ComPourHis

Варяжская гвардия в истории Византийской империи часто превратно называется аналогом преторианцев в Древнем (и не очень) Риме. Обособленная воинская часть, приближенная к императору, волей-неволей должна была участвовать во всех политических интригах ромейского двора. Однако само появление гвардии было обусловлено желанием василевсов создать подразделение, не имевшее корней в глубинном византийском deep state.

На первых порах варяжская гвардия функционировала именно так, как и было задумано. Однако её присутствие в Константинополе делало своё дело. В скором времени многочисленные англосаксонские и скандинавские мужики стали частью ромейской иерархии. Они принимали участие в восстаниях, выступая зачастую решающим фактором. Наиболее явно их роль проявилась в краткий период существования Пафлагонской династии, начавшейся с правления императора Михаила IV в 1034 г.

Политический кризис, наступивший после смерти Василия II Болгаробойцы в 1025 г. на первых порах не ощущался так уж серьезно. Брат великого василевса - Константин VIII и следующий император - Роман III Аргир - не испытывали особых трудностей. Последствия "золотого века" никуда не исчезали, на границах империи было спокойно, а крупных мятежей не было видно уже почти четверть века. Однако приход в 1034 г. к власти Михаила Пафлагона стал поворотным моментов в раскручивании шестеренок неурядицы.

Михаил стал правителем, не имея за спиной ни сильного лобби из столичного чиновничества, ни поддержки военной аристократии. Купив их расположение, Пафлагон утвердился на троне в качестве нового мужа императрицы Зои. Однако оставаться на престоле долго он не мог. Причин для этого было немало, однако самые очевидные - болезнь императора и незаинтересованность в новой династии.

Как для бюрократов, так и для аристократов, Михаил IV был временной фигурой, оккупировавшей Константинополь на непродолжительный срок. Могущественные родственники нового императора, среди которых были евнухи Иоанн Орфанотроф с братьями Георгием и Константином, наложили руку на казну и занимались присвоением себе части столичного дохода. Конечно, Пафлагонская династия не ограничивалась этими лицами, однако только они занимали высшие должности в государстве. Сам же император Михаил IV Пафлагон, с одной стороны, был женат на престарелой императрице Зое, с другой - тяжело болел, о чем не могли не знать при дворе.

При этом поднимать очередное восстание было просто невыгодно, а потому элиты смирились на некоторое время с присутствием на троне новой династии. Лишь после того, как на престоле окажется племянник Пафлагона - Михаил Калафат (1041-1042) - ситуация поменяется в лучшую для бюрократов сторону. Тем более, что новый император сам даст повод для мятежа - упечет в монастырь императрицу Зою.

Однако Пафлагонцев тоже можно было понять. Им очень хотелось сохранить в руках основные ниточки управления империей и не растерять накопленные богатства. Оставить престол Византии в своей фамилии, пусть даже в побочной ветви, было бы большим достижением для Михаила IV. Поэтому, оказавшись на вершинах власти в окружении оппозиции, Пафлагонцы опирались на семейные и социальные связи. Однако для сохранения власти и укрепления собственной безопасности их было недостаточно. Вот тут и появляются варяги.

Упоминания варяжской гвардии в византийских и скандинавских источниках появлялись и раньше. Однако именно в правление Михаила IV - с 1034 по 1041 годы - сюжетов, связанных с этими ребятами, становится будто бы больше. Ни при предшественниках, ни при преемниках Пафлагонцев это не заметно. А потому особый интерес к варягам был только у этих императоров.

Вскоре после утверждения в Константинополе Михаила Пафлагона, в столицу империи прибывает отряд скандинавов под предводительством некого "Аральта". Под этим именем скрывается будущий конунг Норвегии Харальд Суровый, приехавший в Миклагард с отрядом в несколько сотен человек. На новом месте варяги устраиваются довольно неплохо, а тот же Харальд, по сообщениям "Круга земного", вскоре становится "предводителем всех верингов".

