Простите, что?
Я понимаю культ печеньки, готов принять культ лапшичного божества и даже Ктулху (прошу заметить с заглавной буквы), но церковь сатаны Салема выражающая поддержку ВСУ.
Запрещенная в РФ организация и вообще греховна, переход по ссылке снимает одну из печатей...👹 https://www.instagram.com/p/CcV2fUNuOsC/?igshid=YmMyMTA2M2Y%3D
Аминь
UPD.
Конкретная церковь выражает поддержку беженцам и единодумцам Украины.
Речи о поддержке боевых действий не было в инстаграм аккаунте организации.
Ответ на пост «Супервулкан Йеллоустон»
Думаю, Йеллоустоун также как и мы сейчас пребывает в ахуе от происходящего в мире пиздеца, поэтому, надеюсь, он сжалится над человечеством и уйдет в отпуск до 2023 года...
Ну это, вы уж простите...
Не так давно, примерно пол года назад, ну и до этого ещё периодически, меня всё в жизни заёбывало так, что я очень хотел, чтобы этот мир исчез нахер. Весь. Моментально. Пусть даже в ядерной войне. Не важно как.
А некоторые эзотерики считают, что мысли имею свойство материализоваться. Так вот, простите люди, если вдруг этот мир прекратит существование. Уф.
Сверхраса. Часть 3. Финал
В стране, где теперь нет ни полиции, ни президента, никаких других органов власти, человек остался в ответе сам за себя. И начал делать всё, что до этого было запрещено.
То же самое, только в масштабах куда меньших, произошло и в семье Мэри. Когда её мать покончила жизнь самоубийством, отец словно обезумел и начал всё больше экспериментировать на дочери. Мэри была уверена, что и в смерти мамы виноват он. Может, давал ей непроверенные антидепрессанты или подмешивал что-то в еду. Что-то, что в конечном итоге и заставило её вскрыть вены.
Убийство в больничной палате было бы для отца благом. А Мэри надеялась, что на пороге смерти, в одиночестве, он раскается в своих поступках.
Мэри не понимала куда идёт. Не знала, ради чего живёт. Мир постепенно рушился. Перед её глазами горели здания, стояли разбитые машины, из которых вытащили всё, что только можно было вытащить, в спешке мимо пробегали люди. Они цеплялись за жизнь. В отличие от Мэри.
Она села на ближайшей остановке, стёкла в которой были разбиты, и схватилась руками за голову. Что она будет делать, если останется единственной выжившей? Есть ли ещё где-нибудь люди, чей организм оказался устойчив к вирусу? А если нет, вынесет ли она томительное одиночество на целой планете?
Мэри настолько погрузилась в мысли, что не заметила, как рядом с ней села девочка. Она повернула голову только тогда, когда услышала тихий плач. Девочка лет семи, комкая подол серой юбки, сидела рядом и тихо всхлипывала.
— Что… что случилось? — спросила Мэри, сдержав поток собственных слёз. Надо быть сильной. Ведь рядом есть те, кому намного труднее. — Ты одна?
Девочка кивнула.
Мэри не знала, стоит ли дальше расспрашивать ребёнка. Она понимала, что, скорее всего, её родители уже мертвы.
— Там мама… — начала девочка, и зашлась кашлем, — …в квартире. Она кашляла кровью. А сегодня перестала. Когда пришёл папа, он долго плакал рядом с ней. А потом и он… — девочка вытерла щёку тыльной стороной ладони, — …упал и больше не вставал.
Мэри даже не представляла, насколько маленькому ребёнку было трудно видеть смерть родителей. Ей было примерно столько же, когда её мать залезла в ванну и провела лезвием по руке. Мэри в тот день была на дне рождения подруги и, когда вернулась домой, увидела только сирены скорой и человека на каталке, завёрнутого в чёрный мешок.
— Я помогу тебе, — сказала Мэри. — Мы справимся.
Девочка подняла на неё взгляд, но так и не смогла улыбнуться.
Мэри захотелось взять под опеку этого ребёнка. Сделать хоть что-то хорошее. Попытаться спасти невинную жизнь. Хотя кровавые разводы на юбке девочки говорили о том, что ей осталось недолго.
Мэри медленно подвинулась ближе и обняла девочку. Та положила голову ей на плечо и только сильнее расплакалась. Мэри гладила её по волосам и пыталась успокоить. Вскоре девочка легла на лавочку, положив голову на колени незнакомке. Плач постепенно стих.
Скоро стемнело, и на улице зажглись фонари. На небе был виден полумесяц. Мэри так и просидела на остановке с незнакомой девочкой на коленях, которая уже давно перестала дышать. Жизнь отобрала у неё последний шанс привнести что-то хорошее в мир. Теперь не осталось ничего.
Мэри вышла на дорогу и подняла большой палец вверх. Хотела уехать подальше от города, где её преследует смерть. Сначала мать, потом маленькая девочка, ещё ненавистный отец вот-вот отправится вслед за ними. Ей было всё равно, что случится с ней завтра. Она боролась с желанием броситься под машину, а не идти, как дура, и ловить попутку.
Спустя время перед ней остановился пикап. Мэри, не сказав ни слова водителю, открыла дверь пассажирского сиденья и рухнула в кресло. Парень, сидящий за рулём, озадаченно оглядел её с ног до головы.
— Всё нормально? — спросил он.
Девушка повернулась и скептически посмотрела ему в глаза.
— Ага, — только и выдавила она.
— Тогда приятно познакомиться, — водитель протянул руку. — Кевин.
***
Кевин был не в восторге от новой знакомой. Она была вымотанной и злой, отчего несколько километров они проехали молча. Потом Мэри ткнула пальцем на пачку сигарет, лежащую под лобовым стеклом, и спросила:
— Можно?
Кевин кивнул. Всё равно это пачка покойника. Покойника, который хотел избавиться от вредных привычек. Мэри сделала первую затяжку и зашлась кашлем. Не считая того времени, когда она в детстве, прячась от родителей, пробовала с друзьями курить, это была её первая сигарета.
— Ты кого-то потеряла?
Мэри отвела взгляд, смотря на опустевший город за окном. Вопрос ей показался глупым. Когда начинается конец света, все кого-то теряют. Но она понимала, что парень просто пытается начать разговор.
— На моих руках пару часов назад умерла маленькая девочка.
Кевин переглянулся с ней, выдержал недолгую паузу и ответил:
— Тяжело, понимаю, — он поправил респиратор, — но мы все скоро подохнем. Это лишь вопрос времени.
