Ночью мне приснился кошмар. Автобус мчался по ломаным улицам мертвого города. В пустом салоне пахло псиной и дождем. За окнами, будто живая, пульсировала тьма, и только сзади можно было различить слабо освещенную остановку и маячивший на ней силуэт бродяги. Силуэт оставался неподвижным, но я знал, что стоит только отвести глаза, как он превратиться в нечто огромное и смертоносное, догонит автобус и вскроет ржавые бока своими когтями, словно консервную банку. И я пялился в мутное стекло, молясь только о том, чтобы поскорее скрыться из вида этого жуткого существа, но остановка все так же оставалась позади, и казалось, становилась только ближе. А потом двери автобуса распахнулись, и я понял, что все это время мчался навстречу тому ужасу, от которого так жаждал убежать.
Я проснулся, и новые воспоминания захлестнули меня. Они поднимались со дна памяти, словно безымянные глубоководные монстры, разбуженные внезапным штормом.
Вот Олег хлопает дверью, даже не попрощавшись со мной. Я стою в темноте и довольно улыбаюсь. Он мне больше не нужен. Я получил от него все, что хотел. А он может сходить с ума и дальше, если ему это так нравится...
Вот я провожаю Ольгу до остановки. Тонкие пальцы сжимают мою ладонь. Сухие губы быстро "царапают" щеку, шепчут:
- Не оставляй его сейчас, хорошо? Я не справлюсь одна...
А потом… Ольга кричит на меня из трубки телефона:
- Ты обещал! Ты бросил его! Почему ты его бросил?!
Но я вспоминаю и другое. На самом деле, вся эта история началась гораздо раньше.
- Знакомься, это Ольга.
Девушка глянула из-под опущенных ресниц, легонько кивнула. Маленькая, серенькая мышка с неоскверненным косметикой лицом и разбросанными по плечам волосами.
- Пойдем! - мой друг, даже не потрудился сообщить мне в каком качестве стоит ее воспринимать. А я мысленно посмеялся над ними: "Олег и Ольга - какое совпадение".
- Я тут кое-что нащупал...
- Еще одна жуткая городская легенда?
Комната, которую он называл своим кабинетом, больше походила на книжный склад. Сотни томов усеивали пол, письменный стол и подоконник - потрепанные и не очень, исчерканные между строк черной гелиевой ручкой, с вырванными страницами и относительно целые... В основном мистика и философия.
- Типа того, - Олег сгреб со стола внушительный томик Канта. Книга с грохотом рухнула на деревянный пол. Под обоями "потекла" штукатурка.
- То есть, нет. Я не про то. Мироздание... Это целая теория, понимаешь? Это... У него есть свой ритм, понимаешь?
- У кого?
Лучи июльского солнца пробивались сквозь запыленное стекло, как острые стрелы, пронзающие ржавые рыцарские доспехи. Занавесок на окнах не было. Олег говорил, что они мешают ему видеть город, по ночам, когда он пишет.
- У мироздания! Это как камертон, звон которого отделяет реальность от хаоса... Нет, не так. Лепит из хаоса реальность. И если попасть в резонанс с этим ритмом... Понимаешь?
В дверном проеме застыла Ольга. Руки скрещены на груди. В глазах - осторожное любопытство, смешанное с недоумением. Такие чистые, пронзительные глаза...
Я покачал головой, сбрасывая внезапное очарование, но Олег ничего не заметил.
- Помнишь, как говорил Эйнштейн?
- Про хаос?
- Про материю. Ее не существует. Есть только энергия, частота вибрации которой настолько низка, что мы можем воспринимать ее при помощи органов чувств.
- Если честно я пока не вижу в этом сюжета...
Олег театрально всплеснул руками и возвел глаза к потолку.
- Ну, хорошо, хорошо... Допустим, я тебя понял. Камертон, мироздание, ритм... Но ведь чтобы камертон звенел, по нему нужно чем-то ударить...
Впервые за вечер он посмотрел на меня осознанно.
