Александр Твардовский

Я убит подо Ржевом,
В безыменном болоте,
В пятой роте, на левом,
При жестоком налете.

Я не слышал разрыва,
Я не видел той вспышки, —
Точно в пропасть с обрыва —
И ни дна ни покрышки.

И во всем этом мире,
До конца его дней,
Ни петлички, ни лычки
С гимнастерки моей.

Я — где корни слепые
Ищут корма во тьме;
Я — где с облачком пыли
Ходит рожь на холме;

Я — где крик петушиный
На заре по росе;
Я — где ваши машины
Воздух рвут на шоссе;

Где травинку к травинке
Речка травы прядет, —
Там, куда на поминки
Даже мать не придет...

Группа поискового отряда "Ополченец" в ВКонтакте

Решил посмотреть как он работает на творчество советских авторов о войне. Результат - моё почтение.

(Запрос тупо через промт по первому четверостишью, с заменой заблокированных слов близких по значению )

К. Симонов. "Жди меня и я вернусь"

А. Твардовский "Я убит подо Ржевом"

А. Твардовский "Я знаю, никакой моей вины…"

Р. Рождественский "Помните (отрывок из Реквием"

 В. Лебедев-Кумач "Священная война"

Недавно вспоминал стихотворение Твардовского (Василий Тёркин. Книга про бойца), точнее его часть про переправу советских войск через р. Вуокса, которую давно учил в школе, до слов "И минёт ли в этот раз?". Захотелось глянуть еще раз - узнать на сколько точно запомнил. Действительно, забыл одну строфу, но ладно... Начал читать продолжение и всё внутри сжалось:

Переправа, переправа!

Берег правый, как стена…

Этой ночи след кровавый

В море вынесла волна.

Было так: из тьмы глубокой,

Огненный взметнув клинок,

Луч прожектора протоку

Пересек наискосок.

И столбом поставил воду

Вдруг снаряд. Понтоны — в ряд.

Густо было там народу —

Наших стриженых ребят…

И увиделось впервые,

Не забудется оно:

Люди теплые, живые

Шли на дно, на дно, на дно…

Наверное раньше был слишком мал, чтобы ярко представить эту картину: тёмная ночь, десятки плотов под ураганным огнём вражеской артиллерии, снаряды ставящие "воду столбом".  И, конечно,  совсем молодые ребята, частью вчерашние школьники, падающие в ледяную воду, но идущие вперёд. Надеюсь, нам с вами никогда не придется пройти через то, что прошли наши дедушки и прадедушки в ту ночь, в темнейшие для нашей страны годы.

Всех с праздником Победы!

P. S. Полный текст легко ищется в поисковике, но на всякий случай оставлю здесь ссылку.

https://www.culture.ru/poems/51514/vasilii-terkin

Как-то бесконечно крутится этот стих в голове последнее время, выученный когда-то в школе наизусть.

Переправа, переправа! Берег левый, берег правый,

Снег шершавый, кромка льда...

Кому память, кому слава,

Кому темная вода, -

Ни приметы, ни следа.

Ночью, первым из колонны,

Обломав у края лед,

Погрузился на понтоны

Первый взвод.

Погрузился, оттолкнулся

И пошел. Второй за ним.

Приготовился, пригнулся

Третий следом за вторым.

Как плоты, пошли понтоны,

Громыхнул один, другой

Басовым, железным тоном,

Точно крыша под ногой.

И плывут бойцы куда-то,

Притаив штыки в тени.

И совсем свои ребята

Сразу - будто не они,

Сразу будто не похожи

На своих, на тех ребят:

Как-то все дружней и строже,

Как-то все тебе дороже

И родней, чем час назад.

Поглядеть - и впрямь - ребята!

Как, по правде, желторот,

Холостой ли он, женатый,

Этот стриженый народ.

Но уже идут ребята,

На войне живут бойцы,

Как когда-нибудь в двадцатом

Их товарищи - отцы.

Тем путем идут суровым,

Что и двести лет назад

Проходил с ружьем кремневым

Русский труженик-солдат.

Мимо их висков вихрастых,

Возле их мальчишьих глаз

Смерть в бою свистела часто

И минет ли в этот раз?

Налегли, гребут, потея,

Управляются с шестом.

А вода ревет правее -

Под подорванным мостом.

Вот уже на середине

Их относит и кружит...

А вода ревет в теснине,

Жухлый лед в куски крошит,

Меж погнутых балок фермы

Бьется в пене и в пыли...

А уж первый взвод, наверно,

Достает шестом земли.

Позади шумит протока,

И кругом - чужая ночь.

И уже он так далеко,

Что ни крикнуть, ни помочь.

И чернеет там зубчатый,

За холодною чертой,

Неподступный, непочатый

Лес над черною водой.

Переправа, переправа!

Берег правый, как стена...

Этой ночи след кровавый

В море вынесла волна.

Было так: из тьмы глубокой,

Огненный взметнув клинок,

Луч прожектора протоку

Пересек наискосок.

И столбом поставил воду

Вдруг снаряд. Понтоны - в ряд.

