Но скажем так, вязать узоры, салфетки и одежду (на которой очень сильно настаивала бабушка) оказалось не моим. Может быть это и связано с дурацкой пряжей и неподходящим крючком, но даже с появлением наборчика для вязания крючком с ВБ ситуация не изменилась. Но потом я увидела мамочку паучиху - Broodmother и пришло озарение. Я. Хочу. Связать. Её.

Так начался мой путь. Черной пряжи не было и каракурт получился красным с тонкими синтепоновыми сердечками. Он так и передает любовь. А в полутьме он вообще на живого похож. Прилив вдохновения и заряда на успех пошел в гору.

В Леонардо мне на глаза попалась нежная розовая пряжа и сразу же вспомнился розовый бокоходик. Для меня после каракурта он был сложноватым и мною было принято решение попробовать в розового птицееда. Приделать ему еще красные глазюки ухуху.... И все же он будет распущен и переделан. Слишком громоздкий и как по мне нелепый.

И тогда, в вечер на 10 июля, напившись айрану, схватила я синюю пряжу и.... Увидите во втором посте :}

Вздрогнув, Зере отмахнулась от навязчивых мыслей и, удобнее перехватив ведра, зашагала по пыльной дороге.

Вдалеке слышались детский смех и топот копыт — то Абах учился верховой езде. Зере однажды попыталась остановить его, когда тот бодро вскочил на коня, но тут же получила пощечину от Галдана.

— Не трожь сына! Он станет воином, а ты, дрянь, не смей ему мешать! — выплюнул ей в лицо муж в тот день.

С тех пор мальчишка был предоставлен сам себе — Зере лишь изредка поглядывала на него издали да звала его на обед. Порой лишь молилась про себя — как бы не расшибся, не разбил себе чего. Не за него было страшно, нет: Галдан обвинит ее, скажет, что недоглядела, изобьет до полусмерти.

Под ногами шуршали мелкие камешки, словно разбегаясь от шагов маленькими пауками. Тут и там поодаль от дороги виднелись обгоревшие кереге — деревянные остовы юрт — сожженные джунгарами при набеге. Зере не знала, кто жил здесь до нее — захватив и разграбив очередной аул, Галдан перевозил их с ребенком на новое место. А дальше его соратники устремлялись за новой добычей, пока Зере обживалась на новом месте.

Ее аул погиб с десять лет назад. Тогда казахи отступили под натиском противника — а Галдан и его войска черным джутом ворвались в поселение, убивая всех на своем пути. Старый отец Зере, уже иссохшийся, как перекати-поле, схватился было за кылыш — но почти сразу лишился головы. Галдан, вошедший к ним в юрту, как жуткий дэв из былин, не пощадил никого из ее семьи: следом с жуткой, хлещущей кровью раной, пал младший брат Зере. Мать ее кинулась на Галдана с жутким воем, пытаясь выцарапать его глаза, но тот лишь захохотал.

И, схватив ее за волосы, перерезал горло.

— Хочешь жить — иди за мной, дрянь, — мимолетно окинул он взглядом Зере, а затем стал рыться в юрте в поисках ценного. Снаружи стенал казахский народ — этот крик годами будет сниться Зере в кошмарах.

Она не знала, хочет ли она жить. После всего, что только что произошло.

Но Галдан не дал ей ответить — сплюнув на пол, он грубо схватил ее за волосы и, волоча спиной, потащил в сторону выхода.

Последнее, что увидела Зере из своей прошлой жизни, был шанырак. Тот перекрещивался на небе, где бог — или шайтан? — безучастно наблюдал за смертью ее родных земель.

Тогда Зере было четырнадцать. Спустя год она родила от Галдана ребенка — возможно, поэтому он не прирезал ее так же, как и других пленниц, что были до нее. Абах родился крепким малым — но одного взгляда на него Зере хватило, чтобы понять: она будет ненавидеть своего сына так же, как и его отца.

