Двумя годами ранее. Санкт-Петербург

Экономка взглянула на пришедшего посетителя: одежда была на нём приличная, вид – опрятный, статная фигура и приятное лицо. Да и возраст его не подходил для студента. Не обнаружив ничего её смущавшего, она спросила:

– Что вам угодно, сударь?

– Я бы хотел увидеть профессора. В университете мне дали его адрес. Могу я с ним встретиться?

– Как о вас доложить?

Визитёр извлёк из кармана визитную карточку и протянул женщине:

– Вот, пожалуйста.

На карточке значилось: «Никон Архипович Суздалев, путешественник». Экономка перевела взгляд на господина, стоявшего перед ней, и ответила:

– Извольте подождать тут, сударь. Я доложу.

Через пять минут Илья Петрович Иванов встречал гостя в комнате, которая была идеальным хрестоматийным образцом профессорского кабинета: практически все её стены занимали шкафы с фолиантами научных трудов на разных языках, свободные от мебели участки стен были украшены дипломами. На небольшой этажерке имелось подобие кунсткамеры с различными диковинками, видимо, найденными учёным либо подаренными ему коллегами. Илья Петрович был палеонтологом и, как и полагается настоящему палеонтологу, страстным коллекционером древних окаменелостей. Полноту картины дополняли массивный старинный стол, заваленный какими-то рукописями и черновиками, и три таких же старинных одинаковых кресла: одно – для хозяина, два – для его посетителей.

Илья Петрович усадил гостя на одно из кресел, а сам уселся напротив, на второе, проигнорировав своё, стоящее за столом. Он с любопытством посмотрел на путешественника и нарушил молчание:

– Итак, Никон Архипович, чем обязан?

Суздалев вздохнул, задумчиво улыбнулся и ответил:

– Видите ли, Илья Петрович, я пришёл к вам по вопросу довольно непростому и деликатному одновременно. У меня необычный род деятельности: я – путешественник.

– Ну, полно, кто же не знает вас в среде просвещённых людей? Как же, с большим интересом читал ваши дневники из последней экспедиции. Нахожу их весьма занятными.

Суздалеву была приятна похвала профессора и даже немного смутила его. Перед ним сидел известный учёный, и Никон Архипович и представить себе не мог, что его скромные труды служат не только развлечением для праздного дворянства, но и находят своих читателей в высших сферах научной элиты.

Иванов меж тем продолжил:

– Вам требуется консультация по какому-то вопросу, относящемуся к палеонтологии?

– В том-то и дело, что нет.

Брови профессора от удивления приподнялись, а его гость виновато развёл руками.

– Если честно, мне были нужны не вы, а ваш друг, ныне, увы, покойный. Но, так как с ним я пообщаться не имел возможности и чести, мне посоветовали обратиться к вам, ведь, по словам его коллег на кафедре, именно с вами он был более всего дружен. Я имею в виду Августа Альбертовича.

– А, понимаю. Вам правильно отрекомендовали меня. Август, действительно, был моим другом. – Илья Петрович на несколько мгновений замолчал и продолжил. – Вы пробудили моё любопытство.

– Чем же, позвольте узнать?

– Как известно, профессор Вернер был химиком, и вряд ли вы пришли ко мне с каким-то вопросом о химии. Было бы логично задать его на кафедре, которую вы посетили, его же коллегам. Стало быть, вопрос личного характера, но на биографа вы не похожи. Да и с чего бы путешественнику писать биографию химика?

Суздалев улыбнулся:

– Всё верно. Но, как я уже сказал, вопрос деликатный. И начать стоит, пожалуй, с того, что я представляю интересы наследников промышленника Михаила Николаевича Стужина. Вы слышали о нём?

– Ах, это… – понимающим тоном ответил палеонтолог. – Ну конечно же. Эта тёмная история здорово подкосила Августа. Целый год после возвращения из Сибири он был не в себе. Отмалчивался и не хотел обсуждать поездку.

– Его что-то там напугало?

– И да и нет. – Иванов поджал губы, на его лбу проступили морщины. Он нахмурился.

– Поделитесь со мной? – спросил Суздалев. – Мне будут ценны любые сведения касательно этого дела. Если, конечно, ваш покойный друг не завещал вам хранить его рассказ в тайне, или если вы не думаете, что это как-то повредит его посмертной репутации учёного или человека.

Некоторое время Никон Архипович выжидающе смотрел на Илью Петровича, а тот погрузился в раздумья. Видимо, что-то для себя решив, старый профессор, наконец ответил:

– Пожалуй, я расскажу всё, что знаю. Обстоятельства этой истории и правда туманны и при определённом толковании могут кинуть тень на моего друга. Поэтому я хочу сразу вас уверить: Август Альбертович был человеком порядочным в высшей степени и учёным, который свою добросовестность в научных исследованиях почитал наиглавнейшей ценностью. Попрошу вас держать эти два факта в голове, когда вы услышите мой рассказ.

– Разумеется. – Суздалев кивнул с совершенно серьёзным видом. Илья Петрович, не заметив в собеседнике и намёка на улыбку, продолжил:

– У нас в университете ходили разные пересуды, почему профессор Вернер оставил кафедру химии и решил поехать со Стужиным в Сибирь. Люди злые и недалёкие полагали, что дело в деньгах. Дескать, богатый промышленник ради своей прихоти заманил известного учёного быть советником в личных вопросах, а тот в свою очередь оставил академическую науку ради развлечения и прожектов очередного сумасбродного богатея. Однако скажу вам со всей ответственностью, что эти люди очень далеки от истины. Мой друг был человеком добрым и кротким, и его до глубины души тронула история отца, который готов положить любые средства на здоровье своей дочери. Но это частный мотив. Был и общий. Начинание Стужина имело благородные цели. Безусловно, как отец он в первую очередь хотел вылечить Софью. Кажется, так звали несчастную девочку. Но этим желание Михаила Николаевича не ограничивалось. Он хотел найти способ вылечить всех людей, страдающих душевными недугами. А вы знаете, как ныне обстоят дела в этом вопросе?

– Да, знаю. Я сам врач, – ответил Суздалев. – Хоть и не по этой специальности. Но в целом мне известно, что человечество только-только начинает приоткрывать тайны человеческого мозга, а к разгадке излечения душевнобольных не приблизилось вовсе. Всё, чего мы пока достигли, – смогли лишь описать некоторые болезни, классифицировать их и по возможности обеспечить уход, если средства семей несчастных позволяют это сделать.

