Империализм и финансово-монополистический капитал.
В наше время марксистский подход к империализму должен опираться на разработки классиков, учитывать изменившиеся условия и уделить особое внимание противоречиям в накоплении капитала. Важнейшим фактором является перенос обрабатывающей промышленности в последние десятилетия с Севера на Юг.
В 1980 году доля рабочих в развивающихся странах от мировой промышленной занятости достигла 52%; к 2012 году 83%. В 2013 году 61% от прямых иностранных инвестиций со всего мира поступал в развивающиеся страны и страны с переходной экономикой. Для сравнения в 2010 году всего 51%, в 2006 году — 33%.
Но необходимо пояснить, что, несмотря на перенос промышленности на периферию, характер отношений между центром и периферией практически не изменился. Это проявляется в кажущейся неспособности стран Юга, исключая Китай (а также Гонконг, Макао и провинцию Тайвань), догнать страны центра в экономическом развитии. С 1970 по 1989 год среднегодовой ВВП на душу населения развивающихся стран, за исключением Китая, составлял всего 6,0% на душу населения от ВВП стран «большой семерки» (США, Япония, Германия, Франция, Великобритания, Италия и Канада).
За период с 1990 по 2013 год этот показатель снизился до 5,6%. К тому же, в 48 наименее развитых странах среднегодовой ВВП на душу населения снизился за тот же период с 1,5% до 1,1% по отношению к странам G7. (Китай, как ведущая развивающаяся экономика, является исключением из этой общей тенденции. По причине того, что Китай входит в число развивающихся стран, то средний годовой доход на душу населения развивающихся стран в процентах от уровня стран G7 увеличился с 4,7% в 1970—1989 гг. до 5,5% в 1990—2013 гг.)
Монопольный мир (дополнение).
В 2014 году «The Economist» заявил, что признаки, наблюдавшиеся в самом начале ХХI века, свидетельствующие о том, что развивающиеся экономики (исключая Китай) догоняют развитые страны, оказались «аберрацией». Ссылаясь на слова старшего экономиста Всемирного банка Ланта Притчетта (Lant Pritchett), который заявил в 1997 году о том, что рост разрыва между доходами богатых и бедных стран был «доминирующей чертой современной экономической истории», «The Economist» писал, что эта тенденция сегодня подтвердилась. При нынешних темпах роста развивающихся стран и стран с переходной экономикой (исключая Китай) понадобится 100—300 лет, чтобы догнать уровень доходов стран центра.
Причины подобной судьбы развивающихся стран и стран с переходной экономикой, можно понять (исключая последствия самого большого финансового кризиса) исходя из противоречивых последствий «аутсорсинга» транснациональными корпорациями промышленного производства, направленного на использование неравенства в мировой экономике в оплате рабочей силы. Данное явления имеет разные названия в кругах финансовой элиты: «аутсорсинг» затрат на рабочую силу, «глобальный трудовой арбитраж», «трудовой арбитраж с низкими затратами» или «поиск стран с низкой оплатой труда». Лоуэлл Брайан (Lowell Bryan), директор нью-йоркского офиса журнала для инвесторов McKinsey Quarterly, написал в 2010 году:
"Любая компания, осуществляющая свою деятельность по производству или обслуживанию в развивающихся странах с более низкой заработной платой… может значительно сэкономить на оплате труда… Даже сегодня цена рабочей силы в Китае или Индии по-прежнему составляет лишь небольшую долю (часто менее трети) от цены рабочей силы в развитом мире. Тем не менее, производительность китайского и индийского труда быстро растет, и в специализированных областях (таких как сборка высокотехнологичной продукции в Китае или разработка программного обеспечения в Индии) может быть равна или превышать производительность труда работников в развитых странах".
Это означает, что можно ожидать не только довольно низкие затраты на рабочую силу, но и то, что в районах с повышенной производительностью труда они будут такие же низкие, а может быть даже ниже. Такой дешевый, высокопроизводительный труд в развивающихся странах/странах с переходной экономикой исчисляется сотнями миллионов, даже миллиардами рабочих рук, тогда как вся рабочая сила США составляет всего 150 миллионов человек.