На деле его карьерный рост несколько затянулся. Всё же сразу ставить его во главе всей гвардии было бы опрометчиво. Первое время он занимался стандартной для иностранных наемников работой - служил на галерах. В реалиях XI века это означало несение патрульной службы на ромейских кораблях. Однако постепенно имя Харальда начинало звучить громче и к концу 1030-х гг. он действительно становится самым крутым "верингом" из возможных.

Именно тогда он принимает участие в византийской специальной военной операции по захвату Сицилии, которой командовал Георгий Маниак. Известно, что в в 1038-1040 гг. под власть Византии вернулось восточное побережье Сицилии с преобладающим греческим населением. Однако вскоре среди командиров начался разлад. Сначала с Маниаком из-за нарушения субординации повздорил сам Харальд, не подчинявшийся приказам стратига:

"Много раз возникало несогласие между ними, и всегда дело кончалось тем, что Харальд добивался своего".

Позже с Георгием Маниаком, мятежа которого боялись в столице, поссорился и Стефан Калафат - императорский зять и по совместительству командующий сицилийским флотом. После одного из сражений, в котором Калафат упустил беглецов-арабов, Маниак рассказал Стефану, что тот представляет из себя на самом деле. Этого адмирал стерпеть уже не смог. Он отправил письмо Иоанну Орфанатрофу, в котором обвинял Георгия Маниака в подготовке мятежа, после чего стратиг был арестован и отправлен отдыхать на нары.

После Сицилии варяги Харальда были повышены до уровня "мега-крутышей", перейдя в разряд императорских телохранителей. Они принимали участие в подавлении восстания Петра Деляна в Болгарии в 1041 г., по итогам которого Харальду был пожалован титул спафарокандидата. Получение этого титула вводило Харальда Сурового в число постоянных телохранителей императора. Также это включало его персону в состав гражданской и военной иерархии, позволяя, при необходимости, командовать тагмой – одним из подразделений византийской гвардии.

В правление Михаила IV варяжская гвардия выступала не как военная сила, а как сила внутриполитическая, призванная сохранить власть Пафлагонской династии. Чужеродный элемент в ромейской иерархии должен был оставаться верным императору, тем самым укрепив его власть. Шансы у этого семейства были - политика Иоанна Орфанатрофа, так и сплоченность фамилии перед лицом своих оппонентов, давали свои плоды. Однако закрепиться на престоле не вышло - отсутствие поддержки у чиновничества и необдуманные решения Михаила V Калафата лишили Пафлагонцев последнего шанса на успех.

Забавно, что во время краткого правления Михаила V Калафата хронисты также фиксируют особый набор "скифских юношей", цель которых состояла в защите императорской особы. Несмотря на это, во время восстания 1042 г. часть варягов не поддержала Калафата, а наоборот - присоединилась к бунтующей толпе. В этой заварушке поучаствовал и Харальд Суровый. Накопив достаточно денег, он вернулся из Миклагарда в Скандинавию и стал соправителем своего племянника Магнуса Доброго. Такая вот варяжская мечта.

Список литературы для интересующихся:

1. Литаврин Г.Г. Восстание в Константинополе в апреле 1042 года // Византийский временник, 1973. Т. 33. С. 33-46.

2. Мохов А. С. Военная политика императоров-Пафлагонцев (1034–1042) // Античная древность и средние века. Екатеринбург, 2005. Вып. 36. С. 145-170.

3. Суходольский Д.Н. Варяжская гвардия как инструментсохранения внутриполитической стабильности в период правления Пафлагонской династии (1034 – 1042 гг.) // Genesis:исторические исследования. 2023. № 7. С. 1-13.

Авторский блог и лекторий "Бои за Историю" в Телеграме и ВК

В стародавние времена, когда Ирландия, Уэльс и Шотландия еще не познали прелести цивилизации, местные жители сочиняли легенды. Великие герои прошлого и древние короли шли защищать родную землю от разных мифических тварей, невообразимых в своем уродстве - великанов, англичан и своих соседей.

Однако древним жителям Британии не был чужд реализм. А потому у них был специальный прием, не позволявший избранному герою стать бесконечной имбой. Назывался он "geas", а по нашему - гейс - "завет".

