ComPourHis

одна из современных вариаций изображения Сулеймана I, правителя Османской империи в 1520-1566 гг.

Во-первых, немалую роль играл вопрос о титуле и претензиях Москвы на все земли бывшего Древнерусского государства. Принятый Иваном IV в 1547 году царский титул стал на внешнеполитической арене одним из способов доказать право Москвы на главенствующий статус в регионе и обосновать её права на новые-старые земли. В Европе: Польше, Риме, Священной Римской империи претензии Москвы на титул царя не воспринимали как обоснованные и отказывали тому же Ивану IV в именовании полным титулам.

Турецким же султанам было чуть больше, чем все равно, как себя именует правитель Москвы, а потому великие князья становятся "царями царей" и "великими из величайших" ещё до официального принятия титула. Европейские монархи, конечно, в какой-то момент сменят тактику и будут кое-где именовать Ивана III и Василия III "царями", но такие временные уступки Москву не устраивали, в отличии от регулярных комплиментов в турецких посланиях. Официальное признание твоего статуса и высокого титула - вещь в позднем Средневековье довольно важная. Обращения турецкого султана даже будут использоваться Иваном IV в полемике с Польшей. Царь будет пытаться обосновать своё право на титул, апеллируя к признанию правителями Турции его царственного статуса. Получалось, кстати, не очень, авторитет турецкого султана казался королям Польши довольно сомнительным в деле распределения царских (для поляков - императорских) титулов.

а это, собственно, и есть птица Гамаюн

Во-вторых, Крымское ханство, способное совершать регулярные набеги и усложнять жизнь южным рубежам добавляло Порте очков. Союз с домом Гиреев распался после смерти Ивана III, а потому Москва была вынуждена обращаться через голову татарского хана напрямую к султану, чтобы тот периодически давал пинка своему излишне резвому даннику. Иногда это помогало, однако в подавляющем большинстве случаев Москва справлялась с крымчаками сама. В любом случае, гораздо лучше было не осложнять отношения с Турцией, способной изрядно подпортить жизнь южному фронтиру, тем более, что великим князьям это практически ничего не стоило.

А "великий гамаюн" в итоге - это всего лишь один из многочисленных фигурных оборотов турецкой дипломатии, подчёркивающий статус великого князя Московского. Стоял он наравне с прочими эпитетами и титулами, которыми его щедро награждали османы. И смысла в нём не больше, чем в "царе царей. Приятно, но абсолютно бесполезно.

Мой авторский блог и исторический лекторий "Бои за Историю"

Нивинский И. "Женщины, идите в кооперацию". 1918 г.

Одним из ярких примеров, служащих исполнению этой функции, представляют плакаты серии "Женщины, идите в кооперацию!" Эта ваша кооперация подавалась как способ избавления женщины от тяжелого обыденного существования, направленного на подчинение мужчине. На отдельных плакатах "устаревшая" домохозяйка и вовсе демонстрируется как неприятный персонаж, в противовес той героине, которая готова встать плечом к плечу с членами кооператива. Насколько сама женщина хотела идти в эту кооперацию - вопрос десятый.

Аршинов А.Н. "Женщина-работница, кооперация освобождает тебя из-под власти кухни и печного горшка". 1923 г.

Помимо этого, женщине "нового типа" стоит отставить в сторону заботы о традиционном быте, в том числе и о детях. И чтобы стать частью нового общества, ей необходимо переложить ответственность за их воспитание на созданные государством институты. И образ детей как "цветов коммуны" утверждает мысль об отказе человека от личного в пользу общественного, от традиционной семьи в пользу коммунистического общества.

Неизвестный автор. "Неделя ребенка. Дети — цветы коммуны". 1921 г.

Новый жизненный ритм женщины описан и в своего рода плакатах-руководствах, в которых в виде рисунков с пояснениями женщинам пошагово объясняют, как им нужно жить вести себя в своем новом образе. Зачастую в таких плакатах использовали цитаты политических деятелей,- тех же В.И. Ленина или И.В. Сталина - чтобы подчеркнуть миссионерскую задачу, которую ставит перед женщинами партия.

Лехт Ф. "Освобождение работниц есть дело самих работниц". 1921 г.

Другим расхожим образом была "женщина грамотная", т.е. женщина разумная, способная к пониманию коммунистической идеи. Этот образ также был нацелен на преодоление пережитков дореволюционной России. Примером такого наставления служит плакат "Крестьянка! Будь готова уйти от старой жизни к новой", где комплексно разработаны карикатуры на служителей церкви, знахарей и мужей, которые склонны к насилию над женщиной.

Неизвестный автор. "Крестьянка! Будь готова уйти от старой жизни к новой". 1921 г.

В противовес им изображены классы по ликвидации безграмотности, успехи женщин в кооперации и детские ясли, которые призваны "правильно" воспитать детей, избавляя их от неприятной атмосферы дома, вызванной конфликтом мужчины и женщины старого типа. Агитационный плакат освещал темы социальных преимуществ и новых возможностей советских женщин в героическом ореоле, в том числе овладением грамотностью.

Неизвестный автор. "Ты помогаешь ликвидировать неграмотность". 1920 г.

Наряду с установками на будущее, плакаты демонстрировали женщинам и уже достигнутые победы - результаты их вовлечённости в коммунистическое общество. На плакате "Что дала Октябрьская революция работнице и крестьянке" изображены политические, культурные, здравоохранительные и образовательные учреждения. Позднее, в 1930-е гг., развивается еще и культ "физкультуры", а спорт для женщин становится такой же активной составляющей их времяпровождения, как и у мужчин. Этот "тренд" также нашел отражениях в плакатах и сопровождающих надписях:

Работать, строить и не ныть!
Нам к новой жизни путь указан.
Атлетом можешь ты не быть,
Но физкультурником - обязан.

Дейнека А. "Работать, строить и не ныть!" 1933 г.

