Kanessa

Свидание № 1. Первоклассники

На самом первом своём свидании я сразу без согласия подвергался любви с причинением ласки. Мы с Наташкой первоклассники и она в меня зачем-то влюбилась. Стоял обыкновенный летний день. От переизбытка чувств и жары разум её помутился. Она долго бегала за мной по двору. Я устал и решил скрыться в подъезде. Но она оказалась более выносливая и сильная, выследила меня и загнала меня на пятый этаж, где прижала к перилам и нежно поцеловала. Я заявил ей, что она дура, вырвался и убежал. Она потом всем рассказывала, что у нас было романтическое свидание, на котором я признавался ей в любви и даже хотел поцеловать, но не смог, потому что не умею.

Свидание № 2. Готика.

Дело было зимой поздно вечером. Она написала адрес. Я приехал в другой конец города на самую окраину. Вышел. Тихо и безлюдно. Справа храм, а слева кладбище. Никого. Сперва я решил, что перепутал адрес, но потом она эффектно вышла из темноты как коперфильд и заявила, ах, какой чудесный вечер, давай ходить. Прогуливаемся. Храм остаётся позади, а слева по-прежнему бесконечное кладбище. «Не переживай, тут уже давно никого не хоронят», – зачем-то сообщает она. Выходим к перекрёстку, за которым старые двухэтажные дома. Идти больше некуда. «Я тут радом живу. Может, чаю?», – спрашивает она. «Да, пожалуй!». Заходим в её съёмную квартиру. Там всё разбросано, словно тут лютовал яростный смерч. Она приносит кружки с чаем, разгребает вещи с кресла и присаживается. Молчим. Разговор не клеится. «Мне нужно переодеться», – вдруг сообщает она и уходит в ванную комнату. Ну, думаю, как всё лихо завертелось! Она возвращается в измятом спортивном костюме и спрашивает: «А сможешь починить сливной бочок в унитазе?». Я отвечаю, что попробую. Чиню сливной бачок. Теперь работает. «Спасибо», – говорит она, а потом добавляет: «Тебе, наверное, уже пора. Скоро моя подруга придёт. Застукает нас и начнёт вопросы задавать». Я ухожу. Пишу ей на следующий день. Она не отвечает. Чинить, видимо, больше нечего.

Свидание № 3. Постановка.

У меня два билета в театр. Идти не с кем. Есть знакомая… Зову. А давай, мол, уже встретимся и в театр сходим. Она, конечно, соглашается. После отличного спектакля от нашего Красного факела предлагаю: «А не выпить ли нам винца?». Она соглашается. Покупаю в универмаге бутылку. «А давай прямо сейчас выпьем?», – предлагает она. «Давай». Заходим в ближайший двор. Открываю. Пьём. Романтика. Внезапно нас освещает свет фар. Во двор залетает полицейский УАЗ. Облава на театралов или какое другое оперативное мероприятие. Она крепко хватает меня и прижимает к себе в страстном поцелуе. Постановка, получается. «Пьём? Мусорим?», – спрашивает правоохранитель. «Нет», – отвечаю я, освободив ошалевшие свои губища. Патруль разочарованно уезжает. Она вьёт вино с горлышка, вытирает губы и говорит, что очень интересно со мной ходить в театр.

Свидание № 4. Командир.