Густо было там народу -

Наших стриженых ребят..

И увиделось впервые,

Не забудется оно:

Люди теплые, живые

Шли на дно, на дно, на дно...

Под огнем неразбериха -

Где свои, где кто, где связь?

Только вскоре стало тихо, -

Переправа сорвалась.

И покамест неизвестно,

Кто там робкий, кто герой,

Кто там парень расчудесный,

А наверно, был такой.

Переправа, переправа...

Темень, холод. Ночь как год.

Но вцепился в берег правый,

Там остался первый взвод.

И о нем молчат ребята

В боевом родном кругу,

Словно чем-то виноваты,

Кто на левом берегу.

Не видать конца ночлегу.

За ночь грудою взялась

Пополам со льдом и снегом

Перемешанная грязь.

И усталая с похода,

Что б там ни было, - жива,

Дремлет, скорчившись, пехота,

Сунув руки в рукава.

Дремлет, скорчившись, пехота,

И в лесу, в ночи глухой

Сапогами пахнет, потом,

Мерзлой хвоей и махрой.

Чутко дышит берег этот

Вместе с теми, что на том

Под обрывом ждут рассвета,

Греют землю животом,-

Ждут рассвета, ждут подмоги,

Духом падать не хотят.

Ночь проходит, нет дороги

Ни вперед и ни назад...

А быть может, там с полночи

Порошит снежок им в очи,

И уже давно

Он не тает в их глазницах

И пыльцой лежит на лицах -

Мертвым все равно.

Стужи, холода не слышат,

Смерть за смертью не страшна,

Хоть еще паек им пишет

Первой роты старшина.

Старшина паек им пишет,

А по почте полевой

Не быстрей идут, не тише

Письма старые домой,

Что еще ребята сами

На привале при огне

Где-нибудь в лесу писали

Друг у друга на спине...

Из Рязани, из Казани,

Из Сибири, из Москвы —

Спят бойцы.

Свое сказали

И уже навек правы.

И тверда, как камень, груда,

Где застыли их следы…

Может — так, а может — чудо?

Хоть бы знак какой оттуда,

И беда б за полбеды.

Долги ночи, жестки зори

В ноябре — к зиме седой.

Два бойца сидят в дозоре

Над холодною водой.

То ли снится, то ли мнится,

Показалось что невесть,

То ли иней на ресницах,

То ли вправду что-то есть?

Видят — маленькая точка

Показалась вдалеке:

То ли чурка, то ли бочка

Проплывает по реке?

— Нет, не чурка и не бочка —

Просто глазу маята.

— Не пловец ли одиночка?

— Шутишь, брат. Вода не та!

Да, вода… Помыслить страшно.

Даже рыбам холодна.

— Не из наших ли вчерашних

Поднялся какой со дна?..

Оба разом присмирели.

И сказал один боец:

— Нет, он выплыл бы в шинели,

С полной выкладкой, мертвец.

Оба здорово продрогли,

Как бы ни было, — впервой.

Подошел сержант с биноклем.

Присмотрелся: нет, живой.

— Нет, живой. Без гимнастерки.

— А не фриц? Не к нам ли в тыл?

— Нет. А может, это Теркин? —

Кто-то робко пошутил.

— Стой, ребята, не соваться,

Толку нет спускать понтон.

— Разрешите попытаться?

— Что пытаться!

— Братцы, — он!

И, у заберегов корку

Ледяную обломав,

Он как он, Василий Теркин,

Встал живой, — добрался вплавь.

Гладкий, голый, как из бани,

Встал, шатаясь тяжело.

Ни зубами, ни губами

Не работает — свело.

Подхватили, обвязали,

Дали валенки с ноги.

Пригрозили, приказали —

Можешь, нет ли, а беги.

Под горой, в штабной избушке,

Парня тотчас на кровать

Положили для просушки,

Стали спиртом растирать.

Растирали, растирали…

Вдруг он молвит, как во сне:

— Доктор, доктор, а нельзя ли

Изнутри погреться мне,

Чтоб не все на кожу тратить?

Дали стопку — начал жить,

Приподнялся на кровати:

— Разрешите доложить.

Взвод на правом берегу

Жив-здоров назло врагу!

Лейтенант всего лишь просит

Огоньку туда подбросить.

А уж следом за огнем

Встанем, ноги разомнем.

Что там есть, перекалечим,

Переправу обеспечим…

Доложил по форме, словно

Тотчас плыть ему назад.

— Молодец! — сказал полковник.—

Молодец! Спасибо, брат.

И с улыбкою неробкой

Говорит тогда боец:

— А еще нельзя ли стопку,

Потому как молодец?

Посмотрел полковник строго,

Покосился на бойца.

— Молодец, а будет много —

Сразу две.

— Так два ж конца…

Переправа, переправа!

Пушки бьют в кромешной мгле.

Бой идет святой и правый.

Смертный бой не ради славы,

Ради жизни на земле.

Автор: Тимофей Бердикин.

