Яромир, хозяин этой симфонии, двигался с плавной, отточенной годами силой. Для любого прохожего, заглянувшего в вечный полумрак кузницы, он был лишь еще одним черниговским мастером. Крепкий, широкоплечий, с волосами цвета воронова крыла, стянутыми на затылке кожаным ремешком. Руки его были покрыты сетью старых шрамов и свежих ожогов – карта его ремесла. Но ни один из них не мог видеть того, что происходило за его серыми, сосредоточенными глазами.
Для него каждый удар молота был не просто приданием формы. Это был разговор.
Сейчас на наковальне лежала заготовка меча, заказанного дружинником местного воеводы. Раскаленная полоса сияла, словно пойманный в клетку солнечный луч. Но Яромир не только видел этот свет, он его слышал. Его дар, его тайна и его проклятие, которое старая ведунья Арина помогла ему обуздать, превратив в инструмент. Он слышал «песню» вещей, душу, что жила в камне, дереве и, особенно, в металле.
С каждым ударом молота он не просто плющил сталь, он вбивал в нее волю. Он слушал отклик, тонкую вибрацию, бежавшую по рукояти молота в его ладонь. Обычный кузнец искал бы трещины и примеси глазом, но Яромир чувствовал их как фальшивую ноту в слаженной песне. Он ощущал внутреннее напряжение металла, его усталость, его готовность принять форму.
«Еще немного…» – пронеслось в его мыслях. Он чувствовал, как металл поддается, как его внутренняя структура перестраивается, становясь единым, гармоничным целым. Это было почти чувственное наслаждение – ощущать, как хаос сырой руды превращается в порядок клинка, острого, как морозный ветер, и прочного, как вековой дуб.
Пока он работал, мысли его текли свободно, как вода в Десне за городскими стенами. Он вспоминал вчерашнего купца из Регенасбурга, пропахшего вином и чужими землями. Тот рассказывал о громадной Священной Римской Империи, о каменных замках, что царапали небо, и о рыцарях, закованных в сияющие доспехи с ног до головы. Потом перед глазами вставали рассказы другого торговца, варяга с хищной улыбкой, о туманах Богемии и лесах Польши, полных древних духов, не похожих на здешних. Армяне и сасанидские потомки вели караваны по Шелковому Пути, привозя в Царьград диковинные ткани и специи, и их истории были похожи на сказки о джиннах и огненных горах.
Кавказские горцы, свирепые и свободные в своих орлиных гнездах, торговали лучшими клинками, но даже они признавали, что сталь из Чернигова имеет особую стать. Яромир усмехнулся про себя. Они и не догадывались, насколько особую.
Но больше всего его тревожили слухи из низовьев Днепра. Белая Вежа, Хазарская крепость, что теперь стояла форпостом Руси, и далекая, полудикая Тмутаракань. Говорили, что тамошний князь Мстислав, родич киевского, все больше отдаляется от стольного града, мутит воду с печенегами и ищет союза с теми, кого давно следовало забыть. Эти слухи были отрывочны, как обрывки паутины, но Яромир, благодаря своему дару, чувствовал в них холодный, неприятный отзвук – диссонанс в великой песне Русской земли.
Он поднял клинок на щипцах, осматривая его. Песня металла была почти идеальна. Ровная, мощная, звенящая чистой яростью. Ни единого изъяна, ни единой ноты слабости. Он вложил в этот клинок намерение – «защищать». Простая, ясная цель. Меч, сделанный им, будет служить своему хозяину верой и правдой, он не сломается в решающий миг, не подведет.
С довольным выдохом Яромир опустил раскаленное лезвие в кадку.
Облако пара окутало его, скрыв на мгновение от всего мира. В этой короткой передышке, в тишине после оглушающего звона, он почувствовал, как мир за пределами кузни изменился. Привычный гомон торговых рядов и крики детей прервались. Возникла пауза, а затем – низкий, протяжный звук рога, который обычно использовали княжеские глашатаи.
Звук был не тревожным, как при набеге, но и не праздничным. Он был властным и требовательным.
