Cat.Cat

Бронзовый Лаперуз - не человек, а памятник проигравшим. Таким его изображают обычно.

Позднее, в порядке общего образования, я узнал, разумеется, и об известных обстоятельствах этой экспедиции, а также об обстоятельствах ее поисков. Затем Лаперуз стал появляться в темах, которые не были непосредственно связаны с ним. То в географии Дальнего Востока, то в истории Франции XVIII-го века, то в делах Американской революции, то даже в истории происхождения причудливой женской прически «Belle-Poule» мелькало вдруг имя французского капитана.

Так кем же был этот человек, столь плотно вписанный в ткань своей эпохи, что нити, протянутые от его персоны, пронизывают эту ткань порой в совсем неожиданных местах?

Жан-Франсуа де Гало де Лаперуз пришел в мир в 1741-м году, 22-го или 23-го августа. Еще один сын французского юга – Жан-Франсуа родился близ Альби.

Альби на карте современной Франции.

Некогда по названию города Альби получили свое имя местные сектанты гностического толка. Альбигойская ересь изрядно напугала Римскую церковь, которая организовала против ее приверженцев крестовый поход.

Этот поход стал отличным поводом для передела земли в Лангедоке в пользу французского короля и феодалов Северной Франции. Местная знать была почти полностью уничтожена, как и значительная часть городского нобилитета. До прихода Генриха Наваррского оставалось еще несколько веков…

К чему этот отдаленный экскурс?

К XVIII-му веку эта старая история давно превратилась в красивую легенду, а потому представители фамилии де Гало невозбранно возводили свое происхождение к альбигойцам. Впрочем, им хватило благоразумия не приписывать свой дворянский статус временам массовых сожжений местных феодалов на кострах.

Дворянство де Гало было того же рода, что и дворянство семейства де Бац (фамилия реального Д’Артаньяна) – кто-то из их предков-мещан преуспел настолько, что смог получить (купить, присвоить) себе дворянство. Обычно датой этого знаменательного для семьи события указывается 1558-й год. Известно даже поприще, позволившее де Гало разбогатеть и превратиться в заметных региональных землевладельцев – их бизнес был связан с выращиванием синильника или вайды красильной – растения, из листьев которого получался синий краситель.

Шато дю Го. Еще один немного брутальный особнячок юга Франции. Здесь был рожден Лаперуз.

Вайда красильная. Французы называют ее "Pastel des teinturiers".

К моменту рождения Жана-Франсуа фамилия де Гало владела несколькими имениями и обладала очень заметным региональным влиянием, а отец Лаперуза Виктор-Жозеф был депутатом Парламента Альби. Жан-Франсуа был в семье первенцем, а всего у Виктора-Жозефа и его супруги Маргариты де Рессигье было одиннадцать детей.

Воспитание и образование потомок альбигойцев получил в местном иезуитском коллеже. Впрочем, почти все мальчики из местных дворянских семей учились там. Из однокашников Жана-Франсуа можно выделить двоих: маркиза де Рошегуда, который много лет спустя будет голосовать против казни Людовика XVI во время суда над ним, а также Шарля Менго де Ла Хажа, который станет лучшим другом Лаперуза на всю жизнь.

К пятнадцати годам Жан-Франсуа владел тремя языками – французским, латинским (на нем велось преподавание в коллеже) и окситанским (языком малой родины). Кроме того, он был обучен началам арифметики и риторики, умел держаться в седле и фехтовать. С этим багажом юноше предстояло покинуть родной дом – в Лангедоке дворяне Бурбонов лишь рождались и иногда (если очень повезет) умирали, вся остальная их жизнь происходила вдали от дома.

"Говорите по-французски - будьте чисты". Надпись на стене школы на юге Франции. Официальные ограничения на использование окситанского языка действовали во Франции аж до 1950-х.

В отличие от XVII-го века, когда дети юга чаще выбирали армейскую карьеру, имея в армии развитую сеть связей и патронажа, в Галантный век их стопы все чаще устремлялись во флот. Бурбоны достаточно уверенно побеждали своих врагов на суше, но на море британцы раз за разом оказывались сильнее. Где опасно, там престижно, где престижно, там южане – при Старом режиме с этим было просто.