Она напрасно полагала, что Галдан станет относиться к ней лучше после рождения ребенка. Наоборот: теперь он был еще беспощаднее в наказаниях и требовательнее к ее поведению. На втором месяце он избил Зере за то, что у той кончилось молоко; та молилась, чтобы оно появилось, но в результате Абаха поили кобыльим молоком. Синяки у Зере не спадали еще месяц.

Зере не заметила, как покрытые синяками ноги сами привели ее к колодцу. Она привязала ведро, спустила вниз — снизу раздался плеск воды. Наконец, прикладывая немалые усилия, Зере начала крутить ручку колодца.

Самой ей было сложно из разу в раз ходить туда и обратно — сказывалось ослабленное побоями тело. Но Абах пошел весь в отца и даже не пытался помочь ей: обычно весь день он проводил с лошадьми, совершенно не обращая на нее внимания.

Наконец край ведра показался из дыры. Зере уже было потянулась к ведру, как вдруг рядом с ее рукой показался паук — должно быть, выполз из-за колодца — и Зере от неожиданности отпустила ручку. Ведро со свистом грохнуло вниз.

— Массаган! — воскликнула Зере, чуть отскочив в сторону. Паук же не спешил уползать обратно — лапами он будто бы пытался обхватить колодезный камень. — Кетш, иди отсюда, иди! Дай мне воды набрать! — махнула на него Зере рукой.

Паук наконец зашевелился: поднял свое черное, покрытое красными пятнами, брюшко, и уполз вниз, за колодец.

— Иди, иди, — проводила его Зере, вновь схватившись за ручку. — Каракурт, — добавила она.

Воспоминание щелкнуло в голове камчой — она даже не сразу поняла, откуда знает название паука. Из задворок памяти, из перекрещенного шаныраком звездного неба возникло воспоминание, как мать, укладывая ее в постель, напевала:

По степи ползет

Кара-кара-курт.

Черный звездочет —

Пара-пара юрт:

Скоро им не жить

Заползет паук.

Тянет свою нить,

Тянет восемь рук.

Зере передернуло от наваждения — помнится, мать пела ей эту древнюю колыбельную в те дни, когда она, еще совсем маленькая, капризничала и не хотела ложиться вовремя. После такой песни Зере закутывалась в отцовскую шубу и боялась вылезать из-под нее до самого утра, боясь, что черный звездочет придет к ней, если она не будет спать.

Сейчас же она столкнулась с ним вживую — должно быть, впервые за всю жизнь настолько близко. Если бы не тринадцать красных пятен и длинные лапы, Зере бы никогда и не вспомнила о колыбельной — но именно о таких приметах и говорила ей мать, предостерегая от встречи с каракуртом.

По степи ползет

Кара-кара-курт…

Зере взяла в руку по ведру и в спешке пошла обратно, стараясь не расплескать воду. Нужно было спешить — до вечера всего ничего, а дела по хозяйству еще не выполнены.

Уже подходя к юрте, она услышала далекий плач и ржание коня. Бросив ведра на землю, она побежала на звуки и наконец увидела Абаха, сидящего в траве. Лицо его было красным от слез, он держался за ногу. Конь ходил рядом.

***

— Не трожь! Он сам упал! Молю, не трожь! — Зере завыла, но очередной пинок под ребра выбил из нее остатки воздуха.

Галдан был в бешенстве. О том, что сын упал с коня, и теперь на бедре у того красовался синяк, он узнал за ужином, когда Зере дрожащими руками накладывала ему побольше мяса. Абах наплевал на уговор, заключенный с мамой днем. Зере даже показалось, что он специально рассказал отцу о происшествии.

Специально, чтобы насолить ей. Ведь он забыл о падении спустя полчаса.

— Дрянь! Ты должна следить за ним! Ты! Должна! Следить! — с каждым словом Галдан наносил удар, будто желая вогнать свои требования через новые синяки. — А если бы он свернул себе шею? Хочешь угробить мне сына, дрянь? А? — продолжал он бесноваться, пока Зере стонала — нет, уже хрипела — лежа на полу.