– Именно. Но Август не верил в термин «душевнобольные». Да, собственно, он и в душу не очень верил. Его холодный рациональный немецкий взгляд на вещи сформировал у него уверенность, что причина повреждения рассудка в каких-то физиологических изъянах, возможно, связанных с ходом биохимических процессов нашего организма в целом или мозга в отдельности. Когда он услышал от Стужина, что в Сибири есть озеро, вода которого помогает его душевнобольной дочери, он буквально загорелся желанием устроить туда экспедицию. Ведь если он найдёт средство лечения болезней мозга – это будет сенсация! Революция в медицине!

– Вне всякого сомнения, это так, – подтвердил Суздалев, слушавший Илью Петровича очень внимательно и, как показалось профессору, с большим интересом. Поэтому старый учёный воодушевлённо продолжил:

– Стоит ли удивляться его согласию, когда вместо экспедиции Стужин предложил Августу устройство научного стационара, оборудованного по последнему слову современной науки, и возможность проводить исследования на месте, да ещё и имея согласного на опыты пациента.

– А Софья была согласна? Или просто была покорна воле отца?

– Насколько я понял, девочка была больна нетяжело. Точнее не так. У неё случались тяжёлые помутнения рассудка, однако большую часть времени Софья была мила, болезнь свою осознавала и очень хотела от неё избавиться.

– Понятно. Продолжайте, пожалуйста.

– Как я и сказал, Август видел в предложении промышленника не способ сделать себе карьеру или сколотить состояние, а возможность совершить великое открытие на благо всего человечества. Он был из тех исследователей, которые не заботятся регалиями, званиями или богатством. Даже перспектива войти в историю его не волновала. Наука в чистом виде и благо людей. Квинтэссенция гуманизма. Ах, какой был человек! Знали бы вы, как его любили студенты!

Иванов на некоторое время замолк, и было видно, как он сдерживает навернувшиеся на глаза непрошеные слёзы гордости за друга. Он достал платок и промокнул края глаз. Суздалев деликатно молчал, ожидая, когда палеонтолог справится со своими эмоциями. Тот несколько раз глубоко вздохнул и продолжил:

– Август договорился, что покинет кафедру на время. Неопределённое, впрочем. Но его авторитет был настолько велик, что его уверили, что он сможет вернуться к своим лекциям в любое удобное для него время. Потом, когда всё было подготовлено к его работе в Ирие, он с Михаилом Николаевичем отправился в Сибирь. Я долгое время не получал от него вестей. Понятное дело, жили они в уединённом месте, без постоянной связи с ближайшим городом. Да и зная моего друга, предположу, что он просто увлёкся работой и по рассеянности забывал мне писать.

– А когда вы в следующий раз увиделись с другом? – поинтересовался Суздалев.

– Это случилось примерно через полгода после его отъезда. Он приехал ко мне в один из выходных. Я поразился, увидев, как изменился Август. Он осунулся, постарел, вид имел неопрятный, будто забывал следить за своей внешностью. Но это не главное. Более всего меня поразила его подавленность. Я начал расспрашивать его о поездке и об исследованиях. Но он отвечал без интереса, привычного, когда он говорит о работе. Вид он имел угрюмый. Было видно, что его что-то тревожит и мучает. Ему хотелось кому-то открыться, но то, что он хотел рассказать, похоже, пугало его самого.

– Он рассказал вам, что приключилось в Ирие?

– Да, позже, когда он немного оправился от пережитого потрясения. Рассказ его, впрочем, не проливает свет на судьбу усадьбы, так как некоторые события он объяснить затрудняется, а некоторые мои вопросы остались без ответов, или ответы были сформулированы туманно, что не свойственно той ясной и чёткой манере Августа изъясняться, к которой так привыкли все люди, его знавшие.

– Насколько мне известно, Стужин и профессор благополучно добрались до Ирия. И некоторое время дела в усадьбе шли хорошо.

– Именно так. Август рассказал, что разместились они с удобством, место было живописным, а его исследования свойств воды из озера мало-помалу продвигались. Софье действительно становилось лучше. И в первое время он не мог понять почему, испытывая свойства воды и ставя различные опыты. В какой-то момент ему показалось, что он нашёл ниточку, которая, возможно, приведёт его к выходу из лабиринта этой научной загадки, но… – Илья Петрович неожиданно умолк и погрузился в себя.

– Но… – подбодрил его Суздалев, который настолько увлёкся историей, что хотел быстрее услышать её продолжение.

– Вы знаете, он сам толком не мог сформулировать, что произошло потом. Всё началось с каких-то мелких происшествий. Потом пропал любимый пёс Софьи. Потом появились какие-то странные фигурки из веток на берегу озера. Но это всё были незначительные события, пока не начали пропадать и умирать люди.

– А как они умирали? – не удержался от вопроса Суздалев.

– По-разному. Кто-то от несчастного случая, кто-то от неизвестной болезни, а кто-то и вовсе пропал. Но дальше случилось и вовсе непредвиденное – вода в озере начала меняться.

– Она перестала помогать Софье?

– В тот-то и дело, что нет. Софье становилось лучше, хотя анализы показывали существенное изменение состава. Я не очень понимаю в тонкостях химии, но Август говорил, что сделанные им прежде выводы оказались неверными. Если бы его первоначальная гипотеза подтвердилась, то Софье, очевидно, должно было становиться хуже, и она ни под каким видом не должна была пить воду из изменившегося озера. Но новый состав воды оказывал даже более сильный положительный эффект на здоровье девочки.

– Любопытно. Но почему же профессор Вернер вернулся?

– Это самая необъяснимая часть его истории. Он рассказал, что перемены начали происходить и с Михаилом Николаевичем. Он стал подозрителен и резок с дочкой. Временами куда-то пропадал. Несколько раз между ним и Софьей происходили ссоры. Что до того момента считалось немыслимым для всех, кто знал Стужиных. Ведь его любовь к дочке была притчей во языцех. Промышленник так обожал девочку и так потакал ей во всём, что было трудно представить, чтобы он не то что гневался, но даже голос на неё повысил. В какой-то момент он объявил профессору, чтобы тот прекратил давать Софье воду до окончания исследований. Август возражал и говорил, что видит положительный эффект, но Михаил Николаевич был категоричен и не желал слушать доводы моего друга.

– Это Стужин выслал его из Ирия?

– Выслал – не вполне подходящее слово, и сейчас вы поймёте почему. Август имел характер мягкий и первое время послушал Стужина. Но мой друг стал замечать, что состояние Софьи ухудшается. Он несколько раз заговаривал с Михаилом Николаевичем о том, что для девочки было бы хорошо возобновить приём воды, но тот оставался непреклонен. Дело дошло до того, что промышленник после одного из таких споров заявил, что если Август Альбертович соизволит ещё раз поднять этот вопрос, то он готов компенсировать ему все издержки и отправить обратно в Санкт-Петербург, а исследования свернуть. Как я и говорил, мой друг был гуманистом и мечтал, что сделает важное для человечества открытие, поэтому долгое время колебался, не смея перечить Стужину, ради продолжения своих научных изысканий.

