Холодная Война известна тем, что подарила миру разделённые страны. Северную и Южную Кореи, два таких же Вьетнама, два Йемена, два Китая, и, что особо важно, две Германии. Усугубление международной обстановки, и начало вражды между недавними союзниками, во многом уходят корнями в Германский вопрос.
Проблема делёжки шкуры ещё неубитого медведя, то есть Германии, приносила головную боль ещё с Тегеранской конференции 1943 года. Видение будущего у всех было разное. Товарищ Черчилль думал поделить Германию на три части, товарищ Рузвельт – на пять. Только Сталин говорил о том, что страна, всё-таки, должна быть одна. Поскольку решить вопрос не удалось, его засунули в долгий ящик до следующего раза.
Следующий раз случился в Ялте. Снова разные планы, вплоть до замечательной идеи Моргентау. То есть разделить Германию на три государства + международную зону, оторвать от неё промышленность, и, судя по проецируемым результатам, устроить массовый голод для миллионов немцев.
В итоге, договорились на три оккупационные зоны. А затем и на четыре, после того как из английской и американской зон вырезали французскую. А из французской зоны, сами же французы, впоследствии вырезали Саарский протекторат, дабы когда-нибудь присоединить к себе. Бывшую столицу Германии тоже поделили на четыре, но де-юре город был всё же один.
Примерно отсюда и начинаются все наши проблемы. Каждая из четырёх оккупирующих держав по-своему видела будущее Германии, и по-своему хотела это будущее приближать. Ранее выступавшие за распил Великобритания и США сошлись на том, что лучше уж будет одна страна. Такую же принципиальную позицию занимала и Страна Советов. И с упором на то, что рано или поздно надо было подписывать окончательный мирный договор, а подписывать его пока не с кем.
Раз уж все за единую Германию, значит, она всё же объединится? А вот нет. Пока британцы с американцами сливали воедино свои оккупационные зоны и потихоньку строили протогосударственные институты, в советском секторе силком поженили коммунистов с социал-демократами. Поведение советских оккупационных властей мало отличалось от того, как они себя вели в других странах. Шаг за шагом, в новые органы местного самоуправления, протаскивали лояльных коммунистов.
Ситуации, в общем и целом, развивались параллельно. На западе строилась, словами американского дипломата Ачесона, «западная» демократия, а на востоке – «восточная». Для красного словца все говорили, что на деле стоят за единство Германии, но на деле получалось совсем иначе.
США апеллировали к достижениям ФРГ в восстановлении мирной жизни, и постулировали, что объединение должно значить присоединение к этой самой ФРГ. В самой же Западной Германии костью в горле стал вопрос важности направлений: интеграция с Западом или объединение с Востоком страны? Правящие христианские демократы ставили на первое. На Востоке же порвали с идеей общей администрации Берлина, потому что там выигрывали независимые социал-демократы. В ответ на постепенное становление западногерманского правительства начало расти правительство Восточной Германии, в котором доминировали коммунисты.
Больше всего на единстве страны продолжает настаивать советская сторона. И иногда пример условного согласия СССР на единую, но нейтральную Германию поднимают, как пример сталинского миролюбия.
Но тут дело вот в чём: в то же время, когда министр иностранных дел Вышинский настаивал на том, что СССР «неизменно проводил и проводит политику, направленную на обеспечение демократического мира и дружественного сотрудничества народов», та же самая Страна Советов предъявляла территориальные претензии Турции. На земли, от которых Советы сами добровольно отказались почти тридцать лет назад. Миролюбием особо не пахнет. Во-вторых, в случае объединения условно нейтральной Германии никто не гарантировал, что местные коммунисты не устроят то, что устроили в Чехословакии или Венгрии. А именно мягкий путч, с помощью профсоюзов, сил МВД (коммунисты в коалициях всегда его брали себе), и иных внесистемных образований. Ещё в 1945 году, в апреле, то есть до конца войны, в советскую зону оккупации были тайно отправлены немецкие коммунисты для организации партийной работы. Ну и завершим тем, что даже при самых честных выборах, включение в общегерманский избирательный процесс восточных земель пришлось бы на пользу именно левым силам.
Да даже объединение Германии на нейтральной, внеблоковой основе было бы выгодным СССР. Выгодным в ущерб уже имеющейся зоне влияния, но всё же лучше, чем новый член НАТО. Статус той же Финляндии, нейтральной на протяжении всей Холодной войны, Советскому Союзу вполне импонировал. Опять же, холодный расчёт > «миролюбие»
Соответственно на Западе перспектива создания единой, «нейтральной» Германии оценивалась полностью противоположно. Во-первых, возможность повторения чехословацкого варианта и потеря вообще всей страны. Во-вторых, западным державам терять было больше чем СССР. Наконец, в-третьих, ФРГ уже активно ввязывалась в европейскую интеграцию, и её участие в этом проекты было очень важным для всех остальных.
И даже после этого, и после блокады Западного Берлина, мало кто понимал, что раздел Германии это надолго. Что на бытовом уровне, что среди политиков, продолжала теплиться надежда на краткосрочность разделения. Последний раз эта надежда окрепла после смерти Сталина, и затем она вновь угасла.
Так немцы, как и корейцы или вьетнамцы, стали шахматными фигурами в руках настоящих игроков: США и СССР.
Мы уже посмотрели на события начала Холодной войны с точки зрения США и Англии. Теперь надо для симметрии взглянуть на точку зрения советской стороны. И сразу же мы сталкиваемся с проблемой, которая терзала западную советологию все время её существования: в какой мере идеология определяла конкретные шаги советского правительства.
В США прилежно изучили труды классиков и знали, что основная задача коммунистов - это мировая революция. В то же время СССР еще в 20-е провозгласил отказ от планов на мировую революцию и принял курс на построение социализма в отдельно взятой стране. В то же время СССР активно поддерживал Коминтерн и местных коммунистов в разных странах до войны, и тем более после неё. Поэтому, когда в Восточной Европе, которая по ялтинско-потсдамским договоренностям отходила в советскую зону влияния, началось оперативное покраснение правительств, на западе рассматривали это как подтверждение нацеленности СССР на мировую революцию.
Реальность была, конечно же, чуть более сложной. Война с немцами стала для СССР второй серьезной родовой травмой, после интервенции во время гражданки. В обоих случаях советской власти пришлось отражать угрозу наземного вторжения с запада. Поэтому едва ли не основной императив дипломатии в конце войны был обеспечить вокруг советских границ надежный буфер из дружественных или нейтральных государств. Так как главная угроза всегда исходила от запада, то и основные усилия по созданию буфера были предприняты именно на европейском направлении.
При этом советские власти не без причины считали, что в случае сохранения в буферных государствах демократического режима существовал немалый риск того, что в них к власти придет враждебное правительство. Поэтому построение коммунистических режимов, разделяющих общую идеологию, было решением проблемы лояльности: едва ли коммунистическая Польша будет вести антисоветскую политику. Из этой логики, тем не менее, были исключения. Первое - это Финляндия, в которой не было серьезного левого движения, но советские дипломаты сумели добиться построения взаимовыгодных отношений для обеих стран, фактически сделав Финляндию союзником. Второе - это Югославия, в которой был построен коммунистический режим, но Тито и Сталин вдрызг разругались и в будущем Югославия так и не вернется в советскую сферу.
Хотя советскую сторону и интересовало соблюдение видимости легитимности прихода к власти коммунистов, но цель в данном случае была важнее методов. Возмущение же США и стран запада происходящим скорее подтверждало правоту - ведь зачем им возмущаться, если они сами не хотели привести к власти в этих странах своих людей?
Вопрос Персии тоже следует рассматривать именно через призму создания буферных режимов, но с нюансами. В случае Персии у СССР с Союзниками был договор, что после окончания войны все стороны выведут из страны войска, а Персия станет нейтральной. СССР выводить войска не хотел, более того поддержал восстание коммунистов в северном Иране. Советская сторона хотела сохранить военное присутствие в северном Иране, получить доступ к нефтяным концессиям и обеспечить тем самым прямое влияние на политику Персии. Если же совсем бы повезло и правительство в Тегеране пало, то можно было быстренько установить там коммунистический режим.
