Реставратор
У дочки были фарфорвые ангелочки., и после несложных манипуляций они стали такими
Доча не отчаялась и исправила ситуацию)
У дочки были фарфорвые ангелочки., и после несложных манипуляций они стали такими
Доча не отчаялась и исправила ситуацию)
Воспоминания о деле Веры Засулич
Отдел первый
...Этот документ был передан мною в Академию наук для опубликования через 50 лет после моей смерти. Но шаги истории в дни моей старости стали поспешнее, чем можно было это предвидеть, и в лихорадочном стремлении сломать старое ее деятели, быть может, скорее, чем я мог предполагать, будут нуждаться в справках о прошлом ради знакомства с опытом или ради понятной любознательности. Вот почему я не считаю себя вправе поддаваться желанию кое-что смягчить, кое из чего сделать в ней же выводы. Я не меняю ни одного слова, написанного 45 лет назад, а беседы, встречи и отношения с некоторыми из названных мною лиц описываю в послесловии и надеюсь, что читатель сделает из него напрашивающийся сам собою вывод.
...Процесс этот имел, в числе своих последствий, один трогательный эпизод. Вскоре по произнесении приговора, в числе прочих и над неким воспитанником Академии художеств Поповым, личностью весьма мало симпатичною во всех отношениях, присужденным к поселению в Сибири, ко мне явилась девушка калмыцкого типа, с добрыми, огромными навыкате черными глазами и румяным широкоскулым лицом — нечто вроде Плевако в юбке — и принесла письма от секретаря цесаревны Оома, в котором тот просил от имени цесаревны содействия удовлетворению ходатайства г-жи Товбич. Так звали эту девушку. Ходатайство состояло в разрешении обвенчаться с Поповым до его отправления в Сибирь, так как она желала следовать за ним в качестве жены. Просьба была настойчивая и слезная, и контуры стана просительницы показывали, что эта настойчивость имеет свои основания. Я обещал выхлопотать разрешение у Палена, который не допускал прокурора палаты самого разрешать такие вопросы, и вместе с тем просил Оома написать ему официальное отношение. Но у Палена я встретил неожиданный и яростный отказ. Он кричал, что это «все — девки!», что он не намерен «содействовать разврату» и т. п. Пришлось утешать слабыми надеждами Товбич, которая трепетала, как птица в клетке, и овладеть Паленом путем нескольких периодических атак. Наконец, он сдался на то, чтобы родителям Товбич, жившим в Екатеринославской губернии, было написано о желании их дочери связать свою судьбу с политическим ссыльным и испрошено их разрешение на брак, в даче которого Пален, видимо, сильно сомневался. Я сам написал местному исправнику конфиденциальное письмо, и вскоре был получен ответ с подписью родителей Товбич, которые заявляли, что дочь их уже давно живет самостоятельной жизнью и что они не желают вмешиваться в ее выбор. Это не удовлетворило, однако, Палена; он потребовал, чтобы местный прокурор лично объяснился с родителями Товбич. Ввиду болезненного состояния ее матери прокурор объяснился лишь с отцом и донес, что последний, зная силу привязанности дочери к Попову, не только разрешает ей брак, но даже просит ему не препятствовать, и «покровительство разврату» совершилось в тюремной церкви. «Дураки!» — провозгласил Пален. Года через два я получил от Товбич-Поповой письмо из Якутска, в котором она писала, что родила сына, что живут они с мужем счастливо и совершенно безбедно, так как он делает, по старой памяти, бюстики государя, которые очень хорошо раскупаются в их местности и доставляют средства к жизни. Письмо это имело очень оригинальный характер. В нем нигилистическая поза прикрывала сердечный характер. Товбич начинала письмо словами: «В некотором роде памятный мне Анатолий Федорович», а кончила короткой припиской: «Сына моего я назвала Анатолием».