Низкая оплата труда на периферии является основой истории империализма и тот факт, что в 2011 году глобальная резервная армия рабочей силы (с учетом безработных, уязвимых и экономически неактивных людей) насчитывала около 2,4 миллиардов человек по сравнению с активной трудовой армией в 1,4 миллиарда, лишний раз подтверждает это. Именно эта глобальная резервная армия, расположившаяся преимущественно на Юге, но также увеличивающаяся и на Севере, удерживает трудовой доход как в центре, так и на периферии, от роста и сохраняет неравенство в оплате труда между периферией и центром.
Панкаджа Гемавата (Pankaj Ghemawat) в своей книге 2007 года «Переосмысление глобальной стратегии (Redefining Global Strategy)» говорит, что Walmart экономит на аутсорсинге рабочей силы в Китае более 15% расходов и, предположительно, извлек 30−45% операционной прибыли за 2006 год (также известная как операционный доход, определяемый как выручка до уплаты процентов и налогов за вычетом операционных расходов). Аутсорсинг затрат на рабочую силу особенно важен на этапе сборки промышленных товаров, который является наиболее трудоемким этапом в глобальном производстве.
Большая часть продукции на экспорт проходит через транснациональные корпорации в Китае, которые специализируются на сборке. Китайские заводы полагаются в основном на дешевую рабочую силу из сельской местности («блуждающее население») при сборки товаров. Основные технологические компоненты производятся в других местах и импортируются в Китай для окончательной сборки. Затем собранная продукция экспортируется в основном в страны капиталистического ядра (хотя Китай и имеет растущий внутренний рынок).
Китайские компании получают свою долю, но главными победителями остаются транснациональные корпорации. Apple передает производство своих смартфонов в ряд стран Юга с окончательной сборкой в Китае компанией Foxconn. В значительной степени благодаря низкой оплате труда прибыль Apple от каждого iPhone 4 в 2010 году составила 59% от конечной продажной цены. Доля от конечной продажной цены, идущей на оплату труду в Китае, составляет лишь малую часть. Розничная цена iPhone 4, импортированного из Китая в Соединенные Штаты в 2010 году, составила 549 $, и только 10 $ пошли на оплату труда в Китае, что составляет 1,8% от розничной цены.
Выражением этой общей тенденции является субподряд (также известный в финансовых кругах как способ международного производства, не связанный с участием в капитале), который становится все более распространенным среди транснациональных компаний в таких областях производства, как игрушки, спортивные товары, бытовая электроника, автомобильные запчасти, обувь и одежда. Субподряды используются транснациональными компаниями и в сфере услуг. Сообщалось, что в 2002 году колл-центры, переехавшие из Ирландии в Индию, снизили фонд оплаты труда на 90%.
По словам старшего экономиста Всемирного банка Захида Хуссейна (Zahid Hussain), в международной швейной промышленности (почти все производство базируется на глобальном Юге) прямые затраты на рабочую силу, приходящиеся на один предмет одежды, обычно составляют около 1−3% от конечной розничной цены. В футболке, произведенной в Доминиканской Республике, эти затраты составляют около 1,3% от конечной розничной цены в Соединенных Штатах, в трикотажной рубашке, произведенной на Филиппинах, 1,6%. Затраты на оплату труда в таких странах, как Китай, Индия, Индонезия, Вьетнам, Камбоджа и Бангладеш значительно ниже. Таким образом, прибавочная стоимость, выкачанная из работников глобального Юга, огромна. В странах-импортерах центра, удаленных от прямых производственных издержек, она приобретает форму «добавленной стоимости» (маркетинг, дистрибуция, корпоративные выплаты).
В 2010 году шведский ритейлер Hennes & Mauritz закупал футболки у субподрядчиков в Бангладеше, которые платили работникам порядка 2−5 евроцентов за произведенную рубашку.
Nike, пионер в использовании способов международного производства, не связанных с участием в капитале, передает все свое производство субподрядчикам в таких странах, как Южная Корея, Китай, Индонезия, Таиланд и Вьетнам. В 1996 году один кроссовок Nike, состоящий из пятидесяти двух компонентов, был изготовлен субподрядчиками в пяти разных странах. В конце 1990-х гг. затраты на оплату рабочей силы составили 1,50 $ (1%) от розничной цены 149,50 $ в Соединенных Штатах на баскетбольные кроссовки.
