Когда мне было двадцать лет. Это не начало песни Газманова. Извините. Так вот, в 20-летнем возрасте мне казалось, что случайно знакомых людей в возрасте после полтинника было бы гуманно усыпить. Я смотрел на отца моей подруги и искренне жалел его. Он, ведущий инженер крупного НИИ, сидел в своем кресле в хрущевской малогабаритке на третьем этаже на углу Гражданки и Просвета в городе Ленинграде и откровенно просился своим видом на эвтаназию. У его дочери была лучшая (самая красивая в обтягивающих джинсах) жопа на курсе и мне казалось, что я понимал: ее отец свою функцию на планете выполнил. Теперь мне 60. Совсем не смешно. Но я знаю интереснейшую штуку: нынешним 20-летним через сраные сорок лет будет как мне. И у меня нет злорадства. Но ехидства от деда: нате, черпайте ложкой. Дурацкое колесо. Сорок оборотов вокруг куска плазмы.
- Ничего, - отвечал я на вопрос соседа : как мои дела, когда поднимался по лестнице, а он спускался навстречу. Ступеньки были высокие, для меня пятилетнего, и поэтому одной рукой я помогал себе подниматься, цепляясь за перила.
- Ничего- это пустое место, - строго учил меня остановившись, въедливый сосед, - Надо отвечать, либо хорошо, либо плохо. И потом обосновать почему хорошо, или почему плохо. Понятно?
- Понятно, - согласно кивал я , и морщился в душе как от оскомины. Вот сдались ему мои дела? Вот зачем ему рассказывать, что Рыжик опять потерялся и я бродил по двору у дома, но так его и не нашел. Сосед хоть и милиционер, но вряд ли мне в поисках Рыжика поможет. Не дядя Степа он. Это я уже понимал и тогда. Сосед хотел ещё что-то сказать мне нравоучительного, но на помощь мне пришла его жена - Надежда Даниловна. Она тоже была строгая, но очень добрая, то яблоком угостит, то клубникой с собственной дачи. А когда я пошел в школу, то оказался в её первом "А" классе. И проучился у неё все три года. Был при этом круглым отличником. Сложно было учиться плохо, когда она после обеда могла постучать в дверь и поинтересоваться: сделал ли я домашку. И если сделал, то должен был показать. А если оказывалось, что не особенно сделал, то уже делал её сидя у неё в зале за столом. А Надежда Даниловна суетилась в это время на кухне. И потом был чай с горячими пышками, или блинами в качестве премиальных, за хорошо сделанную домашку.
У Надежды Даниловны были и свои дети. Но они были взрослыми. Сын и дочь уже с ними не жили, а вот внуков ещё не было. И я видимо как раз попадал в категорию долгожданного внука. А потом когда после третьего класса перешел в четвертый, и уехал на все лето в деревню к бабушке, это случилось.
Муж Надежды Даниловны крепко любил выпить ( убей, не помню как его звали). И он как-то пил со сватом (тестем его сына Володи). И что-то там у них произошло. Сильно они повздорили. Сват ушел, а сосед уснул. Но через какое-то время сват вернулся. Попал через незапертые двери в квартиру, и воткнул спящему соседу кухонный нож в сердце, и сразу, не оборачиваясь, вышел. Доехал на автобусе до вокзала, и бросился под проходящий поезд. Что именно сват убил, стало известно от соседа. Тот не умер сразу, а дополз до телефона и успел позвонить в милицию.
Надежду Даниловну я практически перестал видеть, словно её квартира не на одной с нашей на площадке. Лишь изредка, мельком, в школе. Она вся осунулась и сильно постарела. Хотелось мне ей помочь, но понимал, что НИЧЕГО не могу сделать для неё. Пытался подойти, сказать что-нибудь. Но слова сочувствия казались мне глупыми, неуместными, и застревали в горле. А потом Надежда Даниловна пропала. В восьмую квартиру заселились новые жильцы. И лишь от них мы потом узнали, что сноху Надежды Даниловны посадили в тюрьму за крупную кражу денег из банка, и та уже в тюрьме родила двойню. Поэтому Надежда Даниловна с сыном Володей переехали туда, где отбывала сноха. А заботу о детях моя первая учительница взяла на себя. И всё...О дальнейшей судьбе её я не знаю НИЧЕГО. Когда я учился она уже была не молода, и скорее всего её давно уже нет на свете. А я так и не сказал ей НИЧЕГО, в то трудное для неё время. А сейчас могу лишь помянуть добрым словом.
Сейчас мне очень плохо , хотя всё хорошо почти ... я сижу слушаю музыку и понимаю что готова бросить всех и всё в этой жизни лишь бы не чувствовать ЖИЗНЬ. в этом вся прелесть жизни , понимаете...Некогда не поверю не в дружбу, не в любовь , сколько бы не было на свете людей мы всё равно будем умирать , совершать ошибки , радоваться , плакать , принимать решения и. т.д. потому что это жизнь ! без этого ни как ! не многие поймут то что я написала . Но суть этого текста в том что бы донести до вас... Жизнь бывает прекрасна а порой бывает жестока . Нам людям (не всем ) сложно угодить. Поэтому как бы вам больно не было вы не должны говорить что всё хорошо , вы должны это принять . Вы бы знали как морально я устала . Во мне есть какой то голос , порой он говорит "Я устала" а порой "Ты сможешь" Дорогие читатели прошу вас не бояться совершать ошибки , радоваться , говорить что кому либо ! не теряйте не минуты своей жизни в пустоту.
