Криминал

В моём родном городе пара ауе долб****в кинули гранату в здание полиции. Граната вроде как страйкбольная, но на срок они себе всё равно насобирали.

ТАСС, 15 июня. Сотрудники полиции задержали 17-летнего подростка, угрожавшего поджечь здание отдела полиции в Иланском районе Красноярского края, сообщает пресс-служба регионального МВД в четверг.

"Накануне в дежурную часть поступило сообщение о том, что в единую дежурно-диспетчерскую службу позвонил мужчина и поделился о своих планах поджечь здание отдела полиции. В ходе оперативно-разыскных мероприятий полицейские установили подозреваемого, им оказался 17-летний подросток. Мотивов своих действий молодой человек не раскрыл, лишь сказал, что ему было скучно", - говорится в сообщении.

Следователи полиции в отношении подозреваемого возбудили уголовное дело по ст. 207 УК РФ "Заведомо ложное сообщение об акте терроризма". Подростку избрали меру пресечения в виде подписки о невыезде и надлежащем поведении.

Фото: © Станислав Красильников/ТАСC, архив
Источник: ТАСС

Запись на приват проводилась самостоятельно. У дверей в наш павильон висел листок, на котором нужно было написать дату и время свидания, данные заключенных и их любовников. Причем, те должны были заранее сдать анализы на ВИЧ и другие ЗППП, отнести их в администрацию тюрьмы, и оформить разрешение на приватные свидания.

Я спросил Турко, а что его девушка говорит насчет всего этого? Как объясняет то, что не приезжает к нему?

Тот ответил, что она стесняется.

Я уточнил, серьёзно ли он это говорит? Турко сидит в тюрьме уже два года, и девушка говорит, что стесняется. Серьёзно? Я спросил, а сколько раз он ей звонит?

Тот ответил, что звонит 4-5 раз в день…

Турко был хорошим парнем, реально. Но своей девушке он проиграл. Она рассказала ему, что якобы, над ней подшучивают охранники на выходе с привата, и ей неловко. Турко было 35 лет, его девушке 27, то есть, она была на восемь лет его младше. Жила в доме его отца, нигде не работала. Проживала те деньги, что заработал Турко, прежде чем его закрыли. Могла поехать с подружками в другой город, за 200 км от Кордобы, чтобы поесть сендвичей. Но к нему в тюрьму приезжала даже не каждую неделю.

На этом моменте я сказал, что всё с ним ясно. Посоветовал сделать паузу. И какое-то время ей не звонить. Хотя бы два дня. Всегда можно сказать, что в павильоне не работал телефон. Однако для девушки это станет выходом из привычной модели. Это может дать искру.

Поначалу я думал сказать ему, что это лажа, что это отговорки, но я смотрел на то, как он это говорит. Видел, что он верит в это. И сейчас в этом для него смысл. Я понимал: ну скажу ему, и что это изменит? Если он меня услышит, разве ему будет лучше от этого? Сможет ли он изменить ситуацию сам? Или не доведя вопрос до конца, ему станет еще хуже. И я удержался от того, чтобы что-то еще комментировать.

Потом уже, вечером, оказалось, что он пытался посоветоваться насчет своей девушки и с Эрнаном. И тот тоже не стал его ни переубеждать, ни особо комментировать. Посоветовал только быть с ней посдержанней, не звонить по несколько раз в день.

К этому нужно время, чтобы прийти. Я сам долгое время всех этих вещей не понимал. Нужны время и опыт. Либо кто-то должен за руку тебя вести и рассказывать, как нужно строить отношения. Что отношения – это не союз, а, скорее, союз и борьба. И что гол нельзя пропускать. Всегда нужно подогревать интерес. Это работа над отношениями.

Продолжение следует...

Мы пошли к врачу. Тот посмотрел и сказал, что единственное, что может предложить – это болезненный укол для снятия отёчности. Что мне бы нужен другой препарат, но его нет, поэтому все, что может сделать – только снять отек. Эрнан спросил у него название и ответил, что да, пусть ставит, это все же лучше, чем ничего. Это был очень болезненный укол.

Когда мы вернулись в камеру, Эрнан повторил, что медицины тут, считай, нет. Что он несколько месяцев пишет заявки на стоматолога, потому что сильно болит зуб. Что у него еще и грыжа, и ему больно ходить в туалет, но он даже не надеется, что ему этот вопрос помогут решить. Он рассказал, что из соседнего павильона умер чувак и всем пофигу. Умер и умер. Никакой фактической помощи ему не оказали, только формально оформили.