...Обвинителями в этих двух процессах выступали Поскочин и Жуков. В сущности они вели себя порядочно, особливо в сравнении с тем, что пришлось впоследствии слышать с прокурорской трибуны. Поскочина, впрочем, обвиняли в каких-то инквизиторских приемах при дознании и даже сочинили по этому поводу целую скабрезную историю, мало правдоподобную и имевшую характер злобной клеветы. Относительно же Жукова случилось следующее довольно комическое совпадение. Он был запутан в долгах по горло. Для того чтобы спасти его имение от окончательной гибели, над ним была учреждена по высочайшему повелению опека, и указ о ней был напечатан в «Правительственном вестнике» в день начатия процесса «50-ти», так что некоторые из защитников, шутя, готовились протестовать против требований прокурора, если ввиду суда не будет на них согласия его опекунов. Во всяком случае было странно видеть обвинителем увлекающейся и увлеченной молодежи зрелого человека, не имеющего вследствие своего легкомыслия даже правоспособности к управлению собственными имущественными делами.
...Как характеристика того, из среды каких людей назначались судьи в особое присутствие, мне вспоминается вечер, бывший в феврале 1877 года у принца Ольденбургского для воспитанников и преподавателей учебных заведений, состоявших под его покровительством (я был в это время профессором в Училище правоведения). На вечере были государь и, конечно, все министры. Государь был очень весел, играл в карты и, когда в зале раздались звуки мазурки, прошел, улыбаясь, среди почтительно расступившихся рядов в залу, удлиняя в такт мазурки шаги. В зале он, между прочим, подозвал к себе Палена и стал с ним говорить в амбразуре окна. В это время кто-то взял меня за локоть. Это был сенатор Борис Николаевич Хвостов, бывший вице-директор и герольд-мейстер, фактотум и креатура Замятнина. «Как я рад, что вас вижу, — сказал он мне, — мне хочется спросить вашего совета; ведь дело-то очень плохо!» — «Какое дело?» — «Да процесс 50-ти... Я сижу в составе присутствия, и мы просто не знаем, что делать: ведь против многих нет никаких улик. Как тут быть? а? Что вы скажете?» — «Коли нет улик, так — оправдать, вот что я скажу...» — «Нет, не шутите, я вас серьезно спрашиваю: что нам делать?» — «А я серьезно отвечаю: оправдать!»— «Ах, боже мой, я у вас прошу совета, а вы мне твердите одно и то же: оправдать да оправдать; а коли оправдать-то неудобно?!» — «Ваше превосходительство,— сказал я, взбешенный, наконец, всем этим, — вы — сенатор, судья, как можете вы спрашивать, что вам делать, если нет улик против обвиняемого, то есть если он невиновен? Разве вы не знаете, что единственный ответ на этот вопрос может состоять лишь в одном слове — оправдать! И какое неудобство может это представлять для вас? Ведь вы — не административный чиновник, вы — судья, вы — сенатор!» — «Да, — сказал мне, не конфузясь нисколько, Хвостов, — хорошо вам так, вчуже-то говорить, а что скажет он?..», — и он мотнул головою в сторону государя, продолжавшего говорить с Паленом. «Кто? Государь?» — спросил я. «Ах, нет, какой государь!—отвечал Хвостов,— какой государь? Что скажет граф Пален?!»
...Князь Оболенский пошел дальше по пути предположений об уголовных реформах. В 1887 г. в Ясной Поляне наш великий писатель граф Л. Н. Толстой рассказывал мне, что в начале 80-х годов он встретился по какому-то поводу с ним и князь Оболенский серьезно ему доказывал, что для сокращения побегов важных преступников их следовало бы ослеплять и тем отнимать у них физическую возможность бежать... что было бы и дешево и целесообразно.
