Дороги в Новой Зеландии практически идеальные. И не столько из-за качества покрытия, сколько в силу своей совершенной незагруженности. После московских автопотоков хотелось спросить: позвольте, а где все? Казалось, это какое-то временное затишье, в стране объявлен день отказа от машин или где-то гигантская пробка из-за аварии, и, когда ее растащат, тысячи машин заполонят улицы. Мы проехали всю Новую Зеландию с севера на юг, но ни разу не попадали даже в подобие затора. Нет, один раз встали на выезде из Куинстауна по случаю концерта какой-то американской рок-звезды. Тащились целых 15 минут!
Продолжаем двигаться на юг. Одна ферма сменяется другой, тянутся бесконечные плетни, разделяющие широкие пастбища. Овцы, коровы, лошади, олени, опять овцы…
- Как-то неправильно мы путешествуем, - комаром зазудела я в уши впередисидящим джентльменам. – Страна ферм, а мы ни на одной ферме не были…
Новая Зеландия не изобилует музеями и выставками, здесь нет уходящих в века традиций живописи, скульптуры, музыкального творчества и других видов изящных искусств. К тому же нам давно хотелось посмотреть, как выглядит настоящая ферма. Кроме фрагментов крыш и стен в отдалении, с трассы ничего нельзя разглядеть.
- Хочешь – заедем, - согласился Богдан, который был за рулем, - ищи варианты.
Варианты не искались. Интернет молчал, как партизан.
Вдруг слева на высоком холме появилась стела с флагом: как памятник какому-то сражению. И почти сразу – указатель «Totara Estate». А дальше что-то меленько на английском…
- Вот вам ферма, - тормознул Богдан. – Поедем?
- А вдруг они не пускают… и вообще… - засомневалась я. Как-то вламываться в чужие владения…
- Написано же: первая ферма мороженого мяса! - он решительно свернул на ухоженную проселочную дорогу. Через пару минут подъехали к небольшому домику, окруженному загонами для овец и разнообразной сельхозтехникой. Овцы при нашем появлении нисколько не испугались, только лениво приподняли головы, не переставая жевать.
Навстречу из дома вышел очень колоритный пенсионер: тяжелые, видавшие виды джинсы, клетчатая рубаха с парой реальных дырок, архаичный жилет, на который спускается окладистая старообрядческая борода, соломинка в волосах. Типичный житель деревни Малые Ушехлопы Челябинской области. Я, было, расстроилась: помешали фермеру фермерствовать. Но вдруг заметила на груди бейдж, как у какого-нибудь офисного сотрудника. Оказалось, ферма – это нынче музей. А фермер Джим живет здесь и присматривает за небольшим стадом овец.
Заплатив по пять новозеландских долларов, мы отправились смотреть и слушать про то, как в тысяча восемьсот каком-то году шерсть, которую выращивали в Новой Зеландии, стала никому не нужна – цены на нее рухнули. А больше здесь ничего в промышленных масштабах не производили. Фермеры начали разоряться, страна – нищать. Тогда владельцы фермы "Тотара" рванули в Великобританию. Несколько месяцев от них не было ни слуху, ни духу. И вдруг в порт пришел корабль. А на нем – огромные рефрижераторы. Все свои деньги фермеры из "Тотары" вложили в морозильники. Здесь в них загрузили мясо, и до Европы оно доехало в прекрасном товарном виде. Рисунок с первым кораблем висит на ферме. Собственно, с этого начался экономический расцвет Новой Зеландии. А монумент, который мы заметили с трассы – памятник мороженому мясу. Представляете - не фермеру, не королеве, в конце концов, а мороженому мясу! Которое вытянуло экономику страны: сегодня Новая Зеландия – крупнейший в мире экспортер баранины.
Джим охотно рассказывал нам историю новозеландского сельского хозяйства, а Богдан переводил. Здесь климат умеренный, не бывает сильных морозов и жуткого зноя, поэтому скот практически всегда на натуральном корме. Мясо получается нежирное и мягкое, за что и ценится.
