Красивая и подробная карта j652г с Тартарией, Африкой без пустыни Сахара, да и далёкие от нас земли Америки претерпели изменения: Калифорния пока только в виде острова

Меня заинтересовала подпись к Америкам: "Впервые обнаружена Христофором Колумбом в J592, а Америко Веспучи полностью раскрыл в J599г...". Может, "J" перед цифрами это и обозначение 1.000 лет, возможно, только Колумб умер в 1506, а Веспуччи - в 1512г. Вряд ли уважаемые мореплаватели могли открывать что-либо почти через 90 лет после своей смерти.

https://vk.com/artqot

В отношении моря он больше всего боялся медуз. Скользкие холодные прикосновения желеобразной массы парализовывали. Из-за них он боялся заходить в воду, а если волны выбрасывали медуз на сушу — нещадно давил, сжимая ладошкой отвратительных чудовищ. Когда прозрачные кисельные сгустки просачивались сквозь пальцы, он испытывал одновременно и отвращение, и восторг. Родиться и жить возле моря и при этом бояться зайти в воду было не просто обидно, это вызывало внутреннюю ярость, погасить которую могло только упоение от расправы над морскими тварями.
Весь день Максимка просидел на берегу, перебирая камешки. Пару раз бабушка пыталась его затолкать в воду, но мальчик кричал и царапался, сопротивляясь. Безуспешные попытки закончились после того, как Максимка впился зубами бабке в руку.
— Ну и сиди тут на солнце, — обиженно сказала бабушка, натягивая ему на голову дурацкую панамку в цветочек.
Как только бабка растворилась в пучине морской, Максимка стянул панамку. Сидеть на солнце скучно. Он ковырял пальцем песок, не зная, чем себя занять. Хотелось сладкой ваты, но в сумке лежала только варёная кукуруза. Раскалённый шар нагревал голову, от нечего делать Максимка разглядывал отдыхающих. По оттенку кожи было понятно, кто приехал недавно, а кому уже вот-вот уезжать. Внимание привлёк немолодой коренастый мужчина в чёрных плавках. Бронзовый загар красиво очерчивал атлетические кубики на животе. Подобное на юге встретишь нечасто. Тела стариков (а для Максимки любой взрослый уже почти старик) в основном вызывали брезгливость. Пивные животики мужчин соперничали по размерам с жировыми округлостями женщин.
Мужчина шёл пружинистой походкой, припечатывая гальку уверенной поступью, и улыбался во все свои 32 золотых зуба. Такого Максимка ещё не видел. У бабки несколько зубов были металлическими. Один золотой зуб он видел у матери Артура, к которому часто захаживал в гости полюбоваться на «медальки».
Рот же этого мужчины во всю ширь сверкал золотым отражением яркого южного солнца, притягивая завистливые взгляды. Максимка смотрел на блеск благородного металла, как завороженный, не в силах оторвать взор, пока не потерял сознание. Очнулся он от прикосновения прохладной морской воды и, увидев над собой склонённое перекошенное в испуге лицо бабки, во всё горло заорал.
К окончанию школы Максим Стеклов определился с выбором профессии. Он хотел стать стоматологом, но подпорченный тройкой аттестат не оставлял надежды на поступление в медицинский институт. Физик Самуил Герасимович Горный, в отличие от остального педагогического состава школы, был человеком принципиальным и от взятки отказался.
— Скажи спасибо, что тройку тебе поставил, ты и на это не тянешь. — Горный брезгливо отодвинул конверт с деньгами. — Мой тебе совет: поступай в медицинское училище на фельдшера, а лучше вообще в ветеринары иди, должен же кто-то коров лечить.
Такого унижения Стеклов простить учителю не мог.
Потная дряблая кожа шеи преподавателя просачивалась сквозь пальцы, точно так же, как когда-то студенистые медузы. Он давил это горло, испытывая всё те же восторг и отвращение. Вот только глаза… От удушья белые шарики стали вываливаться из орбит, окрашиваясь красными разводами лопнувших сосудов. После того, как шея хрустнула и тело в последний раз содрогнулось, большие чёрные зрачки всё ещё продолжали смотреть с осуждением и тревогой. Вынести этот взгляд было невозможно. Максим сгрёб рукой слипшуюся после дождя прошлогоднюю листву и бросил на лицо учителю, но глаза продолжали смотреть на него в прорехи листвы.
Присыпанное хвоей и грунтом тело преподавателя физики нашли через неделю в лесном массиве спортивного парка «Орлёнок». В ходе расследования было установлено, что на Самуила Герасимовича Горного напали во время утренней пробежки. В результате насильственных действий педагог скончался от асфиксии. Найти убийцу не удалось.
На следующий после убийства день Максим Стеклов покинул Сочи. Со своей стоматологической мечтой пришлось расстаться, в Москве его ждала новая, полная приключений жизнь. Наступали «святые» девяностые. Накаченного парня сразу заприметили «братки», долго упрашивать не пришлось, отказы не принимались, да и сам Максим был не прочь попробовать себя в этой жизни на «слабо». Стать среди оголтелых отморозков «своим» оказалось делом пустяшным. Так вместо стоматолога Макс Стеклов стал рэкетиром. Лихая жизнь научила хладнокровию, людей не жалели, палили почём зря, больше душить никого не пришлось. Оружия в банде было достаточно, но имелся и свой личный — пистолет «Вальтер Р99».
Бандитская жизнь Максу нравилась, но было у него одно слабое место, о котором он никому не рассказывал, не мог он смотреть в глаза жертве, ни в открытые, ни в закрытые, везде ему мерещились красные на выкате шарики с чёрными пятнами зрачков физика.
Новый век принёс новые реалии. Всё стало стремительно меняться, от некогда сплочённой группировки рэкетиров почти ничего не осталось. «Крышевание» стремительно уходило в прошлое, разборки перестали быть популярными, банда распадалась на глазах. Своего места в новой жизни Макс не находил. Ничего, кроме как грабить и убивать, он не умел, но теперь это никому не было нужно. Макс понял, что потерялся в этой жизни.
Он увидел её возле ювелирного магазина. Черноволосая красавица разглядывала сверкающие бриллиантами украшения через витринное стекло, не заходя в магазин.
— Это правда, что бриллианты — лучшие друзья девушек? — решился подкатить к брюнетке Макс. Лезвие чёрных глаз полоснуло так, что он поперхнулся. Женщина оценивающе окатила брутальную фигуру взглядом и отвернулась.
Он тащился, как барашек на верёвке, до самого подъезда её дома. Потом два часа сидел на детских качелях, глядя на дверь подъезда, пока не услышал с балкона третьего этажа:
— Эй, ты! Квартира тридцать вторая.