Массы никогда не восстают сами по себе
"Массы никогда не восстают сами по себе и никогда не восстают только потому, что они угнетены. Больше того, они даже не сознают, что угнетены, пока им не дали возможности сравнивать".
Джордж О́руэлл(Эрик Артур Блэр) — британский писатель, журналист и литературный критик, радиоведущий, автор мемуаров, публицист.
Его работы отличаются простым стилем изложения, критикой тоталитаризма и поддержкой демократического социализма.
Телеграм — История Веков
В Питере шаверма и мосты, в Казани эчпочмаки и казан. А что в других городах?
Мы постарались сделать каждый город, с которого начинается еженедельный заед в нашей новой игре, по-настоящему уникальным. Оценить можно на странице совместной игры Torero и Пикабу.
Реклама АО «Кордиант», ИНН 7601001509
«1984», Джордж Оруэлл
В 1984 году в Лондоне правит тоталитарная партия под руководством Большого Брата. Она контролирует все аспекты жизни граждан и наказывает за любые проявления инакомыслия. Страна Океания, в которой находится Лондон, постоянно ведет войну с другими державами.
Уинстон Смит — низкопоставленный чиновник партии, который решает нарушить запрет на любовь и начинает отношения с своей сотрудницей. Это единственный способ противостоять жестокому режиму. Но Большой Брат всегда все видит и слышит.
Эта знаменитая антиутопия была написана в конце 40-х годов, но до сих пор не утратила свою значимость. В мире «1984» можно увидеть отражение культа Сталина и других тоталитарных режимов того времени. Но идея повсеместной слежки и массового обмана в новостях всё ещё выглядит злободневно.
Оруэлл. Распиаренный доносчик
Оруэллом принято восторгаться, видеть в его произведениях аллюзии, пророчества о будущем, глубокие и сложные мысли. На мой взгляд творчество Оруэлла всего этого лишено. Это просто средненький писатель, который отлично попал в политическую конъюнктуру своего времени. Эта конъюнктурность и стала причиной того, что его бледные произведения были широко разрекламированы и распространены.
Я проанализирую творчество Оруэлла в тесной связи с его личностью, чтобы лучше понять посыл произведений. Особое внимание будет уделено двум ранним работам Оруэлла, когда он еще оставался писателем, а не политическим пропагандистом. К тому же эти работы гораздо менее известны широкому кругу читателей.
Начать стоит с биографии. Джордж Оруэлл родился в Индии в 1903 году. Его отец работал в опиумном департаменте британской колониальной администрации Индии. Этот департамент занимался производством и продажей опиума в Китай, что вело к массовой наркомании, нищете и смертям тысяч китайцев. Мать Оруэлла не работала, но происходила из семьи торговца тиком. То есть из семьи дельца, который обогащался на распродаже природных богатств Бирмы.
Затем Оруэлл едет учиться в Англию, оканчивает в 1921 году Итонский колледж. Деньги на образование его родители добыли эксплуатацией туземцев в Индии. Затем Оруэлл возвращается в Бирму и с 1922 года по 1927-й и служит в колониальной полиции. То есть будущий демократ и социалист в возрасте 19 лет добровольно едет обратно в колониальную Индию и служит там полицейским целых 5 лет.
Дни в Бирме
“Дни в Бирме” были написаны во время пятилетней службы колониальным полицейским. В этом произведении действия разворачиваются в Бирме времён колониального господства англичан. Главным героем выступает слабый и нерешительный европеец Джон Флори, ведущий бессмысленную и бесцельную жизнь: работая в европейской фирме и получая огромные по местным меркам деньги, он пьянствует, охотится и пользуется услугами местных проституток. Это всё, что его интересует в жизни на протяжении более 10 лет. О других героях произведения Оруэлл рассказывает еще меньше, это даже не полноценные герои, это ходячие стереотипы. Они простые, однообразные, плохо отличимые друг от друга.
Безвольный Флори проникается осторожной симпатией к бирманцам и индусам. Он осуждает ограбление местных империей, осуждает бесправное положение, в которое их ставят колонизаторы. Но Флори абсолютно ничего не делает, чтобы как-то им помочь, у него даже нет таких мыслей. Хотя с его доходом он бы мог легко устроить небольшую школу для местных детей.