– Но в какой-то момент что-то толкнуло его на решающий конфликт?

– Именно так. Дело было в Софье. Как я и упомянул в начале, большую часть времени она была прелестным ребёнком, и что самое важное – осознавала свою болезнь и хотела излечиться. После запрета отца она несколько раз приходила к Августу, упрашивая его дать ей воду. Поначалу мой друг отказывал ей, ссылаясь на распоряжение Михаила Николаевича и советуя объясниться с отцом, чтобы уговорить его продолжать лечение. Но девочке становилось всё хуже, приступы безумия стали сильнее и всё чаще имели над ней власть. После одного из них она снова пришла к Августу, умоляя дать ей воду. Она пообещала ему, что найдёт способ покончить собой, если он ей откажет.

– А почему она сама не набирала воду из озера и не пила?

– Ах, да… совсем забыл упомянуть! Память уже не та, – пожаловался Илья Петрович, – подводит временами. Последние две недели до этого, так сказать, ультиматума Софьи, Стужин велел не выпускать её из дома в его отсутствие и запирал её в комнате на ночь.

– Но, я так понимаю, профессор ослушался Михаила Николаевича?

– Верно. Он начал тайно давать воду девочке, и та снова стала поправляться. Её душевное здоровье начало крепнуть. День ото дня ей становилось лучше. И Август рассудил, что ничего дурного он не делает. Более того, он был уверен, что поступает правильно, а распоряжение Стужина считал ошибкой. Так или иначе, Софья раз в день приходила к нему в лабораторию получить порцию воды. За одним из таких визитов их и застал Стужин.

– Это и послужило причиной возвращения профессора в Санкт-Петербург?

– Нет, тогда всё обошлось, но, как признался мне Август, он в первый раз испугался всерьёз. И за себя, и за девочку. Вначале он попытался спорить, приводить свои аргументы, но промышленник и слышать ничего не хотел. Тогда мой друг попросил объяснить причины, по которой Софье отказывают в лечении. Но Стужин лишь ответил, что это личное семейное дело, и следующее ослушание его прямого наказа в отношении дочки может привести к роковым последствиям. Сказано это было таким тоном, что Августу стало не по себе. И он на время снова перестал давать девочке воду. А Софью Стужин стал опекать ещё сильнее.

– Довольно странно, – заметил Суздалев. – По словам людей его знавших, промышленник имел репутацию человека рассудительного, спокойного и безмерно любящего свою единственную дочь. Что же могло его так изменить?

– Как я уже упоминал, в Ирии стали умирать и пропадать люди. Возможно, Стужин что-то знал или догадывался о причинах их несчастий. Возможно, произвёл собственное расследование. Трудно сказать. Август был так увлечён своей работой, что считал происшествия несчастными случаями, не вдаваясь в подробности и обстоятельства смертей, полагая это делом властей и хозяина. В конце концов, ведь убийств как таковых не было. А пропажа человека в тайге – дело хоть и трагическое, но не такое уж и невероятное.

– Неужели он не заметил, как Ирий стремительно обезлюдел?

– Конечно, заметил. Но Стужин его успокоил и сказал, что ничего страшного в этом нет, что в город послана весть, и вскоре прибудут новые поселенцы, а среди них и доктор, который будет тщательно следить за здоровьем всех обитателей усадьбы.

– Что же тогда послужило причиной отъезда профессора?

– Софья, конечно же. Последние несколько ночей её мучили приступы. Она кричала и стучала в запертую дверь, попеременно требуя и прося, чтобы её выпустили. В последнюю ночь мольбы о помощи были так неистовы и отчаянны, что Август не выдержал и пошёл в лабораторию, где он набрал для девочки воды. Он уже подошёл к её спальне и полный решимости собрался взломать дверь, когда чуть не лишился чувств в тот момент, когда пуля вошла в дверной наличник прямо над его ухом. В коридоре стоял Стужин с револьвером в руке. И хотя он не кричал и не буйствовал, тон его не оставил сомнений: если мой друг не подчинится ему – его ждёт верная смерть. В тот момент в Ирие оставались только он и Стужины. Михаил Николаевич дал Августу несколько минут собраться и потребовал покинуть усадьбу немедленно. Он был так одержим этим решением, что даже позволил моему другу забрать последнюю лошадь.

«Август Альбертович, – произнёс промышленник, – к моему великому сожалению, пути наши сейчас расходятся. Я не могу объяснить вам всех причин моего решения. Да вы, скорее всего, в них не поверите. Возможно, нам будет суждено ещё встретиться. И если мне удастся решить возникшие тут трудности, я обязательно извещу вас, а скорее, даже появлюсь лично с самыми подробными объяснениями для вашего суда о правильности моих поступков. Возможно, даже мне получится снова убедить вас вернуться и продолжить исследования, ведь мы оба понимаем, какую важность они имеют. Возможно, всё так и будет. Но сейчас я вынужден потребовать от вас покинуть Ирий немедленно. Софья остаётся со мной. Это наше семейное дело. Собирайте личные вещи, забирайте последнюю лошадь и бегите отсюда так быстро, как только можете. Если вы решите остаться, я не гарантирую, что это утро вам посчастливится встретить живым».

– Так описал мне причину своего отъезда Август, – продолжил Илья Петрович. – Он впопыхах собрал вещи, всё самое необходимое, помещавшееся в дорожную сумку. А когда вышел к конюшне, ему навстречу шёл Стужин, придерживая под уздцы осёдланную лошадь. Он помог моему другу усесться в седло, приторочил его сумку и с какой-то торжественной грустью произнёс: «Храни вас Бог, профессор». И добавил со странной усмешкой: – «Впрочем, я сильно сомневаюсь, что Бог в этих местах бывал. Здесь правят другие, не знающие нашего Бога силы». Мой друг хотел было ещё раз попытаться уговорить Михаила Николаевича оставить его в усадьбе, чтобы помочь Софье, но лицо того сделалось какой-то неживой маской, он странно посмотрел на Августа, поднял руку с револьвером и взвёл курок, давая понять, куда может привести дальнейший спор.

– Невероятная история, – задумчиво проговорил Суздалев. – Насколько я понимаю, Август Альбертович был последним человеком, который видел Стужина. Интересно, если бы Михаил Николаевич появился в Санкт-Петербурге, профессор согласился бы вернуться в Ирий к своей работе?

