OlgaSvoboda

Плохо что ли? Хорошо же. И в другие рассказы с добром приходили. Ругали иногда, но в меру, прям откровенной токсичности не было.

А потом прошли реформы портала, в том числе с минусами. В горячее попадать перестала, комментариев в разы меньше, показов тоже. Лишний раз подумаешь, а стоит ли усилий здесь постить, один хрен почти никто не увидит.

Но Новый год же это святое. Принесла очередной рассказ. И... с Новым годом, чо уж там

Тег "литература" стоит. "Лирика" - стоит. Все как обычно. На других площадках выложила, спасибки собрала. Да и сам рассказ с литературного конкурса, награду взял, профессиональное жюри не жаловалось.

Ну ладно, бывает, не зашло и не зашло. Просто шестьдесят человек, кому понравилось, тихо лайкнули и промолчали, а остальные нет.

Сижу, никого не трогаю, примус починяю. И тут ещё сообщение прилетает:

на рассказ, который я ГОД назад выложила. Ну спасибо хоть он до реформы был, и там уже совсем других комментов хватает.

Но у меня вопросики. Не к людям - не понравилось, имеют право. К алгоритмам.

Почему посты начали крутиться людям, которым такой контент на фиг не нужен?

Почему новые посты показываются через пень-колоду, а старый кому-то подсунули, и опять же - не целевой аудитории?

Но самое грустное, что единственную силу Пикабу, которую я сейчас получу, скорее всего - это ещё толпу недовольных, которые скажут, что так мне и надо. В лучшем случае. А скорее всего ничего не получу.

Вот вам про авторский контент. Писать как-то по-другому я не стала. А вот что с алгоритмами творится, и главное - зачем, вопрос открытый.

Майя оперлась затылком о холодную стену и едва слышно выдохнула. То же самое, слово в слово! – сказала ей мама. Эти же слова от Зои звучали неправильно, словно она читает написанный кем-то текст. Кем-то гораздо старшим, давно и прочно забывшим, что отношения это чуть больше, чем исполнение семейных обязанностей.

– А я думала, хоть ты меня поймёшь.

Зоя фыркнула.

– Ну разве что когда мне было шестнадцать. Знаешь, стоит пару раз снять своего «благоверного» с чужой девки за голую задницу, и взгляд на жизнь несколько меняется. Стас последние полгода с пятницы до ночи воскресенья не просыхал, а Никита…

Зоя не договорила, махнув рукой. Но Майя уже знала эту историю – положительный по всем статьям Никита, влюбивший в себя всех родственников, на проверку оказался обыкновенным лудоманом.

– Ты так и не написала заявление, да?

– Можно подумать, ты бы на моём месте написала.

Майе нечего было ответить.

Зоя и Никита жили вместе два года, готовились к свадьбе, копили на неё. А потом Никита проиграл эти деньги и заодно выпотрошил все Зоины карты, включая кредитку с лимитом почти в полмиллиона. Когда Майя разговаривала с сестрой последний раз, та ещё не погасила долг. Спрашивать о нём сейчас явно некстати – Зоя злилась, словно Майя сделала что-то плохое лично ей. Немного подумав, Майя честно сказала:

– Нет. Не написала бы.

Искрящееся в воздухе возмущение стало менее острым – настолько, что Майя смогла вздохнуть.

И почему такой красавице, как Зоя, чудовищно не везёт с мужчинами?

Будто услышав её мысли, сестра заговорила – не громко и жёстко, как раньше, а скорее устало:

– Май, ты слишком долго замужем. В институте оно и правда кажется, что весь мир у ног и жизнь впереди, и обязательно в ней будет большое настоящее Счастье. Я именно так и думала. У меня же ведь были парни вроде твоего Артёма. Но я на них не смотрела – да ни на кого серьёзно не смотрела, если честно. Мне казалось, что рано. Что дальше будет лучше… Вот только не успела оглянуться, как всех хороших разобрали. Молодняком, как щенков. Ты просто не почувствовала, каково это – когда большая часть твоих сверстников уже женаты, а то и с детьми. Когда уже не можешь как раньше подойти к любому понравившемуся парню и познакомиться с ним, потому что он, скорее всего, спешит в садик забрать младшенького. И хорошо ещё, если он тебе сразу об этом скажет, а не через полгода вранья… А у тебя ещё и ребёнок на руках. Маленький. Ты и правда думаешь, что после развода тебе будет лучше?

Майя отвернулась. Слово «развод» было страшным. Оно стискивало сердце холодной рукой, вышибало воздух из лёгких. Майя не могла сказать его вслух.

Но и просто вернуться домой как ни в чём ни бывало тоже не могла, кто бы что ей ни говорил.

Она подошла к окну. Люди запускали запоздавшие салюты, торопились в гости. Новый год отсчитал пару дней, но ещё было не поздно доедать прошлогодние салаты без риска для здоровья и желать друг другу нового счастья. Может, и для остального тоже не было поздно.

– Посидишь с Павликом, если он проснётся?

Зоя кивнула. Сегодня ей некуда торопиться.

А вот Майя отчего-то всё ускоряла шаг, ввалившись в квартиру запыхавшаяся, красная и растрёпанная. Но спешила она зря – Артёма дома не оказалось.

Зато злополучная стиральная машинка уже стояла на новом месте, аккуратно подключенная и воткнутая в розетку. Дышащей на ладан старушки не было ни в кладовке, ни на балконе.

Её хозяйственный муж даром времени не терял. Ну в самом деле – даже если они разведутся, надо же ему где-то стирать вещи.

Отсутствие Майи в доме выдавала только неопрятная гора в раковине – Артём ненавидел мыть посуду. В остальном было даже чище – Павлик разбрасывал игрушки гораздо быстрее, чем она успевала их убирать.

Передумав звонить, Майя вышла из квартиры и закрыла за собой дверь.

***

– Ты хоть понимаешь, что обратного хода может и не быть? Я бы после таких фортелей тебя бы уже не принял.

Иногда ты знаешь кого-то настолько долго, что трудно сказать – в какой момент вы стали друзьями, и чей именно из пары это на самом деле друг.

Ходить в походы с Петей Майя начала ещё до отношений с Артёмом. А вот познакомилась с его родителями уже в качестве «девушки друга». Петя знал их обоих как облупленных, и может поэтому давно не фильтровал то, что хотел сказать.

– А как Павлик? как ты это всё объяснила ему?

– Я ничего ещё не объясняла. Сказала, что мы погостим у бабушки.

На другом конце провода раздался короткий стон, по интонации больше похожий на мат. А после недолгой паузы Петя резко спросил:

– У тебя кто-то есть?

Майя не сдержала смех.

Ах если бы! Это бы сильно всё упростило, до невозможности. Знать, что где-то тебя ждут. Ощущать любовь и предвкушение, вместо чёрного отчаяния и тягучего страха.

– Нет. У меня никого нет. Петь, а скажи честно: ты позвонил мне как мой друг, или потому что тебя попросил Артём? Откуда ты вообще узнал? Всего неделя прошла.

– Мне Зоя сказала.

Майя сдержала разочарованный вздох.  Она и сама не знала, какого ответа ждала.

Наверное, если бы Петю подговорил Артём, она разозлилась бы на обоих.

С другой стороны, так она хотя бы могла узнать, что ему не всё равно.

***

– А где Артём?

Бабушка обвела присутствующих подслеповатым взглядом, убеждаясь, что ей не показалось. За её взглядом последовали и другие, многозначительные. В особенности мамин, который так и кричал: «Ну давай! Расскажи бабушке, что ты бросила мужа из-за того, что он тебе стиральную машинку подарил. Послушай, что она тебе на это скажет. Если духу хватит…».

Паузу внезапно прервала Зоя, твёрдо и громко заявившая:

– Приболел. Мы решили, что нечего ему остальных заражать.

Бабушка покачала головой.

– Ну и малахольная нынче молодёжь пошла… Раньше мужики на новый год в бане парились и снегом обтирались, и не просыхали до самого Рождества… а теперь поди вот… Май, ты уж береги его… Одной-то то куковать несладко, тем более с дитём на руках…

Под долгие бабушкины воспоминания о молодости и о болезни деда, Майя тихо выскользнула на кухню. За окном праздновали Рождество, и смотреть на это было тошно. Начав мыть оставшуюся от готовки посуду, Майя не услышала шагов за спиной и вздрогнула, когда к её плечу прикоснулись.

– Тебе помочь?

– Нет. Ты уже помогла. Спасибо, что соврала за меня бабушке.

Зоя дёрнула плечом.

– Я не только ради тебя это сделала. Вот бы ещё вместо праздника до ночи выслушивать лекции о святости семейного очага. Вы-то может и помиритесь, а вечер мне назад никто не вернёт.

Голос сестры был ворчливым, но лицо скорее печальным. Её следующий вопрос был таким неожиданным и болезненным, что Майя чуть не выронила из мыльных рук большое блюдо.

– Ты его ещё любишь?

Слёзы потекли раньше, чем Майя выключила воду и схватилась за полотенце. Они успели добежать до подбородка и сорваться дальше, оставив на вороте платья мокрые следы.

– Так а чего ты тогда ждёшь?!

Сердитый голос никак не вязался с объятьями, в которые попала Майя. Они стали последней каплей – она разревелась, как маленькая.

– Не знаю! Понимаешь, я не знаю! Я не хотела, чтобы он за мной бегать начал, как в дурацком сериале. Мне не нужен этот цирк, где она уходит, а он такой весь из себя её добивается. Я бы злилась, потому что попросила время на подумать. Но мне нужно понять, что ему не всё равно, понимаешь?..

Всхлипы сделали и без того сбивчивую речь совсем непонятной. Но Зоя молчала гладила сестру по спине, не переспрашивая и не ёрничая. В конце концов, в её детстве именно Майя выслушивала все её горечи и обиды, не отмахиваясь что они «ерунда».

И только когда она успокоилась, Зоя всё же спросила:

– Май… Почему это всё, а? Ну ведь не из-за машинки же, в самом деле?

Майя кивнула и вытерла последние слёзы. Но озвучить причину она не могла – она не сказала этого вслух даже ещё сама себе, и сейчас точно было не время и не место выпустить эти слова на волю.

***

Гора посуды в раковине исчезла. В остальной квартире царил непривычный порядок – Артём убрал с видимых мест её вещи и вещи сына. Квартира будто раздалась в площади, став пустой и холодной. И лишь памятные вещицы и фотографии в рамках напоминали о том, что она здесь не чужая.

Майя взяла фотоальбом и села на краешек дивана.

Было же время – вместо сотен фотографий они делали всего несколько десятков, тщательно выбирая, что же всё-таки попадёт в кадр. Но даже с распространением цифровых фотоаппаратов пару лет по инерции они печатали фото на бумаге, бережно составляя альбомы из самых дорогих сердцу снимков.

Ходить в походы по Крыму они начали ещё до окончания института. Как же трудно было добыть денег на это! И как же плохо они были подготовлены. Не хватало нормальных припасов, экипировки. Палатки – одно название, да и всё остальное – кошкины слёзки. Ни о какой профессиональной обуви и тем паче – рюкзаках, никто из них и не слышал.

Но молодость, хороший климат и отличная компания неизменно вытягивали. Свою любовь к приключениям Майя вынесла именно с тех походов…

К сплавам они с Артёмом были готовы куда лучше. Тогда они оба уже подрабатывали, обзавелись нужными знакомствами и знали, где «достать» удобные и надёжные вещи. Майя окончательно освоила гитару и стала неизменной душой компании. Никакой концертный зал, никакое караоке не сравнится с тем, как разносится голос в ночных горах, подхваченный хором уставших, но счастливых людей.

Перелёты они с Артёмом смогли позволить себе уже после того, как печать фотоальбомов совсем вышла из моды. Поэтому те воспоминания хранились не в образах, а вещах – «лампе Алладина» из Египта, кусочке соли из шахты Велички, ракушках Средиземного моря.

Отдельную полку занимали книги, которые они читали вдвоем. Не по очереди, а именно вдвоём, друг другу. Когда Артём хотел её подразнить, он притворялся, что читает Майя скучно, и он засыпает. За это она безжалостно его щекотала, и частенько дело кончалось вовсе не сном.

Майя до сих пор была уверена, что Павлик у них получился на одном из томов «Первого закона». Артём настаивал, что виноват Сапковский с его «Ведьмаком».

Всю первую половину беременности Майя боялась. Она была рада, но тревожилась, что ребёнок изменит их отношения и брак.

Опасения не подтвердились. Конечно, после стольких бездетных лет привыкнуть было непросто, и прежний график пришлось сильно подкорректировать. Но в новой жизни оказались и свои изюминки. Успеть уединиться в ванной, пока сын не проснулся, будоражило не меньше, чем пытаться не шуметь в палатке, ловя после на себе понимающие взгляды.

К совместным чтениям добавились сказки на троих, и появилась воистину неиссякаемая тема для разговоров – их общий сын. Человек, который сделал из их пары семью.

Майя так и не поняла, в какой момент всё пошло прахом.