Как-то один из заключенных узнал, что у меня проблемы с кишечником и сказал, что у него похожий случай. Ему помогает лекарство QJ5. Он дал его мне. И мне правда через пару дней полегчало. Я попросил Марту привезти мне это лекарство в следующий раз, хотя до этого она уже была в больнице, и врач выписал другое. Марта после моего звонка снова съездила в больницу и спросила врача про QJ5, он сказал – нет, это не надо, только то, что я прописал. Я сказал Марте забить и привезти мне то, что я попросил.

По-моему это был четверг или пятница, не важно, в общем лекарство мне не принесли ни в первый, ни во второй день, ни на третий день. Я подошёл и спросил, почему. Лекарства там выдают под роспись вечером, когда приходит медсестра. И я не понимал, почему мне до сих пор не выдали.

В какой-то момент мы разговаривали с Эрнаном и он ответил – пиши жалобу. Ну, давай. Чтобы было ярче, я предложил написать на русском, а Эрнан чтобы перевел. Для примера, мы так хорошо понимали друг друга, что он переводил мои слова дословно на испанский, не зная русского.

В общем, мы написали это письмо. На половине листа написал я на русском, на половине он на испанском. Я также придумал, что на обратной стороне листа должны расписаться другие заключенные, как свидетели. Эрнану это понравилось. Мы вышли в холл, там как раз все смотрели футбольный матч, и прошли через все столики. Не все, конечно, расписались, но человек 20 набралось.

Утром, когда была листа, я отдал жалобу охранникам. Они, в свою очередь, передают все жалобы директору павильона.

И уже через 1,5 часа меня вызвали к врачу и отдали препарат.

Лекарства в тюрьме выдают. Точнее так: их могут выдавать, бесплатно или же родственники принесут. Но их могут воровать – первое, а также им проще выдать лекарство, чем лечить – второе. Что такое выдать лекарства по сути? Это не работа. А вот лечить, то есть работать, для них было большой проблемой.

Каждый день на площадке патио нашего павильона, обычно после 11, были слышны удары пластикового мячика об стол. Это заключённые играли в настольный теннис. Сделанными в местной столярной мастерской ракетками и принесенными родственниками заключённых мячами.

Я уже очень давно не играл в пинг-понг. Наверное, последний раз играл, когда мне было лет двадцать, на даче у матери. Но как-то решил попробовать. Моим оппонентом стал худощавый мужик лет срока пяти с правильными чертами лица и смеющимися глазами. Он часто играл и был одним из лучших. Его звали Серхио. Обыграть меня не заняло у него много времени. Со счётом 21:3, если не ошибаюсь. Но я не расстроился, учитывая долгое отсутствие практики, я все же проиграл не всухую.

Преодолев стеснение, с того дня я стал играть каждый день. А в моменты, когда у меня не было соперника, я просто поднимал и ставил вертикально вторую половину стола. Получалась импровизированная стена и я тренировался один. Со временем я научился играть и пару раз даже выигрывал у Серхио. Но это было скорее исключением.

Бывало, когда заключённые играли пара на пару. И я тоже принимал участие в таких играх. Хотя, поначалу играть в паре со мной были готовы не все. Не хотели портить игру и проигрывать из-за моей неопытности. Но Серхио сам периодически предлагал мне сыграть с ним. Тогда я чувствовал свою ответственность и старался не подвести. В большинстве случаев мы выигрывали.

Как-то в дни визитов я проходил мимо комнаты для встреч и увидел жену Серхио. Она произвела на меня впечатление. Раньше я обращал внимание на то, какие женщины приходят к заключённым. Наверное больше 90% – это женщины совсем не красавицы. Большинство из аргентинских спутниц не дожидались освобождения, когда их мужчины попадали за решетку. Ждали только те, у кого перспективы построить свою жизнь были совсем небольшими. Ну или же уже в процессе отсидки мужчины находили женщин. Для которых это тоже была уникальная возможность построить личную жизнь. Такие примеры я также видел.

Жена Серхио была исключением. Очень красивая женщина лет 40. Я видел искреннюю радость в ее глазах от встречи. Видел, как она принялась сервировать стол, за которым они сидели. Выкладывала из больших пакетов привезённые съестные припасы. Видел радость Серхио. Тогда я ещё больше проникся к нему. Ему удавалось сохранить отношения несмотря ни на что. Его семья его ценила. Вероятно, он того стоил.

Позже я наводил справки, и узнал причину его ареста. Серхио обвиняли в организации наркотрафика. Поставке крупных партий кокаина из Боливии. Через всю Аргентину с севера на юг Аргентины в Патагонию. Он не был похож на сложившийся стереотип наркоторговца из фильма про суровую мафию. Наоборот, в общении он был мягок. Если над ним подшучивали, то не обижался и шутил в ответ. Не зло. Я вообще ни разу не видел его злым или раздражённым. Всегда спокоен, приветлив. Больше похож на топ-менеджера какой-нибудь крупной компании.

