Интернета как явления в природе еще нет, как нет ни кафе, ни кинотеатров, ни ТЦ, ни прочего, что вошло в нашу жизнь прочно и чем живут современные дети и взрослые. Мы, 28 учеников 8 класса, все были примерно одинаковые — вещи носили с ближайшего рынка, передаваемые по наследству, жили в сереньких хрущевках, некоторым везло и у них даже была своя комната, но большинство делили комнаты с бабушками, дедушками, братьями и сестрами, и хорошо еще если так, а то и вовсе ютились втроем-четвером в однокомнатной квартире, поскольку никаких ипотек в то время не было и квартиру купить было не проще, чем улететь на Луну.
Двор был совершенно особым местом для нас, детей, и понятие «двор» включало в себя не только собственно двор с лавочками и столом для домино, которые прочно оккупировало старшее поколение (бабушки на лавочках, дедушки за столом), а и лесок за домом, где мы жгли костер, и подвал восьмого дома (напомню — домофонов нет, все открыто), где старшаки наши оборудовали собственноручно что-то вроде комнаты, где в непогоду резались в карты, пили дешевый портвейн и слушали последние кассеты на непонятно откуда добытом раздолбанном «Романтике», и чердак дома девять, где обитали мы, ребятки помладше, тоже оборудовав наше пристанище с претензией на уют и жилое помещение при помощи журнальных плакатов, чиненных с помойки стульев и прочей рухляди.
Я, если что, не жалуюсь — детство у меня было интересное, я это к тому рассказываю, чтобы дать понятие о том, что происходило это все немного в другом мире, где были другие законы и совсем другой, сильно отличающийся от 2024 года уклад жизни и у взрослых, и у детей.
Над нами особо не дрожали — в школу сходил, уроки сделал, мотай отсюда и не путайся под ногами. Это сейчас детей по телефону отслеживают, а мы уходили в обед, а приходили часам к одиннадцати.
И никто не волновался и в милицию не бежал.
Во дворе царили свои порядки. Например, у нас вот, кто помладше, была компания так называемых рокеров. Рокерство наше великое выражалось в том, что мы цепляли булавки на рюкзаки да кепки, вырезали соответствующие картинки из журналов да орали как мартовские коты под гитару: «Нафинг элс маттерс», пугая бабушку Шуру с пятого этажа своими воплями.
Но — типа идея и красивое название. Опять же, своя система крутости — у Вована кольца в кепке вставлены, а у нашего заводилы Бычка — самый настоящий плакат «Металлики» дома висит.
О Бычке, собственно, речь дальше и пойдет.
Бычок этот, Дениска Бычков, был, что называется, не пришей кобыле хвост.
Для нашей компании он был великоват — нам 13-14, ему 15, а для старшаков, которым всем по 16-18, маловат. Но мы признавали за ним лидерство, так как он старше, сильнее и любому может в морду дать. А старшаки относились к нему как к мальчику на побегушках — принеси, подай, иди нафиг не мешай, что не мешало ему регулярно появляться в их подвале и шестерить, ставя под угрозу свой авторитет в нашем чердачном мирке. Не в меру высокий для своих лет, подкаченный, дерзкий пацан, такой в каждом дворе наверное тогда был.
При этом учился Бычок в моем классе, что никого не удивляло, второгодником он был в нашей школе далеко не единственным, это сейчас выпускают всех, а тогда было просто — не сдал, привет, второй год.
И никого не смущало — такие правила игры. Разве что трепку от родителей получишь.
И вот однажды, теплым апрельским вечером, приходит наш Бычок на чердак и выдает:
- Все, пацанва, ухожу от вас, Седой сказал, что могу у них тусить, в подвале.
Мы, конечно, все в расспросы — что, да как, да почему? Завидуем, конечно — круто же, старшие есть старшие, они и с музыкой, и на дискотеку ходят. В общем, новость года — сам Седой сказал!
Бычок развалился в единственном на всем чердаке кресле и выдал:
-Условие ток есть — надо нашему историку посреди урока кинуть зигу. Доказать что не трус.
Что такое зига, знали все — приветствие, которое любил один несостоявшийся немецкий художник с усиками, чуть было не завоевавший мир, да обломавший зубы, и которое выражалось в вытянутой руке и громком приветственном крике соответствующего характера. В общем, думаю вы поняли, писать я эти слова не буду, за это в мире 2024 года можно и бан получить.
Мы, конечно, сначала сказали, что стремно это все, но Бычок залихватски махнул рукой и нас заверил:
- Да ничё не будет. Ну поорет, ну выгонит из класса, пофиг. Зато — старшаки меня примут. Делов-то…
Поговорили — и забыли, особо как-то значения никто не придал, мало ли кто что говорит. Пошли видак смотреть к Лехе и обсуждали потом приключения Терминатора.
Мы были просто дети, и все в нашем мире было легко и просто.
Про учителя истории следует сказать отдельно.
Степан Иванович был откровенно старым. На его пигментной лысой голове гордо росли три седых пера, которые он старательно зачесывал назад и за которые получил в школьных коридорах кличку «Лохматый». Невысокого росточка, суховатый, угловатый, в видавшем виды, но неизменно чистом твидовом пиджаке и крахмальной рубашке, при галстуке даже в самую жару и брюках с такими стрелками, о которые можно порезаться, в стоптанных, но до блеска начищенных старомодных туфлях, он принимал активное участие в школьных мероприятиях, часто дежурил в коридорах и необидно журил бегающих первоклассников. Жена его, такая же старая, с седыми редкими кудряшками, Анна Ивановна работала у нас техничкой, и мы часто видели, как после уроков они под ручку чинно идут домой, и по весне зубоскалили, видя, как Лохматый ломает своей жене букеты сирени.