Вовлечение женщин в политическую жизнь страны связано не только с выполнением их "рабочего долга". Помимо этого женщины должны быть вестниками достижений свободной России, где они теперь имеют право трудиться и сообщить об этом всему миру. Именно поэтому праздник 8 марта становится одним из популярных тем плакатов, а настроения варьируются от позитивных, призывающих пролетарок к мировой революции, до тёмных, контрастных, поздравляющих с днем "раскрепощения" или днем "восстания" .Так происходило приобщение женщин к мысли, что они были активные участниками борьбы ещё до революции.

Плотник Грав. "Работница свободной России! Крепче держи знамя коммунизма. За тобой идут женщины всего мира на борьбу с капиталом". 1921 г.

Из прочих интересностей можно отметить, что призыв к женщинам становиться частью рабочей культуры и политической жизни характерен больше для "бурных" 1920-х гг. В сталинские годы образы больше смещаются на служение Родины, честную работу и благодарность за уже как бы свершившееся равноправие в разных областях. Период 1920-х гг. пытался внедрить в сознание, что теперь женщины тоже имеют право голоса, наравне с мужчинами, и только вместе они могут преодолеть внешнего врага - буржуазию .

Страхов-Браславский А.И. "Раскрепощенная женщина — строй социализм!" 1926 г.

В 1930-е гг. акцент делали уже на вовлечение женщин в процессы коллективизации и индустриализации общества. Несмотря на то, что воплощение сюжетов менялось в зависимости от десятилетия (взять тот же отказ от идеи мировой революции), роль женщины как равноправного актора прослеживается на протяжении всего периода. Важной деталью является использование советской властью феминитивов, таких как "пролетарки" - всё для того, чтобы указать на субъектное участие женщин в революционных процессах.

Авторский блог "Бои за Историю"

Монета Константина Великого (337) с изображением его лабарума с хризмой на вершине, пронзающего древком змею.

С течением времени крест стал набирать все большую популярность, становясь знамением триумфа, декларирующим состояние "постоянной победоносности" императоров-христиан. Впервые свое новое значение крест получает на солидах времен Феодосия II (408-450), где фигура Виктории-Победы появляется держащей крест. В данном случае образ языческого божества, еще не до конца превратившийся в ангела, воплощает императорскую доблесть - "virtus". И хотя на монетах Феодосия II Виктория чаще попирает врагов или вертит в руках державу, первые шаги в сторону утверждения креста и связанных с ним значений уже были сделаны.

Золотой солид Феодосия II (408-450). На реверсе крылатая Виктория держит крест - орудие императорской победы. На аверсе - портрет регентши в титуле августа и сестры императора - Элии Пульхерии

Крест как основное украшение монетных реверсов просуществовал в византийской иконографии с V по VIII век включительно, оставшись впоследствии символом императорских побед. Изображения креста на монетах регулярно сопровождалось надписями вроде "Victoria" (Победа) или "ἐν τούτῳ νίκα" (сим победиши). Некоторые кресты буквально держала богиня Победы, пояснение к которой не было необходимости подписывать. В других случаях - сама форма креста подсказывала скрытый в нём символизм.

После Феодосия II в течение второй половины V - первой треть VI веков тип изображений "Виктория с крестом" оставался доминирующим среди сюжетов того времени. Разве что Виктория в какой-то момент превратилась в ангела, сменив позу и поменяв одежду. Метаформозы реверса произошли, вероятно, в правление императора Юстина I (518-527) на волне сближения между Константинополем и Римом. С этого времени образ Виктории постепенно уходит на задний план, заменяясь ангелами во всех удобных случаях.

Монета императора Юстина I (518-527). На реверсе изображен ангел с крестом и надписью "victoria". В отличии от богини Виктории, ангел стоит в анфас и у него мужская туника

Следующее обновление нумизматической иконографии произошло при императоре Тиберии II (578-582), попытавшимся в рамках так называемого "Renovatio Constantini" утвердить свою неминуемую победу в очередной персидской войне. Так на очередной монете василевс поместил ступенчатый крест в сопровождении легенды "victoria Tiberii Aug[usti" (победа Тиверия Августа) и "victoria avg[ustorum" (победа августов). Данный ступенчатый крест рядом исследователей возводится к голгофскому кресту Феодосия II "из золота, целиком изукрашенному драгоценными камнями", который и появился на монетах V века в руках богини Виктории. Однако немалая часть ученых считает, что воплощением ступенчатого креста является сам Крест Константина, явленный тому во время битвы на Мульвийском мосту, образ которого позднее венчал Колонну Константина в одноименной столице. Кстати, война Тиберия против персов увенчалась успехом, так что, кто знает, может крест действительно сработал.

Монета императора Тиберия II (578-582). На реверсе впервые появляется ступенчатый "голгофский" крест с легендой.

В течение следующего века почитание креста менялась от императора к императору, то дополняя существующие образы власти, то чудным образом переплетаясь с привносимыми властными канонами. Новый всплеск почитания Креста как символа победы приходится на правление императора Ираклия (610-641) и связан с войной, которую тот вёл против персидского шаха Хосрова II. Несмотря на то, что война долгое время шла для ромеев неудачно, а Животворящий Крест был пленен персами в Иерусалиме, Ираклий в течение семи лет смог повернуть ситуацию в свою пользу и отбить Сасанидов обратно в Персию. Победоносные походы Ираклия с течением времени приняли характер священной борьбы за возвращение Креста и торжество христианской веры, из-за чего образ Креста будет регулярно появляться как на монетах самого императора, так и его наследников.

Монета императора Ираклия (610-641 гг.). На реверсе - трёхступенчатый "голгофский крест" с надписью "victoria"

Ступенчатый Голгофский крест окончательно покинул солиды империи при Льве III Исавре (717-740), но не исчез вовсе с византийской монеты. Около 720 г. Лев возобновил массовый чекан серебряной монеты – милиарисия, сохранив на ней изображение ступенчатого креста с новой легендой "Ihsus Xpistus nica" (Иисус Христос побеждай), — почти буквальной цитатой константиновской формулы "Сим победиши".

