Kanessa

Конец 2000-х. Времена, когда я, совсем ещё юный пацак, в поисках работы поднимался рано утром, пил кофе, курил и отправлялся в газетный киоск, чтобы купить свежие номера газет типа: «Работа для вас», «Карьера» или «Вакансии от А до Я». Возвращался домой. Снова наливал кофе и начинал тщательно просматривать свежие выпуски с новыми предложениями о работе…

Как правило, рубрику «нихуя не делать и много получать» не пускали в печать. Приходилось звонить и спрашивать: что, где, сколько и по каким числам. Ага. Угу. Ясно. Слушайте, а неплохо! А вы, собственно, где находитесь? Сейчас, погодите, я буду записывать… Где-где? На Обь ГЭС?! Вот оно что… Да и в пизду тогда вас, мне с метро Гагаринская очень далеко и долго ехать. Прощайте!

Та-ак, ищем дальше. Ага. Вот сюда позвоним… Заманчиво. Поеду.

Приехал на улицу Котовского на собеседование. Меня заинтересовала вакансия монтажника пластиковых окон, поскольку я этим занимался целых три года и довольно неплохо зарабатывал для студента художественного колледжа.

В обшарпанном офисе сидит какой-то лысый дед, как раз похожий на Котовского, но только сильно постаревшего и без сабли. Дед сразу перешёл к делу и спросил, на какой я адрес поеду: на Доватора или на Ватутина. Я растерялся.

Едва я раскрыл рот, чтобы обговорить детали трудовых отношений, как он внезапно решил уточнить мой опыт работы. Я честно признался, что ударно работаю с раннего детства. Начал с того, как мы в деревне с отцом грузили навоз целый день, а потом везли городским дачникам и быстро продавали за три дорога; как я на пилораме работал и доски неправильно складывал в кузов; как я работал грузчиком в продуктовом магазине и дохлую кошку убирал с территории; как я пытался устроиться на мыловаренный завод художником, а потом лепил гномов из пластилина; как я работал монтажником пластиковых окон…

Дед сказал: «Отлично!». И добавил, что всё это, конечно, очень увлекательно, но вот тебе адрес и срочно пиздуй ставить бабке балкон алюминиевый, нехуй сидеть и свои жалостливые деревенские истории ему в ухо вкручивать. Снаружи тебя ждут двое напарников на Волге.

Офис хоть и был обшарпанный, но действовали тут решительно.

Пока мы ехали по Димитровскому мосту, юный шофёр признался, что он вот уже совсем скоро получит водительские права и спрашивал, где автошкола хорошая, а ещё где можно поворачивать, а где нельзя. Каким-то чудом мы доехали до Доватора, ебанув три лишних круга на кольце, выгрузили профили, вагонку, инструмент и прочую лабуду.

За целый день мы втроем у бабули на балконе такую невероятную конструкцию соорудили из алюминия, что сами охуели от того, какие мы, оказывается, прогрессивные дизайнеры и просто ниндзи монтажа. Но что-то не работало. И давай мы с умным видом окна на колёсиках в руках крутить, переставлять и спорить, где же мы, такие сообразительные, допустили ошибки.

Бабушка нам пельмени сварила и осторожно интересовалась, когда же мы уже закончим. А мы на работу только утром устроились, так и не решив, кто из нас главный. Вот и получилось, что каждый делал по-своему.

Бабушка давай звонить деду Котовскому и высказывать подозрения в нашей компетентности. Через 25 минут приехал некто очень сердитый Олег. Мы сразу поняли, что главный среди нас он, потому что Олег сходу дал в рыло водителю Волги за то, что мы всё неправильно собрали. Мы спорить не стали. Прогрессивных дизайнеров может обидеть каждый. Сердитый Олег что-то подкрутил, повернул, надпилил и всё заработало.

Нас тут же отправили на реабилитацию, что-то там доделывать на остановке Лада. Водитель Волги сказал, что он теперь в нашей бригаде исключительно водитель. Второй напарник сказал, чтобы я пока заносил инструмент, а он за сигаретами сходит.