Понятное дело, что США, Англия и сама Персия через ООН начали давить на СССР с целью вывести войска. И Сталин пошел на уступки, добившись концессий и согласившись на вывод войск. Кризис вроде бы урегулирован, но осадочек остался у всех: у стран Запада из-за того, что СССР вопреки всем договоренностям пытался силой продавить Персию на нужные ему решения; у Персии из-за того, что советы начали поддерживать сепаратистов и силой навязали невыгодное соглашение; у СССР, так как сразу после вывода войск Персия тут же разорвала договор о концессиях и явно повернулась в сторону союза с США и Англией.
Проблема Турции же и претензий к ней СССР и вовсе носит трагикомический характер. С 1944 года СССР начал требовать возврата территорий бывшей Российской Империи отданных самой советской властью в 1921 году по Московскому договору. Мол, попользовались и будет. При этом вдогонку Москва требовала либо вообще отменить конвенцию Монтре, либо сделать для СССР исключение. Также со слов Молотова, сказанных уже после смерти Сталина, истинной причиной всех этих претензий стало желание наказать Турцию за её “прогерманскую позицию” во время войны. Если такой мотив действительно был определяющим, то советские дипломаты серьезно просчитались.
В Ялте и Потсдаме союзники согласились с тем, что претензии Москвы имеют место и должны быть решены в двустороннем порядке. Москва на переговорах в Потсдаме давала понять, что территориальные уступки не главное и от них она готова отказаться в случае принятия пункта по проливам. Но вот туркам об этом не сообщили и вели дипломатическую работу в форме ультиматумов. Турция, естественно, уперлась и не хотела идти на уступки СССР. И тогда, параллельно с кризисом в Иране, Советский Союз подвел войска к границе Турции и выдвинул новый ультиматум. Турки тут же кинулись в Лондон и Вашингтон просить помощи, так как это было явным нарушением Потсдама. В Вашингтоне к туркам прислушались и дали денег, заодно начав зондаж Москвы на тему “а не офигели ли вы там?”. Москва же сделала морду кирпичом, мол, ведем дипломатию как хотим. Как итог, вторжения в Турцию так и не случилось, СССР не добился никаких уступок, а наоборот, толкнул Турцию в сторону стран Запада.
Последние два кризиса серьезно подорвали доверие между СССР и США. Та легкость с которой СССР способен был применить силу для решения проблемы, серьезно пугала. В то же время в Москве не видели проблемы в такой политике. Если СССР и нарушал букву договоренностей в Ялте и Потсдаме, то дух, с его точки зрения, - нет. СССР укреплял свою сферу влияния настолько насколько это было возможно, отлично понимая, что когда новый миропорядок устаканится, то сделать это будет гораздо сложнее. Жесткая реакция стран Запада, создание военно-политических блоков и их все более явный антикоммунизм вселяли серьезные подозрения, что скоро вокруг СССР возникнет враждебный санитарный заслон.
Таким образом руководители обеих сторон будут убеждаться в собственных страхах и совершать в ответ действия, которые будут подтверждать страхи их оппонентов. Холодная война стала своеобразным самосбывающимся пророчеством - никто её не хотел, но каждый, как мог, приближал её начало.
В российском массовом сознании президент США Гарри Трумэн остался агрессивным антикоммунистом, ястребом и сторонником войны с СССР. И эта оценка была абсолютно логична с советской точки зрения. Но вот если копнуть американские источники, то картина несколько меняется. Голубем мира он, конечно, не был, но и ястребом, по мнению американцев, стал во многом поневоле.
Вообще, чтобы понять Трумэна, нужно знать о нем три факта. 1) Во время Первой мировой войны он был офицером и повоевал в Европе. Именно опыт службы сформировал у будущего президента недоверие к военным. По его мнению, военные совершенно неадекватно относились к деньгам: их не заботило как эти деньги государство добывает, как работает экономика, они способны освоить любые суммы и им все равно будет всегда мало. Поэтому Трумэн считал, что военных и их расходы нужно держать в узде.
Наверное лучше всего его отношение к военным характеризует вот эта фраза:
"Я не уволил его [МакАртура], потому что он был тупым сукиным сыном, хотя он и был им, но это не противоречит закону для генералов. Если бы это было не так, то от половины до трех четвертей из них сидели бы в тюрьме."
2) После войны Трумэн попытался уйти в бизнес, но его магазинчик прогорел, а он ещё долго расплачивался по кредитам. После этого Трумэн сформулировал для себя следующую максиму: и обычный человек, и государство должны распоряжаться только деньгами, которые оно имеет. Наращивание долга по Трумэну было крайней мерой, которую необходимо всячески избегать.
3) Он считал главной силой США не число дивизий, солдат, танков и самолётов, а промышленный потенциал. Так как не важно сколько твои противники имеют дивизий сейчас, когда нет войны, если к её началу ты сможешь выставить больше дивизий, чем они.
Все эти три убеждения и сформировали послевоенную политику Трумэна. Демобилизация экономики должна была вернуть ей гражданский характер, что в дальнейшем обеспечило бы её рост. Демобилизация армии ставила целью балансировку бюджета с целью получения профицита и рассчитывания с долгами. Расходы на армию, как и все траты госбюджета, были жёстко ограничены, а внешняя политика в 1945-1946 году строилась из расчёта, что к 1950 году необходимости военного присутствия в Европе не будет.
Проблема заключалась в том, что с точки зрения американцев СССР с 1946 года последовательно подрывал все ялтинско-потсдамские договорённости. Тут и активное способствование покраснению всей Восточной Европы, и вмешательство в гражданскую войну в Греции, территориальные претензии к Турции, споры о продолжении оккупации Ирана и т.д. Среди политиков США на этом фоне растут антикоммунистические настроения и Трумэн в 1947 году вынужден принять так называемую Доктрину Трумэна.
Данная доктрина признавала наличие со стороны СССР нарушений постялтинского миропорядка, объявляла миссию США по защите свободы, о начале сдерживания СССР и поддержке демократий против авторитарных угроз. Но это была программа чисто политического сдерживания: выделенные на неё деньги были пущены на финансовую поддержку Греции и Турции. При этом никакой военной поддержки оказывать не планировалось, а объем помощи был крайне ограничен.
Фактически Доктрина Трумэна была, скорее, декларацией о намерениях, нежели действенной программой. Попытки сначала министра обороны Форрестола, потом госсекретаря Ачесона и других политиков убедить Трумэна в необходимости военного сдерживания СССР силами США, отвергались президентом. Создание вместо этого блока НАТО немало критиковалось военными, так как это была попытка переложить необходимость сдерживания СССР в Европе на плечи самих европейцев, веры в возможности которых адекватно противостоять СССР не было. Не меньше критики вызвал и "план Маршалла" по восстановлению Европы. Пробивая его через сенат, Трумэн заявил, что лучшей защитой Европы от коммунизма является рост её благосостояния, а не армии США.
Даже события 1948 года с переворотом в Чехословакии и блокадой Берлина не заставили Трумэна изменить подход к минимизации госрасходов. Ожидать чего-то иного от человека, который по его собственному признанию, имел хобби - уединиться и начать пересчитывать госбюджет США - было бы странно. Фактически из-за собственных взглядов на госбюджет Трумэн был последовательным голубем мира в американском понимании. И ему постоянно прилетало за это то от военных, то от сенаторов. Знаменитый сенатор Маккарти активно искал агентов Кремля в администрации президента. А самого Трумэна антикоммунисты подозревали даже в симпатиях Советам.
Рост опасений, что активная советская внешняя политика рано или поздно приведёт к новой войне в Европе и что те не остановятся, пока не захватят мир, привёл к значительной активизации алармистов из окружения президента, вставших на ястребиную позицию. Именно алармизм Ачесона стал тем драйвером, что заставил Трумэна принять новую концепцию национальной безопасности National Security Council Paper 68 (NSC-68), где задача военного сдерживания СССР озвучивалась прямо. Но до начала войны в Корее Трумэн даже не думал повышать военные расходы, наоборот, на 1951 год планировалось небольшое их сокращение. Старт войны в Корее все изменил.