Мэри не стала ему говорить про отца и про то, что у неё иммунитет к вирусу. Он прав — от пуль она не застрахована. Девушка затянулась сигаретой, и, выдохнув дым, выкинула её в окно. Всё-таки это отвратная вещь.
За окном виднелся безлюдный и полуразрушенный город. Они проехали уже десятки километров, но не увидели ещё ни одного прохожего. А тем временем бензин уже был почти на нуле. Ехать осталось недолго.
— Что, если мы последние? — вдруг спросил Кевин.
Мэри тупо уставилась на него, а после пожала плечами.
— Вряд ли, — тихо ответила она.
Пикап заглох, как только они въехали на широкий мост. Среди десятков других машин, брошенных прямо на дороге, нельзя было понять, что только в одной из них ещё находятся живые люди. Кевин уже смирился с мыслью, что, возможно, он и его спутница — последние люди на земле. Вот только Мэри — слабая и беззащитная девушка в глубокой депрессии, а у него есть пистолет и целая планета в распоряжении.
Мэри попыталась выйти из машины, но услышала щелчок. Двери заблокировались. Она дёргала за ручку и смотрела на Кевина, не понимая, что происходит.
— Какого хера?
Ответом на её вопрос послужил пистолет, который Кевин вытащил из-за пояса и начал крутить в руках, словно любопытную вещицу.
— Сама посуди, — сказал он. — Ты — симпатичная девушка. Я — вооружённый парень, которому нечего терять. Вокруг — только трупы. Так что ты будешь делать всё, что я скажу, иначе… — он направил на неё дуло и изобразил выстрел. — Бах!
— И что мне теперь, отсосать тебе?
Держа пистолет в одной руке, второй он расстегнул ширинку.
— А ты проницательная.
Девушка посмотрела ему в глаза таким взглядом, что Кевину стало не по себе. В её взгляде он видел и ярость, и непонимание, и усмешку. Он был готов выстрелить прямо сейчас, лишь бы не смотреть этой ненормальной в глаза.
— Или хочешь подохнуть в этой тачке? — спросил он, вернув самообладание.
Мэри до сих пор не смирилась с тем, что это — реальность. Что даже на пороге полного уничтожения планеты, человек не перестаёт быть озабоченным животным, повинуясь лишь своим инстинктам. Она разрыдалась бы от осознания этой мысли, но не хотела показаться загнанным в ловушку зверьком, что только доказало бы, что Кевин прав.
Она перевела взгляд на окно за Кевином и вздрогнула. У машины стояла девушка, наблюдая за сценой в салоне, словно за цирковым представлением. Когда она постучала по стеклу, Кевин от неожиданности испугался и чуть не выронил пистолет.
Опустив стекло и тыча в её лицо оружием, он прокричал:
— Ты кто, блядь, такая?!
— Я? — радостно улыбаясь спросила девушка. — Гвендолин. А вот вы — одни из немногих выживших на планете!
Кевин и Мэри с непониманием уставились на незнакомку в стимпанковских очках и ожогами на лице.
— Выходите из машины! — приказала она.
— Может, ты лучше уйдёшь нахер отсюда, пока я тебе башку не прострелил?! — Кевин ненавидел эту ненормальную за то, что та прервала их ещё даже не начавшийся половой акт.
Чума помолчала несколько секунд, а после рывком вырвала пистолет у Кевина из рук и ударила его прикладом.
— Не беси меня! — она небрежно кинула пистолет ему на колени, словно бесполезную игрушку. — Выходите!
Кевин открыл дверь и вышел на автостраду. Под ногами бегали десятки крыс. Мэри, как только увидела их, взвизгнула.
— Не бойтесь, они не кусаются.
Кевин посмотрел на Мэри, но та проигнорировала его. Он упустил шанс быть с ней в одной команде.
— Так уж вышло… — Гвендолин заговорила так, словно была ведущим на детском утреннике — с радостной улыбкой и восхищением, — …что из семи миллиардов людей выжили только вы и ещё несколько людей по всему миру. Про тебя я всё знаю, — девушка показала пальцем на Мэри. — Ты с читами. У тебя иммунитет. А вот ты — настоящий боец. Всё правильно сделал, что убил свою девушку. Не бойся, адского котла ты пока не заслужил.
У Кевина затряслись руки. Вся его уверенность в себе резко испарилась. До появления этой чокнутой с крысами он был почти Богом, делал, что хотел. А теперь у него было ощущение, словно в его детскую войнушку ворвались взрослые, отняли игрушки и позвали обедать. Ещё и отчитали за то, что плохо себя вёл.
— Это я всё к чему, — продолжила Гвендолин, — не думайте, что это подарок. Что-то типа «ура, вся планета в нашем распоряжении» и прочая чушь. Вы должны построить новый мир, объединиться с другими выжившими, родить потомство, заселить планету заново. Вы — сверхраса! — крикнула она. — Но в самом деле, что-то вы какие-то грустные.
Мэри еле стояла на дрожащих ногах. На глаза невольно навернулись слёзы. Она схватилась за голову, подошла к перилам моста и истошно закричала. Этого, блядь, просто не может быть! Она смотрела на реку и боролась с желанием прыгнуть. Но сразу отбросила эту идею — ничего, кроме обморожения, она бы не получила.
— У девочки нервный срыв, кажется, — услышала она усмешку Гвендолин.
— Ты серьёзно?! — крикнул Кевин. — Растить детей?! И с кем?! С ней?!
Кевин и Гвендолин перевели взгляд на Мэри, которая рыдала у перил.
— Ты не понимаешь, ответственности, возложенной на вас? — спросила Чума. — Вы — будущее планеты.
— Да срать я хотел на эту планету!
Кевин всегда был эгоистом и не собирался изменять своим принципам ради какой-то ненормальной, которая мнит себя чуть ли не Богом. Но её внешний вид, манера речи, тот факт, что она знает то, чего не должна знать, и бегающие вокруг крысы, словно дрессированные пудельки, говорили о том, что Гвендолин не очередная пациентка психиатрической клиники. Не поверить ей было невозможно.
Чума резго шагнула вперёд, сжав губы от злости, словно ещё слово и она поставит Кевину второй фингал. Парень отстранился и поднял руки.
— Спокойно-спокойно! Я лишь говорю о том, что мне нахер не сдалось думать о будущем. Жить надо здесь и сейчас! Всё, что будет после — меня не касается.
— Последний раз предупреждаю! — прервала его Гвен. — Если я говорю, что вы будете трахаться, как кролики, ради продолжения рода, значит, будете трахаться!