В 1756-м году в Бресте Жан-Франсуа де Гало поступил в гардемарины. В это же время он добавил к своей первой фамилии вторую – де Ла Перуз. Так называлось одно из поместий его семьи.

Автограф Лаперуза. Он никогда не подписывался "Ла Перуз". Позже революционеры 1789-го года сделают перемену способа написания своего дворянского имени политическим жестом, но в действительности, это была просто тенденция французского языка, наметившаяся задолго до революции и не связанная с ней.

В том же году началась Семилетняя война. Пока русские и австрийцы воевали с Фридрихом Прусским, Франция вела отдельную игру с Британией.

Уже в 1757-м Лаперуз отправился в Северную Америку на линкоре «Славный» («Celebre»). «Славный» был частью эскадры из одиннадцати кораблей. Эти одиннадцать кораблей должны были соединиться с французскими эскадрами, отправившимися ранее, и вместе сформировать французский флот в районе Луисбурга – поселения на острове Иль-Руаяль (ныне Кейп-Бретон, Канада). По мнению французского командования именно контроль над Луисбургом был ключом к контролю над Квебеком. Учитывая то, что целью Британии в Америке (да и во всей войне) было уничтожение французских колоний, Франции необходимо было удержать Луисбург во что бы то ни стало.

Французские владения в Северной Америке до Семилетней войны. Нужно понимать, что французский контроль над этой территорией носил весьма условный характер. Впрочем, это не отменяет того факта, что при ином исходе Семилетней войны французский язык был бы в Америке "немного" более распространен.

Остров Кейп-Бретон и его положение на карте Канады (справа).

Первая экспедиция Лаперуза выдалась настолько трагичной, что хочется смеяться. Без проблем добравшись до Луисбурга, французы стали наблюдать за развертыванием британских сил, благо до их базы в Галифаксе было около суток плавания. Британцы, в свою очередь, видя береговые укрепления Луисбурга и французский флот, атаковать опасались. Две силы стояли друг против друга и не решались сделать первый шаг.

Все решила стихия. В конце сентября разыгрался жесточайший шторм, разбивший и потрепавший почти все английские суда. Французскому флоту досталось меньше, но их командующий Дюбуа де Ла Мот все равно не решился атаковать неприятеля в разгар непогоды. А после того, как британцы с трудом ретировались, во французском флоте началась эпидемия тифа, терзавшая эскадру на протяжении всего пути домой, в Брест. При заходе в порт Бреста недокомплект в экипажах некоторых кораблей был таким, что те почти не могли маневрировать.

Французский флот на рейде Луисбурга.

Но и это был еще не конец. Матросы, сойдя на берег, распространили болезнь по городу, в результате чего от тифа скончалось около 10 000 человек. Известно, что Лаперуз избежал и цинги в Луисбурге, и тифа по пути домой. Так и не пройдя боевое крещение, юноша прошел через настоящий ад морских экспедиций того времени.

Уже через несколько месяцев, в феврале 1758-го Лаперуз вновь отправился в Новый Свет. Британцы снова планировали взять Луисбург, французам снова нужно было его защищать. На этот раз шторм не пришел на помощь французскому флоту, и британцы снова, в очередной раз продемонстрировали свое полное превосходство на море. Луисбург был потерян.

Эта кампания ознаменовалась для юного гардемарина не только первым боем, но и знакомством с капитаном д’Арсаком де Тернэ – тот командовал фрегатом «Зефир», на котором в этот раз служил Лаперуз. Де Тернэ станет патроном Лаперуза на долгие годы.

Шарль-Анри-Луи д’Арсак шевалье де Тернэ.

После потери Луисбурга положение Франции в Северной Америке стало проигрышным. Новости с других фронтов тоже были удручающими. Французский флот терпел поражение за поражением. Цепляясь зубами за каждую возможность, разбиваясь в рискованных маневрах, погибая под беспощадным обстрелом, навязывая и навязывая ненавистному противнику все новые битвы, французский флот не мог одолеть англичан.