Остальные 7 европейцев в деревне ненавидят туземцев настолько, что считают себя вправе калечить их, бросать в тюрьмы, творить всякий произвол. Они не испытывают никаких моральных угрызений при этом, твёрдо уверены в собственной правоте. Белые господа даже жалуются на слишком мягкие законы в империи, которые стесняют их в действиях.
И вот этим людям приходит задание от руководства: включить в их клуб для белых людей минимум одного туземца. Господа настолько глупы, что выступают резко против такого решения. Они не понимают, что такой ход позволит им заручиться большей поддержкой среди местного населения. Вместе с ними выступает и Флори, хотя бесконечно корит себя за такой поступок.
По вопросу членства в клубе между двумя влиятельным туземцами начинается свара, победителем из которой выходит друг Флори, доктор Верасвами. Тогда его конкурент У По Кин решает использовать в своих кознях содержанку, с которой долгое время жил Флори. Расчёт У По Кина такой: уничтожив репутацию покровителя доктора Верасвами, можно будет легко разобраться и с самим доктором. Содержанка врывается полуголая в церковь во время службы, когда там находятся все местные европейцы. Получается скандал, Флори опозорен и унижен в глазах общества. После всего произошедшего Флори совершает самоубийство.
На этот сюжет нанизана любовная история Флори с Элизабет, которая стала свидетельницей скандала в церкви. Элизабет приехала в Бирму с целью найти себе мужа и тщательно выбирала, как между двумя арбузами, между Флори и лейтенантом Верреллом. Она уже была готова выйти замуж за Флори, но затем появился Веррелл, и она стала вешаться на него, забыв о Флори. А когда Веррелл уехал, то решила всё-таки возобновить общение с Флори, а тот не был против.
Удивительно, как за свои холостяцкие 35 лет Флори не научился разбираться в людях и был готов терпеть такое унижение. Также абсолютно непонятно, почему остальные 7 европейцев должны были презирать его за то, что он имел связи с местной девушкой. Оруэлл сам не раз говорит о том, что каждый европеец пользуется услугами множества местных проституток. Такое поведение было нормой и не могло вызвать осуждение. Тем не менее, Флори стреляется. Конец.
Что хотел сказать автор этим произведением? Возможно, что туземцы не такие уж и животные, как было принято считать в в 1930-е годы в Британии? Но в произведении он рисовал их мерзкими и раболепскими: У По Кин насилует местных девушек и душит поборами окрестные деревни; Верасвами служит главой тюрьмы и ответственен за казни и пытки, которые там проходят. Других бирманцев у Оруэлла для нас нет. Может быть автор хотел показать, что любой, кто сочувствует бирманцам, это неудачник, которому надо поскорее застрелиться? Мне кажется, что у Оруэлла это получилось неплохо.
Единственное, что можно поставить в заслугу Оруэллу, это то, что произведение было издано в 1930-е годы, и шло очень сильно вразрез с общественным мнением. Колонизированные народы действительно считались второсортными среди миллионов британцев. Но “Дни в Бирме” оставляют широкий простор для интерпретации, не дают практического руководства к действию, не показывают пути выхода из ситуации, не доносят до читателя идею равенства народов и активной помощи угнетенным в борьбе с угнетателями. “Дни в Бирме” это жвачка, которую можно лишь однажды прожевать, выплюнуть и забыть.
Фунты лиха в Париже и Лондоне
Это произведение Оруэлла отлично показывает жизнь парижских и лондонских бедняков 1930-х годов: бесправие, ужасные условия труда, огромный рабочий день, нищета при наличии работы, отсутствие личной жизни. Автор даже делает робкие попытки указать на пути решения проблемы: объединение работников в профсоюзы для коллективной защиты своих прав. Он даже указывает на причины, почему работники не могут объединиться ради защиты своих интересов: они полны иллюзий о том, что вот-вот, еще немножко и они станут такими же, как их начальники или как те, кого они обслуживают. Надо только как следует услуживать и угождать.
Герой находится в Париже. Он живет в ужасающих для современного человека условиях и работает по 12-18 часов почти без выходных плонжёром (посудомойщиком) в модном отеле, а затем в ресторане. В этой части автор красочно описал тяготы жизни работяг в крупном городе, в который они приехали в поисках лучшей жизни.