Пока я запенивал откосы и ставил подоконник, до меня дошло, что сигарет уже не принесут. Закончив, я вынес инструмент. Волги, соответственно, уже тоже не было. Я позвонил деду Котовскому и рассказал о внезапном сокращении штата сотрудников. Через 25 минут приехал очень сердитый Олег. Бить, к счастью, он никого не стал, но посмотрел очень так плохо. Я даже сильно закашлял непроизвольно. Думаю, вот же ты Олег, ещё и спец по бесконтактному бою, оказывается. Он молча забрал инструмент, завёл свою брутальную Ниву и уехал.

Наутро я приехал в офис к деду Котовскому, а он как начал на меня орать и кулаком бить по столу. Олег, говорит, приезжал, очень был нами недовольный. Он вообще-то, тоже простой монтажник, но его тут все боятся и когда он приезжает, становится неуютно. Так не пойдёт.

Я сказал, что неправильно как-то всё организованно, втроём толкаться – не дело, балкон ставить никто током не умеет…

Дед перешёл на ультразвук и начал обзываться. Я ему в итоге говорю, чтобы он шёл нахуй, и вообще, хватит на меня орать, кроме того, я увольняюсь, где мой расчёт. Он бросил в меня две тыщи, выскочил из-за стола и хотел ещё пинка под жопу дать. Уж очень злой был. Но я молодой и быстро убежал.

Вернулся обратно в жильё, где квартировался. Меня спросили, а чё так рано, а я сказал, что лучше гномов буду из навоза делать, чем работать у этого свирепого пенсионера. Раскрыл свежие выпуски газет типа: «Работа для вас», «Карьера» или «Вакансии от А до Я». Налил кофе и начал тщательно просматривать свежие предложения работы.

Так-так, а вот это может быть интересно, нужно позвонить…

© Иль Канесс, "Оформитель слов"