Иногда вечерами я задумывался о тюрьме. Не о заключении в целом, а о конкретно этом павильоне. До меня как будто доходил весь сюр ситуации: я, в Аргентине, сижу в тюрьме, играю в пинг-понг. Мог ли я раньше даже подумать о том, что со мной произойдет такое?

Это может показаться странным, но в этом павильоне мне даже по-своему нравилось. Там нормально было. Может, не настолько чисто, но на самом деле можно было сравнить эту тюрьму с санаторием. Там реально было комфортно. И опять же, это ведь был чистый сюр – думать так о своем заключении, что это в принципе может быть комфортно.

Но после карантинного блока, того постоянного напряжения, которое я испытывал там, в этом мне было довольно спокойно. Там общался с Эрнаном, вечерами ужинал в компании с другими заключенными. Размеренно проводил день за днем. И играл в пинг-понг.

В тюремной системе провинции Кордоба ты можешь провести долгое время. Во-первых, это связано с тем, что в судах мало персонала, а дел слушается очень много, система перегружена.

Во-вторых, бизнес-составляющая. На каждого сидящего выплачивают деньги из бюджета. На тех, дела которых рассматриваются в муниципальных судах, в месяц выплачивается 150-200к песо, а на тех, чьи дела в федеральном суде, выплачивается 250-300к песо. А только в тюрьме Боуэр содержится более 6000 человек. Соответственно, не выгодно, чтобы заключенные быстро освобождались. Это целый бизнес.

Эрнану я помогал оплачивать специализированные курсы. Время их прохождения шло в счёт времени нахождения в тюрьме. Один день курсов равнялся двум или трем дням заключения. То есть, ты покупаешь курс, проходишь обучение, сдаешь экзамены, и соответственно у тебя скашивается срок. Такая узаконенная коррупция. Эрнан мне рассказал, что сейчас продаются новые курсы со скидкой, ему помогает один его друг, дает ему денег, но курс стоит 30к песо, поэтому остаток он собирает по друзьям. Один дал 10к песо, другой – 5к песо. Ну и я сказал, что тоже дам ему 15к песо. Кажется, он учился маркетингу.

Курсы там были разные. Маркетинга, столярного мастерства, чего только не было. Обучение продавалось периодами. Невозможно было сразу купить все и скостить срок до минимума. Сегодня продавался один, через несколько месяцев другой.

Эрнан, на самом деле, был большой молодец. Несмотря на происходящее вокруг, он реально 1,5-2 часа в день изучал что-то, сидел и писал. Иногда я заходил в камеру и заставал его за учебой. А когда мы находились вместе, это всегда были бесконечные разговоры. С сигаретами и мате, или с кофе. И когда я понимал, что сейчас мы начнем разговаривать и он отвлечется от занятий, я закрывал дверь и уходил. Чтобы его не отвлекать. Он реально целеустремленный, не такой, как обычный аргентинец. Они, в основном, в пинг-понг играли, жили одним днем, как дети. А Эрнан действительно понимал, чего он хочет.

Еще он был очень сильным эмпатом. Но у него была такая штука… Эмпаты – очень хорошо чувствуют других людей. Положительные и негативные качества. Вот Эрнан ярко подмечал негативные качества людей, поначалу концентрируя внимание на них.

В целом, я этого опасался. Видел эту чрезмерную эмпатичность Эрнана, и думал, что это сейчас я для него хороший, а что-нибудь произойдет, и я сразу стану для него плохим. Поэтому, с одной стороны, я старался с ним открыто говорить, а с другой, где-то держал границы, за которые его не пускал, чтобы отношения не испортились. И когда мы распределялись, кто с кем будет сидеть за столом во время ужинов, я выбрал сесть отдельно от него.

Через несколько дней после суда, Эрнан, как обычно, заглянул ко мне в камеру. Накануне вечером мы долго говорили с ним об адвокате, о том, как может повернуться дело. Я подумал, что он хочет снова поговорить об этом. Но оказалось, что Эрнан пришел с предложением. Его соседа по камере утром выпустили, и он подумал, что его место мог бы занять я.

Я колебался. С одной стороны, мы и так виделись каждый день, и было бы удобнее переехать в его камеру, все равно ведь нам все время есть, что обсудить и мы постоянно ходим друг к другу. С другой – я боялся именно того, что через какое-то время Эрнан увидит во мне что-то негативное, и дружбе придет конец. Поэтому я так и ответил: «Ты мой друг, и я не хочу портить с тобой отношения. Подумай еще раз, действительно ли ты хочешь, чтобы я переехал?» Он ответил: «Да, я хочу». Тогда я согласился.