– Строго говоря, – заметил Илья Петрович, – последним человеком, который видел Стужина, была, вероятнее всего, его дочь. Ведь, полагаю, после того как мой друг уехал, Михаил Николаевич вернулся к ней в дом. А что касается вашего вопроса, то да, думаю, вернулся бы. И в первую очередь из-за Софьи. Ах, если бы вы знали, как его тяготило остаток жизни то обстоятельство, что девочка осталась там, в таёжной глуши, наедине с отцом, отрицающим всякую ей помощь. Он испытывал какое-то странное чувство вины, что бросил её там. Я много раз пытался переубедить его, что он жертва трагических обстоятельств, что ничего дурного он не сделал, занимался наукой на благо людей, и что Софью он не бросил, а оставил с родным и, как все знают, любящим её отцом. Он соглашался со мной, и согласился бы окончательно, если бы не тот прискорбный факт, что ни Стужин, ни его дочь так не вернулись из Ирия и пропали без вести. «Возможно, – говорил Август, – если бы я сумел убедить Михаила Николаевича оставить меня, всё было бы иначе».

– Возможно, ваш друг и был прав, – произнёс Суздалев. – Но возможно так же и другое. Вместо двух сгинувших людей было бы трое.

– Я тоже это ему говорил. Но это не сильно утешало его.

– Понимаю. А скажите, Илья Петрович, может, всё же вы помните какие-то подробности о том, какие именно исследования проводил профессор и к каким выводам пришёл?

– Он несколько раз пытался объяснять мне. То ли я был не в том настроении, то ли биохимия не тот орешек, который мне по зубам, но я так и не смог вникнуть в суть. Впрочем, кое-что, пожалуй, вам может показаться полезным. Если вы отправитесь в те края и сумеете попасть в Ирий, поищите журнал, в котором Август фиксировал ход своих опытов и личные наблюдения. Он очень сокрушался, что от страха за свою жизнь и, переживая за Софью, совсем забыл о своём долге перед наукой. Журнал остался лежать в лаборатории на его рабочем столе. Вероятно, там вы сможете найти то, что поможет раскрыть тайну, окутавшую мраком судьбу несчастного промышленника и его дочь. И, конечно, коллеги Августа на кафедре будут вам безмерно благодарны, если вы сможете доставить его записи сюда.

– Ничего обещать не могу, – улыбнувшись, сказал Суздалев, – ведь я ещё даже не отправился туда. Могу лишь уверить, что если мне выпадет удача найти журнал покойного профессора, я обязательно постараюсь его привезти, если позволят обстоятельства.

В этот момент в кабинет вошла экономка и пригласила:

– Илья Петрович, ужин готов. Не изволите ли пройти в столовую с гостем?

Профессор повернулся к Суздалеву и, лукаво улыбаясь, сказал:

– Ну что, Никон Архипович, я вас рассказом, надеюсь, развлёк. Не откажите старику в удовольствии, развлеките меня и вы за нашей скромной трапезой. Уж больно соблазнительно услышать о ваших приключениях из первых рук. Вы в одной главе своих дневников писали, что встретили какие-то необычные кости среди пустыни…

Продолжение следует

Предыдущая глава

-

Поддержать онлайн роман можно по ссылке ниже. Поощрение читателей не позволяет рукам автора опускаться.

Сделать донат для ускорения следующей главы. 😉

Суздалев

Волк. Я замер, вглядываясь в зверя. Удивительно, что он вышел вот так, не таясь. Волк смотрел на меня, поводя головой из стороны в сторону. Пасть его была открыта, бока тяжело вздымались и опадали, как после долгого бега.

Рука моя невольно потянулась к ружью, висевшему на плече. Я бросил быстрый взгляд на ближайшие деревья. Пожалуй, успею забраться. Если понадобится, можно пристрелить его, сидя на ветке. Но вдруг обойдётся.

Хищник постоял, ворочая головой, и потрусил ко мне. И было в его движении что-то неестественное. Бег его был небыстрым, прерывистым. Он забирал то влево, то вправо. Хвост был поджат, голова клонилась к земле, и я заметил, как из его пасти срывается на землю слюна. Бешеный!

Только этого ещё не хватало! Один укус, и меня ждёт верная мучительная смерть. Я ринулся к ближайшему дереву. Нижняя ветка росла высоко, но я допрыгнул, подтянулся рывком, и тут она неожиданно обломилась.

Приземление было неудачным: под ногу попался камень, я потерял равновесие и перекувыркнулся через спину. Время шло на секунды. И было уже не до соблюдения осторожности. Ружьё как бы само спрыгнуло с плеча и удобно легло в руки. Глаза моментально нашли цель. Волк сбежал с дороги, нас отделяло шагов двадцать и полоса редких кустов. Не лучшая позиция для стрельбы, но выбирать не приходилось.

Присев на одно колено, я вскинул ружьё, прицелился, задержал дыхание и спустил курок. Прогремел выстрел. Приклад привычно толкнул в плечо. Зверь дёрнулся, коротко взвизгнул, но продолжил свой бег. Промазал. Я чертыхнулся и отбросил оружие на землю. Перезаряжать и целиться времени не было. Выхватив из кобуры наган, я взвёл курок и отступил на шаг, прижавшись к стволу дерева спиной. Десять шагов. Волк проламывался сквозь кусты. Голова с ощеренной пастью вынырнула из поросли. Пять шагов. Выстрел.

Волк будто налетел на невидимое препятствие и неуклюже ткнулся мордой в землю. Попал. Пуля вошла в череп, разворотив его на выходе. Моя взяла. Повезло.

Я перевёл дыхание и подошёл поближе рассмотреть свой трофей. Его левый бок пересекал росчерк ружейной пули, оставившей на шкуре длинную кровоточащую борозду. А ведь мог и с первого раза уложить! Практиковаться тебе нужно, Никон Архипович!

Осознание близости смерти, как всегда, пришло немного запоздало. Как всё же хрупка человеческая жизнь, и как сильно она зависит от случая и удачи. Ещё минуту назад у тебя всё в порядке, жизнь прекрасна, и ты ещё не знаешь, но бешеный волк уже бежит тебе навстречу.

Впрочем, долго подобные мысли держать в голове вредно. Особенно, когда путешествуешь один в тайге. Неуверенность порождает страх, а страх – панику. Верная дорога к смерти.

Я присел, привалившись спиной к дереву, чтобы отдышаться и унять лёгкую дрожь в теле. Я читал несколько лет назад статью поляка Цыбульского из Ягеллонского университета в Кракове, который описывал причину этой дрожи выработкой физиологически активных экстрактов наших надпочечников. Что ж, если верить Цыбульскому, с моими надпочечниками, похоже, всё в порядке.