https://vk.com/club159788762

Это случилось ранним утром. Шёл снег. Безработный борец за справедливость Ефим Иванович Шнурковский в нетерпении вскочил с койки и отважным львом бросился к окну:
– Ага! – подпрыгнул он. – Наврали! Опять наврали!
Раскрыв приготовленную с вечера на подоконнике газету, он принялся яростно вчитываться в прогноз погоды.
– Написано: без осадков… Вот! – торжественно крякнул он и ткнул в неё пальцем.
Ефим Иванович зорко вгляделся в окно. В сумраке, словно по сметане, скользил велосипедист. Это катился мимо дворник Паралонов, лодырь и халтурщик. Шнурковский распахнул балкон и крикнул ему:
– Полундра! Опять лапшу вешают!
От внезапного истошного вопля сверху руль в руках Паралонова опасно задёргался и, потеряв равновесие, тот мешком шлёпнулся на проезжую часть.
– Ах, ты козёл! – заорал дворник и подскочив, начал вглядываться в окна.
Ефим Иванович быстро присел и плавно закрыл балконную дверь. Гусиным шагом он мужественно отступил к платяному шкафу и стратегически затаился в тени шторы. Паралонов ещё что-то покричал очень обидное, а потом умолк.
– Вот и катись! – гордо выпрямился в полный рост Шнурковский.
Ждать было невыносимо. Конторы открываются только в девять утра. Громко хлебая горячий чай, Ефим Иванович выжидал, сладко размышляя о том, как он наведёт порядок и изменит мир в лучшую сторону.
– Вы у меня ещё попляшете! – бил он кулаком по столу.
Наконец, время пришло, и он отправился вершить справедливость. Совсем некстати на лестничной площадке встретилась уборщица тётя Зина, на которую Ефим Иванович неоднократно жаловался. Он её боялся и, по возможности, избегал. Но тут деваться было некуда.
– Славное утро! – фальшиво воскликнул Шнурковский.
В прошлый раз он не вытерпел и сделал ей замечание: «лестничные пролёты, Зинаида Генриховна, необходимо протирать влагой два раза!». Тётя Зина немедленно влепила ему по роже половой тряпкой, а точнее мокрыми старыми рейтузами. Лицо Ефима Ивановича тогда посвежело даже лучше, чем от одеколона.
Сегодня Зинаида вооружилась крепко сколоченной шваброй. Шнурковский решил не ждать прилёта рейтуз по кумполу и словно циркуль, в два захода миновал пролёт. И ра-аз! И два! Но вот незадача: на излёте он случайно опрокинул ведро с грязной водой.
– Мне конец… – мелькнула тревожная мысль у борца за справедливость.
Ефим Иванович феерически выскочил на свежий воздух, поскользнулся на снегу и, как балерина, сел на шпагат. Опля! Ударившая снизу снежная прохлада дала чётко понять, что брюки разошлись по шву в самом неприглядном месте.
– Вот же досада! – взвыл Ефим Иванович.
Тётя Зина, словно всадник апокалипсиса, уже во весь опор мчалась вниз по лестнице. Шнурковский слышал, как она лихо рассекает воздух шваброй. В страхе неминуемо получить по башке, он подскочил и бросился бежать.
Когда разъярённая женщина вылетела наружу, у подъезда остались только выпавшие из папки листы с жалобами в различные инстанции, которые Ефим Иванович упорно сочинял до самой полуночи.
– Мыть не умеет и вёдра располагает где попало! – запыхавшись, ворчал Шнурковский, минуя гаражи на третьей космической скорости.
Убедившись, что погони нет, он остановился перевести дух и оценить ущерб. Брюки предательски разошлись, оголив исподнее и бледные ноги. Шнурковский дворами добраться до ателье.
– Проходите, снимайте и ждите, – сказала швея.
Ефим Иванович бочком просочился в примерочную и стянул брюки.
– Готово, – сообщил он и зачем-то надел ботинки.
Заглянул в папку. Недостача получилась весьма ощутимой: не хватало жалоб в энергосбыт, городскую администрацию, автотранспортное предприятие и жилищно-коммунальное хозяйство. Даже отдельные письма на тётю Зину и Паралонова пропали!
Как единственный и неповторимый борец за справедливость, он совсем не так представлял своё триумфальное утро. Минут через 15 он начал подозревать, что про него забыли.
– Подскажите, пожалуйста, а мне долго тут стоять? – поинтересовался он, робко выглянув из-за шторы.