...14 июля днем ко мне приехал Трепов узнать, отчего я не хотел у него обедать накануне. Я откровенно сказал ему, что был и возмущен и расстроен его действиями в доме предварительного заключения, и горячо объяснил ему всю их незаконность и жестокость не только относительно Боголюбова, но и относительно всех содержащихся в доме предварительного заключения, измученных нравственно и физически долгим и томительным содержанием, которое и сам он не раз признавал таковым, собираясь даже жаловаться государю на переполнение тюрем политическими арестантами. Трепов не стал защищаться, но принялся уверять меня, что он сам сомневался в законности своих действий, и поэтому не тотчас велел высечь Боголюбова, который ему будто бы нагрубил, а поехал посоветоваться к управляющему министерством внутренних дел князю Лобанову-Ростовскому, но не застал его дома. От Лобанова он отправился к начальнику III Отделения Шульцу, который, лукаво умывая руки, объявил ему, что это — вопрос юридический, и направил его к графу Палену. До посещения Палена он заходил ко мне, ждал меня, чтобы посоветоваться, как со старым прокурором, и, не дождавшись, нашел в Палене человека, принявшего его решение высечь Боголюбова с восторгом, как проявление энергической власти, и сказавшего ему, что он не только не считает это неправильным, но разрешает ему это как министр юстиции... Несколько смущенный этою не совсем ожиданною поддержкою Палена, и, быть может, желая услышать совершенно противоположное, чтобы с честью выйти на законном основании из ложного положения, он, Трепов, снова зашел ко мне, но меня не было... Медлить долее было неудобно, надо было выполнить то, что он пообещал в доме предварительного заключения, и полицеймейстеру Дворжицкому было поручено «распорядиться». «Клянусь вам, Анатолий Федорович, — сказал Трепов, вскакивая с кресла и крестясь на образ, — клянусь вам вот этим, что, если бы Пален сказал мне половину того, что говорите вы теперь, я бы призадумался, я бы приостановился, я бы иначе взыскал с Боголюбова... Но, помилуйте, когда министр юстиции не только советует, но почти просит, могу ли я сомневаться? Я — солдат, я — человек неученый, юридических тонкостей не понимаю! Эх, зачем вас вчера не было?! Ну, да ничего, — прибавил он затем, — теперь там уже все спокойно, а им на будущее время острастка... Боголюбова я перевел в Литовский замок. Он здоров и спокоен. Я ничего против него не имею, но нужен был пример. Я ему послал чаю и сахару. А в доме предварительного заключения теперь все успокоились. И когда это окончится, это проклятое жихаревское дело?! Да, трудное наше положение. Я так и государю скажу, когда он приедет... Я ведь — солдат, я юридических тонкостей не понимаю. Я спрашивал совета у министра юстиции. Он разрешил! Если что неправильно — это его вина. Вы ведь знаете: когда мне объяснят, что «закон гласит», я всегда послушаюсь, так вы на меня не сердитесь!.. Ведь мое положение трудное, надо столицу охранять... они все на войне; а я тут сиди да соблюдай порядок, когда все распущено! И зачем они эту войну затеяли?» и т. д. И Трепов удалился, по-видимому, тоже чувствуя себя не по себе...
Я не знаю, пил ли Боголюбов треповский чай и действительно ли он — студент университета — чувствовал себя хорошо после треповских розог, но достоверно то, что через два года он умер в госпитале центральной тюрьмы в Ново-Белгороде, в состоянии мрачного помешательства.
...Не с процесса Засулич, как думали близорукие и тупоумные политики, а с сечения Боголюбова надо считать начало возникновения террористической доктрины среди нашей «нелегальной» молодежи. С этого момента идея «борьбы» затемняется идеею «мщения», и оскорбляемая уже не одним произволом, но доведенная до отчаяния прямым и грубым насилием, эта молодежь пишет на своем знамени «око за око...» *. Видимое спокойствие, водворившееся в доме предварительного заключения после 13 июля, было, как оказалось впоследствии, лишь покрывалом для самых возмутительных насилий со стороны рассвирепевшего местного начальства.
* Это замечание подтверждает в своих воспоминаниях видный деятель революционного движения 70—80-х годов» сторонник терроризма Н. А, Морозов. Рассказывая о своих переживаниях, связанных с приготовлениями к наказанию Боголюбова, он вспоминает: «За это надо отомстить, — решил я... Если никто другой не отомстит до тех пор, то отомщу я, когда меня выпустят, и отомщу не как собака, кусающая палку, которой ее бьют. Я отомщу не Трепову, Назначающий нашими властелинами таких людей должен отвечать за них!» (H. А. Морозов, Повести моей жизни, т. II, М., 1962, стр. 196).