Смысл его заключался в подчинении великого мужа определенным условиям. Выполнение этих условий делало того сильным, а также автоматически даровало герою квадратную челюгу. Однако нарушение этого завета-табу несло за собой кару. Обычно наказанием была смерть. В исключительный случаях - тоже смерть.

Довольно часто гейс налагался на мужчину женщиной - его матерью или будущей женой. Так было с королём Коннахта Айлилом мак Мата, чья принципиальность впечатлила его жену Медб. А валлийского героя Ллеу Ллау Гиффеса прокляла собственная мать - богиня Арианрод, запретив тому получать имя, держать оружие и жениться без её согласия.

Гейсы часто были неотъемлемой частью жизни славного героя. Окончание пути очередного крутыша наступало из-за нарушения им своих заветов. Причем неважно, делает ли он это случайно или из-за недоработки божественного кода. Например, у героя Кухулина был гейс никогда не есть собачье мясо. Однако в противовес этому он был обязан съесть любую пищу, что была предложена ему женщиной. Накануне решающей битвы с коннахтцами, Кухулин принял собачье мясо от ведьм, подосланных Морриган, из-за чего левая рука и нога "Пса Куланна" потеряли силу. Это помешало ему эффективно размахивать копьем и в итоге привело к смерти.

В некоторых случаях сотворение завета может привести к трагедии, даже если он не нарушался. У любовницы Кухулина - шотландской воительницы Эйфе - родился сын по имени Коннла. Мать наложила на него три гейса:
- Коннла не мог повернуть назад, начав свое путешествие;
- Коннла не мог отказываться от вызова на бой;
- Коннла не мог никому называть своё имя.

После этого добрая матушка отправляет сына на поиски отца. Мальчику было всего семь лет, однако ему было норм. Коннла отправляется в Ольстер-Улад на поиски своего бати и по дороге громит всех возможных героев, что пытаются ему помешать. Наконец, слухи о безымянном воителе доходят и до Кухулина. Жена предупреждает героя, мол, это Коннла - сын Эйфе. Однако "Пес Кулана" игнорирует предостережение и сходится в битве с собственным сыном. С помощью своего особого копья "Gáe Bulg", Кухулин сражает Коннлу и, наконец, признает в нем своего сына. Улад приветствует его, как своего героя и Коннла умирает.

Несмотря на столь пессимистичные примеры, была от гейсов и своя польза. Отдельные заветы могли предрекать смерть герою от определенного оружия или в определенных условиях. При этом гейс, в отличии от многих фантастических фильмов, реально работал. То есть никакой муры про "предназначение" и "от судьбы не уйдешь" не было. Если гейс предрекает герою смерть от козы, а тот не заводит коз и не ест их мясо, то все будет нормально.

Например, уже упомянутому Ллеу Ллау Гиффесу по одной из версий легенды было суждено умереть ни "днем, ни ночью, ни в помещении, ни на открытом воздухе, ни верхом, ни при ходьбе, ни одетым, ни обнаженным, ни от какого-либо законного оружия". И жил бы себе мужик да поживал. Однако любовник его жены - Гронв Сияющий - подговорил супружницу выпытать у героя секрет смерти. Ллеу Гиффес показал своей возлюбленной, что его можно убить только в сумерках, закутав в сеть, поставив одну ногу на котел, а другую на козла и выковав копье в течение года в часы, когда все собираются на мессу. В итоге Гронв поражает героя копьем, но тот спасается, выздоравливает и успешно мстит.

А вот еще пример позитивного гейса. В ирландской саге о короле Конхобаре мак Нессе говорится, что он, как правитель, имеет право на первую ночь с любой женщиной на выданье. Это называлось "гейсом короля". Немного напоминает "право первой ночи", однако подтверждений тому, что у ирландцев была в ходу такая тема, не наблюдается.

Забавно, что условности гейса пережили ирландские и валлийские мифы, оставшись в памяти завоевателей. В английской литературе различные "условия" для победы или поражения героев также присутствуют, причем в довольно популярных произведениях. Шекспировский Макбет считает себя в безопасности, ведь "ни один мужчина, рожденный женщиной, не причинит ему вред". Однако когда Макбет сталкивается со своим врагом Макдуфом, последний говорит, что он "из чрева матери ножом исторгнут". То есть формально гейс работает, что и приводит к смерти Макбета.