В 1759-м году во время подготовки французского вторжения в Британию состоялась битва в бухте Киберон. Лаперуз служил на линкоре «Грозный» («Formidable»). Именно на арьергардный дивизион, в который входил «Грозный», обрушился первый и самый сильный удар британцев. Жан-Франсуа оказался в самой гуще боя, получил два ранения и был пленен.

"Грозный" (справа) под огнем в битве при Кибероне. Отсюда его, конечно, не видно, но он там - восемнадцатилетний юноша, залитый кровью.

При Кибероне французский флот вновь был повержен. Рыцари Бурбонов могли драться как черти, но для победы над англичанами на море одной отваги было недостаточно. Это был урок целому поколению – следующие двадцать лет Франция будет делать все, чтобы сравняться со своим врагом в его самом искусном навыке.

Плен Лаперуза не продлился долго – он был обменян. Восстановившись от ран, Жан-Франсуа снова ринулся в бой. Даже очевидно проигрывая, французы продолжали навязывать британцам битву за битвой. В 1762-м году Лаперуз участвовал в экспедиции на Ньюфаундленд под руководством де Тернэ. Малыми силами французы смогли захватить и уничтожить британские рыболовные промыслы, нанеся противнику ущерба на миллион фунтов стерлингов. И вновь Лаперуз с достоинством выдержал тяжелейшую экспедицию, наполненную сложным маневрированием и переменой погодных условий.

Осень 1759-го года оказалась черным временем для Франции не только из-за поражения при Кибероне (20 ноября). За два месяца до этого маркиз де Монкальм пал в Битве на равнинах Авраама близ Квебека. Вскоре за ним последовала вся Французская Америка, кроме нескольких островов. В 1761-м году несчастный генерал де Лалли-Толендаль, будучи полностью отрезанным от сообщения с Родиной, сдаст британцам Пондишерри – так Франция потеряет перспективы в Индии. Когда Семилетняя война наконец завершится, окажется, что Франция потерпела в ней полное и кошмарное поражение.

Маркиз де Монкальм на равнине Авраама. Когда исход битвы был уже ясен, маркиз получил смертельное ранение. Выслушав лекаря, де Монкальм улыбнулся и сказал: "Ну, я хотя бы не увижу капитуляцию Квебека".

Для всех, кто видел де Монкальма на равнинах Авраама, для всех, кто погибал от цинги в Луисбурге, для всех, кто не дождался своих мужей или отцов с полей сражений Семилетней войны, слово «реванш» билось рефреном в висках. Вандейцы и окситанцы, провансальцы и бретонцы, эльзасцы и гасконцы испытали по итогам войны очень странное, новое чувство. Это чувство было чудовищно неприятным и поразительно общим для всех них, особенно для дворян – все эти люди испытывали чувство национального унижения. Так все они окончательно стали французами.

После войны Лаперуз получил повышение до энсина – по сути, это означало, что начальство довольно его успехами и рассчитывает на продолжение его карьеры во флоте.

Впрочем, некоторое время после войны ему пришлось заниматься вполне мирной службой на торговых кораблях. Несмотря на крах французских колоний в Семилетнюю войну, кое-какие заморские владения у Франции остались. В 1771-м году Лаперуз служил в Сан-Доминго (нынешнее Гаити) на фрегате «Прекрасная курочка» («Belle Poule»).

Много позже, летом 1778-го года фрегат «Belle Poule» вступит в затяжной бой с британским фрегатом «Arethusa» в водах Ла-Манша. Это будет первое официальное сражение новой войны между вечными противниками. Оба фрегата получат тяжелые повреждения и покинут поле боя без очевидного исхода, но во Франции это будет воспринято, как победа, ведь французский моряк не уступил английскому моряку. В честь подвига «Belle Poule» во французскую моду на некоторое время войдет очень экстравагантная прическа…

Поединок между "Belle Poule" и "Arethusa".

Без комментариев.

Но Лаперуза уже не было на этом фрегате в 1778-м. Он прослужил на нем сравнительно недолго, но кроме службы на Сан-Доминго успел отметиться и участием в экспедиции «Belle Poule» в Индийский океан в 1772-м.