Никого не было. Ещё немного постояв, он осторожно вышел и огляделся. Из подсобного помещения слышался смех и звон чайных ложек о стаканы. В одном исподнем и туфлях он уверенно направился вперёд к двери подсобки, чтобы высказать крайнее недовольство.
Внезапно дверь позади скрипнула. Ефим Иванович обернулся и увидел, как во входном проёме появилась спина тёти Зины.
– Она и тут моет! – осуждающе шепнул он.
Пути назад в примерочную не было. Шнурковский стремительно присел на корточки и начал соображать, как же ему быть.
В подсобке звонко смеялись. Из потайных углов подкрадывалась тётя Зина, уже возюкая мокрой тряпкой по полу. Сверху тревожно гудели светильники. Шнурковский поражался тем, как его угораздило влипнуть в такую невероятно щекотливую и нелепую ситуацию. Кроме того, без штанов ему стало довольно прохладно.
– Надо же, папку кто-то оставил… – послышался голос из примерочной.
Шнурковский вздрогнул и понял, что может быть разоблачён. Навострив уши, он начал маневрировать гусиным шагом вдоль столов, пока не заметил проём в стене, а над ним табличку «Пожарный выход». От радости, он увеличил ход на пару морских узлов, но случайно задел свисающий с края стола рукав махрового халата. Тот предательски упал ему на голову, опрокинув швейные принадлежности.
– Кто здесь! – испуганно вскрикнула Зинаида Генриховна.
Из-за халата Ефим Иванович ничего не видел. Метнувшись наугад, он стукнулся носом о стену и заскулил.
– Ну-ка, брысь! Собака сутулая! – рявкнула тётя Зина.
От удара у Шнурковского потекли слёзы. Он освободил глаза от махрового халата и всё также на корточках ломанулся к пожарному выходу. Распахнул дверь и покинул помещение. Извилистым ужом прополз под карнизом и снова бросился бежать.
Заскочил в котельную. Внутри сильно пахло копотью. Он снял куртку, надел халат, а поверх снова куртку. Не стоять же с голыми ногами! Шнурковский подошёл к топке котла и принялся греться. Триумф справедливости забуксовал. Аргументы и улики злостных нарушений утеряны. Брюки – тоже. От удара о стену, болело всё лицо. Он ощупал его на предмет повреждений. Так и есть – нос разбит и кровь.
– Напишу жалобу в магазин, где взял брюки, на ателье, на уборщицу…
Неожиданно дверь распахнулась, и он увидел входящего Паралонова.
Шнурковского чуть не парализовало.
Но Паралонов, по всей видимости, Ефима Ивановича не признал и решил, что перед ним какой-то несчастный бездомный. Лицо в копоти и крови, халат чуть ниже колен, голые ноги… Предложил горячего чаю. Шнурковский любезно согласился, но лицо старался не подставлять, говорил отрывисто. Затем вежливо раскланялся и бочком направился к выходу.
– Ефим Иванович, – внезапно сказал Паралонов. – Постойте!
Шнурковский напрягся и сжал ручку двери. Это фиаско. Он раскрыт. Но трусливо бежать уже не позволяла гордость. Пора с этим кончать. Он решительно обернулся, чтобы дать бой.
– Ваши бумаги, – спокойно протянул листы с жалобами Паралонов. – Нашёл у подъезда, когда подметал.
Заглянув в приветливое лицо и честные глаза дворника, в душе Ефима Ивановича что-то дрогнуло. Он не понимал… Несмотря ни на что, Паралонов был к нему добр. Ведь узнал, но напоил чаем, разрешил погреться, а мог бы совершенно заслуженно съездить в морду.
«Какая же я, наверное, сволочь!», – подумал Ефим Иванович, сгорая от стыда.
– Бросьте их в печь, – сказал он и, наверное, впервые за много лет произнёс: – И… простите меня, пожалуйста. Я больше не буду.
Шнурковский внезапно понял, что только что, вот прямо сейчас свершился триумф справедливости. Ефим Иванович усмехнулся. А вот что он себя превратил этими никому не нужными бесконечными жалобами и склоками? В пугало огородное – вот в кого! И бегает он исключительно от самого себя. С этим нужно кончать, решительно и бесповоротно.
«Хочешь изменить мир в лучшую сторону – начни с себя!», – торжественно подумал безработный борец за справедливость Ефим Иванович Шнурковский, гордо поправил халат и быстро зашагал домой перевоспитываться, потому что снизу стало неприятно поддувать холодом.

