Есть доспех — имеешь успех
Современный мужик + средневековый лук + средневековая стрела против средневекового доспеха.
Современный мужик + средневековый лук + средневековая стрела против средневекового доспеха.
Суд освободил полковника ВВС от оплаты ремонта разбитого истребителя
105-я гвардейская смешанная авиационная Борисовская Померанская дважды Краснознаменная ордена Суворова дивизия не смогла взыскать со своего бывшего командира полковника Сергея Прокофьева полную стоимость ремонта носовой части многоцелевого истребителя Су-30СМ, которую он разбил на взлетной полосе, перепутав рычаги в кабине.
Уголовное преследование офицера было прекращено, поскольку в СКР сочли, что психофизиологические качества подследственного не соответствовали экстремальным условиям и нервно-психическим перегрузкам при подготовке к полету.
Гарнизонный военный суд с иском к Сергею Прокофьеву, в котором потребовало взыскать с него ущерб, оцененный экспертами Курской лаборатории судебной экспертизы Минюста РФ в 43 млн 449 тыс. 412 рублей.
В ходе разбирательства было установлено, что опытнейший пилот, в свое время освоивший шесть типов боевых самолетов, в 2017 году приказом главы Минобороны был назначен командиром авиационной дивизии. Утром 10 октября 2018 года он вместе с летчиком-оператором на Су-30СМ должен был отправиться с аэродрома Восточный в учебно-тренировочный полет.
В ходе административного, а затем и уголовного расследования было установлено, что, приняв исправное воздушное судно (бортовой №74) у инженера авиационного соединения, командир экипажа Прокофьев, когда они с напарником уже были в кабине, вместо перевода ручки управления фонарем в положение «закр.» перевел расположенный рядом кран шасси в положение «убрано». Полковник тут же исправился, закрыв фонарь, и приступил к запуску двигателей.
Правый двигатель был запущен штатно. При запуске же левого двигателя, когда в гидравлической системе было достигнуто рабочее давление, открылись гидравлические замки стоек шасси и убралась передняя опора шасси.
В результате самолет ударился носовой частью о бетон. У истребителя, согласно выводам комиссии по оценке технического состояния авиационной техники, были повреждены радиопрозрачный обтекатель конуса и его проставка, приемник воздушного давления и каналы прокладки кабелей жизнеобеспечения и связи носовой части воздушного судна.
Военный следственный отдел СКР возбудил в отношении полковника Прокофьева уголовное дело по ст. 351 УК РФ (нарушение правил полетов военных летательных аппаратов или подготовки к ним, повлекшее по неосторожности тяжкие последствия). Однако впоследствии его прекратили за отсутствием состава преступления в действиях обвиняемого.
В мае 2020 года полковника Прокофьева уволили с военной службы в запас по достижении предельного возраста пребывания на ней с правом ношения военной формы и знаков различия.
Командование части подало иск на господина Прокофьева в суд, ссылаясь на закон «О материальной ответственности военнослужащих».
Ответчик Прокофьев и его представитель в судебном заседании требования истца не признали.
При этом они пояснили, что, хотя воинской части и причинен материальный ущерб, вины полковника Прокофьева в этом нет, поскольку создателями Су-30 были допущены существенные конструктивные недостатки в оформлении панели, на которой находятся приборы управления самолетом.
При этом и сумма исковых требований военных была сокращена в разы — с отставника взыскали всего 70 тыс. руб. вместо заявленных 46 млн руб. Это решение стороны пока не обжаловали.
Наверняка многие, когда читали учебники по истории, сталкивались с упоминаниями неправдоподобно многочисленных турецких армий. С кем бы османы ни воевали – их всегда было больше. Визири и обычные паши выводили в поле армии численностью в 100, 150, а то и 200 тысяч человек. И это при том, что средняя численность европейской полевой армии в XVI-XVII веке составляла от 20 до 40 тысяч человек. Армия в 200 тысяч человек – это Наполеоновские войны, никак не раньше.
В чем же причина подобного дисбаланса? Во-первых, турки сами умышленно искажали численность своих армий. Когда войско выступало в поход, они распускали впереди него слухи о том, что идут несколько сотен тысяч, и когда они придут – врагам не поздоровится. Это должно было деморализовать противника.
Другой причиной появления в источниках таких неправдоподобных цифр является собственная методика подсчета армии, которую использовали османы.
Допустим, берем одного тяжеловооруженного всадника – сипаха. У него есть несколько слуг, которые помогали ему в походе и охраняли его личную поклажу. Как правило, они не сражались, но их тоже засчитывали в качестве воинов. У богатого всадника, естественно, было как минимум две лошади. А еще – некоторое количество вьючных животных, которые везли его доспехи, оружие, порох, походный шатер, запасы провизии все остальное. Так вот, всю эту скотину тоже заносили в статистику в расчете одна голова – одна боевая единица. В итоге получалось, что воин, имевший, допустим, двух слуг, трех лошадей и какого-нибудь полудохлого ослика – на бумаге превращался в семь воинов.
Конечно, не каждый воин имел слуг (даже одного), и не каждый имел множество вьючных животных, однако знатные беки могли иметь при себе десятки слуг и животных, поэтому становится ясно, откуда берутся такие огромные цифры. В действительности же, сталкиваясь с описанием очередной огромной османской армии, эту цифру можно смело делить на три.
Материал в формате видео
Youtube-канал автора. Не забудь подписаться!
Автор: Александр Свистунов
Еще больше интересного - в telegram-канале автора! Подпишись!
Паблик в ВК
У англичан существует крылатое выражение «to draw a longbow» или «натянуть длинный лук», что означает сильное неправдоподобное преувеличение. Судя по всему, данное выражение произошло от разнообразных средневековых небылиц, связанных с английским длинным луком. Некоторые из этих сказок вошли в фольклор и литературу, например, рассказы о Робин Гуде, намеренно расщепляющем стрелу, уже попавшую в центр мишени, или о том, как он и его товарищи упражнялись в стрельбе, используя вместо мишеней тонкие очищенные от коры прутья.
Не все рассказы касались мастерства лучников; еще больше баек ходило о силе лука. Очень часто утверждалось, что длинный лук мог послать стрелу как минимум на четверть мили (чуть менее полукилометра) так, чтобы насмерть поразить цель. Чаще упоминалось расстояние в полмили (800 метров). И на этом расстоянии длинный лук мог пробить любую броню. И уж само собой, он превосходил по точности жалкие арбалеты континентальных врагов Англии и короткие луки, которыми все пользовались до появления длинного лука. Считается, что длинный лук получил свою силу, потому что он был таким длинным - равным росту лучника.
Все эти байки можно назвать емким выражением «to draw a longbow». Французы и шотландцы на своей шкуре убедились, что длинный лук в руках английских стрелков был грозным оружием. Но дело было не столько в самом оружии, сколько в способе его использования. Сначала рассмотрим сам лук и физику стрельбы из него.
Длинный лук изобрели не в Средние века. Он датируется каменным веком. Образцы, напоминавшие по форме средневековый длинный лук, были подняты из болот в Северной Европе, где дубильная кислота сохранила древесину, которая иначе сгнила бы столетия назад. Коротких луков той эпохи не найдено, что дает нам основания считать, что в то время их не существовало.
Безусловно, все в нашем мире относительно, и для начала нужно определиться, какая должна быть длина у лука, чтобы мы отнесли его к коротким. Вот какое описание мы можем встретить относительно луков, которыми пользовались пришедшие в Англию в 1066 году норманны: «У них были простые луки, довольно маленькие, всего около полутора метров (5 футов) в длину...». Следует отметить, что ни один из этих нормандских луков так и не был найден.
В 20-х годах уже минувшего XX века врач из Калифорнии, доктор Сакстон Поуп, который также был большим любителем стрельбы из лука, сделал копию длинного лука, найденного на английском военном корабле XVI века, «Мэри Роуз», который затонул в 1545 году и был поднят в 1841 году. Длина оси лука составила 6 футов и 4 3/4 дюйма, что приблизительно равно 195 сантиметрам. Поскольку оригинальный провел под водой три столетия, никто никогда не пытался из него стрелять. Этот лук и еще один, также найденный на «Мэри Роуз», были единственными уцелевшими длинными луками периода его славы. Доктор Поуп, опытный стрелок и лучник, выбрал хороший кусок тиса, который был отборным сортом дерева для длинных луков, и сделал точную копию найденного на затонувшем корабле лука. Когда он выстрелил из него, то обнаружил, что натяжной вес (то есть сила, необходимая для его натягивания) составляет всего 52 фунта (23,5 кг), и его стрела летит только на 185 ярдов (169 метров).