Уже в следующем году Лаперуз отправился на Иль-де-Франс (ныне Маврикий), где служил комендантом его старый друг и наставник де Тернэ. Пожалуй, именно на этом острове Жан-Франсуа прожил самые счастливые годы своей жизни.

Панорама столицы Иль-де-Франс Порта-Луи на рубеже XVIII и XIX веков.

Весной 1773-го Лаперуз отправился в Индийский океан с не вполне очевидными целями. Через несколько лет его сделают кавалером Ордена Святого Людовика. Практически все источники утверждают, что это стало наградой за действия Жана-Франсуа по защите Маэ – одного из последних оплотов Франции в Индии, от местных князьков. Однако свидетельств о том, чем Лаперуз в действительности занимался в Индии, крайне мало. Судя по всему, французские «люди работали». Кстати, по итогам своих экспедиций в Индию Лаперуз написал небольшую работу «Индийские проекты», в которой изложил свое видение положения Франции в Индийском океане и ее перспективы.

По возвращении из индийского приключения Жан-Франсуа решил обосноваться на Иль-де-Франс более основательно. По замечательному совпадению, на острове оказался Шарль Менго де Ла Хаж – друг Лаперуза еще по иезуитскому коллежу Альби. Вскладчину двое друзей купили себе имение в горной части острова. В это же время Лаперуз сблизился с местной семьей Броду. С отцом семейства Авраамом Броду из Нанта его связывали профессиональные дела – Авраам служил главным интендантом колонии. Но истинной целью частых визитов Жана-Франсуа в гости к Броду являлась возможность увидеться с дочерью Авраама Элеонорой. Ему было за тридцать, ей было шестнадцать или семнадцать. Он был успешен и обеспечен, а также обаятелен и красив. Она была мила, умна и умела любить. Вскоре они обручились.

Считается, что на этом портрете изображена Элеонора Броду. Других достоверных изображений нет.

Довольно часто приводится факт креольского происхождения Елеоноры, но найти ему однозначное подтверждение оказалось не так легко. Ее родители родились во Франции, а ее единственное известное изображение не выдает в ней смешанного происхождения. Впрочем, для родителей Лаперуза был важен не столько цвет ее кожи, сколько низость ее происхождения.

За время войн и экспедиций Жан-Франсуа как-то позабыл, из какой глубинки он родом. Пока в большой Франции дворянское происхождение значило все меньше, в иных медвежьих углах все еще можно было услышать архаичные разговоры о мезальянсе.

Споры с родней продлятся в течение многих лет. В иные моменты и Жан-Франсуа, и Элеонора будут готовы отречься друг от друга, но так этого и не сделают. Лишь вернувшись с еще одной войны с Англией победителем и героем, Лаперуз получит, наконец, право официально связать свою жизнь с этой женщиной.

В 1776-м году Лаперуз покинул Иль-де-Франс вместе с де Тернэ. Назревала новая война, и монотонный рефрен «реванш» с новой силой зазвучал в душах тех, кто помнил прошлую войну.

Лаперузу и всей Франции предстояло снова сойтись со своим заклятым врагом.

Продолжение следует... завтра.

Автор: Александр Долгирев.

Оригинал: https://vk.com/wall-162479647_373159

Пост с навигацией по Коту

А ещё вы можете поддержать Кота британским фунтом или даже французским ливром, за что мы будем вам благодарны.

Яндекс-Юmoney (410016237363870) или Сбер: 4274 3200 5285 2137.

При переводе делайте пометку "С Пикабу от ...", чтобы было понятно, на что перевод. Спасибо!

Подробный список пришедших донатов вот тут.

Подпишись, чтобы не пропустить новые интересные посты!