Наконец-то решили встретиться. Она миниатюрная и милая. Гуляем. Переписываться с ней было интересно, а на деле она оказывается чрезвычайно скромна. Забрели в какой-то частный сектор. Идём. Говорит она совсем мало и застенчиво. Слово не вытянешь. Вдруг перед нами на дороге возникает какой-то чижик. Кричит мне издалека: «Чё смотришь!». Мы остановились. «Я смешной что ли?», – продолжает незнакомец, а потом и вовсе грозно заявляет: «Сюда подошёл!». «Сам подходи!», – кричу я в ответ. Она молчит, а потом тихо предлагает: «Может, по другой улице пойдём?». «Нет», – отвечаю я, настраиваясь на махач. Чижик быстро-быстро бежит к нам, резко останавливается и вопит: «Да ты знаешь, кто я?!». «Нет». «А я… я…», – незнакомец роется в кармане, пытаясь что-то найти, но не находит. «А я… а я сейчас покажу, кто я!», – нервничает он. Мне стало интересно. Этот чижик в итоге ничего не находит и просто яростно дышит с распахнутой курткой. Я уже готовлюсь прописать ему в рожу. И тут она выдаёт абсолютно железным громким басом: «А ну, пошёл вон, гамадрил плешивый! Исчезни в своей норе! Быстро! Раз-два!». Чижик даже подпрыгнул. Она топает ногой и продолжает командовать, словно из рупора: «Чё встал! Я сказала, живо! Пошёл! Пошёл!». Ошалевший незнакомец, выпучив испуганные глаза, пятится назад. «Пошёл!!!», – рявкнула она. Чижик, развернувшись, быстро убегает в проулок. Я в шоке. Она робко улыбается и застенчиво спрашивает: «Идём дальше?».

Свидание № 5. Лингвистка.

Она – большая поклонница книг Мураками. А я нет. Мы ни разу не встречались. Я зову, но ей постоянно некогда. Но тут она неожиданно пишет, что ей нужна компания на мероприятие. Я спрашиваю: «Какое?». Она говорит, что в Новосибирск приезжает русский переводчик книг Мураками российский писатель и японовед Дмитрий Коваленин. Я соглашаюсь. Сидим на встрече. Коваленин выдаёт практически литературный стендап. Классно всё рассказывает. Мне нравится. Сейчас, говорит, перерыв, а потом автограф-сессия. Подруга сообщает, что свидание окончено и что она тут надолго, так что я могу ехать, типа свободен. Я выхожу из здания. Сигарет нет. Вижу, что возле другого выхода кто-то трётся. Подхожу. А это как раз Коваленин. Угощай, говорю, Дмитрий Викторович, японским куревом. Он по-братски вручает мне пару-тройку сигарет. Курим, что-то непринуждённо обсуждаем. Прощаемся. Я уезжаю домой. Вечером подруга пишет, как, мол, тебе Коваленин. А я сообщаю, что покурил с ним за углом сигарет из страны восходящего Солнца и нормальный, типа, мужик. Она заявляет, что я нагло вру. Я фоткаю ей японские сигареты, вот мол, доказательства. Она удивлена. Давай, говорит, тогда на нормальное свидание сходим. Надо же.

Свидание № 6. Активистка.

Она молодая. Играет на гитаре. Улыбчива. Спортсменка. Пойдём, говорю, на коньках покатаемся, а то одна переписка в интернете. Согласилась. Пришли на каток. Вышли на лёд. А она вся такая почти фигуристка, и задом и передом может, и сальто скоро выдаст. А я себе специально восемнадцать раз чуть башку не расшиб, постоянно за неё цеплялся и, незаметно вытирая сопли, восхищался, какая же она ловкая. Замерзли. «А я тут, кстати, недалеко живу, может, ко мне? Чайку попьём, согреемся…», – начал я издалека. Она соглашается. Пришли. Сели на диван. Стоит ноутбук. На паузе фильм. Спрашивает, что смотрю. А я говорю, что очень смешное кино «Добро пожаловать с Зомбилэнд». Давай, говорит, тогда вместе посмотрим. Включаю. И тут герой фильма Таллахаси очень некстати интересуется у другого героя фильма Коламбуса: «…А ты когда ты в последний раз-то? Загонял шланг по самые гланды, драл во все дыры. Насаживал на кочерыжку. Облегчал яйца. Заваливал её в койку...». Упс! Я нажал на паузу. Она смутилась, поставила кружку на стол и сказала, что ей уже пора. Попрощалась и ушла. Неловко получилось.

Свидание № 7. Анимешница.