Передохнув, я поднялся и подобрал ружьё, вложил новый патрон вместо использованного и повесил оружие на плечо. Потом перезарядил наган и вложил его в кобуру. Можно возвращаться.

Я вышел обратно на старую дорогу и зашагал по направлению к Ирию.

Несмотря на то, что инцидент окончился для меня благоприятно, расслабляться было нельзя. Наоборот – бешенство не врождённый порок, а инфекция. И раз есть один заражённый зверь, значит – могут быть и другие.

Конечно, вряд ли эта зараза могла быть причиной гибели Ирия. Вероятность того, что все обитатели были в короткий срок укушены, почти невозможна. Стужин и его люди были опытными, не могли не знать об опасности. К тому же с ними был профессор Вернер. Уж он-то точно знал, что это за напасть, и, вернувшись из усадьбы, сразу бы оповестил об этом власти. Так что версию о бешенстве можно пока не рассматривать.

Я шёл не быстро, немного прихрамывая, так как подвернул ногу при падении, и она давала о себе знать.

Плохо, конечно, что пришлось стрелять. Если в этих местах до сих пор живёт тот, кто погубил Ирий, он наверняка теперь знает о моём присутствии. Да и пропажа двух отрядов авантюристов-мародёров тоже не добавляет оптимизма.

К тому же у меня был рассказ ещё одного очевидца, участника второй вылазки в опустевший Ирий. Конечно, его нельзя было принимать за чистую монету, уж больно ненадёжным был этот человек, но и не принимать в расчет ничего, из рассказанного им, было бы легкомысленно.

Два года я собирал сведения об этом происшествии. Разрозненные фрагменты причудливой мозаики, которая никак не укладывалась у меня в голове в целостную картину. Не хватало каких-то важных частей.

Как раз этим я и собирался заняться по возвращении в усадьбу. Нужно будет изучить комнаты жильцов, подвал и лабораторию профессора. На неё была особая надежда.

Лес расступился, и я вышел на уже знакомый луг перед усадьбой. Здесь ничего не изменилось. Я решил, что исследованием окрестностей, пожалуй, продолжу заниматься завтра, а сегодня осмотрю, насколько позволит время, комнаты особняка. Нога всё ещё побаливала, а долгие прогулки могут и подождать.

За этими мыслями я вдруг понял, что изрядно проголодался и пора было подкрепиться. Как и прошлой ночью, огонь решил не разжигать. Конечно, мои выстрелы были слышны далеко, но кто знает, может быть, источник угрозы (если таковой вообще имелся) находится в противоположной стороне от Ирия?

Звук выстрела слышно версты за три. Но я отошёл от усадьбы примерно на две, стало быть, есть шанс, что моя пальба меня не выдала. Так что лишняя мера предосторожности не помешает, и меня не затруднит провести ещё день без огня. Ночи пока стоят тёплые, да и запас сухого пайка ещё изрядный. Впрочем, дальнейшая разведка покажет, стоит ли таиться и ждут ли меня тут какие-то особые опасности, кроме тех, которые обычны в тайге.

Подойдя к особняку, я осторожно зашёл на крыльцо, достал наган и тихо приоткрыл дверь. Ничего подозрительного. Покрывало пыли, лежащей на полу, всё так же хранило лишь мои следы. После меня тут никого не было.

Перекусить я решил в гостиной, где провёл ночь, мысленно присудив ей роль моего лагеря. Почему-то не хотелось занимать комнаты людей. Пусть и давно заброшенные, они всё же хранят память о своих хозяевах. Глупо, но чувство незваного гостя не покидало меня.

Я подошёл к своим вещам, устроенным на поняге. Жители городов носят вещи в сумках, чемоданах и саквояжах. Но это не годится в путешествии. Руки отсохнут нести. В тайге используют понягу – деревянную рамку с полкой внизу, на которую ставят поклажу. От рамки идут лямки – плечевые и поясные. Сама рамка изогнута по форме спины. Бесценное приспособление, если идёшь в долгий поход. Я представил себя бредущим сквозь чащу с саквояжем и усмехнулся нелепости этой картины.

На поняге покоился мой большой рюкзак из превосходной парусины. Я сам изобрёл его конструкцию, добавив по бокам петли, куда можно было приспособить топорик, небольшую лопату или геологический молоток, в зависимости от цели похода, а сверху клапан, не позволяющий воде заливаться внутрь во время дождя. Ведь сухость вещей и продуктов – чуть ли не самое важное в успехе любого путешествия.

Запустив руку в рюкзак, я извлёк оттуда пару галет, несколько тонких полос сушёного мяса и присел на диван, чтобы насладиться трапезой. Ел не спеша, запивая из фляги маленькими глотками.

После трапезы на свет божий из рюкзака был извлечён мой кисет и трубка. Табак был наилучшего качества, презентованный мне одним из Степанцовых из его личного запаса.

Я взял со стола початую бутылку коньяка и сделал глоток, после чего закурил, прикрыв глаза. Что и говорить: с прикрытыми глазами, сидя на роскошном диване, попивая дорогой коньяк и покуривая трубку с превосходным табачком, можно было представить, что я нахожусь в закрытом клубе столичного высшего общества.

Но я был далеко-далеко, в сердце Сибири. Да и приехал сюда не отдыхать. Так что позволил этой иллюзии продлиться лишь считанные мгновения. Впрочем, подобная слабость простительна. Утреннее происшествие с волком немного выбило меня из колеи, и я был рад восстановить силы на этом сибаритском привале. В конце концов, не каждый день отбиваешься от бешеного зверя. Даже с моим опытом это случилось впервые.

После отдыха нужно было осмотреть комнаты, и в первую очередь мне хотелось найти лабораторию профессора Вернера.

Ирий не случайно возник именно тут. Какая-то аномалия была в этом месте. Сначала она помогала больной девочке поправляться, а затем превратила окрестности Ирия в бесприютную картину, лишённую радости.

Первое, что приходило в голову, – я имею дело с каким-то событием, неизвестным науке явлением, которое могло изменить судьбу обитателей усадьбы. Никаких определённых построений и выводов разум мой не делал, но интуиция подсказывала, что ключ к разгадке может быть найден в деятельности профессора.

Впрочем, как писал классик, есть много под луной такого, что и не снилось нашим мудрецам. Мой мозг настойчиво требовал дополнительные сведения для анализа, а сведения, как известно, сами к тебе не приходят.

Было логично начать разведку с первого этажа. Скорее всего, лаборатория находится именно там. Хорошо бы успеть перед сном осмотреть её. Возможно, найдётся какая-то зацепка.