Она лишь думала о том, как сильно она ненавидит Абаха. Так же, как и его отца. Может быть, даже сильнее.

— Я с тобой говорю, сволочь! — Галдан резко схватил ее за плечо и развернул на спину. Тело отозвалось ноющей болью. Сильно кололо в ребрах. — Совсем не хочешь быть послушной женой, да? Мужа не слушаешь, за сыном не следишь! — он сплюнул ей прямо на лицо. Вонючая слюна потекла вниз по щеке, на пол.

Зере пыталась исчезнуть — раствориться, перестать существовать, потеряться в темном освещении юрты, стать частью самой ночи, стать чернотой, стать…

Стать черным звездочетом?

Главное не быть здесь. Не находиться здесь. Она пережила очередное избиение — но знала, что воспаленный разум Галдана может придумать что-то еще.

— Сейчас я тебя научу, дрянь. Научу твоим обязанностям, — пробасил он и перевернул ее на живот.

Когда Галдан поднял подол халата, Зере даже не сопротивлялась. Не осталось сил.

Галдан вошел грубо. Рыча над ухом и рывками насилуя ее, он обхватил рукой ее горло, не давая нормально вдохнуть.

И Зере молилась, чтобы он перестарался. Чтобы он сжал горло настолько сильно, что сломал бы ей шею.

Наконец, захрипев и сделав еще несколько быстрых рывков, Галдан кончил. Поднялся с пола, сплюнул на нее еще раз и вышел из юрты, к Абаху. Его он предусмотрительно отправил искать на небе созвездия.

Внизу горело, тело не слушалось. Сил на то, чтобы встать, не было. Зере с трудом перевернулась на спину и взглянула наверх. Там, сквозь шанырак, виднелись звезды. Звезды, которые словно горели красными пятнами на черном-пречерном небе.

Зере начала считать их, но потеряла сознание.

***

Утром пришла боль. Солнце уже давно было в небе, когда Зере с трудом разлепила глаза. Казалось, что одно лишнее движение — и ее тело развалится на кусочки, покатится по полу юрты, продолжая пульсировать в нескончаемых страданиях. Будто бы яд разливался по каждой конечности, парализуя не только оболочку, но и ее внутренности.

Зере пару раз вздохнула, глубоко, ощущая, как ныло при этом в груди. Наконец, оперевшись на руки, попыталась встать — сначала на карачки, а затем в полный рост. Еще стоя на коленях, застонала от боли, из глаз покатились слезы.

Нужно терпеть, нужно закусить губу и забыть о боли, нужно встать и идти заниматься хозяйством, иначе…

Иначе это повторится снова.

Пошатываясь, Зере пошла к выходу из юрты. По пути взглянула на свое отражение в бронзовом зеркале — размытая, непохожая на себя из юности, она будто сливалась с окружением вокруг, таким неуютным из-за неволи.

Зере подняла подол, чтобы взглянуть на синяки — в некоторых местах кожа будто бы почернела, наливаясь темным оттенком. Развернулась, взглянула через плечо — спина болела не меньше, — но с трудом смогла разглядеть что-то в буром отражении. Лишь какое-то красноватое пятно на пояснице — должно быть, еще один след от удара тяжелой ногой Галдана.

Вздохнув, Зере вышла из юрты. Нужно было вновь идти за водой.

Колодец все так же ждал ее. Паука нигде не было видно, поэтому Зере довольно быстро управилась с ведрами — пускай время от времени она и облокачивалась на колодезные камни, когда к горлу подступала тошнота и голова кружилась особенно сильно.

На секунду промелькнула мысль: а что, если закончить это здесь? Просто спрыгнуть, ухнуть вниз головой на дно колодца, где ее точно не будут искать, где она будет никому не нужна, где в этой звенящей от холода и сырости темноте ее больше не найдет ни одна живая душа.