Я её люблю безумно. Улыбку уст и движенье глаз ловлю влюбленными глазами. Она отвечает взаимностью. Я – студент-первокурсник. Она – анимешница. Давай, говорит, сходим в японский ресторан и поедим роллы. А у меня денег едва хватает на курево. Начинаю отмазываться. Она пишет, ладно, мол, я знаю, что ты нищеброд, сама заплачу. Приходим в ресторан. А я, суровый сельский паренёк из дремучей глуши, роллы только по телевизору видел и в ресторане ни разу не был, только в кафе привокзальном. Волнуюсь. Подходит какой-то слащавый доходяга в фартуке. «Что заказывать будем?», – спрашивает он. А я не знаю… пельмени могу заказать или, например, чебурек. Доходяга начинает меня конкретно прессовать: «филадельфия, унаги урасу, хатои батакон, имбирь, васаби?»… Мне хочется дать ему в рыло, чтобы он говорил на понятном языке. Моя возлюбленная быстро сама заказывает два разных сета. А этот фраер не унимается и предъявляет мне: «вилку или палочки?». Вот же козёл приставучий. Я говорю: «Палки». Приносят роллы. Она показывает мне, как их правильно кушать. Пальцы мои вообще для этого не предназначены. Я неуклюже размахиваю палками и роняю роллы. Забавно получается. И вот в соевом соусе роллы, стол, моя рубашка и весь ресторан. «Ешь руками», – советует она. Ладно. От волнения я рассказываю какую-то дичь, типа как сделать из спичек и медной трубки пугач или как правильно пинать грибы мухоморы. Она хмурится и молчит. Роллы съедены. Я провожаю её. Прощаемся. Транспорта нет. Я иду поздним зимним вечером до дома четырнадцать остановок. Совершенно счастливый, потому что потрогал её за руку. Романтика же, тыры-пыры.

© Иль Канесс

https://vk.com/ilkaness

Конец 2000-х. Времена, когда я, совсем ещё юный пацак, в поисках работы поднимался рано утром, пил кофе, курил и отправлялся в газетный киоск, чтобы купить свежие номера газет типа: «Работа для вас», «Карьера» или «Вакансии от А до Я». Возвращался домой. Снова наливал кофе и начинал тщательно просматривать свежие выпуски с новыми предложениями о работе…

Как правило, рубрику «нихуя не делать и много получать» не пускали в печать. Приходилось звонить и спрашивать: что, где, сколько и по каким числам. Ага. Угу. Ясно. Слушайте, а неплохо! А вы, собственно, где находитесь? Сейчас, погодите, я буду записывать… Где-где? На Обь ГЭС?! Вот оно что… Да и в пизду тогда вас, мне с метро Гагаринская очень далеко и долго ехать. Прощайте!

Та-ак, ищем дальше. Ага. Вот сюда позвоним… Заманчиво. Поеду.

Приехал на улицу Котовского на собеседование. Меня заинтересовала вакансия монтажника пластиковых окон, поскольку я этим занимался целых три года и довольно неплохо зарабатывал для студента художественного колледжа.

В обшарпанном офисе сидит какой-то лысый дед, как раз похожий на Котовского, но только сильно постаревшего и без сабли. Дед сразу перешёл к делу и спросил, на какой я адрес поеду: на Доватора или на Ватутина. Я растерялся.

Едва я раскрыл рот, чтобы обговорить детали трудовых отношений, как он внезапно решил уточнить мой опыт работы. Я честно признался, что ударно работаю с раннего детства. Начал с того, как мы в деревне с отцом грузили навоз целый день, а потом везли городским дачникам и быстро продавали за три дорога; как я на пилораме работал и доски неправильно складывал в кузов; как я работал грузчиком в продуктовом магазине и дохлую кошку убирал с территории; как я пытался устроиться на мыловаренный завод художником, а потом лепил гномов из пластилина; как я работал монтажником пластиковых окон…

Дед сказал: «Отлично!». И добавил, что всё это, конечно, очень увлекательно, но вот тебе адрес и срочно пиздуй ставить бабке балкон алюминиевый, нехуй сидеть и свои жалостливые деревенские истории ему в ухо вкручивать. Снаружи тебя ждут двое напарников на Волге.

Офис хоть и был обшарпанный, но действовали тут решительно.

Пока мы ехали по Димитровскому мосту, юный шофёр признался, что он вот уже совсем скоро получит водительские права и спрашивал, где автошкола хорошая, а ещё где можно поворачивать, а где нельзя. Каким-то чудом мы доехали до Доватора, ебанув три лишних круга на кольце, выгрузили профили, вагонку, инструмент и прочую лабуду.