Учителем он был прекрасным, рассказывал историю так, что ощущение было — смотришь кино, увлекательное и остросюжетное. Даты, конечно, зубрить заставлял, не без этого, но благодаря его рассказам историю любили все, от пятиклашек до выпускников, и Степаном Ивановичем школа не без основания гордилась, благо на олимпиадах всегда брали первые места в районе, а то и в области.
И вот на следующем уроке, прям посреди очередного захватывающего рассказа Степана Ивановича на задней парте вдруг подскакивает Денис Бычков, второгодник и верзила, и во все свое горло орет немецкое приветствие с соответствующим жестом рукой.
Тишина наступила мертвая.
И в этой тишине мы увидели, как изменилось лицо нашего учителя.
Глаза его как-то странно сузились, заблестели, челюсть задрожала, весь он стал какой-то тонкий, бледный.
Три больших и резких шага понадобилось ему, чтобы оказаться рядом с партой Бычкова.
Ухмыляющийся второгодник и не думал садиться, нагло он смотрел на старого учителя, и ждал — что сейчас начнут орать, тащить его к директору и выгонять из класса.
Но вместо этого в звенящей тишине мы услышали тихие, чеканные слова Степана Ивановича:
- Я в первые дни ушел на фронт, добровольцем, два года себе приписал тогда, не брали меня, шестнадцатилетнего. Прошел всю войну, дважды был тяжело ранен, выжил. Дошел до Берлина, вернулся домой. Анечку свою встретил вот в сорок четвертом, поженились после войны. Я - солдат Красной Армии, если хотите - жалуйтесь директору.
И после этой речи произошло то, чего никто не ждал.
Степан Иванович резко и быстро впечатал свой кулак в морду Дениса Бычкова.
Бычков упал, скрючившись, а старый учитель, не спеша, вышел из класса.
Только выл на полу, утирая кровь из носу, Бычок.
- Ну ты и с..ка, Бычков, - прошипел с первой парты Андрюха Тельников, признанный авторитет класса.
К директору жаловаться никто не пошёл.
Старый учитель на следующий день вёл уроки как подобает, и ни словом не касался ситуации. Класс сидел как пришибленный, коротко отвечал на вопросы и поспешил уйти, когда прозвенел звонок.
Бычков в школе не появился, ни через день, ни на следующий день, и встревожившись, мы с Лехой и Андрюхой пошли его искать, прогуляв уроки и поставив свои собственные головы под удар, и нашли на нашем чердаке, где тот старательно отсиживался, делая вид для домашних, что ходит в школу и возвращаясь домой по времени, чтоб не пересекаться с нами, забиравшимися на чердак вечером и думавшими, что же дальше будет.
- Слышь, Бычок, - сказал Андрюха, - ты б того, извинился, Лохматый мужик правильный, поймёт. А ты м…дак.
- Мне страшно, - мямлил наш Бычок и тупил глаза.
- Страшно в школе - пошли к нему домой, - авторитетно заявил Лёха, - там Анна, она добрая, я знаю точно, мать моя с ней вроде как дружит.
И вечером того дня мы пришли к историку домой.
Дверь нам открыла Анна Сергеевна, в домашнем халате, подслеповатыми глазами щуря на темную лестничную клетку.
- Дети, - удивлено сказала она, и куда-то вглубь квартиры крикнула, - Степан, дети!
Вышедший на ее окрик Степан Иванович остановился, пристально посмотрел на нас и спросил:
И тут Денис Бычков, авторитет шпаны, расплакался, со слезами и всхлипываниями, и замямлил:
- Простите меня, Степан Иванович…
И пока мы с Лехой и Андрюхой стояли и думали, что происходит, старый учитель подошёл к нему и сказал:
- Ладно, будет тебе… все, забыли. Все могут ошибиться. Просто запомни - этого повториться не должно. На Земле - не должно повториться...
А потом мы пили чай на кухне, пустой чай с сахаром, и Анна Ивановна показала нам старую карточку, на которых она, молодая совсем девчонка с длинными чёрными косами была рядом с солдатом, что обнимал ее и смеялся.
За их спинами цвела сирень сорок четвёртого года.
А на следующий день случилось и вовсе немыслимое - Бычок вечером отловил во дворе и на глазах всех присутствующих как следует отделал Женьку Седого, главу старшеклассников и грозу района, откуда только силы взялись. И на прощание плюнул:
К старшакам тогда Бычок не ушёл, и вообще как-то за учебу взялся, вытянув следующий год почти без троек, что для него было подвигом.
Что сказали наши родители?
Да ничего, они ничего так и не узнали. У них были другие заботы и другие беды - чем нас накормить, во что одеть и где заработать хоть что-то. Не до выяснений, откуда у двух взрослых в общем-то парней синяки, разбитый нос да два прогула в школе.
Давно уже уважаемый человек в своём округе Денис Бычков, давно уже нет на свете Степана Ивановича.
Но тот урок, что преподал нам старый учитель истории, запомнился на всю жизнь.
ПыСы: рассказ мой автобиографический, тег мое, имена и фамилии изменены.