Трумэн после новостей из Кореи резко поменял свое мнение по вопросу ремилитаризации США. Для очень многих реакция президента стала полной неожиданностью. Корея никогда не была в фокусе внимания администрации, в ней не было стратегических интересов США, а ситуация с сохранением двух государств на полуострове всех в Вашингтоне вполне устраивала. Поражение в Корее не несло прямой угрозы США, но слишком многие видели в этом конфликте генеральную репетицию воссоединения Германии. И именно опасениями, что на Корее коммунисты не остановятся, если не дать им отпор, мотивировал изменение политики Трумэн.
Исследователи, не оспаривая сказанное Трумэном, находят в его действиях и другие мотивы. Позиции ястребов при любом исходе однозначно укрепились бы, так как те получили подтверждение агрессивной сущности коммунизма. Трумэн с его заботой о балансировке бюджета мог вскоре оказаться в оппозиции большей части своего же кабинета. А это уже было крайне рискованно. Особенно с учётом того, что вокруг носились военные с предложениями немедленно принять план превентивной войны с СССР. Поэтому недопущение победы коммунистов в Корее виделось на данном этапе единственным разумным способом сдержать СССР и отсрочить неминуемый конфликт в Европе. А заодно это позволяло взять под контроль собственных вармонгеров и не показать себя слабым.
То есть если смотреть на старт Холодной войны с американской позиции, то выходит, что решительный вклад в начало активного противостояния внес СССР и товарищ Ким. Тогда как Трумэн сколько мог сдерживал милитаризацию США и фактически мешал "адекватно угрозе" бороться с коммунистами. Вот такой вот парадокс.
Взгляните на эту картинку. Что вы видите? Немецкий пилот, его самолёт ииии... львёнок! Этот милый представитель семейства кошачьих был талисманом летчика с охренеть какой весёлой биографией. Поехали.
Родился Франц фон Верра в 1914 году в кантоне Вале, Швейцария. Но вскоре он переехал в Германию и его детство прошло в стремительно меняющейся стране. В 1936 году молодой человек вступил в Люфтваффе и в 1938 году стал лейтенантом. Личный счёт лейтенант открыл в мае 1940 года, когда гремела битва за Францию, его жертвой стал Харрикейн Королевских ВВС. Где-то в это же время было сделано фото со львёнком Симбой, благодаря которому Франц первый раз попал в прессу — она сделала репортаж с таким вот необычным маскотом офицера Люфтваффе. Кошак жил на аэродроме среди военных как обычный представитель своего семейства. Кормлен, поен, потискан, всё как всегда.
Через несколько месяцев началась битва за Британию — перед Морским Львом Рейх должен был захватить превосходство в воздухе над Ла-Маншем и самой Англией, подавив RAF как организованную силу. Верра на своём Мессершмитте активно летал через канал и воевал с англичанами. В одном из вылетов он сбил 4 британских истребителя. На базе, правда, несколько (в 2 раза) увеличил свой счёт, но кого волнуют такие мелочи, когда в дело вступает пропаганда. Журналисты наперебой стали интересоваться подробностями вылета и, чтобы не выходить из общей канвы, командование Франца дописало ещё 5 самолётов на счёт лётчика, как уничтоженные на земле.
Возможно, карма, возможно, просто закономерное развитие событий, но 5-го сентября фон Верра был сбит. Аварийная посадка. Плен. Вот и закончился бы победный марш орла Геринга, как и эта заметка, если бы не его воля к свободе.
Первый побег лётчик попытался совершить во время копания траншей, прямо во время работы с группой других пленных. А почему? Потому что охраняли ребят с кирками и лопатами полицейские, вооруженные дубинками. Что может пойти не так, действительно? Но фон Верра поймали и переправили в другой лагерь на западе Британии.
Освоившись на новом месте, герр Франц организовал новый побег. 7-го октября на дневной прогулке немец увильнул от внимания конвоиров и перелез через забор. Только через 3 дня британцы смогли найти беглеца в каком-то захолустном сарае, где пленный укрывался от вечернего дождя. Вторая попытка закончена... ан нет, нихрена. Фриц выбил у солдата керосиновую лампу, которая освещала пространство вокруг, и скрылся во тьме. Спустя 2 дня его снова нашли — он куда-то полз по скале. Район был оцеплен и начался поиск. В итоге его нашли в какой-то грязевой яме, где он прятался от лишнего внимания. Хоть и не очень успешно.
От греха подальше англичане закинули его в лагерь в центральной Англии, графство Дербишир. И закинули подлого фашиста в одиночку на пару недель. После перевода выхода оттуда фон Верра что сделал? Пральна, нашёл группу военнопленных, которые делали подкоп из лагеря. Немцы понимали, что одним подкопом дело не ограничится — нужно что-то делать после побега. Поэтому они раздобыли деньги и поддельные документы и с этим набором 20-го декабря сбежали из плена. Надо сказать, что в этом им помогло шумовое прикрытие работающего ПВО и пение лагерного хора (он, кстати, маскировал и создание туннеля, так как состоял из немцев). Тем не менее, 5 человек на свободе. Что дальше?
4 соучастников побега поймали, а Франца... Конечно же, нет! Ещё в лагере он занялся вышиванием и сделал себе знаки отличия голландских ВВС. Поэтому старший лейтенант Люфтваффе фон Верра стал капитаном Ван Лоттом ВВС Её Величества. Защищал небо от поганых нацистов, оккупировавших его Родину, но всё-таки был сбит ими и совершил вынужденную посадку. Поэтому у каждого встречного неме... простите, голландец требовал провести его к ближайшему британскому аэродрому. Да, часть не его, но как-нибудь разберутся, как его переправить к своим соотечественникам.
И это сработало! Ван Лотт несколько задержался в полиции, но вот он уже на аэродроме "союзников" завтракает с англичанами. Пока британцы выясняли принадлежность лётчика, он пытался аккуратно заполучить самолёт, дабы вернуться в свою часть. Ему вежливо отказали, так что голландец аккуратно отпросился в поле и стал искать исправный самолёт. Когда он всё-таки нашёл исправный Харрикейн, он заявил:
"Я капитан Ван Лотт, голландский летчик. Меня только что отправили сюда, но я никогда не летал на Харрикейнах. Вахтенный послал меня к вам, чтобы вы научили меня управлять этой машиной, и я мог совершить тренировочный полет. Какая машина готова к взлету?".
Вместе с непонимающим механиком они начали готовить машину ко взлёту. И вот, двигатель почти заведён, как вдруг Ван Лотт услышал "Вылезайте!" и увидел дуло пистолёта английского офицера. Тут же наш голландец обратно стал Францем фон Верра и его третий побег окончился неудачей.
Этот момент из фильма The One That Got Away
На этот раз англичане не стали мелочиться и отправили нашего героя подальше — в Канаду. Там они организовали лагерь неподалёку от Верхнего Великого озера и начали переправлять Франца и других военнопленных вглубь страны. Нооооо... Верра решил сойти пораньше, у Оттавы если быть точнее. В ту ночь в тюремном поезде выстроилась огромная очередь в туалет — заключенным дали яблоки, которые с непривычки злокачественно подействовали на желудки. На всю очередь было пару вечно занятых охранников, так что Франц просто притворился ещё одним больным, скрючившись в очереди в своей шинели. Дождавшись момента, когда поезд стал подъезжать к станции, фон Верра выпрыгнул из окна тюремного поезда где-то в тридцати милях от американской границы и сдался американским властям. В тот день ещё несколько немцев пытались таким же способом сбежать из плена, но безуспешно — их довольно быстро отловили.
В США полиция выставила ему штраф за незаконное пересечение границы, но с помощью подвешенного языка и немецкого консула эта маленькая неприятность была решена. Пока США и Канада обсуждали экстрадицию, Франца переправили в Мексику, ну а дальше Бразилия, Испания, Италия и вот — родной Фатерлянд.
По возвращении лётчик стал купаться в лучах славы, фюрер наградил его железным крестом, Геринг присвоил чин гауптмана, в общем — жизнь удалась. Даже книгу написал. Тем не менее, фон Верра вернулся на службу в действующую часть. Принял участие в Барбароссе, но в сентябре 1941 вместе с авиачастью был переброшен (о, ирония) в Голландию — патрулировать побережье. Там он вскоре встретил свою смерть, но не в ратном бою с англичанами — у его самолёта отказал мотор. До берега новенький худой не дотянул, так что посадка была на воду. А в конце октября водичка в тех местах очень бодрящая — итог был предсказуем.