Сакстон Поуп (слева)
«Чтобы проверить, не улучшит ли этот лук [эффективную дальность стрельбы], - писал доктор Поуп, - он был уменьшен до 6 футов (182 см). Теперь его натяжной вес равнялся 62 фунтам и он выпускал стрелу на 227 ярдов (207 метров). Мы знаем, что стандартный английский лук вырезали с тем расчетом, чтобы он соответствовал габаритам стрелявшего из него лучника. Средний английский лук был ростом с человека, а длина его стрелы составляла примерно 28 дюймов (71 см). Поуп сократил лук до своего роста, его натяжной вес увеличился до 32 килограммов, и затем он выпустил стрелу на 220 метров.
Причина такого улучшения показателей стрельбы заключалась в том, что чем короче лук, тем круче кривая, в которую он изгибался во время полного натяжения. Это увеличило как вес тяги, так и гибкость плеч (две стороны оси лука называются «плечи», если что).
К сожалению, практически никто из историков, писавших о длинном луке, никогда не стрелял хотя бы из какого-нибудь вида луков. Точно так же мало кто из них понимает физику стрельбы из лука, которая не сложна, но иногда кажется противоречивой. Например, сама по себе длина оси не дает силы луку. Если у вас есть два лука равного «веса» (мера силы, необходимая для натяжения тетивы), одинаковой эластичности и одинаковой длины натяжения, скорость стрелы, выпущенной из более короткого лука, будет выше.
Это потому, что плечи более длинного лука тяжелее и, следовательно, медленнее возвращаются в свое нормальное положение после сгибания. Загвоздка здесь в том, что луки должны иметь одинаковый вес, эластичность и длину натяжения. Короткий лук из цельного куска древесины не мог эффективно стрелять такой же длинной стрелой, какой стреляли из длинного лука. Он попросту ломается. Дерево - относительно хрупкий материал. Вот почему в Европе короткие цельнодеревянные луки никогда не имели широкого хождения.
Ученые, которые ссылаются на гобелен из Байе как на свидетельство присутствия коротких луков, должны более внимательно посмотреть на изображение: норманнские лучники используют практически такие же длинные луки, как и те, которые будут использовать их потомки пару столетий спустя.
Даже самые примитивные лучники из каменного века, вероятно, на уровне простого эмпирического опыта понимали, что чем дальше вы натягиваете тетиву (при условии, что лук не сломается), тем дальше пойдет стрела. Это потому, что при одинаковой эластичности и упругости луков, чем тяжелее натяжной вес лука и чем на большее расстояние тетива толкает стрелу, тем быстрее стрела будет перемещаться.
Английские лучники обычно держали лук в одной руке, как правило, в левой, а другой натягивали тетиву до скулы (или до уха, как говорят некоторые). У большинства мужчин это расстояние примерно соответствовало 28 дюймам (так называемый «cloth yard», мера для отмеривания ткани) или 30 дюймам. 30 дюймов – это 76 сантиметров. Стрела, конечно, могла быть и длиннее, но любая длина, выходящая за пределы передней части лука, была мертвым грузом и снижала скорость и дальность действия стрелы.
Некоторые племена североамериканских индейцев, охотившиеся на буйволов верхом, использовали более короткие луки, потому что они не могли использовать такую длинную натяжку, как английские пехотинцы. Но большинство из них также укрепляло свои более короткие луки сухожилиями, чтобы они не сломались. В то же время, японские самураи использовали луки длиной от 7 до 8 футов (210 – 240 сантиметров), но они держали тетиву большим пальцем, что позволяло им тянуть ее к точке, находящейся далеко позади головы. И самураи стреляли из этих огромных луков с лошади. Они могли это сделать, потому что рукоять лука находилась не посередине оси, как в Европе, а примерно в районе одной трети длины от нижнего конца лука.
Еще одним фактором, который необходимо учитывать, был вес стрелы. Лучники, заинтересованные в том, чтобы пускать стрелы на как можно более дальние расстояния, использовали облегченные виды стрел. Легкая стрела достигает гораздо большей скорости и, следовательно, большей дальности полета. Стрелы для охоты или войны были тяжелее. У них была меньшая скорость, но больший импульс, что давало им большую проникающую силу.
Исследователи часто находились под влиянием восточно-римского историка Прокопия, который утверждал, что римские лучники превосходили своих врагов, таких как готы, потому что римляне тянули тетивы к уху, тогда как враги тянули их только к груди. Подобные утверждения демонстрируют не что иное, как незнание практической стрельбы из лука; Разница в длине притяжения к уху или груди составляет самое большее около двух дюймов, и если лучник стреляет под очень большим углом, как это делали норманнские лучники при Гастингсе, притяжение к груди окажется более удобным.
Других лучников в средневековой Европе было немного. Большинство европейских воинов полагалось на ударное оружие, такое как пики, копья, мечи и топоры. Население северного Уэльса, жившее в горной местности, «в основном непригодной для кавалерии», на протяжении всей истории использовало длинные деревянные луки. Были луки и у викингов. Лук вообще являлся одним из главных орудий моряков. А норманны это буквально «северные люди». К счастью для Вильгельма Завоевателя, его люди не успели позабыть обычаи своих предков.
В чем действительно состояла заслуга англичан, так это не в том, что они изобрели длинный лук, а лишь в том, что пользовались им в гораздо большей степени, чем любые другие западные европейцы. Во-первых, они позаботились о том, чтобы в стране всегда было достаточно хорошо обученных лучников. Закон требовал, чтобы каждый «англичанин и каждый ирландец, живущий среди англичан и говорящий по-английски» имел лук и упражнялся с ним каждое воскресенье после церковной службы. Благодаря тому, что люди, начиная еще с детского возраста, активно упражнялись в стрельбе, Англия могла выставить в поле большое количество отличных стрелков. Это также гарантировало, что многие из этих лучников справятся с мощным крепким луком. Длинные луки того периода имели средний натяжной вес от 34 до 45 килограммов и могли выпускать стрелу на расстояние до 270 метров.
Закон, обязывающий английских подданных упражняться в стрельбе из лука, сохранялся и во времена правления Генриха VIII, но именно Генрих непреднамеренно положил начало упадку английской стрелковой традиции. Король, который в молодости и сам был превосходным стрелком, требовал, чтобы каждый мужчина старше 25 лет стрелял по мишеням на расстояние от 200 метров и более. Он принял такое решение, потому что английские военные давно специализировались на стрельбе из лука на дальние дистанции. Проблема заключалась в том, что с расстояния в 200 метров трудно увидеть, куда попала ваша стрела. Стрельба из лука перестала быть таким увлекательным занятием, и англичане стали пропускать тренировки. Однако это не имело большого значения – на дворе стоял XVI век и огнестрельное оружие уже постепенно начало вытеснять луки и арбалеты.
Чтобы практиковаться в стрельбе из лука на дальней дистанции, англичане изобрели метод стрельбы, при котором мишенью служил большой кусок ткани, лежащий на земле. Какой-то указатель, вроде столба, показывал лучнику, где находится ткань. Затем лучник делал выстрел под большим углом, чтобы стрела попала в ткань. Рядом с тканью стоял другой человек, выполнявший роль сигнальщика – если стрела попадала в кусок ткани, этот человек опускался наземь, сигнализируя лучнику, что тот преуспел.
Подобная методика стрельбы, а также указ Генриха VIII показывают, что англичане были убеждены в ценности дальнобойной стрельбы под большим углом – в наши дни это называется навесным огнем. Это сработало у Вильгельма Завоевателя, а затем снова сработало при Креси в 1346 году. Ни один нормандский лучник при Гастингсе и подумать не мог целиться в глаз королю Гарольду, но если на сгрудившихся воинов обрушивается настоящий ливень из стрел, некоторые из этих солдат обязательно найдут свою цель. Впрочем, относительно той пресловутой стрелы споры ведутся до сих пор.