Вообще, если взглянуть на административное управление территориями во времена ранней Империи, то можно смело хвататься за голову. Так как система эта системой не была. В Италии у нас была куча самоуправляемых общин (муниципиев), в которых всеми административными вопросами занимались местные магистраты, не подчиняющиеся Риму. За её пределами провинции управлялись назначенными из Рима наместниками, которые вынуждены были каждый создавать свой административный аппарат, так как постоянных провинциальных чиновников не было. При этом сами провинции состояли из множества разнородных общин, каждая со своими набором законов и административных практик. Вся эта хрупкая, на первый взгляд, система скреплялась множеством ниточек личных связей. Римские нобили и местные элиты имели множество взаимных личных обязательств, формирующих доверительные отношения. Именно уровень личного доверия определял назначение наместника императором, он же определял выбор наместником людей себе в штат, равно как и императором назначение людей в дворцовую администрацию. Случайных людей там не было и быть не могло. Римлянин наместник привозил с собой римлян помощников, которые могли, но не были обязаны, принимать на службу местных.

Но эта система была слишком громоздкой и неустойчивой. Лояльность высшему лицу государства — вещь непостоянная, а налоги должны поступать в казну вне зависимости от личных отношений. Выход? Создать такую систему, где личные связи были бы нивелированы, а административные функции существовали отдельно от политики. Именно в эту сторону римская система эволюционировала вплоть до 4 века, когда реформы Диоклетиана и Константина окончательно закрепили изменения. Теперь система управления стала многоуровневой. На нижнем уровне находится выборный глава муниципия, который еще не чиновник, но чтобы подниматься дальше по карьерной лестнице, вынужденный подчиняться вышестоящим уровням чиновничьей власти.

Над ним высится башня из многих уровней: провинции, диоцеза, префектуры и, наконец, империи. На каждом из этих уровней существует своя администрация, формируемая по принципу способности выполнять требуемую работу, а не исключительно лояльности. Руководители этих администраций приходят и уходят по ротации и являются единственными политическими фигурами в системе. Но система должна работать как часы и без их участия. Поэтому назначения на должности осуществлялись по спискам из пула представителей местных элит, обладавших нужным опытом (проще говоря, повторялась система римского cursus honorum, где должности занимались по лесенке от самой низшей до более высоких по очерёдности). И она работала. Пока политикой занимались в Императорском дворе, руководители административной власти лишь исполняли приказы, собирая налоги и верша суд.

Имперский чиновник, в идеале, был верен не своему начальнику, а самой Империи. Неважно кто там сидит наверху, провинциальный чиновник мог ни разу в жизни даже близко не увидеть того, на кого он работал — своего императора. Верность же Империи была мыслью вполне абстрактной, а потому, когда из-за военных поражений часть территорий выпадала из императорской власти, то римская администрация там вовсе не коллапсировала. Завоевателям ведь тоже нужно управлять и собирать налоги? Так вот они мы, чиновники. Так как местные администрации формировались из местных же жителей, то сущностно изменение конечной точки для налоговых поступлений менялось мало: разница между императором в Равенне, узурпатором в Лугдунуме и варварским царьком была лишь в том, кто из них сможет защитить военным образом интересы элиты провинции, куда входили и чиновники. Ведь какое главное богатство было в те времена? Деньги? Отнюдь! Земля, её в карман не положишь и не унесёшь, а потому, если империя не может ее защитить, то найдётся кто другой!

И вот уже римская административная система, созданная, чтобы питать римскую военную машину, работает против Рима. Аполитичная региональная администрация была не склонна как к сепаратизму, так и к защите целостности империи. Парадокс, но сила в период кризиса превратилась в слабость. И вот уже на руинах империи, в варварских королевствах, мы видим, что административно Рим как будто никуда и не уходил. Разве что элиты немного поменялись, да кое-какие из систем упростились. И вот тут уже начнется реально деградация. Особенно в 6-7 веке, когда сменится парадигма государственного устройства, и вместо получения лояльности армии через деньги станет проще делать это через наделение землёй. Как только нужда в деньгах отпадёт, то и поддержание сложной административной системы окажется непосильным и ненужным бременем, а потому от него откажутся. Но Западная Римская империя к тому моменту будет мертва уже пару столетий как.

Автор: Владимир Герасименко (@Woolfen).