Бог создал нас для того что бы мы жили...поэтому живите но не выживайте ‼‼
Работу на любом участке всегда начинают топографы, и они же первыми заканчивают свою работу. Когда мы с профессором Родионовым прилетели на Малошуйку, то топоработы на участке были практически завершены, поэтому двое рабочих перешли ко мне в бригаду. С одним из них - Колей Беляем, я уже работал, а у второго, Петрухи Цыгана, опыта работы в геофизике было, пожалуй, побольше чем у меня в то время.
Наша бригада возле станции: я стою на заднем плане, слева Толик Анин - балабол и бывший мореман, Александр Николаич со своим дрыном и Петруха Цыган.
На самом деле он не цыган, а настоящий итальянец, не очень удачно приехавший с отцом на Украину в гости к родственникам. Отца неожиданно свалил инфаркт, и шестилетний Петруха попал в детдом. Вышел он оттуда вполне оформившемся хулиганом и бичом, который болтался по всей стране, пока не осел в городе Новодвинске. Уезжать на свою первую родину не хотел, хотя такая возможность у него была – всё же он имел редчайшее в Советском Союзе двойное гражданство. Но что-то я отвлёкся…
Итак: первым делом к работе нужно подготовиться: зарядить аккумуляторы, промерить провода и проверить катушки для приёмной и питающей линий, ну и лыжи нам с профессором подготовить. Правда, Александр Николаевич от лыж отказался.
- Боюсь, не выдержат они меня, – с подозрением глядя на лыжи, сообщил он. – Я уж лучше пешочком пройдусь. После чего вырубил себе здоровенный посох, чем сильно обрадовал население лагеря.
- Ты, Николаич, этим дрыном бойцов посильнее гоняй, чтобы не расслаблялись! – ржали мужики.
Первые дни, как обычно, прошли как попало: я учился работать на станции, рабочие учились правильно раскладывать провода квадратом 50 на 50 метров, Беляевский пёс Тарзан учился на запутывать разложенные провода – в общем, весело было всем. Примерно в это же время мои рабочие разгадали природу одной из магнитных аномалий. А дело было так: Разматывая катушки, рабочие углубились в лес.
Мы с Александром Николаевичем в ожидании рабочих установили станцию на сугроб, я включил её на прогрев – всё же электроника зимой не любит работать и норовит вырубиться в самый неподходящий момент.
Делаю вид, что работаю. А вообще, сидеть полчаса в сугробе, пока у тебя за спиной чай пьют так себе удовольствие. Хотя мне предлагали костёр под стулом развести, юмористы.
Профессор пошёл разводить костёр, поскольку сидеть на каждой точке приходилось по полчаса, пока я не проведу все замеры. А за полчаса можно и чайку попить, и даже пожевать что-нибудь.
Чай в поле - святое!
Удивлённо переглянувшись, мы с профессором отправились в лес за рабочими. Метрах в 20 от профиля посреди леса стоял огромнейший двигатель, сильно проржавевший и замшелый. Видать в 40-х годах, а может и раньше, здесь был лесоповал, и мы наткнулись на заброшенную мехмастерскую. Железа вокруг наверняка много разбросано, только всё давно в мох ушло, пни под снегом не видно, а на месте лесоповала вырос вполне хороший лес. Вот и нашлась первая аномалия. Ну, в любом случае не зря поработали!
А в лагере праздник – Найда, собака нашего водителя Каскадёра ощенилась, принесла шестерых щенят: двух белых, двух чёрных и двух пестреньких. Прям на любой цвет и вкус. Пока щенята мелкие, живут у Каскадёра в палатке под нарами, а мужики таскают «мамочке» всякие вкусняшки и пытаются поглядеть на малышей, но Найда никого к ним не подпускает. Хотя от вкусняшек не отказывается.
Найда со своими щенками. Тут они уже подросшие и не все, парочка чёрных где-то болтается.
Магниторазведчики, топографы, начальник отряда закончили работу и засобирались домой. Александр Николаевич тоже засобирался:
- Ты, Дима, без меня работать сможешь, а я староват уже для таких приключений, - прогудел он мне на прощанье.
Предотъездная суета накрыла лагерь: граждане улетающие собирают свои вещи, я принимаю у начальника продуктовый склад, попутно прикидывая, что из продуктов нужно заказать, чтобы не протянуть ноги в следующем месяце, поскольку продуктов в лагере остаётся мало. Ко мне в бригаду напросился ещё один рабочий – Толик Анин, так что на Малошуйке остаётся всего 5 человек и целых 7 собак, и я совсем не уверен, что это хорошая пропорция…
На нашей улице в деревне жила бабушка. Мы, будучи мелкими, называли её "Баба-яга — костяная нога". Боялись до усрачки. Но в её дворе росли яблони с безумно вкусными яблочками, и мы тряслись от страха, но лазили туда. Однажды, когда мы играли на полянке недалеко от её дома, она просто подошла и предложила нам собрать столько яблочек, сколько захотим. Так я узнал, что такое чувство стыда.