21 июня 2020 года исполнилось ровно 110 лет со дня рождения великого советского поэта и писателя, фронтовика, главного редактора журнала «Новый мир», автора знаменитой поэмы «Василий Тёркин» — Александра Трифоновича Твардовского. Взлётам и падениям, постоянной борьбе, творчеству, жизни и памяти этого человека посвящена данная статья.

Детство и юность. «На хуторе Загорье росли мы у отца…»

21 июня 1910 года в семье Твардовских произошло радостное событие — на свет появился ещё один ребёнок, которого любящие родители, Трифон Гордеевич и Мария Митрофановна, назвали Сашей.

Детство маленького Сашки проходило в простой деревенской атмосфере — на хуторе Загорье Смоленской губернии. Дед его, Гордей Васильевич, служил раньше в Польше бомбардиром, оттуда и принёс шутливое прозвище «Пан Твардовский». Позже соседи и местные жители называли так всю семью — в шутку, не иначе. Однако позже нашлись и те, для кого это была совсем не шутка…

Впрочем, к ним мы ещё вернёмся. А пока мальчик Саша растёт, развивается, учится. В доме Твардовских книга была неотъемлемым атрибутом быта. Трифон Гордеевич очень любил читать вслух русскую классику — как прозу, так и стихи. Так детям прививали любовь к искусству.

В семье было много детей: братья Александр, Иван, Василий, Павел и Константин, а также сёстры Анна и Мария.

Юный Саша Твардовский

Стихами Саша заинтересовался очень рано: ещё до того, как научился нормально читать и писать. Впрочем, хоть первые строчки юного поэта были неумелыми и корявыми, они всё равно шли от сердца.

Стихи писать я начал до овладения первоначальной грамотой. Хорошо помню, что первое мое стихотворение, обличающее моих сверстников, разорителей птичьих гнезд, я пытался записать, еще не зная всех букв алфавита и, конечно, не имея понятия о правилах стихосложения. Там не было ни лада, ни ряда, – ничего от стиха, но я отчетливо помню, что было страстное, горячее до сердцебиения желание всего этого, – и лада, и ряда, и музыки, – желание родить их на свет и немедленно, – чувство, сопутствующее и доныне всякому замыслу.

А. Т. Твардовский. Автобиография

В 1924 году подросток начинает посылать в редакции смоленских газет небольшие новостные заметки, которые даже иногда печатались. Публикации повышали авторитет Саши среди сверстников, и нередко начинающего писателя просили написать о каком-то конкретном событии или осветить чью-либо деятельность.

А затем писатель решился отправить и свои стихи. Первое его опубликованное стихотворение было напечатано в газете «Смоленская деревня», и называлось оно «Новая изба».

После этого вдохновлённый юный писатель собрал свои стихи и пошёл в редакцию газеты «Рабочий путь» к Михаилу Исаковскому. Тот стихи принял благосклонно, и даже более того: позвал художника, чтобы тот зарисовал автора. Через некоторое время в родное село пришла газета со стихами и портретом «селькора-поэта А. Твардовского».

М. Исаковскому, земляку, а впоследствии другу, я очень многим обязан в своем развитии. Он единственный из советских поэтов, чье непосредственное влияние на меня я всегда признаю и считаю, что оно было благотворным для меня. В стихах своего земляка я увидел, что предметом поэзии может и должна быть окружающая меня жизнь советской деревни, наша непритязательная смоленская природа, собственный мой мир впечатлений, чувств, душевных привязанностей. Пример его поэзии обратил меня в моих юношеских опытах к существенной объективной теме, к стремлению рассказывать и говорить в стихах о чем-то интересном не только для меня, но и для тех простых, не искушенных в литературном отношении людей, среди которых я продолжал жить. Ко всему этому, конечно, необходима оговорка, что писал я тогда очень плохо, беспомощно ученически, подражательно.

А. Т. Твардовский. Автобиография

В 18 лет Твардовский, движимый юношеским максимализмом, рвёт отношения с семьёй и отцом и переезжает в Смоленск. Работу он себе найти не смог и был вынужден писать, писать и ещё раз писать, ходить по редакциям, публиковаться. Денег зарабатывал он мало, но обратного пути не было — юный писатель шёл своей дорогой.

В какой-то момент стихи поэта публикуют в Москве и даже пишут критику. Твардовский немедленно начинает штурм столицы — ходит по редакциям, пытается публиковаться, иногда успешно. Впрочем, это приносило ему не больше денег, чем в Смоленске, да и образ жизни был не самый приятный — спал, где попало (не на улице, конечно, но всё же), кушал, что попадётся. Когда-нибудь эти скитания должны были прекратиться.

В 1930 году Александр возвращается в Смоленск. На следующий год выходит его большая поэма «Путь к социализму». Ещё через год он поступает в Смоленский педагогический институт.

Твардовский активно поддерживал революцию, активно поддерживал советскую власть. А затем и начавшуюся коллективизацию — агитировал вступать в колхозы и рассказывал о перспективах. Отец уже представлялся ему больше грубым деспотом и противником новой, лучшей, советской жизни. Поэт пишет стихотворение под названием «Отцу-богатею», а в поэме «Вступление» одним из героев является кулак Гордеич, занимающийся кузнечным ремеслом — явная отсылка к отцу. Юный писатель хотел окончательно порвать со своим прошлым — он не хочет этого видеть и помнить, потому и бежал в свои восемнадцать в Смоленск.