Серебряный милиарисий Льва III (717-740)

Говоря об образе креста как орудия победы стоит понимать, что не каждый крест на монете, мозаике или фреске был оружием победы. Всякие мелкие кресты на одеяниях василевсов или те, что украшали державы в руках императоров, ангелов или Виктории не считались таковыми, хотя есть и исключения. Например крест, венчающий сферу в левой руке статуи Юстиниана, установленной после триумфа над Хосровом I, был помещен туда, по словам Прокопия Кесарийского, именно потому, что император был обязан кресту своей властью и победой.

Несмотря на то, что в более поздние времена крест как орудие победы стал куда меньше попадаться на монетах, о нём не забывали и продолжали считать таковым. Так Константин Багрянородный, описывая внутреннее убранство дворца Кенургион пишет, что именно этот "дающий победу знак" был центром большой мозаики в одном из залов дворца. А император Василий I велел изобразить себя вместе с женой и детьми в благодарственном молении перед крестом за "все доброе и богоприятное", данное ему. Кроме того, в одном из дворцовых святилищ Константинополя хранилась особо ценная реликвия, называемая "крестом Константина" и имевшая характеристику "stauros nikopoios" - победоносного креста. Другие кресты, тоже вероятно считавшиеся символами императорское победы, были частью церемонии, проходившей на ипподроме, когда возницы партий подносили василевсу небольшие кресты в букетах цветов, восклицая: "О, крест животворящий, сотвори волю Наших Господ! О, благодетели, вы, которые им были увенчаны, им правили и побеждали, властвуйте им над народами!".

Современная репродукция венецианского рисунка статуи Юстиниана I (1440 г.). В левой руке императора - сфера с крестом. В данном случае крест носит значение символа победы василевса над персами.

Так что вот вам урок. Если увидите на византийской монете странный крест со ступеньками или крылатую фигуру неопределенного пола с крестом в руках - будьте уверены, что это орудие императорской победы. А если крест держит в руках император сидящий на троне или, не дай Боже, стоящий - тогда тем более. Учитывайте также то, что сюжет самой победы вовсе не обязан присутствовать в композиции с орудием императорской победы. Все же василевс, как фигура сакральная, пребывает в состоянии "победоносного триумфатора" постоянно и непосредственно участвовать в битве или даже попирать ногами выи поверженных врагов ему необязательно.

Литература:

1. Грабар А.Н. Император в византийском искусстве. М., 2000.

2. Bayet С. Byzantine art. N.-Y. 2009.

3. Clark V. Constantine the Great: the coin speak. Murfreesboro, 2009

Авторский блог "Бои за Историю".

карта псевдо-Исидора VIII-IX вв.

Данная традиция закрепилась в мировоззрении христианских авторов не только из-за преемственности ветхозаветной практике помещения Иерусалима в центр мира. Но также из-за локализации в Палестине и Иерусалиме новозаветного сакрального пространства, связанного с жизнью, деяниями и смертью Иисуса Христа.

Неудивительно, что являясь "центром мира", Иерусалим притягивал паломников со всех окраин Европы. Первой знаменитой паломницей в Святую Землю, подавшей пример остальным, была Елена, мать императора Константина, которая совершила поездку в святые места в 327 г. С тех пор визиты европейцев в Палестину стали довольно частой практикой и практически не прекращались, обосновывая центральное положение Иерусалима в мире.

До начала эпохи Крестовых походов сведения о поездках в далекий Град Божий на Земле находят отражение в многочисленных хрониках. Практически каждый из паломников, описывая свой путь, вновь и вновь утверждал Иерусалим как центр мира. Одним из доказательств, приводимых им, была колонна в храме Гроба Господня, которая в день летнего солнцестояния не отбрасывала тени. Об этом и других доводах в пользу того, что сам Христос поместил центр земли в Палестину писали Бернард Мудрый (ок. 870 г.), Иоанн Вюрцбургский (1165), доминиканцы Бурхард и Никулас (1283), а также многие другие священники-пилигримы из Англии, Исландии, Франции, Испании и Германии. Массовое паломничество в Палестину развернулось и после завоевания Иерусалима в 1099 г. в результате крестовых походов. Это паломничество продолжалось на протяжении почти двух столетий, но даже после потери Иерусалима в 1187 г. и Палестины в 1291 г. отмечается поток пилигримов в Святую землю.

С таким отношением к важнейшему городу христианской веры, несложно догадаться, что на средневековых картах Иерусалим часто помещался в центре, являясь скорее символом, нежеле географической точкой. Карты в те далекие времена воспринимались как "образные аллегории христианской космологии", а потому от составителей часто требовалась не точность, а понимание смыслов, что закладываются в изображение мира.

Меровингская карта из Альби середины VIII в. для иллюстраций представлений о мире теологов Павла Орозия и Юлия Гонория

Самые ранние средневековые карты известны нам с VIII в. Одним из наглядных примеров раннего творчества является большая Ватиканская карта псевдо-Исидора (ок. 775 г.), на которой Иерусалим размещается практически в центре карты и отмечен своеобразной виньеткой в виде восьмилучевой звезды. Схожее изображение Иерусалима со смещением (на этот раз к югу, расположенному наверху), но близко к центру, можно заметить и на знаменитой карте второй половины VIII в. из Альби.

Весьма распространены были в средневековье начиная с IX в. так называемые Т-О-карты, в которых при восточной ориентации карт Средиземное море, Нил и Танаис (Дон) образуют букву Т, вписанную в круглый океан (буква О). Эти карты имеют вероятно античное происхождение, поскольку описывают античный трехчастный мир и встречаются как иллюстрации к рукописям произведений античных авторов. Однако весьма скоро на них появляется Иерусалим, который оказывается помещен посреди карты над линией, образованной Нилом и Танаисом, на западе Азии. Эта позиция Иерусалима естественным образом оказывается в центре карты.

Т-О карта мира IX в. из Стратсбурга с Иерусалимом

Существуют еще родственные Т-О картам карты Y-О типа, на одной из которых - карты Джона Уоллигфордского, созданной около 1250 г. - Иерусалим оказывается в самом центре пересечения геометрической фигуры. Так Святой Град располагается в центре ойкумены, соединенный одной линией с Римом, Парижем и Англией.