Яромир вынул из воды уже потемневший, но все еще дышащий жаром клинок. Песня меча теперь была спокойной и завершенной. Он положил его на край наковальни остывать, вытер руки промасленной тряпкой и шагнул к дверному проему, прикрывая глаза от хлынувшего дневного света.
Сердце его, привыкшее к размеренному стуку молота, необъяснимо дрогнуло. Песня стали была предсказуема. Песня мира – никогда. И этот звук рога, разнесшийся над Черниговом, был началом новой, неизвестной мелодии.
Глава 2: Шепот Древних Богов
Когда раскатистый звук княжеского рога затих, на площади воцарилась напряженная, выжидательная тишина. Люди, прервав свои дела, сбивались в плотные группы, их лица выражали смесь любопытства, опасения и скрытой жадности. Яромир стоял в тени своей кузни, позволяя глазам привыкнуть к резкому свету. Горячий воздух пах пылью, конским навозом и свежеиспеченным хлебом – обыденный запах Чернигова, в который сейчас вплеталась нить тревоги.
Из ворот детинца, высокой деревянной крепости, что венчала холм, выехал глашатай в сопровождении двух гридней. Его конь нервно переступал копытами по утоптанной земле. Глашатай, кряжистый мужик с зычным, поставленным голосом, развернул свиток пергамента.
«Слушайте, люди черниговские! Слушайте все, от мала до велика!» – проревел он, и гомон толпы мгновенно смолк.
«Волею князя нашего, Святослава Игоревича, объявляется! Дочь его единая, гордость и свет очей его, княжна Ксения, сражена хворью неведомой! Лучшие знахари и волхвы бились над недугом, но тщетны были их усилия. Тает юная княжна, яко свеча на ветру, и скорбь великая поселилась в тереме княжеском».
В толпе пронесся сочувствующий вздох, смешанный с перешептываниями. Многие видели прекрасную княжну, живую и смешливую.
Глашатай сделал паузу, обводя собравшихся суровым взглядом.
«Посему, князь наш обещает тому, будь он муж или жена, простолюдин или боярин, кто сумеет изгнать хворь и вернуть здоровье княжне, великую награду – два пуда чистого серебра!»
Толпа ахнула. Два пуда! Это было целое состояние. Сумма, способная превратить нищего в зажиточного хозяина, а ремесленника – в богача. В глазах купцов загорелись расчетливые огоньки. Старухи-травницы забормотали, перебирая в уме свои самые действенные рецепты. Даже суровые дружинники, стоявшие в карауле, переглянулись.
Но Яромир едва слышал слова о серебре. Его дар, его второе зрение, откликнулось не на обещание богатства, а на само слово – «хворь». В тот момент, когда глашатай произнес его, мир для Яромира изменился. Привычная «песня» города – смесь звона металла, говора людей, шелеста листвы, скрипа телег – внезапно была пронзена тонкой, диссонирующей нотой. Это было похоже на трещину в идеальном клинке, на скрытый изъян, который не увидит глаз, но почувствует рука мастера.
Это был не звук болезни в привычном понимании. Не хрип простуженного, не стон от ломоты в костях. Это было что-то иное. Чужеродное. Неправильное. Вязкий, холодный шепот, который, казалось, исходил не от конкретного места, а от самой ткани бытия. Он чувствовал его как порванную струну на гуслях, как гниль, затаившуюся под корой здорового дерева.
Шепот древних богов... или древних тварей, – пронеслось в его голове.
Его дар, настроенный на гармонию и целостность, что он вкладывал в каждый свой меч, содрогнулся от этой аномалии. Серебро было заманчиво, конечно. На него можно было купить новую кузницу, нанять подмастерьев, возможно, даже отправиться в те далекие земли, о которых он столько слышал. Но это была мысль мимолетная, поверхностная. Истинный интерес, глубокий и почти болезненный, был в другом. Что это за «песня»? Какая сила посмела вторгнуться в мир живых и внести такой уродливый диссонанс?