Котанам привет, остальным соболезную! Сегодня мы поговорим о самой великой попытке в истории шахмат — попытке полностью убить плодотворную дебютную идею. Речь пойдет о chess960, шахматах Фишера.
Почему 960? Именно столько вариантов начальной позиции в шахматах Фишера. Для всех нас привычна обычная расстановка: король и ферзь в центре, ладьи по краям, конь и слон зажаты в бутербродике между ладьями и королем/ферзем, в зависимости от стороны. В шахматах Фишера начальная расстановка определяется случайным образом (сейчас — компьютером).
Правила расстановки таковы: 1) Расстановка белых и черных идентичная; 2) Пешки остаются на привычных втором и седьмом ряду; 3) Фигуры располагаются на первой и восьмой горизонтали; 4) Слоны разнопольные; 5) Ладьи с обоих сторон по разные стороны от короля. Соответственно, правила рокировки изменены: рокироваться можно с любой позиции короля, если убраны все фигуры стороны и король и ладья не двигались с начала партии.
Зачем вообще было придумано такое безобразие? Дело в том, что шахматы как спорт переживают тяжёлые времена.
На уровне обычного обывателя никаких проблем нет: обычно самые прошаренные любители имеют лишь знания типичных эндшпильных позиций, неплохое знание нескольких дебютов, а дальше все зависит от индивидуальной силы игрока. То есть если ты не пойман на вариант в дебюте, то в дальнейшем роляет исключительно твой скилл. Любителям играть интересно и приятно. Партии результативные, интересные и свежие, шахматная кровь льется рекой.
Приколы начинаются на уровне гроссмейстеров: результативные партии случаются в разы реже ничьих, дебютная подготовка противников доходит до того, что разработанные варианты форсируют игру прямо до эндшпиля(конечной стадии игры). Доходит до смешного: 12 партий чемпионского матча Карлсен-Каруана закончились без единой результативной партии. Чтобы понять, как мы дошли до жизни такой, нужно понять, какую революцию в шахматах совершили компуктеры.
В конце 20 века в жизнь топовых шахматунов начали входить компьютерные программы. Несмотря на довольно низкую эффективность(по сравнению с современными), они быстро завоевали популярность. Победа АйБиЭмовского Deep Blue над чемпионом мира Гарри Каспаровым окончательно обоссала колени всем скептикам: теперь человек здесь не главный.
Отныне мясные шахматисты почтительно выслушивают снисходительные советы от электронных монстров. На данном этапе, компьютер превосходит человека во всем: в оценке позиции, расчете вариантов, в позиционной игре, в острой и динамичной игре. Одержать победу кожаные мешки могут одним лишь способом: отрубив питание компа.
Ну и шахматисты, не будь дураки, быстро начали использовать компьютеры в своей подготовке. В конечном итоге это и привело к тому, что современные дебюты изучены вдоль и поперек, простора для творчества не осталось. Современные шахматисты начинают играть «сами» дай Бог ходу к 20-му.
Для того, чтобы нивелировать такую жесткую дебютную подготовку, и были созданы шахматы Фишера. Предложил их один из самых эксцентричных гроссмейстеров — одиннадцатый чемпион мира Бобби Фишер. Шахматный мир привык к его заскокам. Миллионы долларов за спортивные выступления? Окей, ладно. Не желает играть , потому что устал и плохое освещение? Окей, ладно. Выступает с публичными заявлениями, что шахматы подмяли под себя евреи и коммунисты? Окей , ладно. Но когда Фишер показал свои шахматы, со слоном на h1 и ладьями в середине доски… тут даже видавший виды шахматный мир ахуел. Но несмотря на всю эксцентричность, идея была, без преувеличения, гениальной.
Посудите сами — игроки начинают играть сами с первого хода. Плодотворная дебютная идея полностью убита! Ни тебе ферзевого гамбита, ни русской партии, ни голландской защиты — баста! Отныне лишь твое умение определяет, как повернется партия.
Однако, если у кого-то из любителей и были и были смелые мечты, что теперь они смогут на равных бороться с супергроссмейстерами… штош, жизнь разбила эти мечты хрустким ударом шахматной доски. Вполне ожидаемо, топ-шахматисты стали доминировать и в шахматах Фишера. Оказалось, что всё-таки гроссмейстера делает гроссмейстером не только дебютная подготовка.
И что в итоге? На самом деле, 960-е — далеко не первая попытка «модернизации» шахмат. Были предложения и по увеличению размера доски, и по введению новых фигур, и всякие другие извращения. Однако 960-е — единственная модификация которая действительно прижилась и стала популярной в сверхконсервативном шахматном мире. По шахматам Фишера проводят чемпионаты мира под эгидой ФИДЕ, она весьма популярны на интернет-площадках. Так что, я предполагаю, что на перспективы chess960 можно смотреть с осторожным оптимизмом. И быть может — быть может… когда-нибудь и настанет тот момент, когда сиквел отправит своего великого предшественника на пенсию.
Если спросить, что стало началом Холодной войны, то многие без раздумья ответят, что, конечно же, фултонская речь Черчилля. В советской и российской историографии такая точка зрения закрепилась намертво, но вот в западной это событие часто либо упоминается походя, либо вовсе отсутствует. Почему так вышло? Рассмотрим основные тезисы речи.
Вообще если прочитать Фултонскую речь, то можно с удивлением обнаружить, насколько же она травоядная. Во вступлении к речи Черчилль четко обозначил две главные угрозы миру - войну и тиранию, которые уже привели к разрушению Европы в огне Второй мировой:
“Чтобы миллионы и миллионы людей, живущих в этих домах, действительно чувствовали себя в безопасности, они должны быть защищены от двух чудовищных мародеров — войны и тирании. Все мы хорошо знаем, какие ужасные потрясения переживает рядовая семья, когда на ее кормильца обрушиваются проклятия войны, принося бесчисленные страдания также и тем, ради благополучия которых он трудится в поте лица. Мы с ужасом взираем на страшные разрушения, которым подверглась Европа, во многом лишившаяся своего былого величия, и значительная часть Азии. Когда в результате черных замыслов злодейских умов, поощряемых агрессивными устремлениями могущественных держав, на огромных просторах земли разрушаются сами устои цивилизованного общества, простым людям приходится сталкиваться с такими невероятными трудностями, с которыми они не в состоянии справиться.”
Далее Черчилль указал, что единственным способом избежать скатывания мира в новую войну является поддержка ООН. С его точки зрения эта организация должна быть не просто местом для обсуждений, но иметь свою армию из контингентов всех стран участников, так как только наличие сил ООН придаст вес её действиям по поддержанию сложившегося миропорядка.
На этом вступление заканчивается и начинается основная сутевая часть, в которой Черчилль перечисляет все страхи западных политиков в отношении СССР и коммунизма. Его откровенно пугает то, что Сталин активно насаждает коммунистические режимы в странах Восточной Европы, поддерживает коммунистические движения по всему миру и предъявляет претензии Турции и Персии:
“В целом ряде стран по всем миру, хотя они и находятся вдалеке от русских границ, создаются коммунистические пятые колонны, действующие удивительно слаженно и согласованно, в полном соответствии с руководящими указаниями, исходящими из коммунистического центра. Коммунистические партии и их пятые колонны во всех этих странах представляют собой огромную и, увы, растущую угрозу для христианской цивилизации, и исключением являются лишь Соединенные Штаты Америки и Британское Содружество наций, где коммунистические идеи пока что не получили широкого распространения.”