Зере усмехнулась от навязчивой картинки — и ее тут же вырвало. Рвало чем-то липким, розоватым; вытерев уголки рта рукавом, она подхватила ведра и, пошатываясь, зашагала обратно к юрте.

День продолжался.

Под вечер дастархан был накрыт, коровы надоены, сорняки вырваны с корнем, а Абах — уложен спать. Галдан сегодня не приехал, и Зере наконец могла передохнуть. Он мог пропадать на несколько дней, а то и недель — обычно это значило, что джунгары идут дальше, завоевывая все новые земли, и он нужен войскам. Каждый такой раз Зере молилась, чтобы он погиб от казахской стрелы, либо голова его была отсечена кылышем; каждый раз Галдан возвращался с победоносной ухмылкой, за ужином рассказывая о новых грабежах и расширении джунгарского ханства.

Умываясь перед сном, Зере все никак не могла оттереть грязь на пальцах — кончики их почернели. Долго копаясь в земле и выполняя тяжелую работу по дому, она превратила свои некогда аккуратные и изящные кисти в грубые, покрытые мозолями руки — нет, скорее даже лапы. Будто бы из них навсегда исчезли грациозность и легкость, оставив место лишь звериным инстинктам и нескончаемой воле к жизни.

Поняв, что лишь зря тратит воду, Зере наконец оставила попытки оттереть руки и пошла спать. Тело продолжало ныть, но из-за усталости она сама не заметила, как уснула.

Первое, что почувствовала Зере с утра — кислый привкус во рту. Избавиться от неприятного ощущения получилось не сразу — она старательно полоскала рот несколько раз подряд, прежде чем кислота наконец притупилась.

Синяки постепенно начинали спадать — но на смену им пришли какие-то маленькие шишечки на теле. Зере удивленно щупала ребра, где и обнаружила уплотнения: немного, по два с каждой стороны тела, и трогать их было даже не больно. Просто словно что-то инородное проникло внутрь, теперь пробивая себе дорогу из тела. На секунду Зере показалось, что одна из шишек шевельнулась — но она тут же отмела эту мысль, как назойливое насекомое.

Все это последствия избиения. Не более того.

Несмотря на то что сегодня она чувствовала себя лучше, вид из зеркала словно голосил об обратном: секущиеся растрепанные волосы, покрасневшие глаза, усталый вид. Повинуясь какому-то желанию, она заглянула через плечо — покраснения никуда не ушли. Даже наоборот, будто бы напитались еще больше, став ярче, краснее.

Кровавее.

— Маскара, — протянула она, глядя на свое отражение. — Ужас какой.

В голове Зере одна за другой роились воспаленные мысли. Подхватила болезнь? Но от кого? Или от чего? И почему Абах, который находится рядом с ней, не заболел?

Смех сына с улицы выдернул ее из размышлений.

Время не ждало. Галдан мог приехать в любой вечер. Нужно было приступать к обязанностям.

Сходить за водой. Покормить сына. Последить за ним — не дай бог он снова ушибется — а затем пойти выдирать вновь разросшиеся сорняки.

За домашними хлопотами прошел день, а за ним еще один, а следом вся неделя. С каждым днем Зере чувствовала себя все лучше, даже несмотря на то, что тело явно менялось. За свое хорошее настроение она благодарила все высшие силы, все еще надеясь, что Галдан не вернется ни на следующей неделе, ни в следующем месяце, ни через год.

Пятна на спине никуда не исчезали. Как и чернота на пальцах, к которой Зере уже привыкла. Как и будто вечно воспаленные глаза. Ее не волновало, как она выглядит — главное, что ей было спокойно. Сын мог вечерами начать причитать о том, что папа долго не возвращается, но она пропускала его слова мимо ушей.

Пусть не возвращается никогда.