Быть может, когда им не дали вовремя место в детском саду, а Артём заявил уставшей от дня сурка Майе, что дешевле ей сидеть дома, чем нанимать няню. Быть может, когда Артёма сократили с хорошей работы и стало не хватать денег. Быть может, когда Павлик сломал гитару, а Артём сказал, что чинить её сейчас – дорого и бесполезно…

В глубине души ей хотелось обвинить во всём мужа, но правда была в том, что она не знала, кто именно перестал предлагать почитать вместе, а кто чаще отказывался. В какой момент «обсудить планы на выходные» стало обозначать не придумывание приятных вещей для двоих или троих, а решение бесконечных проблем. Когда фраза «мне нужно отдохнуть» приравнялась к требованию одиночества, словно находиться в компании друг друга это работа…

Начало этого всего Майя упустила. И не замечала долго, слишком долго, пока жизнь не столкнула её с реальностью лицом к лицу и вдруг стало кристально ясно: свой мир для двоих они потеряли безвозвратно. Но ничего нового на этой почве не проросло…

– Ты здесь?..

По его лицу не было понятно – рад ли он хоть чуточку, или только удивлён. Но беглый взгляд по сторонам и разочарование от того, что она приехала одна, без сына, придали немного надежды. Набрав побольше воздуха, Майя выпалила на одном дыхании:

– Прости меня…, – и удивилась, потому что его слова прозвучали в унисон. Артём опомнился быстрее, говоря торопливо, словно она может раствориться в воздухе в любой момент.

– Я так злился на тебя. Просто дико! А потом понял – ты права. Не в том, что ушла, но в остальном – да. За все годы ты ни разу не подарила мне дрель или что-то в этом духе – всегда только то, что мне интересно и что я люблю. Машинка – это не подарок. Это вещь, нужная нам обоим. Я брал подработку на праздниках. Давай сходим в магазин и купим что-то, что тебе понравится. Или куда-нибудь съездим… Думаю, твоя мама не откажется посидеть с Павликом пару-тройку дней. Мы так давно нигде не были…

– Я беременна.

Произнесённая тихим голосом, новость не стала менее оглушительной – как для него, так и для неё самой, до сих пор. Внезапная догадка исказила лицо Артёма болью.

– Ты ведь знала, да? Когда уходила…

Чувство вины заставило Майю торопиться – сказать всё до того, как горло опять сожмёт невидимой холодной ладонью.

– Да. Узнала в тот день. Прости меня… Прости. Я не смогла тебе сказать. Как только я увидела две полоски, я поняла… Что я не рада. Что мне не хочется с тобой поделиться. Я даже не уверена была, что мне хочется оставлять ребёнка… У нас всё хорошо с Павликом, но… Но у нас нет ничего больше, понимаешь? Нас с тобой нет. Я не хочу быть той парой, которым кроме детей и обсудить нечего. Которые разводятся в пятьдесят, потому что когда дети съехали, им незачем вместе жить…

Всё-таки она не успела. Ей нужно было сказать ещё так много: что она ценит его как мужа и отца. Что до сих пор его любит. Что скучает по ним – по ним прежним. Понимает, что как раньше уже не будет никогда, но хочет что-то взамен – что-то, что не осыпется пеплом остывшего очага. Что она лучше останется одна до конца жизни, чем будет одинока в собственной семье.

Сказать, какой ужас она испытала, поняв, что не рада беременности. И как мучительно приходило осознание, почему именно не рада. Как ей стыдно, что она сбежала вместо разговора начистоту. И как страшно, что после второго круга «беременность-роды-вскармливание» она окончательно потеряет не только их двоих, но и остатки себя…

Артём стоял напротив – растерянный, сбитый с толку. Майя боялась, что сейчас он спросит «и что ты решила?», потому что она не решила ничего. Сама мысль о стоящем перед ней выборе выворачивала наизнанку и рвала душу на части. Но ещё больнее было думать о том, что выбора нет. И совсем невыносимо – что она не может толком сказать, чего конкретно она хочет и зачем пришла.

Но он не спросил. Подошёл ближе, обнял её – уютно, как делал это миллионы раз. И прошептал куда-то в макушку: «Мы справимся. Вместе».

***

Придремавшая Майя протестующе застонала, когда тёплое плечо под её головой пришло в движение. Недавние слёзы так обессилили, что она провалилась в самый крепкий сон в этом году, и выныривать из него было тяжело.

– Твоя мама звонила. Два раза.

Реальность навалилась мгновенно, заставив распахнуть глаза. Чёрт, ведь уже вечер! Она не предупредила Павлика, что он ночует у бабушки один. А без этого мама его ни за что не уложит…

Артём перехватил её на полпути в коридор.

– Я выторговал нам ещё полчасика. Подожди, я быстро.

Он вышел из кладовки с большим чёрным чехлом. Сердце больно сжалось: если и был более неподходящий момент вспоминать о сломанной гитаре, представить такой сложно. Но, на удивление, извлечённый на свет инструмент оказался полностью исправен.

– Спой мне, пожалуйста. Хотя бы немножко.

Майя провела рукой по струнам. Гитару не просто починили, но и настроили. Артём смотрел на неё и ждал, и у них были целых полчаса.

Отвыкшие пальцы зажали первый аккорд. Когда квартира наполнилась звуками полузабытой песни, а Артём улыбнулся, Майя поверила: вместе они справятся.

От автора: С Новым годом! Пусть он будет счастливым.

– Стас, я посмотрела твои макеты. Когда я в прошлый раз составляла список замечаний, я не просто так сделала их нумерованным списком. Но если бы я знала, что ты умеешь считать только до десяти, разбила бы правки на два письма. Четыре пункта всё ещё ждут доработки, и будь так любезен – не думай, что я о них забуду. Хочешь – можешь рискнуть отправить клиенту и так, но когда тебя нагнут – я прикрывать не стану, и каждое замечание, совпадающее с моими, отразится на твоей премии, обещаю. Задержка сроков, кстати, тоже. В принципе, я могла всё это и написать, но теперь не уверена – ты только считать не умеешь, или читать тоже. Вот, зашла лично проверить, что мы друг друга поняли.

Стас, всего пару минут назад обещавший коллегам высказать Нине «всё, что эта сука заслужила», пошёл пунцовыми пятнами. Остальные спешно отводили глаза и расползались по местам, но Нина ещё не закончила.

– Паша, по поводу текста для «Старицы». Неплохо, смысловых правок будет не много. Но Бога, ради, пощади мои глаза. У тебя, видимо, какой-то особый ворд стоит, без проверки на орфографию. Сознайся честно, ты специально в свой словарь слова с ошибками заносишь? Или просто не знаешь, что подчёркивание красным и синим – это не комплимент особо удачным местам? Вычитывай внимательнее, иначе я клянусь – принесу стикер с миксером и тебе его на лоб наклею.

Тишина в кабинете стала густой. Нина стёрла с лица подобие улыбки и посмотрела на одного из коллег в упор.

– Кирилл… зайди ко мне завтра в девять. Таких бесполезных прокладок между стулом и столом ещё поискать надо, здесь разговором на пять минут не отделаешься.

Насладившись произведённым эффектом, Нина тихо прикрыла за собой дверь.

По правде говоря, замечаний к Кириллу у неё не было. Но он с таким пылом смаковал Нинины вероятные сексуальные таланты, что она решила потратить лишние пару часов, чтобы пристальнее проверить его проекты.

К завтрашнему утру там точно найдётся, что обсудить. Можно было бы успеть и сегодня, но зачем портить человеку вечер размышлений и ожидания?..

***

– …невозможно! А у вас получилось! Не зря мне так вас рекомендовали, я у Нелли в неоплатном долгу. И у вас, разумеется! Теперь мы сразу к вам обращаться будем, к чёрту эту экономию, за которую потом в три раза больше платить приходится.

Нина улыбнулась, и сделала голос совсем бархатным.

– Рада, что вам понравилось. Даю слово, что с нормальными сроками мы ещё приятнее вас удивим. Спасибо, что нашли время позвонить и поделиться. Если отправите пару слов моему руководству – будем квиты.

Дослушав восторженную тираду и дождавшись гудков, Нина нажала «отбой» и открыла верхний ящик стола.

Диета-диетой, но сегодня она заслужила шоколад. Сладко-горький вкус растёкся по языку, усиливая удовольствие от хвалебных слов клиента.

У Нины был особый талант – вытаскивать людей из задницы, в которую они сами себя загнали. И пусть дизайнеры воют о нереальности сроков, а типография кроет матом – оно того стоит. Спасённые клиенты становятся самыми лояльными, и что немаловажно – щедрыми. Есть, конечно, категория «всёпропальщиков», которые хронически попадают в передряги из-за собственной тупости, но ещё надеются на скидки, но таких Нина умело сливала без шума и пыли. Она не просто хорошо делала свою работу – она умела её дорого продать, и осознание этого с лихвой перекрывало многие неудобства.

«Зайди ко мне на минутку».

Отправив «ок» начальнику, Нина с сожалением завернула остатки шоколадки в фольгу. Надо же, как быстро Анна Петровна дошла со своими благодарностями! А многие вообще забывают, несмотря на прямые просьбы. Ожидая приятного разговора, Нина зашла в кабинет Вадима Андреевича расслабленная. Но тут же поняла: что-то не так.

Лицо начальника было странно-напряжённым, а присутствие в кабинете кадровички и вовсе удивляло.

– Нина, присаживайтесь, – кивнула на кресло Альбина.

Интересно, а давно ли это она тут распоряжается? Но Андреевич никак не отреагировал, продолжая сидеть с каменной рожей.

«Даже не поздоровался» – отметила про себя Нина, теряя приподнятое настроение. Жаль. Не так уж часто доводится его испытывать на работе.

– Мы долго откладывали это беседу, так как… мм… Не сходились во мнениях с Вадимом Андреевичем. Но сейчас ситуация слишком накалилась. Пожалуйста, посмотрите.

Пробежавшись глазами по протянутым ей листам бумаги, Нина едва сдержала усмешку. Всё-таки эти кретины решились на какие-то действия. Но, как и ожидалось – на кретинские. Докладные записки, ну надо же! Впрочем, надо отдать должное – тексты они составили грамотно. И тщательно замаскировали эпитеты, которыми так щедро награждали её в кулуарах. Почитав эти сочинения, можно и правда было бы подумать, что всё дело в том, что у Нины скверный характер, а не в том, что просто кто-то не умеет нормально работать.

– Хотите ли как-то прокомментировать ситуацию? – спросила Альбина. Нина могла бы посмотреть на неё так, чтобы та отвела взгляд, но сдержалась – не место демонстрировать силу характера. Вместо этого Нина спокойно ответила:

– Да. Думаю, дело в том, что в последнее время в работе было параллельно несколько ответственных, сложных и очень горящих проектов. Люди немного устали, и нужно было куда-то выплеснуть напряжение. Логично, что адресатом стала я – это же я их подгоняю и не даю сорвать сроки.

Альбина вздохнула.

– А они жалуются ровно на обратное: что своими действиями вы как раз-таки мешаете им работать. Особенный акцент они делают на ваше стремление деморализовать команду. Нина, у нас трудятся много творческих людей, и их настроение напрямую влияет на их продуктивность.

– А я всегда считала, что на продуктивность влияет профессионализм, – не выдержала и съязвила Нина.

– И он тоже, – легко согласилась Альбина, – и персонально ваш профессионализм сомнению не подлежит. Ни в коем случае. Но вы работаете в команде…

– И команда выдаёт отличный результат. Я не очень понимаю, что именно мы сейчас обсуждаем, и что вы от меня хотите. Вадим, ну ты хоть мне объясни!

Лицо Андреевича стало совсем скорбным. Нина очень редко называла его по имени, и её мольба не осталась без реакции.

– Нина… Я очень ценю всё, что ты делаешь для компании. Правда. Но ребята дошли с жалобами до головного офиса… а там несколько иначе смотрят на такие вещи. Я не смогу тебя прикрыть, если ничего не изменится. Я переговорил со всеми, кто написал записку, а заодно и с типографией и ещё кое с кем… Помимо докладных, у меня в столе есть несколько заявлений на увольнение, которым пока удалось не давать хода. Был бы конфликт с одним или даже тремя спецами – оно бы того стоило. Но против тебя слишком многие.

Нина так удивилась, что потеряла контроль над собой. И следующий вопрос прозвучал по-девчачьи визгливо – так, что она сама потом поморщилась.

– Ты издеваешься? Я только что закрыла сделку на три миллиона, за которую никто не брался. Закрыла так, что клиент готов нам ноги целовать. И что ты мне сейчас хочешь сказать? Что уволишь меня вместо этих бездарей?

Альбина поджала губы. Андреевич отвёл глаза.

– Нина, сколько бы ты денег ни приносила, но искать, нанимать и адаптировать десяток «бездарей» будет дороже. Тем более что это не уборщики. Они же не сортиры моют, это люди с образованием, со специфическими навыками. Половина из них работали здесь и до тебя, и были вполне себе полезны.

Нина похолодела. На предыдущем месте её история закончилась примерно так же. И до этого – тоже. Пока старые работодатели не портили ей репутацию, и причины увольнения получалось маскировать под благовидными предлогами. Но рынок по-настоящему хороших компаний её профиля узкий, и долго ли получится скрывать такое?

И  тогда она уцепилась за последнюю соломинку.

– Это чистый сексизм. Вы же видите – все жалобы только от мужчин, от тех, кто выполняет мои распоряжения. Они никак не могут смириться, что ими командует женщина, вот и пытаются меня отсюда выжить. И вы просто дадите им это сделать?

Вадим Андреевич вздохнул. Альбина энергично замотала головой.

