Излечение больной нации в послевоенной Германии
В западной зоне оккупации Германии в 1945-48 годах союзники насчитали 3,5 млн. немцев, причастных к нацизму, реальные наказания понесли только десятки тысяч. Но в целом вся немецкая нация была признана больной, и прошла денацификацию, самой жёсткой формой которой стало принудительное перезахоронение жертв нацизма голыми руками
В западной оккупационной зоне американцы, англичане и французы разделили всех немцев на несколько групп. Причисление к определённой категории влекло различные наказания. Например, для виновных, в том числе для извлекателей пользы: а) рабочий лагерь до 5 лет, или привлечение к общественным работам, б) дополнительно полная или частичная конфискация имущества, особенно ценного, за исключением предметов повседневного употребления; в) в отдельных случаях лишение избирательного права или запрет на занятие определённых должностей сроком не менее 5 лет.
Для попутчиков: а) разовый взнос или регулярная выплата определённой денежной суммы в фонд компенсации нанесенного ущерба (минимум 50, максимум 2000 рейхсмарок); б) в случае отказа от платы денежный штраф заменялся принудительным трудом в течение не более 30 рабочих дней; в) предусматривалось дополнительное наказание для государственных служащих: судебная камера может предложить понижение в должности или отправку на пенсию. Характерно, что по поводу пункта «в» законодатель замечает: применять «в редчайших случаях».
Базисом для получения свидетельства о прохождении денацификации, а также возможного предъявления обвинения и его запуска в делопроизводство, служила обширная анкета (из 131 вопроса), которая требовала от заполняющего подробнейших сведений о личной, производственной и политической жизни. Чтобы пресечь попытку уклонения от анкетирования, прибегли к самому эффективному в послевоенное время средству: продуктовая карточка выдавалась лишь по предъявлении квитанции, подтверждающей сдачу анкеты в ратушу. Также и проживание в населённом пункте и трудоустройство в учреждение или на частное предприятие (и следующего за приёмом продолжения работы до момента увольнения) требовали наличия упомянутой квитанции.
В случае нелегального проживания серьезным санкциям подвергался сдатчик квартиры. Специально оговаривались наказания тюремным заключением или денежным штрафом за ложные данные в анкете и уклонение от регистрации.
В американской зоне, где подходы к чистке были самые строгие, были рассмотрены 3,5 млн. дел и признаны: главными виновными – 1654; виновными – 22.122; незначительно виновными – 106.422; попутчиками – 485.057; невиновными – 18.454; попавшими под амнистию – 2.789.196. Прекращено по разным причинам производство – 200.207.
В июле 1946 года по инициативе генерала Клея состоялась амнистия молодежи: те, кто родились после первого января 1919 года и не числились в списках активных нацистов и военных преступников, освобождались от прохождения денацификации.
В конце мая 1948 года союзники трёх западных зон прекратили контроль над денацификацией и передали её полностью немцам.
Но в целом союзники определили немцев как больную нацию и начали их «лечить». Сам великий психолог Карл Юнг разработал психологические основы денацификации. В частности, он определял главную проблему межвоенных европейских наций – отсутствие совести. А то, что произошло с немцами – это болезнь, и больны немцы все и сразу в равной мере вне зависимости от политических пристрастий, отношению к Гитлеру и членству в НСДАП.
Новая немецкая элита под надзором союзников не намеревалась ограничиться такими защитными мерами, как осуждение главных военных преступников и наказание крупных и мелких нацистов, а ставила целью полное искоренение рокового духа нацизма и демократизацию общества.
Перевоспитание начиналось в некоторых городах и деревнях с шоковой терапии: население принуждали осматривать концлагерь в их местности, демонстрировали «добровольно-принудительным» зрителям документальный фильм о лагерях уничтожения «Жернова смерти».
Но самым жёстким методом денацификации стало принудительное перезахоронение жертв нацизма руками простых немцев.