Аналогичный пример можно найти и во "Властелине Колец", где схожие условия оглашает Король-чародей Ангмара в битве на Пеленнорских полях, Оригинальный текст пророчества эльфа Глорфинделя гласил: "Far off yet is his doom, and not by the hand of man will he fall". Здесь "man" оказывается обозначением как человека, так и мужчины. А потому злодея убивают хоббит Мерриадок и женщина Эовин. Считается, что этот гейс - прямая отсылка к "Макбету", однако принцип остается таким же, как и у древних героев Ирландии.

Различные сказки и легенды пестрят ограничениями, которые налагают на героев сюжет. Были свои условия прохождения испытаний и свершения подвигов и в древнерусской традиции. Один лежал на печи тридцать лет и три года, другому надо было таскать с собой горсть земли, третий обязан носить особый плащ и так до бесконечности.

Авторский блог и лекторий "Бои за Историю" в Телеграме и ВК

Как только человек вышел из состояния амёбы и превратился в осознающее себя создание, в его голове оформилось желание находиться рядом с себе подобными. На первых порах это было простым инстинктом, вписывающимся в простую формулу "обезьяны - вместе - сила". Однако с течением времени понимание своей особенности проявлялось все ярче, заставляя человека коммуницировать с теми, кто способен помочь ему не только выжить, но и просто жить.

Племенные религиозные союзы, античные мистерии и симпосии, римские форумы и средневековые гильдии. Все эти сообщества объединяла принадлежность участников к чему-то общему, позволяющему им говорить друг с другом на равных. Самоценность человека в таких объединениях определялась его способностью помогать своим товарищам по профессии и коллегам по образу мысли. Простая группа людая с течением времени превращалась в "corpo" - единое тело, то есть, корпорацию.

Принципы функционирования такого сообщества предполагали понимание его участниками своего места в социальной иерархии, своего статуса и умений. Члены корпорации поддерживали своих товарищей, хранили и передавали новоприбывшим профессиональные секреты, способствовали взаимному процветанию этой закрытой общности. Сложилась такая форма самоорганизации и у студентов.

Уже с XI века, когда в Европе появился первый университет, студент перестал осознавать себя, как нечто, принадлежащее обычному миру. Человек, посвятивший себя учебе и постижению истины (в той или иной форме) оказывался приобщен к узкому кругу таких же "избранных". И нет ничего удивительного, что находившие общий язык студенты начинали действовать в интересах друг друга.

В течение многих веков студенческое сообщество ширилось и менялось, приобретая новые черты. Когда в Европе воцарилась мода на тайные общества - студенты не преминули воспользоваться им, превратив свои "тусовки" в нечто более сакральное и даже мистическое. Вступить в такой кружок по интересам было непросто, однако внутри организации были установлены правила, способствующие благу всех участников.

Целью таких союзов было развитие общности студенчества, взаимовыручка, совместные спортивные занятия и соревнования. Старейшая немецкая корпорация Corps Onoldia возникла в конце XVIII века и существует до сих пор. Впоследствии такие организации стали распространяться по всей Европе. Новички в них назывались фуксами, активные участники — коммильтонами, а те, кто уже закончил обучение, — филистрами. Последние, впрочем, никогда не исчезали с горизонта братства навсегда, поскольку членство было пожизненным. Они продолжали поддерживать новобранцев, делиться с ними жизненным опытом и даже помогать с карьерой.

Не стоит, однако, думать, что жизнь студенческого сообщества вращалась вокруг одних только высоких штудий. Как и все студенты, они не октазывали себе в развлечениях. Даже античные симпосиасты в промежутках между беседами о судьбах полиса или природе Эрота разыгрывали друг друга и соревновались в "кто кого перепьет".

В России европейские традиции университетов появились лишь при императрице Елизавете Петровне, не имея под собой прочных оснований средневековых цехов и гильдий. Однако стоило лишь появиться в России студентам - появились и их объединения.