Оригинал: https://vk.com/wall-162479647_370881

Пост с навигацией по Коту

И пел об этом не только Егор Летов. Все, кому повезло учиться в начальных классах школы еще при советском режиме вряд ли могли увернуться от сборника охуительных историй про Владимира Ильича. Ну помните, «Ленин и печник», «Ленин и жандармы», «Ленин и часовой», «Как Ленин ел чернильницы» (не шутка) и т.д. Как говорится, кто не был, тот будет, кто был – не забудет. Но вот эта история шансов попасть в хоть какой-то сборник имела очень мало.

Вечером 6 января 1919 года Владимир Ленин вместе с сестрой Марией Ульяновой и всего одним охранником отправился на автомобиле, предположительно – навестить в больнице жену. Машина на малой скорости пробиралась по заваленным снегом улицам, как под железнодорожным мостом на Сокольническом шоссе (сейчас – улица Русаковская) на дорогу выскочили вооруженные люди с криками «Стой, стреляем». Водитель хотел прибавить газу, но Ленин остановил его. Он принял людей за один из патрулей милиции. Через мгновение все в машине оказались под дулами пистолетов. Что в этом момент чувствовал Ленин, который всего 4 месяца назад поймал 2 пули на заводе Михельсона – нетрудно представить. Его вытряхнули из машины, чьи-то руки грубо рванули лацканы пальто, вытаскивая из-за пазухи документы, кошелек и пистолет системы Браунинга. Охрану тоже разоружили.

Автомобиль Ленина Renault 40CV

– Что происходит? Я – Ленин!

Он всё еще надеялся, что произошло недоразумение.

– Да плевать мне что ты Левин, - буркнул плохо расслышавший фамилию бандит, – А я Яков Кошельков, король города ночью.

Всех сидевших в машине обобрали и выкинули в сугроб. Бандиты же погрузились в машину и с гиканьем уехали. Только минут через 20 их главарь внимательно посмотрит захваченные документы и поймёт, КОГО он только что держал на мушке. Но момент будет упущен.

Ленин с сестрой и проштрафившейся охраной к тому времени уже добрались до Сокольнического райсовета. С трудом пробились через часового, который категорически отказывался пускать в ночное время не пойми кого без документов. Из райсовета по телефону вызвали машину с охраной. История успешно прошла очередную точку бифуркации.

Яков Кузнецов родился в 1890 году в Сибири, в семье каторжника, жившего на бессрочном поселении. Наследственность сказалась достаточно быстро – едва повзрослев, Яков перебрался в Москву на знаменитую Хитровку и начал зарабатывать длинный рубль квартирными и карманными кражами. Уже в 1913 году Яков Кузнецов, сменивший фамилию на Кошельков, был взят на карандаш как матёрый вор-домушник. В 1917 году по итогам своих художеств он поехал было по папиным стопам в Сибирь, но меньше чем через год бежал обратно в Москву.

Молодой, холостой, незарегистрированный

А там было где разгуляться. После революции и слома старого режима ВНЕЗАПНО выяснилось, что городовые и жандармы, может, и пили кровь трудового народа, но после их упразднения общественный порядочек приказал долго жить. Молодая советская милиция ни количественно, ни качественно долгое время не могла заменить старые кадры. Почувствовав небывалую свободу межвременья, банды плодились десятками. Выходить на улицу по ночам стало попросту опасно для жизни, да и днем было немногим лучше.

Уже имевший авторитет в преступном мире Яков быстро сколотил банду из таких же молодых и отчаянных. «Банда Кошелька» совершала дерзкие ограбления и налёты на магазины, склады и банки, при столкновениях с милицией не стеснялись пускать в ход оружие. По итогам нескольких перестрелок бандиты обзавелись удостоверениями, снятыми с убитых чекистов. Имея такие «железные ксивы» Кошельков окончательно потерял края. Теперь его банда часто даже не грабила, а в открытую нагло «реквизировала на нужды революции» прямо среди бела дня. Особо недоверчивым в качестве финального аргумента демонстрировали дуло «товарища Маузера». Таким образом Кошелькову удалось обнести, в частности, московский аффинажный завод, забрав несколько килограмм золота и платины и огромную сумму денег (25 000 рублей).

Впрочем, всё награбленное быстро спускалось им в притонах и «малинах» Хитровки и Сокольников, где он зарабатывал славу щедрого и фартового «короля». Эта любовь к славе чуть не погубила его в первый раз.