Немки из Нойнбург-форм-Вальда несут из леса тела погибших на марше смерти евреев для захоронения на городском кладбище
Под присмотром американских солдат немцы из Гарденлегена откапывают из общей могилы тела сожжённых заживо на марше смерти узников лагеря Дора-Миттельбау
Под присмотром американских солдат жители Нойнбург-форм-Вальда кладут в гробы тела погибших на марше смерти узников концлагеря для захоронения на городском кладбищ
Под присмотром американских солдат местные немцы раскапывают общую могилу недалеко от Цайца
Под присмотром американских солдат немцы из Гарденлегена вытаскивают из общей могилы тела сожжённых заживо на марше смерти узников лагеря Дора-Миттельбау
Вёббелин, Мекленбург. Солдаты 82-й воздушно-десантной дивизии наблюдают за тем, как местные немцы откапывают из общей могилы тела погибших узников концлагеря Вёббелин
Под присмотром американских солдат немцы из Гарденлегена вытаскивают из общей могилы тела сожженных заживо на марше смерти узников лагеря Дора-Миттельбау
Ответ на пост «Человеками не рождаются. Ими становятся – причём далеко не все!»
У меня соседка, которой 100 в этом году. С палками для скандинавской ходьбы - только вперёд. До 90 лет шила, а в 95 полы покрасила в квартире сама и шторы с мебелями на заказ оформила. То есть сама съездила, выбрала и тому подобное. Свою соседку на 10 лет младше пихала: чем ты занимаешься? Поехали, новый большой магазин открыли. Давай поглядим, интересно же! Сетовала, что той неинтересно. С умом - вообще нет проблем. Ещё так меня под локоток доверительно возьмёт и скажет: ‘Представляете, Jam, посуду немытую оставила и гулять пошла. Посуда до вечера не денется никуда, а хорошей погоды может и не быть!’ Всегда безгранично вежлива, только на ‘Вы’, подкованная в новостях, никогда не унывает, и никого не обременяет. Всё сама:) Великолепная женщина с очень большим сердцем!
Она неодинокая: сын в соседнем подъезде, внуков и правнуков много. Но, у неё принцип: ‘пока сама, никогда не попрошу’.
Молодежь, ау! Вы все там отупели в конец?
Каждую ночь наблюдаю как тусуется молодежь в центре. Папкины машины, музыка на весь квартал, ржание девиц и гогот.
А вас не смущает, что сейчас наши парни и мужчины смотрят каждый день в лицо смерти, там, на передовой? В станице уже семерых привезли от туда в гробу.самому молодому 22, другим и тридцати нет.
А в тылу жизнь бурлит. Будто вообще ни чего не происходит. Мне страшно жить с такими людьми.
В 41 году моему деду было только 17!!! А он рвался на фронт. Взяли в 42 году. И что? Он год до этого бухал и телок на тачке по ночам катал? Нет. Он работал. И просился на фронт. Думаю так тогда везде было. А сейчас что? Реально противно смотреть на этих недолюдей. Ни чего в башке, только еда, размножение и доминантность. Всё как у обезьян. А я думала, мы люди.
А знаете, что ещё противнее? Когда наши вернутся с победой. А они вернуться с победой! Все веселящихся пристроятся в первые ряды праздника и так же будут гулять на всю катушку, как будто это их личная победа добытая потом и кровью.
СУП
– Дорогой мой дедушка, наконец-то свершилось! Мы отправляем оружие на Украину. Пока это только артиллерия, но с чего-то надо начинать.
Дедушка – пожилой немец с редкими волосами и угловатым лицом, словно высеченным из камня, оторвался от книги, которую читал, сидя в кресле возле окна, и поверх очков посмотрел на ворвавшегося в комнату внука.
– А против кого Германия посылает артиллерию, Йонас? – спокойно переспросил он.
– Ну как же, против России, разумеется! – удивившись вопросу, горячился молодой человек с белыми зубами и хмурым от природы лицом. – Ты разве новостей не читаешь? Теперь Украина ударит по России нашим оружием как следует.
– Понятно, – ответил старик и, сощурившись, задумчиво поглядел в окно, за которым сияло яркое летнее солнце.
Затем он со вздохом разочарования резко захлопнул томик Томаса Манна и, отложив его на столик, спросил:
– Йонас, помню у тебя была хорошая фотокамера. Дашь мне её на время?
– Конечно, дедушка, но зачем?
– Так… Хочу погулять, запечатлеть город. Главное, чтоб до супа дело не дошло.
– До какого супа? – удивился внук, но старик ничего не ответил.
Спустя несколько месяцев молодой Йонас, ещё более возбуждённый, вновь пришёл к старику.