– Нина, мы как раз видим, что все заявления от мужчин. И да, согласны, что это сексизм – с вашей стороны… У вас явные трудности в общении с коллегами-мужчинами, осознаёте ли вы это или нет.

Нина перевела взгляд на Вадима Андреевича.

– Скажи хоть что-нибудь. Ты же сам мужчина.

– Ты и правда… бываешь немного резковата.

– И ты меня за это уволишь?!

– Об увольнении речи не идёт, – снова вмешалась Альбина, – мы просим вас поработать с психотерапевтом. Я подобрала очень хорошего. Компания возьмёт на себя все расходы, и мы уверены, что все трудности в общении получится решить. А заодно вам это может пригодиться и в жизни… ну, в личной… – неловко закончила она и покраснела.

– То, что я не замужем, тоже поставите мне в вину? – вспылила Нина.

Разговор прервал звонок на стационарный телефон. Увидев знакомый номер, Нина поднялась и направилась к выходу, бросив через плечо:

– Это Анна Петровна из «Эдиты». Когда будешь принимать её благодарности, не забудь рассказать, что в качестве премии отправил меня к мозгоправу.

***

Нина вышла из офиса ровно в 18.00. Такое случалось крайне редко, но сегодня причин было две, и обе весомые.

Во-первых, наблюдать за ехидными усмешками жалобщиков не было никаких сил. Нина с большим трудом сдерживалась, чтобы не устроить им грандиозный разнос – тем более что поводов, как всегда, хоть отбавляй.

Весть о том, что она побывала в кабинете Андреевича не за «спасибо», волшебным образом облетела офис. Чувствуя свою временную неуязвимость, Стас прислал на согласование так и не доделанный до конца макет, Паша опять пропустил несколько опечаток, а Кирилл не поставил её в копию в важной беседе. Выносить это молча Нина просто не могла и плюнула – если что-то пойдёт не так, пусть Андреевич разбирается с ними сам, лично.

А во-вторых, сегодня Нина отчаянно нуждалась в том, чтобы выйти в люди, но не подготовилась заранее. Но, если поторопиться, можно было успеть и домой, и в клуб.

Макияж она нанесла ярче, чем обычно. А ещё она обыкновенно выбирала, сделать акцент на лице или теле, но сегодня в ход пошёл и призывный мэйк-ап, и откровенная одежда. Поморщившись от чересчур распутного эффекта, Нина всё же выскочила за дверь как была, ничего не исправляя.

В целом, так сработало даже лучше.

Видимо, излишняя фривольность ей только показалась, потому что новый знакомый, чьё имя она не до конца расслышала, не спрашивал, сколько она берёт за ночь, а клеился по всем канонам.

Коктейли и внимание кружили голову. В какой-то момент Нина забыла, что ещё не пятница, и завтра опять на работу, и выпила больше, чем позволяла себе в таких ситуациях.

Танцы становились горячее, губы у её уха – ближе, обнимающие руки – смелее.

Нина не противилась. А устав ждать следующего шага, поцеловала сама.

Её визави потратил времени на подготовку явно меньше, чем она, неприятно уколов отросшей за день щетиной. Не став делать вид, что всё в порядке, Нина отстранилась, потёрла подбородок и спросила:

– Если я попрошу тебя, ты побреешься?

Миша (или Гриша?) кивнул, и Нина потянула его к выходу.

К неудовольствию таксиста, в машине Нина не стала вести себя прилично, сменив колючие поцелуи на откровенные обжимания. В её квартиру они ввалились разгорячённые, в полурасстёгнутой одежде.

Мягко остановив жадные руки, Нина подтолкнула мужчину в сторону ванны.

– Ты обещал. Одноразовый станок на раковине. И прими заодно душ.

Ожидая, Нина сняла потрёпанную блузку и свёрнутую набок юбку – стыдливость уже явно ни к чему. Налила себе бокал вина и села на диван с ногами.

Миша-или-Гриша был в ванной довольно долго – не иначе, к её просьбе отнёсся добросовестно. Вышел обнажённый и в полной боевой готовности.

Нина наклонила голову, окинула мужчину оценивающим взглядом. Махом допила вино и тихо сказала:

– Пошёл вон.

– Что?

– Пошёл вон, я сказала. Куда ты попёрся с таким обрубком вместо члена? Что мне с ним делать? Сфотографировать, чтоб смеяться потом? Ты вообще в своём уме, приставать к живым женщинам с ТАКИМ? На что рассчитывал? На жалость? Так это не ко мне. Тебе не по клубам ходить, а на специальные форумы для фетишисток, там, может, и найдутся любители. Только время зря на тебя потратила. Ну, что стоишь? Забыл, где выход?

С каждым её словом эрекция ослабевала, делая дискуссию о размерах сомнительной перспективой. Миша-или-Гриша побледнел, покраснел и пулей выскочил из квартиры, застёгиваясь на ходу, не одарив её напоследок прощальными словами.

Жаль.

Иногда несостоявшиеся любовники выдавали у порога забавные перлы, которые Нина смаковала неделями.

Зайдя в ванную, она брезгливо, двумя пальцами, подхватила использованное полотенце, запустила стирку и, напевая, пошла в душ.

***

Часы на стене мерно тикали, навевая сон. День был тяжёлый, и даже незнакомая обстановка не взбодрила Нину.

И уж тем более не замотивировала её на беседу.

– Обычно я не берусь за работу в таком формате. Важно, чтобы клиент сам захотел изменений и пошёл в терапию добровольно. Я не заинтересован в том, чтобы тратить время впустую – ни ваше, ни своё.

– Даже за десять тысяч в час? – иронично подняла бровь Нина. И тут же мысленно поставила галочку – один-ноль в его пользу. Она вообще не собиралась говорить что-либо.

– Даже за десять тысяч в час, – кивнул психотерапевт.

Раз с молчанием не выгорело, Нина решила позабавиться по-другому. Она неторопливо прошла по кабинету, водя пальцем по рамкам дипломов, периодически показательно отряхивая руку от пыли. Не дождавшись реакции, сказала:

– Никита Константинович… Вам же не так много лет. А дипломов на всю стену… Скажите честно, сколько из них купленных? Если вы получали это всё сами, то практики у вас явно маловато. Время-то – не резиновое. Либо вы так много учились, либо работали. Так что?..

– Просто я очень мало спал.

Реакция была такой быстрой и неожиданной, что Нина засмеялась, но тут же зажала рот рукой. Никита Константинович остался спокоен.

– Нина, я должен сказать одну вещь. Вне зависимости от того, как пройдут наши сеансы, свой гонорар я уже получил, и возвращать его не обязан, даже если вы кого-нибудь убьёте. Кроме того, клиентов у меня достаточно – было и будет. И по большому счёту, всё равно, что я напишу в заключении для вашего работодателя – изменения или их отсутствие он и так увидит сам.

– Ну и в чём же тогда смысл? – пожала плечами Нина.

– Ни в чём, – невозмутимо ответил Никита Константинович. – Вы будете ходить сюда один раз в неделю, потому что должны. Я буду сидеть с вами один час в неделю, потому что должен. Можем попытаться провести это время с пользой – как я уже сказал, дипломы у меня не купленные. А могу просто включать вам телевизор – я от этого ничего не потеряю, в отличие от вас. Вы любите сериалы? Или лучше о природе?

Нина нервно постучала пальцами по столу. Весь этот спич был чистой воды манипуляцией, причём довольно примитивной. Но – как ни странно – это всё её задело. Возможно ещё и потому, что Нину не устраивало смотреть сериалы.

– Мой работодатель считает, что у меня проблемы в общении с коллегами мужского пола.

Никита Константинович отложил в сторону пульт.

– А вы так считаете?

Нина фыркнула.

– Я считаю, что это у них проблемы. И не с общением, а с дисциплиной, трудолюбием и профессионализмом.

– Ну что же. Общаться с теми, кто не соответствует твоим критериям нормальности, действительно не просто.

– И вы научите меня этому?

– Нет. Взрослого человека вообще нельзя ничему научить. Он может чему-то научиться – сам. Но только тому, чему сам хочет. Чему вы хотите научиться, Нина?

Нина сглотнула и вжалась поглубже в кресло.

Если бы она могла – хотя бы для себя! – сформулировать ответ на этот вопрос, то вряд ли бы вообще здесь оказалась.

***

– Вчера Стас прислал мне макет с правками – опять не теми, о которых я его просила. Дважды.

– И что вы почувствовали?

– Ярость. Мне хотелось двинуть ему клавиатурой по башке и орать, чтобы прекратил тратить моё время.

– Тяжелый был день?

– Очень.

– И что вы сделали?

– Попробовала справиться с этим. Не стала отвечать сразу. Попила воды, съела шоколадку. Послушала три песни из специальной коллекции. После этого попросила его зайти ко мне через час, а сама написала то, что хотела сказать, а потом удалила оттуда всё лишнее и оскорбительное

– И как прошло?

– Он удивился. А потом он признал, что был неправ, объяснил, почему думал, что нужно по-другому и извинился.

– И как вы отреагировали?

– Удивилась ещё больше. Если он действительно сделает так, как мы сейчас договорились, я соглашусь с Альбиной, что не зря к вам хожу.

Никита Константинович улыбнулся в ответ, но скорее из вежливости, чем с гордостью. Его взгляд прожигал Нину насквозь.

– Есть ли что-то ещё, чем вы хотите со мной сегодня поделиться?

Нина вдохнула, как перед прыжком в воду.

– Да. После работы я поехала в клуб. Там я познакомилась с мужчиной. Мы танцевали и флиртовали, и после я пригласила его к себе.

Никита Константинович молчал. Нина глотнула воды из стакана, так как в горле внезапно пересохло.

– У меня дома... Когда он разделся, я… Я сказала, что у него маленький член.

– Он, вероятно, обиделся?

Нина вдруг засмеялась. Скорее истерически, чем весело, но ей стало немного легче.

– Можно и так сказать.

– И часто такое с вами случается?

– Мужчины с маленькими членами?

– Вы понимаете, о чём я.

– Понимаю, – вздохнула Нина, – достаточно часто. Настолько, что я готова поспорить на бутылку хорошего вина, что однажды кто-то меня за такое придушит. И знаете, что?

Никита Константинович приподнял бровь. От отсутствия удивления, отвращения или осуждения на его лице становилось проще дышать.

– На самом деле, далеко не все они были маленькими.

***

Нина поймала себя на мысли, что не слышит тиканья часов. Она настолько к ним привыкла, что нужно было прилагать усилия, чтобы расслышать – без этого мозг затирал этот звук, как фоновый неважный. Так же примелькались дипломы на стенах, нашлось безошибочно-удобное положение в кресле.

Но сейчас это не помогало успокоиться. Время шло – а она так и не сказала то, о чём собиралась.

– Вы же видите, что мне сложно начать разговор, – раздражённо бросила Нина.

– Вижу.

– И почему ничего не делаете?

– Потому что вы сами в состоянии решить, насколько далеко вы готовы зайти на этот раз.

Нина сердито дёрнула головой.

Вечно спокойное выражение лица Никиты Константиновича сегодня её злило. Он никогда не вёлся на манипуляции, не оправдывался в ответ на упрёки, не удивлялся самым диким её выходкам. Он заслуживал того, чтобы она ему рассказала – но она не могла.

Время шло. Её время.

Оплаченные фирмой сеансы давно закончились, и Нина продолжила терапию за свои кровные. Оба они делали вид, что так и было задумано изначально. Он с самого начала понимал, что её проблема выходит далеко за рамки склок с коллегами.

Она только ближе к концу оплаченных сеансов поняла, что у неё есть проблема.

– Я думала, что это сделало меня сильнее.

Тишина после фразы стала ещё невыносимее. Нина знала, что её не будут торопить, не станут давить. Она может замолчать прямо сейчас.

Но сколько это будет продолжаться?!

Злость придала сил.

– Я всегда презирала людей, выросших в тепличных условиях. Считала, что они недостаточно усердны и трудолюбивы, что они наивны. Что характер значит больше, чем талант, а по-настоящему закаляет характер то, сколько тебе довелось хлебнуть. Мне довелось немало. Но я уже давно смирилась, мне казалось, что в конечном счёте мне это помогло. И что я всё пережила и отпустила.

Если бы он промолчал, она бы не продолжила. Но он всё-таки спросил:

– И какие испытания выпали вам?

Нина открыла рот для ответа, и вдруг засмеялась. Смеялась долго, почти до слёз.

– Знаете, я была не права. Слово «испытание» звучит слишком пафосно.

Я уже говорила, что я родом из тьмутаракани? От города-миллионника нужно доехать до райцентра, а оттуда – до маленького села. Хотя по ощущениям перемещаешься не только в пространстве, но и во времени. Эдакая жизнь средневековой крестьянской деревни, даром что электричество было… С самых малых лет я помогала по хозяйству. Я умею доить коров, представляете?.. И чистить свинарники. Готовить в русской печке, квасить капусту… О, у меня много скрытых талантов…

Никита Константинович наклонил голову. Он ничего не сказал, но Нина и сама поняла, что уводит разговор в сторону.

– Не смотрите на меня так, это тоже важно. А может быть и нет. Мне кажется, в конечном счёте всё это бы и так случилось. Но, учитывая обстоятельства, прошло как по маслу. Никто ничего не заподозрил… Хотя это тоже бы ничего не изменило…

– Нина.

Нина вздохнула.