Изучив старые косилки-сеялки, осмотрев запыленную утварь и пожелтевшие фотографии столетней давности, мы подошли к овцам. Привыкшие к чужакам, незлобивые, они охотно давали себя гладить. Их шерсть оказалась на удивление плотной и густой. Рука сразу стала шелковистой и чуть липкой. Бородач жестом показал, что это надо размазать, как крем, и пояснил:
Точно, шерстяной воск, из которого делают крем. Я тут же послушно растерла его по рукам, а Женя аккуратно и почти незаметно вытер о шорты.
Фермер выдал нам специальный корм, чтобы не травить животных случайным фаст-фудом, оказавшимся в карманах туристов. Овцы оживились и начали тыкаться в ладони своими щекотными губами. Алеша удивлялся вдумчивому, но при этом отстраненному выражению их подернутых поволокой глаз.
Дальше прошли по пустым сараям и загонам. Все они представляли собой конвейер по переработке мяса: в этом овец убивали, в этом пускали им кровь и вычищали внутренности, в этом, где висели жуткие муляжи туш, их разделывали…
- А тут жили свиньи, - фермер показал на загон, в который из одного сарая выходили каменные желоба. – Как думаете, зачем?
- Им сливали кровь, кости, требуху. Они все это ели.
- Свинки? Ели кости овец? – удивился Женя. Для него, городского жителя в пятом поколении, хрюшка – милое розовое создание из книжки. Для меня, впрочем, тоже.
- Конечно, - кивнул фермер. – Если бы такой мальчик, как ты, упал в этот загон, - и он шутливо подтолкнул Женю к ограде, - от него тоже за несколько часов ничего не осталось бы. Эти свиньи привыкли есть падаль.
Женя поежился и отошел подальше от пустой ограды.
Довольный, что нашел «индивидуальный подход» к экскурсанту, фермер оценивающе посмотрел на Богдана с Алешей:
- А что вы знаете про «Русского Джека»?
- Рулетка, в смысле? – переспросил Богдан.
- Нет. Того, в честь кого назвали вино. Он был из России.
- Пил много? – предположил Богдан.
- Нет. Он был свагером. Эти ребята, - бородач показал на рисунок позади себя, - бродили по стране в поисках сезонной работы. Все их имущество составлял сваг – котомка за спиной со свернутым свитком: курткой или постелью. Свагеры остались не у дел после того, как в Новой Зеландии закончилась золотая лихорадка, наступили голодные годы. Но Русский Джек – на самом деле звали его Иван – приехал в страну намного позже. Он был моряком, его корабль затонул у берегов Новой Зеландии. Иван нанимался на суда, чтобы заработать денег и уплыть, потом на фермы, а затем неожиданно решил остаться. Он был очень сильный. Высокий. Синеглазый. Много работал, много пил и курил. Он прошел пешком весь Северный остров, был очень опрятный, трудолюбивый, но нигде подолгу не задерживался – любил свободу.
- Это легенда? – уточнил Алеша.
- Нет, он реально жил в прошлом веке, есть его могила.
- Это все равно что «человек». Он не хотел иметь ни имя, ни национальность, ни дом. Он любил свободу, - терпеливо повторил фермер.
Мы потом посмотрели в интернете: да, Russian Jack реально существовал. Звали его, предположительно, Иван Крумен. Фамилия тоже не настоящая, явно придуманная или производная от клички. Он прожил в Новой Зеландии целых 56 лет, с 1912 по 1968 г.
Его любили за добродушие, вежливость, аккуратность, силу и выносливость. Он стал местной достопримечательностью. «Невинность сияла в его ярко-голубых глазах», - писали газеты. Его приглашали остаться на фермах навсегда, но он не соглашался. Он не нищенствовал. Нужны были деньги – работал, не нужны – отдыхал. Его много фотографировали, он не отказывал в интервью, охотно делился своими мыслями. Незадолго до смерти на вопрос журналиста, почему он выбрал такую жизнь, Русский Джек ответил:
- Man, oh man, I was FREE! Free to have a beer, have a smoke, happy what you can call all the time, you know. They was free days…
Позже ему поставили памятник перед библиотекой Мастертона и назвали в честь него новозеландское белое вино – «Russian Jack». Мы попробовали. Резковатое, как и любое из Мальборо, но мы пили и почему-то гордились – наш Джек, наш!