- Об этом я еще не думал...
*
...Со временем Ищущий узнал целое множество Историй. Откровения неприкаянных душ и мертвой плоти, исповеди вечных страдальцев и садистов, причинявших эти страдания, описания крадущихся во тьме тварей, и бесплотных духов, ворующих людские сны и подменяющих их бесконечными кошмарами. Порой он чувствовал себя аквалангистом, достигшим самого глубокого дна, но не сохранившим достаточно кислорода для возвращения.
Шепот не смолкал ни на секунду, напротив, становился все настойчивей. Линии улиц ломались под неестественными углами, замыкаясь сами на себя. Обветшавшие строения скручивались в спирали и переплетались между собой щупальцами гигантского кальмара. Городские трущобы казались воплощением каких-то чуждых и безжизненных инопланетных пейзажей.
Мир развалился надвое, лопнул, словно переспелый арбуз, и уже невозможно было понять, что реально, а что является лишь порождением больного разума. В разломе бурлила Тьма, порождая немыслимых существ, попирающих сами понятия логики и эволюции. Но даже Тьма была не властна над тем, кто ждал его на самом дне.
Шепчущий знал обо всем, что когда-либо происходило в Нихиле от самого его зарождения, ибо он стоял у истоков этого мира. Шепчущий узнавал все о том, что будет происходить в Нихиле до самого его конца, ибо у всего есть конец. Над ним были не властны даже местные злобные божества, ибо он был выше богов. Он был Творцом. Но бесконечные знания породили бесконечное безумие, и демиург добровольно лишил себя всех органов чувств, в бесплодной попытке хоть как-то остановить их необузданный поток.
Теперь он скитается по «Миру под миром». Истории переполняют его, лезут наружу бессвязным потоком слов, перетекающим в невнятный шепот. И хотя мозг представшего перед ним Ищущего был так ущербен и слаб, Шепчущий жаждал поделиться своим знанием. Он так устал нести это бремя в одиночку....
*
Следующим вечером я дочитал роман. Черновик оказался недописанным и оборвался, едва я решил, что начал разбираться во всех хитросплетениях сюжета. Главный герой так и остался блуждать по улочкам потустороннего города, спасаясь от его фантасмагорических жителей. Любовная линия осталась нераскрытой из-за внезапного исчезновения возлюбленной. Ничто не предвещало "хеппи энда".
А потом мне снова позвонила Ольга.
- Ты прочел?
- Что?
Ее новая манера игнорировать приветствия сбивала с толку.
- Ты уже прочитал роман? - голос звенел натянутой струной.
- Ааа... Жаль, что он не окончен.
Она тяжело выдохнула.
- Удали его!
- Зачем? - снова опешил я.
- Удали все файлы и выбрось флешку! А лучше уничтожь ее. Разбей, сожги... Может еще не поздно, - струна лопнула и я, как полнейший дурак, стоял и слушал в трубке ее рыдания.
- Прости меня... Я не хотела, чтобы так вышло... Но я не могу... Не могу сопротивляться ему... - доносилось сквозь прерывистые всхлипывания.
- Сопротивляться кому?
В трубке раздался скрипучий шорох помех и все стихло.
- Ольга, - позвал я, - Оля, ты слышишь меня? Давай я приеду, и мы все обсудим…
- Нет, не надо, - голос в трубке вернулся, и я снова не успел заметить, как сменился его настрой. Теперь он звучал ровно и отрешенно. От слез не осталось и следа.
- Просто пообещай мне…. А впрочем, ладно, забудь.
Несколько секунд я еще вслушивался в воцарившуюся на том конце тишину, потом швырнул телефон на кровать и начал одеваться.
Сначала я хотел вызвать такси, но тут же понял, что проще будет дойти пешком, чем отвоевывать метр за метром в вязком потоке вечерних пробок. Тем более что нас разделяло лишь несколько кварталов.
Впервые за последние дни дождь иссяк. Густые сумерки плавились в горнилах уличной рекламы, разваливались на куски под скальпелями ксеноновых фар. Город выглядел непривычно безмятежным и чистым, даже стерильным.