...«Кто сеет ветер — пожнет бурю», гласит св. писание, и этот рапорт, при всей своей официальной сухости, наглядно рисует нам, как и когда сеялся тот ветер, из которого выросла кровавая буря последующих лет...
Из примечаний
Большой популярностью в 70-х годах пользовались пропагандистские сказки, написанные участниками «хождения в народ». «Сказка о четырех братьях и об их приключениях» («Правда и кривда») написана Л. Тихомировым в 1873 году. Переведенный в начале 70-х годов писательницей Марко Вовчок роман писателей Эркмана и Шатриана «История французского крестьянина» вскоре был переделан в брошюру революционного содержания, в которой русским крестьянам предлагалось «хорошенько сговориться» и подняться повсеместно на восстание.
На «процессе 50-ти» рабочий-ткач П. А. Алексеев произнес знаменитую речь, закончив ее словами: «Подымется мускулистая рука миллионов рабочего люда, и ярмо деспотизма, огражденное солдатскими штыками, разлетится в прах». Речь Алексеева дважды в грубой форме прерывалась председателем— сенатором Петерсом («Революционное народничество 70-х годов XIX века», т. 1, М., 1964, стр. 336—367).
Давший при аресте предательские показания и заподозренный впоследствии в провокации Н. Е. Горинович был приговорен членами киевского кружка бунтарей-народников к смерти. В выполнении приговора участвовали Малинка, Дейч и Стефанович. Во время покушения 11 июня 1876 г. Горинович был ранен в голову и облит серной кислотой. Во время следствия выдал участников покушения и членов революционного кружка.
Может чуть не в тему будет, но тоже весело))
В 17 лет меня отправили жить к бабушке по отцу, помогать по дому, контролировать расход денежных средств ( могла дать в займы соседке и забыть), ну и как моральная поддержка. Бабуля у меня крепкая, бегает быстрее меня, но вот голова бывает чудит, до деменции далеко ещё конечно. К слову, эта двухкомнатная квартира была бабулиным единственным жильем
В мои 21 мать с отцом разводятся, потом отец по синей лавочке накуролесил и присел на 5 лет. Я все так же жила с бабулей. Через пару лет маман технично присев бабуле на уши, уговорила квартиру продать. Обещала, что в ближайшее время купит ей однокомнатную, а разницу даст мне, чтоб я могла взять свое жилье. Об этих разговорах я не знала, бабуля молчала как партизан, думая что мне готовят сюрприз!
Итог прекрасен: бабуля без жилья, живёт со мной на съемной квартире; папа без жилья, живёт примаком у новой жены; мама без бабла, хрен знает куда спустила все деньги. С тех событий прошло 10 лет, и отец, и бабуля простили мою маму, а мне как серпом по сердцу мысль, что нас оставили без крыши над головой и все отлично.
Скоро праздник - Пасха.
На днях я встретила свою православную бабушку и она сказала, что позовёт всех своих внучек праздновать. Нас нужно будет дождаться её звонка.
Моей бабушке более 70 лет ( не хочу говорить точный возраст) и у неё не ровные отношения с моими родителями. Ей не нравится моя мама и, от части, поведение отца. Но своих внуков она очень любит.
Вообще, она человек боевой, так как вытянула на себе троих детей и немецкую овчарку в 90ые. Дедушка сильно пил, ей не помогал. Поэтому с 40 лет бабушка на пенсии, так как "заработала" инвалидность.
Я часто навещаю бабушку и у нас с ней хорошие отношения. Поэтому на Пасху, я по любому бы к ней приехала и привезла куличи с яйцами. Мне нравится её удивлять, поэтому куличи и яйца я готовлю разные: с разной начинкой, большим количеством глазури и покупаю красивую посыпку. Все ингредиенты я покупаю на свои деньги и готовлю сама.
И конечно, я рассказала об это маме. На что она начала мне говорить, что это твоя бабушка (хотя не только моя), что я буду её (маму) заставлять что-то делать (хотя этого не происходит и не происходило) с явным негативом. Я ей объяснила, что всё уже заказано и часть пришла на пункт выдачи и она успокоилась.
Ещё стоит добавить, что я готовлю куличи для своей семьи и они тоже необычные.