За целый день мы втроем у бабули на балконе такую невероятную конструкцию соорудили из алюминия, что сами охуели от того, какие мы, оказывается, прогрессивные дизайнеры и просто ниндзи монтажа. Но что-то не работало. И давай мы с умным видом окна на колёсиках в руках крутить, переставлять и спорить, где же мы, такие сообразительные, допустили ошибки.

Бабушка нам пельмени сварила и осторожно интересовалась, когда же мы уже закончим. А мы на работу только утром устроились, так и не решив, кто из нас главный. Вот и получилось, что каждый делал по-своему.

Бабушка давай звонить деду Котовскому и высказывать подозрения в нашей компетентности. Через 25 минут приехал некто очень сердитый Олег. Мы сразу поняли, что главный среди нас он, потому что Олег сходу дал в рыло водителю Волги за то, что мы всё неправильно собрали. Мы спорить не стали. Прогрессивных дизайнеров может обидеть каждый. Сердитый Олег что-то подкрутил, повернул, надпилил и всё заработало.

Нас тут же отправили на реабилитацию, что-то там доделывать на остановке Лада. Водитель Волги сказал, что он теперь в нашей бригаде исключительно водитель. Второй напарник сказал, чтобы я пока заносил инструмент, а он за сигаретами сходит.

Пока я запенивал откосы и ставил подоконник, до меня дошло, что сигарет уже не принесут. Закончив, я вынес инструмент. Волги, соответственно, уже тоже не было. Я позвонил деду Котовскому и рассказал о внезапном сокращении штата сотрудников. Через 25 минут приехал очень сердитый Олег. Бить, к счастью, он никого не стал, но посмотрел очень так плохо. Я даже сильно закашлял непроизвольно. Думаю, вот же ты Олег, ещё и спец по бесконтактному бою, оказывается. Он молча забрал инструмент, завёл свою брутальную Ниву и уехал.

Наутро я приехал в офис к деду Котовскому, а он как начал на меня орать и кулаком бить по столу. Олег, говорит, приезжал, очень был нами недовольный. Он вообще-то, тоже простой монтажник, но его тут все боятся и когда он приезжает, становится неуютно. Так не пойдёт.

Я сказал, что неправильно как-то всё организованно, втроём толкаться – не дело, балкон ставить никто током не умеет…

Дед перешёл на ультразвук и начал обзываться. Я ему в итоге говорю, чтобы он шёл нахуй, и вообще, хватит на меня орать, кроме того, я увольняюсь, где мой расчёт. Он бросил в меня две тыщи, выскочил из-за стола и хотел ещё пинка под жопу дать. Уж очень злой был. Но я молодой и быстро убежал.

Вернулся обратно в жильё, где квартировался. Меня спросили, а чё так рано, а я сказал, что лучше гномов буду из навоза делать, чем работать у этого свирепого пенсионера. Раскрыл свежие выпуски газет типа: «Работа для вас», «Карьера» или «Вакансии от А до Я». Налил кофе и начал тщательно просматривать свежие предложения работы.

Так-так, а вот это может быть интересно, нужно позвонить…

© Иль Канесс, "Оформитель слов"