– Ладно. Вы правы. Просто… когда я рассказывала об этом последний раз, кончилось плохо.

– Меня трудно удивить.

Нина усмехнулась.

– Да, я заметила. Готова поспорить, что у меня не получится. История, в общем-то, довольно банальная. У нас был сосед – довольно уважаемая личность. Сейчас бы он назывался как-нибудь гордо, типа «председатель СНТ» или ещё как-то… Не помню, была ли у него какая-то официальная должность – тогда для меня это не имело значения. В мои девять лет, все взрослые были для меня одинаково Важными Людьми. Это современные родители трясутся над своими детьми, а меня воспитывали в духе «принеси-подай, иди на фиг, не мешай». И если кто-то из взрослых делал тебе на улице замечание, к гадалке не ходи – дома попадёт. Потому что есть Они, взрослые, и мы – всего лишь дети. Так что когда мама посылала меня помочь кому-то, мне и в голову не приходило качать права, что я не обязана. А у соседа как раз умерла жена, и помощь ему требовалась часто.

Нина замолчала, но Никита Константинович больше ничего не сказал. Пришлось продолжать самой.

– Впервые он изнасиловал меня, когда мне было всего десять. Застёгивая штаны, он пригрозил, что мне никто не поверит, и лучше мне держать язык за зубами.

– И что вы сделали?

– Ничего. Я так испугалась, что мне проще было промолчать и делать вид, что ничего не случилось – тем более, что тогда он домогался до меня редко. Иногда мне кажется, что он не был педофилом – скорее, просто решил проблему с отсутствием жены таким вот образом. Ему нужно – а рядом оказалась я… Но чем старше я становилась, тем было хуже. В двенадцать пришли первые месячные, и где-то примерно в то же время в школе начались самые полезные уроки по биологии… Конечно, не продвинутый секс-просвет, но всё же… Я была трусихой, бесхребетной, но не тупой. Я быстро сообразила, чем может закончиться моя «помощь соседу», набралась храбрости, и рассказала всё маме.

– Она вам не поверила.

Нина горько улыбнулась.

– Я так и знала, что удивить вас не выйдет. Да, именно так всё и случилось. Она оттаскала меня за волосы, назвала дрянью и малолетней шлюхой, раз я выдумываю такие гадости об уважаемом человеке. Ведь он так скорбит о своей жене, а я распускаю о нём грязные сплетни… Уже позже я узнала, что мои родители должны ему немало денег. Но, видимо, маме не хотелось думать, что они продают меня извращенцу. Куда приятнее считать, что я всё выдумала…

– Что было потом?

– Мне кажется, он узнал об этом разговоре. Или мне просто показалось так от отчаяния… Когда я поняла, что никто мне не поможет, каждый эпизод стал ещё больнее во всех смыслах. А потом я всё-таки забеременела.

– Что сказала ваша мать?

– Ничего, – усмехнулась Нина. – К тому времени я поумнела достаточно, чтобы понимать – мне не поверят. Мне не помогут. Рассчитывать можно только на себя… Уверена, что расскажи я – меня бы обвинили, что я нагуляла этого ребёнка. С кем угодно, но не с виновником. К счастью, мои подружки тогда уже вовсю пробовали прелести взрослой жизни, и я знала, что нужно делать. Если верить моему гинекологу, то это всё обошлось без особых последствий. А дальше рассказывать особо и нечего… Я уехала оттуда как смогла. И грызла землю, чтобы только никогда не возвращаться и не иметь ничего общего с тем местом и людьми. Жаль, что просто уехать было недостаточно…

Никита Константинович молчал какое-то время. Но эта тишина больше не давила. Нине стало легче дышать, словно она сбросила с груди тяжелый камень. Почему-то она думала, что расплачется в конце, потеряет самообладание. Но оказалось, что можно говорить об этом, вспоминать – и сохранять контроль. А значит, всё не так уж и страшно.

– Чему вы хотите научиться, Нина?

Нина спокойно встретила направленный на неё пристальный взгляд.

– Я хочу научиться жить так, словно этого всего не было.

***

– Вчера в клубе я познакомилась с мужчиной.

Нина нервно побарабанила пальцами по коленке. Ей казалось, что после всего, что она рассказывала в этих стенах, её уже ничего не должно смущать. Однако же, говорить было нелегко.

– Что мне нужно узнать об этом знакомстве?

Нина раздражённо выдохнула. Уж лучше бы на этот раз промолчал.

– Мы поехали ко мне домой. И… я не выгнала его.

– И как вы себя чувствуете?

Не выдержав напряжения, Нина вскочила на ноги и начала ходить по комнате. Почему-то она надеялась, что он скажет «это прогресс». Или «вы молодец, Нина».

И тогда бы она на него наорала.

– Плохо. Очень, очень плохо.

– Из-за секса?

– Из-за него тоже. Хотя… это, может, и не худшая часть. Но мне всё равно плохо. И от того, что секс был не ужасен, ещё хуже. Вы понимаете?

– Я не был в вашей ситуации, и вряд ли смогу понять вас до конца. Но главное, что вы себя слышите. Как вы считаете, чем вызваны ваши текущие чувства?

– Вы психолог, вы и скажите! – взорвалась Нина. – Я сделала всё правильно! Я вела себя, как положено, никого не обижала, и никто не обидел меня. Так почему мне так хреново?

Нина отвернулась, не ожидая ответа. Никита Константинович не вёлся на манипуляции, не подпитывал истерики. Она может орать сколько угодно, он не выйдет из себя.

Но он всё-таки ответил.

– Нина, нельзя сломать любимую игрушку, и удивляться, что она не работает как надо. Давайте вернёмся в самое начало. С какими мыслями вы пошли вчера в клуб?..

***

– Симпатичный.

От неожиданности Нина хмыкнула.

Если подумать, это первое оценочное высказывание, которое она здесь услышала за все эти годы. Она ждала привычного «нравится ли он вам?» или «а как бы вы его описали?». Ну или коронное «а что это для вас значит?». Простое человеческое «симпатичный» в ответ на фотографию действительно удивило.

– Нина, в последнее время мы с вами встречаемся редко. Почему вы попросились на приём? Вряд ли для того, чтобы узнать моё мнение о вашем новом избраннике.

– Вы стали менее терпеливым.

– Не самая сильная моя черта, согласен. Всегда удерживаюсь чётко на грани, но что-то мне подсказывает, что вы готовы ответить сразу.

Нина опёрлась затылком на спинку кресла и посмотрела в потолок. Ну что же, резонно. Он всегда повторял, что не любит тратить напрасно время и деньги.

– Что, если у меня не получится?

– А есть какие-то предпосылки? Тревожные звоночки, знаки, ощущения?

– Нет. На этот раз – нет. И так даже страшнее, понимаете?

Никита Константинович улыбнулся.

– Понимаю. Верите или нет – но на этот раз понимаю. Если бы была причина, вы бы его бросили, и успокоили себя тем, что в очередной раз не получилось, но вы же пробовали… А сейчас причин нет. Вот чего вы боитесь, Нина. Что на этот раз и вправду может получиться…

– И что тогда? – нервно хихикнула она в ответ, – белое платье? Фата на пол-лица?

– Если вы этого хотите.

– Это глупо.

– Никто не обязывал вас всегда делать только что-то умное.

Нина потёрла шею. Ну правда, а какого ответа она ждала? За всё это время она выучила основные реплики и вопросы наизусть. Так, что и сама бы могла провести сеанс – что и делала  частенько, прокручивая внутри диалоги, когда не была уверена в своих решениях. Но сегодня пришла лично, хотя ведь знала, что ей не дадут переложить ответственность и не выберут за неё.

– Как вы думаете, смогу ли я?..

По правилам, он должен был уточнить, что она имеет в виду. Но он не стал.

– Я думаю, что у вас есть целая жизнь, чтобы пробовать.

Спасение пришло с далекого и Туманного Альбиона. На ремне, а не горячо любимом кардане, со странным рядным двигателем, а не привычной V-шкой, с вроде как излишними 1600 кубами и почти на сотню килограммов тяжелее – но наиболее соответствующее моим олдовым запросам.

Когда я посетовала несведущим друзьям о моей печали и показала фото «было» и «возможно станет», они почесали затылки и спросили – а в чём разница?.. Тогда я немного успокоилась и выдохнула – хватит на мой век хард-н-хэви.

Затык был только один: в весе. Искомый Triumph Thunderbird 1600, на который пал мой выбор, мотоцикл редкий, и возможности, например, взять его напрокат чтоб попробовать, я не нашла даже в Москве. А смогу ли я хотя бы поднять с подножки нечто весом 350 килограммов, и тем более – развернуть на месте (без задней-то передачи!) – вопрос со звёздочкой.

Купить понравившийся аппарат не проблема – из Владивостока мне его были готовы отправить хоть завтра, при 100% предоплате. Но что делать, если он мне не подойдёт – история другая. Это не джинсы, в двухнедельный срок обратно не вернёшь.

Людей, лично владевших этим зверем, я нашла – но девушек среди них ни одной. И мучилась бы я сомнениями вечность, если бы не один святой человек.

Он просто написал мне сообщение «у меня есть такой байк, приезжай, попробуешь».

Не знаю, насколько это очевидно людей не в теме, но мотоцикл для многих хозяев – вещь святая, вернее сказать – интимная. Когда несколько байкеров собираются покататься, оргий на тему «а теперь ты на моём, а я – на твоём», обыкновенно не случается, а предложить такое малознакомому человеку согласится не каждый второй и даже не десятый – и я их прекрасно понимаю! Тем более девушке. Тем более в ответ на вопрос «я не знаю, справлюсь ли я с ним».

В общем, список людей, которых я готова принять в любое время дня и ночи, немедленно накрыв поляну, пополнился ещё одним именем, а мы с мужем, категорически отказавшимся отпустить меня в такую авантюру одну, скатались в мини-трип на несколько сотен километров за тест-драйвом.

На месте всё оказалось честь по чести. Мне вручили ключи от Triumph, я отдала свои, и мы немножко покружили по окрестностям.

И как только я села обратно, вдруг поняла, что мой мотоцикл не едет. Я владела им несколько лет, исколесила пол-Европы и десятки тысяч километров по России, а он, блин, не едет! Как я раньше этого не замечала?..

В общем, решение о смене байка было принято легко. Но новый аппарат доехал до меня аккурат в начале 2022 года, и к сезону количество направлений, куда можно поехать на дальняк, резко сократилось. На фоне остального об этом и переживать-то стыдно, поэтому, развернув карту, мы принялись изучать неизведанные направления без пересечения границы.

И вот тут должна сознаться: байкеры мы капризные. Ездить мы любим очень, а мокнуть – нет. А мокнуть и мёрзнуть – ещё меньше. Поэтому весь юг, Адыгея и Крым были объезжены до этих «наш-не наш», и не по разу. Душа требовала приключений, тушки – тепла, а Урал, который я давно обещала посетить, грозился чудным летним прогнозом +10 и дожди на протяжении всего отпуска.

И если бы я уже не знала, что это такое, может и решилась бы. Но я знала, поэтому новый экстренный маршрут был выбран не по культурным и природным достопримечательностям, зову души или знакомым в конечной точке, а всего лишь по пересечению двух факторов: «мы там не были» и «там будет нормальная погода».

Восток до самой Самары накрыл холоднючий циклон. Запад – лютая жара. Но к моему неподдельному изумлению, Архангельск, где ни я ни муж ни разу не были и ничего о нём толком не знали, обещал идеальные для пробега +25-28 градусов.

Так что к морю мы-таки поехали, пусть и не к самому очевидному.

Буквально за полдня прикинув маршрут, мы побросали вещи в рюкзаки и расселись по коням. Я – на своего нового Буревестника, муж – на свою тоже порядком потрёпанную заслуженную Хонду, которую менять вместе со мной отказался наотрез.

В тот день в общей сложности мы проехали двести километров. Сто – с ветерком, и ещё ровно столько же – на мотоэвакуаторе.

У мужа сдох генератор, и спасибо ему, что сделал это довольно быстро, а не как полагается – в середине нигде.

Потратив почти три дня отпуска на поиск, добычу и ремонт, перекрестившись за то, что мы не суеверные, мы предприняли попытку выезда номер два.

Полюбовались Троице-Сергиевой лаврой, с удовольствием погуляли в Переславле-Залесском, и так вдохновились красотами Золотого кольца, что захотели продолжения банкета. А так как и в Ярославле, и в Ростове Великом мы уже бывали и не раз, приняли внезапное решение сделать крюк через Углич, Рыбинск и Череповец, заодно проехав вдоль берега Рыбинского водохранилища.

Смеркалось.

Дорогу, которую проложил навигатор от Переславля-Залесского до Углича, я опишу всего одним, но показательным случаем.

Я вдруг поняла, что понятия не имею, как звучит сигнал на моём новом мотоцикле. Этот вопрос не волновал меня при разгрузке, странным образом не встал во время ТО и постановки на учёт, и ещё пока ни разу не возник на дороге.

А может он вообще не работает, а я даже не в курсе? Как я могла упустить такую важную вещь?

Условия для испытаний сложились вполне подходящие. Околонулевой трафик, только муж едет впереди на своём починенном ветеране.

– Не пугайся, я сейчас посигналю, – сказала я в рацию.

– Что? – ответил мне супруг.

– Я не проверила, работает ли у меня гудок. Я сейчас посигналю, не пугайся, – повторила я погромче.