Черчилль признает за СССР резонную озабоченность собственной безопасностью, но задается вопросом не является ли описанное выше свидетельством того, что коммунисты хотят захватить весь мир:
“Никто не может сказать, чего можно ожидать в ближайшем будущем от Советской России и руководимого ею международного коммунистического сообщества и каковы пределы, если они вообще существуют, их экспансионистских устремлений и настойчивых стараний обратить весь мир в свою веру. Я лично восхищаюсь героическим русским народом и с большим уважением отношусь к моему товарищу по военному времени маршалу Сталину. В Британии — как, я не сомневаюсь, и у вас в Америке тоже — с глубокой симпатией и искренним расположением относятся ко всем народам Советской России. Невзирая на многочисленные разногласия с русскими и всяческого рода возникающие в связи с этим проблемы, мы намерены и в дальнейшем укреплять с ними дружеские отношения. Нам понятно желание русских обезопасить свои западные границы и тем самым устранить возможность новой германской агрессии. Мы рады тому, что Россия заняла принадлежащее ей по праву место среди ведущих стран мира. Мы рады видеть ее флаг на широких просторах морей. А главное, мы рады, что связи между русским народом и нашими двумя родственными народами по обе стороны Атлантики приобретают все более регулярный и прочный характер. “
Черчилль не верит в новую войну, но он считает, что коммунисты будут и дальше пытаться насаждать свою идеологию, что противоречит интересам стран запада, так как они чувствуют угрозе своему положению:
“В то же время я даже не допускаю мысли о том, что новая война неизбежна, тем более в ближайшем будущем. Моя уверенность основывается на том, что наши судьбы все еще в наших руках и все еще в нашей власти спасти наше будущее. Именно поэтому я счел своим долгом поделиться с вами сегодня кое-какими своими мыслями и соображениями, воспользовавшись для этого предоставленной мне прекрасной возможностью. Я не верю, что Советская Россия хочет новой войны. Скорее, она хочет, чтобы ей досталось побольше плодов прошлой войны и чтобы она могла бесконечно наращивать свою мощь с одновременной экспансией своей идеологии. Сегодня, пока еще остается время, наша главная задача состоит в предотвращении новой войны и в создании во всех странах необходимых условий для развития свободы и демократии, и решить эту задачу мы должны как можно быстрее. Мы не сможем уйти от трудностей и опасностей, если будем просто закрывать на них глаза. “
Чтобы защитить свободный мир от поступи коммунизма Черчилль предлагает англо-саксонскому миру сплотиться и выступить единым фронтом для защиты свободы (т.е. недопущения прихода коммунистов к власти). Чтобы не допустить новую войну Черчилль предлагает отказаться от концепции “равновесия сил” (которой никто и не следовал, лол) и стать сильнее, чем коммунистические страны:
“Общаясь в годы войны с нашими русскими друзьями и союзниками, я пришел к выводу, что больше всего они восхищаются силой и меньше всего уважают слабость, в особенности военную. Поэтому мы должны отказаться от изжившей себя доктрины равновесия сил, или, как ее еще называют, доктрины политического равновесия между государствами. Мы не можем и не должны строить свою политику, исходя из минимального преимущества и тем самым провоцируя кого бы то ни было померяться с нами силами. Если страны Запада будут едины в своей неуклонной приверженности принципам, заложенным в устав Организации Объединенных Наций, то они своим примером научат уважать эти принципы и других. “
Отдельно отмечу, что в предыдущем отрывке, как и везде по тексту, Черчилль постоянно напирает на то, что страны запада только защищают послевоенный миропорядок с принципами организации которого СССР согласился. При этом наращивание сил ставит своей целью в первую очередь добиться от СССР уважения западной точки зрения:
“Мы не должны допустить повторения подобной катастрофы [войны], и добиться этого сегодня, в 1946 году, возможно лишь путем налаживания нормальных отношений и всеобъемлющего взаимопонимания с Россией под эгидой Организации Объединенных Наций. Поддержание таких отношений в течение многих и многих мирных лет должно обеспечиваться не только авторитетом ООН, но и всей мощью США, Великобритании и других англоязычных стран и их союзников. Такова в основных чертах суть моих предложений, которые я позволил себе представить моей уважаемой аудитории в своем сегодняшнем выступлении, названном мною "Мускулы мира".”
В конце Черчилль еще раз указывает, что запад не агрессор и разжигатель войны, он всего лишь защищает себя и действует в рамках нового постъялтинского мироустройства:
“Если мы будем твердо придерживаться принципов, предусмотренных уставом Организации Объединенных Наций, и идти вперед со спокойной и трезвой уверенностью в своей силе, но не домогаясь при этом чужих территорий или богатств и не стремясь установить тотальный контроль над мыслями наших граждан; если моральные и материальные силы британцев и их приверженность высоким идеалам будут объединены с вашими в братском союзе наших стран и народов, то перед нами откроется широкая дорога в будущее — и не только перед нами, но и перед всем человечеством, и не только на протяжении жизни одного поколения, но и на многие века вперед.”
Фултонская речь не содержит в себе ничего нового, чего не обсуждали бы дипломаты и политики с 1945 года. Черчилль был не первым, кто высказал подобные мысли на публику, а тон речи и ее содержание едва ли можно назвать призывами к войне. Это вполне резонный список проблем, страхов и предложений по их решению. Да, Черчилль фактически призвал к тому, что западный мир должен обеспечить военное и экономическое превосходство над коммунистическими странами. Но опять же, едва ли можно найти в этой речи желание использовать эту силу чтобы напасть на коммунистов.
Влияние Фултонской речи на ход Холодной войны парадоксально. На западе она если и вызвала какой-то эффект, то разве что в медийном поле. Речь немало обсуждали в прессе, но однозначного её одобрения не было. На политиков же она едва ли произвела впечатление - они и так все это знали. Знаменитая “длинная телеграмма Кеннана”, написанная ранее, во многом перекликалась с речью Черчилля. Но если мысли Кеннана стали отправной точкой для ряда внешнеполитических концепций в США, то ссылки на Черчилля вы едва ли найдете.
Тем не менее, в СССР фултонская речь вызвала шквал критики. Сталин отверг обвинения Черчилля в навязывании коммунистического строя, а также неправомерных претензиях к Персии и Турции. Советская дипломатия последовательно настаивала на том, что СССР полностью следует букве и духу ялтинских соглашений, а то что в странах восточной Европы к власти, вопреки предыдущим договоренностям, приходят коммунисты - так это выбор народа. И с советской точки зрения, при небольшой доли лукавства, так и было - влияние коммунистов в странах Восточной Европы было действительно велико.
Чтобы подчеркнуть, что не СССР виновник нынешнего охлаждения отношений, Сталин в печатном интервью обратился к тогда еще свежему методу Reductio ad Hitlerum:
“Следует отметить, что господин Черчилль и его друзья поразительно напоминают в этом отношении Гитлера и его друзей. Гитлер начал дело развязывания войны с того, что провозгласил расовую теорию, объявив, что только люди, говорящие на немецком языке, представляют полноценную нацию. Господин Черчилль начинает дело развязывания войны тоже с расовой теории, утверждая, что только нации, говорящие на английском языке, являются полноценными нациями, призванными вершить судьбы всего мира. Немецкая расовая теория привела Гитлера и его друзей к тому выводу, что немцы как единственно полноценная нация должны господствовать над другими нациями. Английская расовая теория приводит господина Черчилля и его друзей к тому выводу, что нации, говорящие на английском языке, как единственно полноценные должны господствовать над остальными нациями мира.”
Что фултонская речь Черчилля, что ответка Сталина не оказали серьезного влияния на политику обоих политических блоков - они продолжили действовать в той же парадигме, что и раньше. Выбор советской пропагандой Фултонской речи как точки отсчета Холодной войны едва ли можно назвать верным, но зато он был удобным. Охлаждение же отношений между странами началось до неё и все участники это понимали и принимали.
Согласитесь, уйти домой с мешком яблок куда приятнее, чем с какими-то там цветами и шоколадками. Ну, некоторые кадры, конечно, могут и удивить, как Джеффри Дамер в одноименном сериале, и принести в подарок банку чудесных головастиков, но не об этом. Давайте разберемся в этой яблочной традиции в День знаний.
Считается, что традиция преподношения в дар яблока учителю начала зарождаться в самом начале 19-века, а стала закрепляться где-то между 1880 – 1920 г.г. Почему именно яблоко версий ходит очень много. Наверное, самая пресловутая – это то, что яблоко символ знаний, тянущий корни к плоду Эдемского Сада. Но есть и другие, связанные с простотой выращивания хорошего урожая яблок, временем сбора этого урожая, да и полезностью этого универсального плода в быту.