В какой-то момент герой произведения пишет своему другу с просьбой о деньгах, тот высылает ему достаточно крупную сумму, чтобы ее хватило на выкуп из ломбарда одежды и билет из Парижа в Лондон. Друг даже помог найти неплохую работу в Лондоне: сиделкой для дебила. Но внезапно оказывается, что дебил и его семья уезжают и прибудут в Лондон только через месяц, и герою нужно как-то переждать этот месяц. И тогда он решает просто бродяжничать по Лондону. Он не пытается найти работу, не пытается каким-то образом обеспечить себе приемлемые условия существования в этот месяц, он даже всерьёз не размышляет об этом. Он просто говорит: “Тогда придётся месяц бродяжничать”. Такое поведение показывает очень сильное моральное разложение героя. Он уже не нищий рабочий, он бродяга и попрошайка по собственному выбору. Он не хочет зарабатывать на жизнь своим собственным трудом, хотя никаких ограничений к этому у него нет.
И вот такому герою предлагается сочувствовать? А ведь это произведение автобиографическое, описывает жизнь самого Оруэлла. И вот на этом моменте возникают новые вопросы. А как герой очутился в Париже? Как вообще работающие нищие оказываются в таком плачевном положении? Как можно выйти из этого положения? Все эти вопросы остаются за скобками. Автор просто рисует какую-то картинку, которую мы читаем, но эта картина опять не подводит абсолютно ни к каким выводам и не побуждает ни к каким действиям. Это еще одна жвачка и ее надо выплюнуть и забыть.
Скотный двор
Достаточно примитивное произведение, которое похоже на раздувшуюся басню Крылова. В нём говорится о том, что стремление к свободе может привести к власти популиста, который установит еще более сильную диктатуру, чем была до него. Чему учит это произведение? Тому, что нужно терпеть, потому что потом может быть еще хуже? Тому, что не нужно даже и пытаться сделать общество лучше?
Хочется задать встречный вопрос: а как общество всё-таки смогло развиться от рабовладения времён Античности до существующего уровня. Рабы восставали против рабовладельцев, угнетённые крестьяне восставали против феодалов, угнетённые рабочие боролись и борются за свои права. Все прогрессивные революции в истории человечества это борьба за лучший мир, за более справедливое устройство общества. Бесспорно, эти революции не достигали всех идеалов, которые ставили перед собой, однако рабовладение осталось в прошлом. Никто больше не может распоряжаться другим человеком, как вещью. Крепостничества тоже больше нет. Уже больше не нужно просить разрешение от пана на то, чтобы съездить в соседний город, а жену больше не может безнаказанно изнасиловать панский сын.
Получается, что Оруэлл недоволен таким прогрессом? Ему бы хотелось, чтобы подавляющее большинство людей оставались жалкими рабами своих господ? Выглядит именно так. Оруэлл пытается оправдывать панов и рабовладельцев, показывая читателю, что борьба бесполезна.
1984
Это самое известное произведение Оруэлла, поэтому я не буду говорить о нём много. Скажу только, что оно было издано в 1949 году. В этом же году Оруэлл составляет знаменитый “список Оруэлла”. “Список Оруэлла” – это донос Оруэлла в британские спецслужбы сразу на 35-39 (источники разнятся) человек. Всего в его блокноте было указано 135 человек, но он не решился передавать информацию обо всех. Этот список был составлен по заказу спецслужб для выявления граждан, за которыми нужен бдительный контроль. Вот так демократ, социалист, а также бывший полицейский колониальной администрации Оруэлл одной рукой пишет произведение, осуждающее тоталитаризм, а другой рукой добровольно служит орудием тоталитаризма.
Насчёт художественной ценности “1984” можно только заметить, что Оруэлл просто сплагиатил и перевёл на английский язык произведение “Мы” Евгения Замятина, написанное на 30 лет раньше. Сразу же после публикации “1984” критикам стал очевиден плагиат. Творческого вклада Оруэлла в этом произведении почти нет. Наоборот, он тихонечко присвоил себе чужие достижения.
Итог
Персонажи произведений Оруэлла простые, пустые, не вызывающие симпатии, ведущие себя неестественно. Мысль, которую Оруэлл пытается донести читателям то не ясна, то слишком примитивна. Если в начале своей карьеры Оруэлл еще пытался заниматься литературой и творчеством, то к концу он стал писать пропагандистские материалы, которые были полезны правительству. Писал он их от чистого сердца или нет, не меняет абсолютно ничего.