Y-T карта мира середины XIII в. с изображением климатов Джона Уоллингфордского из рукописи Беды Достопочтенного (качество ужас, но поверьте, что Иерусалим там есть)

Особенно часто Иерусалим появляется в центре карт в XI-XII вв. в связи началом крестовых походов, после которых эта местность из полуфантастического "святого места" стала географической реальностью и началось массовое паломничество в Палестину. Как писал позднее хронист Робер из Реймса в "Иерусалимской истории", сам папа римский Урбан II, призывая слушателей отправиться в крестовый поход, сказал в 1095 г. в Клермоне:

"Иерусалим — пуп земли... царственный город, расположенный посредине мира"

Отдельно хочется отметить две самые выдающиеся карты мира западноевропейского средневековья - Эбсторфскую и Херефордскую, которые были созданы в конце XIII в. Каждая из них содержит более тысячи легенд, помещая при этом Иерусалим в центр известного им мира Европы, Азии и Африки.

фоторепродукция Эбсторфской карты конца XIII в.

Обе карты были созданы, вероятно, при монастырях или соборах и выставлялись в церквях, включая тем самым пространство церковное в пространство вселенское. Эти карты рассматривались скорее как часть литургического действа, а не географической "раскраски". И основная их цель была в том, чтобы показать мир в его христианском осмыслении и связать земное пространство с раем, находящимся на востоке.

На Эбсторфской карте весь мир вообще представляет собой тело Христа: на востоке изображена его голова (да, вверху у карты восток), на западе - ноги, на севере и юге - кисти его рук. При этом Иерусалим как "пуп" земли оказывался в центре карты-тела на своем законном месте.

На Херефордской карте над ойкуменой и раем (которые тоже на востоке в верхней части) изображена сцена Страшного суда, что и делало карту инструментом построения сакрального пространства.

Херефордская карта рубежа XIII-XIV вв.

Однако не всегда у авторов получалось расположить Иерусалим в идеальном геометрическом центре. В отдельных случаях это объясняется сложной структурой самих карт и детальной проработкой мира. В другой же раз Святой Город хоть и оставался символическим центром, оттенялся родными краями автора карты в зависимости от его региональных предпочтений. Всё зависело от степени подробности топонимической номенклатуры, литературных источников картографирования, типа карты, влияния традиций и, конечно, задач самого картографа.

Несмотря на то, что с течением времени Иерусалим стали вытеснять с привычных карт другие, более эффективные способы изображения мира, эта традиция дожила до XV в. Одним из таких "ударов" по сакральному статусу Города стало появление береговых карт, в которых Иерусалим зачастую некуда было приткнуть. А постепенное распространение в Европе географических трудов Птолемея повлияло на традицию создания географических карт в целом, поставив во главу угла точность, а не символизм и литургические смыслы.

Литература:

1. Harvey P.D.A. Medieval Maps. 1991.

2. Подосинов А.В. "Это Иерусалим! Я поставил его среди народов..." О месте Иерусалима на средневековых картах // Новые Иерусалимы. Иеротопия и иконография сакральных пространств. 2009. С. 11-34
3. Чекин Л.С. Картография христианского средневековья VIII–XIII вв. Тексты, перевод, комментарий. 1999.

Мой авторский блог: https://vk.com/com_pour_his

изображение фрескового цикла XIII в. из часовни св. Сильвестра монастыря Санти-Куаттро-Коронати: император Константин принимает языческих жрецов и их "лечение" в виде невинных младенцев

В разных культурах и в разные эпохи значение дара было, как ни удивительно, разным, а потому связанные с ним символы становились объектом культурологических, социологических и антропологических исследований. Одни ученые изучали суть и наполнение понятия «потлача», другие - рассматривали дар как средство коммуникации, третьи - видели в даре форму экономических взаимоотношений. Однако, что делать, если дара никогда не существовало, а сам факт его дарения является выдуманным? Что делать ученому, если речь идет о воображаемом даре? Ответ - изучить нарратив, в котором этот дар обретает свой символический смысл.

Отличия воображаемого дара от "нормального" заключаются в тех связях, которые обычно выстраиваются между участниками процесса и значениях подарка для дарителя и одариваемого. В случае с воображаемым даром легенда о происхождении какого-то важного предмета просто обязательна, ведь через обращение к прошлому можно нащупать отправную точку нужной традиции, символа или образа, который можно обосновать в настоящем. Эта самая отправная точка, создаваемая авторами подобных легенд, обрастает всякими фантастическими деталями с участием исторических и не очень личностей. Для авторитетности.

Другое отличие между даром "нормальным" и даром воображаемым лежит в плоскости иерархии участников процесса. В реальности передача чего-то символического и важного из рук в руки могла и может происходить между людьми с самым разным положением в обществе: от вассала к королю, от мужа к жене, от начальника к подчиненному. Однако если происходит передача воображаемых даров, то структура всегда примерно одинакова: даритель, воплощает собой некую авторитетную и стоящую выше в иерархии легитимирующую традицию, а одариваемый предстает как прямой предок сегодняшнего носителя этого самого дара – правителя, института, ведомства или социальный роли. Если говорить именно о правителях, то этот самый предок – "полномочный представитель" -обычно является предшественником по крови или должности того, кого «замещает» в прошлом. Тогда традиция сохраняется и преемственность власти работает.

здесь в роли дарителя выступает Бог, а в роли одариваемого - василевс Константин VII Багрянородный, но так бывало не всегда

Что касается легитимирующего дарителя, то в его роли в Средние века может выступать и сам Господь Бог. Однако куда чаще этой почетной ролью наделяли всяких исторических личностей. Именно для придания дарам черт "реальности" происходящего. Ведь божественное чудо - это круто, но иллюзия настоящего - еще круче.