Солнце восходило по утрам, лучи пробивались сквозь шанырак, и Зере вновь без устали возвращалась к быту. В зеркало по утрам она уже не смотрелась — было все равно. Пускай она уже долгое время не выглядит так, какой была еще восемь лет назад. Пускай тело, пораженное болезнью, сигнализирует алыми пятнами на спине. Пускай в свои двадцать с небольшим лет она скрючилась под гнетом плена. Пускай. Главное, что сейчас ей было хорошо.

Иногда возникали мысли о побеге — но она знала, что Абах не пойдет против отца. А если Зере и сбежит в одиночку, то сын непременно расскажет Галдану, в какую сторону та ускакала. И она не сомневалась, Галдан обязательно найдет ее. Самое страшное в этом всем было, что он вряд ли решит убить — страшнее было то, что, искалечив до полусмерти, он сохранит ей жизнь.

В какой-то момент Абах начал сторониться ее. Зере заметила этот взгляд — так он смотрел на отца, когда тот был зол. Так Абах смотрел на нее, когда она рассказывала ему легенды о дэвах, одноглазых великанах; о Мыстан-кемпир, демонической старухе, способной обогнать лошадь на скаку; о семиголовой Жалмауыз-кемпир, которая похитит его из юрты и съест, если тот не будет спать.

Абах боялся ее.

Все чаще он старался поужинать как можно быстрее и, накрывшись шубой, уснуть, отвернувшись к стене. Все чаще он на коне отъезжал подальше от родной юрты. Все чаще он просыпался раньше нее и сразу бежал на улицу, чтобы как можно меньше времени провести с ней под одной крышей.

Зере даже не пыталась заговорить с ним — к чему? Она не любила сына, не чувствовала нужды в заботе о нем, не хотела учить его новому. Это был не ее сын. Это был сын Галдана.

По степи ползет

Кара-кара-курт…

Иногда напев материнским голосом возникал в голове Зере, и она боялась, что вновь встретит паука, когда в очередной раз пойдет за водой. Будто бы он был тем предвестником плохого, чье маленькое тельце символизировало о грядущей большой беде. Ведь именно в вечер после встречи с каракуртом Галдан избил ее, после изнасиловав.

Но паука не было видно. Как и Галдана. И Зере могла дышать спокойно.

Прошло около двух месяцев с момента отъезда мужа. Утром Зере было хуже обычного — помимо кислой слюны, уже давно ставшей привычной, покоя не давало еще что-то.

Она с удивлением ощупывала свое тело, пока наконец не наткнулась на то, что смутило ее. Шишки — те самые, по бокам ребер — будто бы стали острее? Зере не могла до конца понять, что ощущает, слегка прикасаясь к наростам подушечками пальцев. Как будто те вымахали за ночь, оформившись в маленькие копья, что были готовы пробить ее кожу насквозь, вырвавшись из кровавой темницы.

Не было ни сил, ни времени думать о том, что будет дальше. Смерть так смерть — Зере вдруг подумала, что была бы не против и такого исхода. Главное, не прожить всю жизнь в этой или похожей юрте, посреди очередного жайляу, боясь мужа и взращивая нелюбимого сына.

Вечер подступил настолько незаметно, что Зере даже удивилась — казалось бы, совсем недавно разлепила глаза, а на небе уже загораются первые звезды. Ужин был готов, и она было хотела подкрепиться и пойти спать, как вдруг услышала вдалеке топот копыт.

По насыпи, вздымая в воздух клубы пыли, ехал он.

Фигура Галдана была различима даже в предночных сумерках — грубый и неотесанный, он будто бы хотел подмять под себя всю степь, возвышаясь над землей верхом на коне. Зере успела лишь натянуть на лицо фальшивую улыбку, как тот уже подъехал к ней, резко остановив коня за мгновение до столкновения.

— Не ждала, ау? — Галдан был явно весел. Лицо его украшал шрам под глазом — похоже, смерть вновь не забрала его. — Накрывай дастархан! Воин вернулся!

Зере послушно прошла обратно в юрту, по пути чуть не столкнувшись с Абахом, который с радостным криком бежал в объятья отца.