– Что?! Не понимаю, – ещё громче переспросил супруг.

– НЕ ПУГАЙСЯ, Я БИБИКАТЬ БУДУ! – разозлилась я. Обыкновенно трудности с коммуникациями у нас возникают на скоростях 120+, и то – туплю чаще я, супруг же обладает талантом угадывать фразу по обрывкам слов.

Но тогда муж и в третий раз меня не понял и сильно снизил скорость, чтоб стало потише. Я оттормозилась за ним, уже в непечатных выражениях обозначила свои намерения и, получив, наконец, разрешение, посигналила.

– А можешь ещё раз?.. – задумчиво сказал супруг, так и не набирая скорость.

Я посигналила повторно, и в этот момент из кустов справа, наперерез нам, ломанулись лосиха с лосёнком.

Я не знаю, что было бы, если б я не сигналила, если бы мы ехали быстрее. Может, и ничего страшного, и вообще бы проскочили это место в полной безопасности.

Но случилось как случилось – сбросив скорость до нуля, мы офигевшими взглядами проводили внезапное сафари. Дорога до Углича заиграла новыми красками, которые сгущались вместе с сумерками.

Особенно мне запомнился кусок, состоявший не из ям (на мотоцикле их объезжать проще, достаточно клочка асфальта хотя бы 20 см), а сплошь из латок. Их нельзя было обрулить, потому что они и составляли дорожное полотно. А щедрость укладчиков вылилась в такую тряску, что выражение «железный конь» приобрело дополнительные смыслы.

В общем, Углич запомнился мне весьма смутно. Добрались мы туда очень поздно, сильно уставшие, но не сломленные – и ежу понятно, что основной маршрут до Углича пролегает из Ростова Великого, и там-то, наверное, и была нормальная дорога. А теми козье-лосиными тропами, которыми пробирались мы, ездят только местные и отчаянные.

Город Рыбинск приятно удивил.

А вот дорога туда с Углича – наоборот.

Там Англия уступила России два очка в виде отвалившейся крышечки заднего поворотника и разболтанных вхлам зеркал. Крепление у них на редкость хитровымудренное, и если одно ещё получилось подтянуть, второе зеркало понуро опустилось и упорно показывало исключительно мою грудь.

С таким раскладом я категорически не согласилась, поэтому в Рыбинске мы изучали не только памятники архитектуры, но и магазины автозапчастей и даже сервис, потому что останки крепления зеркала пришлось удалять почти что хирургическим путём.

Крышка поворотника моего англичанина оказалась тоже не как у людей, поэтому защиту лампочки от жестокостей стихии мы обеспечили куском плёнки, изолентой и крепким словом.

Выслушав от мужа нотацию, что какой бы мотоцикл я ни купила, он всё равно будет ненадежнее и хуже, чем у него, я парировала поломкой генератора, поэтому из Рыбинка мы выезжали в молчании.

Но режим тишины не продлился долго.

К моему огорчению, хоть по карте вся дорога и проходит вдоль водохранилища, само водохранилище практически нигде не видно.

Хотя на 100% я не поручусь, потому что дорога лучше не стала, и отвлекаться от неё разглядыванием по сторонам получалось редко.

«Как же так, – на очередном лютом ухабе думала я, – Рыбинск – город Золотого кольца. Череповец – известный промышленный центр. Разве может их соединять такая отвратительная трасса?».

Видимо, дорожники тоже посчитали, что не может. И когда-нибудь там действительно можно будет проехать красиво и с удовольствием, но в момент нашего пробега куски разбитого асфальта сменялись десятками километров асфальта снятого.

Круизёр, коим и является Triumph Thunderbird, для такого не создан. Он нужен, чтобы поглощать мили идеальных дорог, ну и чтоб пилота не сдувало ветром при обгоне фуры. А не это вот всё… Я забыла, что дулась на мужа, материлась, клацала зубами, получала по почкам на особо забористых ямах, потеряла ещё одну крышку поворотника и почти растеряла весь задор на новые путешествия по нашей необъятной – по крайней мере, вдали от федеральных трасс. Не мудрствуя лукаво, после Череповца мы вернулись на основной маршрут и утешили себя душевной прогулкой по Вологде.

Участок Вологда – Архангельск поразил меня до самой глубины души.

М-8 от Ярославля до Вологды, а уж тем более от Ярославля до Москвы, на мой вкус категорически перегружена. Вернулись мы на неё от безысходности, а лично я – в надежде не убить свой новый байк в первый же сезон.

Но насколько много машин на первой половине трассы, настолько же мало их на второй.

Основное, что запомнилось мне там – бескрайняя тайга, отличный асфальт и безумной красоты пейзажи.

Основное, что запомнилось мужу – отсутствие заправок.

Бак в Триумфе 22 литра, а расход при средней скорости 100-120 всего 4-5 литров на сотню. Нехитрые подсчеты – без дозаправки я могу проехать почти 450 километров, что для мотоцикла не то чтобы много, а ОЧЕНЬ много. Теперь заправить себя хот-догом и размяться я хочу быстрее, чем кончается бензин .

Норма для предыдущих мотоциклов, один из которых наотрез отказался менять супруг, гораздо скромнее. Обыкновенно мы проезжали 150 км и начинали высматривать приличную заправку, а на 170 уже открывали резерв, чтобы не заглохнуть ненароком прямо в движении (и такое бывало).

Так вот. На трассе Вологда-Архангельск есть участок, где заправки нет искомые 170 километров. Ну, либо есть, но где-то сильно близко от первой, посему мы её просто не заметили.

Отчего-то на тему топлива супруг тревожнее меня. Хотя отчасти понятно – из-за веса и роста, расход у него традиционно больше. Меня же все мои мотоциклы воспринимали как рюкзак среднего размера, и делали хорошую скидку.

А в тот раз, с точки зрения мужа, было вообще вопиюще-возмутительно – я заправлялась через раз, буквально. То есть он заливал полный бак каждые 170 км, а я пропускала. И при всём этом перспектива высохнуть посреди тайги меня никак не касалась.

Когда успокоения не сработали, я перешла к утешениям. Говорила, что я, так и быть, съезжу на заправку и вернусь с бензином. Может быть даже сегодня, а не на обратном пути. Что перед отъездом посигналю и приманю ещё лосей, чтобы не было скучно. А может и просто так не будет, потому как медведей и волков тут тоже хватает.

Забегая вперёд, по возращении домой дело закончилось не разводом, а покупкой второго Триумфа. Так что спасибо, трасса М-8, ты смогла сделать то, чего не смогла я своими уговорами.

А та история закончилась счастливо.

Муж дотянул до заправки. За 100 км до Архангельска в придорожном кафе мы познакомились с местными байкерами – абсолютно мировыми ребятами, которые поделись ценной информацией: что посмотреть, где покушать, а самое главное – где есть асфальт и куда ещё можно скататься.

А за Белым морем надо было ехать в Северодвинск, что мы и сделали, погуляв пару дней по Архангельску.

Несмотря на не по-северному тёплые +28, искупаться оказалось непростым квестом. Особенно из-за того, что было очень мелко.

Окунаться там, где воды по колено, мы сочли ниже своего достоинства. Но идти до большей глубины было так долго, что ноги буквально сводило, и галочка «плавал в Белом море» теряла привлекательность с каждой секундой.

Особо осложняло дело то, что всё это случилось в выходной, и количество отдыхающих на пляже детей сильно сократило нам запас слов, блокирующих холод.

Но мы смогли.

Ещё было бы несправедливо не упомянуть цветущую в начале июля сирень, потрясающей красоты музей под открытым небом Малые Корелы, куда свезли и заново собрали избы, амбары и мельницы – чьи-то в прошлом, ныне живые памятники деревянного зодчества.

А как удобны белые ночи, когда ты можешь поехать кататься посветлу часика эдак в два, просто потому что не спится, а потом без угрызений совести валяться до полудня, потому что всё равно везде успеешь.

На обратном пути, к нашему огромному сожалению, мы не заглянули в Каргополь – потому что там закончилось везение с погодой. Но зато открыли для себя Вельск, оказавшийся очаровательно живописным городом.

Немало поводов вернуться – тем более, что трассы строятся, а мой буревестник-англичанин, хоть и с небольшими потерями, испытание русскими дорогами всё-таки прошёл.

– Мам, ну хоть ты ему скажи.

Любовь Петровна дрогнула. И Таня её понимала. Пусть она была ещё молодой матерью, но с большим трудом представляла, что такого должны были натворить её дети, чтобы она не пустила их к себе на порог.

Наверное, кого-нибудь убить. Не меньше.

– Зачем? Кажется, не понимать слов – это у нас в семье наследственное.

Таня не поверила своим ушам. Несмотря на горечь, голос свекрови был твёрд.

– Коля, ты ставишь всех в неловкое положение. Боюсь, Анечка не сможет сегодня поехать с тобой – и ты знаешь, почему.

– А ты её не думала спросить? – огрызнулся Коля, – или вы будете издеваться над ребёнком, чтобы меня сильнее наказать?

Как по команде, все посмотрели на Аню. Растерявшись от такого внимания сильнее, она сделала два шага назад.

– Ну же, доченька, – ласково сказал Коля, – поедем в торговый центр, как я обещал. А потом пойдем в магазин игрушек, и мороженого купим ещё. Это – тётя Лиля, и она поедет с нами. Вы подружитесь, вот увидишь.

Ровной белозубой улыбке позавидовали бы и голливудские звёзды. Но Анечка попятилась и спряталась за маму.

– Я не хочу дружить с этой тётей. Уходи!

Колино лицо исказилось – не от гнева, а от боли.

– Что, настроили ребёнка против меня? Лиля, пойдём. Здесь не с кем разговаривать…

***

Оторвав взгляд от тёмной фигуры за окном, Таня задёрнула шторы плотнее.

Лилю Коля больше не привозил. И, после нескольких новых бесплодных попыток примирения, войти в дом тоже не пытался.

Забирал Анечку, гулял с ней, возвращал к назначенному часу.

И стоял на улице до тех пор, пока в доме не погаснет свет.

Поначалу было жутко. Как относились к этому свёкры, Таня не знала – вслух никто этот вопрос не обсуждал. Но по негласному договору они со свекровью стали плотно зашторивать окна, и никто из семьи не выходил на участок – тем более, что погода уже давно к тому не располагала.

Иногда становилось жалко – чисто по-человечески. Коля не раскрывал зонт в дождь, не надевал шапку, когда холодало.

А иногда Таня просто злилась. На то, что Коля занимает места в её жизни и мыслях больше, чем заслуживает. На то, что даёт богатую пищу для пересудов соседям.

На то, что он снова делает так, как хочется ему, не думая о том, как это скажется на других людях.

Сегодня градус гнева достиг такой отметки, что Таня оделась и вышла на улицу.

– Что ты тут торчишь? Пойти что ли некуда?

Коля повернул к ней лицо. Таня отпрянула – она давно не видела мужа вблизи, и помнила его совсем не таким.

Коля похудел и осунулся. На подурневшем лице нездоровым огнём блестели глаза под отяжелевшими веками.

– Ты веришь в привороты?

От абсурдности ситуации Таня растерялась и промолчала.

– Я долго думал, как такое вообще могло произойти. Я же знал Лилю и раньше. Знал, но даже внимания не обращал. Делал нам второго ребёнка, жил спокойно, любил тебя и семью. И вдруг – р-раз – и я уже с ней. Ты так и не спросила, как же так получилось, что я ушёл. А я и сам не знаю. Ещё вчера я переживал, что ты от токсикоза страдаешь, а на другой день мне было уже всё равно. Вообще на всё – как ты, как будущий ребёнок, что скажут родители, коллеги, соседи, друзья. Я хотел её до дрожи, до обморока. Сердце замирало, стоило лишь коснуться. Сначала я думал, что это любовь. Что до этого просто никогда не любил по-настоящему, и узнал, что это такое. И что это оправдает меня. Хотя мне и не нужны были оправдания. Только быть с ней. Я даже врать бы не стал, если бы ты спросила. Но первыми заметили родители…

Как плакала мама! А мне было всё равно, веришь? Я чувствовал невероятное облегчение, и уехал в тот же день. Она еле уговорила меня приехать на твою выписку, чтобы рассказать лично. Но Лиля написала, что ей тревожно от того, как пройдет разговор. Что она боится, что я уйду. И я тут же уехал к ней…

Таня облизнула пересохшие губы.

– И зачем ты мне это говоришь? Жалеешь, что не успел мне сделать побольнее напоследок? Думаешь, мне нравится слушать, как ты хотел другую?

Коля схватился руками за голову.

– Ты не понимаешь… Я был как в бреду, в безумии… Я и сейчас там. Но я стал замечать… странное. Дома не переводятся церковные свечи – а Лиля атеистка. У меня иногда пропадают какие-нибудь вещи – часы, галстуки, а потом неожиданно находятся. У неё есть мои фотографии – распечатанные на бумаге. А однажды вообще было странно – она уехала домой раньше, я задержался. Когда собирался домой, со мной напросился коллега. А в пути ему стало плохо, прихватило живот. Я предложил подняться и сходить у нас в туалет. Как только Лиля увидела, что он туда идёт, кинулась вперёд и забрала полотенце для рук. Сказала, что оно грязное. Но я проверил потом, оно было чистое!

Таня покачала головой.