Сами же яблоки стали заполнять Северную Америку лишь в 1600-х годах. Колония Массачусетского залива (Massachusetts Bay Colony) запросила семена и черенки из Англии, которые были привезены во время последующих рейсов в Бостон. Другие европейцы привезли яблоневый запас в Вирджинию и на юго-запад, а житель Массачусетса Джон Чепмен (John Chapman), больше известный как Johnny Appleseed – прославился тем, что сажал деревья по всему Огайо, Индиане и Иллинойсу.
Когда Соединенные Штаты и Канада были заселены, почти на каждой ферме выращивали яблоки. Хотя сами сорта были такими себе и есть их в чистом виде было не очень приятно, часто из них делали сидр, а измельченными яблоками кормили скотину.
Но праздник сидра длился недолго, ибо «Сухой закон» был беспощаден, поэтому фермеры подсуетились и начали активно продвигать лозунг «An Apple a Day Keeps the Doctor Away» — «Ешь яблоко в день, чтобы не ходить к врачу». Чего только реклама об использовании яблок вместо каких-то там зубных щеток стоит, фраза "nature’s toothbrush" закрепилась надолго.
Яблоки хорошо хранились зимой, да и в хозяйстве хорошо себя проявляли. Ходят слухи, что их даже в качестве оплаты учителю могли давать. Связано это было с низким достатком семей или же с желанием помочь учителю, и, таким образом, увеличить обычно низкую зарплату странного человечка с книжкой, что учит твоих детей за гроши.
В приграничных городах жители часто строили школьные здания из всего, что могли найти.
В США, особенно на западе, считалось также, что семьи, чьи дети ходят в школу, несут некоторую ответственность по обеспечению учителя жильем и пропитанием. Так, в 40-х годах учителя почти не получали государственной зарплаты, и этих бедных деревенских преподавателей селили в свободные помещения и кормили тем, что выращивали на огородах. Так что, в теории, яблоки, которые дети приносили учителю, были хорошим подспорьем, и их можно было сушить, мочить, готовить из них пироги или еще что-нибудь, пусть и были они мелкие и до ужаса кислые.
Продолжалось это волонтерство до конца 1800-х годов, но сам по себе обычай не хотел уходить в лету, продолжая распространяться и укрепляться, дошло все до того, что учителя и яблоки стали синонимами.
Летние каникулы – отличное время отдохнуть от школы, точнее заняться урожаем. А промежуток между августом и октябрям обычно пиковое время сбора яблок. Ученики, возвращаясь за школьную скамью, приносили в дар учителю эти самые плоды, что со временем из элементарной поддержки стало символом и проявлением благодарности учителю за труд. Традиция закрепилась, и поп-культура начала ее активно продвигать в кинематографе.
Самой настоящей классикой стала песня в исполнении Бинга Кросби: «An apple for the teacher is always gonna do the trick, if you didn’t study your arithmetic» — «Яблоко для учителя всегда поможет, если ты не выучил арифметику» (1939г.). Ее я Вам и предлагаю послушать.
Сейчас же об этой традиции вспоминают в "Неделю признательности учителям" (первая полная неделя мая) и во "Всемирный День учителя" (5 октября). Принести в подарок яблоко, да и не только его, можно и в любой день, показав педагогу, что вы благодарны ему за его труд.
На написание данного текста меня натолкнул недавний спор на Пикабу о фигуре Тиберия, крайне неоднозначной и в то же время знаковой для Римской Империи.
Тиберий. Вечно запасной
Тиберий был пасынком Октавиана, родившимся в первом браке Ливии от Тиберия Клавдия Нерона. После смерти отца в возрасте 9 лет Тиберия и его младшего брата Нерона Клавдия Друза на воспитание забрал Октавиан. Оба брата не были формально усыновлены, но рассматривались Августом, как запасные наследники. В начале Тиберий был запасным для племянника Августа - Марка Клавдия Марцелла, женатого на дочери Августа от предыдущего брака - Юлии. Потом, после кризиса 23 года до н.э. и смерти Марцелла, для друга и соратника принцепса - Марка Випсания Агриппы. По договорённости между правителем и его наследником, Тиберий женился на дочери Агриппы - Випсании, тогда как Агриппа на бывшей жене Марцелла - Юлии. Брак Тиберия, хоть и носил политический характер, но был удачным - оба супруга искренне любили друг друга.
Наш герой в молодости
Тоже он, но в душе
Все это время Тиберий проходил курс юного наследника: получал опыт административной и военной деятельности. С возложенными обязанностями он справлялся хорошо, хотя из-за жёсткого характера требовательный к подчинённым Тиберий не пользовался популярностью в армии. Вероятно, положение запасного варианта ничуть не расстраивало его, хотя Ливия и старалась продвинуть сына в глазах Октавиана. Но в 12 году до н.э. внезапно умирает Агриппа, в отличии от Августа, отличавшийся хорошим здоровьем. Это породило кризис престолонаследия, который требовалось срочно разрешить.
Своими наследниками Август видел детей Юлии - Гая Цезаря, Луция Цезаря и Агриппу Постума. Но так как внуки были на тот момент малолетними (старшему было 8 лет, а Постум родился только после смерти Агриппы), то им на случай внезапной смерти Августа нужен был опекун. Тиберий, как самый старший из потенциальных наследников не проявлявший явной тяги к власти, отлично прдходил на роль местоблюстителя. Для того, чтобы эта схема точно сработала, Август заставил Тиберия дать развод своей жене и жениться на Юлии. Развод дался Тиберию тяжело и стал первым серьезным конфликтом между ним и Августом. Он действительно любил Випсанию и не мог простить себе, что предал её, хоть и под нажимом Октавиана.
Новый брак не принёс счастья ни Тиберию, ни Юлии. Хотя Тиберий и получил многие из положенных наследнику должностей, но несчастливый брак отравлял его жизнь. Ливия интриговала чтобы Тиберий стал главным наследником, Юлия, защищая права на трон для своих детей, отвечала на это распусканием самых чёрных слухов о Тиберии при дворе. Ещё более осложняло ситуацию то, что Юлия открыто изменяла мужу, о чем перешептывался весь город и только Август оставался глух к этим слухам.
Тиберий во время брака на Юлии
Напряжение в отношениях копились до 6 года до н.э., когда Тиберий, после походов в Германию, внезапно объявил о добровольном изгнании на Родос. Точные причины такого поступка неизвестны, но он был крайне неприятным сюрпризом для Августа: других достаточно взрослых близких родственников мужского пола у Октавиана не было, так как Друз, брат Тиберия, за 3 года до этого умер. А вот Юлия могла праздновать, так как теперь между её детьми и троном никого не было. Есть подозрения, что именно её влияние привело у тому, что изгнание Тиберия превратилось из его личного решения, вынужденным, так как Октавиан неоднократно запрещал тому вернуться.
Но Юлию после этого как будто преследовал злой рок: во 2 году до н.э. из-за постоянных измен Юлии при живом муже чаша терпения Августа переполнилась и он, как отец семейства, дал от имени Тиберия ей развод и выслал из Рима; во 2 году н.э. погиб Луций Цезарь и в этом же году Октавиан позволил Тиберию вернуться в Рим частным лицом; в 4 году н.э. в Армении погиб Гай Цезарь. Внезапно Октавиан остался без наследников. Оставались варианты сына Тиберия - Друза, племянника Тиберия - Германика, а также сына Юлии - Агриппы Постума. Но все они только вступали в взрослый возраст и не имели нужной подготовки. Слабое здоровье Октавиана не оставляло больших надежд на то, что у него ещё будет хотя бы лет 10 на воспитание наследников. А потому - выбор Тиберия, как наследника, был безальтернативен.
Чтобы вы не запутались вот вам схемка, кто есть кто
Тиберий оперативно усыновляется Августом, но при условии, что тот усыновит Германика. После этого Тиберий получает от сената весь объем магистратур, которые занимает сам Август, кроме неделимого Верховного понификата, и становится полноценным соправителем империи.