— Вырос, эгей как вырос! — громогласило с улицы, пока Зере раскладывала по тарелкам еду.

За ужином Галдан общался лишь с сыном, не удостаивая Зере и взглядом. Та была и рада — меньше внимания к ней сулило спокойный вечер. Но постепенно кумыс начал брать свое, и уже охмелевший Галдан стал посматривать на нее со злобой, с отвращением.

— Вот, Абах, когда ты вырастешь, то станешь великим во… воином, — икнул Галдан на полуслове. — Знал бы ты, какие сражения проводят наши войска! Стрелы свистят над головами, в воздухе пахнет кровью, и каждую… Каждую секунду ты можешь умереть! — расплылся он в улыбке.

Абах лишь восхищенно слушал, пропуская все подвиги отца через себя, в надежде получить хоть малую долю его храбрости и силы.

— О! — Галдан на секунду замер, переведя мутный взгляд на Зере. — Точно! Я ведь привез тебе подарок!

Хитро улыбаясь, он с трудом встал с пола и, пошатываясь, двинулся на выход.

Зере даже не успела среагировать, как тот вошел в юрту — уже с холщовым мешком.

— Держи, дрянь! — с этими словами он раскрыл мешок и кинул содержимое прямо под ноги Зере. — По глазам вижу — скучаешь по своим. Вот и гости!

Головы. Отрубленные головы казахов — двое мужчин и одна женщина — уставились на Зере безжизненными рыбьими глазами. Запекшаяся кровь на обрубках шей, лица, вытянувшиеся в ужасе, — все, что сейчас видела Зере перед собой.

Она завыла, пока Галдана распирало от смеха — страшного, жуткого, нечеловеческого. Не помня себя, Зере вскочила на ноги и, отпихнув его, выбежала из юрты — прочь, прочь, прочь! От мертвых ее людей, от этого кровавого тирана, от этой жизни под неродным шаныраком!

Она спотыкалась, но все пыталась пробежать как можно дальше — пока чужие грубые руки не схватили ее сзади, не начали тянуть ее назад, в плен. В ужасе она взглянула на небо заплаканными глазами — и забыла, как дышать.

Звезды на черном-пречерном небе горели ярко-красными пятнами. Казалось, из самого неба вниз тянутся угольные длинные лапы, что способны схватить ее, унести отсюда, отдать на растерзание шайтану, но главное не оставлять здесь, с ним. Черные отростки растекались во все стороны, сгибались в причудливых изгибах, пока звезды наливались алым еще ярче — но все это было зря.

Галдан огрел ее по спине свободной рукой, а затем еще раз — и Зере безвольной куклой рухнула на землю.

По степи ползет

Кара-кара-курт.

Черный звездочет —

Пара-пара юрт.

Зере вдруг вспомнила эти строчки — и рассмеялась. Громко, искренне. Галдан, услышав это, пришел в бешенство и продолжил наносить удары один за другим, попутно затаскивая ее обратно в юрту. Последнее, что она заметила перед тем как дверь юрты закрыла от нее ночь, — звезд было ровно тринадцать.

Уснуть она смогла уже скоро — пьяный и уставший Галдан отвесил ей еще пару пинков и, завалившись на пол, захрапел.

Когда она проснулась, Галдана уже не было. Снаружи слышался лишь смех Абаха — скорее всего, отец вновь уехал осмотреть ближайшие степи.

Не обращая внимания на ноющее от ударов тело, она встала и подошла к зеркалу. Улыбнулась, взглянув на уже почти полностью красные — должно быть, от ударов по голове — глаза.

Зере знала, что ей нужно делать. Боль уже не доставляла проблем.

С интересом она щупала места, где еще вчера были остроконечные шишечки — кожа в них теперь прорвалась, обнажив не ее органы. Что-то инородное, но вместе с тем такое родное, произрастало из Зере — и вот-вот было готово явить себя.