Известно, что первые русские студенческие корпорации появились вовсе не в России. Старейшее землячество русскоязычных студентов - "Ruthenia" - появилось в Геттингенском университете в начале XIX века. Позже, в 1815-1816- годах появилась и студенческая корпорация с таким же названием. Появились свои "Рутении" в Берлинском и Лейпцигском университетах.

Первая русская студенческая корпорация на территории Российской империи была образована в около 1826 года при Дерптском университете. Очередную студенческую "Рутению" основал поэт Николай Языков, один из поэтов-романтиков пушкинской эпохи.

Через некоторое время организация с таким же названием появилась в Санкт-Петербургском университете. В петербургскую корпорацию входили в основном молодые аристократы, изучавшие юриспруденцию. Она существовала в университете одновременно с немецким землячеством "Балтика". Иногда их участники вступали в противоборство, но также ходили друг к другу на коммерши и торжественные пиры.

Студенческие организации с самого начала воспринимались высшими чинами с подозрением. Все же университет почитался в правительственных кругах как источник своемыслия и революционных настроений. Впоследствии одно из объединений - "Санкт-Петербургская студенческая корпорация" - действительно связалась с народовольцами. Однако после того, как при Николае II запрет на студенческие объединения был снят, корпорации вновь воспряли из пепла. Большинство организаций исповедовали идеи патриотизма и служения отечеству с помощью своей профессии, а также проводили в жизнь классические для закрытых обществ принципы взаимной поддержки.

Так продолжалось вплоть до октябрьской революции — в Советском Союзе появилась главная молодежная организация, одобренная государством, ВЛКСМ, и традиция идущих снизу студенческих объединений прервалась. Различные русские корпорации продолжали появляться за рубежом в 1920-х годах: Fraternitas Ruthenia, Славянское братство и Нерушимое братство в Тарту, Арктиния в Данциге, Sororitas Tatiana в Риге, Боэтея, Картерия и Эргония в Таллине. Однако на территории нашей страны традиция ушла в небытие почти на сотню лет. В современной же России знамя дореволюционных студенческих корпораций подняло на свои плечи объединение Fraternitas Ruthenica, продолжающее традиции европейских университетов. Однако что происходит за дверями тайного общества, известно лишь его "щеглам" и наставникам.

Список литературы для интересующихся:

1. Дорохина Р.В. Студенческие корпорации Европы и Северной Америки. М., 2015.

2. Дорохина Р.В. Деятельность студенческих организаций Московского университета в Дореволлюционной России // Современные исследования социальных проблем. 2016. № 1. С. 213-225.

3. Рыжакова С.И. Фуксы, коммильтоны, филистры. Очерки о студенческих корпорациях Латвии. М., 2015

Мой авторский блог и исторический лекторий "Бои за Историю"

На волне изучения культов русских святых, решил снова окунуться в житие Стефана Пермского и обнаружил, что зырянский фольклор - это круто, а смешение христианских и языческих мотивов в изобразительном искусстве - круто вдвойне. Если вы вдруг не знали, то крещение Перми для некоторых местных историков - тема очень и очень болезненная. Примерно, как покорение Сибири, Кавказская война и другие приходы белых христианских мужиков туда, где их никто не ждал.

В нашем случае таким мужиком считается Стефан Пермский, которому иногда чуть ли не резню всех коми-пермяков приписывают. Мол, привел в Пермь московские полки, всех вырезал, а потом и крестил огнём и мечом. С источниками эта версия стыкуется не очень хорошо, но их, как вы знаете, обычно скрывают проклятые московитские книжники, затирая известия о своих военных преступлениях.

Если заранее обозначить конклюжн вокруг Перымсы Степана, ужас его деяний включается во вполне понятный постколониальный нарратив в духе "зачем московиты пришли в [вставить регион], тут и без вас было хорошо". Утверждение, конечно спорное. Однако если вдруг у вас возникнет желание почитать "Слово о житии" Стефана Пермского, то обнаружится, что образ этого милого деда действительно отдает чем-то сумрачным. Не в плане какого-то реального насилия, но скорее представления Перми и её обитателей, как самых отсталых из "Хамова племени".