– Поздравляю. Твоя новая подружка с приветом. Не знакомь её с Анечкой, пожалуйста, даже после развода.

Коля вдруг схватил её за руку и зашептал, словно кто-то мог их подслушать:

– Я не хочу развода! Я уже несколько раз пытался поехать в ЗАГС и забрать заявление! Но каждый раз что-то случается – то машина сломается, то на работе аврал, то у самой Лили. Таня, ты знаешь меня много лет, я не сумасшедший! Но со мной и правда что-то происходит!

Глядя в запавшие, измученные глаза, Тане стало жутко. На секунду она подалась ближе, захотелось обнять и утешить.

Но это быстро прошло.

– И что ты мне предлагаешь? Бросить двоих детей и начать бегать с тобой по гадалкам? Или, может, менструальной крови тебе в бутылочку налить, по утрам в кофе добавлять? Так ты прости, у меня цикл ещё не восстановился…

С усилием вырвав руку, Таня ушла в дом. И долго-долго стояла в душе, будто горячая вода могла смыть чужое отчаяние, инеем покрывшее её кожу.

***

– Надо что-то делать…

– И что я, по-твоему, могу?

Таня ясно представила, как Павел Васильевич ходит по комнате туда-сюда. На секунду стало неловко за то, что она подслушивает – но кто же знал, что в Лёшиной детской такая слышимость. Обычно свёкры не шумели по ночам, а если и разговаривали, то тихо. Но сейчас оба были на взводе.

– Не знаю… Но это же какой-то кошмар…

В этом Таня была солидарна.

Молоко у неё всё-таки пропало.

Коля стал приходить под окна каждый вечер, часто пытался прорваться внутрь и ругался с отцом. Анечка иногда просыпалась и плакала. Таня тоже стала плохо спать – помимо обычных забот с младенцем, ей почти каждую ночь стала сниться Лиля. К счастью, хотя бы Лёша пережил переход на смесь относительно спокойно.

– Он же наш сын! Ты видел, на кого он стал похож?

С этим трудно было поспорить. Коля постарел лет на десять, а вид имел такой, словно это он каждую ночь укачивает ребёнка по полночи, причём безо всякой помощи, а потом работает грузчиком, и вдобавок плотно сидит на наркотиках. Может, ещё и поэтому Анечка теперь наотрез отказывалась проводить с ним время.

– А как же наши внуки? А Таня? Тебе она не дочь?

Возникшая пауза больно резанула по сердцу. Ответ свекрови был еле слышен.

– Она ни разу не назвала нас родителями с того дня. Разве ты не заметил?..

Таня отпрянула от стены. Даже бы если ей сказали это в лицо, она не нашлась бы что ответить. Она действительно теперь обращалась к свёкрам исключительно по имени-отчеству, и ничего не могла с собой поделать. И постоянный вид Коли за окном, родного сына, которого выгнали из-за неё, делу никак не помогал.

Из-за стены донёсся выкрик:

– Но он так и не бросил её!

Иногда Тане становилось любопытно – а что говорит Коля Лиле о том, почему каждый день приходит поздно ночью? Ей-то невозможно соврать о том, что он задерживается на работе…

Но Таня не могла обманывать себя и делать вид, что не думает о том, что было бы, если бы Коля ушёл от любовницы.

С той памятной встречи он постоянно твердит, что любит её и детей, а всё остальное – просто наваждение.

– Так продолжаться больше не может, – плакала свекровь.

И Таня была с ней совершенно согласна.

***

Переезд – это всегда сложности.

А переезд с двумя дошкольниками, с разменом недвижимости и препирательствами с опекой – это почти невыполнимая задача.

Таня провела ладонью по стыку на обоях.

Без пристального контроля ремонтники накосячили немало. Ну и пусть. Как бы то ни было, Тане нравился получившийся результат, хоть он и не был идеальным.

В жизни вообще редко что получается идеально.

Дольше всего руки не доходили повесить шторы. Таня хмыкнула – в предыдущем доме в последнее время это был самый нужный предмет.

Но здесь она могла не бояться непрошенного внимания. До соседей далеко, а её новый адрес Коле никто не расскажет, как и не даст новый номер телефона.

Только съехав сюда, Таня поняла, насколько на самом деле ей тогда было тяжело. Первые месяцы её ещё преследовали призраки прошлой жизни, мучая тревожными снами, приступами тошноты и колотящимся по утрам сердцем.

А потом всё прошло.

Вкус новой жизни нарастал медленно. Но отдав Анечку в школу, а Лёшу – в садик, Таня поняла, что она справилась.

И тогда стало совсем просто.

Дверной звонок залился затейливой трелью. Даже спустя столько времени Таню радовали такие мелочи – мелодии звонка, выбранные ею. Мебель по её вкусу. Кровать, которую не нужно ни с кем согласовывать, и посуда, которую она ни за кем не «донашивает».

Мужчину, стоявшего в дверном проёме с букетом, она тоже выбрала сама, проявив инициативу первая. Таня посторонилась, пропуская его мимо, и наблюдая, как он, смущаясь, отдаёт букет – не ей.

Почему-то этот момент представлялся куда более неловким, но на душе было легко, как никогда. Таня улыбнулась – широко, от всего сердца. И сказала:

– Олег, познакомься. Папу зовут Павел Васильевич, а маму – Любовь Петровна.

Иногда Таню накрывали воспоминания. Когда она была беременна Анечкой, Коля радовался так же сильно, сама она – радовалась и немножко боялась. В той череде звонков был один особенно важный для неё: звонок родителям. Теперь сообщать ей было некому: мамы с папой не стало, а остальная родня и старые друзья не прошли испытание километрами, и отдалились настолько, что всё общение свелось к поздравлениям с основными праздниками. Таня быстро прикинула в уме – ну да, к Новому году она уже и пол будущего ребенка будет знать, тогда заодно и расскажет.

Вечером, после чтения сказки, Таня рассказала новость дочке, изо всех сил стараясь объяснить пятилетнему ребёнку, что это значит. Серьёзная не по годам Анечка задавала много вопросов. Какие-то заставили Таню смущаться, а какие-то и вовсе ставили в тупик.

Особенно долго пришлось доказывать, что любовь – это такая штука, которую можно поделить между двумя детьми, но меньше её всё равно не станет. Анечка долго сомневалась, но в конце концов сдалась под напором маминых обещаний и тяжестью подступающего сна.

Таня не отказала себе в удовольствии полюбоваться на спящую дочку. Из детской выходила осторожно, тихо, не подсветив путь телефоном и по памяти обходя скрипящую половицу.

Дом спал. Не пробивалась полоска света из-под двери в спальню свёкров, тихо было и в комнате Тани с мужем – не иначе Коля переутомился от впечатлений и уснул, не дожидаясь её.

Шесть лет назад Таня входила в этот дом уверенная в том, что это временно. Она никогда не хотела жить с родителями – ни со своими, ни, тем более, с роднёй мужа. Но Аня получилась быстрее, чем закончился ремонт в их новой квартире, и, скрепя сердце, Таня приняла приглашение свёкров погостить у них.

А потом жизнь ускорилась и закрутилась таким водоворотом, что не продохнуть. Таня несколько раз лежала на сохранении, роды тоже дались нелегко. Бессонные ночи, колики, требовательный плач дочки, затянувшийся ремонт, проблемы мужа на работе…

И вот уже Коля и свёкры убеждают Таню, которой пора выходить из декрета, что сейчас съезжать им совсем не с руки. Анечка пойдёт в садик и примется болеть – все дети болеют после садика. Кто станет держать Таню на работе, если сидеть с дочкой будет она одна?..

Положа руку на сердце, тогда Таня и не сопротивлялась. Она привыкла готовить вместе со свекровью, полюбила играть со свёкром в шахматы, и смотреть фильмы вчетвером. Оказалось, что жизнь большой семьёй может быть не стереотипно-ужасной из анекдотов и страшных историй знакомых и коллег, а вполне… уютной. Уютной настолько, что когда родители мужа попросили называть их «мамой» и «папой», Таня согласилась. И не перестала это делать, даже когда её собственные родители умерли, хоть первое время эти слова вязли на губах, отдавая предательством.

Таня вдруг поняла, что так ни разу и не съездила в «их» с Колей квартиру после ремонта. Они сдавали её в аренду, но всем занимался муж. А родительский дом она продавала без сожаления, скорее с удивлением – как же она отвыкла. Как низко висит раковина в ванной, какая некрасивая плитка в туалете, как неудобно расставлена посуда в кухне… Словно не здесь она прожила двадцать лет своей жизни, и пять – с мужем, а ровно наоборот!

И сегодня ни у кого не возникло и вопроса, где будет прописан их с Колей новый ребёнок. Все только спорили, что лучше – переделать под вторую детскую гостевую спальню на первом этаже, или кабинет на втором?

Таня повернула дверную ручку, точно зная, что дверь откроется бесшумно. Не нужно было зажигать свет, чтобы добраться до кровати – каждая вещь была ровно там, где должна. Привычно устроившись на своей половине кровати, Таня окончательно поняла – в отличии от первого раза, сейчас ей совсем не страшно. Она погладила плоский ещё живот и улыбнулась.

***

– А это вообще нормально, что…

Остаток вопроса Таня не услышала, скрючившись от очередного спазма. Всё, что она с таким трудом впихнула в себя за день, извергалось горьким потоком обратно. Из глаз непроизвольно брызнули слёзы, лоб и спина стали липкими от пота.

Но она и так знала, что Коля хотел спросить у мамы. Нормально ли, что Таня уже вовсю носит одежду для беременных, а токсикоз так и не кончился. Нормально ли, что не помогают таблетки, что она бледная, как привидение.

Мнения расходились. Сама Таня считала, что это ненормально, и что так она до родов не доживёт. Но доктор, который вёл её беременность, пожимал плечами и говорил «бывает». Он всегда очень сосредоточенно изучал результаты анализов, а на саму Таню лишний раз не смотрел, что откровенно раздражало.

Но репутация у него была отменная, и Таня терпела и молчала, радуясь, что на этот раз она, хотя бы, мучается дома, а не в больнице. И вот ведь какая подлость: с Анечкой Таня чувствовала себя отлично, но её пугали врачи и говорили, что всё плохо. Сейчас же она едва стояла на ногах, но все уверяли её, что всё хорошо.

Таня ощущала безмерную благодарность к свекрови, которая мало того что в одиночку готовила на всех домочадцев, так ещё и бегала с едой за Таней, подгадывая моменты, когда тошнота слегка ослабевала.

Было очень жалко. Приготовленной еды, смытой в туалет раньше срока, переживающую Анечку, Колю с его растерянным видом… И себя. Себя, если честно, тоже было изрядно жаль.

В изнеможении отвернувшись от унитаза, Таня опёрлась спиной об холодную кафельную стену и вытерла слёзы тыльной стороной ладони.

Ничего. Она справится.

Погладив круглый плотный живот, Таня прошептала: «Прорвёмся. Надо только немножко потерпеть…»

***

Таня старательно делала вид, что она спит беспробудным сном. Было совестно: близости у них не случалось и правда очень, очень давно. Проклятый токсикоз и усталость…

Рука мужа осторожно погладила её шею, спину, спустилась ниже. Он делал так не в первый раз. В былые времена, даже если Таня спала, она могла проснуться от таких ласк уже на взводе, и не понимая толком, как так получилось…

Но сейчас хотелось сжаться в маленький несчастный комочек, руку – сбросить, на мужа – накричать. Но Таня не сделала ничего из этого, ровно и глубоко дыша, трусливо избегая конфликта и обид.

Коля наконец перевернулся на спину, разочарованно выдохнув. Впрочем, заснул он быстро. А вот Тане теперь не спалось: её будущий сын проснулся и вовсю веселился, пиная её куда только дотягивался.

И кто сказал, что беременность – прекрасное время?!

Немножко поразмыслив, Таня не удержалась и хмыкнула. Чем дальше, тем больше она припоминала неприятных моментов, которые пережила, пока вынашивала Анечку. Но странное дело – после родов она об этом толком и не думала. Хотя почему странное… Если бы все женщины чётко помнили беременность и роды, человечество бы быстро вымерло.

Успокоив себя этими неутешительными, в общем-то мыслями, Таня, чертыхаясь про себя, побрела в туалет, стараясь не разбудить супруга.

Она справится. Больше половины срока уже прошло, терпеть осталось не так долго.

***

– … опять нет. И на прошлой неделе, и в выходные, сказал, что…

Увидев Таню, свекровь осеклась на полуслове, а свёкор почему-то отвёл глаза.

– Мама, вам чем-нибудь помочь? Мне сегодня лучше, – заявила Таня, улыбаясь.

– Нет-нет, всё нормально. Скоро ужинать будем. Ты на этот раз с нами?

– Да, думаю, что смогу.

– Вот и славно. – Свекровь чуть помедлила и добавила – Коли не будет.

– Да, – согласилась Таня, – и мне он написал, что задерживается. Но мне тоже поработать надо, я в последние недели с этим токсикозом немало задач завалила. Я завтра в офис поеду, и на следующей неделе – начальник вовсю пилит, и по делу, и нет. Пусть хоть видит, что я стараюсь на самом деле…

Родители переглянулись как-то странно.

– Ну раз надо, – вздохнул свёкор. – В какие дни Анечку из садика буду я забирать?