— Абах! — крикнула она, выходя из юрты. — Кел, помоги маме! Абах!

***

Галдан вернулся под ночь — довольный собой, он вошел в юрту, сжимая кулаки до побелевших костяшек.

На полу был накрыт дастархан — мясной наваристый бешбармак, пироги, баурсаки.

— Извиняешься так? — усмехнулся он, глядя на Зере, что уже наливала ему в пиалу бульон. — Правильно! Мне ведь многого не нужно — лишь будь примерной женой, и будем жить в счастье, да?

Зере лишь кивнула.

Еда сегодня была выше всяких похвал — Галдан чавкал, жадно обгладывал кости, и хватался то за одно, то за другое. Зере же не притронулась к еде — лишь с какой-то любовью? смотрела за тем, как он ест.

— А Абах где? — дожевывая очередной кусок, спросил Галдан. Обычно сын в такое время уже сидел с ними за ужином либо готовился ко сну.

— С конем, ищут в небе созвездия, — тихо ответила ему Зере. — Я попросила его вернуться домой чуть позже. Это ведь еще не все.

Галдан не успел удивиться, как Зере подскочила к нему и напрыгнула сверху. Страсть словно обуяла ее целиком, настолько трепетно она проводила ладонями по его мускулистому телу.

Он улыбнулся и притянул ее к себе, одной рукой уже залезая ей под халат.

— Галдан, — томно шептала ему Зере на ухо, пока он грубо щупал ее тело. — Ты ведь знаешь, что Абах не слушается меня? Не желает ложиться спать вовремя?

— Он и не должен, — рычал Галдан, спускаясь все ниже. — Ты лишь должна следить за ним, пока я… — его пальцы нащупали что-то неестественное.

— А к тем, кто не засыпает вовремя, приходит каракурт, — последнее слово она повторила уже с улыбкой. — Кара-кара-курт. Черный звездочет.

Скинув с себя халат, она обнажила ему свое тело. Свое истинное тело. По бокам изгибались, будто живя собственной жизнью, черные паучьи лапы — прорастая прямо из-под ребер, они тут же впились в плоть Галдана, пронзив его грудь.

Он захрипел.

— А Абах — с тобой, — будто бы со свистом прошептала Зере, наклонившись к оцепеневшему мужу. — Вот здесь, — и положила ему руку на живот.

И только тогда он все понял. Галдан закричал, попытался скинуть Зере с себя — но ногтями она впилась в его глаза, выцарапывая их, удерживая его длинными тонкими лапами.

Кровь застилала взор, но он успел увидеть, как кожа ее спадает, будто змеиная — и Зере становится самым настоящим каракуртом. Черным звездочетом.

В шею впились ее зубы — она жадно начала отрывать от него куски, с наслаждением пережевывая и проглатывая плоть. Он жил и видел, как она пожирала его заживо. Он жил и чувствовал, как переваривал собственного сына.

Когда лицо было обглодано до кости, а Галдан затих, Зере слезла с уже остывающего тела. Ползком выбралась из юрты — ночь приветствовала ее сиянием звезд. Зере взглянула в горизонт — туда, где шайтан обычно крутит маленькие вихри. Тринадцать алых пятен на спине Зере сверкнули в свете луны — и она поползла.

Поползла прямиком в степь.

«Ах, какой БЫЛ мужчина,
Настоящий полковник…»

В случае развода супруг избегает возмездия, убегает от отмщения. Для женщины это - осечка. "И на старуху бывает проруха". И тогда женщине (Бабе Яге) приходится соблазнять, совращать другого Иванушку-дурачка и пытаться его засунуть в печь, в самое пекло - довести до могилы на кладбище.

Вдова становится (в каком-то смысле) андрогином, в котором мужчина и женщина сбалансированы, уравновешены. У вдовы при этом исчезает либидо - желание умертвлять и пожирать новых мужчин. Она становится из постоянно голодной половинки более-менее целым, самодостаточным существом - ведьмой.