© Иль Канесс, "Оформитель слов"

https://vk.com/club159788762

Во время завтрака в новостях снова показали Ельцина, которого Илюша очень ловко пародировал, чем не раз смешил родителей.
– А ну-ка, сынуля, скажи: дорогие россияне!.. – предложил отец.
– Нет, – смущённо ответил сынишка.
Немного распогодилось. Было солнечно, но уже довольно прохладно и ветрено. Отец отправился ремонтировать крышу мастерской. А Илюше, как городскому мальчугану, недавно переехавшему в деревню, большую часть времени заняться было нечем. Разве что читать. В кладовке хранились пыльные связки книг, где ему попалась «Занимательная агрономия». Полистав книгу и вскользь прочитав кое-какие параграфы, он тоже отправился на улицу.
Заметив отпрыска, бесцельно слоняющегося по двору, отец крикнул:
– Сынуля! Подай молоток.
Мальчишка поднял молоток и поднявшись по лестнице, передал отцу.
Сейчас батька начнёт этим молотком забивать ржавые выпрямленные гвозди, и Илюшин словарный запас пополнится новыми яркими словами и словосочетаниями. Надо быть рядом.
Кроме того, в книжке по агрономии смышлёный пятиклассник прочитал много чего непонятного, поэтому решил кое-что уточнить:
– Пап, а что лучше, озимая или яровая картошка?
Отец зачем-то напихал себе в рот гвозди, которые поочерёдно забивал.
– Фто?! – ловко придерживая гвозди то ли нижней, то ли верхней губой, произнёс он озадаченно.
– Я говорю, что лучше: озимая картошка или яровая?! – повторил мальчишка громко.
Отцу хотелось сказать что-то ещё, но он не мог, потому что для произнесения некоторых слов у него слишком много гвоздей зажато губами. Ещё два-три гвоздя, и можно будет сказать. Но нет, вопрос задали сейчас. Он молчит. Только гвозди невнятно брякают что-то на «ять»
– Ну, ладно, если вспомнишь, то скажешь. А я, пожалуй, пойду, у меня дела, – сказал Илюша.
Мальчишка вернулся домой и снова начал познавать азы агрономии. Ближе к обеду он отправился в летнюю кухню, стоящую отдельно от избы. Мама месила тесто, вытирая тыльной стороной ладони лоб.
– Мам, а зачем нужен серп?
– Чтобы урожай собирать.
– Картошку? – уточняет сын.
– Нет. Пшеницу, например, – раскатывая по столу куски теста, пояснила мать. – Сейчас серпом уже никто не пользуется. Вручную урожай не собирают. Зерноуборочные комбайны для этого есть. И вообще, что ты слоняешься из угла в угол?..
– Зерноуборочные комбайны… – важно произносит мальчишка. – Это те, которые ржавеют на сельской свалке и куда запрещено ходить-играть?
– Да.
– А кто тогда урожай собирает?
– Никто. Развалился совхоз. Нет урожая.
Мать кладёт раскатанное тесто в сковородку, где уже нагрелось масло.
– Отца позови, скажи, что обедать будем, – говорит она.
В летней кухне жарко. Пахнет лепёшками. Тихо говорит радио. Отец своими большими ладонями ломает лепёшку и охотно хлебает щи.
– Пап, а если нам оставить пол огорода под пар? ¬– деловито предлагает Илюша сельскохозяйственную тему для разговора, набравшись всяких терминов из книжки по занимательной агрономии.
– Пар?.. – спрашивает он озадаченно и глядит на мать.
– Да, – продолжает «юный агроном». – А ещё мы не станем выкапывать часть картошки и будет весной она озимая.
Родители переглянулись.
– А весной, стало быть, закопаем яровую… – завешает Илюша умную мысль.
На плите забурчал чайник.
– Что ты целый день всякие ерунду городишь? – говорит отец.
Сынишка берёт тёплую лепёшку, кусает и с набитым ртом поясняет:
– Агрономию изучаю.
Через пол часа Илюша пришёл к своему новому приятелю-однокласснику Кольке. Они прошлись по селу и вышли к свалке сельхозтехники. Залезли в ржавеющий «Сибиряк». Наугад дёргали рычаги в кабине, пока не надоело. Когда уборка урожая завершилась, они отправились жевать гудрон и встретили дядю Володю.
Его гусеничный трактор ДТ-75 жутко тарахтел и сотрясал землю. Трактор остановился, и дядя Володя громко поинтересовался, какого хера они тут делают возле свалки. Илюша сообщил, что водили комбайн. Дядя Володя вылез из своего гусеничного исполина и по-отечески полохматил мальчишеские косматые волосы:
– Я войну чуть постарше вас был, когда сел за трактор. Пойдёмте, хлеборобы, – сказал он.
Они вернулись к «Сибиряку». Дядя Володя доходчиво объяснил, как устроен комбайн, что у него и как работает, точнее, как работало.
Затем дядя Володя укатил по делам. Колька решительно заявил, что он уже, оказывается, не просто так, а заядлый комбайнер и залез в соседний остов комбайна «Нива».
Следующий час из кабин доносились детские крики:
– Шнек на выгрузку!
– Поднять жатку!
– Бункер пуст!
Ближе к вечеру небо заволокли низкие чёрные тучи и совершенно вымотанный уборочной страдой, Илюша отправился домой. Присев на скрипучее прясло в конце огорода, он задумался о том, что сказать маме. Говорить о том, что проторчал весь день среди разобранной и ржавеющей сельхозтехники было решительно нельзя. Как, например, и лазить по руинам заброшенных телятников, или, что страшнее всего – по огромному элеватору. Да где угодно на территории брошенной совхозной фермы играть было категорически запрещено.
– Это, сынуля, не безопасно! – предупреждала мать. – Упадешь в навозохранилище и потонешь в коровьих говнах!
Да уж конечно! Засохло там всё давным-давно в этих хранилищах.
На ужин мама пожарила картошки. За окном постепенно смеркалось. Сентябрь выдался холодным. А дома было тепло и уютно. По телевизору шёл какой-то эстрадный концерт с артистами, про которых и так целыми днями крутили сюжеты по всем передачам.
– Ну что, юный агроном, чем сегодня занимался? – усмехнувшись, спросил отец. – Измерил огород под пар? Подготовил семена яровых? Проверил посевы озимых?
– Нет.
После ужина Илюша вышел на улицу и залез на крышу мастерской. С холма, где стоял дом, было прекрасно видно руины совхозной фермы, а особенно – высоченный элеватор. А уже слева – свалка сельхозтехники. За ней по краям от дороги тянулись обширные поля, заросшие всякой травой.
«И как мне тогда стать агрономом, если уже ничего нет? Или комбайнером? Никому это не нужно. Всё растащили. Сволочи!..», – с досадой подумал Илюша.
– Чем ты тут занят? – неожиданно спросил отец, покуривая «Луч».
Мальчишка ловко спустился по лестнице.
– Что-то я уже не хочу быть агрономом, – с грустью ответил он.
– И кем же ты будешь? Космонавтом, милиционером, врачом? Все профессии нужны, все профессии важны. Помнишь?
– Да. Но, кажется, лучше быть артистом. Их постоянно по телевизору показывают. Пой себе песни и всем это нравится.
– М-да…– расстроенно вздохнул отец и бросил окурок в старое гнутое ведро. – Докатились.
Когда отец ушёл, Илюша заметил, что ему идея про эстраду совершенно не понравилась. Он вспомнил слова дяди Володи:
«Это хорошо, ребята, что вы техникой интересуетесь, – завершив укоренный курс молодого механизатора, сказал он. – Придёт время и наши поля снова будут хлебными. Сядете вы за комбайны, новые, мощные и отправитесь на уборку урожая, бить рекорды. Кормит ведь не пашня, а нива. Будет хлеб – и всё будет. И ваши портреты, как лучших механизаторов, установят на доску почёта. А дома возьмёте в руки хлеб и будете знать, каким трудом он достаётся, пусть тяжёлым, но благородным. Истинно русским».
Вернувшись домой, Илюша решительно сказал:
– Ладно, ваша взяла!
Он взял лепёшку и, обильно намазав малиновым вареньем, деловито заявил:
– Не хотите картошку, значит, будем завтра сеять озимую морковку!