Интересно и то, что после того, как авторитетная фигура передавала свои дары, их получатели оставались абсолютно ничего не должны. Сейчас, при всей неформальности социальных связей, обмен подарками остается формой укрепления дружеских и деловых отношений. И в большинстве своём у людей возникает желание сделать ответный дар тому, кто подарил что-то им. При передаче воображаемого дара такой "ответный позыв" в принципе не появляется, а полученный дар ни к чему не обязывает его адресатов. Более того, последние приближаются за счет полученного дара к дарителю, усваивая частичку его силы, власти, харизмы и роли, которую тот играл в истории. Получается некоторое сходство с паразитом, который попросту тянет из авторитетной фигуры прошлого нужные образы власти, пока тот не иссякнет или не потеряет актуальность.

Данная модель одинакова для всех воображаемых даров, создававшихся в Европе в эпоху Средневековья и раннего Нового времени и «Константинов дар» является лишь самым известным среди них.

фреска из часовни св. Сильвестра: к императору Константину являются апостолы Петр и Павел, наставляя его на верный путь

"Константинов дар" получил распространение по всей Европе в составе большого сборника, включавшего в себя папские декреты и письма, капитулярии франкских королей и постановления Вселенских соборов. Поскольку автор одной из частей этого памятника называл себя епископом Исидором Меркатором, то и весь сборник с течением времени стали называть "Исидоровыми декреталиями". А так как епископа с похожим именем историки так и не смогли обнаружить, то еще и "Лжеисидоровыми декреталиями".

Декреталии - постановления римских пап

Вероятно эти декреталии были составлен в середине IX века на территории современной Германии, однако точное время и место происхождения сборника установить пока не получилось. Зато известно, что данный памятник пользовался огромной популярностью в период X-XIII веков, когда католической церкви нужно было спорить со светскими правителями Запада, высшими иерархами Византии или менять внутреннее устройство самой себя.

папа Лев IX (1049-1054)

Например папа Лев IX использовал "Исидоровы декреталии" и "Константинов дар" в споре с патриархом Константинополя Михаилом Керуларием о главенстве церквей. А поскольку спор этих двух закончился в итоге новым витком "великой схизмы" и разделением церквей, то можно косвенно обвинить «Константинов дар» и в этом. А примерно в X веке данный документ обрел и политическое значение, сохранявшееся вплоть до начала Нового времени, несмотря на целый ряд критиков, выступавших с мыслью о подлоге "Константинова дара" и фальсификации, спланированной римской церковью.

Среди самых известных исследователей "Константинова дара" в до-рациональную эпоху обычно называют итальянского гуманиста Лоренцо Валлу и немецкого мыслителя Николая Кузанского. Однако свои критические замечания на тему высказывали в республиканском окружении Арнольда Брешианского, а также среди более поздних юристов и энтузиастов, таких как английский епископ Реджинальд Пикок, папист Леонардо Терунда и даже Данте Алигьери. Окончательно раскрыта и доказана подложность всего сборника была уже в XVII веке усилиями французских богословов. При этом основная беда всей ранней критики "Дара" была в излишней политизации спора, который переходил в плоскость обвинения католической церкви, а не изучения самого документа.

итальянский гуманист Лоренцо Валла (1407-1457)

Время создания самого "Константинова дара" размазывается историками по периоду с середины VIII до середины IX века, как и место, в котором документ мог быть создан. Кто-то связывает появление "Дара" непосредственно с ранними Каролингами, другие относят его появление к правлению Карла Великого, третьи - к правлению его детей и эпохе раздробления единого Франкского государства. В любом случае, что время создания "Дара", что его контекст, тесно связываются многими учеными именно с династией Каролингов, на становление которых в Европе как новой политической силы немало повлияли и римские папы.

немецкий мыслитель Николай "Кузанец" Кребс (1401-1464)

Сам по себе "Дар" представляет пространный указ императора Константина Великого, в котором тот рассказывает о своем обращении в правильную веру, а также объявляет о том, какие богатства, права и привилегии ждут Римскую церковь. При этом добрая половина сюжета в памятнике не является оригинальной от начала до конца, а заимствует историю о болезни императора и его излечении из весьма популярного агиографического произведения "Деяния святого Сильвестра", написанного в V веке.

По сюжету предисловия к указу император Константин заболел проказой. Языческие жрецы для исцеления болезни прописали будущему "святому равноапостольному императору" ванну из крови невинных детей. Но Константин пожалел младенцев и на следующую ночь тому явились апостолы Петр и Павел, сказали тому «малаца» и посоветовали обратиться к епископу Рима Сильвестру, который Константина и вылечил. После своего излечения и крещения Константин извлекает из могил мощи Петра и Павла, помещает их в драгоценную раку, повелевает построить для них новую церковь и произносит над фундаментом пространную речь про исповедание веры, детали которого… были утверждены уже на позднейших Вселенских соборах. Ну это так, к слову.

фреска из часовни св. Сильвестра: послы Константина отправляются к папе Сильвестру

За предисловием следует собственно жалованная грамота, в которой римскому первосвященнику даруется верховенство над другими престолами пентархии (Антиохия, Александрия, Иерусалим, Константинополь) и светские владения в разных частях Римской империи – Фракии, Иудее, Африке, Италии и Азии – а также

"…дабы верховенство понтифика не умалялось передаем и оставляем во власти и владении… город Рим, и все провинции в Италии и западных краях, местности и города".

А раз светская власть в западных областях теперь находится в руках папы, то сам Константин благополучно переезжает в "восточные области", ибо

"…несправедливо, чтобы там, где император небесный поместил верховную власть священнослужителей и поставил главу христианской религии, земной император имел бы свою власть".

престолы Пентархии на карте

Дары Константина епископу Сильвестру были очень даже щедры и богаты. Однако, если сравнивать с тем, что по тексту предисловия сделал для императора сам Сильвестр, ответные дары правителя не идут ни в какое сравнение. Ведь тот не только спас тело Константина от проказы, но и даровал тому надежду на вечную жизнь, смыв все смертные грехи водой святого крещения. Схожую ситуацию можно заметить и в нашем Послании "О мономаховом венце", где император Константин Мономах, отправляя инсигнии Владимиру Всеволодовичу, предстает более слабым государем по сравнению с киевским князем, так как не может справиться с религиозным расколом.