Странное поведение Ольги заставило меня по-настоящему за нее испугаться. Далеко ли до безумия одинокой женщине потерявшей любимого мужа и целый год прожившей затворницей? А если эта женщина и раньше жила в тени его амбиций, словно послушная марионетка в руках кукловода? Что, если она захочет прервать такую жизнь? Ведь нечто подобное происходило и с женским персонажем этого проклятого романа. Если Ольга читала его, она могла неосознанно перенять модель поведения.
У подземного перехода за мной ненавязчиво увязался корявый силуэт. Я заметил краем глаза, как он отделился от угла давно брошенного киоска с выбитыми стеклами, и слышал осторожное эхо шагов, отражавшееся от бетонных стен за моей спиной. Уже поднимаясь наверх, я обернулся, но переход оказался пуст. Только серая тень колыхнулась в нише под потолком. Тень, похожая на огромного жука в куртке.
На дорогу ушло не более получаса, было еще не слишком поздно, но когда я вышел к Ольгиному дому в окнах почему-то не горел свет. Древнее строение, украшенное старинной лепниной, казалось немощным и умирающим. На кровоточащей кирпичной крошкой стене меня встретил уже знакомый баннер. Только сейчас блондинка не улыбалась, а хищно скалилась двумя рядами кривых желтых зубов. "Безысходность! Обреченность! Забвение!" - гласил рекламный лозунг.
Двери хищно клацнули за спиной ржавыми пружинами. Трель звонка, одиноким переливом прокатилась в недрах запертой квартиры и тут же утонула в тягучих волнах тишины. Тишина расползлась по всему дому, казавшемуся пустой бетонной коробкой, все жильцы которой в одночасье решили ее покинуть. Или умерли.
Я позвонил еще раз. А потом еще. Уже настойчивее, удерживая кнопку звонка настолько долго, насколько позволяла совесть. В какой-то момент мне показалось, что за дверью послышались осторожные шаги.
- Ольга! – позвал я и тут же сам испугался своего голоса, эхом прокатившегося по лестничной площадке.
- Ольга, открой, пожалуйста...
Ответом мне была все та же душащая тишина. Тьма висела в углах липкой паутиной. Я достал из кармана мобильник и нажал на вызов. Несколько секунд ничего не происходило, а потом, прямо за дверью, заиграл навязчивый рингтон. Вызов тут же сбросили. Я улыбнулся в дверной глазок и шутливо пожал плечами, давая понять, что хозяйка выдала себя, и теперь ей не отвертеться. Щелкнул замок, и яркий электрический свет заставил меня сощуриться. Все те же блузка и юбка. Все тот же непокорный локон, прилипший к щеке. Только голубые тени под глазами превратились теперь в бездонные синие озера. Пугливый взгляд быстро скользнул по лестнице за моей спиной, и только потом остановился на мне.
- Заходи, - она тяжело вздохнула и сделала шаг назад, уступая мне дорогу. Я шагнул следом, погружаясь в обволакивающее тепло. Какое-то время Ольга просто стояла рядом и молчала, ожидая пока я стягивал с себя куртку и ботинки, потом спросила:
- Ты уже видел его? Нихиль...
В прихожей тут же стало холодно и неуютно. Я вспомнил сумасшедшего бродягу, странную тень, порожденную растревоженным воображением, плакат, явно распечатанный местными подростками ради шутки...
- Нет. Что за чушь? Это же всего лишь...
Я осекся, увидев, как в ее глазах промелькнула злая ирония. Они будто спрашивали: «Что же ты пришел, если все это выдумка? Чего испугался»? Но я выдержал этот взгляд, и Ольга махнула рукой в сторону комнаты - неопределенный жест, толи приглашающий войти и располагаться, толи говорящий: «делай что хочешь, мне все равно», - а сама прошла на кухню.
- Ты чай будешь?
