Когда началась война, Жене Равзенковой было всего 6 лет. Значение слова «война» она толком не понимала. Была разве что одна ассоциация – папа куда-то уезжает.
«Папа у меня видный был! Надел нарядную вышитую рубаху, вместе с другими мужчинами нашей деревни Большое Береснево на грузовике уехал в Смоленск на сборный пункт. Он пообещал маме: «Через неделю вернусь, за это время разобьем врага!». Больше папу мы не видели…», - вспоминает день проводов папы на фронт Евгения Николаевна.
О том, что глава семейства погиб, семья узнает намного позже. А в первый год войны в родовом гнезде проживали только четыре человека из большой семьи Равзенковых. Детей хоть и было пятеро и все они были, к счастью, живы, но вместе с мамой Марией Федоровной жили только трое: самая младшая Женя, 8-летняя Дуся и 15-летний Вася. Старшая сестра уже была замужем и уехала из деревни, а средняя Катя успела уехать к родственникам на каникулы в Нижний Тагил.
Война практически не касалась Жени вплоть до лета 1942 года. Вхождение «непонятных людей» в родную деревню местные жители не увидели, а услышали - по дребезжанию дороги, выложенной из круглых спилов деревьев.
«Идут зеленые мотоциклы с колясками, какие-то люди все в крестах. За мотоциклами – большие машины. Никто из нас не соображал, кто это, ничего подобного не видели. И вдруг услышали, что они лопочут не по-русски. Тут-то мама и поняла, кто это, и шепнула нам: «Детки, быстро прячьтесь в картофельную ботву между бороздками!..» И вот мы лежим, не совсем понимая, что происходит, а немцы как припустились тоже в этой же ботве куриц ловить! Поймают – и тут же отворачивают им головы. А я маленькая, увидев, что у курочки кровь капает, кричала «Мама! Ей больно!», - говорит Евгения Николаевна.
Но ничего страшного не произошло. Немцы никого не тронули и, не останавливаясь, двинулись дальше. Их задачей были поиски ополчения и партизан. Но затишье продлилось недолго, следом по деревенской дороге загрохотали танки и пушки.
«Они такие гады безжалостные. Как-то они бросили к кювету дороги куклу, похожую на Барби. А мы же деревенские ребятишки таких игрушек не видали, нам интересно. Ну и бросились ватагой на нее, кому быстрее достанется. Мы же даже не могли предположить, что детей могут убить. И тут как рвануло!.. Кому глаз, кому ухо, кому руку оторвало, а кого и насмерть… Это такой взрыв был… Матери кричат, рыдают, хватают своих детей… А эти стоят смотрят и хохочут…», - продолжает пенсионерка.
А потом от деревни на время отстали. Только когда Красная армия пошла в наступление и стала притеснять врага, немцы спешно собрали всех жителей и увели из родных краев. Сопротивляться было некому. Что могут женщины, дети и старики?
«Шли строем, почти не останавливаясь. Кто уже не мог идти, их тут же расстреливали… Это был конец лета 42-го. Гнали нас по Белоруссии, Украине, Польше. Люди кидали нам в строй отварную картошку, фрукты, овощи. Благо, немцы этому не препятствовали. Мы хватали эти подаяния, как могли», - вспоминает Евгения Николаевна.
Следующие три года Женя вместе с мамой и сестрой Дусей проведут в Бухенвальде – лагере смерти. Старшего брата Васи с семьей не было, чуть раньше немцы забрали его из деревни и куда-то увезли. Люди жили в нечеловеческих условиях. Жили в бараках, которые были больше похожи на сараи, спали на соломе, которая служила и туалетом.
«Выгоняли нас на работу копать бомбоубежища. Люди были истощены и обессилены. Однажды мама уже не смогла встать. Обняла она нас, прижала к себе, сложив руки замочком, и стала шептать «Сейчас, детоньки, нас будут поджигать…» А я не знала, что это значит «поджигать». Не предполагала, заживо можно поджечь. Только понимала, что будет больно, примерно, как коленку расшибешь», - продолжает бывшая узница.
Мария Федоровна пыталась встать три раза и тут же падала. Надзиратель не придумал ничего лучше, как избить истощенную женщину нагайкой. Он полоснул ее по спине нагайкой со свинцовым шариком на конце.
Женя бросилась на защиту – подскочила к фашисту и вцепилась зубами в его пухлую руку и прокусила ее. Озверев от боли, тот пнул ребенка в голову и попал в лоб. Отметина от кованого немецкого сапога осталась с Евгенией Николаевной навсегда.
«Потом добавил еще и по затылку, видимо. Я уже была в беспамятстве от первого удара… Мама думала, что он убил меня. Приподняв, обняла меня окровавленную, хотя ей самой было нестерпимо больно… Но что интересно, он не стал нас расстреливать и не послал маму на работу, а пошел дальше поднимать других», - вспоминает женщина.
Спустя почти 80 лет Евгения Николаевна в мельчайших деталях помнит барачный быт, бесконечную смену пленных. Ворота барака открывались два раза в неделю, живые выносили мертвых, складывали их штабелями крест-накрест, чтобы гора тел не рассыпалась.