Империализм также включает в себя гонку за ресурсами, и не только за стратегическими, как углеводороды, но и за всеми основными полезными ископаемыми, продуктами питания, лесом, землей и даже водой. Для стран центра проблема нехватки ресурсов стала сигналом к необходимости установить контроль за ресурсами на Юге. Наиболее ярким проявлением экологического империализма является то, что Ричард Хаасс (Richard Haass) (президент Совета иностранных дел в течение последних двенадцати лет, а до этого директор по политическим вопросам в Государственном Департаменте при Колине Пауэлле во время вторжения в Ирак в 2003 году) называет новой Тридцатилетней войной на Ближнем Востоке, направленнаой на контроль над значительной частью мировых поставок нефти.
Более того, эта новая Тридцатилетняя война является частью стратегии НАТО по созданию геополитической полосы, известной как «полоса нестабильности»: от Восточной Европы и Балкан до Ближнего Востока и Северной Африки с Центральной Азией. Эта полоса находится в сфере влияния триады (Иран, Россия, Китай). Все это рассматривается как возможность захватить ничейные земли, ведь СССР сошел с исторической сцены. В последние 25 лет после распада СССР империалистические вторжения были настолько агрессивными, что сегодня это считают второй Холодной войной между США и Россией.
Гонка за ресурсами, которая лежит в основе современной геополитической борьбы, подпитывает добычу полезных ископаемых для продажи на экспорт. Добыча производится во всех уголках Земли. В последние годы все чаще в Арктике, где таяние ледников из-за изменения климата открывает новые области для разведки нефти. По словам энергетического аналитика Майкла Клара, эта борьба за глобальные ресурсы может развиваться только в одном направлении:
«Нарастание противоречий, возникающих в ходе борьбы за ресурсы, между великими державами говорит о возможности разрешения конфликта с помощью насилия или хотя бы к тому, что этот вариант вполне вероятен… Тем не менее, слияние двух ключевых тенденций, обострение борьбы за ресурсы и взаимных претензий между китайско-российскими и американо-японским блоками, должны восприниматься как признак скорой войны.
Каждое из этих явлений может иметь свои корни, но характер их переплетения в конкурентной борьбе за нефтяные районы в бассейне Каспийского моря, Персидском заливе и Восточно-Китайском море, несет опасность для будущих поколений… Из-за страха перед нехваткой нефти национальные лидеры могут действовать нерационально и чрезмерно демонстрировать готовность применить силу, тем самым давая толчок цепочкам событий, конечный результат которых никто не может предсказать».
Карибский кризис и другие события дали национальным лидерам некоторый опыт в управлении глобальными конфликтами подобного масштаба. Но никому в последнее время не приходилось бороться в мире, где множество агрессивных держав, конкурирующих за все более дефицитные и ценные ресурсы, часто в регионах, которые по своей природе нестабильны или находятся на грани конфликта. Чтобы предотвратить конфликты, способные вылиться в настоящую бойню, требуется неимоверная выдержка, которая в столь тяжелых ситуациях может пропасть даже у самых опытных и здравомыслящих лидеров.
Внешнее экономическое движение монополистического капитализма развивается в первую очередь из конкурентной борьбы за источники монопольной ренты: дешевую рабочую силу и все более дефицитное сырье. Результатом, как мы видели, становится внушительная экономия затрат транснациональными компаниями-монополистами на производстве, которая приводит к увеличению прибыли, что в сочетании с более традиционными способами изъятия прибавочной стоимости приводит к постоянному притоку империалистической ренты к центру системы.
Весь объем извлекаемой прибавочной стоимости замаскирован сложными глобальными цепочками создания стоимости, коэффициентами обмена, скрытыми счетами и, прежде всего, методами расчета ВВП. Часть империалистической ренты остается на периферии и не передается в центр, а представляет собой скорее плату местным власть имущим классам за их компрадорскую роль. Тем временем около 21 триллиона долларов полученных за счет империалистической ренты в настоящее время находятся в оффшорных зонах.
С середины 1970-х гг. в центре капиталистической экономики все чаще проявляется тенденция к экономическому застою. По этой причине были предприняты неоднократные попытки стимулировать систему за счет военных расходов, особенно Соединенными Штатами. Однако эта стратегия имеет свои ограничения, так как для того, чтобы придать системе мощный толчок сегодня необходимо развязать, как минимум мировую войну.