Я ответил что-то невразумительное, что должно было означать согласие, и услышал, как в чайнике зашумела вода.
В «кабинете» Олега мало что изменилось с тех пор, когда я еще бывал здесь. Только батареи потрепанных книг теперь заняли почетные места на книжных полках, а рассохшиеся рамы окон спрятались за тяжелыми шторами. Сам не зная зачем, я потянул за край плотной ткани.
- Не трогай! - Ольга возникла на пороге, словно мать, не рискнувшая надолго оставлять ребенка без присмотра. Я изобразил обезоруживающий жест, разведя руками, и сделал шаг в сторону.
- От кого ты прячешься?
В серых глазах колыхнулся настоящий ужас, но Ольга тут же взяла себя в руки. По крайней мере, постаралась это сделать.
- Разве они еще не приходили к тебе?
- А кто должен был прийти?
Она задумалась, прикусила нижнюю губу.
- Погоди, я кое-что тебе покажу...
Ольга достала из секретера скоросшиватель и, выудив из него несколько листков бумаги, протянула мне.
- Вот, документы на эту квартиру. Когда-то были.
Я недоуменно взглянул на нее - бумага была абсолютно чиста - но Ольга опередила мой вопрос.
- А вот здесь... - на этот раз в ее руке возникла испещренная мелким шрифтом, газетная вырезка. "Аварийное жилье, - успел прочитать я, - дома под снос".
- Здесь говорится, что наш дом был признан аварийным и расселен... По всем документам, его снесли еще весной.
- Какая-то ошибка, - предположил я.
- Да? А ты встречал кого-то из соседей, когда приходил ко мне в прошлый раз? Или сегодня? Слышал разговоры на площадке? Музыку, громко работающий телевизор, детский плач или смех? Может, чувствовал запах сигарет в подъезде? Дом пуст!
- Стой, - я почти поверил, но тут же чуть не хлопнул себя рукой по лбу, - в прошлый раз я видел старуху на пустыре рядом с мусоркой, полная такая, в очках. С какой-то кастрюлей...
Ольга горько усмехнулась.
- Она умерла, уже давно. Сердечный приступ, прямо там, на улице - что-то очень сильно ее напугало. Ужасная история...
Худые плечи дрогнули под тонкой кофтой. Я терпеливо ждал продолжения.
- Полицейским пришлось вскрывать дверь в квартиру. Там оставался ее муж, прикованный к кровати, но еще живой. Она сама перерезала ему жилы на руках и ногах. Вырезала язык. В молодости он избивал ее, а она была медработником и разбиралась в анатомии. А потом она отрезала от него кусочек за кусочком... Все думали, что старуха просто подкармливает собак, но там, во тьме, было что-то другое, вовсе не собаки. И оно убило ее.
Я смотрел на Ольгу не в силах произнести ни слова. Мои самые худшие подозрения сбывались.
- Разве ты не помнишь? - ее губы расплылись в страдальческой, полубезумной улыбке.
- Олег писал об этом в одной из своих историй. Ты ведь сам опубликовал ее...
Я вспомнил - словно разряд тока пробежал по спине до самого затылка - и тут же попытался оправдаться.
- Это были НАШИ рассказы...
- Нет, - горько рассмеялась она, - все к чему он приложил свою руку, принадлежало только ему. До сих пор принадлежит. У него получилось, разве ты еще не понял?
- Что ты хочешь этим сказать?
- Что они существуют на самом деле. Все его рассказы. Все существа, порожденные его больным воображением... Мать Тлена, Цветочный Бог, Мясной Колосс... Роман объединил их в одну извращенную вселенную, а потом эту вселенную оживил!
- Ты действительно в это веришь? - я старался оставаться спокойным.
- Думаешь, где-то в городе гуляет женщина с мертвым младенцем на поводке? Оля, Олега больше нет. Я все понимаю, ты потеряла близкого человека. Это была потеря для нас обоих, но…
- Иногда я слышу его, - доверительным тоном сообщила она, - Олег не умер. Ты ведь знаешь, что тело так и не нашли. Его шепот пробивается с той стороны. Он говорит мне, что нужно делать, и я не могу противиться. Я пытаюсь, но не могу. Знаешь, я уже даже не уверенна, реальна ли я сама. Может я просто персонаж очередной истории?