Кормили людей хуже, чем скот. Баландой из полуваренных брюквы, турнепса, мерзлой гнилой картошки. Вот эту смесь зачерпывали ведрами из цистерны и просто кидали людям. Возвращаясь с «работы», женщины приносили с собой пустые консервные банки, которые бросали после обеда немцы. Мамы давали их детям, чтобы те могли пальчиками собрать жир со стенок.
Что происходит за территорией лагеря смерти никто не знал. Только вновь прибывающие красноармейцы тихонько сообщали, что наши наступают. Это и давало силы и надежду. А одна в барак, в котором жила Женя, бросили избитого русского офицера.
Немного придя в себя, он сказал узникам: «Матери, жены, дети! Терпите! Наши уже в Польше!». Живущий в бараке доносчик сообщил об этом разговоре немцам. А утром всех выгнали на улицу на показательную казнь офицера. Фашисты по «традиции» спросили у русского командира его последнее желание, он попросил хлеб. Ему принесли буханку, и немцы с удивлением наблюдали, как мужчина мнет ее руками.
«А он вдруг как бросит эти разломленные хлебные кусочки в нас! Мы, как могли, поймали бесценные крошки… И тут он крикнул: «Женщины! Матери! Наши скоро возьмут Берлин! Терпите! Не плачьте! Меня все равно бы расстреляли, если бы я даже не говорил тех слов в бараке!». И тут его расстреляли… А нас обратно загнали в барак», - говорит Евгения Николаевна.
Как это ни странно, но Женю немцы берегли. У нее оказалась редкая группа крови, так что фашисты использовали ее как донора: выкачивали всю подчистую, пока не переставала бежать. Такого ценного ребенка решили не убивать. Хотя сама Женя стала свидетелем сотен смертей – мимо ее барака нескончаемым поток день и ночь шли люди. В крематорий.
«Нас считали уже отработанными. Видно было, что немцы торопятся, поэтому пытались нас, как можно больше уничтожить. В один из дней меня погрузили в машину, а сестру – нет. Я тогда не осознавала, куда меня повезут, а мама все понимала и плакала. И когда нас на машине повезли в крематорий, вдруг в небе появились наши самолеты с уже узнаваемым протяжным завыванием и стали бомбить вдоль тракта. А немцы такие трусливые. Наши на амбразуру шли, а эти!.. Конвой и шоферы разбежались. Хорошо, что мы недалеко успели отъехать от бараков. В этом хаосе мама выхватила меня из машины и забежала обратно со мной в барак», - вспоминает Евгения Николаевна.
А потом пришли наши… Они бревном выломали ворота барака и крикнули: «Матери, жены, дети, выходите! Мы русские солдаты! Мы вас освободили!» А обессиленные женщины, не веря до конца в это счастье, стали цепляться за ноги красноармейцев и спрашивать про своих мужей и сыновей, ушедших на фронт, «жив ли мой Коля, Паша?..»
Женя, ее мама и сестра вышли из Бухенвальда живыми. На товарных поездах их вернули на Родину, но от родной деревни не осталось и следа. Семья отправилась на Урал, в поселок Междуреченск. Там они и получили похоронку на папу, который погиб в 1943, защищая Москву.
Здесь Женя пошла в третий класс. Поначалу ребята ее обижали и дразнили «стриженая и вшивая». На защиту девочки встала учительница Нина Сергеевна. Она сказала: «Дети, нельзя так! Эта девочка была там, где вам и не снилось». После этого новенькую больше не обижали, да и вшей всех вывели, а потом и косы отросли. Началась мирная новая жизнь на новом месте. Позже к семье вернулся брат Василий. Он тоже был угнан в Германию и трудился у одного фабриканта. Перенесенные испытания сказались на здоровье мамы, брата и сестры. Все они прожили недолгую жизнь. А у Евгении Николаевны проблемы с сердцем, обмороженные в лагере ноги сильно распухают, и она так и не стала мамой.
В 1950 году Евгения Николаевна поступила в техникум, стала инженером-технологом, а потом ее направили в Удмуртию в город Глазов на военный завод. Здесь женщине очень понравилось. Особенно, как кормили в столовой. На 50 копеек можно было купить блины с мясом и чай. Поэтому, когда настал момент распределения и студентам-хорошистам дали право выбора городов из предложенного списка, выпускница Евгения Равзенкова выбрала столицу Удмуртии город Ижевск.
«Просто подумала, что раз в Глазове было хорошо, значит – поеду поближе. Вот так оказалась в Ижевске и всю жизнь проработала на заводе «Ижмаш», который долгое время был засекречен и назывался «Почтовый ящик 74», - говорит Евгения Николаевна.
На заводе она проработала почти 40 лет, бок о бок с легендарным оружейником Михаилом Калашниковым. В Ижевске она встретила свою любовь.
«Я попала в интеллигентную семью, меня оберегали и любили. С мужем в согласии и счастье прожили 27 лет. Вот уже 34 года, как его не стало… К сожалению, детей не смогла родить – сказался Бухенвальд. Но всячески помогала своим племянникам. А вот в эту пандемию родными внуками для меня стали волонтеры акции «Мы вместе», - подчеркивает Евгения Николаевна