фреска из часовни св. Сильвестра: крещение императора Константина

Но, возвращаясь к Константину. Что еще, помимо абстрактных понятий власти, император преподнес Сильвестру?

1. Латеранский дворец. Интересно, но здесь скорее метафора Рима как города.

2. Золотой венец со своей головы. Вообще не интересно, тем более, что Сильвестр как-бы отказывается от него.

3. Фригийский колпак, "сияющий своей белизной". Высшая степень интереса.

4. Лорус (он же лорум) - драгоценная шарф с шеи или пояса императора. Не менее высокая степень интереса.

Помимо этого Сильвестру в нагрузку шла еще целая куча императорской символической шелухи в виде пурпурных облачений, жезла, знамен, ожерелья, почетной свиты и так далее. Однако в данном случае нас интересуют только два предмета из числа тех, что были переданы папе - это фригий и лорум.

здание Латеранского дворца в Риме

Фригий есть ничто иное, как особый головной убор епископов Рима, который те начали носить как раз в VIII-IX веках. Неожиданно, да? Его изображение можно найти на нескольких папских монетах паршивого качества, а также есть пара упоминаний в папской хронике IX века под названием камелавкия - "camelaucum". Точный внешний облик этого головного убора неизвестен, тем более что у нас сейчас сложилось распространенное мнение, что у римского папы только митра и есть. Однако фригий-камелавкий мог действительно быть формой развития папской митры, только чуть менее угловатой. И он, наряду с другим упомянутым предметом одежды – лорумом – является частью политического замысла автора "Константинов дара" по переносу имперских значений.

эволюция папской митры, вероятно камелавкий мог быть одной из ранних её форм (левый верхний угол)

Происхождение же лорума историки установить смогли. Его прообразом была трабея – парадная тога римского триумфатора. У пап не было в церемониале ни трабеи, ни лорума, зато был паллий - еще один своеобразный шарф в виде длинной украшенной ленты с разного рода орнаментами, которую в Риме начали использовать с VI века. Между этими тремя «"шарфами" ничего, кроме внешних сходств не было. Символика регалий была разной и делала акценты на императорском величии, триумфе победителя и религиозной власти соответственно.

Однако по тексту "Константинова дара" получается иначе. И тот самый паллий, что папы используют как сугубо религиозную реликвию, оказывается, обладает скрытыми свойствами. И автор "Дара" как бы напоминает своим читателям, что на самом-то деле это регалия императора. А значит и чтить пап надо подобно носителям лорума.

император Андроник II (1282-1328) с лорумом, римский патриций Боэций в трабее и папа Иннокентий III (1198-1216) с паллием

В итоге появление в "Константиновом даре" фригия и лорума не следует понимать как передачу папам новых легитимирующих предметов, появившихся из воздуха. Наоборот. Уже имеющимся в их церемониале реликвиям придается новое значение императорских инсигний. Что, согласитесь, звучит намного более «реалистично» и статусно. Это и есть легитимация инсигний через дары. Придание им легендарного обоснования.

Значение и смысл подобных изменений в папской идеологии и стали предметом активной дискуссии историков. Одни считали, что здесь проявились усилившиеся политические амбиции папства с претензиями на власть над всей западной частью Римской империи. Всё же тёрки пап и императоров брались не на пустом месте.

Другие отмечали, что имперские значения папских инсигний работали лишь в пределах византийской политической иерархии, в рамках которой Рим мог вести споры с Константинополем на равных. Третьи и вовсе рассматривают "Константинов дар" как сугубо религиозный манифест, политический характер которого никогда не был прописан. Ведь, по-хорошему, нигде не говорится ни слова о передаче Римскому папе полномочий светской власти – упоминается лишь верховенство религиозное, власть на Римом, т.е. Латеранским дворцом, и светские инсигнии, способные быть лишь очередным подтверждением его прав и привилегий. Но это мнение совсем уж кажется натянутым, ведь передача инсигний сама по себе является десигнаций, то есть передачей власти.

Развитие идей "Константинова дара" происходило в разных формах, однако историк Михаил Анатольевич Бойцов обратил внимание на интересную визуальную интерпретацию императорских инсигний и присвоения новым предметам старых значений. Во фресковом цикле (1246/1247 г.) часовни святого Сильвестра в римском монастырском комплексе "Четырех венчанных мучеников" имеется сцена, где император Константин подносит епископу Сильвестру свои дары. И хотя фригий и представлен в самом центре композиции, среди императорских подарков не видно ни лорума, ни паллия. Зато присутствует специальный зонтик от солнца – "umbrellino" – который появляется в обиходе пап (и вероятно кардиналов), как раз к середине XIII века. В данном случае зонтик являлся исключительно символом светской власти римских первосвященников, а его история снова протягивается к Константину Великому, который делает эту реликвию в несколько раз круче и статуснее, как произошло с папским паллием и камелавкием.

фреска из часовни св. Сильвестра: Константин передаёт папе Сильвестру фригий, белого коня и зонтик-"umbrellino"

"Константинов дар" - отнюдь не единственный случай использования воображаемых легитимирующих даров на латинском Западе. Вот например у Видукинда Корвейского в хронике X века есть сведения об отправке умиравшим королем Конрадом I в 918 г. своих инсигний саксонскому герцогу Генриху. В этом дарении проступает примерно тот же смысл, что и в "Константиновом даре". Даже несмотря на то, что временная дистанция между моментом передачи легитимирующего дара и временем рассказчика была не так велика, а даритель - не столь значителен. Все легитимирующие функции дара были такими же: придуманное (и придуманное ли?) дарение Конрада должно было перенести авторитет угасшей династии франкских государей на новых королей из дома саксонских герцогов.