Я сделал осторожный шаг в ее сторону.
- Оля…
- Ты думаешь, я сошла с ума? Просто взгляни в окно. Мир изменился, надо быть слепцом, чтобы этого не заметить. Это его мир! Его совершенное произведение, которое он жаждал создать всю свою жизнь!
Я покосился на тяжелые шторы и легонько коснулся ее запястья.
- Хорошо, покажи мне. Давай сделаем это вместе.
- Не-е-ет, - она испуганно замотала головой, - не заставляй меня...
- Оля, я тут, с тобой. Тебе нечего бояться, ты не одна. Если только захочешь ты никогда больше не останешься одна. Позволь мне помочь тебе...
Я несильно потянул ее за руку, и Ольга поддалась, неверными шагами последовала за мной к окну.
- Готова?
Она кивнула, хотя во взгляде не было уверенности, и я отдернул штору.
За окном уже вступила в свои права ночь, но мы смогли разглядеть и серый дворик, с облупившимися скамейками, и черные кляксы луж на тротуаре, и нахохлившихся на проводах ворон. Дом напротив «подмаргивал» нам желтым светом окон, а где-то вдали и чуть сбоку, сверкая мириадами красных глаз, ползла пестрая змея автострады.
Я нерешительно обнял Ольгу за плечи - она даже не отвела завороженного взгляда от окна. В тот момент меня для нее не существовало, и если бы я просто взял и ушел, она бы этого даже не заметила. Вместо этого я наклонился и поцеловал ее в сухие твердые губы. Ольга вздрогнула, словно от холода, но не отстранилась. Тогда я обнял ее крепче. Она поморщилась, наконец, переводя на меня взгляд. В глазах читались облегчение и благодарность. Рот слегка приоткрылся, будто в удивлении. На этот раз поцелуй длился значительно дольше.
*
Ольга сидела на кровати, закутавшись в длинный махровый халат. В полумраке спальни я видел только очертание ее профиля и темные волосы, рассыпавшиеся по плечам.
- Я люблю тебя, - зачем-то сказал я, - всегда любил.
Она не ответила.
- А давай куда-нибудь уедем? Бросим все, сорвемся за границу. Ты ведь всегда мечтала посмотреть Стоунхендж, я помню. Или просто за город, на недельку. Забудем все, как страшный сон...
Она легонько раскачивалась в такт моим словам. Я понял, что будет нелегко.
- Оль, целый год прошел. Мы должны двигаться дальше... Скажи хоть что-нибудь, Оля...
Мои пальцы коснулись ее плеча, и мягкая ткань под ними сама поползла вниз, открывая мраморно-белую кожу. На ощупь она оказалась холодной и шершавой, будто и впрямь была высечена из камня. На лопатках и предплечьях провисли тяжелые складки. Я коснулся их и отдернул руку.
- Оля? С тобой все в порядке?
Вместо ответа из ее рта вырвалось сдавленное бульканье.
Я увидел, как кожа натянулась в области шеи, став почти прозрачной, а потом с треском лопнула и поползла вниз, словно чулок с ноги. Надсадно хрустнули ключицы. Голова упала набок, почти развернувшись ко мне лицом. Это все еще было лицо Ольги, но тело ей больше не принадлежало. Набухли багровые пучки мышц. Жилы прорвали плоть и натянулись под потолком медными струнами. Тело подскочило с кровати и задергалось на них, словно искалеченная марионетка. И я закричал. Я кричал, пока не проснулся.
В спальне гулял промозглый ветер. Тюль трепетал в лунном свете у проема распахнутого настежь окна, словно оборванный парус на мачте корабля-призрака. Я привычно зашарил рукой слева от себя, в поисках лежащего на тумбочке телефона, но тумбочки на месте не оказалось. А потом я вспомнил, где нахожусь и с опаской посмотрел на окно.