Не знаю, что происходит в моей семье. Но, сейчас изменилось их отношение к еде (хотя у нас её достаточно). Я не говорю про то, что всё съедаю или беру еду младших детей. Меня почему-то начали попрекать едой, даже если я вкладываю в неё деньги.
Некоторые продукты я покупаю сама, так как меня достали своими упреками. Можно было бы покупать еду себе? - Нет, так как я должна делиться ей (по словам родителей) и если я ем что-то сама, то я крыса. Единственное исключение - это вредная еда или еда на работу. Но, я не могу заранее готовить много еды на работу, так как не съедят.
Как вы думаете, к каким людям могут так относиться (в плане еды)?
То что съехать пора - знаю, но не могу
Здравствуй, Пикабу.
Пишу впервые, о необычном случае, дабы понять оценку всему, и не зная, что делать. Надеюсь, что кто-нибудь откликнется, либо что сами родители прочитают этот текст.
По сути, я - впечатляемая личность и мне легко что-то внушить, родители всегда укрывали меня от болезней или бед дома или держали близ себя, но я хотя бы выходила на улицу сама.
После изъявления желания выйти замуж за любимого человека и пеерехать (в Украину, но это было несколько лет назад), родители стали буквально запирать меня дома и сторожить 24/7. Полагаю, это потому, что мама не хочет работать, а хочет получать за меня деньги до сих пор, от отца, который развёлся в 2003. У меня нет работы, друзей в реальности (стала замкнутой после депрессии из-за семьи и тяжёлых отношений), я не относилась к учёбе серьёзно, а потом, родители чисто забрали мои документы оттуда (перед тем, как начали закрывать).
Бить не бьют, телефоны не отбирают, но сам факт закрывания (мне уже 25) идёт против закона.
Ещё на меня накатали фальшивый диагноз шизофрении, по наивности убедили в чём-то там, запирали в клинике, даже применяли стратегии, чтобы только удержать (закрывали дверь в клинике, когда я хотела уйти). Я тогда была неопытна жутко. Как оказалось, разумеется, находиться там - адский ад, и к пациентам относятся отвратительно, ругают за мельчайшие ошибки, особенно стариков и сильнобольных (была одна медсестра, которая любила выливать свой гнев на всех почему-то).
Мама (без понятия, нарцисс или нет) привычна к манипуляциям, давке на эмоции, мол, она бедная-несчастная, а мои друзья, которые желают мне свободы - плохие, соседи тоже плохие (это ложь) и т.п. Ещё любит угрожать психушкой. Отец тоже. Мол, если буду вести себя как-то не так и требовать свободы, то меня упекут, и конец будет плохим. Также, со мной любят нехорошо шутить - "Без проблем, станет плохо, закопаем", "Купим тебе кошачью еду, раз ты предпочитаешь нестеклянную посуду" и занижать самооценку, вплоть до моей ненависти себя.
Единственные родственники, оставшиеся в живых и в контакте, на стороне матери или отца, включая двоюродную сестру, т.к. мать принимала большое участие в её воспитании, например, культурном.
Я просила-умоляла, чтобы отдали ключи, паспорт, полис и т.п., но говорить бесполезно.
Пытаться пройти к двери и забрать ключи также бесполезно - станет у двери (в окно не пойдёт, мы на 4 этаже, а балкон и окна заклеены), и пройти можно будет только продираясь, а драться я не люблю. В любом случае, мать звонит отцу и бабушке, отец поддерживает её непонятно почему, ведь она ему как человек не нравится, а бабушке легко прополоскать мозги и убедить.
Я звонила в полицию два раза - в страхе, что мама отберёт телефон (как она делает, даже если звоню в скорую), никто не приехал. Оставляла заявление в УМВД Белгорода, тоже бесполезно.
Звонила соседке ниже - фамилию которой еле вспомнила, мы обращались к соседям с "тётя-дядя + имя" в детстве - на инфу от матери рассчитывать не приходилось, ибо она намерена держать меня взаперти, несмотря ни на что, пока не пойдёт в дом престарелых.