***

Спину отчаянно тянуло. Таня ещё немного побарахталась в полусне, цепляясь за желанные остатки грёз, но мочевой пузырь предательски лишил последней надежды на полноценный отдых.

Чёрт, а она-то наивно надеялась, что уйдёт в декрет и отоспится, ведь после родов это ей точно не светит. Но попробуй поспать, когда ты чувствуешь себя дирижаблем, тебя постоянно пинают изнутри, а писать хочется каждые два часа.

Место рядом пустовало. Командировка или диван?..

В последнее время Коля много работал, часто бывал в разъездах, но и дома иногда уходил спать в другую комнату – говорил, что не высыпается из-за Таниных походов в туалет. Поначалу она не обращала на это внимания: перед самым декретом стало немножко легче физически, но навалилась такая гора дел, словно Таня – последний человек в компании, который умеет работать. Остатки сил уходили на Анечку: она становилась всё требовательнее, пропорционально росту маминого живота.

Признаться честно, иногда от Колиного отсутствия становилось даже легче. Но сейчас, когда появилось свободное время, частота мужниных отлучек вызывала смутную тревогу.

Может, в прошлую беременность было так же, просто это она тоже забыла?..

Не найдя Колю на диване, Таня пролистала переписку с ним. Из командировки он уже должен был вернуться… Но не на работе же он в два часа ночи!

Липкое, холодное чувство возникло где-то под сердцем. Таня глянула на дверь спальни свёкров: у них горел свет. Они о чём-то спорили, но очень тихо, и страха в их голосах слышно не было. Было как-то глупо ломиться к ним среди ночи и спрашивать, знают ли они, где её муж.

Интересно, как так вышло, что не знает она?..

Покопавшись в памяти, Таня пришла к выводу, что всё-таки в прошлый раз было не так. В последние недели Коля массировал ей ноющую спину, отёкшие ноги. Много шутил на «беременные» темы, а ещё они часто спорили о том, как назвать дочь, успевая всё это в те периоды, когда Таня была дома, а не в больнице.

А в этот раз они даже имя не обсудили.

Таня продолжила листать чат с мужем. Последние недели там мелькали какие-то очень скучные и заурядные вещи – списки покупок, график посещения врачей, бесконечные «папа тебя отвезёт» и «я сегодня буду позже». Смайликов и то почти не было.

Отчего-то стало горько. Но Таня тут же одёрнула себя: какое-то «сама придумала – сама обиделась» получается. Не иначе проделки беременного мозга…

Но нужно будет выяснить, где сегодня был Коля, и почему не предупредил её. И обязательно начать обсуждать имя ребёнка.

***

В больницу она всё-таки загремела. На целых две недели. В какой-то момент Таня успела испугаться, что пролежит там до самых родов, но обошлось – отпустили домой.

В больнице было грустно. Поначалу Таня опрометчиво заявила, что навещать её не надо – ведь домочадцам и так хватает забот, от Анечки до работы и остального, не хватало ещё и на неё тратить силы.

Но когда её и вправду не стали навещать, навалилась тоска. Первые дни отвлекали сильные боли в спине и вернувшийся токсикоз, а потом, когда подействовали лекарства, время потянулось медленно-медленно.

Таня часто болтала с сёстрами по несчастью, активно делясь опытом с теми, кому предстояло рожать в первый раз. Слушала горести и радости многодетных, и постоянно теребила в руках телефон, разрываясь между желанием «держать лицо» и напомнить всем о себе и потребовать внимания.

«Таня разумная» победила «Таню капризную». Но когда забирать из больницы её приехал свёкор, а не муж, с накатившей обидой справиться не получилось.

– А где Коля? – спросила Таня, собрав всю небрежность, какую только смогла наскрести. И всё же в последний момент голос предательски дрогнул.

– Он… ждёт дома.

Тон был таким странным, что Таня испугалась.

– Что-то случилось?

Свёкор сглотнул и сильно сжал руль, до белых костяшек.

– Танечка, ты не нервничай, он… здоров. Дома всё обсудим.

Если и есть на свете худший способ успокоить человека, чем фраза «не нервничай», то Таня такого не знала. В машине повисла гнетущая тишина, разбавленная нелепой болтовнёй диджеев и тихой музыкой из магнитолы.

Благо, ехать было недалеко.

Распахнув дверь, Таня напряглась ещё сильнее.

– А где Анечка?

– У крёстной. Ты не переживай, с ней всё хорошо. Просто… надо поговорить.

Чувствуя, как слабеют колени, Таня заставила себя зайти в зал. Там сидела свекровь – бледная и потерянная, кажется, бледнее самой Тани. Увидев её одну, удивился даже свёкор, задав тот же вопрос, что и Таня совсем недавно:

– А где Коля?

– Уехал, – бесцветным голосом ответила свекровь. – Танечка, ты… присядь. Присядь, пожалуйста.

Долго уговаривать не пришлось. Таня рухнула на ближайший диван, и из последних сил попыталась обратить всё в шутку:

– Слушайте, я не знаю, что тут происходит, но если никто не умер – вам лучше сразу мне об этом сказать. Иначе я сама сейчас богу душу отдам, честное слово!

Опомнившись, свекровь вскочила и подсела к Тане. С другой стороны расположился свёкор, протянул руку, чтобы коснуться Тани, и тут же её отдернул. Прокашлялся, покраснел.

– Ну, видимо, мне объясняться придётся… Таня, Коля… Коля, он…

– Он ушёл к другой, – выпалила свекровь. – С работы… у них, оказывается, уже несколько недель… Тебе плохо было, не до того, а мы с Пашей сразу неладное заподозрили… А как тебя в больницу положили, он и вовсе скрываться перестал. Коля с тобой сегодня поговорить хотел, но она позвонила, и он тут же уехал…

Она говорила что-то ещё, но Таня не слышала. Она словно покинула своё тело, и смотрела на всё со стороны. Звучали какие-то слова – но они точно не могли быть про неё, Таню. У неё всё в порядке, всё совсем по-другому. У неё дочка, муж, и скоро родится сын…

– … ты не думай, мы поможем, ты только не переживай слишком сильно…

Таня тряхнула головой, будто отмахиваясь от этих странных, неправильных слов. Встала, взяла телефон и вышла из комнаты, набирая знакомый номер.

– Тебе уже сказали? – спросил Коля вместо приветствия. Таня нервно хихикнула.

– Коль, ну они же не всерьёз, правда? Что за глупый розыгрыш?

Коля молчал. Таня чувствовала, как ускоряется сердце, перехватывает дыхание, на глаза наворачиваются слёзы. Тело всё поняло, и готовилось переживать горе. Но разум ещё отказывался осознавать.

– Это не розыгрыш. Таня, я… Прости. Прости, я не хотел, честно. Но я даже не думал, что такое может быть. Я просто жить без неё не могу, ни секунды. Тань, я вас не брошу. Я помогу – и тебе, и детям. Ты меня прости…

Он говорил что-то ещё, но Таня нажала «отбой».

Она бы упала, но внезапно её подхватили сильные руки.

– Дочка, пойдём… Пойдём, милая… мама тебе чай заварила…

Так Таня не плакала никогда.

Даже на похоронах родителей она старалась держаться. И та горечь не шла ни в какое сравнение с тем, что разрывало её на части. Теперь было плевать на приличия, на мнение других людей. Таня выла в голос, не в силах удержать эту боль в себе.

А потом стало тихо и темно.

***

– Ой, ну вы, мамочка, даёте – только выписали, а вы снова к нам, – бодро попеняла Тане медсестра.

Её смена началась недавно. Ей ещё не сказали. Впрочем, к ней тут же подлетела одна из пациенток и что-то горячо зашептала. Медсестра ойкнула и кинула на Таню сочувствующий взгляд.

Но ей было всё равно.

Таня не знала, откуда пошла новость. Может, кого-то предупредили свёкры, а может, девчонки додумали что-то сами – много ли надо женскому коллективу. Сама Таня ни с кем, кроме врачей, не разговаривала.

Она бы не разговаривала и с ними, но к её удивлению, выкидыша не случилось. Сын жил, рос и пинался, словно ничего не произошло. Словно кто-то всё ещё его ждал.

Ощутив бледную тень вины, Таня положила руку на живот. Нет, она не хотела скинуть ребёнка из-за того, что от неё ушёл муж.

Она просто не хотела больше жить.

Об Анечке позаботятся. А вот сын… без неё он не справится. А его мама не справилась и сама с собой.

Как можно было быть такой дурой?

Даже свёкры всё поняли. А она – нет.

Она же видела, как поздно Коля возвращается с работы – или не приходит вовсе. Могла сравнить его поведение с прошлой беременностью. Видела, во что превратилось их общение…

Но почему-то предпочла ничего не замечать. И ничего не делать.

Она всех подвела.

Недолго ждать, когда её попросят съехать. Допустим, она найдёт денег на съемную квартиру и на жизнь в декрете – с продажи родительского дома осталось немало. Допустим, Коля какое-то время станет платить алименты.

Но что будет с Анечкой? Вместо целой семьи и огромного дома она будет жить в тесной квартире с матерью, ухаживающей за младенцем. Как же все обещания про то, что ничего не изменится? И как объяснить ребёнку-дошкольнику, что виноват не её новорождённый брат, а какая-то неизвестная тётя?..

А если Таня умрёт, то Анечка останется у бабушки с дедушкой. Тогда они её точно не бросят.

Но нерождённого сына было всё-таки тоже жаль.

***

– Доченька… Дочка…

Мамин голос успокаивал, убаюкивал. Таня подалась вперёд, раскинула руки для объятий…

И проснулась.

– Дочка…

Перед ней стояла свекровь. Её соседки по палате куда-то деликатно испарились, словно Тане было дело до того, кто ещё станет свидетелем её падения.

– Здравствуйте, Любовь Петровна.

Свекровь отпрянула и растерянно оглянулась на дверной проём. В палату вошёл свёкор, смущённо озираясь.

Таня откинулась на подушку и уставилась в потолок. Кажется, новую квартиру придётся искать быстрее, чем она планировала – но у свёкров хотя бы хватило духу сообщить ей об этом лично. Но помогать им она всё равно не станет.

– Таня… – откашлялся свёкор, – У Анечки всё хорошо. Она очень ждёт твоего возвращения. И… и мы очень ждём. Но доктор сказал, что до родов тебя отпускать уже нет смысла. Может, тебе привезти какие-нибудь вещи?

Таня уставилась на свёкра в полном недоумении. Это был вопрос из какой-то другой, нормальной жизни. Разве это сейчас нужно обсуждать?.. Собравшись с духом, Таня ответила:

– Павел Васильевич… я понимаю, что вы хотите поддержать. Но если вы думаете, что я буду жить в одном доме с бывшим мужем и его любовницей, вы ошибаетесь. Даже с ребёнком на руках.

Свёкор покраснел и нахмурился.

– Коля с нами больше не живёт. С нами живёшь ты и наши внуки. Если, конечно, ты не против. Но я очень тебя прошу не съезжать.

– Мы просим, – вмешалась свекровь. – Таня, я понимаю, мы виноваты… Мы совсем не так воспитывали сына. Но пожалуйста, не уезжай. Анечке будет трудно… И с малышом нужна помощь. Мы же семья…

Любовь Петровна не сдержалась и заплакала. Таня смотрела на это, и не чувствовала ни жалости, ни благодарности. Только безмерное удивление, которое немного её взбодрило и вывело из отупляющего оцепенения последних дней.

– Вы вообще понимаете, о чём просите? Да, сейчас вы злитесь на Колю. Но вы действительно считаете, что когда он придёт к вам мириться, вы сможете выгнать родного сына ради меня? Лучше уж я съеду сразу, чем сидеть на бочке с порохом и ждать, что она рванёт в любой момент.

– Мы всё решили, – уверенно заявил Павел Васильевич, – Николай с нами жить не будет, даже если ты не вернёшься. Да даже если вдруг вы когда-нибудь помиритесь – просто съедете на свою квартиру. Есть вещи, через которые переступать нельзя. Я понимаю, в жизни бывает всякое – хотя мы с Любой и пронесли наш брак сквозь годы, не у всех это получается. Но ты на сносях. А это уже вопрос порядочности… Тебе с таким трудом досталась Анечка. И с сыном ты лежала в больнице, а он в это время…

Павел Васильевич замолчал, стиснул зубы и покраснел ещё сильнее.

– Я клянусь тебе всем, что мне в жизни дорого – мы ждём тебя дома. И Анечка ждёт.

***

Таня смотрела на шевелящийся кулёчек в её руках и не верила своим глазам.

Она не умерла. Он не умер. И они скоро поедут домой…

Мир не треснул и не разрушен. Откололся всего один кусочек – но теперь есть, чем его заменить. Таня потрогала пальцем мягкую бархатистую щёчку и улыбнулась.

– Ну, готовы ехать? А кто тут у нас такой богатырь?

Павел Васильевич подхватил Танины вещи одной рукой, а второй приобнял её за спину.

– Карета подана. Знала бы ты, как мне от Любы за цветы попало!

Свекровь закатила глаза.

– Таня тебе говорила, что не надо. Я сто раз объясняла, почему. А ты всё равно припёр этот веник!

– Ну у нас же есть куча комнат, куда его можно поставить! – возразил Пётр Васильевич.

– Ну так и ставил бы! Так ты же его в машину притащил! Я тебе клянусь – если Лёшенька хоть раз чихнёт, поедешь один, а нам я такси вызову!