В этих условиях корпорации в 1970-х и 80-х гг. стремились удержать и расширить свой растущие прибыли. Из-за сокращения инвестиционных возможностей, они вкладывали свой профицит в финансовые спекуляции, искали и получали быструю отдачу от секьюритизации всех вероятных будущих потоков доходов. Повышенная концентрация («слияния и поглощения») и сопутствующий рост долгов, секьюритизация, представляющая собой поток доходов от уже существующих ипотечных и потребительских кредитов, накладывающихся один на другой, выпуск долговых обязательств и акций, которые капитализировали потенциальный будущий монополистический доход от патентов, авторских права и других прав на интеллектуальную собственность, все следовало друг за другом. Финансовый сектор предоставлял всевозможные финансовые инструменты, которые обслуживались мнимым доходом, в том числе и от торговли самими финансовыми инструментами. В результате, как пишут Магдофф и Суизи, с конца 1970-х и по 90-е гг. значительно увеличился финансовый сектор.
Эта финансовая система имела три основных эффекта.
Во-первых, это способствовало дальнейшему распаду связей процессов в пространстве и времени (полное разрушение, конечно, невозможно) при накопление финансовых требований или «накоплении активов» от фактических инвестиций, то есть при накоплении капитала. Это означало, что ведущие капиталистические экономики характеризовались долгосрочным накоплением финансовых богатств, которые превышали рост экономики (явление, недавно подчеркнутое в неоклассическом стиле Тома Пикетти). Также страны центра приобрели менее стабильную структуру, что проявляется в резком росте долга по отношению к ВВП.
Во-вторых, разрастание финансового сектора стало основой (вместе с революцией в области коммуникаций и цифровых технологий) для углубления и расширения товарообмена по всему миру, причем центральные экономики больше не играют роль центров промышленного производства и накопления капитала, а скорее все больше полагаются на роль центров финансового контроля и накопления активов. Это произошло благодаря установлению контроля над мировыми денежными потоками доходов с продажи товаров, которые увеличились за счет коммерциализации множества секторов: прежде всего сферы услуг, связи, образования и медицинских услуг.
В-третьих, «финансиализация процесса накопления капитала», как писал Суизи, привела к нестабильности всей капиталистической мировой экономики, которая стала зависимой от роста финансового сектора по отношению к реальному сектору. Это приводит к тому, что система все более подвержена финансовым пузырям, которые периодически взрываются, угрожая стабильности глобального капитализма в целом, как совсем недавно во время финансового кризиса 2007−2009 гг. Учитывая финансовое влияние, страны капиталистического ядра обладают уникальной способностью переносить свои экономические кризисы на другие страны, особенно страны Юга. Как отмечает Янис Варуфакис (Yanis Varoufakis) в «Глобальном минотавре (The Global Minotaur)»: «Даже в наше время при наступлении кризиса капитал бежит к доллару. Именно поэтому кризис 2008 года привел к скупке иностранным капиталом доллара, хотя кризис начался на Уолл-стрит» .
Эра глобального финансово-монополистического капитала, связанная с глобализацией производства и систематизацией империалистической ренты, породила финансовую олигархию и возродила наследственное богатство, главным образом в странах центра, столкнувшихся с все более сплоченным (но также подверженного расслоению) рабочим классом со всего света.
Наиболее успешная часть класса капиталистов в странах центра в настоящее время состоит из глобальных рантье, зависящих от роста мирового монополистического капитала, а также его растущей концентрации и централизации. Воспроизводство этой новой империалистической системы, как объясняет Амин в «Капитализме в эпоху глобализации (Capitalism in the Age of Globalization)», основывается на увековечении пяти монополий:
1) технологической монополии;
2) финансового контроля мировых рынков;
3) монопольном доступе к природным ресурсам;
4) монополии на средства массовой информации и связи;
5) монополии на оружие массового уничтожения.
За этим стоят гигантские монополистические корпорации, при этом доходы 500 крупнейших частных фирм в настоящее время составляют около 30% мировых доходов и проходят они главным образом через центр капиталистической системы. Как отмечает Борон, из 200 крупнейших в мире транснациональных корпораций,
"96% … имеют свою штаб-квартиру только в восьми странах, юридически зарегистрированы как объединенные компании из восьми стран; и их советы директоров находятся в этих восьми странах. Менее 2% членов их советов директоров не являются гражданами этих стран… Их охват глобальный, но их собственность и их владельцы имеют определенную национальность".