- Оля! – постель еще несла на себе запахи ее тела и волос, но ответа не последовало. Пол обжег ступни ледяным холодом. Почти на ощупь я доковылял до окна и замер, всматриваясь в темноту. На мокром асфальте лежал человек. Не Ольга - это я понял стразу. Серое пальто, перевернутая кастрюля, тусклый отблеск в стеклах очков... «Она умерла, уже давно. Что-то очень сильно ее напугало», - всплыло в памяти. Вокруг тела кружком сидели дворовые псы.
- Оля! – я захлопнул окно и включил в комнате свет. На всякий случай заглянул на кухню. Принялся собирать по комнате свои вещи.
- Ольга, отзовись!..
Во дворе пронзительно завизжала собака, послышалась какая-то возня. Не уверенный, что действительно хочу это видеть, я прижался лицом к стеклу. «Находясь на свету, ты видишь только свет»… - вспомнились слова Олега.
*
...Распростертое на тротуаре тело вздрогнуло и зашевелилось. Пальто вздыбилось, словно под ним вставала в стойку огромная змея. Черное, лоснящееся щупальце выпросталось во тьму, схватило ближайшего пса и потянуло его внутрь.
Исступленный визг огласил пустынный двор. Когти заскребли по асфальту. Стая провожала "товарища" мутными глазами, словно под гипнозом наблюдая, как могучая сила сминала его в бесформенный комок из мяса и шерсти. А потом серая ткань сползла в сторону, как будто открылся занавес. То, что находилось под ним, больше напоминало огромный ком мясного фарша. Фарш шевелился, пульсировал, беспрестанно меняя свою форму. Два тела внутри него слились в одно целое. Сплелись узлы мышц, "спаялись" кровеносные сосуды. Под тонкой пленкой серой кожи бугром перекатывалась собачья голова, "ползла" вверх внутри исковерканного Мясного Колосса, пока ее полные боли и еще живые глаза не уставились в единственное горящее в доме окно...
*
... И тогда Тьма всматривается в тебя...
Я бросился к выключателю и с силой ударил по нему ладонью. На улице завизжала еще одна собака.
…Я бегу, захлебываясь вязкой темнотой словно туманом. Направление давно потеряло всякий смысл. Угрюмые проулки, хищные улочки и безразличные тупики сплелись в причудливый узор - письмена давно умершего наречия, летопись никогда не существовавшего мира. Я не могу прочесть ее, но существует тот, кто может. Его навязчивый шепот преследует меня, не позволяя сбавить шаг. Он рассказывает Истории…
...Черный силуэт движется по отвесной стене. Он похож на тень отбрасываемую ветвями мертвого дерева - такой же уродливый, с множеством сучковатых отростков. Но тень не может перемещаться так быстро, и нет источника света, который мог бы ее породить.
Внизу, в узком проулке - жертва. Медленная, неповоротливая, испуганная. Человек не знает, что за ним наблюдают матово-черные глаза, видят каждое его движение, словно в замедленной съемке.
Короткими перебежками силуэт спускается вниз. Болоньевая куртка трещит по швам от напряжения в мышцах четырех дополнительных конечностей, «проросших» сквозь ее бока. Острые шипы скрежещут по кирпичной кладке. И только один точный прыжок отделяет жертву от верной гибели...
…За спиной раздается скрежет и странный гул, похожий на вой ветра. Отражаясь от каменных стен и исполинских заборов, он многократно преломляется, принимая самые жуткие формы - то цокот когтей, то семенящая дробь чешуйчатых лап гигантского насекомого. Всего лишь эхо моих собственных шагов, но мне не хватает решительности развернуться и убедиться в этом...