© Иль Канесс, "Оформитель слов"

https://vk.com/club159788762

Вспомнил тут на волне постов про собеседования) 2008 год. Когда меня в очередной раз не взяли в армию, пришлось снова устраиваться на работу. И вот я, совершенно лысый в свитере с воротником по самые уши прихожу на собеседование в какой-то салон связи. Выгляжу как молодой, но очень перспективный уголовник недавно из мест не столь отдалённых. В аудитории сидит толпа потенциальных сотрудников. Схема такая, например: «те, кто закончил только девять классов – нам не подходят». Кто-то встаёт и уходит. С каждым вопросом толпа редеет. Я не ухожу. Глажу свой лысый череп и уже готовлюсь устраиваться на работу. Замечаю, что с каждым новым вопросом подборщики персонала на меня нехорошо поглядывают. Народу всё меньше, а я сижу. Мне, по всей видимости, не верят. Но я действительно умею продавать, уверенно владею компьютером, у меня есть диплом из колледжа, областная прописка и всё такое. Мне даже показалось, что подбор нового персонала завершится только тогда, когда я, подозрительный пацанчик, уйду. И вот нас осталось двое: я и какой-то мажор в рубашке, брюках и с голливудской причёской. Подборщицы персонала решили, видимо, громко и чётко повторить ключевой момент.

– Ещё раз напоминаем: если у вас есть судимость ¬– то вы нам НЕ ПОДХОДИТЕ.

Неловкая пауза. И тут внезапно мажор встаёт и уходит. Я остаюсь один. Подборщицы персонала сломались и не зная, что делать, переглядываются. Наконец, совсем юная девушка говорит дрожащим голосом:

– Мы не можем вас принять…

– Почему? Потому что я лысый и страшный?

Они переглянулись. Молчат. Мне захотелось предложить им перекинуться в карты на то, брать меня на работу или нет. Но я не стал. Короче говоря, мне стало жаль этих юных HRок и я просто ушёл. Внизу у входа стоял мажор и курил.

– У меня нет судимости, – сказал он. – Просто стало очень интересно, как они тебя сольют)))

– Они так и не смогли, и я сам ушёл.