Мэри стало плохо и её вырвало в реку. Вода унесла содержимое желудка дальше по течению. Этой спокойной и умиротворённой реке не было никакого дела ни до конца света, ни до будущего планеты, ни до сумасшедших с крысам. Мэри хотела быть водой. Плыть по течению сквозь века, не нарываясь на неприятности в виде психов.
— Миллионы лет эволюции прошли зря, — сказал Кевин. — «Новый мир, будущее планеты» — всё это чушь собачья. Я не хочу быть чьей-то подопытной крысой, на которой ставят эксперименты.
Словно в месть за такие слова, на штанину Кевина запрыгнул грызун, которого он попытался стряхнуть.
— А кто ты? — усмехнулась Чума. — Ты и есть точно такая же крыса. Как и все остальные! Горстка млекопитающих, которые только пожирают всё вокруг! И ничего не отдают взамен! Но я сделала всё за вас, отчистила вам, блядь, Землю от недостойных! Что бы ты и твои потомки жили в совершеннейшем мире!
— Да даром мне такой мир не нужен! Я не собираюсь быть донором спермы для этой тряпки!
Кевин повернулся в сторону Мэри, но не обнаружил её у моста. Пока он перекрикивался с Гвендолин о будущем планеты, она подошла к нему сзади и резко выхватила пистолет из рук. Среагировать не успела ни Чума, ни Кевин. Они и подумать не успели, что девушка собирается делать с оружием, как прогремел выстрел и их лица обдало фонтанами крови.
Теперь Мэри — вода. Теперь — спокойно.
Теперь рядом с ней мать и девочка, которую она не уберегла.
Её тело с пробитым черепом замертво упало на трассу. На несколько секунд и Чума, и Кевин застыли с открытыми ртами, но вскоре молчание прервал громкий крик Гвендолин.
— Твою же ма-а-а-ть! — она начала ходить из стороны в сторону, размахивая руками.
Баланс оказался нарушен. В планы Чумы не входил суицид ни одного из выживших. Теперь всё напрасно. Бог её убьёт.
— Люди — грёбаные эгоисты! Почему?! Почему обязательно надо всё портить?!
Кевин, до этого так смело разговаривающий со всадником апокалипсиса, теперь не был уверен, что его жизнь для неё так важна. Мэри одним выстрелом убила сразу обоих.
По телу и лицу Мэри бегали крысы, оставляя на них кровавые следы. Гвендолин рвала на себе волосы и, судя по выражению лица, готова была расплакаться. Не столько от того, что ничего не получилось, сколько от того, что Нэл был прав. Кевин пятился подальше от неё, не зная, куда себя деть. Но Гвен, словно почуяв страх парня, накинулась на него. Рванула ближе и схватила за грудки.
— Ты теперь — бесполезный мешок с говном! — выплёвывала она ему в лицо, тряся перед собой.
Кевин не столько не мог, сколько боялся сопротивляться. Боялся пойти на корм крысам. А пистолет, который решил не одну его проблему, лежал теперь в мёртвой ладони Мэри.
— Знали бы остальные семь миллиардов ради кого они подохли, боролись бы за жизнь гораздо сильнее!
Из-за её гогглов Кевин видел лишь своё испуганное выражение лица. Он вцепился в запястья Гвен, но та и не собиралась его отпускать.
Подойдя к краю моста, Чума замерла на пару секунд, а после резким движением толкнула парня. Кевин, перевалившись через парапет, полетел вниз. Его громкий вопль, нарушивший тишину разрушенного города, услышали только Гвен и десятки её питомцев.
Чума отдышалась и поправила чёлку, спадающую на глаза. Не зря она ненавидела людей. Человечество заслужило такую участь. Она была уверена, что из семи миллиардов от вируса умерло меньше половины, все остальные пали жертвами других людей. Гвендолин облокотилась о парапет и посмотрела на полную луну на небе, ставшую единственной свидетельницей гибели планеты. А в голове так и стояли слова Нэла, который произнесёт их ещё не раз:
«Она ненормальная! Я же говорил, она ненормальная!»
***
Гвен и не заметила, как к ней подошёл Дьявол. Сид был уже в приевшемся красном костюме и шляпе. Он встал рядом и молча закурил сигарету.
— Ты всё сделала правильно, — после долгого молчания сказал он. — Просто не повезло в этот раз.
— И ты не злишься?
— На что? На то, что ты сверхрасу не смогла вывести? — он по-отечески улыбнулся и выдохнул дым. — Не ты же виновата, что люди такие ранимые существа, — он кивнул в сторону мёртвой девушки. — Придётся начинать всё заново. Может, через сотни, тысячи лет попробуем снова.
Сид кинул бычок под ноги и потушил его ботинком.
— И не обращай внимания на крики Бога. Перебесится. Главное, помни, про наш с тобой секрет, — Сид подмигнул ей, и кожа на его лице сморщилась. — Ладно, передавай привет своему дружку. Удачно вам провести время в вечности.
Старик ушёл так же тихо, как и появился, оставив Гвен наедине с луной, крысами и собственными мыслями. Чума проиграла. Провалила свою великую миссию. Но была уверена, что когда-нибудь вернётся снова. И сделаёт всё, чтобы это не повторилось.
Подборка произведений жанра апокалипсис/постапокалипсис. Часть 2
📚 Артем Мичурин, цикл “Еда и патроны”.
🖋 Книги представлены в хронологии событий в цикле: "Еда и патроны. Песни мёртвых соловьёв", "Еда и патроны. Полведра студёной крови", "Еда и патроны", "Еда и патроны. Ренегат", "Еда и патроны. Прежде, чем умереть”.
📕 1. Еда и патроны. Песни мертвых соловьев (2011 г.).
Он - мутант, дитя постъядерного Арзамаса. Ему повезло с наставником, и вместо гипсовой шахты или публичного дома судьба привела его в закрытый от посторонних глаз мир охотников за головами. Его зовут - Коллекционер. Он не знает своих родителей, настоящего имени и возраста, но одно он знает очень хорошо - цену жизни в золотом эквиваленте.
📗 2. Еда и патроны. Полведра студеной крови (2015 г.).
Мир после ядерного Апокалипсиса… Государства распались, а города превратились в укреплённые поселения, живущие по своим законам. Между городами – огромные безлюдные пространства, где можно напороться на кровожадных мутантов и просто бандитов. Неудивительно, что основной валютой стали патроны, ими платили не только за еду, но и за кровь. Коллекционер, или просто Кол, зарабатывал именно кровью. Долгие месяцы шёл он по следу наёмника по кличке Ткач. Цена на этот раз высока – сверхсекретное Хранилище, полное немыслимых в этом мире сокровищ, которые в наше время можно купить в любом супермаркете…
📘 3. Еда и патроны (2009 г.).
