Тишина в квартире была густой, как смола и давила на уши, но для Игоря она была лишь тонкой завесой, под которой разворачивалась настоящая симфония хаоса. Он сидел на полу, прижавшись спиной к холодной стене и пытался унять дрожь, пробегавшую по всему телу.

Три дня без сна, без просветления, в этом липком, лихорадочном мире.

Все началось с легкого недомогания, потом пришла головная боль, а затем появились они -- сначала робко, из под дивана, потом смелее, выпрыгивая из за занавесок.

Голубые кролики.

И не просто кролики а какие то сюрреалистичные, с глазами, похожими на два маленьких черных уголька и шерстью, отливающей лунным светом.

Они были везде.

Игорь моргнул и один из них, самый наглый, с торчащими усами, похожими на тонкие нити, подскочил к его ноге. Игорь замер, сердце заколотилось в груди, как пойманная птица. Кролик наклонил голову, принюхался к его старым, дырявым носку, и вдруг … начал его грызть. И не просто грызть а с каким то диким, неутолимым аппетитом. Медленно, но верно, нитка за ниткой, кролик пожирал его носок. Игорь почувствовал странное, почти физическое ощущение, как будто его собственный орган медленно исчезает, он попытался отдернуть ногу, но тело его не слушалось, оно было чужим, скованным страхом и какой то невидимой силой. Другие кролики, заметив добычу, подтянулись, они были разных размеров, от крошечных, размером с мышь, до вполне себе внушительных, с длинными, нервно подергивающимися ушами. Все они, как по команде, принялись за дело и носки Игоря, разбросанные по полу, стали их пищей, они грызли их с такой яростью, с таким упорством, что казалось, будто от этого зависит их собственное выживание. Игорь смотрел на это зрелище с ужасом и каким то извращенным любопытством, его любимые, когда то уютные носки, превращались в клочья, в серые, бесформенные куски ткани, которые кролики с аппетитом запихивали в свои маленькие, розовые рты. Он чувствовал, как его ноги становятся все более уязвимыми, как холод пола проникает сквозь тонкую кожу.

- Прекратите! - прохрипел он, но голос его был слабым, едва слышным.

Кролики не обратили на него никакого внимания, они были поглощены своим носочным апокалипсисом. Один из них, самый крупный, поднял голову и посмотрел прямо на Игоря, в его взгляде не было ни злобы, ни страха, только какая то древняя, всепоглощающая жажда поедания. Игорь почувствовал, как по спине пробежал холодок, он знал, что это нереально, знал, что кролики не едят носки. Но в этом липком, искаженном мире, где реальность смешалась с кошмаром, все было возможно и он увидел, как один из кроликов, закончив с одним носком, с любопытством потянулся к другому.

Игорю показалось, что он видит, как кролик омерзительно, медленно облизывается.

Паника начала захлестывать его он попытался встать, но ноги его подкосились, упал обратно на пол и кролики, словно почувствовав его слабость, окружили его. Они были повсюду, их голубая шерсть сливалась в единое, гипнотизирующее пятно, начали тереться о его ноги, их маленькие лапки царапали кожу. Игорю казалось, что они пытаются добраться до его настоящих, живых носков.

- Нет! Не трогайте! - кричал он, но его крики тонули в тихом, но настойчивом звуке грызущих зубов.

Он закрыл глаза, пытаясь отгородиться от этого кошмара, но даже в темноте он видел их. Голубые кролики, с их черными, беспросветными глазами, неутомимо пожирающие его носки и он знал, что пока они грызут его носки, он сам медленно, но верно, исчезает. Его реальность, его тело, его разум - все это становилось добычей этих странных, голубых существ.

Внезапно, сквозь пелену ужаса, Игорь услышал другой звук, который не принадлежал миру кроликов - это был скрип двери, кто то пришел. Надежда, хрупкая, как паутинка, промелькнула в его сознании, он попытался крикнуть, но из горла вырвался лишь слабый стон. Дверь распахнулась и в комнату вошла его сестра, Анна. Она остановилась на пороге, ее глаза расширились от ужаса, когда она увидела Игоря, сидящего на полу, окруженного … ничем. Для нее там не было никаких кроликов, только Игорь, бледный, с безумным блеском в глазах и разбросанные по полу клочки ткани.