Знаменитая формула «Дважды два равняется пяти»
Джордж Оруэлл неоднократно делал акцент в романе-антиутопии «1984», пришла ему в голову, когда он услышал советский лозунг «Пятилетку — в четыре года!».
Наш Telegram канал: faqhistory
Границы искусства и пропаганды - Джордж Оруэлл
(1941 год)
Предмет моего размышления — литературная критика, хотя в нынешних условиях говорить о ней почти так же безнадежно, как о мире. Наш век не назовешь ни веком мира, ни веком критики. За последние десять лет европейская литературная критика старого образца — вдумчивая, добросовестная, справедливая, полагающая, что произведение искусства ценно само по себе — почти перестала существовать.
Окинув взором английскую литературу последнего десятилетия, даже не столько литературу, сколько господствующие в ней взгляды, мы поразимся тому, насколько они чужды эстетизму. Пропаганда поглотила литературу. Я не утверждаю, что все книги, написанные за это время, плохи. Однако даже такие авторы, как Оден, Спендер и Макнис, чье творчество характеризует этот период, были политизированными писателями-моралистами, хотя и помнившими об эстетике, но уделявшими главное внимание темам, а не литературной технике. Наиболее яркими литературными критиками оказались писатели-марксисты, такие как Кристофер Кодуэлл, Филип Хендерсон и Эдуард Апворд, в каждой книге видевшие политический памфлет в буквальном смысле слова. Социально-политическое значение произведения интересовало их гораздо больше, нежели его литературные достоинства.
Это поразительно, тем более, что резкий контраст с предшествующим периодом сразу же бросается в глаза. Характерно, что писатели 1920-х гг. такие как Т. С. Элиот, Эзра Паунд, Вирджиния Вульф — именно технике уделяли особое внимание. Конечно, у них были свои убеждения и пристрастия, однако технические новшества интересовали их гораздо больше, чем мораль, смысл или политическая подоплека произведения. Лучший из них, Джеймс Джойс — подлинный виртуоз (и тут мало что можно добавить), ближе всех подошел к тому, что принято называть «чистым искусством». Даже Д. Г. Лоренс, — с большим правом, чем кого-либо из современников, его можно назвать «идейным писателем», — едва ли грешит избытком социальной сознательности. Я не выхожу за рамки 1920-х годов, однако, так было и раньше, начиная с 1890-х. На протяжении всего этого периода форма главенствовала над содержанием, и принцип «искусства для искусства» воспринимался как нечто само собой разумеющееся. Были писатели, которые не разделяли подобных убеждений, — например, Бернард Шоу, — и все же этот взгляд преобладал. Самый заметный критик 1920-х годов, Джордж Сейнтсбери, человек весьма почтенного возраста, вплоть до 1930-х годов сохранивший свое влияние, решительно отстаивал значимость технических приемов в искусстве. Он утверждал, что всегда оценивает книгу исключительно по тому, как, то есть в какой стилистике она написана, и не придавал значения взглядам автора.
Чем же объяснить столь резкую смену предпочтений? В конце 1920-х годов Эдит Ситуэлл в своей книге о Поупе легковесно преувеличивает роль литературной техники. Она считает литературу родом вышивания, словно бы лишая словa их значений. Спустя несколько лет появляются марксистские критики, скажем, Э. Апворд, которые утверждают, что «хороши» лишь книги марксистского толка. Обе позиции характерны для своего времени. Вопрос в том, почему взгляды так разнятся?
Я полагаю, причину следует искать во внешних обстоятельствах. В области литературы и эстетические, и политические предпочтения рождаются или, во всяком случае, формируются под влиянием социальной атмосферы того или иного периода. Теперь, когда исторический период закончился, — нет сомнения в том, что нападение Гитлера на Польшу в 1939 г. так же решительно подвело черту под одной эпохой, как великий кризис 1931 г. — под другой, — у нас появилась возможность осмотреться и осознать (яснее, чем еще несколько лет назад), насколько литературные принципы зависят от внешних обстоятельств. Обращение к литературной критике последних ста лет вызывает досаду: можно сказать, что с 1830 по 1890 гг. настоящей литературной критики не было. Это не значит, что не было хороших книг. О некоторых писателях того времени — Диккенсе, Теккерее, Троллопе и других — вероятно, будут помнить дольше, чем об их преемниках. Однако викторианская Англия не знала литераторов, которых можно было бы поставить в один ряд с Флобером, Бодлером и Готье. В те годы вряд ли существовало понятие эстетической добросовестности. Для английского писателя середины викторианской эпохи книга была либо источником дохода, либо рупором проповедника. Англия менялась очень быстро, на развалинах старой аристократии поднялась новая финансовая элита, связи с Европой ослабли, старые традиции в искусстве пресеклись. Английские авторы середины XIX века были варварами, хотя среди них и встречались такие талантливые художники, как Диккенс.