Давайте копнем поглубже и попытаемся выяснить, зачем же эти самые московиты в лице Стефана Пермского решили пойти в Пермь и её покрестить? Сам Стефан на это нам уже не ответит, а вот автор его жития - Епифаний Мудрый - с удовольствием пояснит. Ответ прост - потому что эти проклятые нехристи-пермяки не почитают Господа нашего Иисуса Христа:

"Пермская земля осталась в первоначальном идольском обольщении, непросвещенной святым крещением, не наученной вере христианской".

Причем по тексту жития получается так, что к ним даже ни один апостол не заходил. Да-да, вы все правильно поняли. У нас все ученики Христа условно были разделены по частям света, куда они несли Слово Божье. Апостол Андрей, например, в Новгороде побывал (а если почитать кое-какие Сказания, то и на Валааме), а апостол Фома - в Индии. А к бедным коми никто не пришёл, потому что у учеников Христа были куда более важные дела. И вот именно эту историческую несправедливость отправляется в 1380-х гг. исправлять Стефан пока-еще-не-Пермский.

Зыряне, мягко говоря, не очень обрадовались его приходу и довольно настойчиво пытались убить деда - огнем, мечом и стрелами. Но Господь всякий раз являл своё чудо и Стефан выходил сухим из воды.

"Все [пермяки] единодушно ополчились на него и, словно сонмище, став вокруг него, "напрягая, напрягли луки свои" и, сильно их на него натянув, – к тому же и стрелы в их луках были смертоносными – меткими стрелами своими застрелить его жаждали и так хотели наконец предать его смерти. Божий же страстотерпец не убоялся и их выстрелов... И не боялся он, когда стреляли в него, воспринимая их стрелы, как младенческую стрельбу".

Формально Стефан действовал, как читер, прописавший себе "tgm", поскольку никакого реального вреда он пермякам не приносил. Дед просто бродил по их землям, застраивал их церквями и в порывах праведного гнева валил идолов с холмов. Когда же пермяки справедливо пытались навострить топоры, Стефан мягко увещевал их добрым словом, ненавязчиво предлагая обратиться к Богу.

В конечном счёте его проповеди дают плоды - изрядная часть зырян переходит в христианство. Стефан оперативно начинает учить их читать и писать, продолжая заниматься изничтожением остатков идолопоклонничества. Среди оставшихся в Перми еретиков был, по тексту жития, языческий сотник Пан (или же Пам), совращавший новобращенные души. Они со Стефаном взаимно друг друга ненавидели. Один - активно, а другой - пассивно. Однако после долгих споров мужчины решили устроить испытание верой, в котором волхв закономерно проиграл и был отправлен далеко и надолго своими же пермяками. Стефан отпускает Пама на все четыре стороны и продолжает свою миссию, обретая дзен.

Забавно получается, что если попытаться найти историю о Стефане Пермском не в Википедии, то можно наткнуться на ряд упрощенных версий жития в литературной обработке, изданных на русском и зырянском языках. История там рассказывается плюс-минус похожая, однако с одним очень важным изменением.

Язычники-пермяки в тексте более современного переложения жития Стефана Пермского не выглядят, как быдло. И это очень хорошо. Когда у тебя в книжке пермяки, устюжане и московиты живут в одном городе, учат языки друг друга и узнают отличия своих верований - это выглядит куда более достоверно, нежели рассказ о потерянном колене Израилевом где-то в лесах Биармии. К тому же стоит учитывать, что контакты коми и славян - это не только войны и взаимные набеги. Это торговля, культурный обмен, совместные походы с налетами на соседние племена, возможно даже браки. Взаимная резня от этого никуда не исчезает, однако если и строить какой-то компромисный образ прошлого, то адекватными в нем должны быть все. Или вообще никто.