- Игорь! Что с тобой? - ее голос задрожал.

Игорь поднял голову, его взгляд метался по комнате, пытаясь найти хоть одного из своих мучителей, но они исчезли, испарились, как утренний туман. Остались только пустые места, где только что были голубые кролики и жалкие останки его носков.

- Они … они ели мои носки, Аня ... прошептал он, его голос был хриплым и слабым - голубые кролики … они грызли их!

Анна подошла к нему осторожно, ее лицо было полно беспокойства, увидела его состояние, его дрожь, его испуганные глаза и поняла, что это не просто усталость или похмелье, это было что то гораздо более серьезное.

- Игорь, ты не спал несколько дней - мягко сказала она, пытаясь удержать его взгляд - ты переутомился, тебе нужно отдохнуть, давай я вызову врача?

Игорь отшатнулся - врач? Нет! Они не поймут, не увидят голубых кроликов и не почувствуют, как их зубы вгрызаются в ткань, как реальность распадается на части.

- Нет! не надо! они … они вернутся! -  он вцепился в ее руку, его пальцы были холодными и влажными - они голодны, им нужны мои носки! - заорал истерично Игорь.

Анна обняла его, пытаясь успокоить, она чувствовала его лихорадочное тепло, его дрожь, видела, как его разум блуждает где то далеко, в мире, который она не могла понять.

- Тише, Игорь, тише ... шептала она - я здесь, все будет хорошо, мы справимся ...

Но Игорь знал, что это не конец, он чувствовал, как в глубине его сознания зреет новая волна безумия, знал, что голубые кролики - это лишь предвестники чего то более страшного, более всепоглощающего. И пока он не избавится от этой жажды, от этой зависимости, они будут возвращаться и каждый раз они будут грызть что то новое, более ценное, что принадлежит ему - его разум, жизнь, его самого. И он боялся, что однажды, когда он откроет глаза, голубых кроликов не будет, но будут лишь пустые места, где когда то были его носки. И он сам будет грызть что то, чтобы утолить эту странную, неутолимую жажду. Игорь почувствовал, как его тело обмякло в объятиях сестры, ее слова, ее прикосновения, казалось, на мгновение пробили брешь в стене его кошмара. Но лишь на мгновение - как только она начала говорить о враче, о помощи, в его сознании вновь вспыхнул образ, не кроликов, нет, на этот раз это были не они.

Это был он сам.

Он видел свои руки, дрожащие, но уже не от холода или страха а от какой то новой, странной энергии, его пальцы сжимались и разжимались, словно ища что то и он чувствовал, как его собственные зубы начинают двигаться, как будто готовясь к чему то. Он почувствовал во рту привкус чего то знакомого, но в то же время отвратительного.

Привкус шерсти.

- Нет … нет … - прошептал он, пытаясь оттолкнуть сестру, но силы его были на исходе, он чувствовал, как его тело становится все более чужим, как будто им управляет кто то другой.

Кто то, кто испытывает ту же неутолимую жажду, что и голубые кролики.

Анна испуганно отшатнулась, когда он попытался вырваться, увидела, как его глаза вновь наполнились безумием, как его тело начало дергаться и поняла, что просто успокоить его не получится и поняла что ей нужно действовать.

- Игорь, послушай меня! - ее голос стал тверже, но в нем все еще звучала тревога - ты должен мне поверить, это нереально, это болезнь и тебе нужна помощь!

Она быстро достала телефон и набрала номер:

-Скорая? мне нужна скорая помощь! мой брат … он в очень плохом состоянии, белая горячка, я думаю!

Игорь слышал ее слова, но они казались далекими, искаженными, он чувствовал, как его тело начинает действовать само по себе, его пальцы потянулись к его собственной ноге.

Он почувствовал ткань носка, который еще оставался на нем и он почувствовал … голод, начал грызть - медленно, неуверенно сначала, потом все более яростно, почувствовал, как нитки рвутся под его зубами, как ткань превращается в мелкие кусочки.