Это была загадка, которую его естество требовало разгадать. Это был вызов не для кошелька, а для самой его сути. Он видел, как некоторые самонадеянные знахари уже проталкивались поближе к глашатаю, расхваливая свои умения. Яромир знал – они обречены на провал. Они будут лечить тело, искать отраву в пище или дурной сглаз от завистника. Но он чувствовал, что корень проблемы лежит глубже. В той серой, сумеречной зоне между миром людей и миром духов. В той самой сфере, куда ему помогла заглянуть ведунья Арина.
В его голове еще звучали рассказы купцов о чужих богах и землях, но сейчас он ясно понял – своя земля тоже хранит тайны, и некоторые из них выползают на свет, чтобы отнять жизнь. Эта «хворь» была не просто болезнью. Она была вторжением. Актом злой воли.
Яромир отступил в тень кузницы, позволяя толпе шуметь и обсуждать княжескую награду. Он уже принял решение. Он не пойдет в княжеский терем. Не сейчас. Сначала ему нужно было поговорить с той, кто понимала шепот мира не хуже его самого, но толковала его не через звон металла, а через шелест трав и знаки на воде.
Он снял кожаный фартук, наспех ополоснул лицо и руки в кадке, отряхивая с себя сажу. Меч, заказанный дружинником, лежал на наковальне, остывая. Его чистая, сильная песня была теперь для Яромира утешением, напоминанием о порядке и гармонии.
Не глядя на галдящую площадь, он решительно зашагал прочь, но не в сторону своего скромного жилища, а к окраине Чернигова, туда, где городские постройки редели и начинался древний лес, в тени которого, в небольшой избе у старого дуба, жила Арина.
Пусть другие грезят о серебре. Его манила тайна.
Глава 3: Уроки Ведуньи Арины
Тропа к жилищу Арины не была обычной лесной тропой, протоптанной охотниками или грибниками. Она была почти невидимой для тех, кто не знал, где искать. Она не прорубала лес, а мягко следовала его изгибам, огибая вековые дубы, перепрыгивая через говорливые ручьи и ныряя под сплетенные кроны, которые создавали вечный зеленый сумрак. Воздух здесь был другим – густым, пахнущим влажной землей, прелой листвой и чем-то еще, неуловимо-пряным, словно сам лес дышал магией.
Для Яромира эта тропа была дорогой домой, в ту его часть, что не знала ни молота, ни наковальни. С каждым шагом городской шум отступал, а его дар, наоборот, обострялся. Он слышал сонное бормотание мха на камнях, медленную, вековую песнь растущих деревьев и встревоженный писк белки, наблюдавшей за ним с высокой ветки.
Изба Арины показалась внезапно, словно выросла из самой земли. Сложенная из потемневшего от времени мореного дуба, она казалась частью леса. Крыша была покрыта толстым слоем дерна, на котором пестрели полевые цветы. Над дверным косяком и ставнями были вырезаны сложные, переплетающиеся узоры – знаки оберегов, что отпугивали лихих людей и нечистую силу. Из низкой трубы вился сизый дымок, пахнущий не просто дровами, а сушеными травами – полынью, зверобоем и мятой.
Арина уже ждала его на пороге.
Она была женщиной без возраста. Седые, как лунный свет, волосы были заплетены в толстую косу, но лицо, хоть и покрытое сеткой морщин у глаз, хранило живость и силу. Сами глаза – светло-карие, почти золотые – смотрели так, будто видели не только тело человека, но и душу, что горела внутри. Она стояла, опираясь на посох из гладко отполированного ясеня, и в ее позе не было старческой немощи, лишь спокойная уверенность.
– Городской шум добрался и до моего леса, Яр, – сказала она вместо приветствия. Голос ее был низким, как журчание лесного ручья. – Твое сердце колотится, как молот по холодной стали. Входи.
Яромир молча склонил голову и вошел внутGpb. Внутри избы было чисто и сумрачно. В большом очаге тлели угли. Вдоль стен стояли полки, уставленные пучками трав, глиняными горшками с мазями и корешками, и несколькими старыми свитками. В воздухе висел тот же пряный аромат, что и снаружи, но концентрированный, густой, он прочищал голову и успокаивал дух.