При Креси наемные генуэзские арбалетчики, сражавшиеся на стороне Франции, впервые столкнулись с массированной стрельбой из лука. Они заняли позицию на удобной для себя дистанции, хотя по-хорошему им следовало отойти подальше. Лучники составляли большую часть английской армии, в то время как во французском войске генуэзцы составляли лишь малую его часть. Другими словами, лучников было намного больше, чем арбалетчиков.
У англичан было не только гораздо больше стрелков, но они также обладали оружием с более высокой скорострельностью: лучники могли делать около шести выстрелов в минуту, арбалетчики – примерно четыре выстрела. И прежде чем генуэзцы успели сделать первый залп, они уже попали под ураганный обстрел. Наемники были деморализованы и побежали. Действия лучников при Креси отнюдь не были проверкой эффективности лука по сравнению с арбалетом, как любят утверждать некоторые симпатизирующие англичанам историки. Эта ситуация просто показала, что при обмене снарядами побеждает сторона, выпускающая наибольшее количество этих снарядов с наибольшей скоростью.
Французские рыцари, двинувшиеся вперед вслед за генуэзцами, вообще не имели стрел или болтов. Они бросились в атаку, и их буквально накрыл ливень из стрел, которые поражали рыцарей и особенно их лошадей. Все быстро превратилось в кучу-малу. Лучники вели огнь, стоя за изгородью из заостренных кольев, которая должна была остановить кавалерийскую атаку, но французских рыцарей они не интересовали. Главный удар французских рыцарей пришелся на спешенных рыцарей неприятеля, стоявших в центре английских порядков.
Английские лучники нанесли французам еще одной чувствительное поражение при Азенкуре в 1415 году. Теперь англичане были убеждены, что обладают лучшим оружием в мире, и игнорировали развитие вооружений на континенте. Но на самом деле у них не было даже лучшего лука в мире.
Одним из лучших представителей этого вида вооружений считается турецкий составной лук, изобретение евразийских кочевников. Турецкий лук был коротким и легким, что делало его хорошим оружием для всадников. Он состоял из тонкого деревянного сердечника с «животом» (часть, обращенная к лучнику), укрепленным пластиной из рога буйвола и «спиной» (частью, обращенной к цели), усиленной приклеенными поверх сухожилиями. Рог обладает большой эластичностью при сжатии, а сухожилия – при растяжении. Из европейцев турецкие луки копировали итальянцы, однако это было скорее локальным явлением – как уже было сказано, наступала эпоха пороха.
В 1797 году, когда лук уже давно не использовался в качестве боевого оружия, английские любители стрельбы досконально изучили турецкий лук. Секретарь османского посла в Лондоне устроил показательную стрельбу из лука, в ходе которой одна из стрел улетела на 440 метров.
Англичане были поражены. Самый опытный стрелок среди очевидцев сказал, что ему никогда не удавалось послать стрелу дальше 260 метров. Однако турок был явно расстроен. Он сказал, что давно не практиковался, а лук за это время существенно потерял в гибкости, а в лучшие времена он бы выстрелил еще дальше. Однако он сам видел, как его султан пускал стрелу почти на километр. Даже если списать последнее на похвальбу, результаты турецкого составного лука выглядят впечатляющими.
Английский длинный едва-ли встречался на поле боя со своим турецким «коллегой». Однако английские лучники часто сражались с врагами, использовавшими арбалет. Король Ричард Львиное Сердце был убит арбалетным болтом.
Первоначально арбалет имел короткий деревянный лук с таким тяжелым натяжным весом, что стрелок должен был стоять на специальном стремени, располагавшемся на передней части арбалетной ложи и натягивать тетиву обеими руками. Его снаряд, называемый «болт», представлял собой короткую тяжелую стрелу. Сила выстрела у арбалета была намного больше, чем у длинного лука, но натяжение было намного короче, а болт намного тяжелее стрелы.
По этим причинам скорость стрельбы у арбалета была ниже, но вес болта повышал его проникающие возможности. В настоящее время трудно оценить эффективность этих примитивных арбалетов, в то время отцы церкви даже признавали его дьявольским орудием, запрещая использовать арбалет в войнах против других христиан. Впрочем, эти указы игнорировались повсеместно. Что касается Ричарда, то многие считали, что ему попросту отплатили той же монетой, поскольку английский король был большим поклонником арбалетов.
Материал в формате видео. Если понравилось - подпишись на канал и поставь лайк! ;)
Youtube-канал автора. Не забудь подписаться!
Автор: Александр Свистунов
Еще больше интересного - в telegram-канале автора! Подпишись!
Паблик в ВК
США передали Таджикистану 20 автомобилей Jeeps J8, чтобы «посодействовать укреплению границ» и помочь Душанбе «осуществлять военные операции в труднодоступных горных районах». Стоимость автомобилей составила около 1.3 млн долларов. (https://tj.sputniknews.ru/20211006/tajikistan-20-dzhipov-usa...) Жест, конечно, широкий, но воспринялся мировой общественностью, а особенно таджикскими гражданами далеко не положительно.
Всё дело в том, что Таджикистан, как единственная в мире страна, отказавшаяся когда-либо признавать Талибан (запрещено в РФ), ждала от виновников всего этого хаоса и беспредела чего-то большего, чем 20 джипов. Президент республики Эмомали Рахмон рассматривает себя национальным лидером всех таджиков, в том числе проживающих в афганском Панджшере, и готов бороться за них, несмотря на бегство американцев. Невольно оказавшись в одной лодке с США, Таджикистан ожидал, что американцы признают ответственность и передадут военную технику и помощь хотя бы немного сопоставимую с тем, что они оставили талибам. Но нет, Байден не желает больше тратить деньги налогоплательщиков, и таджикам на 20 джипах придётся воевать с талибами на 22 тысячах американских бронированных автомобилях (тысяча из которых пресловутые джипы).
Также немного цифр: США оставили Талибану в дополнение почти 360 тысяч автоматических винтовок, более 170 артустановок, почти 8 тысяч грузовых автомобилей, сотня вооружённых до зубов вертолётов и различную инфраструктуру. Общая стоимость вооружения и военной техники составляет 85 млрд долларов! Однако освещая новость про передачу Душанбе 20 джипов Белый Дом непременно указывает, что с 1992 года Таджикистану было передано американской техники на более чем 330 млн долларов.
Эта «подачка» воспринялась пользователями сети как откуп от ответственности, попытка оправдать своё бездействие и имитация помощи. Кроме того, пользователи отмечают, что США «нельзя верить» и «просто так Америка ничего не подарит».
Кавалерийская атака является одним из важнейших элементов в изучении вопроса об использовании лошадей на войне в Новое время. Однако зачастую мы имеем о ней искажённое представление и ассоциируем кавалерийскую атаку исключительно с бешеным галопом, которым всадники, подобно вихрю, мчатся по полю битвы. Этим заблуждением мы во многом обязаны блистательной эпохе Наполеоновских войн, когда, согласно уставам того времени, французской кавалерии действительно надлежало атаковать на галопе. А насколько такая практика была актуальной для XVI–XVIII веков?
Аллюр боевой лошади
Алгоритм кавалерийской атаки зависит от множества факторов: это и физические кондиции лошади, и вес защитного вооружения на всаднике, и ориентация на огнестрельное или холодное оружие в атаке, выучка и лошади, и всадника, и множество иных обстоятельств. Изучение темпа атаки — это нечто большее, чем просто оценка скорости лошадей. Это попытка понять, насколько различные факторы влияли на тактику кавалерии в то или иное время, а также почему и каким образом эволюционировала тактика конного боя, почему одни доктрины сменяли другие.
Традиционно принято делить аллюр лошади на три естественных темпа: шаг, рысь и галоп. Каждый из этих темпов может быть увеличен, плавно перетекая в другой, более быстрый. Однако ключевая проблема здесь состоит в том, что мы не можем точно высчитать скорость, с которой двигалась лошадь XVI века, нёсшая вооружённого всадника.