Он чувствовал вкус самого себя.

Анна, услышав его хриплые звуки, обернулась, ужас сковал ее. Она увидела, как Игорь, ее брат, сидит на полу, с безумным блеском в глазах и грызет свой собственный носок. Голубые кролики исчезли, но их место занял он сам.

- Игорь! Прекрати! - закричала она, бросаясь к нему.

И в этот момент Игорь почувствовал, как его сознание окончательно ускользает, увидел лишь голубой туман, в котором мелькали черные кроличьи глаза и слышал тихий, но настойчивый звук грызущих зубов - его собственных зубов. Он знал, что это только начало его собственного, носочного апокалипсиса и боялся, что когда все закончится, от него самого ничего не останется - лишь пустые места, где когда то были его носки.

И он сам, грызущий пустоту.

Игорь продолжал грызть, его зубы скрипели о ткань и в этот момент он не чувствовал боли, вместо этого его охватило странное, почти наркотическое удовольствие, каждый укус был как глоток свежего воздуха, как освобождение от внутреннего давления, которое сжимало его грудь. Он не осознавал, что делает, его разум был затуманен а тело действовало по своей воле, как будто оно было отдельным существом, одержимым жаждой. Анна, в ужасе наблюдая за происходящим, пыталась схватить его за плечи, но он оттолкнул ее, словно она была врагом, она не могла поверить в то, что видела - ее брат, когда то нормальный, теперь стал жертвой своего собственного разума, своего собственного безумия и чувствовала, как слезы наворачиваются на глаза, но не могла позволить себе сдаться.

Она должна была спасти его.

- Игорь, послушай меня! - закричала она, стараясь пробиться сквозь его туман - ты не должен это делать! Это не ты! Это болезнь! Ты должен бороться!

Но его глаза, полные безумия, не видели ее, они были затянуты в мир, где существовали только кролики и носки, он продолжал грызть и с каждым укусом его сознание погружалось все глубже в бездну. Он не замечал, как мелкими и частыми укусами стал грызть свои предплечья,

- Нет, Игорь! Не трогай себя! - закричала Анна, но ее слова снова потерялись в хаосе, на бросилась к нему, схватила его за руки и попыталась оттащить от него самого, но он был силен и его безумие придавало ему неимоверную мощь. В этот момент в дверь вломилась скорая помощь - два медбрата, увидев картину, мгновенно поняли, что ситуация критическая, они бросились к Игорю, пытаясь удержать его, но он вырвался и набросился на одного из них, прыгнув сзади и обхватив руками шею, из которой вырвал зубами сбоку кусок мяса, упал на пол одновременно с санитаром, зажавшим шею руками и побежавшим на кухню шатающейся походкой, разбрызгивая по светлым обоям, мебели фонтанирующую из шеи кровь

Стало слышно, как он рухнул на кухонный стол, расколотив всю посуду, стоявшую на столе и затих.

Анна в ужасе застыла на месте, ее всю заколотило - голова, руки ходили ходуном, ноги враз ослабли, она в оцепенении видела как другой медбрат попятился мимо нее к открытой балконной двери, Игорь шел за ним с безумным взглядом и залитый кровью, стуча зубами. Санитар не отрывая от него глаз вышел на балкон, взглянул на секунду вниз и поднявшись на небольшую тумбочку шагнул с двенадцатого этажа, только послышался глухой стук об асфальт и женский, на всю округу, визгливый крик снизу.

Анна наконец вышла из ступора и пока Игорь смотрел с балкона на улицу, спиной, вся дрожа, стала двигаться к выходу из квартиры. Тихо, шаг за шагом, с паузами и замираниями добралась до прихожей и выскользнула из квартиры, захлопнув входную дверь на замок, который можно открыть только снаружи ключом и без вещей и обуви понеслась по лестнице вниз.

Выбежав на улицу, кинулась к скорой, водитель которой стоял уже возле погибшего санитара, закрывая тело курткой и закричала:

- Милицию! Вызывайте милицию! Кто нибудь ! Скорее! - Анна рухнула на колени у газона, истерично зарыдала, закрыв лицо руками.