– Красавчик)))

© Иль Канесс

https://vk.com/club159788762

Тарас Сергеевич собрал заместителей и начальников отделов на вечернюю летучку.

– Дорогие коллеги… – начал он хмуро, покручивая завитушку правого уса. – Сегодня пятница, а значит… – он умолк и начал задумчиво покручивать завитушку левого уса.

Подчинённые сидели тише воды ниже травы. Все надеялись, что традиционные последние выходные июля не состоятся. Павел Андреевич непроизвольно поёрзал на стуле, потому что его новые пляжные шорты предательски скомкались в районе копчика.

– Павел Андреевич! – неожиданно воскликнул Тарас Сергеевич и бахнул кулаком по столу. – Ваши предложения.

Павел Андреевич не растерялся и мягким баритоном сказал, даже почти пропел:

– Вы совершенно правильно отметили, Тарас Сергеевич, что сегодня пятница, а значит, завтра суббота.

Руководитель одобрительно кивнул и сказал:

– А потом воскресенье. Но напоминаю, что это последние выходные июля. Традиционные выходные! Подробных отчётов с весёлого отдыха даже за прошлые выходные я так и не увидел, – снова нахмурил брови Тарас Сергеевич. – Как-то у вас всё вяло. Отдыхать надо! На нашем предприятии есть негласный закон – не работать в летние выходные, а безудержно веселиться! А значит, к этому понедельнику жду подробные отчёты с предстоящих выходных: три-четыре фото и краткое описание безудержного веселья. Задача ясна?

Все осторожно закивали головами.

– И! – воскликнул он. – Раз уж у вас предложений нет, то я тут накидал варианты вашего отдыха.

Высокопоставленные подчиненные вжались с стулья, в попытке слиться с местностью, а Светлана Андреевна отвернулась и незаметно заплакала.

– Я больше так не могу…– взвыла она тихо.

– Итак, – начал Тарас Сергеевич. – Вот вы, Светлана Андреевна, едете с мужем на рыбалку. План: полтора мешка пескарей, где-то с полведра окуней и сом. Определенно сом, килограмма эдак на два-три. Наверняка, будет очень весело! Отдых на свежем воздухе в ста с лишним километрах от города, – это, я считаю, просто великолепно! Палатки, костёр, гитара… Кроме того, Павел Андреевич совершенно талантливо поёт русские романсы.

Павел Андреевич натянулся, как струны балалайки и тревожно завибрировал. Плечи Светланы Андреевны задергались ещё сильнее. Евгения Владимировна приобняла её, чтобы успокоить.

– У нас же нет машины…– шептала ей Светлана Андреевна. – Я не хочу везти дрова на велосипеде за сто с лишним километров и ловить СОМА… Мы и рыбачить-то, не умеем. Женя! У нас и удочек-то нет!

– Тише ты! – шикнула на неё Евгения Владимировна.

– А хотя! – заметив эту совместную возню и перешёптывания, сказал Тарас Сергеевич. – Чего это вы с мужем поедете?! Надо друг от друга отдыхать. Две девушки – это блистательно! Решено, так и запишу в протокол, что на рыбалку едут Светлана Андреевна и Евгения Владимировна.

Тут Светлана Андреевна громко вскрикнула и вскочив из-за стола, выбежала из кабинета вся в слезах.

– Ох уж эти слёзы радости! – довольно улыбнувшись, сказал Тарас Сергеевич, постукивая ручкой по протоколу. – Пусть идёт. Ей надо червей накопать.

Евгения Владимировна от такого неожиданного поворота событий начала громко икать, глядя в одну точку. «Это конец… – мелькнула у неё мысль. – Надо сломать себе руку, а ещё лучше Тарасу Сергеевичу…».

– Вы, Евгения Владимировна, тоже можете идти. И выпейте, ей-богу, воды, – сказал ей Тарас Сергеевич, радостно покручивая усы.

Евгения Владимировна, продолжая громко икать, ушла как-то боком.

Павел Андреевич сперва сильно расстроился, а потом даже обрадовался.

– Да, совершенно правильно вы рассудили, Тарас Сергеевич, пусть едут девушки, – нараспев сказал Павел Андреевич и предложил: – А мы с вами, может, шашлычку, да с русскими романсами?..