Караколирующие кирасиры
Более или менее точные цифры, соотносящиеся со скоростью движения французской конницы, стали появляться только в работах Жака Амабля д’Оверня, главного инструктора по верховой езде Королевской военной школы в Париже, занимавшего эту должность с 1756 по 1788 год. Приблизительная скорость движения эскадрона французской конницы во второй половине XVIII века равнялась 5,8–7,7 км/ч при шаге, 7,8–14 км/ч при рыси и 13,3–19 км/ч при галопе. Эти цифры могут показаться заниженными, однако нужно понимать, что необходимость слитного движения целого эскадрона (французский эскадрон в XVIII веке по регламенту должен был насчитывать 150–160 человек) с сохранением строя накладывала ограничения на скорость движения. Также определённую лепту вносил характер ландшафта. Поэтому даже эти данные, собранные д’Овернем путём экспериментов, можно считать условными. И всё же они очень близки к тем, которые французская кавалерия демонстрировала в середине XIX века — 18–21 км/ч для галопа.
Рейтары и караколь
Иоганн Якоби фон Вальхаузен в своём трактате о кавалерии, изданном в 1616 году (когда в реальности на полях сражений копейная конница практически исчезла), писал:
«Копейщик начинает медленно ускоряться, затем переходит на галоп и, наконец, на нужном расстоянии, которое составляет около 60 шагов, он пускает лошадь в карьер».
Такое последовательное наращивание темпа было обусловлено названными выше ограничениями, действовавшими и на лошадь, и на всадника. Кавалерия в пересчёте на деньги и трудозатраты, связанные с выучкой, стоила на несколько порядков больше, чем пехота, поэтому забота о здоровье лошади была важной задачей для всадника и его командира. Резкий переход на галоп также негативно сказывался на плотности порядков, в то время как согласованность и слитность действий кавалерийского эскадрона была краеугольным камнем его боевой эффективности.
Анн де Батарне, барон д’Арк, герцог де Жуайёз
Действенность этого правила наглядно продемонстрировало сражение при Кутра 20 октября 1587 года, в котором войска Генриха Наваррского разбили армию герцога де Жуайёза. Герцог легкомысленно проигнорировал возможные последствия и бросил свою конницу в атаку на бешеной скорости. Из-за этого к моменту сшибки с кавалерией Наваррского кони воинов де Жуайёза устали и нарушили порядки. Таким образом, кавалерия герцога не могла действовать эффективно и была разбита конницей Генриха.
С середины XVI века, в связи с ростом доли огнестрельного оружия на полях сражений (у конницы это были преимущественно пистолеты с колесцовым замком), появился новый вид тяжёлой кавалерии, существенно повлиявший на общепринятый темп атаки. В отличие от копейной конницы, вооружённые пистолетами рейтары и кирасиры больше не обязаны были вести бой на галопе, поскольку используемое ими оружие накладывало на них определённые ограничения. Огнестрельное оружие того времени не отличалось особой точностью, а произвести меткий выстрел на скаку было ещё сложнее.
Для того, чтобы максимально реализовать огневой потенциал подобной кавалерии, военачальники стали использовать тактику караколя. Она заключалась в том, что всадники, сменяя ряды, разряжали оба своих пистолета в сторону солдат противника, держась от него на расстоянии. В этих условиях снижался спрос к качеству и выучке лошадей. Да и в целом рейтар или кирасир в пересчёте на деньги и трудозатраты стоил существенно меньше, чем обученный конник с копьём. В результате рейтары и кирасиры ездили порой чуть ли не на водовозных клячах.
Использование пистолетов, более простых в обращении, нежели копья, и более низкая стоимость лошадей позволили существенно увеличивать численность рейтар по сравнению с копейной конницей прошлого. Естественным минусом при подобном подходе была неспособность эскадрона слитно идти на галопе: кони были очень разного качества, а выучка всадников порой оставляла желать много лучшего. Поэтому офицеры зачастую предпочитали вести эскадроны рысью, не переходя на галоп, даже если строй эскадрона окончательно не рассыпался.
Пистолеты с колесцовым замком
К началу Тридцатилетней войны (1618–1648) копейная конница практически исчезла из западноевропейских армий. Движение рысью, которое предпочитали рейтары, было самым распространённым темпом для кавалерии на полях сражений. Вероятно, к тому моменту, когда в конфликт вступила Швеция, возглавляемая решительным королём Густавом II Адольфом, это была доминирующая доктрина кавалерийской тактики.
Шведская кавалерийская атака
Шведская армия не сразу ступила на путь реформ. Например, в начале войны с Речью Посполитой (1620–1629) шведские кавалеристы, атаковавшие на своих низкорослых лошадках, всё ещё применяли тактику караколя. Однако столкновения со знаменитыми польскими «крылатыми» гусарами быстро показали королю предел эффективности данной тактики, заставив задуматься о необходимости сделать конницу более скоростной и мобильной. Густав решил отныне меньше полагаться на огнестрельное оружие, отдав приоритет рукопашной схватке. В свою очередь, это могло поспособствовать увеличению скорости атаки. Ускорение темпа движения на завершающей стадии атаки сокращало время пребывания кавалерии под огнём неприятеля. С другой стороны, такое ускорение увеличивало ударный эффект конницы, давая ей преимущество в рукопашном столкновении. Этому аспекту придавал особое значение шведский король Густав II Адольф. Наконец, выбор более быстрых темпов атаки стал также возможен благодаря сокращению числа рядов в эскадроне в ходе осуществлённой Густавом глобальной реорганизации шведской армии.
Тем не менее сложно утверждать, что шведская конница в годы Тридцатилетней войны атаковала исключительно на галопе. Например, король ввёл практику, согласно которой между эскадронами кавалерии чуть впереди могли располагаться отряды мушкетёров. Такой комбинированный строй должен был синхронно выдвигаться во фронт противнику, а это, естественно, кардинально ограничивало кавалерию в скорости движения — фактически ей приходилось подстраиваться под темп движения пехоты. Мушкетёры прикрывали конницу, являвшуюся в то время наиболее ценным родом войск. Затем, когда пехота оказывалась в диапазоне неприятельского огня, кавалерия резко взвинчивала темп и устремлялась на неприятеля. Шотландский наёмник в армии Густава II Адольфа генерал Роберт Монро, участник битвы при Брейтенфельде (1631 год), вспоминал, что шведским кавалеристам разрешалось атаковать, когда они оказывались от противника на расстоянии примерно в 50 м. Таким образом, мы можем задаться вопросом, атаковала ли вообще конница Густава на галопе, как это принято считать? Ведь на таком коротком расстоянии лошадь может просто не успеть набрать нужный темп.
Густав II Адольф
Начнём с того, что начав атаковать рысью с расстояния в 50 м, всадники теоретически могли перейти на галоп за считанные метры от неприятельских порядков. К тому же конница далеко не всегда действовала совместно с пехотой, и в этом случае отсутствие преграды и ограничителя в виде мушкетёров делало набор нужного темпа атаки более лёгким. Очевидно, тактика шведской конной атаки при совместном действии с мушкетёрами заключалась в следующем. Конница атаковала рысью из-под прикрытия пехоты, затем делала залп из пистолетов на скаку, после чего резко взвинчивала темп, переходя на что-то подобное слегка замедленному галопу на последних метрах перед неприятелем, сокрушая его, уже потрёпанного пистолетным огнём. Такой темп, безусловно, нельзя считать галопом в полном смысле этого слова, поскольку предельно ограниченное расстояние не позволяло развить нужную скорость.
В других европейских армиях
К концу Тридцатилетней войны увеличение темпа кавалерийских атак можно было наблюдать практически во всех сражающихся армиях. Однако сложно сказать, насколько оно приблизилось к шведской модели, подразумевавшей внезапный рывок. В битве при Рокруа 19 мая 1643 года сошлись бывшие союзники и противники шведов: эскадроны эльзасской кавалерии на испанской службе и французская конница маршала Гассиона, бывшего офицера Густава Адольфа. Современники оставили нам упоминание как минимум об одной атаке на галопе со стороны левого крыла французской армии. Граф Анри де ла Ферте-Сеннтерр решил проявить инициативу и повёл свои эскадроны в атаку, однако, как и Жуайёз почти столетием ранее, сделал это слишком поспешно. К моменту сшибки порыв французской кавалерии иссяк, лошади заметно устали. Вступившие с ними в схватку эскадроны из Эльзаса, напротив, проявили выдержку и успешно отразили атаку.
В сражении при Лансе в 1648 году, когда кавалерией на правом крыле командовал уже сам принц Конде, имел место такой эпизод. Французские эскадроны и сражавшиеся на испанской стороне лотарингские эскадроны Линивиля оказались друг напротив друга на расстоянии пистолетного выстрела. В итоге массы конницы сначала обменялись залпами, после чего уже последовала яростная рубка. Однако на таком расстоянии, безусловно, ни одна из сторон не могла атаковать на галопе.