Глобальная война случилась. Ад сорвался с цепей и поглотил Землю. Города лежат в руинах, присыпанных пеплом их жителей. Но человек не перестал существовать как вид. Уцелевшие представители рода людского спрятались в глубокие норы, затаились и переждали. Минуло семьдесят лет со времен Армагеддона. Человечество постепенно встает на ноги, заново учась существовать в изменившемся мире, где любой поселок – это крепость, осаждаемая враждебным лесом, а тоталитарные города-государства борются друг с другом за влияние и ресурсы. Стас, вольный стрелок, чьё благополучие зависит лишь от него самого и верного автомата, направляется в один из фортов, чтобы обсудить с потенциальным нанимателем будущую работу.
📙 4. Еда и патроны. Ренегат (2010 г.).
За семьдесят лет, что прошли со времени глобального ядерного Апокалипсиса, мир до неузнаваемости изменился. Изменилась и та его часть, что когда-то звалась Россией. Города превратились в укрепленные поселения, живущие по своим законам. Их разделяют огромные безлюдные пространства, где можно напороться на кого угодно и на что угодно. Изменились и люди. Выросло новое поколение, привыкшее платить за еду патронами. Привыкшее ценить каждый прожитый день, потому что завтрашнего может и не быть. Привыкшее никому не верить… разве в силу собственных рук и в пристрелянный автомат. Один из этих людей, вольный стрелок Стас, идет по несчастной земле, что когда-то звалась средней полосой России. Впереди его ждут новые контракты, банды, секты, встреча со старыми знакомыми. Его ждет столкновение с новой силой по имени Легион. А еще он владеет Тайной. Именно из-за нее он и затевает смертельно опасную игру по самым высоким ставкам. И шансов добиться своей цели у него не больше, чем умереть.
📔 5. Еда и патроны. Прежде, чем умереть (2021 г. Цифровое издание).
Отчего-то многие полагают, что у моих коллег по цеху чёрствое сердце. Они, мол, не способны сопереживать чужому горю, да и сами скупы на эмоции. Профессиональная деформация личности, как у хирургов или палачей. Бездушные твари, холодные, словно рыбы. Это заблуждение. Под суровой покрытой шрамами оболочкой таится нежная податливая мякоть, которую легко ранить неосторожным словом, косым взглядом, неуместным покашливанием, плохими манерами, смрадным дыханием или просто смурным ебалом, маячащим пред светлыми очами этих замечательных людей с тонкой душевной организацией. Они отнюдь не затворники, как принято думать, и легко идут на контакт, стоит задеть нужные струны внутри. И, будьте уверены, ваше горе, ваша боль, ваши слёзы обязательно вызовут их по-детски искренний эмоциональный отклик. А всё потому, что они любят жизнь и знают ей цену. Меня зовут – Коллекционер, я – охотник за головами, и это – моя история.
📓 Ларри Нивен, Джерри Пурнелл, “Молот Люцифера” (1977 г.).
Знаменитый роман американских авторов, ставший бестселлером № 1, рассказывает о силе человеческого духа, проявленной во время ужасающего всемирного катаклизма. Комета Хамнера-Брауна при прохождении через Солнечную систему распалась на множество осколков и столкнулась с Землей. Глобальная катастрофа привела к войне между Россией и Китаем. Затонула вся Европа и другие низменные земли. Начался многодневный дождь, цунами, похолодание, землетрясения и прочие катаклизмы.
Выжившие американцы сбиваются в группировки. Самая многочисленная из них — банда каннибалов, которая живёт набегами на соседние земли и вынуждена постоянно расширять территорию…
📎 Ранее роман издавался под названием “Апокалипсис I, II”.
📗 Джек Лондон, “Алая чума” (1912 г.).
Очень непривычный Джек Лондон, сильный, фантастический и многогранный. Один из первых постапокалиптических рассказов в истории. Старик рассказывает своим внукам-дикарям, не знающим цивилизованной жизни, как люди жили до... До того, как мир поразила болезнь — алая чума... А внуки ему не верят. Так как не видели. Зато могут рассказать, кто из знакомых может с первого раза попасть в зайца, и кто из них самых сильный. Потому что видели. "Алая чума" — беспощадная, пугающая антиутопия о страшной эпидемии, охватившей человечество и уносящей все новые и новые жертвы.
📎 Ранее повесть издавалась под названиями “Багровая чума”, “Пурпурная смерть”, “Пунцовая смерть”, “Багровый мор”.
📕 Роберт Маккаммон, "Лебединая песнь" (1987 г.).
Впечатляющая история, в которой конец света – это только начало финальной битвы между добром и злом, создана Робертом Маккаммоном, одним из величайших мастеров хоррора в мировой литературе. Книга четыре недели продержалась в списке бестселлеров «Нью-Йорк таймс», первое издание разошлось почти миллионным тиражом.
После ядерного удара Америка превращается в мертвую пустыню, где древнее зло бродит в поисках жертвы – демонический человек с алым глазом, собирающий под своей властью темные силы, жаждет уничтожить ребенка, обладающего даром жизни. Но на защиту девочки по прозвищу Сван, что значит Лебедь, встают те, кто полон решимости сражаться за этот мир и за свои души. От исхода сражения зависит судьба человечества…
📎 Ранее роман издавался под названиями «Песня Сван», «Наслаждение смертью».
📘 Нил Стивенсон, “Семиевие” (2015 г.).
Неожиданная катастрофа обрекла Землю на медленную, но неотвратимую гибель. Нации всего мира объединились для осуществления грандиозного проекта — спасти человечество, отправив его представителей в космос. Но непредсказуемость человеческой натуры вкупе с непредвиденными проблемами губят эту затею, и в живых остается лишь горстка людей...
Пять тысяч лет спустя их потомки готовятся к очередному путешествию в неведомый и странный мир, полностью преображенный катаклизмом и ходом времени. Они возвращаются на Землю.
Родители
РОДИТЕЛИ
(Рассказ)
Ужинали мы, как обычно, вместе, за одним столом, на кухне. Отец – справа от двери, наверное, по привычке: как раз напротив на стене висел телек. Правда, сейчас он был выключен, смысла включать не было. Мать – спиной к двери. Я – спиной к телеку и лицом к отцу.
Мать приготовила борщ – вполне себе наваристый и годный, только мясо жестковатое, хотя варилось часа два, не меньше. Если вообразить, что это старая говядина, то вполне себе ничего еда. Хлеб был еще теплым – мама сама его пекла раз в два-три дня. Сметаны не хватало, но не всё же сразу...