- Вызвал я уже ... Вызвал ... - устало и спокойно сказал пожилой водитель скорой.

Минут через пять начали съезжаться машины скорой помощи и подкатила не спеша милицейская машина, из которой вышли два молодых милиционера и задав несколько вопросов водителю скорой и Анне, которая едва могла говорить, зашли в подъезд. Через некоторое время вышли обратно, стали сообщать по рации в машине о произошедшем, начала собираться толпа из местных жителей, с неподдельным интересом наблюдая за происходящим. Анну посадили в одну из скорых и через открытую дверь машины видно было, как ей ставят уколы в вену руки.

Еще где то через полчаса пришел полупьяный слесарь из ЖЭКа с огромной сумкой инструментов и снова менты с ним ушли в подъезд, поднялись на лифте к квартире Игоря, долго стояли слушали что внутри происходит - но там стояла тишина, как будто никого и не было.

- Ломай замок! - сказал один из милиционеров слесарю.

- Дак это ... бумагу то дайте какую ... я щас взломаю, вы же меня и закроете потом, что пытался в хату залезть и украсть ... - зашепелявил слесарь, утирая рукавом спецовки пот со своего низкого лба.

- Ломай, тебе сказано или вскрой! делай че хочешь, только дверь чтобы открылась! ничё тебе не будет за это, пойдешь дальше пиво пить! - оскалившись, негромко проговорил второй мент, доставая пистолет из кобуры и зачем то провел левой рукой пару раз себе по затылку.

Через пару минут слесарь аккуратно вскрыл замок и менты, оттолкнув его на лестницу, вошли в коридор квартиры. Выглянув из за угла, возле туалета они увидели как Игорь, боком к ним сидя на корточках в разгромленной и окровавленной кухне у самого окна отгрызал пальцы на ноге, один за одним у санитара, перемалывая их зубами как гиена с громким, отчетливым хрустом.

- А ну ... на пол! лёг, падла, быстро! руки назад! - заплясал пистолет у мента от увиденного в правой руке.

Игорь замер на секунду, повернул голову в их сторону, потянулся рукой за кухонным большим ножом на полу, вытер рукой кровь с подбородка и сначала медленно сказал:

- Я просто очень хочу жрать ... Я! Просто! Очень! Хочу! Ж-ж-ра-а-а-ть! - в конце заорал он, подскочил  и с ножом, который держал в двух руках над головой, побежал в сторону ментов,

Один из ментов, когда оставалось до него примерно метр, снял с предохранителя ПМ, передернул затвор и выстрелил, попав Игорю в левый глаз. Пуля прошла навылет, раскрошив череп сзади и смачно шлепнув мозгами с кровью в косяк ванной, нож выпал из рук, тело с грохотом завалилось набок.

- Туда тебе и дорога, мразота! - харкнул себе под ноги выстреливший в него мент и обернулся ко второму милиционеру - чего застыл то? иди вызывай остальных, пусть едут, описывают че тут да как! мы свою работу сделали ... - и подтолкнул его к выходу.

Таким непредсказуемым финалом каждодневная пьянка длиною почти месяц окончилась для Игоря, тридцатилетнего автокрановщика, ушедшего в свой законный отпуск в октябре 1992 года.

Сегодня у нас, с четырьмя моими корабельными друзьями, намечалась не просто посленовогодняя пьянка, а серьёзное и расчётливое испытание себя на прочность.

Где-то по лету, ещё на практике, некий бородатый аспирант, только-только занявший эту должность на кафедре источниковедения и историографии и похожий на ободранного гуру дауншифтеров, в курилке ректората поведал двоим из нас, мне и неугомонному Ивану байку о легендарном испытании настоящих историков – алкогольно-ментальной игре в «подводную лодку».

Суть игры  была проста. Нужно было помещение, которое можно было бы изолировать от внешнего мира, как минимум на пять дней. Окна в помещении занавешивались плотной тканью так, чтобы ни единый луч солнечного света не  беспокоил игроков. Из помещения убирались часы, зеркала, радио-телеаппаратура, вообще любая вещь, которая могла бы обеспечить коммуникацию с находящимся снаружи помещения. Из техники допускались только музыкальные проигрыватели аудиозаписей.