Граф Жан де Гассион, маршал Франции, участник сражений при Рокруа и Лансе
Что касается Англии, где в это же время полыхала гражданская война, то там тоже прослеживалась определённая эволюция темпов кавалерийских атак. Доктрина, актуальная для английской кавалерии накануне гражданской войны, во многом походила на традиции армий континентальной Европы начала XVII века, в особенности на голландскую школу. Голландская тактика опиралась преимущественно на огнестрельное оружие и сравнительно медленный темп движения.
Одним из главных инициаторов перемен был, несомненно, принц Руперт, обладавший значительным военным опытом, полученным во время Тридцатилетней войны, где он сражался на стороне протестантов. В ходе первых же стычек с войсками Парламента принц отметил, что атаки его конницы, шедшей на большой скорости, деморализовали противника. Армии Парламента и, в первую очередь, войска Оливера Кромвеля довольно быстро переняли эту тактику кавалерийских атак.
Об этом свидетельствовал, например, кавалерийский офицер в парламентской армии Джон Вернон. В своём трактате «Молодой кавалерист», изданном в 1644 году, он рекомендовал атаковать врага на «полном карьере». Тем не менее Вернон всё же советовал всадникам сначала стрелять из пистолетов, а уже затем браться за палаши. Учитывая небольшой радиус огня пистолета, у всадника для ускорения в запасе была сравнительно маленькая дистанция.
Принц Руперт в бою
В целом пример Густава Адольфа показывал, что облегчение брони у всадников и ориентация на холодное оружие позволяли коннице наращивать темп атаки относительно тактики, принятой в армиях Западной Европы в начале Тридцатилетней войны. Тем не менее использование галопа в атаке оказалось сложным делом, поэтому эффективно действовать подобным образом могли только самые опытные и обученные подразделения.
Век галопа
В конце XVIII века с началом Революционных войн галоп являлся самым распространённым темпом атаки в кавалерийских полках по всей Западной Европе. Эта эволюция была сопряжена со значительными качественными переменами: в эскадронах увеличилось количество офицеров, была улучшена процедура выучки кавалеристов, которые действовали теперь с опорой на подробные тактические инструкции. Как же проходила данная эволюция?
На начало XVIII века галоп всё ещё использовался в европейских армиях очень вариативно. Например, из всей кавалерии Людовика XIV в ходе Войны за испанское наследство атаковать на галопе предпочитали только эскадроны Мэзон дю Руа (гвардии королевского дома) и жандармы — элитные конные части с первоклассными лошадьми. Для других подразделений, вероятно, наиболее актуальной была рекомендация маршала Виллара, который в 1701 году советовал кавалерии атаковать «рысью, чуть ускоряясь за тридцать шагов от неприятеля». Подобный подход, вероятно, являлся наиболее распространённым в Западной Европе. Герцог Мальборо, который в конной схватке призывал полагаться исключительно на холодное оружие, разрешал двигаться только быстрой рысью. Таким образом, скорость движения приносилась в жертву сплочённости строя и слитности действий внутри эскадронов.
Карл XII
Горячим приверженцем кавалерийских атак на галопе в начале XVIII века был шведский король Карл XII. Начав ускоряться с шага, шведские эскадроны спешно переходили на быструю рысь. Затем, когда до неприятеля оставалось примерно 150 шагов, они пускались в галоп. Возможность реализации такой атаки была обусловлена хорошей выучкой шведской кавалерии. Свою лепту вносила и личность короля, который был буквально одержим рыцарским духом прошедших столетий. Карл придавал большое значение моральному духу своей армии, и шведов перед каждым сражением напутствовали капелланы. Таким образом, атака слитной массы конницы, «колено к колену» (во французской традиции такое построение называлось «botte à botte» — сапог к сапогу) на галопе имела ещё и мощнейший психологический эффект — не только для неприятеля, но и для самих шведов, убеждённых в собственной неуязвимости.
После гибели шведского короля его дело продолжало жить. На протяжении XVIII века командующие европейских армий всё чаще стремились использовать галоп в действиях кавалерии. Нередко это были частные инициативы, которые не совпадали с общепризнанным мнением, но фактически они приводили к трансформации военной доктрины. Сторонником атак на галопе был французский фельдмаршал Мориц Саксонский, однако его взгляды не находили отклика у высшего командования. Кавалерийские инструкции, изданные во Франции в 1732 году, предусматривали только атаку рысью, в то время как галоп был отвергнут, чтобы не рисковать целостностью эскадронного построения. Таким образом, до Войны за австрийское наследство существенных изменений в тактике кавалерии не наблюдалось.
Прусский реформатор
Реформы пришли оттуда, откуда не ждали — из Пруссии. Фридрих II, пока ещё не Великий, унаследовал от своего отца конницу, более привычную к парадам, нежели к войне. Разгром его кавалерии при Мольвице в 1741 году (само сражение пруссаки всё же смогли выиграть) убедил короля в необходимости радикальных перемен. Фридрих, изучавший историю походов Карла XII, пришёл к выводу, что успеха можно будет достигнуть, только отказавшись от ставки на огнестрельное оружие в конном бою и перейдя на галоп.
Фридрих Великий
Естественно, залогом эффективной атаки на галопе была хорошая выучка и слаженность действий эскадронов — только так формация не рассыпалась бы при движении, и конница сохранила бы свои ударные качества. Поэтому Фридрих II был так озабочен обучением своих войск. Король считал, что атака рысью оказывает негативное влияние на мораль солдат, у которых появляется время подумать, представить себе все возможные последствия кавалерийской сшибки и подсознательно начать избегать её. Движение должно было быть молниеносным, чтобы солдаты не успевали задуматься о своей судьбе и, как следствие, упасть духом. Король впоследствии писал:
«Я водил свои эскадроны на быстром галопе, потому что в этом случае страх держит трусов с остальными — они знают, что если начнут колебаться во время атаки, то будут раздавлены остальной частью эскадрона».
Прогресс прусской кавалерии был очень быстрым. Вскоре она уже переходила на галоп на расстоянии в 30 шагов от врага. В июле 1744 года расстояние галопирующей атаки было увеличено до 200 шагов, и в завершающей стадии атаки прусские эскадроны должны были врезаться во вражеские порядки на полной скорости. В 1756 году это расстояние достигло астрономических 1,6 км, причём последние 500 м нужно было преодолевать на полной скорости.
Головокружительный успех прусской кавалерии не оставил равнодушными ни противников Фридриха, ни его союзников. Австрийцы, которым больше всего доставалось от прусского короля, в 1751 году издали специальный регламент, также предписывавший кавалерии атаковать на галопе. Однако на практике им потребовалось ещё несколько лет на апробацию и эффективное внедрение этой тактики. У французов дела обстояли ненамного лучше: накануне Семилетней войны (1756–1763) общепринятым темпом кавалерийской атаки была рысь. Только тяжёлые поражения на полях сражений в итоге подтолкнули правящие круги Франции к глобальному пересмотру военной доктрины. Результатом стал изданный в 1766 году ордонанс, который рекомендовал кавалерии переходить на галоп на расстоянии в сто шагов от неприятеля.
Галоп практически не использовался на протяжении XVII века и стал основным темпом атаки европейской кавалерии только во второй половине XVIII столетия. Человеком, оказавшим решающее влияние на возвращение этого темпа атаки на поля сражений, можно считать именно Фридриха II, хотя ощутимую лепту внёс и Карл XII. Безусловно, существовала тенденция к ускорению кавалерийских атак, и переход на галоп неизбежно рано или поздно произошёл бы. Фридрих резко форсировал этот процесс, путём регулярной муштры решив одну из главных проблем, возникавших перед любым военачальником, использовавшим эту тактику. Обученные сохранять строй даже на бешеной скорости, с тренированными выносливыми конями, прусские всадники стали моделью, на которую в последующие десятилетия ровнялись все европейские стратеги.
Автор: Александр Свистунов
Еще больше интересного - в telegram-канале автора! Подпишись!
Паблик в ВК
Говоря о битвах Александра Македонского, мы в первую очередь подразумеваем фалангу. А говоря о фаланге — пику-сариссу. Как менялось это оружие, как использовалось и почему в итоге пропало с полей сражений — в нашем материале.