– Нет, Павел Андреевич, – махнул рукой Тарас Сергеевич. – Для вас у меня образовалось персональное предложение! Местный союз пенсионеров проводит акцию «Экскурсия выходного дня на крестьянскую ферму». Едут замечательные старушки, очень милые, но им в группу не хватает крепкой мужской руки. Частная животноводческая ферма «Коровка, бык и две свиньи» предлагает весьма увлекательную программу: почистить свинарник, «трезвый пастух на час», кровавый помощник ветеринара, подоить корову… хотя нет, это уже для старушек. В общем, там много всякого из серии сельской романтики. Вам, как городскому интеллигенту, будет весьма любопытно. Можете идти. И не забудьте к понедельнику фотоотчёт!

Павел Андреевич что-то промычал и, всё ещё тревожно вибрируя, ушёл.

Матвей Константинович и Юлия Николаевна в ужасе переглянулись.

– Матвей Константинович…– задумчиво начал Тарас Сергеевич, изучая протокол. – На прошлой неделе вы у нас на выходные отпросились, но летний отдых упускать нельзя. Поэтому…

У Матвея Константиновича от волнения задергалась правая нога. Непроизвольно постукивая коленом о стол, он ежесекундно менялся в лице и оглядывался.

–… поедете на областную ярмарку народных промыслов, представлять, так сказать, наше предприятие с лучшей стороны, – сказал Тарас Сергеевич. – Туески из берёзовой коры, павлопосадские платки, гобелены ручной работы…

– Где же я их возьму? – взвыл Матвей Константинович.

– Сегодня же всё сделаете. Жена вам поможет. Только, пожалуйста, постарайтесь отнестись к изделиям ответственно. Никакого клея на туесках, гобелены не перетяните, для платков подберите современные орнаменты… Можете идти. Фотоотчёт не забудьте и парочку благодарственных писем от организаторов!

Матвей Константинович, подпрыгивая на правой ноге, ускакал прочь.

– Ну, а вы, Юлия Николаевна, стало быть, останетесь на работе. В котельную привезут уголь, десять тонн, нужно будет…

– Я согласна перекидать уголь!!! – подскочила та и ломанулась к выходу.

Посидев в тишине, Тарас Сергеевич сказал:

– Перекидывать-то зачем, надо просто в накладной расписаться… ну, да и ладно, фитнес – это тоже хорошо.

Покручивая усы, он записал всё в протокол и, наконец, растянувшись в кресле в гордом одиночества, с облегчением вздохнул.

– Жаль, конечно, что Ирина Артуровна и Нина Николаевна в отпуске. Не получится у них весело отдохнуть в июле. В самый разгар лета! И погода позволяет. Но ничего, август – тоже прекрасная пора! Подождём.

Сам Тарас Сергеевич решил, что ему, как руководителю, отдыхать не положено. На выходных нужно будет проверить, как отдыхают заместители. Проехать по местам, проконтролировать, чтобы они непременно весело провели время. В конце года нужно будет снова фотоальбом сделать «Как отдыхает наше предприятие».

Он встал и выглянул в окно. У гаражей, в поисках червей, с лопатой бегала Светлана Андреевна, а Евгения Владимировна складывала их в ведро. Павел Андреевич колол дрова.

– Жене помогает – это хорошо.

Матвей Константинович с ножом в зубах лез на березу, чтобы вырезать чистую кору для туесков. Юлия Николаевна махала ломом, пытаясь сбить замок с ворот котельной.

– Ключ же на вахте есть….

Тарас Сергеевич налил себе холодного квасу. Достал из стола фотоальбом за прошлый год и, трогательно улыбаясь, листал. Вот Павел Андреевич и Матвей Константинович со свирепыми рожами сплавляются по горной реке на мешках с луком, преодолевая пороги и загребая воду лопатами. Вот обезумевшая Светлана Андреевна на мотокультиваторе финиширует в гонках без правил. Вот Юлия Николаевна и Евгения Владимировна в респираторах и касках вручную меняют колеса БелАЗа в глубине мраморного карьера.

Тарас Сергеевич растрогался, вытер скупую мужскую слезу и выпил квасу.

–Лето – оно мимолётно... – вдруг осознал он. – Надо объявить выходные до среды. Вот они все обрадуются!

© Иль Канесс

https://vk.com/club159788762