Центральная лестница привела меня в холл, от которого отходили влево и вправо два длинных коридора. После короткого раздумья был выбран левый.

Он был длинным с рядами дверей по обе стороны. Я решил дойти до конца и производить осмотр в обратном порядке, начав с самой дальней из них. Коридор окончился большой двустворчатой дверью. Я потянул створки на себя, и они с лёгким скрипом подались, открывая моему взгляду обширное пространство. Это была кухня.

Вдоль стен располагались шкафы с бесчисленными дверцами и полочками, перемежавшиеся с открытыми участками, куда были ввинчены крючки, на которых висела разная утварь: половники, вертела, и какие-то хитрые приспособления, названия которых человеку, питающемуся большую часть жизни сушёным мясом и галетами, знать не положено.

Отдельный ряд крючьев хранил обширную коллекцию тесаков и разделочных ножей. Когда-то я читал, как известный драматург Чехов утверждал, что если ружьё висит на стене в пьесе, то оно обязательно должно выстрелить. Это замечательное наблюдение весьма некстати всплыло у меня в голове, и я подумал, что предпочёл бы оставить все эти тесаки бессмысленной и немотивированной декорацией моей истории в надежде, что Судьба не знакома с трудами Чехова.

У противоположной от двери стены во всю её длину располагалась печь внушительных размеров. Я подошёл поближе. Она была произведением печного искусства, облицованная голландскими изразцами, цветными, украшенными затейливыми орнаментами и покрытыми глазурью. На металлических частях печи стояли клейма собственных заводов Стужина. Похоже, промышленник гордился своим делом и был уверен в качестве, раз не стал заказывать детали из-за границы. Похвально.

На печи стояли кастрюли и сковороды. При желании можно было развести огонь и готовить. Но я слишком ленив и непритязателен в еде, чтобы тратить время на кухне.

Во всём помещении царило запустение. Толстый слой пыли покрывал это уютное некогда место. Кое-где со шкафов и потолка свисали клочья паутины, а на металле появились пятна ржавчины – следы, оставленные неумолимым временем.

Прохаживаясь вдоль стен, я открывал наугад дверцы шкафов, находя там посуду и испортившиеся продукты, превратившиеся буквально в прах, или бесформенные высохшие комья чего-то, что трудно было определить по прошествии стольких лет. Ничего ценного я для себя не нашёл, не считая соли, лампы и запаса фитилей и масла к ней, хранившегося в плотно запечатанном сосуде. Теперь можно не экономить соль, набрав её на обратный путь здесь, а вечер коротать при свете лампы.

Я решил не задерживаться на кухне и, прихватив лампу с маслом и фитилями, отнёс их в гостиную к своим вещам, чтобы не искать потом в потёмках. Потом снова спустился вниз, но решил проверить, чем заканчивается правый коридор. Не терпелось найти лабораторию профессора.

В конце второго коридора также обнаружилась массивная двустворчатая дверь. По счастью тоже не запертая. Войдя внутрь, я улыбнулся. Вне всякого сомнения, передо мной была лаборатория.

Это был настоящий храм науки. Думаю, что многие университеты мира позавидовали бы оснащённости рабочего места немецкого учёного. Я ожидал чего-то более скромного, но открывшееся мне зрелище было достойно чертогов Гефеста, если бы античный бог жил в наше время.

Я прошёлся среди запылённых стеллажей, шкафов и стендов с приборами и приблизился к окну, под которым стоял массивный рабочий стол, окружённый полками с плотными рядами книг. В неясном свете грязного окна было трудно разглядеть названия на корешках.

Однако я искал нечто совершенно определённое. На столе обнаружилась толстая, прошитая шнурками тетрадь. Я взял её, смахнул пыль с обложки и прочитал название. Губы мои непроизвольно растянулись в улыбке. Ну вот. Кажется, я нашёл, что искал.

Продолжение следует

Предыдущая глава

-

Поддержать онлайн роман можно по ссылке ниже. Поощрение читателей не позволяет рукам автора опускаться.

Сделать донат для ускорения следующей главы. 😉

Двумя годами ранее. Санкт-Петербург

– Знаете, Никон Архипович, а мне нравится ваше предложение. Этот вопрос, так или иначе, всегда оставался для нас нерешённым. С годами он хоть и стал менее острым, но всё же было бы хорошо поставить в нём точку. Правда, брат? – спросил дородный лощёный мужчина, сидевший в кресле за огромным столом. Его звали Никифор Аркадьевич Степанцов. А вопрос он адресовал старшему брату – Фёдору Аркадьевичу, такому же дородному и лощёному, стоявшему неподалёку и дымившему в задумчивости сигарой.

Фёдор Аркадьевич выпустил густой сизый клуб и произнёс:

– Соглашусь. Дело деликатное. И мы готовы в нём поучаствовать. Наш интерес в нём понятен, но хотелось бы понять, что вы хотите получить от этого предприятия?

Братья Степанцовы были племянниками по матери известного и таинственно пропавшего промышленника Стужина. И самое главное – были его наследниками. Люди они были предприимчивые и к моменту пропажи своего дяди уже имевшие капитал и дело. Они занимались табаком.

Когда признали Стужина и его дочь официально пропавшими, они вступили в наследство, но продолжать труды родственника не стали, решив заниматься тем, в чём они разбирались. Они довольно выгодно продали заводы и рудники дяди его конкурентам, а на вырученные деньги развили своё дело, построив несколько новых табачных фабрик, обширные складские помещения и открыв несколько розничных магазинов в крупных городах империи.

Табачный лист им поставлялся с Кавказа, из Крыма и Турции. Особым спросом в верхних слоях общества пользовались сигары, которые братья везли с Кубы и Филиппин. Их последним приобретением стало большое грузовое судно для собственной перевозки сигар и особенно качественного табачного листа из-за океана.

И хотя наследниками они стали вполне официально и действовали исключительно в рамках законности с полученным наследством, всё же их тяготил факт, что тело дяди так и не было найдено и смерть его была лишь допущением. Им хотелось получить определённость в этом вопросе. С одной стороны, как бизнесменам, с другой стороны, как родственникам. Собственно, они были в хороших отношениях с братом матери и не желали смерти дяди ради его капиталов.

Меж ними даже обсуждался вопрос, что будет, если дядя вдруг обнаружится. Ведь продажа его дела была, по их мнению, мерой вынужденной, чтобы дело это не обанкротилось, а деньги были преумножены там, где они преуспевали сами.