https://vk.com/club159788762

Это случилось ранним утром. Шёл снег. Безработный борец за справедливость Ефим Иванович Шнурковский в нетерпении вскочил с койки и отважным львом бросился к окну:
– Ага! – подпрыгнул он. – Наврали! Опять наврали!
Раскрыв приготовленную с вечера на подоконнике газету, он принялся яростно вчитываться в прогноз погоды.
– Написано: без осадков… Вот! – торжественно крякнул он и ткнул в неё пальцем.
Ефим Иванович зорко вгляделся в окно. В сумраке, словно по сметане, скользил велосипедист. Это катился мимо дворник Паралонов, лодырь и халтурщик. Шнурковский распахнул балкон и крикнул ему:
– Полундра! Опять лапшу вешают!
От внезапного истошного вопля сверху руль в руках Паралонова опасно задёргался и, потеряв равновесие, тот мешком шлёпнулся на проезжую часть.
– Ах, ты козёл! – заорал дворник и подскочив, начал вглядываться в окна.
Ефим Иванович быстро присел и плавно закрыл балконную дверь. Гусиным шагом он мужественно отступил к платяному шкафу и стратегически затаился в тени шторы. Паралонов ещё что-то покричал очень обидное, а потом умолк.
– Вот и катись! – гордо выпрямился в полный рост Шнурковский.
Ждать было невыносимо. Конторы открываются только в девять утра. Громко хлебая горячий чай, Ефим Иванович выжидал, сладко размышляя о том, как он наведёт порядок и изменит мир в лучшую сторону.
– Вы у меня ещё попляшете! – бил он кулаком по столу.
Наконец, время пришло, и он отправился вершить справедливость. Совсем некстати на лестничной площадке встретилась уборщица тётя Зина, на которую Ефим Иванович неоднократно жаловался. Он её боялся и, по возможности, избегал. Но тут деваться было некуда.
– Славное утро! – фальшиво воскликнул Шнурковский.
В прошлый раз он не вытерпел и сделал ей замечание: «лестничные пролёты, Зинаида Генриховна, необходимо протирать влагой два раза!». Тётя Зина немедленно влепила ему по роже половой тряпкой, а точнее мокрыми старыми рейтузами. Лицо Ефима Ивановича тогда посвежело даже лучше, чем от одеколона.
Сегодня Зинаида вооружилась крепко сколоченной шваброй. Шнурковский решил не ждать прилёта рейтуз по кумполу и словно циркуль, в два захода миновал пролёт. И ра-аз! И два! Но вот незадача: на излёте он случайно опрокинул ведро с грязной водой.
– Мне конец… – мелькнула тревожная мысль у борца за справедливость.
Ефим Иванович феерически выскочил на свежий воздух, поскользнулся на снегу и, как балерина, сел на шпагат. Опля! Ударившая снизу снежная прохлада дала чётко понять, что брюки разошлись по шву в самом неприглядном месте.
– Вот же досада! – взвыл Ефим Иванович.
Тётя Зина, словно всадник апокалипсиса, уже во весь опор мчалась вниз по лестнице. Шнурковский слышал, как она лихо рассекает воздух шваброй. В страхе неминуемо получить по башке, он подскочил и бросился бежать.
Когда разъярённая женщина вылетела наружу, у подъезда остались только выпавшие из папки листы с жалобами в различные инстанции, которые Ефим Иванович упорно сочинял до самой полуночи.
– Мыть не умеет и вёдра располагает где попало! – запыхавшись, ворчал Шнурковский, минуя гаражи на третьей космической скорости.
Убедившись, что погони нет, он остановился перевести дух и оценить ущерб. Брюки предательски разошлись, оголив исподнее и бледные ноги. Шнурковский дворами добраться до ателье.
– Проходите, снимайте и ждите, – сказала швея.
Ефим Иванович бочком просочился в примерочную и стянул брюки.
– Готово, – сообщил он и зачем-то надел ботинки.
Заглянул в папку. Недостача получилась весьма ощутимой: не хватало жалоб в энергосбыт, городскую администрацию, автотранспортное предприятие и жилищно-коммунальное хозяйство. Даже отдельные письма на тётю Зину и Паралонова пропали!
Как единственный и неповторимый борец за справедливость, он совсем не так представлял своё триумфальное утро. Минут через 15 он начал подозревать, что про него забыли.
– Подскажите, пожалуйста, а мне долго тут стоять? – поинтересовался он, робко выглянув из-за шторы.