Но почему так поздно?! Почему потребуется смерть 4 наследников, прежде чем Август выберет наконец Тиберия? Однозначного мнения нет, но я выскажу версию, которая кажется мне наиболее правдоподобной. Все дело в личных качествах Тиберия. Он был отличным полководцем и администратором, но вот присущей хорошему политику личной харизмы не имел. Источники отмечали, что он никогда ни перед кем не пытался выслуживаться или заискивать, не любил политиканство, а был прямолинеен, что нередко принималось за надменность, и скрытен. Если он с кем-то дружил, то не из политических мотивов, а из личной симпатии, если отмечал или продвигал кого, то за впечатлившие его качества. Вокруг Тиберия был, как и у любого нормального римлянина, круг друзей и клиентов, но он не имел значимого политического влияния. Тиберий всю жизнь провел в тени Августа и ему в ней было комфортно.
Да, все описанное выше делало Тиберия абсолютно безопасным для Августа - Тиберий, даже если захочет устроить переворот, то не найдёт поддержки. Но в то же время это было проблемой. Принципат Августа во многом держался на авторитете в нобилитете и армии самого Октавиана. Наследник Августа получит часть авторитета почившего принцепса, но хватит ли его чтобы гарантировать передачу власти? Как покажут дальнейшие события - для сената этого хватит, но вот армия взбрыкнет. Я уже упоминал ранее, что солдаты не любили Тиберия за жёсткий характер и требовательность, на это наложились недовольство 20-летним сроком службы и низкой зарплатой. Почти сразу после смерти Августа в 14 году н.э. легионы на германской границе и в Паннонии, подняли восстание. Это были те самые легионы которыми за два года до этого успешно командовал Тиберий. Но они провозгласили своим императором Германика и только его лояльность спасла Рим от новой гражданской войны.
Так что возможно Октавиан, осознавая все эти риски и не давал ходу Тиберию, как наследнику, пока под рукой были другие, более удачные кандидаты. Но судьба та ещё сука.
Тиберий. Укрепление вертикали власти
Принципат во времена Августа был все еще экстраординарным набором ординарных магистратур, выданных сенатом одному человеку. Когда принцепс просил сенат дать своему наследнику тот же набор магистратур, с фактической точки зрения источником их конечно был принцепс, но вот с юридической – сенат. Принцепс как бы делился своими особыми полномочиями, и после его смерти сенат должен был подтвердить новому правителю весь объем его полномочий. Проблема была в том, что никакого закона об автоматической передаче всех властных полномочий не было, и это создавало интригу: а вдруг сенат взбрыкнёт?
Стоит понимать, что сенат времен Октавиана Августа – это ещё во многом республиканский сенат. Значительное число сенаторов всё ещё были из потомственного нобилитета, чьи предки заседали в курии ещё во времена Первого триумвирата. Да, Август серьёзно кастрировал сенат в части его функций. Тем не менее, без сенаторов править империей было невозможно – именно они занимали ключевые позиции в госаппарате и армии. Октавиан, конечно, в ходе ценза удалял из курии наиболее нелояльных сенаторов, но всё же вынужден был строить партнёрские отношения с сенатом. Поэтому в сенате сохранилась вполне живая оппозиция, имевшая влияние. Это могли быть как республиканцы, так и сторонники изменения статуса–кво между сенатом и принцепсом. Идти на конфликт с популярным в армии и народе Октавианом, рискуя развязать новую гражданскую войну, они, конечно, даже не думали. Но вот Тиберий, не имевший столь сильного авторитета, в теории серьёзно рисковал.
Поэтому, вступив во владение "домом Цезаря" (став отцом семейства и владельцем всего имущества фамилии) и приняв клятвы верности от магистратов, Тиберий пошёл на неординарный шаг. Как и Август после победы над Антонием, Тиберий в сенате ошарашил всех отказом от высшей власти, как слишком тяжёлой ноши. Взамен принцепс попросил сенаторов самих определить, какой набор должностей он должен исправлять. У историков нет однозначной трактовки, что это было. Одни считали, что он был искренен в этой просьбе, другие – что устроил весь этот цирк для запугивания сената. Последнее соображение стоит учитывать, так как оппозиция в сенате не могла знать истинных намерений Тиберия и вполне могла предполагать, что сейчас срисуют всех, кто неправильно ответит, и потом накажут.
Тиберий и сенат в представлении сенаторов
Тиберий в реальности
Я считаю, что в этом шаге Тиберия был тонкий политический расчёт. Новый принцепс мог вполне всерьёз предлагать сенату изменить статус–кво в отношениях, сделав власть принцепса более коллегиальной. Тем самым Тиберий показывал сенату готовность к сотрудничеству. Отойдя от шока, сенаторы, как и в случае с Августом, начали уговаривать Тиберия принять весь объем полномочий и не пугать так их. Таким образом, новый принцепс легитимировал свою власть, и поэтому восстание легионов на германской границе не вызвало обрушения режима. Кроме того, сенат выпустил первый в истории акт, в котором была зафиксирована передача полномочий принцепса, опираясь на который все следующие правители могли требовать от сенаторов того же.
Почему же сенат проявил такую уступчивость? Всё дело в том, что хотя состав сената был всё ещё преимущественно из старого нобилитета, система принципата для многих из них была выгодна. Кроме того, что принципат позволял пока что избежать крупных внутренних конфликтов, новые правила игры при назначении на должности были довольно удобны. Принцепс, контролирующий половину всех провинций и все армии, назначал наместников и командующих лично. Следовательно, выслуживаясь перед принцепсом можно было построить успешную карьеру, устойчивую к приливам и отливам симпатий плебса и внутрисенатских клик. То есть, принципат требовал от сенатора не полностью отказаться от политических амбиций, а скорее согласовывать их с желаниями первого гражданина. И многих это вполне устраивало.
Тем не менее, наладить подлинно партнёрские отношения с сенатом Тиберий не смог, хотя и пытался. Именно при Тиберии сенат окончательно стал формальным сердцем политической жизни в Риме. Тиберий своим решением перенёс выборы магистратов из комиций в сенат. С одной стороны, это делало выборы более предсказуемыми, так как решалось всё теперь договорнячком в курии. Что было выгодно сенаторам. Но с другой стороны, значительно падала роль клиентелы сенаторов, так как она более почти не требовалась в комициях. А в любом внутрисенатском договорняке часто приходилось учитывать мнение принцепса и его людей. Таким образом, Тиберий, формально усилив сенат, на деле лишь сделал его ещё более управляемым.
Тиберий в первые 10 лет своего правления постоянно советовался с сенатом едва ли не по каждому вопросу. При этом он никогда явно не проговаривал, какого результата он ждёт. По идее, это должно было стимулировать свободное обсуждение вопросов, но на деле же приводило к постоянным склокам. Уважаемые сенаторы в отсутствии чёткой позиции принцепса скатывались к постоянным конфликтам и взаимным обвинениями в измене, прямо как в худшие годы республики. Сенат стал местом сведения счётов для одних, попыток свалить своих недругов для других, заработка денег для третьих и т.д. Какую бы подлинную цель не ставил перед собой Тиберий, он смог довольно эффективно стравить сенаторов друг с дружкой.
Сам император от всех этих конфликтов дистанцировался, большую часть времени проводя вне Рима. Его голосом и ушами в городе стал префект претория Сеян. Тот, видимо, должен был следить за этими склоками и решать, каким из них дать ход, а каким – нет. Сам Тиберий же постоянно напоминал сенаторам, что он за либерализм и против огульных обвинений. А то, что оппозиция принцепсу редеет, так это совпадение, да и все судебные процессы проводились сенаторами. Обычно всё заканчивалось или уходом в частную жизнь, или осуждением на изгнание. Тем не менее, какого–то особого роста доверия к Тиберию сама ситуация у многих сенаторов не вызывала.
Вероятно, взаимным недоверием и малым числом действительно лояльных сенаторов во многом была вызвана практика назначения наместников не на год, а на 5–6 лет. Тем самым Тиберий обходился довольно небольшим пулом кадров, но в то же время серьёзно ограничивались карьерные перспективы для тех, кто в этот самый пул не входил. То есть, поводов для недовольства у сенаторов было немало.
Народ тоже не сильно любил нового принцепса из–за его "умеренности". Тиберия очень заботило состояние казны, поэтому он ограничил траты на праздники. Изменение системы выборов в сенат также привело и к резкому падению раздач в ходе предвыборных кампаний и проведения праздников эдилами. Римляне лишились большей части зрелищ и были недовольны. Тем не менее, хотя бы с хлебом все было в норме: хлебные раздачи, контроль за ценами и помощь в случае катаклизмов осуществлялись Тиберием в полном объёме, нередко из личных средств.