Арина налила в две деревянные чаши темный, дымящийся отвар из котла, висевшего над очагом. Она протянула одну Яромиру.
– Пей. Снимет городскую суету с твоих мыслей.
Яромир послушно сделал глоток. Отвар был горьким, с привкусом коры и земли, но по телу сразу разлилось тепло. Он поставил чашу на грубо сколоченный стол и посмотрел прямо в глаза ведунье.
– Глашатай на площади. Княжна Ксения... Она умирает.
– Болезней много, – спокойно ответила Арина, делая маленький глоток из своей чаши.
– Это не болезнь. – Яромир покачал головой, пытаясь облечь в слова то, что чувствовал. – Когда я думаю о ней, я не слышу борьбы, не слышу жара или боли. Я слышу... тишину. Пустоту. Будто что-то выпивает ее песню, нота за нотой. И эта пустота – она голодная. Злая.
Арина смотрела на него долго, ее взгляд был острым, оценивающим. Она не сомневалась в его словах. Именно она научила его доверять этим ощущениям.
– Ты многое познал, Яр, – наконец проговорила она. – Ты научился слушать сталь, камень и дерево. Ты слышишь живых и иногда – эхо мертвых. Но ты все еще смотришь на мир, как кузнец. Видишь проблему и ищешь молот, чтобы ударить по ней.
– А разве не так? – нахмурился он. – Есть зло, его надо уничтожить.
– А ты уверен, что это зло? – мягко возразила ведунья. – Дух, обиженный строителями, что срубили его дерево, тоже будет мстить. Тень предка, что недоволен выбором невесты для потомка, тоже может иссушить жизненные силы. Не всякая тьма – это Чернобог. Прежде чем ковать меч, ты изучаешь металл. Прежде чем лечить хворь, нужно узнать ее имя и причину.
Ее слова были уроком, одним из многих, что она давала ему все эти годы. Урок терпения и мудрости. Не бросаться в бой очертя голову, но сначала понять своего врага.
– Что мне делать? – спросил он, и в его голосе уже не было прежней горячности, лишь готовность учиться.
– Твой дар – это твои глаза и уши в том мире, что скрыт от других, – сказала Арина, ставя свою чашу. – Но ты до сих пор слушал его издалека, из своей кузни. Ты слышишь эхо, а не сам звук. Если хочешь понять, что гложет княжну, ты должен подойти ближе.
Она шагнула к нему и положила свою сухую, но сильную руку ему на плечо.
– Иди в терем. Используй объявление князя как предлог. Скажи, что ты знахарь, скажи, что у тебя есть чутье. Они отчаялись, они впустят любого. Подойди к ней. Не пытайся ничего делать. Просто... смотри. Слушай. Почувствуй своего врага. Узнай его природу, его запах, его песню. Пойми, кто он – дух, порча, проклятие. Когда ты увидишь его истинное лицо, когда ты будешь знать, с чем имеешь дело, – возвращайся ко мне. И тогда мы выкуем оружие против него.
Яромир кивнул, чувствуя, как хаос в его душе снова обретает порядок и цель. Все было так, как говорила Арина. Просто. Логично. Он пришел к ней за ответом, а она, как и всегда, дала ему не рыбу, а удочку.
– Я так и сделаю, – твердо сказал он.
– И помни, Яромир, – добавила она, когда он уже повернулся к выходу. – Великая сила требует великой осторожности. Ты несешь в себе свет. Не позволяй тьме, которую ты встретишь, запятнать его.
Он вышел из избы, и лес показался ему уже не таким загадочным, а более ясным. Он чувствовал решимость, холодную и твердую, как клинок, только что вынутый из воды. Он шел обратно в Чернигов, и в его шагах уже не было неуверенности. Он был не просто кузнецом, идущим за серебром. Он был воином, идущим на разведку в земли невидимого врага.