Интернационализация производства, контролируемая монополистическими гигантами, происходит по следующей схеме, впервые описанной Стивеном Хаймером (Stephen Hymer), и недавно актуализированной Эрнесто Скрапатини, который пишет, что «наиболее влиятельные транснациональные компании» характеризуются «децентрализованным производством, но централизованным управлением…». Как следствие, прямые иностранные инвестиции предполагают постоянный перенос прибылей с Юга на Север, то есть от периферии к центру империалистической системы транснационального капитала.
В настоящее время крах этой системы как никогда близок. Гегемония США в военной сфере дает возможность вторгнуться в любую страну, но это же порождает геополитический хаос, который приводит к потере лидерства в экономике. Это хорошо понимают американские государственные деятели в сфере внешней политики.
Самые умные подчеркивают, например, Хаас в «Ленивом шерифе (The Reluctant Sheriff)» и других книгах , что США уступают свои позиции империи, основанной на объединенной силе (военной, экономической и политической) триады: Соединенных Штаты/Канада, Западная Европа и Япония. Соединенные Штаты, хотя и сохраняют по-прежнему глобальное превосходство, но все больше вынуждены использовать свою власть только если имеют поддержку своих союзников (представленных Западной Европой и Японией).
Таким образом, триада, возглавляемая США, а не сам Вашингтон, все чаще пытается утвердиться в качестве новой управляющей власти через такие институты, как G7 и НАТО. Цель состоит в том, чтобы продвигать интересы старых имперских держав капиталистического центра с помощью политических, экономических и военных средств, одновременно сдерживая такие угрозы как: восходящий Китай, восстанавливающаяся Россия, страны с формирующимся внутренним рынком и мировое антинеолиберальное движение, которое является преемником социалистических движений Латинской Америки.
Хаасс описывает текущую ситуацию в мире как «распадающуюся». В качестве доказательств он указывает на роль США в дестабилизации Ближнего Востока и Северной Африки, рост Исламского Государства, приближающийся конфликт Соединенных Штатов с Китаем в Южно-Китайском море и Африке, возвращение России на мировую арену, плохое управление (по его терминологии) такими государствами, как «Бразилия, Чили, Куба и Венесуэла», а также целый неудачный набор провалившихся реформ в США. Он заключает:
"Вопрос заключается не в том, будет ли мир продолжать распадаться, но насколько быстро и как далеко это зайдет".
Иштван Месарош (István Mészáros) подчеркивает, что мы входим "в смертельно опасную для мира фазу империализма ". Это напоминает нам о серьезности нынешней ситуации в мире. В 80-е гг. советские и американские метеорологи взбудоражили мировое сообщество заявлениями, что после полномасштабной ядерной войны последует ядерная зима, которая снизит температуру целых континентов на несколько градусов, уничтожив тем самым большую часть биосферы и человечества. Этот сценарий описал Томпсон в своей книге «Экстремизм, как последний этап цивилизации (Notes on Exterminism, the Last Stage of Civilization) «.
В настоящее время мировая война не представляет непосредственной угрозы. Однако нестабильность, порожденная сверхэксплуатацией и империалистической политикой США (которые в настоящее время ведут наземные операции и беспилотные бомбардировки в более чем полутора десятках стран и планируют потратить 200 миллиардов долларов в следующем десятилетии на модернизацию своего ядерного арсенала) предполагают множество вариантов развития событий, которые приведут к мировой войне. Ожидается, что изменения климата дестабилизируют ситуацию и усилят угрозу войны, которая приведет к катастрофическим разрушениям.
Задача левых в этих условиях заключается в том, чтобы противостоять, по мнению Ленина, «противоречиям, конфликтам и судорогам, не только экономическим, но и политическим, национальным и т. д.», которые еще более характерны для нашего времени. Это означает содействие более «дерзкому» глобальному движению снизу, ключевой целью которого будет демонтаж империализма, понимаемый как основа капитализма в наше время. Это движение должно стремиться создать более горизонтальную, уравнительную, мирную и устойчивую социально-экономическую систему, контролируемую ассоциированными производителями.
https://lenincrew.com/new-imperialism/