Никого не было. Ещё немного постояв, он осторожно вышел и огляделся. Из подсобного помещения слышался смех и звон чайных ложек о стаканы. В одном исподнем и туфлях он уверенно направился вперёд к двери подсобки, чтобы высказать крайнее недовольство.
Внезапно дверь позади скрипнула. Ефим Иванович обернулся и увидел, как во входном проёме появилась спина тёти Зины.
– Она и тут моет! – осуждающе шепнул он.
Пути назад в примерочную не было. Шнурковский стремительно присел на корточки и начал соображать, как же ему быть.
В подсобке звонко смеялись. Из потайных углов подкрадывалась тётя Зина, уже возюкая мокрой тряпкой по полу. Сверху тревожно гудели светильники. Шнурковский поражался тем, как его угораздило влипнуть в такую невероятно щекотливую и нелепую ситуацию. Кроме того, без штанов ему стало довольно прохладно.
– Надо же, папку кто-то оставил… – послышался голос из примерочной.
Шнурковский вздрогнул и понял, что может быть разоблачён. Навострив уши, он начал маневрировать гусиным шагом вдоль столов, пока не заметил проём в стене, а над ним табличку «Пожарный выход». От радости, он увеличил ход на пару морских узлов, но случайно задел свисающий с края стола рукав махрового халата. Тот предательски упал ему на голову, опрокинув швейные принадлежности.
– Кто здесь! – испуганно вскрикнула Зинаида Генриховна.
Из-за халата Ефим Иванович ничего не видел. Метнувшись наугад, он стукнулся носом о стену и заскулил.
– Ну-ка, брысь! Собака сутулая! – рявкнула тётя Зина.
От удара у Шнурковского потекли слёзы. Он освободил глаза от махрового халата и всё также на корточках ломанулся к пожарному выходу. Распахнул дверь и покинул помещение. Извилистым ужом прополз под карнизом и снова бросился бежать.
Заскочил в котельную. Внутри сильно пахло копотью. Он снял куртку, надел халат, а поверх снова куртку. Не стоять же с голыми ногами! Шнурковский подошёл к топке котла и принялся греться. Триумф справедливости забуксовал. Аргументы и улики злостных нарушений утеряны. Брюки – тоже. От удара о стену, болело всё лицо. Он ощупал его на предмет повреждений. Так и есть – нос разбит и кровь.
– Напишу жалобу в магазин, где взял брюки, на ателье, на уборщицу…
Неожиданно дверь распахнулась, и он увидел входящего Паралонова.
Шнурковского чуть не парализовало.
Но Паралонов, по всей видимости, Ефима Ивановича не признал и решил, что перед ним какой-то несчастный бездомный. Лицо в копоти и крови, халат чуть ниже колен, голые ноги… Предложил горячего чаю. Шнурковский любезно согласился, но лицо старался не подставлять, говорил отрывисто. Затем вежливо раскланялся и бочком направился к выходу.
– Ефим Иванович, – внезапно сказал Паралонов. – Постойте!
Шнурковский напрягся и сжал ручку двери. Это фиаско. Он раскрыт. Но трусливо бежать уже не позволяла гордость. Пора с этим кончать. Он решительно обернулся, чтобы дать бой.
– Ваши бумаги, – спокойно протянул листы с жалобами Паралонов. – Нашёл у подъезда, когда подметал.
Заглянув в приветливое лицо и честные глаза дворника, в душе Ефима Ивановича что-то дрогнуло. Он не понимал… Несмотря ни на что, Паралонов был к нему добр. Ведь узнал, но напоил чаем, разрешил погреться, а мог бы совершенно заслуженно съездить в морду.
«Какая же я, наверное, сволочь!», – подумал Ефим Иванович, сгорая от стыда.
– Бросьте их в печь, – сказал он и, наверное, впервые за много лет произнёс: – И… простите меня, пожалуйста. Я больше не буду.
Шнурковский внезапно понял, что только что, вот прямо сейчас свершился триумф справедливости. Ефим Иванович усмехнулся. А вот что он себя превратил этими никому не нужными бесконечными жалобами и склоками? В пугало огородное – вот в кого! И бегает он исключительно от самого себя. С этим нужно кончать, решительно и бесповоротно.
«Хочешь изменить мир в лучшую сторону – начни с себя!», – торжественно подумал безработный борец за справедливость Ефим Иванович Шнурковский, гордо поправил халат и быстро зашагал домой перевоспитываться, потому что снизу стало неприятно поддувать холодом.

© Иль Канесс, "Оформитель слов"

https://vk.com/club159788762