Во времена Александра
Македонская фаланга в том виде, в котором мы её представляем, окончательно оформилась при Филиппе II. Хотя вполне вероятно, основа была заложена ещё Александром II. Можно сказать, что это была военная революция своего времени, поскольку македонская фаланга хоть и черпала корни в греческой, но уже существенно от неё отличалась. Греческие гоплиты были вооружены копьями и большими щитами (известными как «аргивские щиты»), в то время как македонский фалангит имел при себе пику — и более компактный (60 см в диаметре против 90 у аргивского) щит‑аспис.
Ключевым отличием сариссы от греческого копья были её длина и наличие металлического противовеса на другом конце древка. Впрочем, длина менялась на протяжении истории. При Филиппе II и Александре III (да, именно такой порядковый номер был у Великого) длина сариссы достигала 12 локтей, что на наши деньги — примерно 5,3 метра. Историк Арриан измерял сариссу ступнями и утверждал, что её длина равняется 16 — то есть 4,9 метра. Греческий автор Асклепиодот Тактик писал, что длина македонских пик колебалась от минимальной в десять локтей (4,62 метра) до максимальной в 12 локтей (5,3 метра). Однако он также отмечал: сариссы воинов, стоявших в шеренгах со второй по пятую, могли быть длиннее, чем у воинов, стоявших в первой, — это позволяло сделать фронт из наконечников однородным.
Вероятно, именно это его замечание породило популярную у авторов XIX века гипотезу о разной длине копий у воинов одной фаланги. Современные специалисты эту точку зрения не разделяют, так что мы можем предположить, что средняя длина македонской сариссы составляла чуть более пяти метров.
Деградация тактики
Судя по всему, в течение войн диадохов, последовавших за смертью Александра Македонского, традиционный облик эллинистической фаланги претерпел изменения. Уже в III веке до н. э., когда Клеоним Спартанец в 274 году осадил Эдессу, среди защитников города присутствовали сариссофоры, сражавшиеся копьями длиной в 16 локтей, то есть 7,4 метра. Таким образом, длина пики существенно выросла по сравнению с образцами времён походов Александра.
Возникает вопрос: а зачем? Давайте разбираться.
Во время войн Филиппа II и Александра основными противниками македонцев были: греческая фаланга, персидская армия (где, к слову, также присутствовали греческие наёмники) и войска различных племён, с которыми македонцы вступали в схватку. Ни один из этих противников не имел в своём арсенале чего-то, что хотя бы напоминало сариссу по своему тактическому назначению. Однако Александр умер, его империя распалась, и в ходе войн диадохов традиционные македонские фаланги начали сражаться друг с другом. И для того, чтобы избежать тактического тупика, логичным решение было удлинить сариссы и тем самым получить преимущество над врагом, использующим схожее построение.
Можно сказать, что это была локальная гонка вооружений, — всё в итоге зависело от мускульной силы солдат и предела прочности самого оружия. Это, как ни странно, приводило к тактической деградации фаланги, которая всё меньше и меньше могла маневрировать на поле боя и всё чаще использовала оборонительную тактику.
В ходе битвы при Магнезии в 190 году до н. э. боевой порядок царя Селевкидов Антиоха III, согласно Аппиану, стоял на месте и имел глубину построения в 32 шеренги, в то время как при Александре он строился в 16 шеренг. И это при том, что армия Антиоха превосходила численностью римлян и пергамцев, что вполне благоволило наступательной тактике.
У македонского царя Филиппа V, также воевавшего с римлянами, обнаружились те же самые проблемы. Согласно Титу Ливию, его строй был неповоротлив, длинные сариссы оказались крайне неэффективными против римского манипулярного построения, и фактически, по словам того же Ливия, от фаланги мог быть толк лишь тогда, когда она формировала нечто вроде частокола. Кроме того, римляне довольно скоро наловчились ломать греческие сариссы, тем самым окончательно умножая их боевые качества на ноль.
В 197 году до н. э. родосцы сошлись в бою с македонцами у Алабанды, что в Малой Азии. Ядром македонской армии была фаланга в 500 человек, и родосцы ничего не могли с ней поделать, пока её боевые порядки были защищены. Однако, когда вспомогательные македонские отряды были рассеяны и фаланга осталась в одиночестве, она из-за непомерной длины пик в буквальном смысле не смогла перестроиться для защиты, рассыпалась и обратилась в бегство. Сама. Ошибка 404, ваша фаланга не найдена.
А затем, в том же 197 году, состоялась битва при Кеноскефалах. Судя по всему, жизнь ничему не научила македонцев, поскольку, как сообщает Тит Ливий, они приволокли настолько тяжёлые пики, что с ними можно было только стоять. Это сражение считается актом окончательного торжества римского «шахматного» построения над монолитным строем греческой фаланги, которая уже не одно десятилетие переживала медленную деградацию.
После падения эллинистических государств сарисса перестала упоминаться античными авторами, хотя, безусловно, это не значит, что она фактически исчезла из армий. И поэтому совсем не случайно, что во время Митридатовых войн в I веке до н. э. сариссы вдруг обнаружились у воинов Понтийского царя. Впрочем, об их длине нам ничего не известно.
Не только фаланга
В армии Александра Великого пикой владела не только пехота, существовали также и конные сариссофоры. Их пика называлась ксистон, и её длина составляла от 3,5 до 4,5 метра. Ещё более короткие сариссы — 2-2,5 метра длиной — носили «щитоносцы»-гипасписты. В 328 году до н. э. в результате ссоры Александр убил своего друга и военачальника Клита, причём сделал он это в собственном шатре при помощи пики, которую выхватил из рук у стражника-гипасписта. Это косвенно подтверждает наличие коротких сарисс в войске царя, поскольку страже было бы физически невозможно нести службу внутри царского шатра с копьями длиннее 2-2,5 метра в руках.
Ещё один случай fatality при помощи сариссы в исполнении Александра нам встречается в 324 году, когда царь прибыл в город Сузы и обнаружил там полный бардак, вызванный халатностью тамошнего наместника Оксафра. Сложно сказать, действительно ли провинился сатрап или его казнь была лишь частью спланированной кадровой чистки, однако, согласно преданию, царь лично пронзил его сариссой. Естественно, вряд ли это была длинная пика фалангита или даже ксистон. Вероятнее всего, Македонский снова «стрельнул» табельное оружие у кого-то из своей личной охраны.
Что и говорить, боевой путь сариссы был насыщенным и ярким. Целая эпоха завоеваний и блестящих побед Александра Македонского связана с её применением на поле боя. Прошло немало времени, прежде чем пика-сарисса перестала отвечать новым вызовам и из оружия победы превратилась в оружие обороны. А вскоре македонское копьё сменили более совершенные клинки, приспособленные к новой тактике и новому времени.
Автор: Александр Свистунов
Еще больше интересного - в telegram-канале автора! Подпишись!
Паблик в ВК
Одна вакансия, два кандидата. Сможете выбрать лучшего? И так пять раз.
Люди царя
Во времена Филиппа фундаментом македонского войска стали фаланга и кавалерия. Причём мы доподлинно не знаем, в какой момент произошёл этот качественный скачок от старой македонской армии, опиравшейся на довольно паршивую по меркам греческого мира лёгкую пехоту, к военным реформам, которые провёл царь.
Диодор — первый источник, указывающий на эти изменения, — относит их к началу царствования Филиппа.
Из чего же состояла царская армия? Во-первых — фаланга. Как нам известно, боевые порядки времён Филиппа и Александра были вооружены пиками-сариссами и мечами и имели элементы защиты, включавшие щит, шлем, металлический нагрудник и составной льняной доспех-линоторакс. Кроме того, в македонской армии существовали подразделения гипаспистов — «щитоносцев», которые были вооружены более короткой сариссой, нежели фалангиты, и могли взаимодействовать как вместе с фалангой, так и абсолютно автономно.
Филипп также обладал, пожалуй, сильнейшей кавалерией среди всех правителей грекоговорящего мира. Это была тяжёлая конница, ядром и образцом для которой служил элитный отряд гетайров — «товарищей» — конной гвардии царя. Задачей конницы было не только сражаться со всадниками, но и атаковать фланги неприятельской армии, а также наносить быстрые удары в прорехи во вражеских построениях.