По числу игроков набиралось максимальное количество крепкого алкоголя, по строгой математической формуле: возможности «лучшего» игрока, умноженные на количество игроков, умноженные на количество планируемых дней игры, и плюс полтора литра. То есть алкоголя для игры надо было не просто много, а вообще пиздец. Единственное требование к самому алкоголю было его качество, потому что от некачественного бухла в этой игре можно было непосредственным образом сдохнуть. Да, учитывая что вокруг стояли девяностые и «палёную» бухашку можно было приобрести везде, от детского сада до «илитного» магазина, это была опасная игра.

К алкоголю приобреталось какое-то, не очень большое, количество готовой, не требующей готовки и специальных условий хранения еды и простая запивка типа минералки.

Далее, участвующие игроки запирались в помещении, желательно снаружи, доверенным лицом, которое в установленный срок, желательно поздним утром, должно было помещение открыть. Алкоголь употреблялся до степени полного оскотинения. Если игрок вырубался, в его задачу входило на следующий день при приходе в сознание продолжать бухать дальше. И так до полной потери ориентации во времени и пространстве. Бухать-падать-бухать-поесть и падать. Повторять и повторять до полного окончания алкоголя. В идеале алкоголь должен был закончится вечером последних суток игры. По окончании бухла, бегать за новым, похмеляться и так далее, запрещалось.

Когда игра заканчивалась, и внешний мир открывался, по словам аспиранта, игроков настигали нирвана и прозрение, рядом с которыми грибы Кастанеды и рядом не валялись.

Как и любая другая, эта дебильная, но пассионарная идея с лета не давала нам с Иваном покоя. Мы посвятили в неё двух своих товарищей, того барыжного однокурскника и второго, бывшего, отчисленного с истфака на втором курсе за то, что на экзамене прилюдно назвал заместителя декана, толстую профессоршу в искрящемся чёрном платье «свиньёй в блёстках». Теперь он учился  в другом городе на третьем курсе театрального ВУЗа и подавал большие надежды на спектаклях местного драмтеатра. В спектакле «Анна Каренина» в роли паровоза, да.

И вот, в январе, звёзды сошлись.

Перед новогодними праздниками, барыжный товарищ удачно вложил средства в последний писк: китайские тамагочи  и, опять приобщив нас в качестве недорогой рабочей силы, заработал котлету бабла. И мы по небольшой тефтельке. Некая второкурсница с эконома (в отношении которой месяц назад сработали шароподкатывания Ивана) отдала нам ключи от комнаты в общежитии, где жила одна. И уехала к себе в далёкий район. Общежитие было, по тем временам, элитным -  с туалетами в каждой комнате, по факту обычная панельная однушка. В таких селили преподавателей и студентов со связями.

Мало того, прямо перед новогодними, в двух аудиториях истфака рухнули потолки и нам, четвёртому и пятому курсам, продлили новогодние каникулы на время ремонта, аж на десять дней.

Всё было одно к одному, и мы не могли этим не воспользоваться.

Наша восходящая звезда рыночных отношений на наши и, частично, свои деньги приобрела нужное количество (больше десяти литров) водки, за качество которой ручалась. Нами было так же закуплено приличное количество солёных крекеров и тушёнки, а так же спизжено из запасов родственников две трёхлитровых банки солёных огурцов. Однушка была приготовлена, окна в большой комнате и на кухне были закрыты не просто плотной тканью, а настоящими экранами с чёрным брезентом (спизженным, как и огурцы, у деда с дачи) , которые соорудил я.

Для полной нереальности богемной атмосфЭры Иван откуда то припёр старый проигрыватель виниловых дисков и тучу непосредственно дисков от «The Rolling Stones» и «Deep Purple» до «Песняров» и «Песен гражданской войны».

И вот, любуясь «синей московской метелью» я уверенно  шёл к «синей подводной лодке». Впереди было шесть дней, после чего нас должен был выпустить в мир непьющий брат нашего театрала.