...Цветочный бог умер много лет назад. Он не вынес всей той боли, что изливали ему дети. Но Цветок остался. Он поглотил тело своего хозяина, так же как поглощал сначала насекомых, а позже - мышей, крыс и бродячих собак. И он рос, потому что это единственное, что умеет Цветок. А потом он начал слышать их. Наивные молитвы улавливали чуткие собачьи уши. Носы грызунов реагировали на приносимую в жертву кровь. Мозг мертвого божества подсказывал нужные ответы. Потому что все, кого он поглощал, становились его частью. Они были обречены провести вечность в его нутре. И, конечно, ему не было дела до глупых проблем обиженных на весь мир малышей. Ему просто надо было есть...
...Рядом с открытым канализационным люком лежит голова ребенка. Синий язык вывалился изо рта, глаза провалились внутрь черепа. Приманка.
Я слышу, как неумолимо приближается хруст суставчатых конечностей, как острые шипы высекают искры из бурого кирпича, и в последний момент резко бросаюсь в сторону... Мимо пролетает тело гигантского насекомого облаченного в обрывки человеческой одежды. Тут же из-под земли вырываются длинные щупальца-лианы, хватают свою жертву и тянут в темный зев туннеля, ломая длинные хитиновые ноги... "Жук" сопротивляется изо всех сил. Режет хищные силки когтями, выдирает их "с мясом" из белесой студенистой массы, заполонившей собой все подземное пространство. Я решаю не дожидаться исхода этого поединка...
… Она уже почти забыла те первые бессонные ночи, сводящую с ума боль внизу живота и пронзительный взгляд маленького существа, безмолвно наблюдающего за своей нерадивой матерью.
Она не хотела его. Радовалась, как дура, что этот багровый, обвитый пуповиной комок плоти решил выйти из нее раньше срока. И молилась всем богам лишь об одном – пусть он окажется достаточно маленьким, чтоб не застрять в канализационных трубах. Но он не собирался ее отпускать. А потом она поняла, насколько крепко они связаны...
Дома расступаются - мертвецы, слепо пялящиеся в ночь пустыми глазницами окон - и я вижу фонари. Они не светят, они флюоресцируют, словно бледные грибы на длинных бетонных ножках. Под одним из таких «грибов» стоят они. Нет - оно.
Нас разделяет только узкая лента тротуара. Женщина широко и призывно улыбается. У ее ног безжизненно застыло крохотное иссохшее тельце. Но этому существу не обмануть меня. Я вижу уходящий под полы куртки поводок-пуповину, и вижу, как бурые капли срываются вниз и разбиваются об асфальт, когда он натягивается.
Я снова бросаюсь бежать, и сразу два крика летят мне в спину – истеричный женский и пронзительный вопль младенца.
Города больше нет. Осталось лишь гротескное подобие, мертвая декорация. Потухшие светофоры, нависшие над пустынной трассой безглазыми черепами. Ржавые "скелеты" брошенных машин. Скопища домов и их частей - иногда всего одна комната, или лестница, уходящая в пустоту.
Сквозь грубые шрамы трещин я вижу признаки какого-то чужеродного присутствия - сервированный на три персоны стол с идущим от тарелок паром, душ, оставленный литься в ванной, рябящий помехами телевизор, даже не подключенный к сети. Интересно, кто может населять это жуткие апартаменты?
…У бездомных свой бог - ненасытный, коварный, порочный. Его алтари - гниющие мусорные кучи. Его храмы - грязные подвалы и коллекторы. От его посланников не укрыться ни днем, ни ночью, но сам он не любит свет. Он говорит с бродягами во тьме, посылая им безумные образы прямо в мозг. И всегда награждает тех, кто служит ему с особым рвением.
Их легко отличить от остальных, если знать, на что смотреть. У слепца, стоящего в переходе с протянутой рукой, под черными стеклами очков шевелятся выпуклые фасеточные глаза. Бомжиха, собирающая бутылки в парке, с легкостью может выудить кошелек из кармана своими многосуставчатыми пальцами. У старика, стреляющего сигареты на остановке, под застарелыми корками грязи и гнойными нарывами проступают прочные хитиновые наросты...