– Хорошо идёт война на Украине, дедушка! – воскликнул он, потирая руки.
Старик, по обыкновению сидящий у окна с книгой, опустил голову и вопросительно посмотрел на внука поверх очков.
– Пишут, – продолжал Йонас, в волнении переступая с ноги на ногу возле кресла, – что Россия проигрывает. А мы, кроме артиллерии, поставили Украине системы противовоздушной обороны. Представляешь? Если так дело пойдёт, Россия неминуемо потерпит поражение, а мы, как союзники, займёмся разделом проигравшей страны. Вот увидишь ещё, как мы Кёнигсберг заберём! Мог ли ты себе такое представить, а, дорогой дедушка?
– Да, такое я себе представить не мог, – спокойно согласился старик и задумчиво посмотрел в окно на пасмурный осенний день.
Затем он со вздохом разочарования захлопнул томик Фёдора Достоевского и положил его поверх недочитанной книги Манна.
– Послушай, Йонас, – заговорил старик, – у меня подвал забит всяким хламом, помоги мне его освободить.
– Зачем? – удивился внук. – Решил разобрать вещи или заняться ремонтом?
– Да, есть одна идея. Главное, чтоб до супа дело не дошло.
– Да о каком супе ты всё время говоришь, дедушка? – вновь удивился молодой человек, но, как и в прошлый раз, ответа не получил.
Через несколько месяцев молодой Йонас вихрем влетел в комнату старика и, задыхаясь, закричал:
– Ну, кажется всё! России крышка!
Услышав эту новость, старик, по обыкновению спокойно сидящий у окна с книгой, в этот раз побледнел и беззвучно приоткрыл рот.
– Дедушка, Германия отправляет против неё танки! – продолжал кричать Йонас. – Теперь разгром России неминуем. У-у-у! Круто демократический Запад взялся за деспотичного гиганта. А уж с нашим оружием, с нашей артиллерией, нашими танками, нашими деньгами и всем нашим военно-промышленным комплексом… Словом, против всего Западного мира России не устоять. Самое время готовиться к принятию капитуляции. Мог ли ты себе такое представить, дедушка? А?
Старик, тяжело дыша, посмотрел в окно, за которым медленно падал пушистый белый снег. Затем, сглотнув, он резко захлопнул книгу, которую держал в руках, и, ни слова не говоря, протянул её внуку поверх недочитанных томов Манна и Достоевского.
– Что это? – удивился Йонас и пробежал глазами название, – Немецко-русский словарь?
– Да, надо учить русский, внучек, – подтвердил старик.
– Ну конечно, – сообразил молодой человек. – Ведь придётся как-то общаться с побеждёнными.
– Помнишь, я тебе говорил про суп? – не своим голосом сипло произнёс старик.
– Да-да, что-то такое было, – небрежно листая книгу, отозвался внук.
– Дело в том, Йонас, когда европейское оружие в очередной раз направляется в сторону России, это верный признак того, что в скорости на наших улицах русская армия будет раздавать гуманитарную помощь. Учи русский язык, внучек, пожалуйста, чтобы в самый суровый момент жизни не остаться голодным и суметь попросить у русских немного супа.
Память
Вечером подходит ко мне сын и говорит:
- Пап, нам сочинение в школе задали написать про родственника фронтовика.
-Бери - говорю - ручку, записывай. Дед мой, твой прадед, на Уралмашзаводе герой труда, от звонка до звонка отработал, а его брат - полковник, танкист до Берлина дошел. В общем есть, что и про кого рассказать.
-Ну - торопит сын, - ты рассказывай, а я запишу своими словами.
А мне что-то не рассказывается. Другое нахлынуло.
..............
1994 год.
Месяц, как женился. 5 ноября молодая жена расталкивает рано утром и говорит:
- Беги скорее за подарком. У нас электричка через час уходит.
Накануне праздновали мой день рождения, и я с гудящей головой, еле переступая ногами с похмелья, бреду в магазин и молюсь чтоб подарок там был. И да! Всё сложилось. Я купил, завернул подарок в бумагу, а потом упаковал в полиэтиленовый мешок.
В Нижний Тагил мы с женой приехали к обеду, поплутали по незнакомым улочкам и в конце концов нам открыла дверь и сразу потащила за стол улыбающаяся тётя Нина. Её муж, дядя Володя - брат моей бабушки, работал на НТМК и ждал нас в гости.