Перед родителями тоже стояли полные тарелки, но, пока я наворачивал за обе щеки, оба не притронулись к еде. Сидели, улыбались немного смущенно. Я старался не замечать этих улыбок. Когда я встану из-за стола и уйду в свою комнату, мать аккуратно выльет содержимое их с отцом тарелок обратно в кастрюлю, а кастрюлю, как остынет, поставит в холодильник.
Я им как-то уже говорил, что не стоит ломать передо мной комедию. Я ж и так знаю, что есть они не будут. Но отец забормотал, что традиции надо соблюдать. Какие традиции? Семейные?
– А дни-то все длиннее, – нарушил молчание отец, поглядев в окно. Там, за полупрозрачными занавесками, над городскими высотками заходило красное солнце. Его расплавленный диск перечеркивали веретенообразные облака, будто небрежно размазанные по тускнеющему небу.
– Так апрель уже, – поддакнул я, вымакивая куском хлеба остатки еды.
– Теплеет, – вздохнув, сказала мама. – Скоро лето. Самое время для путешествий...
– Каких путешествий? – не понял я.
– Загородных прогулок, например, – прищурился отец.
Я уставился на него. Он не отвел взгляда, но улыбка пропала. Я хмыкнул:
– Как же я вас-то брошу?
– Ну так... Ты уже взрослый, шестнадцать лет...
– Не в этом дело, – отрезал я.
Вмешалась мама:
– Ты ведь все понимаешь, Тима, сынок. Рано или поздно...
– Скорее поздно, чем рано, – снова перебил я. – Вы тоже все понимаете. Мне еще рано уходить. Я понимаю, что лучше это сделать летом, когда тепло, но так ведь лето еще не настало, верно?
– Верно, – согласилась мать.
– Вот и отлично. – Я тоже кинул взгляд за окно. Огненный шар удивительно быстро уходил за горизонт. Пора спешить. – Ладно. Чая не надо, я воды попью у себя в комнате. Пойду, зубы почищу...
Когда вышел из ванной, в темном коридоре натолкнулся на мать. Я вздрогнул.
– Ты чего, ма?
– Ничего, – смутилась та. – Ты дверь не забудь закрыть, хорошо?
– Не забуду, – заворчал я.
Прошел в свою комнату, включил лампу, осветившую привычный бардак: кучу книг на столе и кровати, полуразобранный радиоприемник, рацию и набор бит, ножей и ружье. Патронов к этому ружью найти больше не удавалось, хотя я облазил весь город.
Мать продолжала стоять на пороге, теребя пояс домашнего халата.
– Спокойной ночи, – бодро сказал я.
Она радостно и виновато улыбнулась.
Не переступая порога, я чуть наклонился и поцеловал ее в щеку. Щека была холодная. Потом я закрыл перед ней тяжелую металлическую дверь, задвинул несколько задвижек, щелкнул замком. В двери имелся глазок, закрытый пробкой. Я сделал движение – хотел вынуть пробку и выглянуть в коридор, посмотреть, там ли мать, но не осмелился.
И так понятно, что там.
Некоторое время я безуспешно пытался починить приемник, потом бросил. Зачем? Надеюсь поймать передачу? Почитал книжки, думая о другом. В последнее время литературный вымысел только раздражал. Раньше у меня был ворох книг по маркетингу, успешному менеджменту, всякие пособия по тому, как разбогатеть, особо не напрягаясь, но их я выбросил вместе с прочим хламом. Я мечтал поступить на финансовый, но теперь мечтам не суждено сбыться.
Вымышленные истории хоть развлекают, а эта макулатура ни тогда, ни сейчас никому никакой пользы не принесла.
Я выключил свет, тщательно занавесил окна, наощупь нашел под подушкой беруши и засунул в уши. Спать с ними неудобно, но все лучше, чем слушать то, что будет происходить ночью.
***
Утром встал рано, как и всегда. Некогда залеживаться, когда есть важные дела.
Завтрак приготовил отец: омлет из яичного и молочного порошков. Мать копошилась в их с отцом спальне, убиралась с утра пораньше... Как и каждый день.
– Я насчет нашего вчерашнего разговора, – заговорил отец. – Уходить тебе надо. С нами тебе ничего хорошего не ждет.
Я со стуком поставил кружку с кофе на стол.
– А где меня ждет хорошее?
Отец не стушевался, ответил:
– Там, где такие же, как и ты.
– Никто не знает, сколько осталось таких, как я, – ядовито произнес я. – И в кучу мы не сбиваемся, не Буйные. Все – гордые одиночки, друг с дружкой как кошка с собакой. А еды у нас еще на три месяца хватит, так что не беспокойся.
– Я и не беспокоюсь...
– А! – Меня якобы осенило. – Вы с мамой о себе беспокоитесь? Я вам еды тоже найду, не впервой.
– Это неправильно, – прошептал отец. Губы у него побелели.
– Это ты сейчас так думаешь. Ночью будешь думать иначе.
– Я не о еде! – повысил голос отец. – Когда кончится еда... твоя еда... через три месяца – что будешь делать? Осень придет, куда по холодам пойдешь? Так-то уж какой-никакой шанс найти своих есть. А мы с мамой... мы сами не знаем, что с нами будет через несколько ночей. Всё меняется, понимаешь, Тим? Всё! И мы это понимаем. Однажды мы сможем выйти из дома... Или железную дверь сломать...
Я допил кофе с напускным спокойствием.
– Ладно, я понял. Приду домой, поговорим об этом всерьез.
Отец улыбнулся жалкой улыбкой.
Я оделся и вышел из квартиры. Огляделся на лестничной площадке. Соседская дверь напрочь отсутствовала, один проем, в квартире – ни звука. Я знал, что квартира пустует уже несколько месяцев, как и все остальные квартиры нашего дома. Когда-то я не поленился – обошел все до единой квартиры. Нигде ни души, следов мародеров тоже нет. Вода и свет всюду были. Я обчистил холодильники, собрал все съедобное и еще не испорченное. Деньги, драгоценности, ноутбуки и прочее в том же духе не тронул. Такое добро сейчас никому не нужно. Взял я только пару бит и вполне себе боевую саблю, найденную в одной из квартир. Пригодятся.
Спустился по лестнице с десятого этажа – лифт, несмотря на бесперебойное электричество, почему-то не работал со Дня Икс. Ну и хрен с ним – пешком прогуляться и для здоровья полезнее, и для жизни. В лифте-то не видно, кто тебя может ждать за открывающимися дверями. Вдруг Буйный подстерегает? А на лестнице ты всегда готов к неожиданностям.