Когда сталкиваешься с ними - главное не дать понять, что ты знаешь. Иначе они будут преследовать тебя до тех пор, пока не загонят в какую-нибудь изощренную ловушку. А потом принесут твое тело в жертву своему божеству и пожрут то, что останется...
Широкий проспект, незаметно перетекает в серый пустырь. За ржавой металлической сеткой раскинулась городская свалка. Целлофановые пакеты кружатся в восходящих воздушных потоках. На неширокой расчищенной площадке горит костер. В его метущемся свете я вижу подростков-беспризорников, застывших в неестественных для людей позах у подножия мусорных холмов. Ветер доносит обрывки голосов - звенящие, скрежещущие, визгливые. Кажется, они поют, поют до тех пор, пока мусор не начинает шевелиться и опадать в разные стороны, истекая едким фильтратом. Вонь ударяет в ноздри. Костер коптит беззвездное небо, бросая тусклые блики на лежащее рядом тело, с торчащими в разные стороны обломками хитиновых пластин. Я узнаю его - Цветочный бог не смог удержать свою добычу. Конечности человека-жука еще дергаются в мучительных судорогах, но он обречен, я вижу это. То, что поднимается из горы мусора больше похоже на гигантского таракана.
У бродяг свой бог. Он всегда награждает тех, кто служит ему с особым рвением. Но он может и сурово наказать тех, кто не оправдал его доверия.
Когда я медленно отступаю во тьму, чтобы убраться из этого места, бездомные начинают жрать.
Я бежал лишь для того, чтобы попасть из одного кошмара в другой. Не знаю, сколько это продолжалось. В этом мире не существует времени, а пространство складывается и раскладывается, подобно подзорной трубе. Но - "у всего есть свой конец".
Теперь я стою и смотрю на тускло поблескивающие «обрубки» трамвайных рельсов, нависшие над безграничной черной пустотой. Вниз осыпается крошка асфальта. Корни иссохшего дерева торчат из-под земли, словно окаменевшие щупальца. Мир оказался не прописан. Только черновик, робкий набросок начинающего художника, оказавшегося достаточно талантливым и безумным, чтобы его полотно зажило собственной жизнью.
Он тоже здесь. Как и всякому автору, ему интересна реакция своего читателя. Я слышу шепот прямо у себя за спиной, а потом вижу, как из пустоты проступает закутанная в лохмотья фигура - дергающаяся, искореженная, словно смятая тяжестью несомого им бремени. В нем не осталось почти ничего от человека, и когда кривые, похожие на птичьи, пальцы хватают меня, я вижу, что у него нет даже лица. Только Тьма клубится под черным капюшоном. Но я все равно узнаю своего друга. По голосу.
Бесконечная космическая чернота выедает мои глаза. Абсолютная тишина выдавливает барабанные перепонки, рождая настойчивый шепот прямо в мозгу. Истории пропитывают меня, разрывают изнутри, и я мечтаю о смерти. Но смерть - недостижимое благо, и я его лишен. Я обречен услышать все.
...И когда Ищущий познал Откровения, Тьма расступилась перед ним, и он увидел свет...
Свет исходит от монитора, стоящего на столе в центре крохотной комнатки. Вокруг угадываются очертания разбросанных книг – только очертания, непрорисованные текстуры. Лишенное занавесок окно зияет черным бездонным провалом. Я сажусь за стол, и руки сами ложатся на клавиатуру. Я так рад, что все еще могу видеть и осязать.
Олег добился своего. Ему больше нечего мне доказывать. Он Творец. Он лепит из Хаоса. И у него, конечно, еще появятся последователи. Но и он оказался не всесилен. Или ему просто стало одиноко творить одному?
Моего мира больше не существует. Мироздание вошло в резонанс и разлетелось на куски. Ничего не существует – только монитор и клавиатура. Этого достаточно, чтобы записывать все те истории, которыми поделился со мной мой друг. Чтобы расширять и прорабатывать новорожденную вселенную ужаса. У меня впереди вечность.