Коллективизация коснулась и его семьи. 19 марта 1931 года маму выселили из дома с детьми, а несколькими днями позже отправили на Урал. Всё имущество было отобрано в колхоз.

Твардовский пытался вступиться за своих родителей, но услышал от секретаря обкома лишь фразу:

Бывают такие времена, когда нужно выбирать между папой-мамой и революцией.

Впрочем, юный Александр уже давно сделал выбор — революция.

Страна Муравия. «Гудят над полем провода...»

В 1936 году в Смоленске выходит в свет поэма под названием «Страна Муравия», описывающая наступление коллективизации и путь крестьянина к новому укладу жизни.

Но отступим немного назад. В то время Твардовский подвергался очень резкому преследованию со стороны критиков — его новый сборник стихов забраковали и публично заявили, что обнаружили в нём «душок не нашего представления о бедняке». Тогда же в газете «Большевистский молодняк» печатается статья «Кулацкий подголосок», в которой юного поэта резко критикуют в стиле «Ваши стихи не помогают строить социализм!», а в неком письме читателя, опубликованном в той же газете, выражается недоумение, почему же это «подголоска» не выслали вместе с его семьёй. Автор статьи также начинает распускать слухи о том, что Твардовский хлопочет о возвращении родителей из ссылки. Начинается травля.

Александра спасают московские критики, писатели, поэты. Они первыми положительно высказываются о новой поэме, знакомой им пока только по черновикам. В их числе Серебрянский, Кирьянов, Луговской, Светлов, Асмус, Тарасенков, Мирский. Взахлёб хвалили «Страну Муравию» Пастернак, Севрук, Е. Усиевич, Златова, Чуковский.

И ведь было за что хвалить. Написанная простым языком, легко читаемая поэма завоевала сердца читателей всего СССР. Секретарь правления Союза писателей уже докладывал Сталину о том, что в поэзии появилось новое имя — Твардовский.

Немедленно поэма была включена в образовательные программы многих школ и вузов или как минимум настоятельно рекомендовалась к прочтению.

В том же году Твардовский решил переехать в Москву и поступить на третий курс МИФЛИ. И он был единственным студентом, которому на экзамене мог попасться билет, в котором было бы написано что-то вроде «Страна Муравия. Смысл поэмы...» и так далее. Такой билет поэту не попался, но было бы забавно: студент на экзамене отвечает на вопросы по собственноручно написанному произведению.

В эту пору у Твардовского завязываются новые дружбы, которые пройдут через всю жизнь.

Ну, представь себе, — рассказывал он Л. Озерову, — ты приезжаешь издалека, у тебя еще не напечатанная в центре поэма, обстоятельства твоей жизни смутны, и ты не знаешь еще, на каком ты свете. И вот в вестибюле, возле гардероба, к тебе подходит человек, известный тебе по портретам и намного старше тебя, и говорит, не то спрашивая, не то восклицая: «Вы Твардовский?» — «Да, — отвечаю, — Твардовский». Он переспрашивает несколько раз: «Вы Твардовский?» — «Да», — говорю. Он… целует меня в лоб, обнимает и говорит: «Я давно ждал появления такого поэта, и вот вы пришли».

То был Самуил Яковлевич Маршак, совершенно восхищенный «Муравией».

Выход поэмы изменил многое в жизни Твардовского. Он стал по-настоящему известным и популярным, у него появилось множество как почитателей, так и завистников, причём последних было, к несчастью, намного больше. С ними поэт боролся всю жизнь.

В 1938 году Александр получает партбилет ВКП(б), ещё через год заканчивает институт.

Начинается Вторая мировая война.

Войны и воины. «Две строчки», «Василий Тёркин» и «Дом у дороги»

Осенью 1939 года Твардовского призывают в ряды Красной армии и направляют в поход на западную Беларусь. После завершения осенней операции увольняют в запас, но это ненадолго — начинается Зимняя война, куда юный писатель отправляется уже в офицерском звании спецкорреспондентом военной газеты.

Все знают о сомнительных успехах СССР в той войне. Много раз поэт мог погибнуть: например, однажды проводник из местных по ошибке вывел солдат к финской линии — чудом уцелели. А в какой-то момент Твардовский на десять минут отошёл от наблюдательного пункта — и нет уже никакого пункта, снарядом сбило.

Тогда рождаются стихотворения «Баллада о красном знамени» и намного более известное «Две строчки»:

Из записной потертой книжки

Две строчки о бойце-парнишке,

Что был в сороковом году

Убит в Финляндии на льду.

Лежало как-то неумело

По-детски маленькое тело.

Шинель ко льду мороз прижал,

Далеко шапка отлетела.

Казалось, мальчик не лежал,

А все еще бегом бежал

Да лед за полу придержал…

Среди большой войны жестокой,

С чего — ума не приложу,

Мне жалко той судьбы далекой,

Как будто мертвый, одинокий,

Как будто это я лежу,

Примерзший, маленький, убитый

На той войне незнаменитой,

Забытый, маленький, лежу.