К концу века контакты с Европой — благодаря Мэтью Арнольду, Пейтеру, Оскару Уайльду и многим другим, — возобновились, и почтительное отношение к литературной форме и технике вернулось. Именно тогда появляется понятие «искусства для искусства» — нам оно кажется старомодным, но лучшего пока не придумали. Поскольку 1890-е — 1930-е года стали временем покоя и безопасности, этот подход оказался живучим и долгие годы считался само собой разумеющимся. Это был, если можно так выразиться, золотой полдень капитализма, и даже Первой мировой войне не удалось его всерьез омрачить. Та война уничтожила десять миллионов человек, но она не смогла потрясти мир так, как это сделает и уже сделала нынешняя война. Можно сказать, что каждый европеец того времени свято верил, что цивилизация вечна. Человек мог быть счастлив или несчастен, но в глубине души он чувствовал: основы мироздания незыблемы. В такой атмосфере можно быть и беспристрастным интеллектуалом, и дилетантом. Именно это позволило критику Сейнтсбери, закоренелому консерватору и верному сыну англиканской церкви, справедливо оценивать сочинения тех авторов, чьи политические и нравственные позиции вызывали его негодование.
Начиная с 1930 г. чувство уверенности ушло из нашей жизни. Гитлер и кризис сумели сделать то, что не удалось ни мировой войне, ни русской революции. Писатели, пришедшие после 1930 г., живут в мире, где не только жизнь человека, но и система его ценностей постоянно находятся под угрозой. В таких условиях нельзя быть беспристрастным. Возможен ли чисто эстетический интерес к болезни, от которой умираешь? Можно ли бесстрастно относиться к человеку, который грозится перерезать тебе глотку? В мире, где сражаются фашизм и социализм, всякая мыслящая личность вынужденно принимает ту или другую сторону; писатель дает выход своим чувствам не только в своих работах, но и в литературных суждениях. Литературе пришлось политизироваться, в противном случае ей грозила бы интеллектуальная недобросовестность. Симпатии и антипатии вышли на поверхность сознания, их уже нельзя игнорировать. То, о чем говорится в книгах, кажется столь существенным, что вопрос, как они написаны, почти утратил значение.
За последнее десятилетие художественная литература и даже поэзия приблизились к памфлету, чем оказали огромную услугу литературной критике, ибо разрушили иллюзию существования «чистого» эстетизма. Это время напомнило нам о том, что в той или иной форме пропаганда таится в каждой книге, всякое произведение искусства имеет смысл и цели — политические, социальные или религиозные, — а наши эстетические суждения всегда окрашены в цвета наших предрассудков и верований. Оно развенчало понятие «искусства для искусства», но вместе с тем завело нас в тупик, поскольку большинство молодых писателей попытались связать себя какой-либо политической идеей, которая, лишая внутренней свободы, может привести к интеллектуальной недобросовестности. Единственной идеологией, в то время воспринятой молодыми писателями, стал официальный марксизм, который требовал лояльности по отношению к национальным интересам России и возлагал на писателей, именовавших себя марксистами, ответственность за неприглядные дела политиков. Литераторы согласились на это, однако все их воззрения в одночасье разрушил русско-немецкий пакт. В 1930 г. многие писатели поняли, что невозможно полностью абстрагироваться от текущих событий; в 1939 г. большая группа литераторов также осознала, что нельзя приносить в жертву политическому кредо интеллектуальную честность — или, во всяком случае, принеся эту жертву, нельзя остаться писателем. Эстетическая добросовестность — это еще не все, в то же время мало и одной преданности политическим убеждениям. События последнего десятилетия оставили нас в подвешенном состоянии; они лишили литературу Англии сколько-нибудь определенного направления, но тем вернее помогли определить границы искусства и пропаганды.