В целом, правление Тиберия было прямым продолжением курса Августа как во внутренней, так и внешней политике. И как и Августу, Тиберию не повезло с наследниками – они имели неосторожность очень не вовремя умирать.
Тиберий. Истинная сущность нового порядка
Структура власти сложившаяся к концу первой декады правления Тиберия, заметно отличалась от последующих правлений и во многом развивала управленческие эксперименты Августа. Фактически можно было выделить 4 уровня управления: 1. Принцепс Тиберий, в руках которого находились все рычаги власти, занимался в основном общим стратегическим управлением; 2. Общее руководство реализацией решений в военной и внешнеполитической сфере осуществляли наследники принцепса Германик и Друз; 3. Общее руководство реализацией внутриполитических решений было за префектом претория – Луцием Элием Сеяном; 4. Сенат и наместники выступали инструментами реализации политики.
Таким образом, видно, что принцепс не руководил империей напрямую, а делегировал часть полномочий своим наиболее доверенным людям. Наличие такого буфера позволяло Тиберию минимизировать личное участие в политике, тем не менее имея полный контроль над ситуацией в стране. Команда из наследников и "премьер–министра" Сеяна могли эффективно решать все ключевые вопросы, пока сам Тиберий находился вне Рима. При этом принцепс дистанцировался от всех спорных решений – например, репрессивного характера. Помогало это не очень, так как и в народе, и в сенате, о Тиберии курсировали не самые лестные оценки. Но на прочности власти Тиберия это никак не сказывалось.
Вступив на престол в 55 лет, Тиберий мог рассчитывать, что уйдёт из жизни до своих наследников. Но вы ведь помните: судьба – та ещё сука. В 19 году н.э. во время миссии на Востоке умирает Германик. В ходе своей поездки он серьёзно поссорился с наместником Сирии Гнеем Кальпурнием Пизоном, посланным в качестве советника Германика. Сразу же возникли слухи, что Германик был отравлен по приказу Тиберия, который завидовал своему пасынку. Тиберий попытался пресечь данные слухи, но безрезультатно. Современные исследователи сомневаются как в факте отравления, так и в мотивах Тиберия – напряжённость в отношениях принцепса и наследника едва ли была столь велика, чтобы устранять его, да ещё и столь публично.
А в 23 году н.э. при странных обстоятельствах умирает сын Тиберия — Друз. В этом случае тут же пошли слухи, что его отравила жена по сговору с Сеяном. К версии отравления Сеяном, озвученной римскими историками, есть множество контраргументов, так как её источник сомнителен, да и всплыла она только после падения Сеяна. Но из песни слов не выкинуть.
Гибель обоих наследников вызвала серьёзный кризис престолонаследия. Как и Август ранее, Тиберий хотел видеть на троне своих внуков. Предпочтение он отдавал сыну Друза — Тиберию Гемеллу, но он был слишком мал. Дети Германика были старше, но тоже ещё слишком малы. А Тиберий был немолод — ему уже было 64 года. Других родственников, кому он мог доверять, у него не было, а потому и сделать временным местоблюстителем тоже было некого… Кроме абсолютно лояльного Сеяна.
В какой момент в голове Сеяна возникли императорские амбиции, сказать сложно. Точно после смерти Друза, но возможно, что и раньше. За предыдущие годы Сеян сколотил в Риме приличную партию поддержки Тиберия — партию, завязанную на самого Сеяна. Ведь именно с Сеяном заводили дружбу сенаторы, он фильтровал информацию, отправляемую принцепсу, и от него осуществлялось оперативное управление делами Тиберия в Риме… После смерти наследников Сеян становился ещё более незаменимым, ведь пока принцепс предавался забытью в разврате, империей нужно управлять.
На пути к окончательному возвышению всесильного Сеяна стояла лишь сущая мелочь — усыновленные Тиберием дети Германика. За ними стояла довольно влиятельная и многочисленная партия, группирующуяся вокруг их матери — Агриппины Младшей. Этой партии Сеян в роли регента был не нужен. А вот за Тиберием Гемеллом стояла партия самого Сеяна.
Тиберий, резонно опасаясь, что в условиях отсутствия совершеннолетних наследников сенат может в случае смерти Тиберия перехватить инициативу, начинает раскручивать репрессии против оппозиции, каковой он её себе представлял. Основным инструментом становятся обвинения в измене и оскорблении величия. Сеян использует ситуацию для того, чтобы проредить партию Агриппины. А когда становится ясно, что Тиберий не против, то он фабрикует доказательства наличия заговора. Старшие сыновья Агриппины и она сама арестовываются, а младший — Гай — отсылается принцепсу на Капри. Всё, оппозиция Сеяну разгромлена.
Параллельно Сеян начинает добиваться от Тиберия признания его наследником. По приказу Тиберия тот постепенно проходит должности из пути к принципату. По всей империи сооружаются памятники незаменимому Сеяну. Он просит у Тиберия руки вдовы Друза и в конце концов к 31 году н.э. получает разрешение, тем самым как бы гарантируя наследование Тиберием Гемеллом. До фул-хауса Сеяну не хватает лишь трибунских полномочий, и он их активно домогается у Тиберия.
И эта активность и амбициозность Сеяна погубит. Он был полезен, как исполнитель воли Тиберия, но, став отдельным центром силы, он начал представлять серьёзную опасность принцепсу. И тут к гадалке не ходи (а Тиберий на старости лет советовался по разным вопросам с астрологами), а рано или поздно один центр силы бросит вызов второму.
Литералли Тиберий
К сожалению, у нас недостаточно свидетельств, чтобы определённо сказать, что же это всё было: эксперимент, зашедший слишком далеко, или заранее продуманная партия Тиберия в пятимерные шахматы. Считается, что причиной для последующих действий Тиберия против Сеяна стал готовящийся им заговор. Но вполне возможно, что изменение отношений с Сеяном были заранее продуманным ходом. Есть косвенные свидетельства, что Тиберий Гемелл мог иметь проблемы с умственным развитием и поэтому Тиберий вынужден был сделать ставку на наследование престола Гаем (Калигулой), за которым тем более не стояло никаких Сеянов.
Падение Сеяна было мгновенным. Тиберий тайно назначил на его должность нового человека Квинта Макрона, не связанного ни с одной из придворных партий. Тот во время заседания сената арестовал Сеяна, после чего началась зачистка наиболее активных сторонников Сеяна. За следующие три года репрессируют больше человек, чем за всё предыдущее правление Тиберия — принцепс зачищал политическое поле от любых ростков оппозиции, причем досталось не только сенаторам, но и провинциальным элитам. В то же время партия Агриппины хоть и была оставлена в покое, но сама вдова Германика и её старшие сыновья так и не были выпущены из тюрьмы и умерли в 33 году н.э.
Арест Сеяна
Именно эти чистки, которые поразили современников, уже отвыкших от проскрипций и считавших их уделом далекого прошлого. Десятилетия спустя потомки тех, кого репрессировал Тиберий, не забудут ему этого, и во времена Траяна и Адриана в римской историографии сложится не то что бы неверный образ Тиберия — кровавого тирана. Зачистив всё политическое поле, Тиберий назначил Гая и Тиберия Гемелла сонаследниками, вероятно, надеясь, что те будут править империей вместе. После смерти принцепса в 37 году н.э. никто не решится противостоять тому, что Гай при посредничестве Макрона оттеснит от власти Тиберия Гемелла.
Правление Тиберия стало для Римской империи рубежным. До него у сенаторов могла сохраняться иллюзия, что принцепс и сенат это равнозначные партнеры. Тиберий наглядно продемонстрировал, что никакого равенства между старыми республиканскими институтами и опирающимся на него принципатом нет. Экстраординарный, но все ещё республиканский, характер власти принцепсов был лишь юридической ширмой, за которой скрывалась главная опора режима — полный контроль принцепса над инструментами насилия.
Источники: Циркин Ю.Б. «Политическая история Римской империи» Кембриджская история древнего мира. Том 10. Полутом 1. Дмитриенко В.В. «Властители Рима» Крист Карл «История времен римских императоров от Августа до Константина» Том 1