Я, к примеру, по привычке на каждом этаже выглядывал в подъездные окна. На улице – тишь да гладь. Если не обращать внимания на перевернутые и сгоревшие машины на перекрестке, можно и вовсе решить, что всё по-прежнему, по-старому...
Хотя нет. В прежнем мире по улицам сновали бы прохожие, машины бы ездили, сигналили, водители бы переругивались. Суета бы была.
А теперь никто не суетится. Некому.
На первом этаже было тихо и темно: окон здесь не предусматривалось. Я некоторое время смотрел в глазок входной стальной двери – почти такой же, как в моей комнате, – всунул со скрежетом длинный ключ в скважину, повернул. Дверь открылась. Я вышел на улицу и тщательно запер дверь. Гостей мы не ждем.
Я сразу взял курс в район, который неофициально назывался “Тайвань”. Понятия не имею, почему. Вблизи я обшарил все магазины, супермаркеты, квартиры и подвалы. И не только я. В центре и вовсе делать нечего – там всё сгорело после Первой Волны, когда Буйные чуть не разрушили весь город. А Мародеры добили.
А еще потом такие, как я, растащили остатки съестного.
Денек выдался ничего себе, солнечный, безветренный, чуть прохладный, но уже чувствовалась весна. Я шел быстро – в куртке с капюшоном, джинсах, удобных кроссовках, за спиной рюкзак, в руке бита, на поясе под курткой – финский нож. Еще один нож, поменьше, скорее, стилет, а не нож, был запрятан на голени под брючиной. Допустим, меня схватят, отнимут оружие... Я выхвачу этот ножичек и перережу пару глоток, прежде чем меня самого выпотрошат... М-да, пользы от него мало, но лучше перебдеть, чем недобдеть.
Двигался я по середине улицы, между замерших навеки машин, поглядывая на разбитые витрины, всяческий мусор на обочинах. Нельзя расслабляться: Буйные в спячке, зашкерились в разных темных местечках, спят, но от любого сильного шума проснуться, нападут.
Из-за них-то нельзя какую-нибудь тачку завести и смотаться куда подальше. Такая толпа набежит – мало не покажется. Да и не проехать через эти застывшие пробки. Разве что на танке...
По улицам деловито шныряли голуби и воробьи. Непугаными стали, на меня – ноль внимания. Ходят себе, круглыми глазками зыркают, дрищут где не попадя. Хотя голуби и в прежнем мере дристали где не попадя. Это хорошо, что они наглые, поймать проще... Но не сейчас, на обратном пути... Пару раз я заметил охотившуюся на голубей кошку. Судя по торчащим ребрам, в охоте ей не везло.
Кошка – это ерунда. Вот на свору оголодавших собак наткнуться – это проблема. Однажды я спрятался от них в подъезде одного дома, но когда-то милые собакены караулили меня чуть ли не до ночи, рычали, зубами скрежетали. Самое удивительное – не лаяли. Быстро научились шум не поднимать! Не горел бы я желанием остаться в неизвестном подъезде на ночь... Бррр! Но собаки, похоже, сами испугались наступления темноты, убрались восвояси. А я вышел и помчался домой в сумерках во всю прыть. Родители места себе не находили. Впустили меня в квартиру, сразу заставили запереться в комнате, где был ужин – изрядно остывший...
Успел я тогда в последний момент.
Дошел до Тайваня примерно через пару часов, никого не повстречав. Один раз услышал какой-то грохот в глубине сгоревшего здания, выяснять не стал. Прошел мимо магазина бытовой техники, завернул в супермаркет “Магнит” – там на первом этаже продовольственный отдел.
Прежде чем войти в полураздвинутые стеклянные двери, долго всматривался внутрь. Там горели светодиодные лампы, освещали выстроившиеся ровные ряды полок. Кассы были, понятное дело, пусты, однако сомневаться не приходится: кассовые аппараты работают исправно, можно даже чек выбить, если приспичит. Перед входом сразу за стеклянными дверями – несколько разноцветных банкоматов. Нетронутые. Это в первое время, сразу после Первой Волны Мародеры банкоматы взламывали, кассы обчищали. Потом даже самые тупые доперли, что смысла брать деньги нет. Сейчас банкнотами разве что подтереться можно или косяк свернуть. Хотя и для того, и другого плотная денежная бумага не особо годится.
Я протиснулся боком в дверь, осторожно направился вглубь магазина. Здесь народ уже побывал, много чего утащил, а полки со спиртными напитками и вовсе пустые. Несмотря на то, что холодильники исправно работали все эти месяцы, колбасы, сыры, мясо и прочее скоропортящееся давно испортилось. Вся эта ссохшаяся и позеленевшая жратва лежала на своих местах, покрытая инеем или льдом. Крупы, макароны, мюсли и бич-пакеты с полок испарились.
В дальнем углу с бытовой химией давным-давно перевернули полки, там громоздилась куча туалетной бумаги, рулонов бумажных полотенец, отбеливателей, средств для мытья посуды. На полу – грязные следы. Видать, заходили, когда на улице еще снег лежал.
Я грустно побродил между полупустыми полками. Ничего полезного, одна ерунда вроде лака для волос, молоточков для отбивания мяса, геля для душа и мыла. Всего этого добра я насобирал в первые дни на несколько лет вперед. Мне еда нужна – не мыло же жрать!
На улице хрустнул камень, раздались голоса, и я, не оборачиваясь, нырнул под укрытие большого холодильника с заледеневшими пельменями и крабовыми палочками. Звук был очень тихий, но слух у меня развился, как у летучей мыши, тем более что было очень тихо. У Буйных слух намного хуже, и слава яйцам. Они только на очень громкий звук реагируют. Зато как!
– Да ты задрал уже, Витя, – протянул женский голос. На самом деле она сказала не “задрал”, а другое слово, покрепче. Голос молодой, но с хрипотцой, будто орала много или курила. – Чё те вечно не нравится?
– Характер твой долбанутый не нравится, – пробурчал мужской голос, тоже молодой. Этот тип тоже сказал не “долбанутый”, а кое-что поядренее. – Выпендриваешься, когда не надо... Вот че ты сюда заперлась, а? Сто пудов обшмонали этот магаз, че тут делать?
– А ты жрать хочешь, Витя? Вот то-то. Меня от кошатины тошнит уже.
“Не тебя одну”, – хмыкнул я про себя. Погладил биту, осторожно выглянул из-за холодильника.