Николай Архипович Суздалев, которому адресовал вопрос один из братьев, на некоторое время задумался и произнёс:

– Как я вам уже сказал, я еду в экспедицию в те края. Частным консультантом. История Стужина меня заинтересовала. И я думал, что, окончив свои дела, я мог бы взяться за разгадку тайны. Однако я не знаю, насколько это затянет моё возвращение, да и к тому же мне придётся понести определённые расходы, к которым я, честно сказать, не готов лишь ради удовольствия удовлетворить своё любопытство. Вот я и подумал, что если бы вы взялись понести некоторые финансовые неудобства, конечно, имей вы к этому делу интерес, возможно, мы сможем поставить точку в этом запутанном деле.

– А о какой сумме идёт речь? – осведомился Никифор Аркадьевич.

Суздалев назвал сумму и добавил:

– Естественно, я не могу вам гарантировать, что тайна будет разгадана, но результаты моего путешествия будут представлены вам в полном объёме. Если же по каким-то причинам я не смогу добраться до Ирия, я верну вам остаток за минусом фактически израсходованных средств. Правда, поручительством достоверности полученных в ходе экспедиции сведений могут быть только мои честное слово и репутация.

– Этого нам вполне достаточно, Николай Архипович. Да и сумму вы назвали весьма скромную. Я полагаю, мы сможем её удвоить, – сказал Никифор Аркадьевич и посмотрел на брата, тот выпустил клуб дыма и кивнул, после чего Степанцов продолжил: – А о размере премии мы договоримся по вашем возвращении, в зависимости от результатов экспедиции. Согласны?

– Это больше, чем я рассчитывал, – ответил Суздалев и улыбнулся: – Да я и сам не привык делить шкуру неубитого медведя.

Они ещё некоторое время обсуждали детали, после чего расстались, скрепив свой договор крепкими рукопожатиями.

Продолжение следует

Предыдущая глава

-

Поддержать онлайн роман можно по ссылке ниже. Поощрение читателей не позволяет рукам автора опускаться.

Сделать донат для ускорения следующей главы. 😉

Вышло интересное обновление для игры morrowind, сервер - BTW! Скачать можно тут.

- Сбалансирован по фпс весь Горький берег от Хлаоуд до Маарган.

- Изменены елки на Солстейм - теперь они с анимацией.

- Убраны все елки что нашел с западного нагорья (от кальдеры до гнисиса) и
деревья там тоже поменял на более лиственные и свежие.

- Изменена большая часть моделей в даэдрических руинах - отныне это архитектурный шедевр ( интерьера касается в частности, с новыми статуями оно теперь смотрится шикарно), доработаны старые модели.

- Изменены модели имперских домов - они ванильные - но выглядят так же потрясающе, на фпс должно ( и обязано) отразиться по минимуму, дальнейшая оптимизация так же возможна.

- Обновлены деревья (и грибы в районе Шигората), фпс так же стабилен.

- При помощи тестеров найдены, выделены Квестовые предметы - теперь все добавлены в игру и расставлены. Остался последний штрих в их оформлении, и более 90 предметов будут доступны каждому, для плавного прохождения игры.

- Обновлен материк ТР, по большей части косметически (пустоват, но со времнем, из Трибунала можно будет выйти не через телепорт, а через оригинальные врата), отныне, материк самый целый, что дошел до наших времен, все в 1 плагине.

- Плагин с травой так же обновлен, чтобы новые участки материка ТР, по вашему желанию, обрастали приятной растительностью.

- Стартовая локация модернизирована окончательно.

- Нежить около Форта Огненной бабочки усилена.

- Все пещеры переделаны под один стандарт и выглядят современо и свежо.

- Розовые небеса ушли в небытие.

Скачать клиент и играть

https://drive.google.com/drive/folders/1IPIUrMQ_-ufECaudVkGskU1RnOPjCn2Q?usp=sharing

Cоциальные сети

Вконтакте
Телеграм
Дискорд
Ютуб
Бусти

Стать частью команды?

Если есть желающие и энтузиасты делать онлайн игру для всех! - милости просим в наши ряды! Присоединяйтесь!

Суздалев

Проспал я довольно долго. И это было немного странно. Обычно меня будит пение птиц. Но за окном было мертвенно тихо. Впрочем, долгий сон можно списать и на усталость от трудного похода.

Я поднялся с дивана, на котором уснул вечером, немного размялся, чтобы разогнать кровь, и решил отправиться на разведку.

Нужно было осмотреть окрестности и усадьбу, чтобы попытаться распутать клубок загадок, которые породила эта тёмная история.

Я спустился в холл, с удовлетворением отметив, что мои следы так и остались единственным свидетельством пребывания тут человека за прошедшую ночь.

День за дверью был хмурым, таким же, как и вчера. По лугу перед входом стелился до самого леса туман, скрывая частично вековые деревья. Была в этом какая-то атмосфера готического романа, с той лишь разницей, что находился я не на улочках старой Европы, а был затерян в бесконечных просторах сибирской тайги.

Выбрав одну из мощённых серым камнем дорожек, я зашагал к краю леса, где неясно угадывались руины каких-то строений. Пока я шёл, я рассматривал луг. Меня смущало, что травы и кустарники на нём были низкими, выродившимися. Создавалось впечатление, что нечто подавляло их рост. Вместе с густым туманом и пронзительной тишиной это усиливало недоброе впечатление, исходившее от этого места.

Я продолжал прислушиваться, но тишину так ничего и не нарушало. Ветра не было, а потому из леса не доносилось ни шелеста, ни скрипа деревьев. Лишь мои шаги по брусчатке были единственным источником звуков в этом сонном царстве. Когда до развалин осталось саженей пятьдесят, стали видны кости, торчавшие из жухлого низкого травостоя. К ним я и направился.

Кости были старыми. Дожди, снега, ветер и солнце давно выбелили их, и они уже успели частично врасти в неприветливую здешнюю землю.

Это был скелет лошади, которая, видимо, пала и не была захоронена. И это подтверждало рассказ конюха о странной хвори, поразившей лошадей, а позже и людей. Что ж, тут ничего сверхъестественного не было. Эти дикие места только-только начали системно изучаться учёными, а потому я вполне допускал, что в этих краях могут существовать болезни, до сих пор неизвестные современной науке. Нужно будет осторожно относиться к местной пище и воде, если, конечно, мне вообще удастся тут добыть пропитание.

Я двинулся дальше к развалинам. В отличие от особняка, время не пощадило это строение. Серые доски, покрытые узором бурых лишайников, местами прогнили, а прошедшие годы выгрызли в стенах и крыше дыры.

В вытянутой постройке угадывалась конюшня, что было ожидаемо, учитывая мою находку. В торце обнаружился вход. Истлевшее дерево перестало держать когда-то тяжёлую дверь, петли вывернулись, и обе створки теперь лежали на земле, по бокам от зияющего тёмного провала.