«Незнаменитой» называл Твардовский эту войну. Как выяснилось позже — совершенно правильно.

В горниле советско-финской у Твардовского начинает вырисовываться образ весёлого солдата, этакого балагура, которому всё нипочём. И в одной из ленинградских газет вскоре выходит такая лубочная серия стихотворных фельетонов с картинками. Главного героя звали Вася Тёркин. Это был, конечно, ещё не тот герой, покоривший сердца миллионов советских граждан, но его прообраз, прототип. Да и солдатам Зимнего фронта он пришёлся по вкусу. После войны Твардовский пробовал продолжить работу над героем. Дело шло достаточно медленно, а 22 июня, на следующий же день после его 31-го дня рождения, над Родиной загудели моторы немецких самолётов. Начиналась ещё одна война. Великая Отечественная.

На следующий же день писатель отправился на Украину — его назначили литератором газеты редакции Киевского Особого военного округа. И сразу Твардовский окунулся в самое пекло первых дней войны.

Казалось бы, поэт уже был закалён в боях с Финляндией. Но «это не Финляндия» — пишет Твардовский в письме жене. Первое задание он провалил — об ужасном разгроме Днепровской флотилии не смог написать ничего, настолько его это потрясло. Бросал лишь через плечо шутку:

Планшеткой голову от бомб прикрывал. Помогло.

Александр Трифонович — второй слева

Осенью, в тяжелейших боях начинается заново работа над Тёркиным. Удивительно, как к месту приходятся многие строки и слова. Твардовский через них будто выразил самую суть солдатской жизни. Весной и летом сорок второго дописываются и сдаются в печать такие знаменитые главы, как «Переправа», «На привале» и «Перед боем». Это было именно то, в чём нуждались солдаты. Особенно после таких дней, описанных Твардовским:

То была печаль большая,

Как брели мы на восток.

Шли худые, шли босые

В неизвестные края.

Что там, где она, Россия,

По какой рубеж своя?..

Тот самый Тёркин

4 сентября 1942 года начинается публикация глав поэмы «Василий Тёркин» в газете «Красноармейская правда». Поэма сразу завоевала признание читателей, особенно солдат-фронтовиков. Миллионы людей ждут продолжения «Книги про бойца», черпают в ней силу и веру в победу. "После публикации «Тёркина» больше всего писем приходило Твардовскому или просто на конверте было написано: «Тёркину»" — вспоминает один из членов редколлегии «Красноармейской правды» — «Газета на фронте после прочтения обычно шла на самокрутки, но «Тёркина» солдаты не курили». Не случайно в карманах гимнастёрки убитых бойцов часто находили рядом с фотографиями близких потёртые газетные странички с отрывками из этой поэмы.

Бойцы Западного фронта «Красноармейскую правду» ценили – она была для них важнейшим источником информации о происходящем не только на своем, но и на других фронтах Отечественной войны. Они охотно сотрудничали с газетой, посылая в редакцию письма, в которых рассказывали о своих товарищах, о боевых эпизодах и фронтовых буднях.

Твардовский понял что в «тяжкий час земли родной» надо говорить только о главном и вековечном – о Родине большой и малой, о семье и доме, о долге и чести, о жизни и смерти.

Герой поэмы надеется на таких, как сам:

Грянул гром, пришёл черёд,

Нынче мы в ответе

За Россию, за народ

И за всё на свете…

25 сентября 1943 года был освобождён родной Смоленск. Вместо прежнего города одни руины.

На площади измученные, плохо одетые люди, но на лицах радость. Наскоро сколочена трибуна. Твардовский обращается к землякам в освобожденном городе. На следующий день разыскал родных, которые в дни оккупации прятались в землянках. Все были целы, и это было счастьем.

На пепелище родного дома

Позднее Твардовский записал в своём дневнике:

Обезображена, изуродована вся моя родная местность. Нет сил и действительно нет слов, чтобы рассказать об этом по живому впечатлению. Каждый километр пути, каждая деревушка, перелесок, речка – все это для человека, здесь родившегося и про-ведшего первые годы юности, свято особой, кровной святостью. Все это часть собственной жизни, что – то глубоко внутреннее и бесконечно дорогое. И видеть все это таким, каким оно выглядит после немцев, - это почти физическая боль.

Родное Загорье. […] Местность так одичала и так непривычно выглядит, что я не узнал даже пепелище отцовского дома. Ни деревца, ни сада, ни кирпичика или столбика от построек — все занесено дурной, высокой, как конопля, травой, что обычно растет на заброшенных пепелищах. Никаких родных мест, никаких впечатлений, примет, узнавания.

Поэт получал много писем от фронтовиков. И вместе с ними в нём росла убежденность в том, что он нашел свое место на войне, свое истинное назначение. Считая «Тёркина» своим основным делом, военкор Твардовский продолжал выполнять обычную заказную газетную работу.