- Привёз? - был его первый вопрос, когда он забежал в квартиру и обнял меня. Я вытащил из дорожной сумки мешок с подарком и передал ему. Он торопливо разорвал полиэтилен, развернул бумагу и, отломив горбушку, уткнулся носом в мякоть обалденно пахнувшего черного хлеба. Помните Дарницкий круглый черный хлеб?
-Спасибо, племяш, угодил - сказал дядя Вова, вдоволь надышавшись запахом хлеба.
Затем отломил горбушку и подставив ладонь, медленно начал есть.
Позже, вечером, мы все вместе сидели в комнате и делились новостями.
- А почему подарок - черный хлеб? - вдруг спросила моя жена дядю Володю.
Он помолчал, и стал рассказывать. Привожу его рассказ как помню, если где ошибся, не серчайте.
- Летом 1941 года нашу семью из Колпино перевезли в Ленинград. Отец работал на Ижорском заводе, который готовили к эвакуации из-за быстрого продвижения немцев. Я накинул себе пару годков и записался в ополчение, рассчитывая, что мне выдадут пулемет и я сразу начну бить фашистов и погоню их до Берлина.
Конечно, выдали. Лопату. И отправили рыть окопы. Нас было человек тридцать. Бабы и пацаны моего возраста. Ну мы и рыли до кровавых мозолей, а вечером еле живые возвращались в город, горбушка черного хлеба и спать. А наутро заново всё. Так и воевали, пока линия фронта вплотную не приблизилась.
Однажды поднимаю голову из окопа, а сверху смотрят три немца и лопочут что-то по-своему, автоматами в нас тычут. У нас из оружия только лопаты. В общем построили они мужиков и погнали к себе, а на баб цыкнули, велели сесть и не орать.
Так я оказался в плену. Опять окопы рыли, только теперь с другой стороны, да разгружали машины и эшелоны.
Пару месяцев продержался, не заболел. Больных то, кто не мог работать стреляли сразу.
Немцы блокировали Ленинград и вели артобстрел, но продвинуться не могли. И у наших их отогнать не получалось.
Как внимание караульных к нам чуток ослабло, мы сговорились с тремя бедовыми и ночью выбрались из барака и где ползком, где на карачках, а где и бегом, рванули через линию фронта.
Один я добежал. Остальных сначала немцы, потом наши в темноте то постреляли. Ну а меня сразу Смерш забрал. Решили, что шпион и десятку впаяли. Думал на передовую отправят, а получилось на север, на лесоповал.
Снова пришлось выживать. Пайка черного хлеба, да каша по праздникам. Уже и война закончилась, а мы всё валим, да пилим.
В пятидесятом отпустили. Разрешили жить подальше от столицы.
Поселился в Нижнем Тагиле, женился.
Вот и получается, племяш, что за всю войну не довелось мне стрельнуть ни разу. Так-то.
- И всё-таки, почему черный хлеб?
- Им и выжили... - вздохнула тётя Нина.
.............
Смотрю я на сына и не могу, нет, не хочу ему рассказывать о героических дедах. Пусть немного приукрашу, но память о вкусе и запахе горячего черного хлеба начинает складывать рассказ:
- Лето 1941 года было жарким...
Сможете найти на картинке цифру среди букв?
Справились? Тогда попробуйте пройти нашу новую игру на внимательность. Приз — награда в профиль на Пикабу: https://pikabu.ru/link/-oD8sjtmAi
Письмо с фронта
Читая пикабу наткнулся на старое письмо отправленное человеком прошедшим войну.
Вспомнил что бабушка рассказывала. Дед был командиром красной армии, во время ВОВ первым ушёл на фронт. В 42 году пришло письмо от его сослуживца. В нем указывалось что дед погиб на войне.
На самом деле дед пострадал при обстреле, с ранением попал в госпиталь, встал на ноги в течении полугода, и отправился воевать дальше. (как выяснилось позже, письма из госпиталя до дома не доходили, ещё дед подумал что бабушку с семьёй эвакуировали и переселили в другое место раз ответы на письма не приходили)
Бабушка похоронила вещи деда (тела то не было)
В 45 году дед вернулся домой. Бабушка в обморок, дети ревут. Соседи ликуют.
Такая история одного письма....