следующие условия:
1. экспроприация земельных наделов крестьян и ремесленников;
2. накопление богатств, необходимых для создания капиталистических предприятий.
Мы раскроем второе условие накопления капитала. Колониальная система способствовала форсированному развитию торговли и судоходства, вместе с тем колонии обеспечивали рынки сбыта для быстро возникавших мануфактур, а монополии на этих рынках способствовали быстрому накоплению капитала. Колониальные захваты осуществлялись такими европейскими державами, как Португалия, Испания, Англия и Голландия. Начиная с конца XV в. капиталистические державы обогащались за счет колоний и торговли рабами, т. к. богатство одних достигается ценой угнетения и грабежа других (см. вложение 2).
Вьетнам, Лаос, Индия, Камбоджа, Нигерия, Конго и др. – эти страны, бывшие колониями, после Второй мировой войны получили независимость. Однако это не изменило подчиненного положения большинства стран третьего мира, и эксплуатация перешла на новый уровень. Крупные транснациональные компании вывозят капитал в страны периферии и эксплуатируют дешевую рабочую силу, вгоняя отсталые страны в ещё более глубокую бедность.
Страны-колонии являются кормовой базой стран центра. Мы живем в эпоху неоколониализма, когда крупные капиталистические государства угнетают отсталые страны. Неоколониализм проявляется в таких формах, как проникновение монополистического капитала (вывоз капитала) одной страны в экономику другой, в т. ч. через предоставление кредита и подчинение финансового сектора.
На основании мир-системного анализа мир делится на центр (ядро – зона экономического, военно-политического и культурно-технологического преобладания в системе), полупериферию (страны, которые являются поставщиками рабочей силы для промышленно развитых стран ядра и для всей мировой экономики) и периферию (преимущественно отсталые и отдаленные от центра сообщества и экономики, в которых преобладают традиционалистские формы производства и социальной организации) [3].
Стоит отметить, что страны центра под эгидой внедрения «демократии» вводят военный контингент в отсталые страны, военным методом насаждают зависимое положение, подчиняя отрасли народного хозяйства и финансовые системы этих стран своим интересам.
Страны центра, наращивая военную мощь, получают существенные экономические и политические выгоды, тем самым структурируя мировой рынок в своих интересах. Наряду с этим страны центра применяют методы организации реакционных переворотов: натравливание одних стран на другие и насаждение марионеточных режимов.
После развала Советского Cоюза 15 социалистических государств стали неоколониями западного капитала. Казахстан стал сырьевым придатком в капиталистической системе. Политика приватизации разрушила огромную промышленную базу и загнала население в бедность. В итоге наша страна стала зависеть от иностранного капитала.
Зависимость эта заключается в большом количестве импортных товаров и технологий, привязанности к иностранным инвестициям и в закабалении целых отраслей производства иностранными государствами и транснациональными компаниями.
Казахстан станет независимым только при социализме, т. к. собственность будет общественной (в руках трудящихся), и вся экономика будет работать на интересы трудового народа.
Источники:
http://rudictionary.com/enc_sovet/Kolonializm-26537.html
https://ru.wikipedia.org/wiki/Колониализм
http://ponjatija.ru/node/13747
Организация Трудящихся Казахстана / Красная Юрта
А вы кого имели ввиду?!
На днях два мировых лидера обсуждали проблему оккупированных территорий. Лидер захватчиков сказал, что его суверенитет над [ДАННЫЕ УДАЛЕНЫ] не обсуждается, жители имеют право на самоопределение, и сослался на результаты референдума. Также, при обсуждении территориальных вопросов он заявил: "Учтите, что результат войны дает права".
Стоит напомнить, что оккупанты многократно игнорировали решения Генеральной ассамблеи ООН.
-----
Конечно же, вы все догадались, что речь идёт о британской оккупации Мальвинских островов.
Пруф:
https://www.pagina12.com.ar/433120-la-respuesta-del-gobierno...
Ещё любопытное с того же саммита: "Борис Джонсон заявил, что президент России не начал бы спецоперацию на Украине, если бы он был женщиной." Надо ли говорить, что войну за Мальвинские острова начала женщина?
upd. к посту есть вопросы #comment_242009048
Как Россия захватила 100 народов
Подробный разбор русской колонизации и национальной политики от 16 до 21 века.
Основные моменты:
С 16 по 19 век в России угнетали национальные меньшинства слабо, в основном требуя сменить религию. В сравнении с остальными странами Россия была явно гуманнее.
В 19 веке ситуация схожая. Сравнение ЯВНО не в пользу европейских колониальных империй.
В 20 веке СССР опять лидер в области национальной политики. Но есть проблемы, типа депортаций и прочего, которые так же честно показаны.
Статус колонии дал Гонконгу свободу
Как хорошо, что в свободных странах не пропаганда, а честная и ответственная журналистика!
https://www.thetimes.co.uk/article/being-a-colony-gave-hong-...
Ждём статью "Незнание - сила!"
О музейном деле
Вид Британского музея в случае возвращения всех украденных в колониях артефактов.
Что надо успеть за выходные
Выспаться, провести генеральную уборку, посмотреть все новые сериалы и позаниматься спортом. Потом расстроиться, что время прошло зря. Есть альтернатива: сесть за руль и махнуть в путешествие. Как минимум, его вы всегда будете вспоминать с улыбкой. Собрали несколько нестандартных маршрутов.