Соседка была доброй, как я и предполагала, говорила с моим отцом, отец пришёл позавчера, обещал вернуть ключи и паспорт, выпускать меня. Вот только он предусматривает это за "хорошее поведение" (словно мне 5, впрочем, я являюсь "удобным" человеком для них и временами отчаиваюсь; в суд мне предлагали подать, но я не могу выйти, а друзья в последний момент отказались помочь), и мама может на всё повлиять, как ей хочется, так что ничего не выходит пока что. И отец отрицал/не мог вспомнить мои просьбы отпустить меня на улицу одну, несмотря на то, что недавняя была как раз в то время, несколько лет назад.
Проблема в том, что у меня стало болеть сердце - кардиолог посчитала, что психосоматика (с чем согласны родители, ибо либо боятся меня потерять, либо не привыкли относиться к здоровью серьёзно), ошибаясь, т.к. корень в многочисленных недосыпах, и раньше ничего не болело, а болит серьёзно и сильно (я подозреваю, если выживу, понадобится операция). Антидепрессанты от тревоги для сна мне никто не назначал, пока от родной бабушки не передали Фенибут. Отец теперь боится повторять, боится ответственности по закону, хотя фальшивый диагноз "шизофрения", купленный, чтобы меня тут держать, его не смущает.
К психологам я боялась ходить, таща свой эмоциональный груз сама, ибо тревожно, что родители могли бы вновь меня куда-то засунуть против воли, я им больше не могу доверять.
Я бы поехала к своему единственному другу в другом городе, ник его Zejgar, но, разумеется, я заперта, и он перестал отвечать в Интернете, по занятости.
Раньше, мне был приятен факт, что мне покупают любые книги и видеоигры, но сейчас ситуация зашла в страшный угол, и дело не только в свободе, а в том, что с помощью по здоровью мне медлят, уверенные, что всё ок, несмотря на жалобы. Я не знаю, что делать.
Могу точно сказать, что отец занимает статус начальника айти отдела в местной налоговой, и то, что он соглашается делать, не есть хорошо, но у меня нет понимания или возможности сделать так, чтобы всё вышло "на чистую воду".
На волне постов с грустными концовками, хочу рассказать историю свою.
Родители развелись достаточно давно. Я тогда уже жил с первой женой в её квартире. Своего жилья у меня не было. Копил потихоньку, работал. Но, после развода родителей, отцу досталась квартира его матери, в которую он и заехал с новой женой.
Вскоре и сам я развёлся. Переехал временно к маме в трешку. Но, взрослому мужику с мамой жить невыносимо (прости, мам)))) и я стал снимать жилище. В общем, спустя десять лет, моих накоплений хватало на двушку в неплохом районе. Но, я хотел трёшку, не меньше...
И вот тут сработало наше семейное добросовестное. Мама разделила свою квартиру на три равных доли, продала её и взяла в ипотеку хатку в СПб, младшая сестра свою долю тоже потратила именно так. Отец отписал мне гараж, переехав на юг, продажа которого и позволила мне дополнить накопления и приобрести вожделенное жильё. И мы все нормально общаемся, помогаем друг другу при надобности....
Я - счастливый человек
Потому что бабушкам у нас в семье регулярно звонили, приезжали, помогали и поддерживали не ради наследства, а потому что это - бабушки. И если им нужна была помощь или ремонт, то это не "вложение в чужую недвижимость", это улучшение жизни родного человека. Который заботился о тебе, а теперь ты о нем.
Потому что маме и папе я помогаю и общаюсь, потому что это - родители. А не потому что они должны мне завещать квартиру. Или машину. Это их имущество, и они вправе им распоряжаться как хотят. Хоть продать и прогулять. Это труды их жизни, и если они будут счастливы, что они приносят пользу в других руках - это их решение.
У меня большая семья, и к сожалению, наследством приходилось заниматься часто. Но все вопросы решались в пользу здравого смысла и уважения, а не попыток урвать кусок побольше: все имущественные вопросы оговаривались заранее, составлялись завещания, писались отказы, если все наследники не могли вступить - выплачивалась добровольно доля и прочее.