Так и есть. Парочка салаг, чуть старше меня. Длинный дрищ в испачканной глиной куртке – валялся он на земле, что ли? – и девка в песочно-желтом пальто. У нее, кажется, молоток в руке, у него – арматурина, обмотанная синей изолентой.
Парень принялся ворчать, вспоминать какой-то вчерашний случай, когда они по прихоти девки зашли куда-то, и их чуть не пришибли Мародеры. Вот если бы она послушала умного человека!
Девка расхохоталась – не слишком громко, но язвительно. Это Витя-то умный человек? Ничтожество.
Витя оскорбился и обматерил девку, та в долгу не осталась. Послышалась возня, кряхтение, сопение, смачный шлепок, и Витя зашипел от злости. Я снова выглянул: Витя держался за щеку и шепотом материл девку.
– Чтоб ты сдохла, – пожелал он. – Всё, я пошел. За мной побежишь – зарежу.
– Не побегу, – спокойно, хоть и задыхаясь, ответила девка.
Витя, не оглядываясь, прошагал в дверям, вышел на улицу, повернул налево. Исчез из виду.
Девка долго вслед ему не смотрела – видимо, действительно не жаждала быть с ним. Принялась ходить между полок с таким невозмутимым видом, словно шопилась еще до Дня Х.
Я сидел за холодильником и думал, как поступить. Было бы отлично, если она сейчас поймет, что ловить здесь нечего, и уйдет. А потом и я уберусь подобру-поздорову. Не люблю общаться с другими Бродягами вроде меня. Мы все одиночки по своей сути. В большие компании если и сбиваемся, то ненадолго. Сейчас каждый думает только о себе, любимом, ни за кого жопу рвать не будет. Вот и эти двое, наверное, сошлись совсем недавно, перепихнуться, поговорить, когда скучно станет, а сейчас уже надоели друг дружке.
Но девка и не думала уходить. По всей видимости, сильно проголодалась – хотела хоть что-то найти. Потихоньку приближалась ко мне. Возле холодильника остановилась, в двух шагах от меня. Я сидел как мышка. Слышал, как она отодвинула прозрачную крышку, принялась копаться среди пельменей, шуршать целлофаном, выковыривать пакеты изо льда, ругаясь сквозь зубы. Пакеты вмерзли намертво, и девка подключила молоток. Удар... Еще удар... Она завозилась, тянула что-то. И вот – резкий звук, и пакет свалился прямо возле меня, лопнув и рассыпав мелкие желтые пельмешки по грязному кафелю.
Вот ведь дерьмо! Я вскочил на ноги и нос к носу столкнулся с девкой.
Для нее выскочивший невесть откуда человек явился полной неожиданностью. Она вытаращила глаза, разинула рот, чтоб заорать. Я приложил палец к губам, зашипел – мол, тихо ты!
Она и вправду не заорала. Развернулась и побежала к выходу мимо поваленной полки. Не представляю, что она подумала; наверное, что я собирался на нее напасть. Или что я – Буйный. Хотя Буйные не стали бы прикладывать палец к губам. Пролетела она мимо поваленной полки и споткнулась обо что-то. Со всего размаху, пискнув, повалилась на груду туалетной бумаги и прочего хлама.
– Вот дура! – в сердцах пробормотал я. На душе отлегло. Пусть бежит, пусть валит, куда хочет. А я пойду своей дорогой. Меньше соблазна...
И тут произошло что-то неожиданное. Куча хлама будто взорвалась, из-под нее выскочила темная фигура и заревела, загоготала, заулюлюкала. Грязный, здоровый, бородатый тип в вязаной шапке, грязной куртке, в перчатках без пальцев.
Буйный!
Я узнал в нем Буйного не только по фирменному улюлюканью, но и по бешено сверкающим глазам. Судя по всему, он находился в режиме сна под этим мусором. Сам замаскировался, что ли? С Буйных станется.
Буйный вцепился в завизжавшую девку обеими руками, подтянул к себе, врезал по лицу.
Тут бы мне валить отсюда куда подальше. Но нет – накатило на меня то ли геройство, то ли дебилизм. Набросился на Буйного, заколотил его битой со всей дури...
Вероятно, я все-таки правильно поступил. Шум привлек бы других Буйных, а хрен знает, сколько их прячется в этом супермаркете. Соберется толпа – костей не соберу. И уйти будет трудно. Шум от толпы потихоньку соберет Орду. А Орда Буйных не скоро рассосется – дотемна точно домой не попаду.
После второго удара рожа Буйного превратилась в кровавое месиво с торчащими в разные стороны зубами и осколками лицевых костей. Буйный упал, задергался, а я еще угостил его несколько раз, размозжив башку в кашу.
– Пойдем! – приказал я девке, как сраный супергерой, и побежал к выходу. Она молча поспешила следом.
***
На улице отдышались. К счастью, шум не пробудил других Буйных, спящих в подвалах, под лестницами, на мусорках... Быстро я его ушатал – опыт имеется.
– Ты зачем там прятался? – наконец спросила девка. – Я не сразу поняла, что ты нормальный...
– Вас услыхал и спрятался. Стеснительный я. Не захотел с вами здороваться.
– Это понятно. Спасибо, что спас...
– Это я не из-за тебя, – отмахнулся я. – Чтобы Буйный своих не привлек. Зачем нам Орда?
Нарочно вел себя грубо. Чтоб не прилипла...
– Незачем, – согласилась девка.
Я глянул на нее. Далеко не красавица, круглолицая, веснушчатая, глазки маленькие, выцветшие, носик пуговкой, бровей не видать. Губы, правда, сочные, красивой формы. Нижняя губа распухла от удара Буйного, стала еще сочнее, дальше некуда. Сама среднего роста, худая. Старше меня на вид, но ненамного.
– Тебя как звать? – спросил я. – Откуда идешь?
– С окраины, – неопределенно ответила она. – Там еды больше нет. А зовут меня Лида.
– Я – Тим. Здесь тоже еды нет. А пельмени эти испортились, на вкус как говно.
Она как-то растерялась, поникла.
– Еды нет? Во всем городе? И... что теперь делать?
Я собирался пошутить, мол, друг друга жрать остается. Но промолчал. Поверит ведь! На душе стало муторно, нехорошо. Родителей вспомнил. Они, поди, уже обед готовят, меня дожидаются. А вечером, если задержусь, отнесут еду в мою комнату...
– У меня дома еда есть... кое-какая, – выдавил я.
Она встрепенулась, заглянула в глаза испытующе.
– У тебя есть дом?
– Есть.
– Ты... один живешь?
– Один, – соврал я. – На десятом этаже. Дом пустой, никого нет, я проверял.