В этой самой литературной обработке жития Стефана Пермского для детей также присутствует сотник Пам, выступающий, однако, не как гопник-идолопоклонник, а как реально авторитетное лицо у коми. Он принимает Стефана как равного себе соперника и сам (!) вызывает того на испытание верой:

"- Я - Пам, кудесник и чародей, всеми стихиями управляющий! Вызываю тебя на поединок - испытание веры! И будем мы первый раз разводить костёр из бревен деревьев столетних, а как разгорится пламень - входить в него... Кто целеет в огне - у того вера правая.

А если оба пройдут испытание огневое, то вырубят нам две проруби, нырнем мы в одну из них, а если кто вынырнет во второй - у того вера более сильная.

Но если оба пройдут испытание водами зимними, то выйдем мы друг против друга в одеждах легких на мороз и станем словами-заговорами друг друга уничтожать и тогда уж точно один из нас одолеет. И пусть люди пермские за ним идути! Но если кто откажется от испытания, то пусть уходит с миром из страны таежной на все четыре стороны, и никогда не возвращается, и победителю не мешает!"

Вполне здравая и разумная схема, пропитанная уважением к сопернику и, что самое главное, понятиями чести и верности слову. Тут Пам - это не вероломная и трусливая языческая падаль, которая хулит Стефана Пермского за спиной (а в оригинальном Житии он такой), а в лицо не может переспорить даже его учеников. Это уважаемый человек, готовый принять ответственность за свои действия.

Даже сам порядок прохождения испытаний тут отличается от Жития. Вместо того, чтобы показывать, как Пам вертится ужом и отнекивается, у здесь всего одно испытание, в котором сотник все же принимает участие:

"...произнес Стефан молитву и первым шагнул к огню. Пам тоже шагнул. Шаг за шагом подходили они, пока не затрещал волос на головах от близости огня лютого".

Далее Пам всё же убоялся подойти ближе и не смог пересилить свой страх, несмотря на понукания Стефана. Однако он не был хулим своими соплеменниками и не таил у себя в сердце злобу. Он принял поражение с честью, признал силу христианского Бога и ушел со своими сторонниками за Урал.

Возможно такой итог выглядит слишком прилизанно. Все помахали друг другу ручкой, погрелись у костра и разошлись по своим делам, оставив целый народ ассимилироваться и терять культуру под гнётом христианства. Однако в спорах, где во главу угла ставится проблема коллективной вины, уходящей настолько далеко в прошлое, обычно не учитываются реалии XIV-XV веков. А потому кидайтесь в душных людей цивилизационным подходом и не слушайте никого.

Мой авторский блог и исторический лекторий "Бои за Историю"

Одним из самых популярных святых в отечественной истории, личность которого известна практически каждому из жителей России, является Александр Невский. Он уверенно теснит в сторону всяких Сергиев Радонежских, Серафимов Саровских и прочих менее известных челиков, поскольку прежде всего, был князем и лишь потом - святым. А это, согласитесь, выделяет его из общего ряда. Помимо Александра Ярославича, сонм благоверных полнится еще целой кучей святых князей и их друзей, однако древность этих культов и время их существования остаются под вопросом.

Вообще, с культом Александра Невского, да и вообще культами святых князей на Руси и в России творилась какая-то неразбериха. Очень долго историки считали, что в XIII-XIV веках, во времена политической раздробленности, святые князья плодились в каждом уважающем себя городе: во Владимире - Александр, в Твери - Михаил, в Пскове - Довмонт, в Суздале - Евфросиния, в Рязани - Олег и так до бесконечности. К вылезающим как грибы после дождя местночтимым князьям ученые позже подтянули идеи национального освобождения от монгольского владычества и - вуаля! Цельный культурный процесс канонизации крутых авторитетных князей, как реакция на тягу народа к освобождению. Получается довольно складно, если бы не одно "но" - адекватной документальной базы под свои выкладки историки первой половины XX века не подводили, хотя способов отследить степень почитаемости святого достаточно.