Бывали и иные ситуации, когда дары действительно имели место быть, однако история об их передаче становилась легендой, теряя свой первоначальный смысл. Так например у английского хрониста XII века Вильяма Мальмсберийского в "Истории английских королей" появляется старинное свидетельство о посольстве герцога франков Гуго Великого к английскому королю Этельстану. Гуго просил у короля руку его сестры для своего сына - будущего короля Гуго Капета. И вместе с посольством прислал богатые дары.

Среди многочисленных подарков, привезенных посольством, имелись и реликвии. Первым называется "меч Константина Великого", в рукоять которого вмонтирован один из гвоздей распятия Христа. А на рукояти меча (или на лезвии) выгравировано золотыми буквами имя императора. Второй реликвией было копье, принадлежавшее ранее Карлу Великому, приносившее тому победу в каждом сражении. Хронист правда упоминает, что это копье могло принадлежать центуриону Лонгину, но так даже лучше. Третий дар - это знамя святого Маврикия, главы Фивейского легиона, ранее тоже якобы принадлежавшее Карлу Великому: оно обращало в бегство его противников во время испанского похода. Ну и наконец очередная золотая корона с фрагментом древа от креста Господня и шипом из тернового венца.

Король Англии Этельстан (924-939) и Граф Парижа (с 922), а позднее и Герцог франков (936-956) Гуго Великий

Дары французского герцога оказались как нельзя кстати, ведь Этельстан взошел на трон при очень подозрительных обстоятельствах. По свидетельству хрониста матерью Этельстана была женщина низкого происхождения. А его сводный брат - Этельвирд - слишком уж быстро умер после гибели их с Этельстаном отца - Эдуарда Старшего. Древние реликвии пришлись вовремя, поскольку теперь трон Этельстана «подпирал» авторитет императора Константина, Карла Великого и святого Маврикия. А с такими заступниками и король становится краше, и власть его легитимнее.

В XI веке. эти реликвии еще были в «доступе», так как хранились в Эксетере. Копье и меч даже смогли правильно идентифицировать. Однако еще спустя сто лет - в XII веке, когда работал Вильям Мальмсберийский, знание о происхождении этих даров было утрачено. В итоге хронист "обнаружил" эти инсигнии в своем родном монастыре Мальмсбери, где и был похоронен Этельстан. А реальные дары остались лежать в английских загашниках, покрываясь пылью.

реконструкция короны Даниила Галицкого

Подобная беда случалась и с другими дарами, ценность которых вроде бы не подвергалась сомнению, но политическое значение которых, оказалось не реализовано. Схожая судьба ждала и многочисленные "короны", которые рассылались папами королям западной и восточной Европы, хотя подобный дар, подобная реликвия должны были оставаться символом власти надолго. Причем данная практика была не только на уровне пренебрежения даром со стороны какого-то варварского князя. Нет, пусть корона литовского князя Миндовга (1253) и корона Даниила Галицкого (1253-1254) оказались утеряны, но подобное же забвение ждало и «корону Константина», подаренную Людовику Благочестивому в 816 г. Так что тут раз на раз не приходится.

И казалось бы, воображаемые дары работают лучше, чем реальные. Все же корону, копье или меч можно потерять, подарить кому-то другому или вовсе про нее забыть. А воображаемый дар живет вечно. Но даже при этом не все историки согласны с тем, что воображаемые дары из легендарного прошлого оказывались эффективнее авторитетных инсигний из прошлого ближайшего. Как минимум, есть примеры вполне удачного переноса значений и без виртуального дарителя. Вот например в венском замке Хофбург хранится очередное "Копье Константина", которое бургундский король Рудольф II в 926 г. реально подарил уже упомянутому германскую королю Генриху I. И вплоть до XI века это самое копье оставалось одной из важнейших реликвий в политической практике Германии, легитимируя императорскую власть. И ему совсем не помешало то, что из копья Константина оно превратилось в копье св. Маврикия, а потом снова в копье Лонгина и наоборот.

Венское копье из замка Хофбург

Сюжеты о воображаемых дарах вне зависимости от того, когда создавались, обладали примерно одинаковой структурой,  не пытаясь изменить конкретную формулу процесса передачи инсигний. Неважно, сколько прошло времени с момента передачи "царского" дара, знали ли об этом даре современные автору данного сюжета правители - значение подобного сюжета было в конструировании образа прошлого, который позволял воплотить на практике свои политические амбиции и претензии. Обилие даров, величие дарителя и удаленность от настоящего делали сюжет реальным, обращаясь к традиции и вполне рабочей для Средневековья идеи, что всё настоящее происходит из прошлого. А потому тот же "константинов фригий" был для своего времени очень даже реальным. В эти дары действительно верили. А потому сейчас довольно часто глохнут обвинения в намеренном фальсификате подобных произведений ради конкретных целей. Вполне возможно, что сочинения вроде "Константинова дара" были лишь отражением чаяний автора и его взглядов на устройство мира. А то, что их использовали в политических целях позже - это уже совсем другая история.

Литература:

2. Власть и образ: очерки потестарной имагологии: сб. ст. СПб. 2010.

3. Турилов А.А. Константинов дар в славянской традиции. М. 2015.

Мой авторский блог: https://vk.com/com_pour_his

цоколь обелиска Феодосия с константинопольского ипподрома: император готовится увенчать лавровым венком победителя, трибуны полны народом (IV в.)

Именно эти обязанности, а также многочисленные ритуалы, церемонии и требования доктрины, ограничивали власть импертаора и даже его личную жизнь, ставя того в позицию вынужденного подчинения традициям и обычаям. В этой связи ученые иногда задаются вопросом о реальных границах власти василевса, а предложенная Энтони Калделлисом концепция "Византийской Республики" и вовсе поставила под сомнение образ империи как абсолютной монархии.

В отечественной историографии традиционно выделяют пять функций, определявших обязанности василевса в качестве сакральной фигуры: репрезентативную, экзекутивную, административно-законодательную, судебную и традиционалистскую.