Она помолчала. Наконец спросила:
– А где твои родные?
– Ушли под Музыку, – наврал я.
– Во Вторую Волну?
– Ага.
Она снова помолчала. Потом прошептала:
– А мои стали Оборотнями. Во время Третьей Волны.
– Сочувствую, – равнодушно сказал я. – Ну что, идешь?
– Иду. Только я против анального секса и связывания. И против садо-мазо.
Я крякнул:
– Какое нахер садо-мазо?
– Ну ты же меня не из доброты душевной накормить хочешь, верно? А у меня ничего нет, и ничего я дать тебе не могу, кроме секса. Вот и договариваюсь заранее: никакого анала и садо-мазо. А минет сделаю, я хорошо умею.
– Вот блядь! – вырвалось у меня. – Ладно, идет.
Лида обрадовалась, и мы двинулись в обратный путь.
Пока шли, Лида болтала, но не забывалась, голос не повышала. Тем не менее ее болтовня меня отвлекала, к тому же она то и дело задавала вопросы и ждала ответы. Пару раз я буквально затылком почуял, что за нами наблюдают, вертел головой, но никого не заметил.
Отвечал я Лиде неохотно, на сердце было все так же тяжко, неприятно. Я старался думать о родителях, об их самоотверженной заботе, о том, что они были готовы умереть ради меня... Теперь моя очередь заботиться. Умирать за них смысла нет, но...
– Как думаешь, Тим, что это было вообще? – сбила меня с мысли Лида. – Апокалипсис этот наш? Я помню, разные киношки на эту тему были еще до Первой Волны. Пришельцы, зомби, пандемия, экологическая катастрофа. А произошло то, чего ни один писатель или режиссер не предвидел. И до сих пор непонятно ведь! Первая Волна...
– Буйные, – вставил я.
– Ага! Сначала все думали, что это революция, протестные акции, которые перерастали в вооруженные столкновения с военными. Но это происходило во всем мире одновременно, от Африки до Арктики. По телеку говорили, что это обдолбанные наркоманы рушат все вокруг... Я видела в Ютубе, как Буйные лезли по трупам, давили массой... Потом журналисты сделали вывод, что Буйные – это, как правило, люди с низким интеллектом...
– Тупое быдло, – хмыкнул я, оглядываясь. Нет, никто за нами вроде не идет. Почему тогда острое ощущение слежки? – Такого быдла во всем мире куда больше грамотных и интеллигентных. Рэднеки, быдляки, мамбеты...
– Да. Потом стало ясно, что Буйные – это не совсем люди. Вернее, люди с выключенными мозгами. Поодиночке они неактивны и впадают в спячку. Но стоит зашуметь, как они оживают, сбиваются в стада, а потом в Орду.
– Знаю! Чего это ты мне лекцию читаешь?
– Хочу понять! А когда с кем-то разговариваешь, появляются интересные идеи... Так вот, после Буйных пришли Мародеры...
– Ну, эти-то точно были нормальные, – отмахнулся я. – Просто жадные до халявы.
– Не факт, – заспорила Лида. – Они вели себя странно, боли не чувствовали, потом эта неутолимая жажда все осквернять... У нормальных людей такого не бывает. Или бывает?
– Наверное, нет.
– Вторая волна – Дьявольская Музыка. Девяносто процентов людей услышало в голове музыку и ушли за ней, как крысы за Гамельнским крысоловом...
– Кем? Каким крысоловом?
– Сказка такая была. Неважно. Тысячи и тысячи людей ушли пешком из городов и пропали без вести. Миллиарды людей во всем свете! Куда они делись?
– Инопланетяне украли.
– Думаешь? А я думаю, все эти люди все еще на Земле. Только превратились во что-то такое... что мы не видим... Точнее, видим, но понять не можем, что это и есть люди. Я сон видела, что мои близкие, которые под Музыку ушли, стали частью природы...
Ну вот, сновидица нашлась, подумал я недовольно. Вбила в пустую черепушку, что родители превратились в деревья, теперь березки и сосенки, небось, обнимает. Были такие чудаки и чудачки еще до Первой Волны.
Но Лида не стала развивать тему вещих снов. Продолжила:
– Третья Волна – Оборотни.
Я вздрогнул.
– Часть выживших по ночам стала превращаться в нечто ужасное. Я думаю, что они и днем уже не люди.
– Люди, – оборвал я. – Днем они люди, самые обыкновенные. У меня... друг таким стал...
– И что с ним сейчас?
– Дома сидит, – сказал я. – Они же не могут покидать свои дома. Какая-то сила держит.
– Не все. Некоторые по ночам на улице бродят.
– Да это не Оборотни, наверное. Черти какие-то.
– Вот видишь, никакие не инопланетяне виноваты в апокалипсисе. Это дьявольские происки. Есть теория, что Буйными стали тупые и неграмотные, под Музыку ушла серая масса, а в Оборотней превратились те, кто всю жизнь прогибался под систему.
– Чего?
– Ну, двуличные люди, которые не Богу свечка, ни черту кочерга. Под любую власть ложатся.
Я негромко расхохотался.
– Вот херня-то! Тогда Оборотней было бы большинство! Миллиарды таких!
– А вот и нет. Основная масса людей – это ни то, ни се. Те, кто под Музыку ушел. А гибких приспособленцев гораздо меньше.
– Слушай, Лида, заткнись, а?! – не выдержал я.
– Ладно, – не смутилась она. – За друга обидно, да?
Я не ответил. Мы почти пришли. Я в очередной раз повертел головой – никого.
– А самое интересное во всем этом апокалипсисе, – снова забубнила Лида, – то, что электричество не вырубили. И воду. Но кто работает на электро- и водонапорных станциях, неизвестно. В то время как телеканалы накрылись, и радио не пашет. И лифты.
– И микроволновки, и интернет, и сотовая связь, – добавил я мрачно. – Только электроплитки, пылесосы и утюги. А счета не приходят. Халява, однако. Интересно, если Буйные – быдло, Оборотни – подхалимы, то мы тогда кто?
– Бродяги. Везунчики. И у нас есть какая-то миссия во всем этом говне.
– Миссия в говне? – хмыкнул я. – Звучит, как название фильма о спецагентах. Говенных спецагентах.
Продолжение в комментах
Если вы профи в своем деле — покажите!
Такую задачу поставил Little.Bit пикабушникам. И на его призыв откликнулись PILOTMISHA, MorGott и Lei Radna. Поэтому теперь вы знаете, как сделать игру, скрафтить косплей, написать историю и посадить самолет. А если еще не знаете, то смотрите и учитесь.