( Я до сих пор убеждён, что выжили мы исключительно чудом, убедительно прошу  такие эксперименты не повторять, мало того, я решительно против. Как там пишут… текст не является рекомендацией и одобрением действий. Людей впечатлительных и подверженных внешнему влиянию, беременных женщин, детей и прокуроорских прошу дальше не читать. )

Мы исполнили всё в точности так, как рассказывал нам гуру-аспирант.

Первый вечер мы бухали как не в себя, закусывая огурцами и крекерами с тушняком. Блевали под  «You Can't Always Get What You Want», рассказывали анекдоты и приколы. Снова бухали.  Дружным коллективом исполняли «Каховка, Каховка, родная винтовка» и «Дан приказ ему на запад».

На второй день алкоголь вливали в себя насильно. Но прибухнув, легко повторили первый вечер, растянув его на день.

На третий день было плохо. Я лично, даже на второй день никогда не похмеляюсь, сразу тянет блевать, но тут деваться было некуда. Питались мало, в основном пили и запивали. Песен уже никто не орал, разговоры шли вялые и заторможенные.

На четвёртые сутки всё слилось в одну сплошную синюю линию. Организм просыпался, ты вливал в организм стопку, в лучшем случае вторую и организм засыпал.

На пятые сутки бухло и еда закончились, но этого дня я не помню. И шестого. Время, место, да и моя, не совсем сформировавшаяся, личность перестали иметь значение.

Вывел меня из анабиоза яркий солнечный свет. Экраны были сняты и двери открыты. Я очнулся не первым и не последним  и ушёл из общаги один, не дожидаясь никого. Честно в тот момент мне было насрать на них на всех. Меня поражала жизнь, яркие трамваи на улицах, живые люди, белый снег, синее небо и яркое солнце. Было удивительно, что они есть. Вместе с этим, накатывали такие усталость и желание окуклиться, что вся радость от удивления светом моментально проходила. А потом новые краски заставляли радость вернуться. И так бесконечными циклами, всё время как я шёл до дома. Опыт, который я запомнил навсегда. И знание о том, что так никогда делать не надо.

Исторический фон:

Из всех девяностых в России начавшийся девяносто седьмой считается одним из самых спокойных и стабильных в плане отсутствия дефолта, политических кризисов, путчей и многотысячных забастовок. Этот год прошел будто бы незамеченным, ведь страна только-только начала жить спокойно, временами хмыкая пьяному угару мухожука.

Остальной (вернее, западный) мир продолжал испытывать удовольствие, глядя на то как великая некогда страна продаёт сама себя и, со словами «не останавливайтесь» подогревал этот процесс всяческими нииштячками.

В России появились новая бытовая техника, новые тачки, новые голливудские фильмы, новая музыка. Именно тогда нас пачками принимали в ничего не значащие, но надувающие щёки клубы-говорильни, типа Лондонских, в различные бесполезные международные организации, финансовые клубы. Повальный криминал, безденежье и безработица в стране не были интересны никому. Зато начал действовать новый уголовный кодекс Российской Федерации, содержащий в числе прочих статью «за нарушение авторского права и смежных прав». На статью забивали все, кто о ней хоть что-то знал.

Зимой девяносто седьмого в Чечне, по законам шариата и под бдительным контролем банд были проведены президентские и парламентские выборы. Проголосовало сто процентов. Оставшийся ноль процентов подлежал умножению на ноль.

Из пиздатого была музыка. Зимой этого  года образовались две из моих любимых русских групп: «Ленинград» и «Кукрыниксы». Раннего ( до «В Питере-пить») Шнура и всех «кукрыниксов» я слушаю под охотку до сих пор.

В остальном мире тоже было затишье. Продолжались вызванные процессом падения «красной империи» войнушки, падали самолёты, американцы продолжали чуствовать себя самым большим хреном на планете. Зимой девяносто седьмого корпорация Pioneer выпустила первый плазменный телек. Через год они появились и у нас, по стоимости сравниваясь с однушкой на окраине города.

Вышли в прокат  шикарные  «Адвокат дьявола» и «Пятый элемент».

В качестве саморекламы: серия вранья про ментовку: Эшники

и графоманский детектив не про убийства: Не стучи, дятел!