Я счастливый человек, потому что у меня есть семья. А не источники наследства.
Одна вакансия, два кандидата. Сможете выбрать лучшего? И так пять раз.
Судя по посту, вы с уходом за тяжелобольным человеком сами не сталкивались даже близко, потому что размышляете как теоретик. Вы надели самое белое пальто и рассуждаете о том, что нужно бескорыстно заботиться о родных, даже когда другие родственники от этого самоустранились, но не забыли лишить вас наследства при случае, несмотря на ранее достигнутые договоренности. На практике же с такими проблемами семья, как правило, остается один на один. Постороннему всего не расскажут. Это ситуация, в которой даже когда-то близкие друзья постепенно перестают приходить в дом, под предлогом того, что видеть когда-то очень веселого и энергичного человека в таком положении нестерпимо больно. Некоторые при случайной встрече интересуются текущим состоянием дел.
Как это выглядит изнутри? Давайте попробую показать на примере. Итак, дано: любимая свекровь с Альцгеймером, которым она больна более 15 лет. Для своих близких это очень горячо любимая тетя, сестра, жена и мама, уже бабушка, привычки и вкусы которой помнят и всячески пытаются им следовать. Лет 12 тому назад она полностью потеряла возможность строить фразы и постепенно лишилась возможности даже отвечать да/нет на вопросы, реагировать на свое имя. Именно из-за этой особенности болезни могу сказать, что как с личностью я с ней знакома только по рассказам. В общем, при Альцгеймере идет обратное движение к младенчеству, когда с каждым новым днем организм и мозг не могут выполнять какие-то хорошо заученные и часто использовавшиеся ранее функции. В конце концов человек перестает фокусировать взгляд, глотать, самостоятельно дышать. Вы абсолютно бессильны, не можете ничего изменить, можете только не бросать и сопроводить в этом нелегком пути.
Лет 8 она самостоятельно уже не двигается: ее тело превратилось в «мертвый груз», который отяжелен каким-то подобием мышечного спазма (а я еще помню, как она чудесно вальсировала со свекром). Что это значит теперь? Она не может опереться на собственные ноги, которые просто подкашиваются при попытках ее немного приподнять, она буквально выскальзывает из рук, если неудачно ее подхватить пытаясь просто поменять положение тела. Нельзя обхватить слишком сильно: можете причинить боль, а она не отреагирует, потом только по синякам об этом догадаетесь. Чтобы проделать какие-то манипуляции (поднять с постели, поменять подгузник, помочь принять душ, поменять положение тела в кресле и т.п.) нужно обычно два человека, иначе - прощай спина и здравствуй грыжа. По мельчайшим подробностям оставшейся мимики близкие угадывают настроение и то, как она сегодня себя чувствует. Кормление каждый раз занимает час-полтора, потому что глотает она уже с трудом. Даешь попить - следи чтобы не захлебнулась.
Вся эта ежедневная рутина занимает минимум 6-7 часов в день. А нужно еще готовить, убирать, как-то продолжать жить собственной жизнью, работать. Нужно ли говорить, что взявшему на себя основные заботы о ней свекру нужна помощь минимум на 4 часа в день и в разное время суток? Она у него есть от семьи, есть приходящие пару раз в неделю медсестра и домработница. Почему не отдают в специализированный пансионат? К пациенту не будет такого внимания: об этом сами врачи и медсестры говорят, и никто не может отправить туда любимого человека, чтобы гарантированно его похоронить в течение полугода.
Это еще относительно «легкий» вариант, при котором в ваш адрес отсутствует агрессия или бесконечные жалобы со стороны болеющего вам и на вас окружающим, сопротивление необходимым для ухода манипуляциям.
Надеюсь, что этим примером мне удалось объяснить, почему в вашей истории квартира досталась младшему брату, и почему в изначальной истории «корыстные» сын и невестка не могут простить мать. И младший сын и невестка были постоянной величиной, взявшей на себя титанический труд, возможно, с редким перерывом на отпуск. Это очень большая жертва, которую, нарушая ранее достигнутые договоренности и лишая обещанной квартиры, мама в изначальной истории обесценила до нуля и просто обманула.