На протяжении войны Твардовский пишет еще одну поэму, которую завершит через год после войны – «Дом у дороги» - о разрушенном войной доме и разлучённой ею семье. Поэма была особенно дорога автору, как вобравшая в себя боль и горечь пережитого народом бедствия.

В тот самый час воскресным днём,

По праздничному делу,

В саду косил ты под окном

Траву с росою белой.

Домой ждала тебя жена,

Когда с нещадной силой

Старинным голосом война

По всей стране завыла.

И,опершися на косьё,

Босой,простоволосый,

Ты постоял и понял всё,

И не дошёл прокоса.

Не докосил хозяин луг,

В поход запоясался,

А в том саду всё тот же звук

Как будто раздавался:

«Коси,коса, пока роса,

Роса долой- и мы домой.»

«Дом у дороги» — это поэма ещё и о любви. Очень тяжёлая, иногда с надрывом — её нельзя пересказать, её нужно читать.

И та любовь была сильна

Такою властной силой,

Что разлучить одна война

Могла.

И разлучила.

Заканчивал войну в Германии, под Кенигсбергом, в Тапиау (ныне – город Гвардейск).

Именно здесь располагалась редакция газеты «Красноармейская правда».

Сейчас на этом доме по адресу Калининградская улица, 21, находится мемориальная доска, посвящённая Твардовскому.

9 мая 1945 года к дому редакции с утра потянулись бойцы и командиры. Они хотели узнать у газетчиков подробности последних известий, переданных глубокой ночью по радио. С сообщением об Акте безоговорочной капитуляции Германии выступил военкор Александр Трифонович Твардовский.

Именно от него бойцы узнали, что война закончилась. В водоворот всеобщей радости попала вся редакция «Красноармейской правды». Стоя на крыльце этого дома (а тогда в нем как раз ночевали сотрудники редакции), поэт вместе со всеми салютовал из личного нагана. Весь город праздновал победу, как умел, гремел салют из всех видов оружия. Писатель Владимир Воробьёв вспоминал:

«Стоя на крыльце уцелевшего дома, где ночевали сотрудники редакции, Александр Твардовский вместе со всеми участвовал в салюте, оглушившем Тапиау. Свои патроны расстрелял, выпросил запасные обоймы у писателя Мориса Слободского и художника Ореста Верейского….

По воспоминаниям того же Верейского, когда поэт услышал о победе, то его охватило какое-то особенное чувство: так как война окончена, то и он обязан окончить «свою войну», свою поэму «Василий Тёркин». И он дописал ее 9 мая.

С первых дней годины горькой,

В тяжкий час земли родной,

Не шутя, Василий Тёркин,

Подружились мы с тобой…

С первых дней Великой Отечественной Твардовский понял, что память о ней, если он выживет, останется с ним навсегда.

И памятью той, вероятно,

Душа моя будет больна,

Покамест бедой невозвратной

Не станет для мира война…

Так оно и случилось: тема войны не уходила из его поэзии до самых последних лет. О ней он вспоминает в поэме «Дом у дороги», «За далью - даль», в стихах «В тот день, когда окончилась война», «Немые», «Я убит подо Ржевом» и во многих других...

А в 1966 году он напишет:

Я знаю, никакой моей вины

В том, что другие не пришли с войны,

В том, что они - кто старше, кто моложе -

Остались там, и не о том же речь,

Что я их мог, но не сумел сберечь -

Речь не о том, но все же, все же, все же...

«Новый мир»

Твардовский ещё в конце 30-х годов мечтал с кем-нибудь организовать свой журнал. И вот случилось чудо — в 1950 году его назначают главным редактором журнала «Новый мир» взамен перешедшего в «Литературную газету» Константина Симонова.

Твардовский с упоением принялся за работу. В этом ему помогали два его заместителя — друг А. К. Тарасенков и С. С. Смирнов. В редколлегии собрался вообще «звёздный» состав — Валентин Катаев, Константин Федин, Михаил Шолохов, Михаил Бубеннов... Многие из друзей поэта и просто известных советских писателей помогали журналу и сотрудничали с ним.

Твардовский действительно создал в журнале неповторимую уютную атмосферу, в которой работа ощущалась не как работа, а как строительство чего-то нового, лучшего, светлого — то, что люди хотели делать. Конечно, «Новый мир» в начале 50-х и он же в 60-е сильно отличались — была проделана большая работа.

Александр Трифонович работал вместе со всеми, сидя в журнале с утра и до вечера. Вполне обычные будни проходили так: утром или днём слышали, как у здания редакции останавливалась машина. Далее захлопывалась дверь машины и неторопливые шаги прерывались ещё двумя хлопками — входной двери и двери, ведущей в общий зал из прихожей. Появлялся Твардовский не с пустыми руками — притащит что-нибудь к чаю, например, две связки свежих баранок, пообщается минут 5-10 о новостях и скрывается в своём кабинете, где порой может засидеться и до вечера. Он часто обсуждал всё с коллегами, заместителями, совещался, высказывал своё мнение — в общем, журнал являлся коллективом, где важно было мнение каждого.