Прежде всего, нужно посмотреть на частоту появления новых житий и текстов церковных песнопений, прославляющих фигуру того или иного князя. Потом можно прошерстить записи о чудесах с мест их захоронений. Ну и на худой конец сойдут известия о строительстве церквей в честь этих самых святых. Если же всего этого нет или источников не хватает, чтобы проследить формирование культа - появляются вопросы. Так, например, получилось с Мстиславом Великим, сыном Владимира Мономаха, местный культ которого к XIV веку, вероятно, загнулся. Его имя упоминается лишь в двух житийных сборниках (их называли Прологами), а после исчезает, не выдержав конкуренции.

К концу XIV века более-менее широко из числа князей эпохи раздробленности на Руси почитались лишь Михаил Черниговский и Довмонт Псковский. Последний был скорее местночтимым, но с неплохой заявкой на нечто большее. Всякие "олды" из до-удельной эпохи тоже никуда не исчезли, однако новых святых широкая общественность признавала с трудом. Это относилось не только к князьям, но и лицам из церковной среды, которых тоже в XIII-XIV веках появилось не очень много.

В это время наибольшей популярностью пользовались разве что Борис с Глебом, князь Владимир, да митрополит Киевский Пётр. Эти трое по сути отдувались за весь остальной пантеон древнерусских святых, исцеляя страждущих и являя чудеса. Все прочие пусть и упоминаются в летописных памятниках, демонстрируют своё величие несколько вяло, не претендуя на общерусское почитание.

Ситуация меняется к концу XIV века, когда из андеграунда выходят сразу несколько довольно древних местночтимых святых - Леонтий Ростовский, Антоний Печерский, Варлаам Хутынский и Никита Переславский. Они успешно функционировали в качестве почитаемых дядек с XII-XIII веков, однако именно в конце XIV столетия в их честь начинают люто основывать церкви, а чудеса происходят чуть ли не каждый день. Помимо этого, на сцене появляются и новые культы - Дмитрия Прилуцкого, Стефана Пермского и того же Сергия Радонежского.

Но почему так? Что поменялось в конце XIV века? Тут стоит учесть, что ткнуть в какого-то человека из числа церковных лиц и сказать: "Это все он начал!" - не получится. Конец XIV - начало XV веков - это время серьезного религиозного подъема на Руси, когда многие церковные практики начинают переосмысляться. Тогда же начинается своеобразный бум основания новых монастырей, вовлекающих новые кучи народа в монашескую жизнь.

Известно, что в конце XIV века на Руси Студийский устав сменяется более строгим к правилами богослужебной и бытовой монашеской жизни Иерусалимским. Тогда же входят в обиход и так любимые многими историками синодики-помянники - книги, предназначеные для регулярного поминания усопших. Меняются практики монашеского имянаречения, захоронения и устройства общин. Меняется внутреннее убранство и интерьер храмов. Меняется отношение представителей церкви к тому, что из себя эта церковь представляет и как она относится к "мирскому" и "светскому".

Можно попытаться связать этот религиозный подъем с политическими движухами конца XIV - начала XV вв. Однако степень их влияния на церковную жизнь представляется не очень сильной, поскольку изменения в великокняжеской политике начнут мешать Русской церкви несколько позже. Причины религиозного подъема связаны скорее с новыми формами христианизации окружающих (взять тех же коми-зырян, крещеных Стефаном Пермским) и освоения тех мест, где еще не было поставлено какого-нибудь мега-крутого монастыря. Не стоит забывать, что многие обители, занявшие потом не последнее место в общерусской иерархии, были основаны именно на рубеже XIV-XV веков с прицелом в плюс-минус 20 лет. Сюда можно включить Николо-Угрешский, Саввино-Сторожевский, Псково-Печерский и, конечно, Кирилло-Белозерский монастырь. Качество жизни от числа монастырей, конечно, не зависела, однако общий уровень духовности пробивал небеса.

Список литературя для интересующихся:

1. Мельник А.Г. Подъем почитания русских святых в конце XIV - начале XV в. // ТОДРЛ. 2022. Т. 69. С. 174-189.
2. Лосева О.В. Русские месяцесловы XI-XIV веков. М., 2001.
3. Лосева О.В. Жития русских святых в составе древнерусских Прологов XII — первой трети XV веков. М., 2009.

Мой авторский блог и исторический лекторий "Бои за Историю"