На некоторое время я задумался, стоит ли вообще заходить внутрь. Что я там могу найти? Но сомнения были побеждены мыслью, что я проделал сюда длинный как по расстоянию, так и по времени путь, а потому должен подойти к разгадке тайны Ирия скрупулёзно, не упуская ничего. Иногда подсказки находятся в самых неожиданных местах.

Бывает, что старые здания населяют звери. Поэтому я скинул с плеча винтовку и двинулся вперёд, готовый в случае опасности стрелять. Стараясь ступать по возможности бесшумно, я вошёл под своды разрушающейся постройки. Немного постоял, давая глазам привыкнуть к окружившему меня полумраку.

Конюшня была добротной. Вначале обнаружилось несколько хозяйственных помещений, включая амуничник и фуражную. Далее следовал длинный коридор с чередой денников по обе стороны. В конце также имелся выход. Двери его удержались на петлях и были приоткрыты.

Я шёл, методично заглядывая в каждый денник, но все они были пусты. Обойдя конюшню, я не нашёл ничего примечательного и вышел из другого торца постройки.

Конечно, было заманчиво посвятить первый же день обследованию Ирия. Но прежде нужно было озаботиться вещами прозаичными. В пешем походе не унести с собой много провизии, а потому нужно уметь добыть пропитание в тайге. Это является ключевым навыком выживания в любом авантюрном приключении вроде моего. И если запасы еды у меня кое-какие имелись и можно на время затянуть пояс, то найти источник воды было необходимо в кратчайший срок, так как, возможно, мне придётся провести здесь довольно долгое время. А зловонное озеро возле особняка не внушало доверия.

В душе я надеялся, что быстро найду разгадку этого места. Но лучше заранее обеспечить себя всем необходимым и разобраться с главными вопросами существования, а уж потом заниматься расследованием.

По дороге сюда я запомнил ручей, пересекавший мой путь. Он был довольно близко, примерно в двух верстах. Стоило снова разыскать его, а заодно выяснить, нет ли других, более близких ручьёв или родников. Также мне хотелось узнать, где заканчивается эта полоса мертвенной тишины в лесу и появляются звери и птицы.

Я двинулся к дороге, которая уводила от Ирия. К чему ломать ноги по лесу, если можно было пройти пусть по заросшей, нехоженой, но всё же дороге?

Луг, окружавший поместье, закончился. Деревья сомкнули кроны над моей головой. Захрустела под ногами опавшая хвоя. Я оглянулся, охватывая взглядом целиком весь пейзаж.

Мне представилось, как давно, двенадцать с лишним лет назад, по этому самому месту проезжал экипаж, на котором приехала в усадьбу Соня Стужина с отцом. Я знал, что это случилось весной.

Луговые цветы, должно быть, уже распустились, расцвечивая зелёное полотно травы вокруг новенького и уютного особняка. Деловито жужжали шмели, щебетали птицы, работники, трудившиеся вокруг усадьбы, оторвавшись от повседневных дел, приветливо улыбались и кланялись молодой хозяйке, а из трубы валил дымок, говорящий о том, что на кухне готовят что-то вкусное к приезду Стужиных.

Должно быть, картина в самом деле была райской и идиллической. Но по какой-то причине благодать ушла из этого места, уступив место тишине и тлену.

Я продолжил путь по старой дороге, шагая всё дальше вглубь леса. Двигался медленно, внимательно присматриваясь к стене окружавших меня деревьев и к земле под ногами. Если глаз набит, то обязательно найдёшь признаки жизни – отметины от когтей рыси на коре, след животного на влажной почве, гнездо на развилке веток, порои кабанов или помёт птицы под деревом, где она любит присаживаться.

Барабанная дробь прозвучала так неожиданно, что я вздрогнул. Не было ничего устрашающего в этом привычном звуке – где-то рядом занимался поиском добычи дятел. Просто мой мозг слишком привык к лесному безмолвию, окружающему усадьбу. Я даже обрадовался и пошёл на стук. Хотелось увидеть кого-нибудь живого.

Птица сидела неподалёку, деловито долбя ствол. Вся чёрная, с красной «шапочкой» на голове. Желна. Дятел, заметив меня, спрятался за ствол и замер, потом не вытерпел и выглянул. Я подмигнул ему и зашагал дальше.

Чуть позже нашёлся и ручей. Лес по мере удаления от Ирия оживал. Стало слышно пение птиц, да и насекомые попадались на глаза. Вверх по ручью в одном месте на влажном берегу обнаружились заячьи следы, где косой остановился попить. Значит, с голоду не помру.

Вода в ручье оказалась холодной и вкусной. Было приятно умыться и почувствовать свежесть на лице.

Взбодрившись, я продолжил разведку.

Оглядев место, где наследил заяц, я обнаружил узкую звериную тропку, выходящую к берегу. Пройдясь вдоль неё, выбрал место, где было удобно поставить петлю.

Несколько свитых из конского волоса петель я специально прихватил с собой, заранее решив, что ружьём пользоваться по возможности не буду.

Одну из них я приладил над тропой, решив, что вернусь сюда завтра с рассветом и проверю ловушку.

Можно было, конечно, подкараулить и подстрелить зверя, но я пока не хотел стрелять, чтобы не выдавать себя, если вдруг в окрестностях кто-то живёт.

Выстрел в тайге слышен далеко, и звук его ни с чем не спутать. Лучше на всякий случай без нужды не шуметь. И беречь патроны. Да и время, которое придётся провести в засаде, лучше потратить на разведку.

Запасы у меня ещё были, и в ближайшие дни голод не грозил. Хотелось быстрее решить насущные задачи и заняться разгадкой Ирия. У меня было двойственное чувство: я любил тайны и приключения, но заброшенная усадьба вызывала чувство какой-то необъяснимой опасности и тоски. Не было никакого желания проводить там лишние дни.

Я снял с пояса флягу, достал из кармана куртки вторую, опорожнил их и наполнил свежей водой. Можно возвращаться. Ещё остаётся время осмотреть какую-то часть особняка и найти если не ответы, то хотя бы какие-то зацепки, которые помогут распутать клубок тайны, окружавшей исчезновение Стужиных.

Но планам моим не суждено было сбыться.

Я собрался было идти к Ирию и выбрался с берега ручья обратно на дорогу, когда на неё из густого непроглядного подлеска бесшумной серой тенью выскочил зверь.

Продолжение следует

Предыдущая глава

-

Поддержать онлайн роман можно по ссылке ниже. Поощрение читателей не позволяет рукам автора опускаться.

Сделать донат для ускорения следующей главы. 😉