Твардовский мог взять из своего кабинета толстенную папку с рукописями, вёрстками, письмами, уехать вечером и сказать на прощание «Я буду завтра» или «Приеду послезавтра», и сотрудники понимали, что к этому времени папка будет досконально изучена и всё будет просмотрено до последней буквы.

Новый главный редактор очень хорошо наладил обратную связь. Если ему что-то из предложенного нравилось, он тут же звонил автору или писал письмо. Кстати, о письмах. Все письма читателей, приходившие в редакцию, он обязательно читал, и многие из них публиковались в журнале с ответами.

Журнал «Новый мир» стал для многих начинающих писателей и поэтов изданием, которое первым их опубликовало. В частности, без этого журнала не состоялся бы как поэт Расул Гамзатов, Константин Вашенкин и многие другие… Отличительной особенностью журнала стало то, что он, в отличие от многих других изданий, публиковал аргументированные и довольно смелые оценки той литературе, которая публиковалась. Так молодые авторы получали не только публикацию в известном журнале, но и критику своих работ.

Твардовский сделал журнал этаким революционером в тогдашней советской литературе — довольно часто в журнале появлялись произведения писателей и поэтов, с которыми они довольно долго обивали пороги других редакций, где их отбраковывали по идеологическим соображениям. Печатались в журнале и рецензии критиков, которых государство объявило космополитами. Благодаря Твардовскому свет увидели произведения Астафьева, Богомолова, Шукшина… Сотни и сотни их, и им нет конца.

Но оппозицонная политика журнала совсем не нравилась власти, и, даже несмотря на вроде как начавшуюся хрущёскую «оттепель», в 1954 году Твардовского «освобождают» (замечательная формулировка) от обязанностей главного редактора. Союз писателей обрушивается на поэта с разгромной критикой. В кресло главреда возвращают Симонова.

Поводом для всего этого послужила поэма «Тёркин на том свете», которую Твардовский хотел опубликовать в журнале. Если вы с ней ознакомитесь, вам станет понятно, что это сокрушительная сатира на советскую действительность и бюрократию, вроде как завуалированная, но понятная всем и каждому. Конечно же, власти такого стерпеть не смогли.

«А куда вообще делся Тёркин? Почему нет ни слова о его «мирных», послевоенных делах?» — спрашивали читатели, ища продолжение. Твардовский ответил. Была написана большая, подробная статья под названием «Как был написан «Василий Тёркин» (Ответ читателям)», где он рассказал читателям историю создания персонажа и то, почему он не может эксплуатировать этот образ.

С 1954 по 1958 год Твардовский не прекращает активную деятельность: пишет стихотворения, занимается самоанализом, знакомится со многими новыми интересными людьми. Появляются наброски, строфы будущих поэм. Хоть он и тяжело переживал случившееся, увольнение не сломило его — напротив, придало ему сил, хоть поэт и сокрушался, что вокруг одни лизоблюды и честолюбцы.

Впрочем, Александр Трифонович вскоре понял, как обратить перемены себе на пользу: в мае 1957 года он встречается с Хрущёвым лично, чтобы обсудить текущую ситуацию в стране, в литературе, поговорить о многих препятствиях, о бюрократии и т.д. Глава государства, обычно многословный, был потрясён и слушал Твардовского с неподдельным интересом.

Твардовский в редакции «Известий»

Поэт попал в точку. В 1958 году «сверху» ему предлагают вернуться в «Новый мир».

Редакция гудела, как улей. В прихожей у стола с графином стояли и сидели, но более всего ходили люди. Все двери из отделов были распахнуты. Встречи, поцелуи, рукопожатия. Во всем какой-то праздник. Жора Владимов сказал мне, что последние дни у них в редакции было полное запустение, никто даже не заходил — и вдруг, с первого же дня, как Твардовский взял журнал, все переменилось. Прежде всего он сам, в отличие от Симонова, появляется ежедневно в час дня и не дает никому лениться, сам читает материалы отделов и проч. Весело, празднично.

Из дневников В. Лакшина

Твардовскому сулили все условия. Но как только он снова стал главредом, начались препоны. Этого нельзя печатать, этого тоже, а этого запретить и выкинуть! По приказу свыше к публикации не был допущен роман Бориса Пастернака «Доктор Живаго», которому на тот момент уже даже была присуждена Нобелевская премия!

Расправились с писателем, не читая его романа.

А. Твардовский

Задушили также и Гроссмана, и многих других писателей. Работать было тяжело.

Несмотря на это, журнал проводит активную либеральную политику в литературе и искусстве. «Новый мир» для многих становится символом «шестидесятничества» - печатаются произведения Василя Быкова, Абрамова, Домбровского, Трифонова, Можаева... После личного разговора с Хрущёвым Твардовский получает право на публикацию романа Солженицына «Один день Ивана Денисовича» - и публикует. По воспоминаниям самого поэта, за этим произведением он просидел несколько ночей, читая и перечитывая.

Это был прорыв. «Новый мир» стремительно набирал популярность. Печаталось всё больше новых и новых произведений, открывающих другие страницы отечественной прозы и поэзии. Номера раскупались как горячие пирожки — приходилось увеличивать тираж.