Таня не обращала внимания на перебранку. Она знала, что это всё не всерьёз. И была благодарна – болтовня отвлекала от мыслей, что она впервые вернётся в дом, где нет Коли.

– Мамочка!

Анечка кинулась обниматься, хотя они виделись всего пару дней назад. Павел Васильевич осторожно перехватил внука, и Таня смогла крепко обнять дочь.

Неизвестно, что именно рассказали дочери свёкры, но в больнице Аня ни разу не спросила про папу. Таня надеялась, что и дома эта тема не всплывёт – ну, по крайней мере, не сразу.

Под детскую всё-таки переделали кабинет. Таня замерла на пороге, удивившись тому, как много здесь поменялось.

Это явно нельзя было сделать за те дни после их разговора. Значит, свёкры принялись за ремонт ещё ДО того, как Таня согласилась вернуться.

Словно прочитав её мысли, Любовь Петровна тихонько сказала:

– Мы очень тебя ждали. Ты не обижаешься, что мы не спросили, как нужно сделать? Если что-то не нравится, мы поправим. А Лёша поспит с тобой, или в гостевой спальне внизу.

Впервые после родов Тане захотелось заплакать.

– Нет, всё чудесно. Я сама бы лучше не придумала.

После ужина Таня, прихватив радио няню, долго лежала на кровати с Анечкой, читая ей сказки. Казалось бы, после такого насыщенного дня Таня должна была уснуть быстрее дочери, но сон не шёл.

Убедившись, что дети спят, Таня оделась, тихо вышла из дома и села в беседке, вдыхая чистый свежий воздух, наполняясь ночным покоем.

За забором зажёгся свет, хлопнула входная дверь у соседей. Прозвучали традиционные слова благодарности, прощания и «надо собираться почаще». Таня встала – ей, наверное, тоже пора домой. Но замерла, не сделав и трёх шагов, уловив новый виток чужого разговора.

– А что соседи… Ну был он тут недавно. Представляешь, и на порог не пустили. Пашка орал так, что окна дрожали! Ей-богу, думала его на месте инфаркт хватит.

– Да как ещё раньше-то не хватил! Это же надо, стыдоба какая. Родной сын!

– Вот ведь именно, что родной. Это Пашка сейчас хорохорится, в порядочного играет. Оно и понятно – внучка с ними живёт, внук на подходе. А там какая-то мымра чужая, непонятная. Только народит эта мымра им новых внуков – тоже родную кровь, не открестишься. А Татьяна ещё молодая, не сегодня-завтра другого мужика захочет. И что тогда? Она к новому хахалю уйдёт, а сын озлобится, и со второй женой к родителям уже и сам не приедет. Им что, Танькиного хахаля как сына принимать, при живом-то родном? Да и если и так – на хрена они ему сдались-то. Помяни моё слово, останутся они одни на старости, и без детей, и без внуков…

Злые слёзы обожгли глаза. Поняв, что она почти не дышала всё это время, Таня с силой сжала кулаки.

Грязь. Господи, какая же грязь!

Она понимала, что их ситуацию будут обсуждать. Но не ожидала, что это настолько её заденет.

Быть может, всё было дело в цинизме и пренебрежении, с которым её семье перемывали кости.

А может в том, что в словах соседки была изрядная доля правды.

***

– Мало тебе, что ты нагородил? Хочешь, чтобы у неё молоко пропало?

Яростный шёпот прорвался в Танино сознание, вырвав из тяжёлого сна. Сегодня Лёша спал мало, и не спасло то, что они со свекровью вставали к ребёнку по очереди. Но поняв, с кем именно разговаривает свёкор, Таня моментально открыла глаза и выбралась из кровати, подбежав к приоткрытому окну.

– Пап, зачем ты так. Мы же с тобой не чужие люди. И она мне не чужая, а сын – вообще мой. Я имею право его увидеть.

– Не папкай! – Павла Васильевича было видно лишь со спины, но он покраснел так сильно, что багровой краской залилась даже шея, – зря я тебя в детстве не порол, видимо. Права они не из воздуха берутся, а вместе с обязанностями! Таня сына твоего рожала, пока ты на новой бабе пыхтел! Ну и катитесь вместе к чёрту, глядишь, новых наклепаешь, это у тебя лучше всего получается. Но знай: ты этот порог только через мой труп переступишь, и баба твоя вместе с выводком!

– Вот ты значит, как, – вскипел Коля, – ты погляди, какой праведный. Тебе нимб-то там ничего не натирает?...

Ссора набирала обороты и громкость. Быстро убедившись, что Анечка не проснулась, Таня выскочила из дома как была, едва накинув сверху халат. При виде её спорщики моментально замолчали, как по команде. Павел Васильевич смерил сына долгим, тяжёлым взглядом и сказал:

– Я отойду. Дочка, я недалеко буду, зови меня, если надо будет.

Коля стоял, тяжело дыша, ещё кипя от гнева.

– Дочка? Хорошенькое дело. Я ему не сын, зато ты – дочка.

– Они давно меня так называют, если ты не заметил. Но всего несколько месяцев назад тебя это вообще не смущало, – на удивление спокойно ответила Таня, – может, и Анечке меня мамой перестать называть? Чтобы уж всё разом. Тебе не жена, родителям – не дочь, детям – не мать.

Коля сник.

– Зачем ты так?

– А ты зачем?

Повисла неловкая тишина. Таня поняла, что ей холодно. Ветер остужал голые ноги, заставлял ёжиться. Внутри тоже было холодно и пусто – там, где были прежние чувства, не осталось ничего. А что она должна испытывать теперь, Таня не понимала.

– Ты чего пришёл-то?

– Сына увидеть.

– Он тебе не зверушка, чтоб его разглядывать. С Аней видеться запрещать не стану – она тебя любит. С сыном – если он сам захочет. Но сейчас он ничего не понимает, и видеть ему тебя не надо. А что надо тебе – твои проблемы. Ты и так ни в чём себе не отказываешь.

От боли на Колином лице Таня почувствовала смутное удовлетворение – и сама себе удивилась.

Она так много лет заботилась о том, что для него дорого. Насколько же быстро всё для неё изменилось!

Когда коже стало холодно так же, как и на сердце, Таня молча закрыла дверь.

***

– Мама, а папа приедет?

– Приедет, раз обещал, – ответила Таня, проглотив слово «наверное». Ей-то он тоже много чего обещал! Но Аню он пока не подводил – по крайней мере, хоть в каком-то смысле.

Дочка засопела, устраиваясь поудобнее. Тане удобно не было – спина совсем затекла. Но с одной стороны к ней привалился спящий Лёша, а второй бок ревниво оккупировала Аня.  Ей не нравилось, что братик такой бестолковый и с ним нельзя ещё играть, и что он слишком часто у мамы на руках.

– А почему он с нами не останется?

Сердце пропустило удар и забилось сильнее.

Наивно было полагать, что она избежит этого разговора. Таня постаралась, чтобы голос звучал как можно спокойнее.

– Потому что он теперь живёт в другом месте, с новой тётей.

– Если ему так нравится эта тётя, пусть она тоже живёт с нами, – предложила Аня, – в доме есть ещё комната, внизу!

– С ней не дружу я, и бабушка с дедушкой, – ответила Таня, и чуть не подавилась этими словами. С такой точки зрения выходило, что папа не живёт с ними из-за того, что у Тани слишком скверный характер. Но по счастью, этого обвинения от дочери она пока не получила. Зато получила новую идею:

– Тогда пусть он к тёте ездит в гости, а живёт с нами, а не наоборот!

Искушение отправить дочь к отцу за этими ответами было велико. Но по прошлой жизни Таня прекрасно знала, что Коля не мастер щадить чужие чувства и объяснять непростые вещи. Точнее, он в этом ещё более плох, чем она.

На Танино счастье, стало слышно, как к дому подъехала машина. Сдержав радостный возглас – ведь братика будить нельзя! – Аня выпрыгнула из кровати и зашлёпала босыми ногами по лестнице.

Неторопливо уложив Лёшу в колыбель и убедившись, что он не проснулся, Таня подошла к окну. Что-то было не так. Колина машина до сих пор стояла у ворот, они с Аней не уехали. Глянув вниз, Таня окаменела. Но, стряхнув оцепенение, кинулась вниз.

Свёкры стояли у входной двери, буквально грудью защищая проход. Растерянная Аня замерла за ними. От её недавней радости ни осталось и следа.

А на крыльце мялись Коля и какая-то женщина, держащая его за локоть.

Продолжение: Неродная дочь (продолжение)

– Ну смотри сама. Возьмём вот финансового нашего, Рудольфа Олеговича. Ему до работы полтора часа по пробкам, а то и два. Водитель он нервный, нетерпеливый. Пока доедет, весь изведётся. Не может же он порог кабинета переступить и тут же добреньким стать и спокойным. Нет, он будет всё так же злиться, но держаться – до первой чьей-нибудь оплошности. А потом, не замечая того, орать – и за ошибку, и за всех дураков на дорогах заодно. Тот, на кого кричали, побежит жаловаться коллегам – что из-за ерунды на него собак спустили… Работа на полдня встанет. А так приедет он утром, а тут – провода. Не будет же он тебя в кабинет вызывать ради этого! Нет, Рудольф Олегович с обслуживающим персоналом не общается. Поматерится от души за закрытой дверью, выдохнется, и дальше уже всё спокойно будет. Только тут нужен творческий подход, слишком часто нельзя – привыкнет…

Аня неуверенно кивнула и прошла за наставницей в следующую дверь.

– А тут у нас сидят айтишники. Народ умный, ушлый, их проводами не удивишь. Они вообще руководству нажаловались, и теперь их кабинет – единственный, куда нельзя входить, пока он заперт. А двигаться им ох как надо! Они же за весь день и до столовой не сходят – им доставку прямо на рабочее место делают. Молодые мужики, а хилые все, болезные… К ним иной раз и дважды в день наведаться можно. Заходи громко, чтобы оглянулись, шеями покрутили, даже те, кто в наушниках. Проси отодвигаться, а тех, кто на кресле остался – чтоб ноги задирали… Не стесняйся перемыть. Поворчат, конечно, когда опять с места сдвинешь, зато здоровее будут. Сама услышишь: некоторые как шевелиться начинают, у них аж скрипит всё и трещит. А разве их по-другому гимнастикой заставишь заняться?..

Аня покраснела, но сделала несколько заметок в блокноте. Её польза в этом кабинете была очевидна, однако же вести себя так вызывающе в присутствии других людей заманчивой идеей не выглядело. Её смущение не укрылось от внимательных глаз.

– Со стыдливостью придётся распрощаться… Эта работа – для крепких. Не только физически, но и духом. Иной раз такой исполнять приходится! Взять вот случай с Петром Полуэктовичем. Жил себе человек, работал. Семья, дети, ипотека – всё как у всех. А потом – выгорел! Ничего-то его не интересует, и даже головомойка от начальства не помогает. У него уж почти до увольнения дошло, а он всё о дауншифтингах мечтает. Буду, мол, зарабатывать меньше, но и трудиться легче. Наивный… Каждый день к нему ходить приходилось. На спину жаловаться, руки гримировать да скрючивать, и всяких «евонных» да «ейных» через слово вставлять. А он человек грамотный, к себе и другим требовательный, у него от таких разговоров аж глаз дёргался. Как представил, что в своём дауншифтинге только с такими как я общаться будет, так сразу у него всё выгорание как рукой и сняло. В другой отдел перевёлся, со мной здоровается всегда, но так жа-а-алостливо.

Арина Родионовна вдруг улыбнулась – совсем по-хулигански. Сгорбилась, нахмурилась, спутала идеально уложенные волосы, ухватилась за швабру обеими руками и заворчала себе под нос:

«Ходють тут и ходють… по помытому… а я ж цельный день, спины не разгибая… дармоеды, бездельники, натопчуть, и всё в своих компуктерах этих…»

Аня замерла в немом восхищении. Таких мгновенных перевоплощений она не видела даже в Большом театре.

– Арина Родионовна… Не смогу я, в «ейных» да «евонных»… На филолога я учусь, на вечернем…

Наставница вернулась в привычный Ане собранно-интеллигентный образ, посмотрела строго.

– Учиться ты можешь на кого угодно. В конце концов, фея – это не профессия, а призвание. И тебе только предстоит понять, есть ли оно у тебя. И найти свой стиль… Молода ты ещё, не все мои приёмы тебе подойдут. Провода, движение – это всё универсальное. Но ты должна будешь найти и что-то особенное, личное… Теперь это, – обвела она руками многочисленные двери кабинетов, – твоё. И пусть все здесь сидящие этого никогда не узнают, но именно от тебя зависит, чем они будут дышать, что видеть вокруг, в каком настроении находиться, как часто ссориться. И чем больше своих приёмов ты освоишь, тем больше волшебства привнесёшь в этот офис.

Аня проследила за жестом наставницы. Ответственность и предстоящий объём работы пугали и вдохновляли одновременно.

– Арина Родионовна, а вы куда теперь?..

Вопрос «на пенсию?» при взгляде на хоть и возрастную, но сильную и преисполненную собственного достоинства женщину казался неуместным.

– А меня переводят на более ответственный участок. В пандемию я в госпитале работала, сейчас вот тут отдохнула, и снова пора за дело браться. Видела же, что с курсом творится, с финансовым рынком? Без меня никак, помочь нужно…