Репрезентативная функция василевса определяла обязанность правителя представлять Византийскую империю как внутри, так и снаружи. Император, как олицетворение державы, должен был символизировать её скрытую мощь, величие и богоизбранность среди прочих народов и стран. Именно в этой функции находят отражение многочисленные качества и образы идеального императора, связанные с внешним видом правителя, его личными качествами, позами, жестами и поведением. Образ, создаваемый византийской теорией власти, должен был утверждать непостижимость фигуры василевса — такой же далекой от своих подданных, как и Бог от простых смертных.

Так во время дворцовых приемов император восседал на двухместном троне: в будни — на правой его стороне, а в воскресенье и праздничные дни — на левой, оставляя место для Христа, которого символизировал положенный на сиденье крест. А в дни значимых церемоний император занимал место между двух колонн или в нише, оттеняя собой всех присутствующих. Стоять на полу — тоже не для сакральной фигуры. Император или сидит на престоле в определенной позе и с регалиями в руках или стоит на специальном возвышении.

рондель с изображением императора Иоанна II Комнина (1118-1143). В руках у императора держава с крестом и посох, а сам он стоит на специальной подушке-подставке

Прославление фигуры императора и символическое удаление его от подданных шло рука об руку с ритуалами, подчеркивающими смертность василевса. Так во время дворцовых церемоний помимо сферы, увенчанной крестом — державы — император часто держал в рука акакию — мешочек с пылью, который должен напоминать о бренности всего сущего. А едва вступив на престол, каждый государь обязан был выбрать мрамор для собственного саркофага. В другой раз василевс — в подражание Иисусу Христу — должен был раз в год омывать ноги нескольким константинопольским нищим.

Все эти ритуалы - ничто иное, как попытка продемонстрировать божественность власти, а также подчеркнуть, что сам император является лишь земным её носителем. Ни один конкретный император или императорская фамилия не являются священными просто так - лишь дарованная Богом власть способна вознести их на недоступный простым смертным пъедестало сакральности. Также вместе с властью к новому правителю приходит еще и отпущение грехов, в том числе за убийство предыдущего императора.

император Феофил (813-842) на престоле. Одна рука держит меч, другая приложена к груди. Миниатюра Хроники Иоанна Скилицы (XII в.)

Другая функция императора — экзекутивная — воплощалась в обширных правах василевса казнить, увечить, ссылать, лишать имущества и смещать с государственных подданных, равно как и миловать, прощать и возвращать ко двору. По отношению к каждому отдельному подданному права василевса были неограниченными, независимо от того, какое положение занимал этот подданный, а права императора на неограниченные экзекуции в Византии никогда не подвергались сомнению. Об экзекутивной фунции и некоторых её интересных особенностях, в том числе истоках любви ромеев к выкалыванию глаз, я писал в одном из прошлом постов.

Третья и четвертая функции византийского императора - административно-законодательная и судебная - идут рука об руку, так как василевс являлся высшим верховным судией страны, а также воплощенным законом. Несмотря на некоторые ограничения, которые налагали на императоров Священное писание, правила Вселенских соборов и общие нормы римского права, среди византийских интеллектуалов практически не возникало сомнений, что слово императора - закон, а его приговор - окончательный и обжалованию не подлежит. Единственной реальной проблемой, с которой приходилось мириться императорам при исправлении законов и осуществлении суда - это традиции.

Император Константин IV Погонат (652-685) дарует привилегии равеннской церкви (мозаика базилики Сант-Аполлинаре-ин-Классе). Слева от императора стоят сыновья Константа II Ираклий и Тиберий, а также юный Юстиниан II

В современной историографии мысль об отсталости, зашоренности и излишнем традиционализме византийцев успешно подвергается сомнению и критикуется с оглядкой на многочисленные нововведения в религии, культуре и политике, появлявшиеся в империи с течением веков. Однако василевсам, бывшим наследниками длинного списка цезарей, августов и доминусов, отвергать устоявшиеся традиции было довольно тяжело или вовсе невозможно, особенно если это касалось конкретных церемоний или форм репрезентации власти. А законотворческая политика императоров часто имела знакомый нам формат "устроения по старине", то есть исправления и приведения в порядок уже сложившихся законов. Пусть и с некоторыми дополнениями.

Богоизбранность василевса, вкупе с сонмом обязанностей, ложившихся на него, позволяла ромеям воспринимать как саму империю, так и сложившиеся в ней порядки, как нечто самоцельное и, по-своему идеальное. Любые социальные и экономические бедствия с позиции политической доктрины объяснялись не реальными проблемами во внутреннем устроении Византии, а злоупотреблениями отдельных носителей власти и самого василевса. Особенно если последний не вписывался в утвержденный в сознании образ идеального правителя - был слепым, пьяницей, содомитом, карликом, не посещал церковные службы, не раздавал подарки на ипподроме, не устраивал триумфов, не раздавал земельные владения, не выражал почтения синклиту, армии, народу и т.д.

Венчание императора, поднятого армией на щите. Миниатюра Хроники Иоанна Скилицы (XII в.)

Противоречивый статус императора в политической доктрине Византии является одной из причин, почему принадлежности Ромейской державы к ряду абсолютных монархий подвергается сомнению. Воспринимать обилие различных ограничений, ставящих василевса в подчинение римским или христианским образам власти, как форму традиции, с которой долгие годы не мог поделать ни один автократор, становится всё сложнее. Конечно, на практике многие образы идеального императора не находили своего дословного воплощения, одни символы власти сменялись с другими, нередки конфликты василевсов с церковью, армией, знатью и народом. Однако общий тренд на поддержание живучести идеи сакральной фигуры автократора и более чем тысячелетняя история этих традиций доказывают, что для жителей ромейской державы, как и для самых императоров, было очень важно видеть, как василевс стоит на ипподроме, как он машет рукой, привечает нищих или устраивает ежегодный пир.

Литература:

1. Каждан А.П. Византийская культура (X-XII вв.). М., 1968.
2. Калделлис Э. Византийская республика. Народ и власть в Новом Риме. М., 2015.
3. Чичуров И.С. Политическая идеология средневековья (Византия и Русь). М., 1991.

Мой авторский блог: https://vk.com/com_pour_his