Различные корпуса должны были взаимодействовать друг с другом в бою, дополняя и усиливая друг друга. Так, Филипп — как впоследствии и Александр — любил с фланга наносить конный удар по вражескому отряду, скованному лобовым столкновением с македонской фалангой. Обычно это имело сокрушительный эффект. Другим приёмом, который Александр позаимствовал у отца, была идея сосредоточения крупных сил на одном из флангов для того, чтобы затем нанести неприятелю мощный акцентированный удар.
И, если пристально взглянуть, македонская «военная революция» не предложила ничего радикально нового. Это были всё те же «три кита» любой греческой армии: тяжёлая пехота, лёгкая пехота и конница. Но, если в армиях греческих государств главную роль всё-таки играла тяжёлая гоплитская пехота, а конница и лёгкие пехотинцы имели сугубо вспомогательные роли, Филипп сделал их полноценными игроками на поле боя и развил тактический потенциал этих видов войск.
Македонская тяжёлая пехота была лучше греческих гоплитов за счёт более длинных копий (четыре — шесть метров против двух у греков) и выучки. Лёгкая пехота была, в сущности, элитой, а не сбродом «с бору по сосёнке». Наконец, кавалерия также имела лучшую выучку, более тяжёлое вооружение и могла при необходимости атаковать даже пехоту — немыслимая вещь для классической греческой конницы.
Гений Филиппа был в том, что он взял всё самое лучшее от греков — и вывел это на качественно новый уровень. Таким образом, македонскую «военную революцию» более уместно было бы назвать «военной эволюцией».
Первый блин
Спустя год после восхождения на престол Македонии, в 358 году до н. э., Филипп II вступил в свою первую серьёзную войну. Попутно потренировавшись в смертоубийстве на племенах пеонов, он двинулся в Верхнюю Македонию, чтобы раз и навсегда выгнать прочь обосновавшегося там как у себя дома иллирийского царя Бардила.
А тот взял да не испугался — и с чего бы?
Бардил уже бил македонцев, и бил смертным боем: всего-то год назад он отправил к Харону 4000 солдат прежнего македонского царя Пердикки III. А чтобы им не так грустно было маршировать до переправы через Стикс, послал с ними и самого Пердикку. Именно эта военная катастрофа сделала для всего греческого мира две судьбоносные вещи: во-первых, снова открыла на македонской бирже труда вакансию «царь», а во-вторых, наглядно показала всю ничтожность македонской военной организации.
У Филиппа был год, чтобы провести работу над ошибками, и теперь он шёл сдавать экзамен. «На бумаге», впрочем, всё выглядело достаточно неоднозначно. Собрав едва ли не всё боеспособное население, свежеиспечённый македонский царь смог выставить в поле 10 000 пехотинцев и 600 всадников. У Бардила были те же 10 000 пехотинцев, а всадников — лишь на сотню меньше. Впрочем, иллирийский царь отнёсся к этому недостатку со всей серьёзностью и выстроил свою пехоту большим квадратом, чтобы избежать неожиданной атаки македонской кавалерии. Филипп всё видел и решил, что при таком построении лучшие войска неприятеля практически наверняка окажутся в самом центре квадрата, в то время как на краях будут стоять те, что поплоше. А значит, по ним и надо бить!
Сам Филипп, напротив, усилил не центр своей армии, а правый фланг — он выставил там отборную пехоту. Именно правый фланг македонской армии первым подался вперёд, в то время как левый фланг и центр двигались с небольшим опозданием — так, чтобы вместо перпендикулярной линии получилась диагональная. Конница же шла ещё правее — она должна была вступить в бой в строго отведённый для этого момент.
И вот отборная пехота Филиппа начала давить на левый край иллирийского квадрата — как раз туда, где стояли далеко не лучшие солдаты Бардила. Иллирийский центр и рад был бы как-то помочь — но он уже скован боем с подошедшими войсками македонского центра и левого фланга. Правый фланг Филиппа всё усиливал давление на угол квадрата — и тот начал крошиться.
Помните про македонскую конницу? Ту самую, которая не должна была вступать в бой до определённого момента? Так вот — это был как раз он. Тяжеловооружённые македонские всадники буквально вклинились в прорехи иллирийских порядков. Квадрат больше не крошился — он разваливался на куски. Дальше была просто бойня.
Впоследствии македонцы заключили с побеждёнными мир, по условиям которого иллирийцы оставили Верхнюю Македонию навсегда.
Тактика, применённая Филиппом, и убедительность победы косвенно указывают на то, что это была уже новая македонская армия, качественно отличавшаяся от той, которую привёл ещё какой-то год назад Пердикка III.
Диодор считал, что уже тогда на поле боя присутствовала фаланга, однако, скорее всего, в своём законченном виде она появилась позднее, после ряда экспериментов.
Тогда кто стоял на правом фланге? Классические гоплиты?
Это вряд ли, по крайней мере, если говорить о каком-то существенном их количестве. Македония того времени — дыра дырой, нищая окраина греческого мира, которая попросту не могла себе этого позволить. Особенно когда всего-то год назад уже потеряла одну армию вместе с царём, что автоматически ударило по экономике и без того небогатого царства. Вполне вероятно, что Филипп привёл на поле боя войска, которые могли быть промежуточным звеном между классическими греческими гоплитами и будущей македонской фалангой. Они были явно тяжелее привычной для Македонии лёгкой пехоты и практически наверняка пытались моделировать греков, однако в плане вооружения представляли собой более бюджетный вариант и брали выучкой и слаженностью действий.
Тем не менее Филипп с самого начала уделял большое внимание отработке манёвров и дисциплине — об этом свидетельствует слаженность действий македонской армии уже в первом крупном сражении, которое дал царь.
Справедливости ради, концентрация большого количества высококачественных войск на одном фланге не была новинкой — такое делал, например, фиванский стратег Эпаминонд, у которого Филипп позаимствовал очень много. Но вот действия конницы, её ударная тактика — это было что-то новое.
Первый ком
Расширив границы государства и заявив о себе, Филипп довольно скоро стал видной политической фигурой и со временем оказался втянут в терзавший Грецию конфликт, известный как Третья Священная война. Мы не будем углубляться в перипетии этого конфликта — они имеют второстепенное значение для данного материала, а сама война, без сомнения, достойна отдельной статьи.
Если вкратце, то Фессалийский союз воевал против Фокидского союза. А внутри самой Фессалии был такой город Феры, которым управляли марионеточные тираны, подконтрольные фокидянам. Тираны пытались подминать под себя другие города Фессалии, в частности город Лариссу. И тогда аристои, «лучшие люди» Лариссы, обратились за помощью к Филиппу II Македонскому. Царь во главе армии пошёл в Фессалию и нанёс тиранам и их союзникам пару болезненных поражений, после чего владыки Фер срочно запросили помощь у Фокиды. Помощь подоспела: разбираться с дерзким македонцем пришёл сам стратег Ономарх, который рулил в Фокиде всеми вопросами. С собой он привёл 20 000 пехотинцев, пятьсот всадников и несколько камнемётных машин — довольно внушительные силы.
И здесь случилось кое-что важное: Филипп дважды потерпел от фокидян поражение. О первой схватке практически ничего не известно, однако тот факт, что затем состоялось ещё одно сражение, указывает на то, что македонская армия не была разбита. Что касается второй битвы, то её детали нам известны благодаря жившему во II веке уже нашей эры Полиэну, который, надо полагать, имел доступ к соответствующим источникам и описаниям.
Ономарх построил свою армию на равнине, но спиной к холмистой гряде, по форме напоминавшей полумесяц. То есть с самого начала занял оборонительную позицию и решил действовать «вторым номером», отдав инициативу македонянам. Почему? Странное поведение для человека, накануне выигравшего бой.
Очевидно, что это не была убедительная победа, и, скорее всего, она досталась большой кровью или как минимум с трудом. И фокидский стратег извлёк из неё определённые уроки.
Что давало такое построение? Правильно — естественную защиту тыла и флангов, не позволяло окружить. Помните, как македонская конница дала прикурить иллирийцам, ударив им во фланг? Судя по всему, Ономарх тоже видел её в деле и сделал выводы. Выйти на равнину и атаковать — значит открыть фланги для атак вражеской конницы, противостоять которой фокидские всадники не могли.