Зимой 1918 года Кошельков отправился в Вязьму почётным гостем на свадьбу одного преступного авторитета. Свадьбу накрыла облава, Кошельков был схвачен вместе с частью других «именитых гостей». Под конвоем трех чекистов Якова отправили в Москву. На одной из станций в вагон зашел торговец и предложил продать хлеба для арестованного. В те времена это было обычным делом и никакого подозрения у конвоя не вызвало. Кошельков дождался приезда в Москву и, уже сидя в пролётке, на одном из перекрёстков Мясницкой улицы, разломил каравай, выхватил спрятанный там револьвер и расстрелял своих конвоиров. После такого дерзкого побега его преступный авторитет взлетел до небес.

Изрядно поиздержавшись на новогодних праздниках, в январе бандиты задумали новый налёт. В этот раз целью был пассаж на Лубянке. Стало понятно, что для успешного ограбления им потребуется автомобиль. До судьбоносной встречи оставались считанные дни.

Как нетрудно догадаться, ограбление самого Ленина стало для советских правоохранительных органов даже не пощечиной, а ударом ноги в прыжке с разворота. В городе развернулась небывалая операция против бандитизма. Были арестованы или уничтожены более 200 бандитов, но банды Кошелькова среди них не было. За дело было поручено взяться сыщику Федору Мартынову — бывшему рабочему, а после начальнику Особой ударной группы Московской чрезвычайной комиссии. Для начала он выявил осведомителя бандитов в рядах милиции, чем и объяснялась их неуловимость. Дела у банды сразу пошли хуже. Спустя неделю Мартынову удалось взять пятерых сообщников Кошелькова, двое из которых участвовали в злополучном ограблении Ленина. Все бандиты были приговорены к высшей мере. В ответ Кошельков с сообщниками заявился на квартиру к сотруднику МЧК Ведерникову, участвовавшему в задержаниях, устроил над ним шутовской суд и убил на глазах семьи. Через некоторое время он с не меньшим цинизмом расстрелял двух сотрудников МЧК, следивших за его квартирой. Охота продолжилась с нарастающим остервенением. Один за другим подельники Кошелькова оказывались в застенках Лубянки (а после у стенки) или сразу гибли в засадах. Но потери несли обе стороны, затравленный и разъяренный Кошельков сам устраивал засады на охотников, расстреливая милиционеров. Несколько раз он сам оказывался на прицеле у чекистов, но каждый раз ему удавалось уйти.

К июню практически вся банда была переловлена или уничтожена. Удалось даже взять «невесту» Якова, Ольгу Федорову, сотрудницу Российского телеграфного агентства (РОСТА). Она оказалась в числе арестованных по делу о торговле кокаином и сама решила выдать Кошелькова. Чекисты условились, что она позовёт Кошелькова на свидание в парк, где будет ждать засада. Однако Яков не пришел. И всё же в итоге один из арестованных членов банды, надеясь выторговать себе жизнь, сдал «хазу» банды в доме на Старом Божедомском переулке. В ночь 21 июня Кошельков и двое подельников попали в устроенную там засаду. На крик «Руки вверх!» они открыли бешеную стрельбу. Ответным огнём двое бандитов были убиты на месте. Сам Кошельков получил 6 пуль, но еще 18 часов боролся за жизнь. При нём были обнаружены 2 маузера с расстрелянными обоймами, удостоверения убитых сотрудников ЧК, большая пачка денег и пистолет Ленина, который он всё время носил с собой, как талисман.

Автор: Дима Шуман.

Оригинал: https://vk.com/wall-162479647_377471

Пост с навигацией по Коту

А ещё вы можете поддержать Кота рублём против тифа, за что мы будем вам благодарны.

Яндекс-Юmoney (410016237363870) или Сбер: 4274 3200 5285 2137.

При переводе делайте пометку "С Пикабу от ...", чтобы было понятно, на что перевод. Спасибо!

Подробный список пришедших донатов вот тут.

Подпишись, чтобы не пропустить новые интересные посты!