Да и сам Твардовский в это непростое время переосмысливает себя и свою прежнюю жизнь. В новых поэмах «За далью — даль» и «По праву памяти» поэт приходит к выводу о том, что коллективизация и стройка новой советской власти не была такой радужной, как ему казалось тогда, много лет назад. Твардовский меняет свой взгляд на те события, понимая, как он тогда чудовищно ошибся, выбрав революцию, а не семью. Ему совестно за то время — это очень хорошо видно в поэмах. «По праву памяти» начала публиковаться в 1969, но полностью из-за цензуры стала доступна читателям лишь в 1987. А вот «За далью — даль» была опубликована в 1967 - ещё при жизни.

После свержения Хрущёва эйфория, вызванная небывалым ростом популярности журнала, сошла на нет — брежневское правительство начало кошмарить журнал, снимать статьи, когда номер был почти что сверстан, цензура была почти постоянной. В 1967 году его заместителей сняли, заменив их людьми ортодоксальных взглядов. Так Твардовскому стало ещё сложнее работать, тогда его с трудом уговорили не подавать в отставку.

Впрочем, это была лишь небольшая отсрочка. Цензоры постоянно вырезали строчки, а иногда даже целые строфы из стихотворений, часто приходилось бегать, просить, звонить, писать — бороться, бороться и ещё раз бороться. Твардовский писал письма Брежневу, но ответа так и не получил.

Провластные газеты критиковали журнал, всё ещё имеющий колоссальный успех у читателей. Его поливали грязью, критиковали, шли даже на откровенную ложь. Твардовскому казалось, что он буквально «сходит с ума» - неужели все, абсолютно все ополчились против него? Впрочем, письма, посылаемые читателями в поддержку журнала, убеждали в обратном...

И случилось непоправимое - в начале февраля 1970 поставили новых людей в замы и в редколлегию журнала. Людей, абсолютно чуждых Твардовскому, критиковавших его творчество и редакторскую деятельность, людей, завистливо называвших поэта «медведем» — за его характер и волю. Через несколько дней «медведь» сдался: Твардовский подал заявление об уходе, которое было немедленно удовлетворено. Вслед за ним ушли многие сотрудники. «Новый мир» был разгромлен.

Надо ли говорить, что в печати об этом не было сказано ни слова?

Журнал остался существовать, но это был уже другой журнал, с другими людьми и с другой политикой. Важно помнить: на протяжении всего того времени, пока Твардовский был главным редактором «Нового мира», публиковались сотни молодых писателей и поэтов, печатались неугодные официальной пропаганде правдивые статьи и рецензии либеральных критиков. Разгром журнала потряс читателей, которые ежедневно писали Твардовскому слова поддержки и благодарности за всё, что он сделал.

Смерть и память

После ухода из журнала «Новый мир» Твардовский сгорел очень быстро — вскоре у него случился инсульт, лишивший его частично подвижности и речи, а в больнице обнаружился запущенный рак лёгких. 18 декабря 1971 года его не стало.

Похоронили его на Новодевичьем кладбище.

Именем Твардовского названы несколько улиц в разных городах. Также в 1973 году оно было присвоено московской школе № 279 (сейчас — 293).

В 1995 году в Смоленске был поставлен памятник Твардовскому и Василию Тёркину.

В 2013 году на Страстном бульваре был установлен памятник Твардовскому, неподалёку от редакции журнала «Новый мир». Чуть дальше находится Пушкин - есть в этом что-то правильное.

Сейчас имя Александра Трифоновича Твардовского людям молодого поколения известно в лучшем случае как автора «Василия Тёркина». Поколение старших, наших дедушек и бабушек, знает его ещё и как редактора «Нового мира». Эта статья призвана раскрыть непростую судьбу этого человека, показать, чем он жил и за что боролся.

Источники.

Разумеется, ещё очень многое осталось не рассказанным. Если вам интересно, чем я пользовался при написании данной статьи, вы можете почитать следующие материалы:

1. А.Т.Твардовский. Автобиография

2. Андрей Турков. Твардовский

3. Александр Твардовский. Честно я тянул мой воз (составитель — А. Турков). В интернете текста книги не нашёл.

4. Павел Фокин. Твардовский без глянца

5. Александр Крон. Александр Твардовский

6. Иван Твардовский. На хуторе Загорье

7. Иван Твардовский. Родина и чужбина

8. А.Т.Твардовский. С Карельского перешейка (из фронтовой тетради)

P.S. Фото рабочего процесса прилагаю

Оригинал: https://vk.com/wall-162479647_174019

Автор: Тимофей Бердикин. Альбом автора: https://vk.com/album-162479647_269903541

Личный хештег автора в ВК - #Бердикин@catx2, а это наш Архив публикаций за май 2020

Администрация Пикабу предложила мотивировать авторов не только добрым словом, но и материально.

Поэтому теперь вы можете поддержать наше творчество рублем через Яндекс-деньги: 4100 1623 736 3870 (прямая ссылка: https://money.yandex.ru/to/410016237363870) или по другим реквизитам, их можно попросить в комментах. Пост с подробностями и список пришедших нам донатов вот тут.