Что ещё? Пехота. Оборонительная тактика могла свидетельствовать и о том, что у фокидских гоплитов в первом бою возникли сложности при лобовом столкновении с македонской пехотой. А это, в свою очередь, могло значить, что у македонцев появилась фаланга с сариссами, более длинными, чем греческие копья. В этом случае встать у подножия холма, на который можно было бы отойти в случае форс-мажора, — вполне здравое решение, ведь фаланге будет тяжело подниматься в гору. В любом случае, это лишь предположение и доподлинно мы не знаем. Что мы знаем точно, так это то, что свои камнемётные машины Ономарх поставил на холме, укрыв их до времени от взора неприятеля.
Бой, как и предполагал стратег, начали македонцы. Они двинулись вперёд, и лёгкая пехота Филиппа, шедшая впереди фаланги, принялась обстреливать фокидских гоплитов. Фокидяне подались назад и стали подниматься по холму, всем своим видом демонстрируя отступление. Македонская фаланга двинулась было за ними, однако тотчас же попала в радиус обстрела осадных машин, установленных на холме. И они открыли огонь. Неся существенные потери от летящих с холма камней, македоняне пришли в замешательство, их движение застопорилось, и тогда, повинуясь сигналу своего стратега, фокидская фаланга развернулась и двинулась в контратаку вниз по склону холма.
Лишь ценой больших усилий и немалых жертв Филиппу II удалось вывести свою армию из этой ловушки и избежать разгрома. Это было болезненное поражение, однако оно не изменило главного: македонцы проиграли не более сильному, а более хитрому врагу. И враг этот пошёл на хитрость как раз потому, что чувствовал свою слабость. В конечном счёте, даже это поражение косвенно показало, что при равных условиях македонская армия была сильнее среднестатистического греческого войска.
Реванш
В конце весны следующего 353 года до н. э. македоняне вернулись в Фессалию. Теперь у Филиппа с союзниками было в сумме 20 000 пехоты и 3000 всадников, и во главе этого войска царь двинулся прямо на Феры. Ему навстречу вновь выступил Ономарх, у которого было 20 000 пехоты и 500 всадников. Кроме того, ему на помощь спешили афиняне.
В этой ситуации Филипп должен был форсировать события и сам навязать противнику битву, чтобы убить одним выстрелом двух зайцев: не дать своим врагам соединить силы и вынудить Ономарха сражаться именно на такой местности, где македонский царь мог бы в полной мере реализовать своё преимущество в коннице. В итоге Филипп встал на прибрежной равнине, на полпути между легендарным Фермопильским проходом и Ферами. В историю это место вошло как Шафранное (Крокусовое) поле.
Теперь у Ономарха не было приоритета в выборе позиции. Единственное, что он мог сделать, — это развернуть порядки своего войска так, чтобы правое крыло, где находился он сам, упиралось в море. Однако это не спасло — македонская фаланга взломала строй его гоплитов, после чего конница Филиппа буквально разорвала левое крыло фокидской армии и вышла стратегу в тыл. Фокидяне оказались прижатыми к морю — совершенно безнадёжная ситуация.
Потери были тяжелейшие — до 6000 человек, включая самого Ономарха, ещё 3000 были взяты в плен.
Главный бой жизни
Поразительно, но для человека, проведшего половину жизни в военных походах, Филипп дал на удивление мало больших полевых сражений. В сущности, следующая масштабная битва, описание которой нам доступно, произошла спустя многие годы. Это было знаменитое сражение при Херонее, окончательно утвердившее власть Македонии над Грецией. Той самой Македонии, которая ещё недавно представляла собой нищую периферию эллинистического мира.
Афины и Фивы сформировали коалицию греческих государств с целью остановить вторжение Македонии в Центральную Грецию. Двум противоборствующим армиям было суждено сойтись в бою в начале августа 338 года до н. э. у деревеньки Херонея, недалеко от Фив. Это было ключевое сражение в военной биографии Филиппа II.
Диодор говорит нам, что македонская армия превосходила противника числом, была лучше обучена и готова к бою. А также, что юный Александр возглавил решающую атаку македонцев. Марк Юниан Юстин, напротив, утверждает, что численным превосходством обладали греки, однако первенство в качестве войск также отдаёт македонцам. Диодор сообщает, что у Филиппа было 30 000 пехотинцев и 2000 всадников, но ничего не говорит о греках. Позднейшие исследователи, на основании косвенных данных, пришли к мнению: у греков могло быть до 35 000 человек, причём 2/3 их войска составляли афиняне и фиванцы. Что касается конницы, то, скорее всего, она численно (и качественно) уступала македонской.
Греческие порядки растянулись в ширину на три километра — так, чтобы один фланг упирался в поселение, а другой — в реку, которая, согласно Плутарху, даже летом была полноводной. Более того, течение реки в том месте образовывало угол, что позволяло грекам развернуться и попытаться окружить македонцев в ходе контратаки. Казалось бы, идеальная оборонительная позиция.
Перед Филиппом стояла довольно сложная задача: придумать, как развернуть греков, чтобы они сдвинулись со своей позиции и оголили фланги. Царь, как и всегда, занял место на правом крыле своей армии — против афинян; Александр командовал левым и противостоял фиванцам, которых на тот момент считали лучшими воинами Греции.
Плутарх сообщает, что сражение начал Александр, атаковавший элитный «Священный отряд» фиванцев. Нечто подобное утверждает и Диодор, тоже отдавший первенство Александру. Но здесь важно учитывать один момент: оба автора жили существенно позднее описываемых событий, когда деяния Александра были известны всему миру и, без сомнения, масштаб его фигуры затмевал дела его отца. Так что, отдавая «первую скрипку» юному тогда ещё Александру, они вполне могли тем самым просто постфактум подчеркнуть его таланты.
С другой стороны, мы помним, что фланги греческого войска были надёжно защищены естественными преградами. На начальной стадии битвы атаковать можно было только в лоб. Лобовая атака конницей против пехоты — и в особенности против отборного «Священного отряда» — дело крайне рискованное, даже для отлично выученных македонских всадников. Более логичным был бы сценарий, при котором сначала атаковала бы македонская фаланга, которая должна была потеснить неприятельский строй и создать условия для кавалерийской атаки. В этом случае удар Александра никак не мог быть первым.
А что творилось на другом фланге — том, где находился сам Филипп? Как сообщает нам Полиэн, царь предпринял хитрость: видя, что неприятель хуже организован и уступает в численности македонским воинам, он максимально растянул фронт своей фаланги, чем вынудил афинян сделать то же самое. Это может косвенно подтверждать слова Диодора о том, что македонцев всё-таки было больше.
Вытянув и тем самым ослабив неприятельский строй, Филипп сначала вступил с афинянами в первичный контакт, а затем симулировал отход, явно выманивая греков на себя. В итоге левый фланг греческого войска бросился преследовать македонцев, сдвинулся вперёд — и сломал монолитность оборонительных порядков. Более опытные и умелые фиванцы остались стоять на месте и удерживать позицию. Между войсками союзников образовался зазор — и именно туда, в эту брешь, бросилась кавалерия Александра. Вот когда царевич мог атаковать «Священный отряд»! Не самоубийственно в лоб в начале битвы, а сейчас, когда вражеское войско развалилось на две части и край фиванских порядков, прежде прикрытый афинянами, оказался оголённым.
А как македонская конница умела бить по вражеским флангам, мы уже знаем. Филипп же, в свою очередь, прекратил ложный отход и двинулся в контратаку, опрокинув и разгромив афинян.
Афиняне в тот день потеряли тысячу убитыми и две — пленными, насчёт фиванцев точных данных нет, хотя наверняка их потери также были существенными. «Священный отряд» был перебит поголовно.
Получается, что Александр не сыграл «первую скрипку» в битве, а попросту добросовестно следовал инструкциям, полученным от отца? Столь сложный план никак не мог быть импровизацией — слишком согласованными были действия войск царя и царевича, слишком высокой могла быть цена ошибки. Для достижения победы план должен был сработать как часы. Он и сработал.
Удивительно, но если смотреть на последующие сражения Александра с этой точки зрения, то за каждой битвой словно бы маячит тень Филиппа. Вновь и вновь — фланговые удары, «косое» построение, где один из флангов заметно сильнее другого, вновь атаки тяжёлой конницы и чётко скоординированные действия различных родов войск. Александр оказался прилежным учеником своего отца.
Автор: Александр Свистунов