Мне на тот момент так было даже лучше. Потому что на первой неделе я в камере на троих жил один, на второй неделе появился еще один чувак, инженер, а еще через неделю ещё один чувак. Камера была забита, много вещей – мои и чужие, мне уже было не так удобно. Ну, и если Эрнан понимал меня во многом без слов, то с теми двумя мне было сложнее общаться. Конечно, перевод в камеру Эрнана в тот момент для меня был удобнее.

Как и в прошлой тюрьме, в этой дни проходили один за одним, но границ между ними почти не ощущалось. Распорядок дня был нехитрый: листа, душ, небольшая прогулка, завтрак. Вечером то же самое. Телефонные звонки, поскольку они были одним и тем же людям, тоже сливались – спроси меня, и я не сразу бы ответил, когда я что-то обсуждал с женой – вчера, или позавчера?

Хоть какое-то разнообразие этому кисельному состоянию придавали нечастые знакомства с новыми людьми, к которым я не подходил до этого, и их истории. Иногда, поговорив с кем-то, вечером я уходил в себя – думал про историю этого человека, про то, что с ним будет дальше.

Когда ты слышишь, за что человек попал в тюрьму, первое, о чем думаешь: вот урод, да? Но потом, когда сам оказываешься с ними за решеткой, начинаешь общаться, уже пытаешься не поверхностно делать выводы, а понять мотивы. Почему он это сделал? Как до этого дошел? И многих начинаешь понимать.

Хотя, были и такие, кого я не понимал совсем. Например, был такой Карлос, бывший начальник пожарной службы Кордобы. Работать в государственных организациях в Аргентине считается не то, чтобы престижно, но надежно. Стабильная зарплата, премии, много льгот. Поэтому многие стремятся устроиться кто уборщиком, кто водителем автобусов. Кто в пожарную службу.

Среди желающих работать там, было много девушек. Чем Карлос и пользовался. Он принимал их на работу через постель. Кто-то быстро соглашался на сделку и без проблем сразу выходил на службу, кто-то отказывался. Отказавшихся он насиловал. Одна из девушек, которая отказалась и была потом изнасилована, не выдержала этого, и покончила с собой. За это Карлоса и посадили. И найти понимания его действиям я в себе так и не смог.

Другим же заключенным, наоборот, я мог симпатизировать, потому что мог понять их и посочувствовать. Например, в тюрьме был такой парень, Турко.

Мы познакомились с ним в первый день моего заключения в «благополучном» павильоне. Я уже успел рассказать о том, что во время карантина у меня успели подрезать кроссовки. Я уже не помню, что я тогда делал. То ли сидел на стуле и курил «Парламент», который мне подарил Фернандо, то ли лежал в койке и курил его же. Помню только, что в тот момент я отдыхал и наслаждался покоем. Но тут в дверь постучали:

– Привет, Русо. Это тебе.

В камеру вошёл здоровый араб лет сорока и протянул мне чёрные с белыми полосками кроссовки «Адидас».

– Но несесито. Грасиас.

– Бери. Они большие. Но ты сможешь тренироваться. Меня все называют Турко.

Он поставил кроссовки на пол и вышел. Я не ожидал такого тёплого приёма. Сначала Фернандо отдал мне сигареты, мате и комплект постельного белья. Затем латинос Монтанио сделал мне свет в камере. Потом Эрнан заходил поболтать, рассказав, как ему нравятся русские. И что он наполовину итальянец, а наполовину француз и это ближе к русским, чем аргентинцы. А теперь ещё и Турко подарил мне свои кроссы.

Периодически после этого мы с ним пересекались. В каких-то небольших моментах он мне помогал.

Эрнан рассказал мне историю Турко. Тот занимался выращиванием конопли. У него была большая плантация, это давало хороший доход и не требовало много сил на работу. К нему регулярно приезжали и закупались. Он был хорошим человеком, Эрнан даже считал его лучшим в павильоне. Большой, улыбчивый, добрый. Разве что, очень ленивый. За все время моего там заключения, я ни разу не видел, чтобы он поссорился бы с кем-то или начал возмущаться. На все ситуации, которые могли бы вызвать конфликт, он реагировал одинаково: мягко улыбался и покачивал головой.

Как-то я спросил у него, правда ли, что он из Турции? На что он ответил, что нет, на самом деле, он сириец. Но всех мужчин из его семьи в Аргентине называют Турко:

– Моего отца зовут Турко. Моего брата зовут Турко. И меня зовут Турко.

– Тебя не обижает это?

– Нет, мне нравится быть Турко, – улыбнулся он.

Мог я осуждать его за то, что он выращивал марихуану и продавал ее людям? Наверное, мог бы. Но я не осуждал.

Продолжение следует...